Дневниковое. Декабрь

Память имеет одно очень неприятное свойство: с самый неподходящий момент производить сканирование местности и воссоздавать такие воспоминания, которым не место и не время. Она периодически выхватывает из пространства где-то между "если бы" и "когда-то давно" такие вещи, что ты вскрываешь себе не вены, конечно, но мозг. Что в разы неприятнее.

Иногда воспоминания приходят к тебе сами. И память тут совершенно не при чем.
Однажды ты встречаешь человека, которого ты знала как раз "когда-то давно". И он не просто в глубине души - идеален, но и на самый первый взгляд - очень славный человек. И твоя извращенная, избалованная и обплеванная душа начинает переливаться всеми цветами радуги, и ты думаешь: that's it! А потом видишь на его правой руке обручальное кольцо, и до тебя доходит: вот это и называется "по заслугам", детка.  Такое знание тебе - за слепоту, за то, что презирала
все самое искреннее и доброе в этом мире, за то, что не верила и не ждала. А надо было.

А еще, на небе никого нет. Если бы кто-то был, то он бы обязательно услышал (смертельно больных и раненых в самое сердце нельзя не услышать!).  А ты смотришь, смотришь в небо - и ничего не происходит. Только снег оттуда скатывается.
Богов придумываем мы сами. Придумываем многоруких и многоликих, которые не очень-то нас и любят. Которые вообще долго не задерживаются в таких странных однотонных мирах.
Наши фантазии из недолговечного материала.
Пора и отвечать за это.

***

Он обезумел, честное слово.
Он рвется в тлеющие окна, слепит, тащит в другую сторону, и, наверное, никогда не уйдет. Назло всем оставит после себя полный хаос: спутанные следы, разбросанные в совершенном беспорядке снежинки, окурки из стоящей на подоконнике консервной банки, обледеневшие ступеньки и мандариновые корки.
Он ни за что не спросит: «Как ты?», хотя только этого вопроса ты и ждешь, сидя у прикрытой двери в свое королевство пустых бутылок, листов в клетку и возрастающим с геометрической прогрессией количеством мыслей не о том, о чем стоит думать за 2 недели до января.

Разорви себя на части, и пусть несказанное и недодуманное вяжет на языке. Вытряси из самых дальних уголков сознания самые нежные воспоминания в попытке согреться. Задохнись, наконец, сигаретным дымом (сколько, ну, сколько ты уже выкурила сегодня?!) и споткнись об ощущение нездоровой эйфории, которое маячит не первый день в дальнем уголке подсознания.
Поплачь ты, наконец, а?...

Кто тебя научил, что сильные девочки не плачут? Кто вообще сказал, что ты – сильная? Тебе соврали самым наглым образом.

Давай, достань уже свою корону и сделай вид, что тебе все равно. Только это будет просто «вид». И ты это знаешь. А еще ты знаешь, что «вид»- гораздо важнее, чем самые страшные мысли, рак легких и вечер, проведенный наедине с красным вином и мандаринами.

Доставай свою корону.
Ни один из них не вернется к тебе. Ни один из тех, в кого ты верила, от кого ждала помощи. С тобой случился оптический обман. Бывает, дорогая. В наших пустынных городах все этим грешат.

Ты ненавидишь расстояния и расставания. Ненавидишь вокзалы и проводы. Но каждый раз используешь любую возможность, чтобы самолично посадить кого-нибудь в поезд и помахать белым платочком с перрона. Есть даже в самых незначительных расставаниях какая-то болезненная теплота.
Ты идешь по перрону, натыкаясь на суетящиеся чемоданы, лавируешь между фонарями, докуриваешь "прощальную". А потом пожимаешь руку. И, кажется, что именно сейчас выключат софиты, режиссер крикнет:"Стоп!".
Аплодисменты. Камера отъезжает.

Спасибо, снято.

***

Я рассказываю людям (порой даже вполне случайным) про то,что было: про двенадцатое февраля две тысячи десятого, про третье марта и шестнадцатое июля того же года; про пятнадцатое ноября две тысячи девятого и все предшествующие этому дню махинации; про лето, убитое на поиски кислорода, респиратора и вентилятора; про пепельницу «Winston» на балконе шестнадцатого этажа и пятьдесят воздушных шариков над кроватью; про то, как три раза за год собирала вещи на трех разных работах и похоронила в глубине себя стольких, что хватило бы на маленькое заброшенное сельское кладбище; что это был год аэропортов, вокзалов и попуток глубокой ночью.
Как вы только не устали меня слушать?...
Как, ну как вам не страшно мне верить?...

Я рассказываю про классификацию злости на созидательную и «так_бы_и_двинула_кому-нибудь»; про то, как меня бесят обручальные кольца и пустые обещания; про то, что у меня спидометр сломался и никак теперь не рассчитать, с какой же скоростью несется этот совсем не фирменный поезд подназванием «Жизнь» и пункта А в пункт Б; про города в_которые_я_обязательно_приеду, как меня бесит Москва и как без нее невозможно; про то, как я периодически прячу все острые предметы в квартире и больше не пишу стихи, потому что «стихи всегда посвящают лучшим», а лучших в моем "поезде" нет уже много месяцев.

Oh, God, я втираю всем без разбора, как встречу очередной год с высоко поднятой, перекрашенной в «глубокий каштановый», головой , и ничего от этого года не оставлю, точно так же, как год уходящий ничего не оставил от меня. Хотя не имею ни малейшего представления, как этого добиться. Подозреваю, что придется кого-нибудь убить.

Подходит к концу шестая чашка кофе. Бессонница уже наготове.
Знаете, я ни о чем не жалею. Совершенно. И ни о ком. Я бы не отказалась ни от одной ошибки и ни от одного сказанного слова.
С новым!