Часть третья, глава пятая

Обидеть кого-либо, будь тот даже кафиром, - значит, нанести обиду самому Всевышнему.

Священный хадис.



Заря алым петухом расправила свой пламенный гребень и зорким глазом следила за тем, что происходило на земле. А происходило вот что.

Из ворот дома Мухтарам выходили люди – все, кто был на постое у этой доброй женщины - выходили провожать старика Якуба и русского врача. Все обнимались и целовались на прощание. На глазах хозяйки дома стояли слёзы, поскольку нельзя было не привязаться к этому мудрому и одухотворённому любовью старику и не назвать его своим отцом. И Мухтарам расставалась с ним, как с самым дорогим и близким человеком. Якуб Рубоби Дилкушод в её сердце занял третье место после Аллаха и благословенного Пророка, а светлая память о покойном муже шла за стариком. Да простит он её и не гневается…

К тому же, прошедшей ночью женщине приснился сон, в котором она видела счастливого Хабиба и беседовала с ним за чашкой любви и лепёшкой согласия. И Хабиб сказал ей, что всем чистым существом своим он принял этого старика, по велению свыше назначил его отцом, почему и просит Мухтарам относиться к тому с подобающим уважением, не отказывая ему в благости, а дурного и низкого этот возвышенный человек и сам не допустит в любящем сердце. Сердце старика – это прекрасный кувшин Аллаха, который вбирает в себя и хранит благочестивое вино мыслей, слов и поступков. Сам Всевышний с любовью и великим старанием слепил этот удивительный сосуд чистоты из глины Своей любви, просушил его на огне Своей любви, наполнил нектаром Своей любви и отправил в мир людей и событий. И каждый страждущий, независимо от языка веры, припадая к этому сладостному и живительному источнику, становится более совершенным и возвы-шенным, как небесный полог, защищающий земной мир от нашествия злобных сил.

Проводы были недолгими. Солнце, как бы уставшее от человеческих распрей, светило, но не грело, прохлада царила в природе. Холодный ветер срывал последние листья и печально бросал их в лица людей. Люди стояли и плакали, провожая старика и желая ему скорее найти своего сына, чтобы два сердца соединились бы и успокоились.

Когда Пётр оглянулся, то увидел одну Мухтарам. Она стояла посреди асфальтной дороги и пристально смотрела вслед путешественникам. Русский врач почему-то смутился, грустно улыбнулся своим мыслям и помахал рукой стоявшей женщине. Она ответила ему, но ответила так, как будто провожала брата.

Когда оглянулся старик Якуб, опершись на посох, то за спиной Мухтарам увидел бледную тающую тень Хабиба. Тень склонялась вслед удаляющемуся старику, и за ней тот увидел тени Саодат, Мустафы и Рекса. Позади них стояло и колыхалось какое-то размытое пятно, и почему-то старое сердце кольнуло острой болью, и сердце забилось в печали, как умирающий лебедь.

“Это…” – начал было говорить небесный голос в голове старика.

“Не надо…” – попросил старик.

“Это твой последний путь…” – сказал голос.

“Я знаю…” – ответил старик и продолжил свой путь.

“Иди вперёд, мой достойный муж, и ничего не бойся, ибо ты не виноват!” – прозвучал голос любимой Саодат.

Когда старик оглянулся, сделав несколько шагов, то позади себя никого не увидел. Там не было ни Мухтарам, ни тени Саодат, ни теней Мустафы и собаки. Только Ветер прозрачной рукой срывал сухие листья. Только Время ронял на землю прозрачные слёзы секунд. Листья и слёзы падали на землю и звучали словами аята из Священного Корана: «Воистину, ты ведёшь на прямой путь».

Старик и русский врач, оставив за спиной грязный узкий проулок, вышли к пустынной городской магистрали, которая, как стрела, вылетала из-за поворота. Пешеходы уже переходили дорогу, как на них, словно из зловонной пасти неправедного Случая, что был орудием Азраила, на бешенной скорости выкатился высокий и большой чёрный легковой автомобиль иностранного производства. Такие автомобили русский врач видел только в американских боевиках, и эти машины назывались «джипами».

