Колыбель для падших звёзд

посвящается Джону Бэлэнсу



Возможно этот мир, - ад другой планеты.
Олдос Хаксли




Истина – это галлюцинация, в которой вырыты наши могилы.
Джон Бэлэнс







В данном произведении использовались цитаты из Алистера Кроули, Уильяма Берроуза, основоположников Театра Абсурда - Беккета, Арто, Пинтера, так же нарезки из Джойса, Маркиза Де Са Да и Льюиса Кэрролла. Всё это не более чем коллаж нарезка импровизация на фоне чужих смыслов и теме своих мыслей ибо
"То, что гипнтоизирует, всегда преступно"
Фарид ибн Халейд








Лунный пейзаж. Дым над взорванным борделем. Мальчик с разбитыми висками поёт или что-то плачет. Проходящий мимо мясник одним ударом вскрывает его череп, улыбаясь, он отрезает его маленький пенис, целует его, перекатывает его на ладони, кладёт в карман как очередной трофей. Воображаемое посвящение. Ничем не сдерживаемая тихая грусть. В каждой комнате обнажённое тело, глаза закрыты, на шее следы удушения, трупы любовников, которыми я любуюсь, я склоняюсь над их искалеченными, распластанными на полу телами, поджигаю их один за одним, и пепел возносится, пространство становится чёрным свастикообразным туманом, и земля просит пощады у неба, больше никаких аллегорий, я виноват во всём и жду часа, когда смогу покинуть своё тело, разбить вечную ангельскую самонадеянность и разогнать блудливую галлюцинаторную меланхолию красоты. Именно во сне невидимое всегда застаёт тебя врасплох. Чужое страдание отвлекает и бесконечно превосходит невостребованную любовь к себе. Почитатель розги сдирает с девушки кожу трижды, четвертый слой кожи пожирается зажигательной смесью, которая приводит к смерти, сопровождаемой отвратительной агонией вселенная призрачный дом, обращение к чёрному солнцу посредством оргазма-молитвы, языки пламени охватывают твоё сознание, замкнутое в себе.



...и я испражняюсь на богов беззакония и богов бездны  через свой галактический анус. орудие убийства, - но зато длинный фаллос хаоса и его тень. Я не боюсь силы галактической Пентаграммы, ибо я острый кинжал Демиурга. Один – Мастер Треугольника. Моё имя – триста точных удар в шею падших ангелов - главное, попасть в и тридцать и три, и это – сонную артерию - и все было бы трижды единица. Будь бдителен, посему, ибо я Идол астральных руин.


Голос Арто: Я предлагаю язык, которой, отбросив психологию, го¬ворит о необычайном, выводит на литературную сцену естественные конфликты и скрытые силы природы, предстает с самого начала как высшая производная сила.


Голос Де Сада: То,  что называют  интересом  общества  -  это  на  самом  деле  масса   бъединенных интересов, но никогда отдельный интерес  не  может  приспособиться  к  общим интересам ценой уступок: в самом деле, что должен уступить  тот,  кто  почти ничего не имеет? Если же он это делает, вы должны признать, что он поступает тем более неправильно, что отдает в данном  случае  бесконечно  больше,  чем получает, следовательно. здесь нарушается равновесие. Человеку, оказавшемуся в таком положении, не остается ничего иного,  кроме  как  подчиниться  этому несправедливому обществу или присоединиться к другому, которое, будучи в той же ситуации, что и он, вынуждено собрать свои слабые силы и бороться  с  той мощной силой, что хотела заставить этого несчастного отдать то малое, чем он располагал, не получая от других ничего взамен. Вы скажете, что это  породит состояние бесконечной войны. Пусть будет  так:  разве  это  не  единственное состояние, которое нам ближе всего?





В тайной обители любви,
Кроули распял жабу
Бормоча с отвращением Руны,
Обезумев от множества издевательств.


Как только восходит чёрное солнце, ты будишь меня, сжимая ладонями мои виски, огонь твоих поцелуев оставляет ожоги на моей коже, ты впиваешься в мой рот с каким-то особым неистовством, в очередном неконтролируемом приступе похоти ты самозабвенно падаешь к моим ногам, я ещё крепче обнимаю тебя, и мы снова отправляемся в этот странный полёт над быстротечными водами чёрной реки. Я открываю тебя заново в нежной междоусобице наших объятий. Я целую твою отзывчивую кожу, испепелённую лунным блеском, я наизусть изучил каждую часть тебя, я вырву твой язык, лаская тебя своим ножом и поцелуями, чтобы не услышать больше твоих любовных проклятий, из кусков твоей кожи я сделаю крылья, чтобы навсегда исчезнуть в тени ран распятого Христа. Удивительно, но размышление о смерти всегда преследовало меня. Все меняются, и все умирают, а мы будем, как будто целую вечность разлагаться в этом благоухающем крематории жизни. Жрать и совокупляться. Страдать по инерции. В итоге прекрасной может быть только смерть. Я верил в абсолютно романтическую, невинную ауру этой чёрной красавицы. Если ей удастся соблазнить тебя, ты добровольно уйдёшь из жизни. Больно не будет. Категория боли присутствует только в жизни. В смерти растворяются все табу, страхи и надежды. Убери руку с члена брата, высунь ладонь из влагалища сестры, кончи, ткнувшись хреном в материнский пупок, нажми на курок пистолета у виска отца, надеюсь, что мы прекрасно понимаем друг друга, если не сможешь приехать, то пришли мне свой член в конверте, когда я кончу, разразится невероятная буря над твоей землёй…





И всё те же грустные чёрные птицы пожирают любопытство твоих тревог/Святость целомудренного насилия/Электрошок пробудит тебя ото сна/Механизм безумия двигает рычагами изощрённых желаний, когда на троне тщеславия воцарится молчаливая агония весны…


Иногда эти болезненные сексуальные опыты становятся достоянием толпы. Я вытаскиваю свою окровавленную руку из кармана. Я вижу мятущиеся души в исповедальне и блестящие от пота волосы куртизанки на подушке. Пространство плюётся обречёнными вселенными. На фоне роскошных закатов дым горящих галактик поднимается над безлюдными городами. Чёрные слепые ветра, набрасываются на мою плоть повсюду/это алкоголь в моей крови/в моей крови/в моей крови/плачут раненые аисты, звериные крики подрывают красоту искалеченной ночи, смешивая воедино краски голода, вожделения и страха. То, что мы никогда не имели. Малопривлекательные и незначительные вещи. Теперь это стало нашим общим абсолютным утончённым перманентным состоянием.





Священное утерянное забытое украденное от чего бросает в дрожь/ звёзды окровавленные бриллианты ночи/ я только что вошёл в него утратив себя всего в безысходной нежности/ остановить дальнейшее разложение/ ложь/ ложь/ ложь алкоголя в моей крови/ холодный пот струится по телу как дрожь смерти/ хладнокровие завистливых ангелов/ сочная вневременная страсть дышит сквозь плоть сквозь наши поцелуи/ отделённые от чувств и тел они появляются как и другие видения…и рассыпаются на глазах…мальчики падают к моим ногам, единственное утешение моего члена и их упрямых губ, прославляя священное безумие языческих радостей, доставляя мне удовольствие и даруя мне новые ощущения…секс, моча пожар, звёзды, лучи, глаза, волны, тела, улыбки, неуязвимое беззаконие; остаётся только выбрать путь, пока поцелуи не превратились в пощёчины…Мальчик призрак спустился ко мне как ангел. Когда я прижимаюсь к нему всем телом, моё дыхание учащается, от нахлынувших чувств я бледнею. Его тело это целый храм, где живёт и бог и плачут продажные шлюхи. Именно он поможет мне спасти мир. Прекрасен ты, затерянный в колыбели для падших звёзд. Вздохи твоего тела, поцелуи твоих объятий, моя кожа дрожит под твоими губами, от ночи к ночи я воспеваю тебя, если ты станешь ангелом, ты никогда не насытишься.



О, ты, одинокий странный мальчик призрак, скажи, где заканчивается мой страх и начинается твоё присутствие в себе? Почему ты так жесток со мной? Меня охватывает безумие, когда он думает, что я тоже изнасилую его. Всякий раз, когда я пытаюсь определить, как это делали все высокомерные мужчины, склонные к физическому доминированию. Возбуждение, потрясение и восторг. Отвергнутая трансцендентность. Я собирался разделить с ним все тяготы его великой скорби lamma sabacthani/ больше невыносимо хранить тепло мира в душе. Он меня ненавидит. Он посеял во мне смятение и ужас. Я слышу его тяжёлые стоны. Кому он принадлежит теперь. Этот хрупкий мальчик призрак, пробудивший моё онемевшее сердце. Я брожу по Голгофе, покинутый им. Божественная плоть агонизирует. Я прислушиваюсь к движениям противоречивых фигур в темноте. Звуки обнажённых тел, ощущение внутри – я блаженно проклинаю его имя. Заклинаю и ненавижу себя. Кто-то был с ним в ту ночь. Кто-то был на распятии, которым я молча любуюсь. Одиночные видения. Крики ночных птиц, распахнутые так же как двери. Я ищу его. Отвергнутый влюблённый, истязаемый собственными желаниями, я стою на коленях на одиноком утёсе. Я печален. Ночь тает на глазах. Я спрашиваю у гаснущих чёрных звёзд. Где ты? Мальчик – тайна. Мальчик – призрак. Смеёшься ли ты или страдаешь; по-прежнему ли ты ищешь то невидимое, что недоступно даже сердцам, переполненным экстаза. Не в моей силе заставить тебя полюбить, но я хочу знать, где ты сейчас. Один ли ты, как и я? Холодно ли тебе? Ищешь ли ты кого-то? Самозабвенно нежишься ли в лунном свете или утопаешь в лучах палящего солнца. Ты боишься, что если мы найдём друг друга, смерть разлучит нас? Грустный мальчик призрак, самое нежное из всех известных мне человеческих существ. Твоё отсутствие способно разрушить мир. В какое блаженство меня погружают мысли о тебе. В такие мгновения боль отходит. Я слышу, как стучит твоё сердце, как капает твоя драгоценная кровь. Если я найду тебя, я не отпущу тебя. Знаешь ли ты, на что я способен, ради того, чтобы заключить тебя в свои объятия, перевязать твои раны, смыть следы печали, пота и слёз с твоего тела, прикоснуться к твоей обнажённой коже, связать наши поцелуи, умастить тебя благовониями, надеть чистые одежды…я не жду слишком многого, но, узнаем ли мы друг друга теперь, даже если поверим и вспомним, когда взглянем в зеркало, каждый найдёт в собственном отражении что-то своё бесконечно забытое и навеки утраченное; кто найдёт тебя, заблудившегося в полях инфернальных фейерверков, кто вспомнит о твоей улыбке, пронзившей тугую ненависть моих воспоминаний? Где ты? Разве ты не видишь, как я дрожу, истекая кровью, как я жду того часа, чтобы провести с тобой одну ночь в том же мотеле, где мы долгими часам размышляли о мастурбации и фетишизме, о зле, сфабрикованном для того, чтобы дерьмо мира существовало вечно. Воспоминания заканчиваются вместе с музыкой. Я чувствую, как сокращается пространство между нами. Одинокий мальчик призрак с волосами цвета чёрных звёзд.  Яви себя. Найди меня. Я повторяю эту фразу. Снова и снова. Подойди ко мне. Скорее. Коснись меня. Трахни меня сейчас. Обрети себя во мне. Искупи моё отчаяние. Отомсти мне. Изнасилуй меня и отвергни. Принеси меня в жертву. Подари мне самую нежную смерть из всех известных человеку. Позволь мне хотя бы на шаг стать ближе к вечности. Оставь меня на этой вершине. Стервятники окажут мне услугу. Ветер подхватит последнюю песнь моей плоти, которая испускает вопль утраченного существования. Когда он уходит, остаётся мрак. Я становлюсь живым прахом в её невидимых ладонях ночи.



