Скрипачка

Скрипачка

  Ей чертовски не нравилось ездить на гастроли. Но, как сказал знакомый теннисист, раз уж ты попала в первую сотню, то будь любезна соответствовать. И она соответствовала. Нет, в принципе ей нравились новые города и страны, но одного она не переносила – полета на самолетах. Эти большие железные штуки, с ревущими моторами, и плотно закрытыми дверями на долгие часы полета, ее просто убивали. Порой с ней случались нехорошие истерике прямо в самолете, которые кончались жуткими скандалами и тогда ее имя мелькало в рубриках не совсем светской или музыкальной хронике. Но с годами она все, же пересилила в себе эту фобию, и даже слетала  с концертами в Японию и Америку. А вообще, будь ее воля, сидела бы она дома и слушала бы своих любимых - Пендерецкого и Шнитке, ну и Бетховена с Бахом.   И вот сейчас, она опять едет на гастроли, но на сей раз в Москву. Благо можно было из Берлина туда добраться на поезде, что ее, несомненно, радовало. Она всегда брала все купе полностью. И дело ни в том, что она никого не хотела видеть у себя в купе, а в первую очередь из-за инструмента. Хотя у нее был не Амати или Страдивари, но все равно стоила ее скрипка прилично. Предыдущий менеджер заставил  купить этот инструмент перед выступлением в Карнеги Холл. Тогда, она залезла в немыслимые по ее понятия долги, и взяла скрипку. Долгое время она не могла привыкнуть, что у нее  такая дорогая штуковина, а когда родители узнали сумму, выплаченную за инструмент, то им просто стало плохо. Но в один прекрасный день, как пишется в сказках, сумма ее долга была полностью погашена. Кто был ее доброжелатель, она так и не смогла узнать, как и не пыталась. Только раз в году, на свое день рождения, где бы она не находилась ей присылалась одна роза, которая была как всегда невероятна красива. Подруги потешались над ней  и говорили, что в нее влюбился или арабский принц или какой нибудь олигарх, который очень стеснительный и робкий.   В поездку она всегда брала книгу. Покупала ее в привокзальном киоске. Причем брала наугад – первую попавшуюся. Сейчас у нее на столике в купе лежал приключенческий роман неизвестного автора, который как говорилось в аннотации, разгадку тайны неизвестной картины художника Яна Ван Меера. Книга так и называлась – Картина. Ей чертовски нравилось читать такие романы, в которых было много всяких приключений,  расследований и загадок. Один раз она и сама попробовало даже что - то сочинить. Но, то, что она  написала, ей показалось слишком напыщенным и вычурным, и она бросила свои писательские потуги. Поезд тронулся, и за окном побежали пригороды Берлина, и ей даже показалось, что она увидела крышу своего дома. Эти первые минуты отъезда из города ее всегда, почему то волновали. Казалось, что время вдруг принимает другое обличие и как будто останавливается, становясь живым и прозрачным. Это ощущение для нее продолжалось всегда не долго, но почему, то сильно ее пугало. В эти минуты ей всегда хотелось, что бы  в купе был хоть кто нибудь, с кем можно было бы перекинуться парой ничем незначущихся фраз. Она откинулась на диване в купе и прикрыла глаза. Недавно ей исполнилось тридцать семь лет. Выглядела она для своего возраста прекрасно. Одетая от Валентино, высокая, с длинными черными волосами и с блеском в карих глазах, она всегда привлекала мужчин. Замужем она была всего один раз, да и то это получилось  по глупости. С мужем  они познакомились, когда учились в консерватории. Встречались недолго и быстро сыграли свадьбу. Потом муж решил, что надо уезжать в Америку, а то здесь в Союзе, как он говорил и скрипка играют фальшиво, даже если у тебя в руках Амати. Она в принципе была не против отъезда, но мужа просто не любила, и он уехал один. А потом  она выиграла несколько престижных конкурсов, ее заметили и один известный имрессарио предложил ей контракт и она без раздумий согласилась. Она играла много и на разных сценах. У нее даже появились свои постоянные  поклонники, или как их называли  на западе – фаны.   Почему то эти воспоминания нахлынули на нее именно сейчас. Ей вдруг стало безумно жалко себя. Она чувствовала, что еще немного и ее перестанут приглашать на турне. А там не за горами старость, забытье и сидение в доме, обвешанном плакатами с гастролей и фотографиями с давно ушедшими знаменитостями. В купе зажглось освещение, и кельнер принес заказанный ужин. Она налила себе из фляжки в бокал коньяка и долго смотрела, как там переливалась и играла в свете янтарная жидкость. Спиртное позволялось себе редко и исключительно бралось лишь в дорогу, и всегда наливалось в любимую фляжку, купленную, когда то в Венеции.