Пётр зазевался на заморскую диковинку с тонированными стёклами, за которыми никого не было видно, - казалось, автомобиль несётся по собственной злобной механической воле – и едва не угодил под колёса. Только Якуб Дилкушод, устремлённый в глубины души своей и ищущий встречи с Всевышним, успел оттолкнуть русского врача. Старик принял удар на себя.

Русский врач, упавший неожиданно мягко и безболезненно, будто его подхватили чьи-то сильные невидимые руки и осторожно опустили на землю, увидел, будто в кадрах замедленной съёмки, как автомобиль врезался в старого мудреца.

Врач невольно зажмурился, чтобы не стать очевидцем ужасной трагедии, нотут же открыл глаза и стал свидетелем невероятного и необъяснимого происшествия.

Автомобиль, когда ударился в посох старика, вдруг врезался в какую-то незримую преграду. Машину сплющило с переда, подняло вверх и с силой отбросило в сторону, как скомканный лист бумаги. Брызнули осколки тонированного лобового стекла, и Пётр увидел за рулём испуганного человека восточной наружности, лицо которого поразило врача своей смертельной белизной.

Автомобиль несколько раз перевернулся в высоте, и, пока он был в воздухе и пока падал на землю, старик Якуб, прикрыв глаза рукой, как от яркого солнца, стоял, открытый всем сторонам света, и читал молитву за молитвой. Вот авто обрушилось на асфальтное полотно и загорелось.

Русский врач, наперекор своему призванию, растерялся и смотрел, как автомобиль всё больше и больше занимается огнём.

“Ну, беги же, чего ты смотришь, русский врач, - делай своё милосердное дело!” – закричал по-таджикски старик, схватившись рукой за грудь, и опустился бессильно на асфальт.

Тут Пётр, словно очнулся от какого-то наваждения – это речь старика по-русски зазвучала в его голове, и врач не заставил себя долго ждать. Он бросился к горящей и отчаянно сигналившей машине и увидел в ней обездвиженного человека. Тот окровавленным лицом лежал на руле автомобиля, и к человеку со всех сторон подбирались жадные языки пламени.

“Чего смотришь?! – снова закричал обессилевший старик, ибо испытание автомобилем оказалось куда изощрённей, чем испытание камнями, которые Диловар швырял в Якуба, - Вытаскивай человека, а то сгорит, и тащи его сюда – ему надо помочь!”

Ослабевший Якуб Дилкушод смотрел, как русский врач, опаливая волосы и одежду, обжигая лицо и руки, залез в горящую кабину автомобиля, схватился за бесчувственного водителя и выволок того наружу. Старик поблагодарил небо за то, что послало ему в спутники такого расторопного помощника, а то одной старости было бы не справиться, случись это с его одиночеством. Рядом нет Рекса, нет Мустафы. Нет Азиза…

 Якуб сделал усилие, чтобы прогнать из головы последние мысли, подумал: “Я знаю”, и зашептал то ли земле, то ли небу, то ли русскому врачу: «О Аллах! Властелин царства! Ты даруешь вадычество, кому пожелаешь, и отнимаешь владычество, у кого пожелаешь; возвеличиваешь, кого пожелаешь, и унижаешь, кого пожелаешь. В Твоей деснице – благо. Воистину, Ты над всем сущим властен», и после закричал: “Тащи быстрее, а то машина сейчас взорвётся, русский врач!”

Пётр, взвалив на спину раненного человека, будто мешок муки, и подгибаясь под его тяжестью, сделал несколько шагов, как машина взорвалась позади него. Взрывная волна подхватила русского врача вместе с его ношей и швырнула вниз. Пётр сильно ударился затылком о землю, а тело водителя, вызволенного из огня, тяжеловесный манекен, придавило врача; водитель был грузноватым человеком. В глазах врача вспыхнули искры, и весь мир закружился перед ним, как детский волчок, запущенный рукой самого Провидения.