Тысячи звёзд сгорают дотла бесследно и одновременно. Тысячи солнц сгорают дотла на божественном алтаре. Члены мёртвых распространяют заразу. Болезненный воздух в лёгких. Радостное забвение обезличенного существования. Цвета и звуки сходятся на одной стороне вещей  -  декораций юности жизни, той, что отличается активной природой. Текущая из других пределов, она входит в нас и из ран поэзии бьёт кровь. Все эти нервные окончания пространства, мириады электрических разрядов, унаследованный жребий смертных. Безумие стоит выше жизни. Экстатическая энергия, устремлённая в распахнутые тела-гробы, пульсирует от звука к звуку, пользуясь ресурсами жалкой человеческой природы. Каждая падшая мысль равна звуку. Агрессия мимолётного желания, ставшая видимой, локализуется в чужом сознании. Когда извращённость мнений большинства доходит до предела, складывается противоречивое впечатление, что что-то человеческое всё же присутствует в дьявольском коварстве при отрицании трансцендентного. Скрытая тайна распада и катастрофы, которая длится уже тысячи лет. Архетип единого контраста рушится на окраине сознания. Воплощённый содом предстаёт перед нашими глазами как преданный Эдем. Кристальное сердце падшего ангела приобретает форму спектрального разложения, как следствие – разрушается иллюзия вселенского маскарада, маски снимаются по обоюдному согласию.


Голос Кроули: Love is the Law, Love under Will



Голос Арто: Искусство — это умение лишить жест его отзвука в организме; тогда, если жест сделан правильно и с нуж¬ной силой, этот отзвук побуждает сначала тело человека, а затем и всего его целиком принять положение, соответ¬ствующее исполненному жесту.







-Зачем ты изувечила собственное тело?
-Я просто хочу знать всю правду о себе.
-Может быть, ты просто хочешь умереть?
-А как иначе я смогу познать тайны этой ветхой жизни?

Искалеченные шлюхи, со вспоротыми животами, израненными гениталиями, харкающие кровью, как откормленные свиньи на диете/трагические волны накатывают/это близорукое деепричастие иногда обязывает к предосторожности временное забвение/всё так как есть/образы стынут под порывами этого осеннего ветра/и ты заново рождаешься в садизме пламенеющего разума/заново деградируя/несясь с безумной скоростью и распростёртыми объятьями к умирающему истекающему кровью солнцу/ты слеп и твоё тело разрывают на куски родители/потрогай языком материнский клитор/подумай как бесплатно устроить собственную пышную смерть/ведь если у тебя есть проблемы тебя арестуют/никто больше не бунтует даже за деньги/психиатры создадут нужную атмосферу/и ты задушишь шлюху голыми руками – ведь это твоя работа/к тому же ты её отец/ты можешь ненавидеть её сифилитичное тело, но ты должен научиться подавлять свои чувства/иллюзия великого суда/ты в неё больше не веришь/больные мальчики бегут подальше от женских ласк/они дрочат себе сами/топчут своё будущее заранее, зная что их никто не полюбит/никто не будет повелевать ими так как они этого сами хотят/ты дрочишь/зная что именно сейчас твою дочь трахают перед камерами трое здоровых и безответственных ублюдков/ты понимаешь что тебе никогда не завладеть ни авторскими правами ни получить проценты от продаж/по большому счёту тебе плевать/ты принимаешь это как данность/ты млеешь от восхищения когда на экране мучают десятилетнюю блудницу, называя её шлюхой/хватают её за волосы щиплют соски/и ссут ей на лицо/пока ты стимулируешь свою простату собака/она кашляет сплёвывает и продолжает ублажать ублюдков своим ртом/но он явно не предназначен для этого/её нежные розовые губки не испачканные искусственным лоском помады/они не дают ей ни малейшей возможности передохнуть/взять паузу/перевести дыхание/они и не думают вынимать своих членов из её задницы/мне кажется они трахают её на сухую поэтому она корчится от боли/кабели потеют и стараются с блеском выполнять свою работу/мужчинам всегда не хватает юной упругой идеальной плоти/они готовы сделать шлюху из любой юной сучки, подвернувшейся им под руку за деньги или простой необходимости выжить/мужчины голодны и ущербны как безмозглые скоты им надо кого-то трахать,  чтобы не думать о религии, безработице и ежемесячно растущей квартплате. Пока её трахают эти животные она их ненавидит/но завтра когда её возьмёт кто-нибудь другой она, возможно, будет ему благодарна если он не сломает ей челюсть и не засунет весь кулак в задницу она согласится она будет покорной, а это именно то, что у женщин, скорее всего, становится привычкой/ведь по-большому счёту это всего лишь ****а и неважно какого возраста она готова отдаться и просто радоваться если ты не заставляешь её глотать свою сперму лизать задницу душить её шлёпать по ягодицам она уже не будет задаваться этим вопросом кому принадлежит этот член, который входит в неё уже третий или четвёртый раз/а потом она будет талантливо ублажать какого-нибудь самовлюблённого пидора, который просто на этот раз решил не делать ей больно





Я люблю трахать портовых мальчиков в сортирах, когда они стоят раком, головой в унитазе. На моём лице и руках десятки вертикальных порезов. В память о тебе, гутаперчивый мальчик-призрак. Мы ввели себя в грех, отравившись кипячёной спермой. Призраки и заблудшие души в переулках неведомого Парижа, что будоражат усталое воображение как незабываемая тишина туманной гиперборейской ночи. На самом деле внутри этого города бурлит тот же хаос, что и во мне. Причудливые улочки и винные погребы, открытые по ночам. Призраки этого города вырастают у меня перед глазами ежеминутно. Ибо этот город – отражения уходящих во тьму, исчезающих, умирающих нас. В той узкой улочке, по которой одно  время  я  ежедневно  проходил, отправляясь на прогулку, меня каждый  раз  поджидал  стройный  мальчик  лет десяти и, дав мне отойти, шёл  следом,  не  сокращая  расстояния,  но  и  не спуская с меня своих горящих любопытством глаз. Для своих лет он был довольно высок, и его изящная осанка приводила меня в трепет. Густые черные волосы разобраны на прямой пробор падающие на мраморной белизны плечи. Я вижу из моего окна лишь всё новых призраков, скользящих сквозь густой угольный дым. Когда твой любовник нежно сосёт, когда он прикусывает грудь до соска, ласкает напряжённые мышцы шеи, ты больше не чувствуешь того одиночества, которое принёс с собой утренний туман. Ты чувствуешь дрожь и трепет, прикасаясь к его плечам, рукам и бёдрам. Кроме всего этого предчувствие ослепительного пожара, который охватывает всё, уравнивая рассвет и ночь. Так освобождается скованная прежде похоть. Что может быть интимнее поцелуев мальчика шлюхи, которого влечёт запах твоего семени и тепло твоей кожи. Он подобен божеству с огромными голубыми глазами, в белоснежной одежде. Когда он покоряется твоей жестокости, когда он самозабвенно отдаётся твоим ласкам. В нём моя родина и моё сердце. Успеют ли мои память и сны проскользнуть под его кожу, пока он ещё жив. В тайной глубине это посмертного шанса. На вечность времени не хватает. Его поцелуи как семя богов открывают двери безумию, в котором рождается любовь. И моря, и небеса влекут к мраморным террасам и сонмам свежих алых роз.


Какая музыка в утробе мёртвых кораллов. Трамваи мчатся сквозь сны и мечты. Больные звёзды падают в угольные шахты. В стеклянных черепах прорастают мраморные фаллосы. В горле сбиваются комом осколки незавершённых снов. Землетрясения без причин. Кто-то **** друга, кто-то дочь, кто-то сестру, и реже всего кто-то ебёт жену. Убийцы младенцев не знают ни любви, ни жалости. Марионетки созерцают лживое небо и множат свои образы. Женщины лают, мужчины сосут, а мальчик с карими глазами плачет восковыми слезами шаткие лестницы письмена сквозняк в мозгах твоего ребёнка. Пейзажи – вездесущие призраки смерти и судьбы.  Этот райский свет как приговор влюблённому миру. Старые шлюхи с Мон-мартра по-прежнему раздвигают ноги в прохладе ночей. Секреты жизни вскрываются в гримасах вен и магической листве созвездий. Я лицом к лицу с мужчиной, который напоминает мне сына. Может быть, я согласился переспать с ним только поэтому? Кому принадлежит этот голос? Мир как битое стекло, как наводнение наших снов, как игра в дочки-матери; и крик каннибала в момент протрезвления…изнасилованная сестра играет на фортепиано, её дитя во чреве, муж в ломках, убийца младшего брата задремал со скуки, внутренние моря женских глаз, нетрезвые горизонты наших тел, крысы исходят оргазмами скаля зубы дети вознесшиеся на небеса в похоти и страхе старик Кроули очнулся после конца света и, стиснув зубы, созерцал рожденье новой зари. Нам снятся скорбь горизонтов и трепещущие приливы ангельских трелей, все дороги ведут к Отцу, пока полыхают сонмы тел в спиральных отражениях обугленных земель. Город коралловых снов. Трепет вечерней влаги, в которой дышат бездомные ангелы с лицами гнусных стерв. Душа ждёт непрерывных метаморфоз, но только черти множатся там, в недопитых бокалах снов; выставляются на суд и неподвижная нагота могил становится всеобщим достоянием. Я люблю твою плоть, богохульную и мятежную, такая жизнь угрожает всей планете; хрустальное имя твоей любви, всё тает кроме искусственных грудей пламенной страсти. Миражи тайны поглотит смердящий запах будничного психоза. Любовь чернее чем асфальт твоих вен. Промежность шлюхи разорваннее чем ткань облака. Жизнь уходит, но всё же, если я обниму тебя,  то ты почувствуешь вкус эшафота страсти; войти в спальню, где любовь двух ртов и шрамы сердец питающие грустные мысли; ночь сторожит смерть, но любовь спасается бегством экономь на любви под покровом снов время ещё осталось, наши тела разлетаются в разные стороны их разносит ветер;  когда-то, может быть, мы были любовниками; лучше закрой глаза и в проносящейся мимо грозе я узнаю имя и облик моей любви. Папочка с членом, дочка с упругой попкой. Ты вешаешь свой мозг под град аплодисментов; вчера ещё были стихи, а сегодня на губах и созвездиях начертан ****ец. За что ты любишь Бога, ведь он не лучший собеседник; он проповедует любовь печальнее, чем катарсис грядущих соблазнов. Прошлое тает и слышнее становится музыка. Только что рождённые ангелы раздвигают ноги и предлагают стерильное наслаждение. Их лица искромсаны как мясо. Когда забываешь о теле, ошибки плоти становятся девственными трещинами чёрных вен или похоронами звёзд, которые обнимаются с мертвецами и зашивают куски свинца в матку главной шлюхи эпохи. Во сне столько поцелуев хранится про запас. Столько образов. Противоядие красоты. И опасная бритва смеётся. В ней зреет молодость. Ласкай мою грудь наждаком. Пусть моя похоть раскроется как гроб. Переступи порог и улови аромат спермы, которую я сохранил в музыкальной шкатулке, потому что тогда  сравнительно мало пил; роскошь тишины; трупы в вагоне ресторане; если я не изнасилую тебя сегодня, я разобью свою голову о барную стойку ближайшего гей-бара;



 О, римский папа твои мозги, -  главный религиозный деликатес. Твоя плоть как мираж тонущих кораблей. Есть в сексуальности и предусмотрительность, и трагедийность, и великодушие. Гостеприимство расстроенных свадеб. Континенты снов оккупированы анонимными солдатами. Любовь, окрашивается в красный цвет, попадая в капкан. Химера ночи умеет пробудить твоё полуживое сердце. Это песнь отрезанных гениталий, которые лижет огонь, бессмысленная жертва – уловка бессмысленной войны, жизнь режет по живому, моя кровь струится за горизонт, тупые псы с проломленными хребтами скулят, лёжа на мостовой. Праздник закончился, и гости навсегда расходятся по своим могилам. Капризные губы распятой королевы отражаются в моих зрачках. Тела безумно вращаются, обнажённые сёстры-убийцы смеются. Они по уши в крови, прохожие шлёпают их по задницам, они смеются, и этот звук прерывает мой сон, в который врывается стон будней. Капли дождя мешаются с вином; думай обо мне!
 

