Параллельность кривых

     Асфальт от жары заметно размяк и источал запах плавленого гудрона, густо замешаный с выхлопными газами и прочими ингредиентами атмосферы мегаполиса.  От автобусной остановки на проспекте к станции метро и обратно, сталкиваясь, разлетаясь в стороны, опять сталкиваясь и не обращая ни на кого внимания, бодро бежали жители и гости города. Павильон станции метро походил на непрерывно действующий насос, втягивавший в себя людской поток и периодически, в соответствие с прибывавшими где-то внизу поездами, выталкивавший на свет божий струи вспотевших и озабоченно спешащих куда-то граждан.
     У павильона было наилучшее место для торговли и, конечно, процесс купли-продажи шел здесь напористо и бойко. Вдоль всего маршрута пешеходов разместились палатки, в которых можно было приобрести разную, по большей части ненужную мелочь. В основном народ толкался возле прилавков с обувью, недорогой одеждой и продуктами.
     Были и такие торговые точки, куда почти никто не заходил. Скучая, осоловело смотрел на бегущее мимо человечество продавец книг, разложенных корешками вверх на двух столах. Над развалом висел аккуратно исполненный на компьютере плакат «Все книги по 50 руб.», но  почти никто не останавливался. Лишь иногда кто-нибудь замедлял шаг, равнодушно пробегал взглядом по названиям и устремлялся дальше. Некогда самый читающий народ перестал интересоваться печатным словом, и даже смешная цена не могла привлечь покупателя под тень клеенчатого навеса. 
     Тут же, на раскладной табуретке пристроился пенсионер в белой кепке из плащевки, разложивший на расстеленной прямо на асфальте газете ржавые напильники, такие же ржавые молотки, плоскогубцы, части водопроводных кранов, сантехнические прокладки, старые выключатели и патроны для электрических ламп. В углу газеты стоял, прижимая ее к земле, бывший в употреблении электрический утюг, а у самых ног хозяина, охраняя покой самопровозглашенной торговой точки, лежал солидный и тоже рыжий от ржавчины топор с захватанной руками грязной рукояткой. Возле пенсионера толкались двое: один - по виду такой же пенсионер - внимательно рассматривал, поднося к самому вооруженному очками носу деревянную ручку для молотка, другой же потрепанный и с отдуловатым лицом профессионального алкоголика терпеливо ожидал, когда освободится продавец, чтобы предложить ему купить старую ржавую пилу-ножовку, заботливо завернутую в пакет и торчащую у него под мышкой.
     Ну и, конечно, не обошлось здесь без традиционных фруктово-овощных развалов. Важно пузатились в решетчатых застенках арбузы в темно-зеленых полосатых робах, там же в углу желтели торпеды-дыни, и узбек-продавец не очень убедительно усталым голосом зазывал,- Па-адхади, па-акупай а-арбуз, дынь! О-очень силадкий!
     Рядом на двух точках торговали прочими овощами и фруктами, в которых в разгар лета не было недостатка. Ярко алели и поблескивали на солнце разложенные помидоры, сочно зеленели огурцы, а при взгляде на крупную аппетитную редиску во рту немедленно появлялся ее терпкий неповторимый привкус. Прозрачно желтели кисти винограда киш-миш, почти черная от спелости вишня просилась в компот и варенье, а краснобокие антоновки и зеленоватый белый налив призывали немедленно вонзить в них зубы.

     Одна из фруктово-овощных торговых точек сегодня припозднилась и, только недавно прибыв на место, сейчас спешно готовилась к работе. Продавщица – высокая худая девица лет двадцати семи с широким курносым носом и торчащими несколько в стороны неровными зубами, со следами увлечения родителей в момент зачатия крепкими напитками на узком конопатом лице,  с завязанным на затылке пучком рыжих волос и в переднике, нацепленном поверх цветастой футболки и вытертых, топорщившихся на тощем заду джинсов,- металась между расставленных ящиков, проворно раскладывая товар по установленным полкам, приспосабливая в углу кассовый аппарат и миску для мелочи.
     Ее соседка – плотная дама сорока пяти лет - в кепке, цветастом сарафане и синих трениках, туго обтягивающих увесистые телеса, судя по повадкам – ветеран советской торговли, уже отпустила с десяток покупателей и теперь с усмешкой следила за приготовлениями конкурентки. Она лениво обмахивалась оторванным от ящика с апельсинами куском картона, и периодически ходила вдоль своих лотков, сгоняя назойливых ос с винограда, клубники и сизых слив, поглядывая в сторону соседки. По всему было видно, что ей очень хотелось завязать разговор, но цеховая солидарность не позволяла отвлекать коллегу от важного дела, и она терпела.

