1318

Рисунок 97г: Букет Тоска по А


***

Когда гибнут подводники, они машут руками и когда самолетники гибнут, они тоже машут руками. Море всего вокруг меня летает и плавает и всё это море без крыльев и ласт машет руками, но где уж теперь мне успеть познакомиться с ними руками…

Зато свет электрический  у них до самого конца не сдавался, упорно горел и снова откуда-то брался. Конечно, так им удобней друг на друга смотреть, но они не смотрели, своего ожидая конца, и только я входил в их глаза, желая в мокрой той темноте успеть подготовить их взлет и посадку…

***

Всем по машине, по две, по десять машин, чтобы было совсем уже ни пройти, ни проехать. Чтобы у многих даже на ночные поездки как фары разгорались глаза. Чтобы дети в большие игрушки играли, хватит уже их обманывать, совать муляжи, полагая, что не в силах ребенок справиться с кнопкой. Зачем нам земля – оставим детям её. А себе другую планету найдем, где уместятся игрушки побольше…

Глушь – и одинокий лебедь все же на воде сидел. Или гусь – я редко вижу лебедей. К тому же он уселся далеко, на самой середине водоема и всё время озирался и на меня неприязненно глядел, изучать, как фауну, совершенно не желая. Да, здесь  могли бы как в птичнике лебеди кишеть и всякая другая живность разводиться, чтобы смерть была как казус среди живых существ на перине из гусей, а не гусиных перьев, а так у нас полупустыня и тревожный ветер, с неё взлетев, вместо белого пера летает в волосах…

Как же трудно живым приходится системам. Как трудно было б нам, к примеру, даже летом вместо дерева стоять. Представь – всю ночь. Я уж не говорю про зиму, когда насквозь всё тело промерзает. А те же гуси? Представь, ещё часов утра четыре и до кормежки далеко, и ум немалый нужен, чтобы клюв уткнув в плечо, со смыслом время коротать, придумывать игрушки и побольше…

***

Сейчас плохо относится, но после  хорошо – всё в жизни течет, всё меняется, сегодня я попал под его настроенье, под  подозренье и почти что презренье – также и недоуменье тут примешалось – но после стало всё хорошо и любовно разгладилось. Жизнь длинна, многочисленна и, значит, тотальна, не здесь, так там, не сейчас, так потом, но наладится, получится что-то (такая очевидная вещь, что об этом я наверняка уже неоднократно писал). И между собой обо мне они договорятся когда-то, причем, было,  откроется пасть одиночная, чтобы вякнуть, что – бяка, но тут же трое с улыбкой ей возразят, скажут, ну, что вы, трудно же спорить со светлым началом во мне,  и налицо подозренье, что у нас против вас  уже есть небольшое презренье…

Да, в мире дураков-слабаков у меня  вовсе не жалкая роль, можно смело смеяться. Хочется, конечно же, большего – чтобы всех уважать – но если сие невозможно, то лучше лукавить, чем лгать и в спокойствии полном смеяться…