…и справедливое спокойствие туманов… рождаться посреди бесконечно яркого неба и умирать в декоративных глубинах себя в алчных проклятиях бенгальских огней. Останутся только шрамы от любовных похождений. Секс, как и насилие, обходится без слов. Без снов рушатся все достопримечательности твоей любви.
Где же ты теперь, когда идиллия конца так близко?
Неужели ты всё ещё прячешься от меня?
Тебя всё ещё манят тайные порочные силы и места?
Ты по-прежнему стремишься увидеть то, что никогда не откроется глазам?
Ищи меня в ночи по запаху мёртвых созвездий, стёртых этим бесконечным мраком с беспомощного неба
-Ты знаешь, что я думаю? – спросил меня однажды Дэниэл, изрядно отпив виски из бутылки, - я думаю, что в ближайшее время мало что изменится, ****ые небоскрёбы будут падать, а Африка вымирать от СПИДа. А мы будем всё так же безответственно нажираться и трахаться в этой самой комнате. И осень всё так же будет оставлять ожоги на наших уже почти ни для чего непригодных телах.

Первым заговорил Болванщик:
- Чем ворон похож на конторку? – спросил он.








И это становится вашей собственной историей, бесконечной ночью и часами, не показывающими время/ Я хочу перерезать ему горло во сне, когда он более всего беспомощен. Мои чувства открыты как религия. Каждая встреча с тобой – это встреча с собственной гибелью. Я покрыл его худую кисть влажными поцелуями, потом заключил в свои объятья и жадно начал целовать шею. Грудь и волосы. Потом я яростно прижался к нему, как будто изголодавшись, и осыпал жгучими безумными поцелуями всё его лицо, буквально оглушив его своими неистовыми ласками. Десятки вертикальных порезов не оставят сомнений в моей любви. В конце концов, останется ли у нас что-нибудь для жизни, - грозовые небеса, затянутые тяжёлыми облаками, прячущие лазурь. Сколько может длиться это проклятое ожидание? Я аккуратно медленно вожу лезвием у основания его члена. Песок в окровавленных лобковых волосах. В нижнем городе любовники по-прежнему душат себя галстуками, которые потом идут с молотка на главной площади за приличные суммы. Может ли произойти нечто, полностью от нас не зависящее? Что может произойти с нами такого, чего бы мы ещё не познали?  Тринадцатый возвращается, самый желанный из всех, – истинный король, первый и последней любовник. Пока сияют над нами звёзды, смерть всегда отстаёт от нас на один шаг. Мы принадлежим этому странному бесконечному городу, этой неподдельной кровавой осени. Мы мечтатели, грустные, страдающие зачарованные херувимы. Как известно город возник на древнем острове Ситэ, имеющем форму колыбели. В течение нескольких веков Париж существовал как остров с двумя мостами – одним на севере, другим на юге. Именно об этом городе Вольтер сказал: «До Людовика  XIV в нём было лишь четыре прекрасных памятника»: купол Сорбонны, Валь-де-Грас, новый Лувр и, возможно  – Люксембург. Париж XV столетия – вдохновенное, исключительное и завораживающее зрелище. Это был город, архитектура которого сложилась из двух влияний – романского и готического. Разнообразие и формы и блистательная роскошь фантазии архитектурных систем, – полукруглые римские своды, греческие колонны и готические арки. Совершенство архитектурного язычества. Фасады величественных соборов, галереи с лепными украшениями. Величие архитектурного разнообразия. Человек буквально исчезает в этих огромных массах. Поперёк города протекает Сена, «кормилица Сена» со своими островами, мостами и судами. Париж Гюго с птичьего полёта. Таким бы мы хотели бы видеть его сейчас во сне и наяву. Живём ли мы внутри иллюзий или вместе с ними? Было время, когда я обожал хрупких мальчиков с бледной кожей, кого мне благодарить за то, что плёнка этого старого фильма уже кем-то засвечена? Столетия проплывают над моей головой, и мы соединяемся в этом продолжающемся движении. Только смерть способна навеки сокрушить постоянство реальности. Смерть очень трогательная и хрупкая натура. Она нежна с теми, кто чтит её, внемлет ей и следует за ней. Тогда она открывает влюблённым свои самые интимные мучительные тайны, как и безумие, она поражает сознание и сердце. Непостижимость смерти и всех её аспектов это не наша фантазия и это не мы придумали – просто, чтобы это не значило ты и в тридцать будешь думать о своих проблемах, ты – затраханная насмерть свинья, ты – предельно пассивная сука, собери остатки воли в кулак, – теперь ты можешь поставить меня раком и засадить свой член глубоко, по самые яйца, чтобы я почувствовал как внутри мышцы ануса горячо втягивают твой член вовнутрь, а колечко сжимает его у основания и ты уже готов выстрелить мощным напором внутрь…, накорми меня своей спермой досыта, Боль помогает мне кончить. Ты ведёшь себя как загнанный зверь, но ты получил право получать удовольствие, поэтому я отдаюсь тебе, принося в жертву собственный разум.    Где-то вдали протяжные крики мучительной боли. Я полностью вверяюсь тебе. Я покоряюсь тебе, ты уже утолил свою священную жажду мести, хочешь ли обладать мной, не проникая в меня? Улови разницу между методом изложения и стилем повествования. Открытые разомкнутые вербальные структуры. Смерть поднимается на лифте, облаченная в красивое траурное одеяние. В этот исключительный день она приходит одна, без всякой силовой поддержки. Смерть как любовь и безумие это всегда сакральная тайна, принадлежащая только самой себе. Ничто так не провоцирует рассудок, убегающие, ускользающие от него мысли. Когда я слышу звонок в дверь свой квартиры, меня охватывает дрожь. Я ждал, что она войдёт в мою комнату почти обнажённая, она плавно опустилась передо мной на колени и произнесла: «Ты обещаешь мне, что будешь любить меня всегда? Ты обещаешь мне?» Мглистый воздух рассветного часа. Температура спала, кашель прошёл, ты снова открываешь зонт, чтобы следовать холодными узкими пустыми мостовыми за тем, кто  всё ещё ждёт тебя, чей взгляд всё ещё полыхает огнём, отражаясь в твоих тусклых зрачках. Ну да ведь всё как обычно ты знаешь, как это будет, потому что ночи стали ещё более предсказуемыми, чем дни и, прикусывая его упрямые горячие губы, ты чувствуешь солярную влагу, проступающую на своём языке. Было ли что-либо ещё кроме расшатанных и поломанных нервов. Того времени, когда ты встречался с мальчикам, и они признавались тебе в любви. Так монотонно и искренне. Существовали ли они на самом деле, или были далёкими отражениями, двойниками того единственного, который позволял тебе справляться с твоей болью, который снял с тебя своими нежными руками бремя похмельного суицида. Я верил, что он владеет всеми тайнами, способными изменить жизнь. И ему было всё равно, сколько ты дашь ему денег, он был верен чистым страстям – одиночеству, власти, свободе. Я жил в его душе, как в цитадели собственного ангела-хранителя. Он по-прежнему так неподражаемо красил губы яркой помадой. Его гибкая талия снова благодарно покоится в твоих руках. Он не считает, сколько ран ты нанёс ему, но он счастлив, что здесь даже шум дождя не мешает вам предаваться этим губительным неистовым ласкам. Ты обнимаешь его и одиночество невыносимо. В этот момент вы оба против дождя и целого мира. Головокружение преследует. Подрывает активную провокационную идеологию желания. Вместо тела бога в абсорбирующей тишине разлагается мир, простирающий свою власть над неопознанным субъектом. Вместо индивидуума остаётся инертность. Мальчик призрак по-прежнему ждёт тебя, томясь в токсичном тумане утра, где в тяжёлой тени переулков того Парижа, который ты когда-то держал в своих руках, чью кровь ты пробовал на своих губах. Падшие звёзды скоропостижно поглотят неосторожного созерцателя. В осквернённом храме фальшивые маски застывшего убийцы не способно усилить презрение к вечности. Кричащие образы замученных детей внутри палитры.  Мёртвые дети безумного творца. Андрогинные мальчики с глазами из пламени, в окружении венков из белых увядших роз. Я фотографирую сцену бойни. Мониторы проецируют кошмары Демиурга, которые вторгаются в эмбриональные массы плоти, инфицируя их спермой больных животных. Восторг и мука. Воскресение и жизнь. Серийные шедевры, счастливые жертвы навеки оставшиеся в сумраке рамок. Падшие Звёзды, одиноко сияющие в атласном лунном свете, ярче Венеры ночью. Педрильный урод в парике садится за пианино, и ударяет своими дрожащими культями по исцарапанным клавишам, кивая в такт с женской грацией. Он питался перхотью с остатков своей шевелюры. Я успокоился только после того, как обмотал его тело колючей проволокой; доктрина гомогеноцида велела мне вырезать на его теле руны и сделать отверстие так чтобы можно было трахать его не только сзади, но и спереди. С каким наслаждением я целовался со своей сестрой, накачавшись дешёвого виски. Пора отдать должное прелестям свободного инцеста. Одиозный эротизм внедряется в мозги. Стоны, -  эти малолетки только и делают, что стонут,  когда прогибается кровать под твоим грузным пластичным телом. Кричащие, забрызганные кровью, они терпеливо дрочат члены сверстников стыдливо опуская глаза, - униженные, запуганные, но всегда желанные. Другой немаловажный вопрос – естественная физиологическая реакция, -  слёзы, рвота, преждевременные роды, выкидыши, нервные срывы, недержание, диарея, опухоль мозга, секс пожрал нас всех, мы всё попробовали и поняли, что истина – опасна как смертельный вирус. Мы не были готовы к этой вселенской бойне в опустошённых развратом городах. Музыкальные ландшафты растерзанных галактик множатся и простираются как петли и фонтан чёрной крови, бьющий из открытых ран мира. Отверстия на месте отсутствующих органов подпитываются сингулярностями нервного вязкого шума. Безумие нарастает в каждом импульсе ненависти. За окном в холоде этого искусственного парадиза энтропический шум каждое мгновение меняет свой лик. Превращаясь в драматическую работу пылающего рассудка. Тело без органов погружается в невыносимую бесконечную пытку звуком, обогащается немотой и этой зловещей игрой с забвением, представляющую собой тяжёлую бесформенную массу едва различимого фетишизма. Модуль чёрного солнца изолирован в моей кожной ткани/генный Потрошитель дополняет астральную катастрофу  Демиурга/машина серийных желаний запущена/кто-то пытается взять контроль над внешними сумерками искусственного кислотного рая/кровь на цементе/прострелянная щека/куски мяса, крови, слизи и спермы/перегной, смешанный с костями самоубийц/близнецы, испачканные в дерьме, совокупляющиеся за колючей проволокой/один из них восторженно облизывает свою парализованную руку на которой запеклась чёрная кровь/новые спазмы снов и менструирующая реальность рециклированной содомии/вычисти свой задний проход/я не стану долго ждать/зачем нам эта игра в невинность/каждой свинье своя судьба/мой член и моя бритва не привыкли долго ждать/




Оккультно-психоделическая мифология.