  Москва навалилась стремительно, показавшись своими уродливыми коробками серийного жилья. На перроне ее встретил маленький, щупленький человек с подпрыгивающей походкой. Он постоянно, что то болтал, и старался все время помочь поднести ее скрипку. Поселили ее по-царски – в Президент отеле. И вообще это была странная гастроль. Она долго не соглашалась на этот приезд. График ее гастролей был составлен на пару лет вперед и ломать его она не могла. Это грозило ей большими убытками. И вдруг, как по мановению волшебной палочки ее агент согласился сдвинуть часть ее гастролей. За выступление в Москве предложил сумму, о которой можно было только мечтать. Весь день провела у себя в номере и щелкала каналами Российского телевидения. Ее все время не покидало чувство, что на экранах не двадцать первый век, а середина времен эпохи застоя.  Ну, черт с ними думала она – пускай живет эта страна, как хочет. Все равно, без царя – батюшки  этому народу  не прожить.  Будь это Романов, Стaлин или Путин.
  В  концертный зал она всегда приходила за пару часов. Причем сидела ни в гримерки, а  зрительном зале, и всегда на десятом ряду и десятом месте. Черт знает, почему она выбирала именно этот ряд и это место,  но себе объяснить это не могла. Просто сидела и слушала тишину зала, наполнялась ее аурой и атмосферой и уже знала и чувствовала, что и как надо здесь играть. Именно здесь в этом зале, этом месте и в это время. Может это и был секрет ее игры, ее попадание в музыку, в публику, которая приходила слушать ее, и только ее. У нее была одна тревога. Выступление на благотворительном концерте для детей сирот. Все эти концерты на благое дело ужасно бесили. Если уж она хотела куда -  то сделать взнос, то делала это когда хотела, и кому хотела. Но таковы были  правила игры в том бизнесе, где она находилась. И когда она об этом говорила напрямую, многие делали большие глаза – но ведь это классическая музыка. Она такая духовная и возвышенная и, причем здесь бизнес.
  Концерт по откликам критики в московских газетах  прошел, как всегда великолепно. Да она и сама чествовало, что публика была на одной   с ней волне. Хотя, играла она ту же программу, что привозила сюда пару лет назад. Ну, внесла только несколько новых имен. Зазвонил телефон и портье сообщил о приезде за ней машины. Матерясь, как последний сапожник подхватила свою скрипку и поехала на благотворительный концерт. Как правило, на такие мероприятия  подвозились музыканты  на простеньких машинах типа Ауди или БМВ, а тут стоял Майбах. Да, подумала она, концерт будет не  для бедных. Но делать было нечего. Контракт ест контракт. Ехали по московским понятиям не долго. Около часа. Ну, там пробки. То да се. Приехали. Как она думала, что вся эта бодяга будет в каком нибудь частном доме. Она ошиблась. Это был просто дворец. С огромным садом в английском стиле, коваными  воротами и огромным парадном входом. При всей этой лепоте ее даже взяла некоторая оторопь. Нет, ей иногда приходилось играть во дворцах Европы, но здесь в России она такое великолепие видела впервые. Все попалась к олигарху, грустно подумала она и поплелась в дом, что бы отыграть свою партию.   Внутренне убранство дома ее еще больше поразило. Было ясно, что это не новодел, каких много сейчас строили русские нувориши. Это было любовно и хорошо восстановленное здание, по ее прикидкам века восемьнадцатого. Ей сразу здесь понравилось. Даже та роскошь, которая здесь была, не подавляла своим блеском и богатством, а говорило о том, что хозяин хорошо разбирается в нюансах и стилях того века, в котором был построен и обставлен этот дворец.  