Последнее, что увидел врач, было то как треснуло небо, словно зеркальное плато от точечного удара: одна половина повисла над землёй, а другая – оставив по себе зияющую пустоту, рухнула на старика и, будто лезвие вселенского топора, разрубила рубобского мудреца на две части. Из пустоты на землю хлынули потоки густой крови, а сама земля разбилась на части, и врач закатил глаза… 

Когда Пётр открыл глаза, то увидел над собой улыбающегося живого старика, который заботливо оттирал его лоб влажной тряпкой, смоченной в холодной воде.

“Очнулся? - спросил по-таджикски Якуб Дилкушод и ответил самому себе: - Да, очнулся…”, и повторил это по-русски.


“Что с раненым?” – спросил врач, медленно приходя в чувство, и снова потерял сознание.

Старик осмотрел его голову и нашёл, что рана, из которой вытекала кровь, и жизнь покидала врача, затянулась.

“С ним всё хорошо, он скоро очнётся, но ему нужен покой и потому мы останемся здесь. Я надеюсь, каждый из нас «всё отправил впереди себя и всё оставил позади себя»”, - загадкой ответил старик и не менее загадочно добавил: - «Воистину, мы записывали всё то, что вы совершали».

Русский врач снова открыл и закрыл глаза и, как будто, провалился в какую-то мягкую нежную пустоту и почувствовал себя сначала первым атомом, а после - зародышем в чреве матери, и над ним зазвучал голос старика, и голос говорил:

“«Книга Ясная»: «Но это – достославный Коран, в небесной скрижали хранимый», а «Скрижаль хранимая» - основная книга, и всё, что в ней записано, никогда не изменится, и повествует о том, что в мире нет ничего, что не было бы в ней отмечено. Для каждого отдельного человека делается выписка из этой книги обо всей его прошедшей жизни, и потом эта запись, как явствует Священный Коран, вешается на шею этому человеку ”.

В зародышевом сознании русского врача возникли всполохи разрозненных хаотичных мыслей между жизнью и смертью, потом вспыхнул яркий свет, и мысли упорядочились и дружной вереницей двинулись на свет, словно кто-то потянул их за собой. По мере продвижения, мысли укреплялись в себе, воплощались в пере-родившемся духе  врача, и дух, оставив мир небытия, пронзил пространство и вернулся в тело русского, и человек, открыв глаза, спросил: “Где я? Что со мной случилось?”

“С тобой ничего не случилось, - успокоил его старик Якуб, поправляя на лежащем враче свой халат. – Ты на улице среди друзей, и тебе ничего не надо бояться. Всё уже позади, мой друг, мой брат, мой сын”.

Прежде чем русский врач снова впал в забытье, он успел увидеть над собой ночное звёздное небо и лицо старика, а в стороне от себя увидел человека, греющего руки подле разведённого костра. Языки дрожащего пламени хорошо освещали лицо этого человека, и в нём русский признал водителя, которого вытащил из огня. И снова сон всей тяжестью навалился на врача.

Солнце садилось, когда врач снова открыл глаза, и он увидел старика, беседующего с грузным водителем, и услышал их разговор.

 “…вот уже десять  лет я живу в Штатах и, можно сказать, успел за это время стать настоящим американцем. Престижная квартира в Нью-Йорке,  шикарная жена с педагогическим образованием, замечательные дети (мальчик и девочка, семи и четырёх лет).  Что надо ещё для счастья преуспевающему законопослушному гражданину Соединённых Штатов Америки?” - говорил спасённый водитель.

“Простите, уважаемый, а где Вы родились, и как Вы относитесь к своим родителям?”

 Старик задал вопрос своему собеседнику, американцу таджикского происхождения. Тот, как выяснилось, превосходно владел пятью языками - родным, русским, английским, немецким и французским.

“Родился я в Душанбе в пятидесятых годах советской поры. Мои родители были крупными руководителями производств и умели делать деньги. В середине восьмидесятых у отца что-то не заладилось, и он, предчувствуя скорый крах Союза, вместе с семьёй перебрался за океан. Сейчас у родителей своя ферма, и они счастливы… ” - отвечал словоохотливый водитель.