От Кроули до Берроуза один шаг.


Первый всегда интересовал меня как поэт, визионер и прирождённый маг, второй как человек, чей радикальный подход к искусству всегда оставался непосредственным и свежим. Техника его письма, сама логика его мысли ещё подлежит осмыслению и анализу с моей стороны.


В принципе Джойс это магия в литературе. Сакральный лабиринт формы и содержаний. К Спэйру я пришёл позже. Опять же благодаря Бэлэнсу.
Я долго размышлял над смыслом высказывания Спэйра: «Каким образом мы получаем знание?
Хаос есть наш язык, наши эксцентричные ритмы не синхронны с Космосом.
How do we know any damned thing? Chaos is our language; our own eccentric rhythms are unsynchronized to Cosmos—with a mildewed ear for the brassy cacophony of imaginary menageries dissonant to each other; and it all ends drooling over minutiae to discover oneself

Берроуз: «Отчаяние – сырой материал для решительных перемен. Только те, кто оставил позади всё, во что они когда-либо верили, могут надеяться на побег»

    
именно стимуляторы помогли мне подняться над рациональностью сознания. Хаос звуков слов и образов, отторжение причинно-следственных связей. Я пытался вскрыть подлинность тайны собственного бытия, которое проявляло себя в спонтанности поэтического потока сознания. Я интуитивно следовал завету Ш. Бодлера: «куда угодно, только подальше от этого мира». Я существовал в стабильном экзистенциональном хаосе, лишённый надежд и ожиданий. Я чувствовал, что потеря ориентации приближает меня к далёкой, единственной и неведомой истине.


Тело без души будет принесено в жертв.
День смерти станет днём рождения


Инфернальный концлагерь. Потусторонний Бухенвальд. Они ещё не знают, что такое смерть эти годы. Мама! Мамочка! Родители пугают детей масками, подбрасывают в воздух и они разбиваются о цементный пол. Что тут смешного? Люди играют в войну. И это со всей серьёзностью и хладнокровием. В этой мрачной комнате не видно стен. Крикливые черепа отражаются во мраке зеркал. Это напоминает лабиринт, из которого нет выхода. Солнечное затмение в беременной плоти. Кишки новорождённых разбросаны повсюду. Голодные псы с кусками обглоданных костей шлюх. Трепет беспокойного сердца.  Золото вблизи, бронза дальше.        – Внемли мне, – молвил Демон, положив руку на мою голову. Облизывая рукоятку ножа с куском отрезанных гениталий на лезвии, я  как будто занимаюсь любовью с невидимой жертвой. Меня опьяняет запах. Экзистенциальная клаустрофобия. Фрагментарная лоботомия. Немой карлик мясник подаёт знак и заводит бензопилу. Свиные внутренности летят по воздуху. Похоть творит свои собственные образы. Бордели, святыни, превратившиеся в пепелища бойни. Море нетленных эстетических таинств разливается и окутывает каждое действующее лицо этого мерцающего повествования. Мы не узнаём своих марионеточных отражений. Символическая картина распада. Роса над пламенем. Каждая капля это квинтэссенция развоплощённого садизма кислотного эроса. Пространство безучастно. Нам необходимо найти исток проклятия этой бесконечной серафической ночи, которая стала для нас в каком-то смысле благословением. Я просовываю кулак в чью-то жадную глотку. Жестокость – ключ к сновидению-кошмару, которому не хватает крови. Заставить faggotа по-настоящему страдать, просить, умолять и взывать о помощи/не останавливаться ни на минуту/изувечить его распухшие от жёсткой порки гениталии, искусать в кровь его соски, продолжая делать яростный фистинг. Сначала вскрик, потом ритмический  возглас и вопли жертвы, отражающиеся в зеркале, пронзают холодный воздух. Кто-то впивается в мою кожу, кто-то мной не замеченный. Кто-то по-прежнему остаётся внутри, обезличивая себя, изживая себя до небытия.  Кто-то играет роль моего насильника вопреки моей воле. Хотя моё согласие здесь неуместно. Неумолимый лик обнажённого убийцы. Формулы и фантазии иссякают. Я легко подставляю своё горло под его нож. Его горячий член упирается в мой висок как дуло пистолета. Я не вижу, как растекается кровь и брызжет сперма. Бесконечное движение мучений. Пытка есть совершенство, потому что страдание огромно, потому что вмещает мир. Привычный мир меняет очертания. Может быть, в этой музыке мы найдём ответы. Я ищу откровения. В них есть жестокость. Я считаю, что она от бога, того самого, которого мы потеряли из виду со времён грехопадения.    

А. Кроули: «Если исходить из самой природы вещей, сама жизнь священна, то есть каждое наше действие имеет магическую ценность. Наше духовное самосознание действует посредством воли».



Иногда тексту не хватает абзаца, абзацу не хватает слова, слову не хватает насилия.
В своём рассказе «Мир снов» Пьер Буржад задаётся довольно оригинальным вопросом: «Почему бы не сделать сны достоянием всего общества?»


Я снова внутри незнакомого агрессивного пейзажа – сновидения. All the sluts are here/all the gods are here/there is no one to blame/it is no time for shame/Тревога рассеяна в воздухе. Испарения зловещего озера. Тёмные стволы чуждых деревьев. Кошмар набирает свои обороты. Всё движется вспять, даже ночные светила исчезают в разрушенной галактике мозга. Бог Свиней калека, у него две левые ноги. Руины плоти. Его прислужники смертные грехи – семь обезьяноподобных карликов, все облачены в красный пурпур, несут за ним край его облачения. Странно иметь дело с реальным миром, где обитают женщины, домашние ангелы и анонимные содомиты. Галлюцинация угрожает воплотиться в реальность. Стать осязаемой. Частью поверхности. Или тебя самого. Быть Другим, потусторонним или просто иным. В сердце собственного сердца, в тени своей тени. В тайной обители любви, кто ты для меня? Что приводит к бессмысленным поступкам. Изучение всех человеческих иллюзий временами приводит к безумию. То, что я делаю, противоречит симметрии рассудка. Оргазм растекается по всем скрюченным конечностям. Ты знал. Что, в твоей крови слишком много сомнительных грёз, порождённых алкогольными видениями. Сон прерывается на одном и том же месте. Из моей головы вылетают осколки стекла. Я чувствую, как моё сознание сдавливают из вне. Важно то, что конец, действительно существует.



Как только я нанёс ему первые серьёзные увечья, я потерял покой. Я решил искупить наши чувства кровью. Почему именно в эту безумную ночь, ты покинул меня? Мне кажется, что я вижу твою тень в окровавленном нимбе мерцающих свечей. Профиль Люцифера в бесконечном ультрафиолете небес. Наваждению нет конца. Я вижу тебя обнажённого среди белых хризантем и херувимов, твоё тело балансирует в пустоте, над тобой простираются потоки деформированного времени, я вижу небесные могилы, пылающие звёзды и города. Я вижу только ту плоть, которая кровоточит, которая присыхает к костям, которая меняет цвет на солнце. На этот раз Бог остался только в наших воспоминаниях, так продолжим же и дальше безнаказанно лицедействовать перед лицом Сына человеческого.


Мальчики призраки с блаженными улыбками и иллюзорными движениями, утрата страха вместе с вожделением, летние дни, сваленные в общие могилы, солнцестояние позора, эмигрировавшие иерархи живут легендами о спасении, случайное бегство убийцы с черепом матери. Снисходительные жесты судьбы. Коэффициент искусственного ужаса. Оральная покорность. Теория всякого существования начинается с идеи господства. Бунт каннибалов. Аппетиты казни растут. Менструальная кровь сестры на моих губах. Я неслышно вошёл в её спальню, и она отдалась мне. Она проглотила мою сперму только потому, что я соблюдал все сексуальные формальности. Мы договорились хранить тайну инцеста. Зачем проклинать себя, если можно насиловать кого-то ещё.





- Я могу сфотографировать тебя в этой позе? Мне кажется довольно удачный ракурс, к тому же, учитывая твою безупречную фотогеничность…
-Тогда я должна порезать себя, чтобы картина стала произведением искусства, а не просто очередным глянцевым шаблоном.
-Давно ты увлекаешься этим?
-Моё тело- это исходный материал  для экспериментов, холст, я рисую кровью.
Первое что она сделала, были иероглифы, аккуратно вырезанные на её бритом лобке, они значили что-то вроде «Вечность принадлежит мне», так мы собственно и назвали это произведение. Потом она сказала, что настала моя очередь, достала тампон, пропитанный менструальной кровью, и попросила меня облизать его. После моей попытки, меня стошнило ей на грудь, она добавила немного масляной краски, сделала небольшие, но глубокие надрезы под сосками, прижгла себя сигаретой, подправила макияж, и изобразила на шее следы удушения, как будто верёвка неожиданно оборвалась, и она не успела задохнуться. Она приняла соответствующую позу, и я сделал снимок. Это была фотосессия из серии «Сны, отсосы, суицид и менструация».



Искусственные вирусы, останки мутирующей истерзанной плоти, выжженные зрачки, мегабайты ультранасилия, природа убийства это природа могущественного универсального гипноза, реализующая себя как противоядие от перенаселенной умирающей планеты. - Я в  отчаянии,  -  говорил  своему  сообщнику  Роден,  -  что  ты  не присутствовал  в  момент  моей  мести.  О,  друг  мой,  как   описать   тебе удовольствие, которое я испытал, когда приносил жертву  этой  самой  сильной страсти нашей души.      - Я представляю, что ничего оскорбительнее для тебя и  быть  не  могло. Подумать только: твоя дочь перед ним на коленях!  В городе, который мне приснился,   люди были способны на вдохновенное искреннее самоубийство. Я брожу по городу и как проповедую трупам о любви безжалостного Креатора, Демиурга-тирана.





Что можно сказать о литературе, кроме того, что она мертва. Мысли возвращаются как птицы. Чем мы провинились перед Богом и этими непроницаемыми небесами. В любом случае эта ночь длинна и безмолвна, но в каждой маленькой паузе я слышу надрывный плач в моей крови/это в моей крови/Вырождение старинного рода, несомненно, продолжалось. Мужчины все более утрачивали мужественность.  Как  бы  довершая работу  времени, они в течение  нескольких столетий женились  и выходили замуж  между собой. В родственных браках терялся остаток былой мощи. В любом случае эта ночь длинна и безмолвна, но в каждой маленькой паузе я слышу надрывный плач Змея впустят в железную клетку, туда же поместят  семь детей Короля. Старики выйдут из самых глубин ада, чтобы увидеть, как умирают их дети, услышать их предсмертные крики.