     Между тем, поток людей, подчиняясь подземному ритму движения поездов то усиливался, то иссякал. Вместе с ним количество покупателей у палаток то увеличивалось, и продавцам приходилось метаться, чтобы обслужить всех, то они совсем пропадали, и появлялась пара-тройка свободных минут. Вот и сейчас потенциальные и бывшие пассажиры пробежали мимо, и наступило временное торговое затишье.
     -Тамара, привет!- наконец дождавшись удобной минуты, громко крикнула плотная дама, а когда некрасивый рот соседки широко растянулся в улыбке, спросила,- Где пропадала, подружка? Что-то давно тебя не видела, уж подумала, что ты насовсем отсюда съехала.
     -А-А-А! Здорово, Верка!- рыжая девица радостно дернула худыми плечиками,- Рада тебя видеть в полном здравии, на том же месте и в той же комплекции!
     -Та, шо нам сделается!- хохотнула, колыхнувшись полным бюстом, и радостно подхватила шутливый тон Верка,- Работа наша сидячая, хорошей фигуре не способствует, да и, знаешь, мужики не собаки, на кости не больно бегут. А все-таки где ты кантовалась целых три недели, уж не болела ли?
     -Нет, Вера, слава Богу, со здоровьем пока нормально,- рыжая сноровисто взвесила пакет с огурцами, отсчитала сдачу, и, убедившись, что больше покупателей пока нет, продолжила,- Решила я найти себе работу почище и устроилась уборщицей в платный туалет. Там и трудилась.
     Верка обмахнула картонкой сливы,- Ну и что же ты, почему опять на рынок-то вернулась, дуреха?
     Ее подруга вздохнула и потерянно махнула рукой,- Знаешь, я тоже думала, что хорошо, там, где нас нет, вот и захотелось лучшей жизни. Все казалось мне, "вот буду работать в чистоте да в тепле, как все нормальные люди", а вышло-то все совсем не так!- она расстроено скривила рот, и теперь стало видно, что правый глаз ее заметно косит в сторону,- Поначалу вроде все так и показалось, как думалось. И чисто, и пахнет приятно, во время дождя за шиворот не течет; народ в основном тихий – пришел, справил нужду и на выход... Но каждый день попадаются такие, что не приведи господь! Все нервы вымотают! Не угодишь этим уродам, будь они не ладны! Одному, понимаешь, туалетная бумага не такая, другому запах не тот, третьему кажется, что пол недостаточно чисто вымыт, четвертый требует жидкого мыла, и так далее и тому подобное. Так бы и дала бы этим умникам по башке! Вот из-за таких и бегаешь всю смену, как белка в колесе; и ни тебе доброго слова, ни благодарности. И самое обидное – приварка никакого, в работе только туалетная бумага, порошок для полов, да флакон дезодоранта. Взять-то нечего! Вот покрутилась я там, повертелась, чувствую, – не мое это призвание, не лежит душа к этому, и решила,- черт с ним с теплом и чистотой, здесь на рынке да при овощах как-то проще.
     Продавщицы одновременно вздохнули, подумав о своей нелегкой торговой судьбе. Рыжая Тамара в расстроенных чувствах взяла с полки краснобокий персик, плюнула на него, потом потерла о грязноватые джинсы и вонзила в него зубы, сладкий сок брызнул и закапал с острого подбородка.
     -Не горюй, подруга! Все к лучшему!- ободрила ее толстая Верка и пошла набирать картошку для очередного покупателя. Уже укладывая грязный овощ в пакет, она вдруг выпрямилась и, легко перекрывая завывание отъезжающего троллейбуса, громко крикнула,- А насчет уродов и придурков, - так их и здесь хватает! А ты в голову не бери, а про себя думай - "чтоб вы все попередохли!"  .
     Тамара еще раз вздохнула, доела персик, вытерла ладонью рот и швырнула морщинистую косточку под фонарный столб, на котором рекламный баннер туристической компании сверкающей улыбкой полуобнаженной девицы зазывал желающих на отдых под пальмы далеких стран.

