1328

***

Я тогда разговаривал с ними, не различая, где кончался один и начинался другой, как будто передо мной был коллективный один человек, хотя они не дружили друг с другом, судя уже по тому, что говорили только со мной, удивляясь, что, оказывается, я разговорился со всеми…

***

Вступил вдруг в зону, где израсходовались и паста в ручках моих, и сама моя голова, мысли в которой обычно требуют записи, ручки и пасты. Не знаю даже, как быть, в случае, если всё-таки что-то появится, что уже, собственно, считай, состоялось. И вообще, все дела, как компьютер, застыли. Мог бы, правда, хотя бы не носить во дворе телогрейку, но, сцепив зубы, ношу, раз зона такая, а снимать и менять одежонки сто раз – нет, у меня на это депрессия…

***

Огромное горе черными простынями занавесило всю квартиру мою, так что я выхода теперь не найду. Не выбраться. Да и стоит ли куда-то ходить, когда меня раздавило. Больше мне не нужно ничего. Меня горе раз-да-ви-ло…

А белые простыни – от счастья. Мы, голые, бегаем и ищем друг друга в простынях. И с чего вдруг получилась такая стирка большая? Похоже, что рядом кто-то смеется и счастье меня рас-тво-ри-ло…

Не выжить без образа от горя и счастья. Образ аккумулирует энергию и ты становишься способен дать себе отчет в том, что тебя разрывало (если понравилось, сам читай по слогам)…

Гладкость не скучна лишь статуям на крыше, где все же фоном небо, а я так для неровности специально впускаю в себя порции плохого. Мне нужна война, я лицезрю в ней такие горы и долины, овраги, рощи, переулки, такие встречи, что чувствую, что стоит жить, что стоит, чтобы тебя всё же не убили. Поэтому порции плохого таковы, что я в состоянии справиться с ними. Не обвиняй меня, воюя, что  играю в поддавки, ведь с одной стороны, все игры – поддавки, а с другой, я вовсе не демонстрирую себя, а просто продвигаюсь. Вы и так уже не раз во весь опор бегущим видели меня…

Юность моя  прошла на грани скуки или смерти, потому как вошли в меня  большие порции плохого обманом или силой,   и я на годы долгие залег в окоп и в старые развалины,  где долгими ночами перебинтовывал себя и мыл свои кровавые кинжалы…
(Виноват ли я в том, что всё мне лишь безумной скукою казалось? Мог ли я еще в детстве словесно что-то не зарезать? Мог ли не подумать, что меня специально обложили? Бог знает, почему, к примеру, мне не мечталось об авто…)