Убийца поднимется по лестнице/жертва всегда я/ Вены исчезают вместе с воспоминаниями/Слова пульсируют сладострастным подкожным насилием/Я жертвую собой во имя твоё, о коленопреклонённый мальчик-призрак. Как мы существуем в этой убогой экзистенциальной системе координат, когда прошлое **** нас сзади, настоящее трахает наши уставшие мозги, а будущее, в свою очередь, просто размажет нас по этой мостовой к чёртовой матери. Где ты, мальчик призрак? В каком сумраке блуждаешь ты сейчас? В моих снах наше странствие продолжается, ты послушно встаёшь раком, я снова толкаю тебя на кровать, мы опять в этом странном месте без имени, где всё движется вспять. Мы должны помнить. Мы должны знать. Всё меняется, всё исчезает, и настал наш черёд умирать. Ты предан самыми нежными и чувствительными сердцами сынов человеческих, ты устал смывать плевки со своих окровавленных крыльев. Окунаясь в прах сумасшедших блудниц, мы останемся безропотно истлевать на этом осеннем ветру увядшими листьями на могиле нашей заживо похороненной любви. Забудь о жалости, смажь мою задницу салом, и мы отправимся  совокупляться на вершину мира, сотни этих неоновых огней внизу и свет тусклых звёзд наверху будут молчаливыми свидетелями нашей любовной игры, больше напоминающей непредсказуемый эмоциональный суицид. Вставь мне, давай глубже, войди в меня и останься. Не торопись, переведи дыхание, неужели ты и есть тот прекрасный юноша, отворяющий двери вечности своими поцелуями?



Жизнь белого отребья превратилось в бесконечную показательную ложь засвеченной плёнки/статуя Христа, единственное что осталось после бомбёжек в Хиросиме/вытри дерьмо и пот с лица/эксперименты с вожделением/вакцина из праха мёртвых богов/Я набил свой рот пеплом только что сожжённого любовника. После чего я целые сутки не принимал пищи. Потом я вырезал бритвой на груди его имя и слова – «There is nothing left for me but love» - у меня не осталось ничего кроме любви. Не скрывая сладострастного трепета я коснулся его тёплого тела/я поцеловал его в губы/не в силах сдерживаться я овладел им/я быстро вторгся в его нежную плоть/моё сознание сразу наполнилось неземным покоем/ни с одной женщиной я не мог обрести  столь изысканное умиротворение/я не оставлю в покое его жопу ни на минуту, мы вместе преодолеем свой сексуальный пессимизм/твоя задница – восьмое чудо света/прикажи мне трахнуть тебя снова/сутками кормить тебя своей спермой/тебе хочется спрятаться от меня под этими грязными простынями, соблюдая при этом основные сексуальные и демократические принципы/у меня ещё много сюрпризов для тебя, мой маленький ненасытный ***сос/локальная свобода ежеминутно содрогаться в оргазме/лучшие умы моего поколения обуглены безумием/ты платишь за свой лучший секс в тот самый момент, когда кто-нибудь умирает. Фигуры королей, застывшие во льду, затонувшие города, изо дня в день всё меняется, и рабы Вавилона уничтожают все карточные постройки времени. Безумие – сквозняк, блуждающий по галереям нашего существования, олицетворяя собой вечный символ мудрости и прозрения. Всем нам давно пора на страшный суд. Вперёд к своим помоям. В любом случае нас ждут сумерки и невымытая посуда чистилища. Вот и всё, что ещё может напомнить мне о тебе. Немного скотча по дороге на последнее пристанище. Разве я ещё не умер? Я в очередной раз забыл заглянуть в сценарий. А неиспользованный презерватив всё ещё в моём бумажнике. Я никогда не мог дрочить в темноте. Конечно, приятно, что мальчику № 5 то же нравятся мужчины средних лет. Они то же спешат на свидание. Они так злятся, когда ебля затягивается. Шикарные пидоры, и как только это  у них  получается? Зад – это всегда лучшее место для рекламы. Почему я порвал с католической церковью, после долгого воздержания, может просто мне так трудно найти достойную жертву, мы просто сырые куски мяса, которых трахают, накачивают спиртным, запирают в сумасшедшие дома, заражают болезнями, длинные названия которых просто невозможно запомнить, и заставляют поверить, что всё это фальшь, преднамеренная фальсификация или преждевременная эякуляция, ничто не имеет такого магического значения, ничего, кроме маленькой вожделенной детской ****ёнки, узкой щели, солёной от слёз, крови  и спермы, ущербная наивность, из-за которой разгорается огонь в паху голодных свиней Нью Йорка. По-прежнему ни капли любви в душе, но, всё меняется, как только мальчик № 6 надевает своё вечернее платье, берёт большой веер, парик, и я валю его на старую кровать в дешёвом мотеле, где всё движется вспять. Ледяной ветер за окном влажные простыни, мы вопим, плодимся, резвимся, обнимаемся, танцуем, забыв погасить свет в спальне, потом горячая ванна, гренки с маслом и снова в постель; нет если бы Господь снизошёл к нам лет на тринадцать раньше, мы бы не были так ничтожны сейчас, поверь мне, давай двинемся амфетаминами, и будем исповедоваться друг другу всю ночь надеюсь, ты не из тех педиков, которые регулярно прыгают из окон в чём мать родила. Я понимаю, что тебя интересует только тот, кто выебет тебя сегодня, - курчавый матрос или вежливый уголовник, время и плата неважны, шрамы на худых плечах – зримые знаки пост-климакса.  Семейный бизнес вгоняет в тоску. Болезненное пристрастие к наиболее жестоким сторонам бытия. Может быть, ты и сейчас видишь сон про меня. До тех пор пока ты не поймёшь, что смерть это и есть тот прекрасный юноша, открывающий настежь своими поцелуями двери вечности. Париж просыпается, а вместе с ним и всё зазеркалье города распятых блудниц, соблазнительное говно жизни не всегда съедобно и приятно на вкус. Не все ангелы носят грязное бельё бога. Отсутствие попыток к насильственному соитию есть чистый атавизм. Жизненное странствие только начинается. Просперо выходит из тени. Карикатура вселенской скорби. Типичные парадоксы утолённого желания. В полумраке возникает актёр, и представление начинается. Представление, которое не нуждается ни в зрителе, ни в зале, или времени. Оно происходит только из-за какой-то неуловимой невероятной необходимости, скрытой даже от самой себя. Актёр – это Аристотель, удалившийся в план Будд. Я слышу звуки призрачных тамтамов и чёрных барабанов/голые тени ходят между старыми сикаморами/я прячусь в тропическом лесу от преследования/я вырезал целый квартал/я всегда считал, что человек – это вирус, тело это вирус, уничтожить хотя бы одного, и земля вздрогнет от облегчения, всё таки одним паразитом стало меньше

…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness


всё меняется, и все умирают



Змея впустят в железную клетку,
Туда же поместят  семь детей Короля.
Старики выйдут из самых глубин ада,
Чтобы увидеть, как умирают их дети, услышать их предсмертные крики.




И я отправлюсь к мальчикам, рождённым в новом эоне, увенчанных тиарами вечных цветов. Белокурые мальчики, несущие ложь в своих каждых молитвах и жестах, дарующие протянутую бесконечность любовного долга, танцующие в сердце вечного движения на груди Венценосного ребёнка, они парят невозмутимо в тишине, кружась в неистовой ярости мёртвых лун, глубины моря медитируют своими штормами, мысль бога вонзается в мой разум, я распинаю жабу в отравленных покоях, шепча с отвращением тайные руны, ибо речь двойственна, а истина едина. Утром мы пойдём дальше на войну, и вселенная гордо растворится перед нами в искусственной синеве, в которой прозрачные нити восторженных диких фантазий тянутся в золотую бесконечность. Вавилонские палачи сбрасывают сперму в нарциссическое пространство, напалмовые боги войны испытывают ультразвуковой оргазм, который становится летальным для истерзанных масс плоти/крики сожжённой кожи и кишок в свете трупного света/хладнокровная содомия экранных шрамов на фоне краха всех сомнительных схем медийной лоботомии. Человеческие руины реальны и призрачны в свете печальной вселенной чёрного солнца, которое истекает кровью на моих глазах. Сперматические свастики, составленные из кусков кожи очередного Каина оплодотворяют фантомы нирванических перверсий. Растерзанные детские внутренности, убийственно похотливый взгляд на юг, пылающие тела. Роскошный ужин на костях малолетней проститутки, бессмертие виртуально поразившее мозг/смерть ТВ самыми изысканными способами умножающее трагедию мета параноидального будущего… мальчик № 8– любитель туалетных забав, хотя он был не в моём вкусе, я любил развлекаться с ним, а ещё ему нравился вкус моей мочи, - он покорно становился на колени и я мощной струёй целенаправленно забрызгивал его лицо, ритуал, который он с таким наслаждением желал, был день когда мы с самого утра пили пиво, и я соответственно заливал лицо его каждые полчаса, хотя он не проглотил ни капли, но к вечеру он так провонял мочой,  что не помог ни душ, ни его любимый парфюм от Кельвина Кляйна, но я с всё же пересилил себя и с нескрываемым отвращением поцеловал его. Только на следующий день взмокнув от полуторачасовой ебли, его тело  приобрёло свой нормальный запах моей спермы. Спустя несколько недель он признался мне, что любит лёгкое садо-мазо.  Сначала я был не в восторге от его признания, так как зная себя боялся переборщить и причинить ему реальную боль, забить до смерти. Когда я в очередной раз занёс плётку, он подставил свои широкие мускулистые плечи, откашлялся и, судорожно вцепившись в простыню, приготовился принимать удары. Он сам был вероятно поражён своей смелостью. Я не обращал внимания на его громкие стоны, шлюхану это действительно нравилось, он всегда дрочил в такие моменты, пока боль не отнимала его силы окончательно. Обычно я не останавливался до тех пор, пока он со слезами на глазах не начинал умолять меня, потом он сразу припадал губами к моему члену и сосал из  последних сил, пока сгустки спермы не вылетали из моего члена.

Творчество Тревора Брауна снова входит в моду. Броуновское движение. Изнасилованные школьницы, связанные по рукам и ногам, писающие в штаны со спермой на лице и губах, токийский содом.

Жиль Делёз, как всегда, очень точно подмечает в своей «Логике смысла»: «Жестокость включает в себя все моменты любви и ненависти, даруемые свыше позитивным, но утраченным объектом, который исчезает и всегда даёт лишь то, что давал уже прежде. Мазохизм относится к депрессивной позиции не только по тем страданиям, которым он подвергается, но тем, какие он любит причинять, отождествляясь с жестокостью позитивного объекта как такого. Садизм, с другой стороны, зависит от шизоидной позиции не только в отношении страданий, которые он причиняет другим, но так же и в отношении страданий, причиняемых самому себе посредством проекции и интернализации агрессивности».