     Когда Семен Игнатьевич Валокординский проснулся, за окном уже вовсю полыхал знойный африканский день.  В номере  было тихо и прохладно, кондиционер работал вполне исправно. Он открыл дверцу бара, - ночью при заселении приметил, что укомплектован -, хотел плеснуть в стакан виски, но увидел на электроннм термометре тридцать два градуса «за бортом», передумал и выпил апельсиновый сок. Есть не хотелось, наверное - с пересыпу, и он решил начать отдых, окунувшись в море, призывно сверкавшее за окном миллионами солнечных отражений в мелкой ряби. Семен Игнатьевич бодро натянул на объемистый зад плавки, надел шорты и майку, нацепил на голову кепку и хотел, было, уже выйти, но, проходя мимо тумбочки в прихожей, боковым зрением заметил подозрительно помаргивающий экран мобильника.
     Так и есть, пока летел и ехал, пришло около десятка СМС и все от оставшегося в Москве партнера. Вот черт! Невозможно расслабиться! И здесь достали, ни хрена сами не умеют решить! Он машинально взял телефон в руки и хотел уже привычно заняться чтением сообщений и разруливанием бизнесситуаций, но внезапно опомнился, вспомнил, что он в отпуске, и со злорадным смешком, коротко матюкнувшись, выключил аппарат и швырнул его на диван.
 
     Выйдя из воды, он, отдыхая, еще несколько минут постоял на кромке пляжа, почесывая бледный выпирающий живот, ощущая, как ласковая волна чуть щекотно облизывает ступни и щиколотки, наблюдая, как по дну перекатываются мелкие разноцветные камешки, как на кромке горизонта, там, где соединяются морская и воздушная стихия, замер, а на самом деле шел куда-то белый круизный лайнер.  Купание, казалось, вымыло из головы все дурные мысли, одолевавшие его в последнее время, и он с блаженной улыбкой смотрел на окружающий мир, предназначенный для отдыха, морального разложения и расслаблений.
     Из состояния отпускной прострации его вывел черный мальчишка лет шести. В спасательном жилете и надувных нарукавниках он с диким визгом пронесся мимо, плюхнулся рядом в воду и тут же, подняв фонтан брызг, яростно замолотил ногами. Семен Игнатьевич попятился и чуть было не столкнулся с бежавшей за мальчишкой молодой чернокожей женщиной. Он извинился, вспоминая подзабытый за год английский. Женщина сверкнула в ответ белозубой улыбкой и бросилась вылавливать из воды восторженно орущее чадо. Валокординский пожал плечами и пошел к своему лежаку, раздумывая о том, какого черта негры ездят отдыхать в Африку. По его мнению, вполне органично на отдыхе они выглядели бы где-нибудь среди снега и льдов.
     Раскаленный песок, насыпаясь на пальцы и прижигая голые пятки, припекал  даже через шлепанцы, но он, уже окончательно осознав, что находится на отдыхе, не обращал внимание на такие мелочи и бодро шагал по пляжу, рассматривая разбросанные на песке, лежаках и в шезлонгах обнаженные тела, обращая, естественно, особое внимание на загорающих топлес молодых и моложавых мисс и миссис. Настроение после купания поднялось, и в голове уже закрутилась беспечная мыслишка, что сегодня вечером в баре или на дискотеке было бы неплохо «замутить» с какой-нибудь «феминой» помоложе, и, лучше, с европейкой. Американки были ему противны, а россиянки сейчас совершенно не интересовали.

     Шагая в приятных раздумьях, Семен Игнатьевич обогнул расположившийся прямо на песке колоритный плетеный бар под крышей из пальмовых листьев. Он улыбнулся веселой компании, шумно праздновавшей что-то у стойки, и тут вдруг кто-то  бесцеремонно схватил его за локоть, а потом хлестко и звонко шлепнул по широкой спине между мясистых лопаток. Валокординский яростно рванулся, развернулся, готовый дать немедленный отпор, и замер, открыв рот.
     -Здорово, Сенька! Вот уж не ожидал встретить тебя здесь! Что, струхнул малость?- перед ним стоял крепко загорелый хохочущий плотный мужчина среднего роста с сединой в волосах.
     -Ну, ты что, одеревенел совсем? Давай оживай скорее!- он шутливо ткнул Семена в объемистый живот.
     Валокординский глубоко вздохнул, оторопелость сошла с его лица, и оно расплылось в радостной улыбке,- Васек, ты?! Сколько лет, сколько зим!!!
     Он шагнул вперед, и они обнялись, тиская друг друга, весело смеясь, толкаясь упитанными телесами и посыпая подбрасываемым взбрыкивающими ногами песком недовольно забурчавших, но вежливо сдерживающих эмоции загорающих жителей Евросоюза.
     Загорелый плотный мужичок был его давний знакомый Василий Киндякевич, с которым они расстались где-то в конце девяностых. Говорили, что он то ли сел, то ли его подстрелили, но с тех пор о Ваське ничего не было слышно, и Семен был рад снова увидеть приятеля...
     Наконец, они устали толкать и мять друг друга, запыхались, вспотели и, как полагается у русских, немедленно отправились в бар.

