История любви

 
- Как это все глупо! - сокрушалась Лида, перебирая в памяти отдельные моменты встречи с Петровым, которые могли оправдать ее собственные выводы.
Чего-то определенного она не находила. Ее вина очевидна, и рассчитывать на другой исход событий было бы наивно. Петров не тот человек, который заслуживает неуважения. Она пыталась себя убедить в закономерности поступка Петрова, его справедливости и неизбежности. Еще тогда была видна перемена в его поведении во время встречи на реке. Чувствовалось, что он пришел сюда как-то подневольно, нехотя, будто что-то его обязывало. В глазах была видна угнетенность, растерянность. Тогда она пыталась увидеть хотя бы скупую улыбку, но ничего, кроме холодной неприступности и отчужденности лицо Петрова не источало. Такое состояние Лида объясняла присутствием ротозеев, которые мешали выражать чувства. А как ей хотелось тогда объясниться не на словах, а душою, немым томным взглядом, сбивчивым дыханием, жадным поцелуем. О, сколько их было на этом коротком пути к сердцу Петрова! Разве можно вместить всю тяжесть страдания в крохотном, трепещущем агонией любви сердце? Пребывая в безмерной тоске, оно надрывно кричало:
- Где же ты, мой милый? Почему не дождался, почему не поверил в искренность моих чувств?

Девичьим страданиям внимала река тревожным плеском прибоя и глухим шуршанием прибрежной гальки. Лида искала приюта своим нескончаемым вереницам грусти в этой пенистой зыби, которая помогала унять ее половодье, оставляя солидную долю бессонным ночам. Девушка, придя в общежитие, в свою комнату падала на койку и предавалась анализу событий. Она рисовала желанную встречу с любимым, но стоило ей только обратиться к действительности, как тут же захлестывали ее безутешные слезы. Зарываясь в подушку, Лида часто и подолгу плакала навзрыд, давая полную свободу своим эмоциям, благо, что ей никто не мешал. Из¬лить чувства было некому, кроме как этому убогому приюту. Правда, у нее был еще один свидетель ее тайн и страданий -это ее дневник, который она завела с первых дней знакомства с Петровым, вернее, после возникших чувств к нему. Признаться  же открыто в любви, вот так сразу, даже на страницах дневника, Лида не решалась: боясь переоценить свои воз¬можности и силы, да и сами чувства. Она хотела убедиться в их силе, посмаковать таинством этого дара природы, а когда стало невмоготу сдерживать их натиск, она решилась вскрыть этот болезненный нарыв, но было уже поздно. В своем дневнике девушка выразила по этому поводу  всю мощь своего негодования, записав нервным, трудно сдерживаемым почерком:

«Дура я! Дешево разменяла свою любовь всего за несколько поцелуев, так мне и надо. Поддалась, соблазнилась, С них ли начинается любовь? Таких, как я податливых и охочих презирать! А он такой добрый и нежный. Разве ему нужны были мои оправдания за уже потерянную невинность и эти бесконечные слюни на его груди? Ужас!».
После долгих укоров и экзекуций в свой адрес Лида несколько смягчилась и пустилась в философские рассуждения:
«А действительно, что такое любовь? Если следовать логике вещей, то это не что иное, как чувство самоотверженной привязанности. Неужели к любви причастны людские пороки, как пристрастие к поцелуям или, что еще хуже, самоотверженность их? А привязанность? Разве без неё любовь не может обойтись? Вздор! Я оглупела совсем, мешаю грешное с праведным. Пожалуй, это просто влечение друг к другу, что я и испытываю, но вот поцелуи, причем тут они? Нет, здесь что-то не так! Они не решают проблемы. После них возникает еще большая пустота, растерянность, душевный кризис. Они лишают покоя, дурманят и ввергают в пучину смятения. А мне хочется сердечного уюта, хочется постоянно видеть подле себя этого человека, слиться с ним в одном дыхании, раствориться в сознании подлинной необходимости друг другу и испытывать при этом величайшее блаженство! Но кому теперь все это нужно? Кому?».
.
Над дневником Лида засиживалась допоздна, зачастую продолжая свои рассуждения в сновидениях. Там они или усиливали впечатления событий, или наоборот, сводили их на нет. Настроение Лиды менялось в течение суток по несколько раз, в зависимости от характера мыслей и мироощу¬щения. Мало-помалу она свыклась с реальностью. Отсутствие вестей от Петрова иногда подтачивало спокойствие, выводило из-под контроля. Девушка раздражалась, вновь впадала в отчаяние, подолгу безутешно рыдала, по находила силы взять себя в руки, понимая бесцельность своих страданий. Однажды она записала: «Пусть будет так! Мне нечем более дорожить. Я - никто. Так мне и надо! Прощай, мой дорогой и любимый!».