“А как Вас зовут?” – это спросил русский врач: он зашевелился под халатом и решил подняться.

Но ничего не вышло. Голова болела и кружилась. Врача слегка тошнило.

“А-а, мистер русский доктор! – радостно закричал грузный американец и бросился к Петру, чтобы помочь тому подняться, и затараторил слова благодарности, смешивая английскую, таджикскую и русскую речь.  – Уважаемый бобо Якуб мне подробно рассказал о том, как Вы героически меня спасали, рискуя собственной жизнью. Как только  вернусь в Штаты, я обязательно выпишу именной чек на пятьсот тысяч долларов. Если бы не Вы, мистер русский доктор, то сгорел бы, как эта машина”.

Американец, не оборачиваясь, показал куда-то за спину, и «мистер русский доктор» увидел чёрный остов сгоревшей машины. Перед его мысленным взором мелькнули события и видения недавнего прошлого, и он взглянул на старика Якуба, который занялся разведением костра, чтобы приготовить вечерний чай. Старик почувствовал на себя взгляд русского врача, обернулся к нему лицом, улыбнулся и сказал: “Всё хорошо, сынок”.

“Мистер русский доктор, мистер русский доктор? Вы меня слышите, мистер русский доктор: я выпишу именной чек на пятьсот тысяч долларов?!” – тараторил американец, помогая Петру подняться.

“У этого «мистера русский доктор» есть имя и фамилия. И меня зовут Пётр, Пётр Любовин, - поморщился русский врач и, отстранив помощника, сам поднялся и неуверенно встал на дрожащие ноги, и грустно добавил: - Вы меня так дёшево цените?”

“Что?!” – не понял американский деловой человек таджикской породы.

“Я говорю, один миллион валюты тебе слабо перечислить?”

“Зачем? Можно и миллион!”

“А полтора?” – не унимался русский врач.

“Можно и потора!” – не сдавался заокеанский бизнесмен.

“Да пошёл ты… – вдруг не выдержал Пётр Любовин и, как на сумасшедшего, посмотрел на спасённого водителя, - Я не продаюсь!”

Пётр и предположить не мог, что за обычное дело – спасение человека – кто-то станет предлагать большие деньги. Любовин поступил по зову и сердца, следуя данной клятве о бескорыстной и безотлагательной помощи.

“Дорогой Вы мой человек, я Вас ничуть не покупаю, - тараторил непонимающий Джо: -  Я Вам жизнью обязан! – он вскричал и полез целоваться. – А когда речь идёт о жизни, деньги теряют свою цену!”

“Да, иди ты”, - повторил свою просьбу, раздражённый Пётр – советское воспитание крепко сидело в этом человеке, - пытаясь увернуться от любвиобильного американца, и завязалась шутливая потасовка.

“Было бы неплохо в нашем кишлаке построить новую школу и новую больгицу на эти деньги”, - высказал своё пожелание старик, но разгорячённые «петухи» от медицины и торговли, казалось бы, не услышали старца.

Американец, наконец, видимо, догадался, что его не поняли, и протянул руку для разъяснений.

“Простите, простите, мистер Любовин, забыл представиться – со мной такое бывает, особенно сейчас – ведь не каждый день меня вытаскивают из горящей машины, - снова смешивая речь, затараторил грузный водитель, потом осёкся, сделал серьёзное лицо и представился: Джо Гасан, или Джонибек Гасанов – руководитель крупной торговой компании «Qualitative & Guarantee»*. Мой офис располагается на сороковом этаже Западной башни Всемирного торгового центра. Я занимаюсь…”, - но Пётр Любовин не узнал, чем же занимается фирма таджика, пустившего корни на американской земле, ибо их окликнули, когда начался дождь.

 Якуб Дилкушод, закончив хлопотать вокруг костра, вскипятил воду, заварил чай и приготовил нехитрый ужин. Он позвал Петра и Джо к импровизированному столу – перевернутой картонной коробке, застланной обрывком газеты.