…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness


всё меняется, и все умирают



Тупые ножи как тупые члены одинаково уязвимы. Отсутствие секса как отсутствие пищи – либо ты ебёшься, либо умираешь. Когда закончишь сосать мой член – сожри моё дерьмо, сука. Это знак моей покорности. Наш голод напоминает падающий храм. Тонущая цитадель внешнего мира-реальности сумеречной действительности видения эгоистичного бога, который наказывает мир за его нахальство. Третьего фагота я душил в сортире его же нижним бельём от Кельвина Кляйна, пока он не начал харкать кровью и его язык не вывалился изо рта, но он всё ещё дышал. Я долго бил его головой о кафельные стены, когда он потерял равновесие и его гениталии и живот ободрались об угловатые грязные стены я ещё сильнее прижал его к перепачканной экскрементами полу, в тот момент я почувствовал, как твердеет мой член, я прикусываю мочку его уха, покрываю поцелуями шею, затем я топлю его испуганное лицо, перепачканное спермой рвотой, слюнями и кровью, в унитазе. Внешние и внутренние враги, насилующие нас у самого, одноразовые пытки, камеры и слова прощания. Съёмка скрытой камерой. Мгновенный переход в естественное состояние. Вся ненависть, отвращение и боль секса. Секс в каждом атоме, который стал убийственным вирусом. Краски больше не различают там, где они есть. Две струи спермы бьют из твоих умирающих глаз. Безумие – это единственное реально приятное условие жизни. Четвёртый faggot долго мучился перед смертью. После сильного удара ногой в пах он едва не потерял сознание, упав навзничь и всхлипывая от боли. В его затуманенных глазах я видел неудовлетворённое желание. Тогда я разбил только что распитую нами бутылку виски и засунул её по самое горлышко в его зад и сильно сжал руками его ягодицы. Дрожь прошла по всему его телу. Он дико закричал и начал обливаться слезами, холодный пот выступил на лбу. Мы привязали его к перекладинам в форме креста, я вбил длинные ржавее гвозди в его соски, в этот момент его глаза закатились, а на губах выступила пена, затем я поджёг его гениталии,  после чего я выцарапал на его груди слова Master of all faggots. Он умер заслуженной смертью одного из многочисленных анонимных ***сосов. Это была яркая и достойная смерть. Гигиеничная и мучительная. Внешние и внутренние враги, насилующие нас у самого, одноразовые пытки, камеры и слова прощания. Съёмка скрытой камерой. Мгновенный переход в естественное состояние. Вся ненависть, отвращение и боль секса. Секс в каждом атоме, который стал убийственным вирусом. Краски больше не различают там, где они есть. Две струи спермы бьют из твоих умирающих глаз. Безумие – это единственное реально приятное условие жизни. Те, кто пересёк границу, оказались в поле убийства, где всё базируется на странном культе жестокости. Концентрация невозможной тишины во всех точках пространства. Вспышки красного неона. Кровь стелется по земле. Юные задницы и члены сверкают на солнце. Ты умираешь в своей избыточной сексуальности. Ты неуловимо и незаметно меняешься. У тебя ещё есть шанс умереть из-за любви. Насадить твой рот на мой член так же просто как ****ь безумных уличных детей. Запомни первое правило: если не в состоянии трахать себя сам покончи со всей этой безвкусицей раз и навсегда. Не позволяй сну разума взять верх. Чтобы унять скорбь. Всегда лучше иметь дело с трупами. Война забрала почти всех детей. Оправданные преступления – поддельные запахи, смерть – это единственное, что радует, поэтому можно надувать мыльные пузыри и взрывать фейерверки над растерзанными телами родителей. Перемены вершит только тот, кто стоит вне мира, кто забыл все дороги и условности. Кто взорвал динамит в тугой заднице морали. Насколько дороги тебе воспоминания о вчерашней жертве. Неважно к чему я всё это говорю, ЧЕГО МЫ ХОТИМ, О ЧЁМ МЫ ДУМАЕМ, И ГЛАВНОЕ, КУДА МЫ ИДЁМ, – в газовую камеру, скотобойню, бордель или сумасшедший дом. Если мы проиграем, наше место займут другие. Трахни меня если хочешь увидеть меня снова. Если хочешь вместить в этот оргазм всю свою жизнь. Буди мгновения своими стонами своим ОТЧАЯНИЕМ и самим своим существованием.  Но, если тебе интересен суицид, ты должен стать более благоразумным и решительным; ХВАТИТ СОМНЕВАТЬСЯ – прикончи ублюдка – даже когда твои руки погрузятся во влажный пурпур моих внутренностей и моё тело отзовётся на призыв твоего лезвия, ты не должен бежать. Ты должен набить свою задницу кусками сырого мяса, чтобы ощутить полное ничтожество. Настоящее свинство судьбы и яростное глумление безымянного рока. Круг замыкается. Часы добровольного изгнания пошли тебе на пользу. Ты больше не хочешь ни бороться, ни трахаться. Ты перестал быть самим собой – убеждённым женоненавистником и мазохистом. Ложись под мою плеть. Все основные события происходят там – в глубине твоих новых ран. После твоего самоубийства я буду ебаться только с мальчиками своего возраста. Всё остальное имеет так же мало значения как уверенность в завтрашнем дне, жажда славы, денег и распланированные уикэнды. Прости, прости меня, мой мальчик! Я бы хотел, чтобы, окончив срок земной жизни, мы с тобою, соединив уста с устами и слившись в одно целое, пребывали бы в вечности. Я украшу наши тела благоухающими гирляндами; мы будем бесконечно страдать вместе – я от боли, ты от жалости ко мне. О светлокудрый мальчик с кротким взором, поступишь ли ты так как я сказал? Ты, не хочешь, я знаю, но сделай это ради облегчения моей совести.

Поэтическое произведение сакрально в том, что оно является созиданием некоего топического события, "сообщением", ощущаемым как нагота. - Это самоизнасилование, обнажение, сообщение другим того, что является смыслом твоего существования.
Батай


Минуты счастья так редки. Он снова рядом. Его губы влажны. Слёзы в его бокале это мои желания. Мысли в его голове это мои желания. Такой гордый, прекрасный и молчаливый. В отблесках серебристого света он один на один с безумием. Я искал любовника, а нашёл убийцу. Когда он воткнёт свой нож в тело юного бога, осквернив вечность ослепительными сверкающими брызгами крови. Чаще всего, всё заканчивается пощёчинами и поцелуями. Теология в плену физиологии. Но прежде чем ты покинешь это место, и моё тело исчезнет в тумане, надень на меня свою кожу, склей мои губы спермой, надень на мою голову свою чёрную корону. Пустое время, словно убегающая лошадь несётся вперёд. Это ключ ко всем нашим ранам, которые кровоточат уже целую вечность. Мы появляемся и исчезаем в одной и той же божественной перспективе. Секс, моча, пожар, мы отражаемся друг в друге, нас ничто не разделяет, пламя страсти перекидывается от тебя ко мне, нет ничего более непостижимее двух юных обнажённых сердец, притягивающихся друг к другу в благовонии опиума, непостижимость и невозможность таких близких связей такого порочного существования пропитанного энергией мальчишеской любви, трудно подобрать слова, чтобы придать этим строкам хоть какой-то смысл. Такая нежность спрятана в каждом из нас. Мой мальчик снял с меня проклятие одиночества, так непроизвольно заглатывая мой член до основания с такой неподдельной и с такой свойственной только его возрасту нежностью. Мы вспоминаем, как мы вместе уничтожали ангелов в искусственном небе, ответственных за нашу бесплодную любовь…мы вместе верили, что-то, что нас связывает способно устоять перед смертью. Мы читали наизусть песни Мальдорора и впитывали запахи умирающих звёзд, обречённые жить без женской любви, мы приговорены к этой голодной жизни, этому мучительному существованию в истерзанной плоти воспалённого ануса реальности. Мы путешествуем бесконечно, лишённые прошлого, настоящего и будущего, лишённые Бога и воспоминаний. Мы как бы застыли на вершине своего падения. За нами исчезают слова и образы. Агония уступает место трансцендентности и музыке. Ангелы разлагаются в снах параллельных миров. Всё становится иным. Голоса призрачных содомитов, взывающие из ректальной глубины. Звуки всё прозрачнее и ближе. Они как капли янтарного дождя. От которых не промокаешь. Раскаты боли. Тысячи лиц исказила гримаса отчаяния. Когда ты меня найдёшь, я стану твоим пепелищем.



Преподнеси мне всего себя, за один раз, на раскрытой ладони.
Не уходи!
Разве ты не хочешь наказать меня?
Прямо сейчас! Давай! трахни меня в доказательство моей вины.
Пусть твоя любовь разбудит в тебе жертву.
Спускай курок.
Надежды нет.
Ты совершил ошибку.
Я дал тебе незаряженный револьвер.
Я всё равно изнасилую тебя.
Я знаю, что мне за это хорошо заплатят.
Я буду думать о деньгах. Когда буду рвать твою дырку.
Я буду вставлять на сухую.
Надеюсь, мой верный любовник, ты понимаешь, на что я иду ради тебя.
Я убиваю тебя, потому что не могу жить в твоей любви.
Я могу жить только в твоей крови. В том ПЕПЛЕ ВОСПОМИНАНИЙ, что останется от тебя и твоей любви.


После той последней, незабываемой ночи, проведённой на скотобойне, на его теле остались ужасные шрамы. Было ли это частью странного любовного ритуала или жертвоприношения. Я знаю одно, это длилось долго, мучительно долго. Мальчик №27, так близко я не был ещё ни с одним мужчиной. Он сам разрабатывал сценарии, не размышляя о возможных последствиях. Он едва сдерживает эмоции. У меня было чувство, что он возбуждался только таким способом: делая  на своей коже шрамы в форме свастик и распятий. Он калечил себя с каким-то особенным упоением и самоотдачей. Когда он смешивал в своём бокале моё семя и свою кровь, сексуальность превалировала. Для него нежность и ненависть были неотделимы друг от друга. Мы вдыхали тайны, украденные у огня философов. Насилие и разрушение питает нас экстатической энергией, приближая к последнему наказанию. Любовь слаще, когда она приобретает пурпурные оттенки нашей крови. Вот он снова передо мной на коленях. Я стираю с его лица макияж. Я позволил ему сделать первые надрезы. Таинственная музыка рождается, когда острое заточенное лезвие рассекает его грудь. Сейчас я должен вскрыть его вены. Желание овладеть им именно в этот момент, когда я уже весь покрыт его кровью. Потом я нащупаю своё сердце. Мы отправимся туда, откуда дует этот зимний ветер. В тайную обитель любви, где прокляты и поэты и пророки, где ангелы возложат розы на нашу могилу.


…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness



Do what thou wilt shall be the whole of the Law

Да будет Любовь твоим Законом
Грусть. Грусть в образе того, кто блуждает в миртовых рощах с вечной раной в груди. Грусть везде, с каждым мгновением грусть побеждает. Весь мир пропитан грустью в эту ночь. Попробуйте насладиться грустью, если у вас осталось право только на отчаяние. Грусть в этих словах, вырезанных на алтаре чёрного солнца, на нашей коже. Грусть дневная и ночная, грусть, запечатавшая наши пустые глаза. Совершенный человек  - грусть чёрного сияния Вечности, приобретает все достоинства животного. Из раскрытых окон грусть одиноких влюблённых калек, вздрагивающих от холодных теней. От нашего детства веет сомнительным запахом семени. Оплодотворение закончится…и мир, отравленный беззаконием, это всё, что осталось от наших снов, грусть дремлющих стражей Плача отделяется от своих насущных ран, всё растворяется в незыблемости разбитых сердец и распятий. Бесконечная грусть и безумие всё сосчитано и проплачено. Я не тоскую по родине  - грусти всего того болезненного пейзажа жизни, некогда бьющей ключом. Я считаю, что всё происходящее настолько мимолётно, что никогда не закончится. Кругом ничего кроме грусти надежды и страха, безумный мир умирает, в глазах Босха, в улыбке Христа; сама идея бога, это изваянный из раскатов грусти образ, в мутирующих отражениях дионисийских зеркал, вышедший из употребления вирус, который способен создать лучшую версию откровения  в самом центре мироздания.

Генри Миллер: «Рак времени продолжает разъедать нас. Все наши герои или уже прикончили себя, или занимаются этим сейчас…Побег невозможен. Погода не переменится».