Ее провели в огромный зал, где стоял на сцене концертный Стенвей, начищенный до режущего блеска, пару рядов стульев. Недалеко была и грим уборная, где она переоделась к выходу.  Она вынула скрипку и дала ей  подышать. Как ей, так и  инструменту, всегда надо было соприкоснуться с тем местом, где им предстояло играть. И в этом было их духовное единение, которую она ясно понимала и принимала, как близость, словно это был ее ребенком. Проходило время, но ее никто не приглашал на сцену. В дверь постучались и попросили на сцену. Она вышла, но в зале никого не было. Совсем никого. Она решила подождать минут пять,  а потом собраться и уехать. Это уже выходило за все рамки приличия. Внезапно дверь в зал открылась, и вошел человек небольшого роста, в костюме, опираясь на палочку, которая  была не украшением, а служила ему явной поддержкой. Он подошел к ней, извинился за задержку и сказал,  что его гости, к сожалению, прибыть не смогут, и она вольна делать что хочет. Однако деньги за благотворительный концерт уже заранее собраны и будут отправлены в один из детских фондов, куда как он знает, и она отправляет свои пожертвования. И он назвал ее фонд. Ей стало, почему то неловко, за него, а потом и за себя. Он уже уходил, когда она взяла скрипку и стала играть Моцарта. Он  сел на последней ряд в зале, прикрыл глаза и стал слушать. Ее поразило, какая тут была великолепная акустика. Музыка словно парила в ней и летала.  Казалось, что хотела остаться тут навсегда. А ведь бывали и такие залы, что на каким бы ты  хорошем инструменте не играл, какие бы великие с тобой не были исполнители, но звук в зале был холодным и не живым. Она проиграла почти сорок минут и только опомнилась, когда услышала аплодисменты своего слушателя. Он подошел к ней подарил одну единственную розу, низко поклонился и ушел.
  С того странного концерта прошло уже больше года. Она много ездила по миру, но перед самым новым годом всегда возвращалась в свой дом под Берлином. В почтовом ящике лежало извещение, что на ее имя пришла посылка, и она будет доставлена к ней домой  в определенное время, и ее присутствие обязательно. На следующей день, к ее дому подъехала большая машина похожая на ту, что банки перевозят деньги. Оттуда вышли четверо вооруженных охранников, неся большой несгораемый ящик и в сопровождение человека в цивильном костюме. Прежде чем отдать посылку они тщательно, чуть ли не до дыр проверяли ее документы, потом дали расписаться на куче всяких бумаг и страховок и удалились. Она с удивлением смотрела  на стоящий посреди каминного зала огромный ящик и, силясь понять, что в нем. Наконец с помощью своего садовника они его открыли, и она замерла в восхищение. Там была скрипка. Нет не просто скрипка, а великая ценность и произведение нетленного мастера. Сверху лежал листок бумаги.
 Уважаемая госпожа М.
  К сожалению, в прошлый раз, я  не смог подарить Вам этот инструмент, когда Вы играли у меня в доме под Москвой.   Он был для меня чем - то большим, чем творением великого из мастеров. Но, сейчас, когда Вы получите его, меня уже не будет в этом лучшем из миров. Не отказывайтесь от него, играйте на нем и несите людям радость и свет. Знаете ли, почему то именно Ваша музыка, продлевала мне жизнь всегда, когда врачи говорили что вот, вот мои дни сочтены. Но происходило чудо, и я опять возвращался к жизни. Ничего вечного на этой плане не бывает. Но я всегда буду благодарен Вам и Вашей музыке. 

8.03.2010

Riga