Когда врач и бизнесмен расположились вокруг коробки, старик Якуб из своей перемётной сумы достал две лепёшки, кусок домашней халвы, пару варёных яиц и несколько картофелин, «в мундире». Насыпав щепотку мелкой соли, разлив чай по пластмассовым стаканчикам, старик развёл руки и прочитал молитву. Потом обратился к Петру и сказал:

“Я поблагодарил Всевышнего и Мухтарам за Ваше исцеление, Пётр Любовин, поскольку три дня  Вы были между жизнью и смертью и три дня возвращались назад. Конечно, я поблагодарил за помощь нашего американского гостя, Джонибека, поскольку один бы я не справился”, - пояснил старик и жестом пригласил отведать чаю.

“Послушай, Джо, а каким ветром тебя занесло в нашу переделку?” – спросил Пётр, искоса поглядывая на иностранца.

“Я приехал в Душанбе, чтобы подписать взаимовыгодный контракт, а тут такое началось, что никакой Джордж Вашингтон не поможет. Вот я и собрался вернуться, пока не поздно”, - ответил Джо.

“Это твоя машина?” – Пётр кивнул в сторону обугленного искорёженного железа.

“Была, - вздохнул Джо, поедая яйцо за картофелем и принимаясь за второе. – Волнуюсь, прости… Видишь ли, я ехал в американское Представительство, а тут вы… Потом случилось что-то ужасное, но я плохо помню…”

“И не надо, - улыбнулся русский врач. – Я сам, пока, ничего не помню и не понимаю”.

“Пётр, ты правильно сказал, поскольку «не надо ничего понимать», только надо случившееся принимать, как необходимое, и благодарить небо за то, что всё благополучно закончилось, - это старик своей репликой напомнил о себе, посмотрел на русского врача и американского предпринимателя и сказал: - Пётр, затуши огонь; Джо, убери «со стола», а я прилягу отдохнуть – завтра проводим Джо до Представительства и продолжим свой путь. Да и вы ложитесь, болтуны, - нам ещё потребуются силы на завтра”, - сказал это старик, лёг на голую землю, подложив руку под голову, и, кажется, уснул.

Дождь то начинался, то прерывался.

Когда Пётр затушил огонь, а Джо убрал «со стола», спаситель и спасённый сели рядышком и завели неспешный разговор. Одного интересовало, как живётся там, на чужбине, а другого – чёрт возьми, что же случилось на самом деле?

И Пётр ответил, что с этим удивительным и чудесным стариком он познакомился чуть больше недели назад, когда тот с маленькой девочкой на руках постучался в двери Мухтарам. (“Мухтарам – это добрая женщина, которая приютила людей под своей крышей, чтобы те переждали тяжёлое время”, - пояснил русский врач.) Одежда на старике была мокра насквозь, но зато на девочке не было ни капли, если не считать того, что ребёнок обмочился.

“О, это мне знакомо”, - широко заулыбался Джо и философски заметил, что малые дети независимо от места рождения «писаются» одинаково, доставляя родителям радостные хлопоты, если, правда, ребёнок – долгожданное событие в этой семье.

Старик, продолжал русский врач, перешагнув порог дома, впал в забытье и едва успел передать девочку на руки подоспевшей женщине.

“Она тебе нравится: скажи честно, как мужчина мужчине?” – вдруг спросил американский гость.

“Кто?” – опешил русский врач; он не нашёлся, чтоб сразу ответить этому наглецу.

“Ну, эта женщина, которая приютила у себя людей?” – бесцеремонно спросил Джо.

“Не это суть важно, - ответил русский врач и раздражённо добавил: - Как говорили древние римляне: «sapienti sat», - каждый уважающий себя человек в той или иной степени знает латынь, а врач – тем более.

Услышав это, Джо сразу переменился в лице и недвусмысленно добавил:«Si vis pacem, para bellum!»

Русский врач не заставил себя ждать и ответил: «Aut Caesar, aut nihil !»

Услышав эту реплику, Джо сделал кислую гримасу, которая тут же сменилась суровым выражением лица, и принял боксёрскую стойку.

«A la guerre comme a la guerre!» – сказал американский гость и первым нанёс удар.