Я раздел мальчиков №№33, 34 и посадил их на цепь в своей спальне, эти рабы  покорны, как животные, - они молчат и ждут, довольствуясь своей участью, когда я начну трахать их по очереди, они лают, когда я всаживаю свой член в их задницы и радостно и искренне визжат, когда я кончаю в их широко открытые готовые рты. Я ебу их и теряю свой след в беспомощной алкогольной печали. Я пожинаю первые плоды пресыщения. Я ловлю себя на мысли, что на алтарь безнаказанно пролилась невинная кровь лунного света. В какой-то момент исчезает вкус к такой безудержной жизни, когда-то я шёл на самые отчаянные жертвы ради любви, когда самопознание было основополагающим фактором движения…


В преддверии ночи похоти и безумия, я остаюсь один на один с красотой мальчика, зашитого в свиную кожу, которого мы так вожделели всю свою сознательную жизнь, легко можно сойти с ума, читая скрытые тайны пространства. Это неминуемое и приведёт к новому рождению, исход которого есть забвение. Тот же персонаж, который запихивал порох во все отверстия женского тела, теперь кладет туда патроны, они одновременно взрываются, разбрасывая части тела во всех направлениях. Встреча с воображаемым любовником наших мыслей объединит нас в нашей расточительной любви. Посмертная жизнь искусственного ландшафта влечёт безвозвратный конец. В то же время я наслаждаюсь мягким, пронизывающим всё сущее светом естественного возвышенного безумия, которое разлагает и уничтожает меня. Когда заходит солнце, я понимаю, что у меня не хватит сил осудить ангелов, ответственных за вторжение едва уловимых мыслей, - этих новых странных посетителей твоего сознания, ты приютил безумие, оно очаровало тебя, неважно насколько оно ослепляет. Ни ветра, ни ангелов, лишь девственная белизна лунных топей. Неудачи рассыпаются как волосы ночи, чьим  проводником, являлись эти образы  обнажённых мальчиков, тонущих в океане кипящей рвоты. Я снова забываюсь сном. Мы утопаем в лунном свете, у дверей тайной обители, и снова тела на мокром песке, скажи, откуда приходят эти видения, кто преследует меня, во вселенной, лишённой образов, я вижу только отражения этих гротескных восковых фигур в мёртвой воде. Истина меняет форму в зависимости от угла восприятия. Алиса снова в святилище отчаяния. Она никогда не подозревала о существовании такого тошнотворного мрака. Рядом с ней несколько высеченных мальчиков, которых Алиса кастрировала в припадке ритуального помрачения.  Только что началась их последняя агония. Они начинают визжать и лаять как собаки. Алиса смотрит в зеркало. Она уже знает, когда будет распята. Её известны имена тех, кто вынес приговор. Она падает на колени, припадает к замёрзшему распятию, заламывает руки в странном суицидальном молитвенном экстазе. На её теле проявляются стигматы. Она воплощение зазеркального мессии. Она уже готова уничтожить мир и сожрать его кости. Анус мира полон крови. Мы становимся спиралями, криками, катастрофами времени, божественной самоцелью. Головокружительный оргазм растворяется в беспрецедентном сновидении-провокации, Вселенская идиллия, которую разрушает течение времени, пожирающее своих детей.





Как безумный любитель повторений я не могу совладать с собой. я хочу просто остаться самим собой – одиноким цветком на твоей пустой могиле. Шептать имена мёртвых возлюбленных это ничему не противоречит. Я остался без своего палача. Проблемы нет, но правила  травли доказывают обратное. Мы соединимся вместе во тьме и в прахе, пусть на всего двое. Здесь все знают своего палача, но боятся произнести его имя. Мы живы, пока нас истязают, в масштабе бесконечности, первые немыслимые потери, у бога одно лицо, но мы всегда видим только его спину. В лучах искусственного солнца кружатся мёртвые листья, времена мешаются, необходимо подыскать нужные слова, пристанище сомневающихся дегенератов, твоё ухо прижато к моим губам, на коленях в грязи, на фоне отрицаний и противоположностей жизненных ориентиров. Почему мы любим трахаться, причиняя, друг другу боль, - когда члены одержимо стираются в кровь о тонкие стены прямой кишки, почему, когда мы делаем паузы между поцелуями, мы режем вены, почему мы регулярно должны пробовать на вкус собственное отчаяние. Мы потерялись в собственных бессмысленных агрессивных фантазиях. Желания полностью меняют нас, а сексуальность делает неуловимыми. Мы тратим своё одиночество так же безрассудно, как и время.
А. Мишо использовал мескалин. Я использовал музыку Coil. В принципе для одних и тех же целей. Рваные фрагменты образов, выпотрошенные слова, лишённая гармонии тишина.
Искусство для Бэлэнса всегда было средством ритуального самоосвобождения. Он открывал истины, он бросался в них как в бездну.
Кэти Акер в романе «Большие надежды» пришла к логическому выводу: «Безумие – это реальность, а не извращение».
Своё любопытное эссе об А. Мишо Андре Пьер де Мандьярг заканчивает таким абзацем: «Умственные сдвиги, наваждения, кошмары и видения, намеренно вызванные наркотическими веществами, - те же маски; выбивая из рамок обыденности, раскалывая привычную скорлупу, они выводят на поверхность глубинные слои нашей внутренней геологии…»

-ОТГАДАЛА ЗАГАДКУ? – спросил Болванщик Алису. Нет, ответила Алиса. Сдаюсь. Какой же ответ? Крики и смех заглушают всё. Появляется Луиза. Ей ломают одну руку и выжигают язык и клитор, вырывают ногти и прижигают кровоточащие пальцы. Кюрваль содомизирует ее и, возбужденный, сжимает грудь Зелмир во время оргазма. Но этого ему оказывается недостаточно, он хватает ее опять и стегает до тех пор, пока уже не может поднять руку. Колониальные инквизиторы склоняют мальчиков рабов к содомии. У матери богини внутренности наружу. Реальные свидетельства всегда звучат фальшиво. Я загоняю своё ничтожество в угол, туда, где оно становится видимым. Когда моё лицо отражается в зеркале, оно становится непристойным. В приступе осознанного безумия я переживаю душераздирающий экстаз. Я срываю с бога его последнюю наивную маску, довершая разрушение своей отчаявшейся природы. Я падаю и увлекаю тебя за собой. Наши тела, растерзанные затяжным любовным насилием, низвергаются в пустынной ночи. И меркурий, наконец, обретает долгожданные качества золота. В бесконечной тишине проклятых сфер всё движется вспять. Любая перверсия предстаёт позитивным концептуальным актом. Одно прикосновение и гнев исчезает из твоих глаз. Мысли, наконец, становятся различимыми, уплотняясь в сознании. Они напоминают свастики-фаллосы, которые рвут чрево рассудка,  пытаясь прорваться на свет. Моё Я непрерывно мастурбирует. Символично и деспотично. Оно всё ещё далеко от вершины забвения. Обезьянам бога никогда не добраться до истины, если не уничтожить всё, что препятствует возвращению к дионисийскому началу.




Ангел смерти убивает палача, каждый пожирает кого может. Проклятие ложится на головы как ясный нимб – опозоренная торговка детьми, умершая на кресте. Ей зашили рот, чтобы не оскорблять небеса жестокими молитвами. Издержки правосудия – жизнь как изжога в заднице. Обрати внимание на ещё живую плоть. Я покинул пределы смерти. Внезапно путь мой озарился вспышкой света, это необычайное сияние, тонущее во тьме. Слепящий лик луны передо мной/аннигиляция мыслей в образах, в раскалённом свете звёзд наша кожа превращается в клубы горелой плоти, от прибежища к прибежищу, сквозь тьму и лёд, вслед за уважением к похороненным заживо, вселенная превращается в одно истекающее кровью солнце, и трясёт изнутри судорогами, и вырывается из горла немой вопль. Трещина ужаса пересекает фасад бытия от самого верха до основания. Горячие слёзы обжигают щёки блаженного самоубийцы. Я видел, как рушатся древние тюремные стены, шлюхи в клетках визжат, плюются и кусаются. Грехопадение логично с их точки зрения. Они питаются экскрементами, вытирая губы туалетной бумагой. Каждая из них ждёт своего часа. Каждая продажная ****а терпеливо ждёт своего часа. Оглушительный грохот рухнувших стен, крики, как рёв тысячи водопадов постепенно затихают в глубинах зловещего озера у моих ног, в водах которого безмолвно исчезают последние обломки жестоких образов. Свободная магия искушения и  трансмутация, -  Конечности сводит. Я потерял след своего возлюбленного. Я иду туда, откуда дует этот нежный зимний вечер. Невозможно подавить в себе желание закричать. Упасть на землю, продолжая дрожать от всхлипов изнанкой всего своего существа. Где ответы, там нет комментариев, под кожей что-то болезненно бьётся…символы гротескнее мальчика с окровавленными губами, который насилует меня своими поцелуями, морская соль, застрявшая в волосах, привкус утраченного времени, которое отблёвывается от нас круговоротом смертей, которое мы пытались когда-то отыскать, последние слова прощания дают нам крылья, и мы медленно возносимся туда, где грусть так же бесконечна и беспощадна как этот янтарный дождь…Алиса рассмеялась – это не поможет! – заявила она. – Нельзя поверить в невозможное; Но далёкий неузнаваемый внутренний голос зовёт меня на последнее ложе. Добро пожаловать в уютную колыбель садизма! - города распятых ****ей, где детские сны, иллюзии и резиновые куклы разлетаются при малейшем прикосновении. В нашем распоряжении все виды насилия – сквозь наши сердца пропускают ток. Удушливый ропот безмолвных ртов Перманентное состояние хаотичного многоканального изнасилования. Разрушительное пламя, сжигающее сердца людей и ангелов. Слышится музыка расчлененных телесных вибраций, когда плоть срезается, и вырываются вены. Ничто не успокоит наэлектризованную бушующую похоть. Глубоко внутри лязг крови. Следы пустоты и безумия, ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ собственной персоной, декорации в крови, амнезия убийцы, угрозы со сторон внутренних врагов, мраморные тела, заключённые в колыбели, когда ты то же там будешь? Агрессивные тени поцелуев прилипают к нашим губам. Сначала мир рушится в мечтах, потом в словах и образах. Когда-то я то же торговал собственной матерью. Переспав со мной, она считала себя почти святой. Я отдавал её за гроши всем, кто пересекал границы города распятых шлюх. После того, как её худое сифилитичное тело, больше напоминающее мумию, перестало приносить доход, я убил её. Позже, в день её рождения, я совершил автокастрацию. Этот ритуал показывали на всех центральных мониторах города. Сейчас мы, лишившись памяти, обретём знание, конец наступит как раз вовремя. Земля с радостью примет полуразложившиеся тела своих жертв. Мы прячемся за линией горизонта. Зодиакальные свастики умножаются в пустыне обезглавленного неба. Состояние хаотичного многоканального изнасилования. Во мраке одиноких камер призрачные голоса, молящие о пощаде, хотя никто здесь не хотел бы сменить ни тело, ни душу. Я должен был тебе обо всём рассказать, предупредить и сказать, что эта тьма даёт совершенное безопасное безумие, невозможность познать собственную сущность, дарит особую маску, которую никто и никогда больше не в силах сорвать. Мы надеваем яркие балахоны. Пышная оргия на глазах у бога. Клеймо фантазма и блевотина лунных псов, одинокая истерия тщеславия и пророчество бойни разрастаются до бесконечности. Так же как и вечность, окроплённая кровью Христа, обнажает свой непримиримый оскал. Конвульсивные извержения менструальной лавы, ангелы, растерзанные на алтарях тайных соборов. Проклятие неутолимого голода над уровнем моря. Куски мяса совращённых детей разбросаны по берегу. Опорожнённый кишечник содомита. Влагалище очередной жертвы охвачено пламенем. На главной площади распяли уже седьмую блудницу за вечер. Я иду по городу и вижу тело изнасилованной девушки, завёрнутое в кровавую простыню. Её мучили несколько десятков солдат, потом они бросили её истекать кровью возле сточной канавы. Многочисленные переломы и травмы черепа. Я нежно целую её закрытые глаза. Восторженные флюиды желания паразитируют на моём сознании. Я тоже хочу войти в неё. Отзовётся ли она на мои попытки. Но она нема и неподвижна. Она без сознания, внутренние органы деформировались. Передо мной изувеченное тело, запятнанное позором. Её существование это симуляция тотального истощения плоти. На всех доступных уровнях похоти. Выкидыши мирских желаний. Я часто думал о том, как приятно насиловать свою немую сестру. Как её рот бесшумно расширяется до отчаянной гримасы. Как она изгибается и судорожно отбивается, и из её горла при этом вырывается только нечто похожее на хриплый шёпот. Ничего более. Свастика вращается в пустоте искусственного парализованного разума. Моя эякуляция на краю её смерти, в ассиметричном сердце сексуальности аннигилируется символический статус насилия.