     Через час друзья, уже как следует напившись, громко разговаривали, хохотали и звонко хлопали друг друга по плотным спинам, вспоминая былое и обсуждая настоящее.
     -А ты помнишь, как мы зажигали в Великокакинске? Крутыми тогда пацанами были! Попробуй что поперек нам скажи, сразу «лобик зеленкой мазали»!- Валокординский прерывисто вздохнул и обнял друга пухлой рукой за плечи.
     Василий кивнул, чуть было не попав носом в фужер, дернул спиной,- Да-а, пацаны мы были еще те! Весь город под нами сидел! Никто и пикнуть не смел, ни мусора, ни прокурор! Сам мэр вставал, когда к нему в кабинет входили,- он пьяно мотнул головой и хлюпнул носом,- Были времена, Сеня, да сплыли!
     Они грустно помолчали.
     -Ты чем сейчас занимаешься, а?- уже, наверное, пятнадцатый раз спросил Киндякевич.
     -Да кручусь на строительных подрядах, Вася. Вроде жить можно, деньги текут, правда, в последнее время стали сволочи разные поджимать. Дольщики эти проклятые одолели. Подавай им квартиры, и все тут! Говорю, подождите годик другой, кризис, цены растут, так ведь нет, все грамотные стали, в прокуратуру сразу бегут. А те и рады нагрянуть с проверкой, ну и начинается отстег налево и направо. То это не так, то сроки затянули, то почему квартиры три раза проданы? И за каждый вопрос, на который нет ответа, плати. Так и разбегаются денежки в разные стороны.
     Валокординский вспомнил свои обиды, хлюпнул носом, левая щека его задрожала и по ней сбежала вниз, чуть задержавшись на жирном подбородке скупая слеза.
     -А семью содержать надо, на один дом столько бабла уходит, мама не горюй! Ну не жить же в лачуге! Жена еще, то это ей купи, то не это. Сыну, вон, на окончание школы аудюху пришлось подарить и хату, как без этого? И маленькие радости тоже нужны для души, вот и кручусь, как белка в колесе, работаю без продыху!
     Василий, внимательно слушал рассказ, мелко помаргивая и кивая головой, когда же повествование закончилось, он шумно выдохнул, икнул и умильно посмотрел на товарища.
     -Сенька, ты прав! Вот у меня - рынок, так задолбали проверками в корень! То налоговая, то пожарники, то технадзор, то потребнадзор, сейчас повадились экология и миграционка, и все ищут недостатки, и каждому дай, дай, дай! По три раза в год от прокуратуры откупаюсь, все дела мне шьют. Знаешь, Сеня, мы в Великокакинске были поскромнее, так под себя не гребли.
     Он поскреб широкую волосатую грудь, на которую вполне подошел бы бюстгалтер третьего размера, обнял Семена за шею, притянул к себе и смачно с причмоком поцеловал в угол рта.
     -А давай, братан, выпьем за то, чтобы этим бандюганам в кабинетах поперек горла встало!
     Они налили виски в фужеры, торжественно поднялись, чокнулись, выпили, потом, потянувшись через столик, обнялись и, еле удерживая равновесие, опять длинно взасос поцеловались. Через пару минут, оторвавшись, они, тяжело дыша, влюблено посмотрели друг на друга и плюхнулись в кресла.
     Семен, опускаясь, задел коленом столик, фужеры покачнулись и со звоном упали в тарелки, лежавшая на краю морщинистая персиковая косточка скатилась, щелкнула его по шлепанцу и отскочила под лохматые пальмовые корни.