Пётр, а он был не просто врачом, но и хорошим хирургом, и всякий хирург обладает отличной реакцией не только своих извилин, но и собственных рук, шутя отразил удар противника и нанёс тому отличный нокаут.

Тут старик зашевелился и ворчливо произнёс: “Господа, когда вы друг друга убьёте, то не забудьте сказать мне об этом, чтоб завтра я мог вас достойно похоронить, – и, отвернувшись от драчунов, добавил неожиданно для обеих сторон: -
«Feci quod potul, faciant meliora potentes», - и заключил: - Тоже мне галльские петухи, помешанные на латыни – спать не дают старику!” – а после вполголоса произнёс, скорей всего, обращаясь к себе, чем к кому-либо из присутствующих: - «Поступайте с людьми так, как вы хотите, чтобы они поступали с вами».

Тем временем Пётр подошёл и наклонился над поверженным соперником, забыв об осторожности в подобных делах между дерущимися мужчинами.

“Как ты там?” – спросил русский врач, наклонившись ещё ниже, чтобы взять руку противной стороны и нащупать пульс, как американский гость неожиданно изловчился и ударил врача пониже живота.

Тот обеими руками схватился за «интересное место» и с воем рухнул на землю.

«Sine ira et studio: мы в расчёте!”» – победно сказал Джо, поднялся, отряхнулся и сплюнул себе под ноги. Но недолго торжествовал победу, ибо снова оказался поверженным на землю, и над ним, как итог недавней баталии, прозвучал голос старика: “«Summa summarum» . Нельзя бить ту руку, которая тебе предлагает благую помощь”.

Якубу Дилкушоду, порядком надоели эти разошедшиеся драчуны, и он, словно «бог из машины», решил ускорить развязку своим непредвиденным вмешательством. Не касаясь американца, только движением руки своей в сторону «победителя», используя силу духа и силу молитвы, сбил того с ног: «Будьте скромны и кротки, относитесь  друг к другу с терпением и любовью. Делайте всё возможное для того, чтобы скрепить своё духовное единство узами мира», - и нравоучительно заметил: - «Docendo discimus!» – а после выдохнул: - Всё, спать! – и покойно закрыл глаза.

“Как ты там?” – снова участливо спросил русский врач, склонившись над горе-победетилем, и протянул тому свою руку.

“Нагз, - ответил по-таджикски Джонибек, - рахмат…”

Дождь то начинался, то прерывался.

И когда они сидели под яркими и крупными звёздами – Пётр, накинув куртку, а Джо, покуривая сигарету, - Гасан вдруг признался, что благодарен старику за случившееся с ним. Он, вроде бы, успокоился – перестал куда-то бежать и торопиться: почувствовал себя прежде человеком, потом – таджиком (он всё-таки родился на этой земле), а после – американцем. И ему вовсе не хочется уезжать сейчас, когда родная земля нуждается в помощи, ибо Джо Гасан никогда не был крысой, бегущей с тонущего корабля. Его земля просит о помощи, и он готов помочь ей.

Только в Америке его ждёт семья: жена и дети. Он приедет к ним, всё объяснит и вернётся на Родину вместе с ними. Ещё он попросил прощение, за то, что осмелился уронить честь и достоинство незнакомой таджикской женщины…

 Любовин с готовностью принял эти извинения и поведал иностранцу о своих впечатлениях недавнего прошлого, когда он впервые пришёл к Мухтарам и познакомился с хозяйкой гостеприимного дома.

“Ну, признайся, как мужик мужику: у тебя с ней было? ” – не выдержал  Джо.

“Ты опять за старое?!” – недовольно спросил Пётр и поднялся, чтобы уйти от этого неприятного разговора.

“Всё-всё, я больше не буду, - забубнил Джо, как маленький, поняв намерение русского врача, и ухватился за рукав его куртки: - «Bona fide!» ”

“Хорошо, - ответил на это русский врач и вернулся на место: - «Consensus omnium», – и заключил, чтобы избежать дальнейших недомолвок и глупостей: - Мухтарам – женщина чистая и честная, а счастье и красота таджикской земли, именно, и держится на плечах таких женщин. Она любит своего мужа и верна ему по смерти. Он погиб от случайной пули, разнимая ссорившихся соседей”.

Воцарилось тягостное молчание.

“Прости, я не знал, - первым не выдержал Джо и спросил, протягивая руку: - Мир?”

“Мир и дружба!” – ответил Пётр, принимая рукопожатие.

И новоявленные друзья, пустив по кругу «трубку мира», за дружеской беседой стали рассказывать друг другу о том, что было и чего не было. Джо рассказал о том, как старик три ночи и четыре дня ухаживал за тяжело раненным Петром.
Оказалось, взрывная волна швырнула Любовина с такой силой на землю, что тот пробил голову о заострённый камень, случайно оказавшийся на шоссе. Рана была несовместимой с жизнью. И если бы не старания старика, то «мистер русский доктор» давно бы беседовал со своими предками.

Старик всё это время читал молитву за молитвой, творил намаз за намазом и не оставлял раненого человека без внимания, а неискушённому воображению Джо весь мир вдруг представился единым ухом, которое внимательно слушало молитвенные просьбы и заклинания старика, и единым глазом, который торжественно и печально наблюдал происходящее внизу действие.

“Это не случайно, - ответил Пётр Любовин. – Долг платежом красен. Я – как-то помог старику, он - сохранил мою жизнь, и теперь он да я - родственные души”.

“А я?” – спросил Джо.

“Что ты?” – не понял Пётр.

“Ну, ты и я: кто мы друг другу – тоже родственные души?” – спросил американский бизнесмен.

“Конечно, друг, - с радостью ответил русский врач, - и более того, мы - братья и дети этого старика!”

“Согласен”, - был ответ, они ударили по рукам и обнялись, Джо Гасан и Пётр Любовин.

Русский врач, видимо немного расслабился. Он поднялся, вскинул правую руку и тут же опустил её со словами: “Ну и … - ну и будь с ним, наша печаль!”

“А что это такое?” – заинтересовался Джо и тоже поднял правую руку и опустил.

Пётр объяснил, как мог, научил, и взял с американца слово, что тот без повода не будет применять «новые знания», и только в экстерных случаях, когда не хватает слов, прибегать к помощи «волшебных выражений». Американец не возражал. 

“А что же, чёрт возьми, случилось со мной на самом деле?!” – воскликнул Джо.

“Тссс-с! – Пётр приставил палец к губам и сказал: - На сегодня – хватит, остальное – завтра. От избытка информации голова становится тяжёлой, как мокрая мочалка. А  свои пятьсот тысяч можешь засунуть себе – сам знаешь, куда: помощь не нужна?”.

Русский врач сказал это, тихо подошёл к старику, заботливо накрыл того халатом и лёг рядом с ним, как верный и преданный слуга, друг и сын. Джо, посмотрев на сонную идиллию двоих, на старика, сказал по-английски: “The heavens had endowed him with remarkable strength. It is the Holy Ghost!” – поклонился старику.

Тут он достал из кармана штанин маленькую коробочку, а c ней и - мобильный телефон, повертел предметы в руках, думая о том: звонить или не звонить? – вздохнул и вернул всё на место.

Потом присоединился к спящим и вскоре уснул, сказав себе на сон грядущий:  “А пятьсот тысяч я всё-таки перечислю!”

И если кто-нибудь из троих открыл бы сейчас глаза и посмотрел вверх, то увидел бы над собой большой и внимательный глаз, который светился радостью и счастьем, и в котором были печаль и горе.

И Вселенский голос прошептал над ними, видимо отвечая на вопрос Джо: «Бог есть, и с Ним нет ничего!» Только мой достойный сын, Мухаммед, является совершенным человеком и светлой реальностью прошлого, настоящего и будущего дня. Старик же, Якуб Рубоби Дилкушод, благодаря своей любви к людям, благочестивым мыслям, словам и поступкам, а также преданности своей вере, удостоился Моей милости, и Я его не оставлю!»

И начался новый дождь…