…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness…



 «Смерть приходит одна или с силовым подкреплением»?


Кровавые сакуры и обнажённые трупы, покрытые лепестками роз, плывущие по течению времени, в котором скрыто пространство. Агония рая под моими ногами. Предание собственных принципов. Моё тело врастает в скалу. Шёпот прожорливых демонов, которые преследуют нас, хотя наши следы давно погребены под толстым слоем раскалённого песка. Если ты не обернёшься, я боюсь, что забуду твой взгляд. Оглушённый стонами тысяч невидимых существ, я прямо смотрю в лицо хаосу и чувствую, как двигаюсь навстречу хрустальным волнам, драгоценным брызгам космической пены, сдирающим кожу, которые вынесут меня из тела и плоти, и я останусь сгнивать в одном из бесчисленных шрамов вечности. Какая нечеловеческая страсть таится в разврате! Если она  действительно самая приятная из всех, которые внушает нам природа, можно  быть  уверенным, что она в то же время самая сильная и опасная. Тела. Вирус сексуальности изолирует каждого. Все миры терапевтические зоны тюрьмы. десакрализация религиозных декораций. Со всех сторон нас окружают агрессивные импульсы тела. Сексуальность скал. Когда схватка закончится, мы падём стерильными жертвами звёздно-пепельного экстаза, отделившись от всякой навязчивой морали. Десакрализация изначального религиозного трепета, повседневное умерщвление фригидного манекена, мы рвём друг на друге одежды, совокупляемся, симметричные видения имеет терапевтическую ценность. Гигиена фантазма неумолимо разоблачает себя, приобретая ещё более чудовищные формы. Истинно Господь ниспослал нам это беспощадный янтарный дождь в качестве расплаты. Раствориться в каждой из однополых сфер/ беспощадная мутация кровавой расплаты интуитивная пародия на расчленённое извержение/ лезвия лиц/ игра атонального света/ самих в себе хрестоматийность внутренностей которые вываливаются наружу/ грёзы роз в меняющихся зрачках сновидений /Цвет/ звук/ забвение/ интоксикация сознания, позволяющая услышать звучание истинного бытия/ кровавая эрекция непрерывных метаморфоз - Тональности свободного иллюзорного пространства сомнамбулиста. Мама снова трахается с Санта Клаусом/ труп зарезанного педераста в шкафу/ мы ищем утешение повсюду/ на сожженной паранойей земле есть пространство для совершенствования/ раскрой свой ****ский рот/ это провокация и твои сомнения вызывающие аллергию/ в городе распятых шлюх бесконечные оргии на могилах девственниц. Тех, кого похоронили заживо вопреки закону/ внутренности беременной волчицы вываливаются на мои колени, я падаю лицом в грязь, я пытаюсь исчезнуть, не привлекая к себе внимания. Остаться жить в крупице пустоты, той, которая вмещает весь мой порочный мир/Мальчики с отсутствующими взглядами принуждают к сексу в различных позах. Эта секта некропедофилов в последнее время потеряла всякий контакт с центральным дворцом извращений. Они пытаются просунуть члены в полуразложившиеся детские рты. пародия преступления возвышается над своим собственным видимым и доступным содержанием. Звуки будущего упадка/ необузданная однополая любовь/ дата извержения деградируют на материальном уровне. Иррациональная игра взламывающей дух земной жизни, расчленённой вибрациями схемы  метафизической жадности смерти/ растерзанное сознание любовников знает каким исчерпывающе душераздирающим будет ответ мира, когда его зло выйдет из своих границ и завладеет всеми нашими чувствами. Музыка сфер, божественное уничтожение -  катастрофа в которую рушится наша последняя надежда, возвращающая нас к собственному духовному центру, жизнь и безусловные радости животного искушения разрывают традиционную интуитивные взаимозаменяемость объектов нейтрализуясь в преддверии новой эры. Обезумевшие любовники, мы, с восторгом представляем, как всё продолжает растворяться в каждом из миров, открытых нами. От поколения к поколению. Продолжает растворяться. Сказывается забота о невидимых вещах приобретает ещё более насыщенное содержание/ наши развоплощённые тени с презрением слизывают остатки моих мозгов тщетно произносят: «Свободе не хватает твоей ладони». Фрагментарные субъективные впечатления. Всё продолжает растворяться. Немного спустя шум постепенно затих, и наступила такая мёртвая тишина, что Алиса в тревоге подняла голову. Мы не осознаём всей смехотворно-губительной рутины страсти. Иррациональная активность красоты, что находится за стенами планетарной тюрьмы, ограниченной зоной свободной торговли. Схватив умирающую дочь, он поставил ее в удобную  позу,  и  д'Эстерваль мигом вторгся в ее задний проход. Каждый из злодеев хотел,  сообразно  своим вкусам и наклонностям, запятнать себя  всевозможными  жестокостями;  трудно представить себе мерзости, которые они позволили себе с несчастной  девочкой в последние минуты ее жизни. Никогда еще самые жестокие, представители  рода человеческого, самые отъявленные антропофаги не доходили  до  таких  ужасных извращений... Наконец она отдала Богу душу, и земляная насыпь, о которой мы, кажется,  упоминали,  навсегда  скрыла   следы   чудовищного   преступления, совершенного с такой наглостью и с таким остервенением. Мы губительные страсти, обезумевшие от трепета импульсов агрессивных миров и вирусов восторженного фантазма/магические стороны универсального одиночества осознания пустоты. Изнасилованный лик вселенского правосудия. Пламя свастик вырывается из под земли. Раскалённые частицы звёзд редуцируют себя в преступной гиперреальности, отделяя краски болезненной массы плоти от психополового безумия; соблазны лезвий врезаются в глубины плоти при отчаянии тысячи вольт. Обнаженное горло Инфернальной Жестокости распада угрожает место быть в комнате беспокойной  реальности. Концлагерь фантазий. Формула моего рассудка. Выжженная кожа убийства. Пышные декорации прилипают к окровавленным телам галактик, распростёртым как неожиданности жизни. Фаллос хаоса беззащитен. Кожа пространства трескается. За астральным туманом всё рушится в развоплощённую тьму, в самый центр ануса эмбрионального инферно. Мужчина, чьей начальной страстью было смотреть, как маленькие мальчики овладевают девочками при помощи больших искусственных членов в его присутствии, теперь вставляет девочке кол в зад и оставляет ее умирать, а сам наблюдает, как она корчится. … -Не может быть! – воскликнула Алиса. Я не могу в это поверить!- Не можешь? – повторила Королева с жалостью, – Попробуй ещё раз: вдохни поглубже и закрой глаза. Алиса рассмеялась.-Это не поможет! – сказала она. – Нельзя поверить в невозможное! -Просто у тебя мало опыта, - заметила королева. – В твоём возрасте я уделяла этому полчаса каждый день! В иные дни я успевала поверить в десяток невозможностей ещё до завтрака! кровавые лабиринты города распятых шлюх, вирус убийства пронизывает каждую молекулу этой параноидальной империи кошмаров, клонированные дети чёрного солнца, рабы своих необузданных фантазий, страдающие ангелы, зашитые в свиную кожу взрываются на моих глазах, брызги астральной крови оплодотворяют чёрную землю, ночь сдаётся без сопротивления, оргазм следует за оргазмом, сознание мутирует с безумной скоростью, я мечтаю о насилии, о бесконечной магии кровопролития, в которой сокрыто столько истребительной энергии; преступление никогда не покинет этот дом, осмеянный вечностью. Чудесный вечер.



Конец дня прошёл в подобных развлечениях: Алиса совокуплялась с карликом, потом с мастиффом в задний проход, все присутствующие: оба итальянца, евнух и гермафродит ласкали, лизали, щекотали   каждую часть тела Алисы. Олимпия использовала на этот раз искусственный фаллос довольно большого размера. Это незабываемое пиршество похоти завершилось роскошным ужином с принесением жертвы в стиле греческих мистерий: был разложен большой костёр, были забиты все животные, в том же жертвенном пламени заживо сожгли старуху, связав её по рукам и ногам, в живых, кроме Алисы остались только евнух и гермафродит, которыми присутсвующие вдоволь продолжали наслаждать  уже после ужина.


Луна ночью появится над высоким холмом,
Новый мудрец увидит её своим внутренним взором,
Его ученики вызвали бессмертное существо с женской грудью,
Направь глаза на юг, твои руки и тело в огне.

Две недели надо отращивать ногти. А  затем  -  о,  сладкий  миг!  - схватить и вырвать из постели мальчика, у которого еще не пробился пушок над верхней губой, и, пожирая его глазами, сделать вид,  будто  хочешь  откинуть назад его прекрасные волосы и погладить его лоб! И, наконец, когда он  совсем не, ждет, вонзить длинные ногти в его нежную грудь, но  так,  чтобы  он  не умер, иначе, как потом насладиться его муками. Из раны потечет кровь, ее  так приятно слизывать, еще и еще раз, а мальчик все это время  -  пусть  бы  оно длилось вечно! - будет плакать.
Кусты и стволы  деревьев походили на призраков и демонов, на ветках сидели птицы с крысиными  головами и хвостами,  похожими на  морковь; земля  была  усеяна костями, ребрами, черепами; к ним тянули свои ветви старые кривые ивы, подле которых скелеты в венках пели гимн о торжестве тлена; высоко в небе в мелких облаках уходил  вдаль  Христос;  в  глубине грота, обхватив  голову  руками, понурившись,  сидел  отшельник, а  какой-то несчастный, обессилев от голода и лишений, умирал у озера, упав навзничь у самой кромки воды. одна из огромных игральных  костей  с выведенным на ней  грустным  человеческим  глазом; или мертвый  пейзаж  --  потрескавшаяся земля, выжженное поле, вулкан, от которого  ввысь устремляются  облака пара, бледное  застывшее  небо;  или кошмарное  видение, навеянное  не то  чтением научных  фолиантов, дымились   благовония,  в  клубах   фимиама   поблескивали  глаза  зверей  и драгоценные камни  трона; дымок  поднимался,  таял под аркадами  и  голубел, смешиваясь под сводами с золотыми солнечными лучами. Ужасы миражей в клубах фимиама. Воздух храма напоен  благовониями, перегрет, до одури  сладок.  И  вот, Саломея,  властно  подняв  левую руку и  поднеся  к  лицу правую,  с большим лотосом, ступает медленно и плавно, а какая-то женская фигура, сидя поодаль, подыгрывает ей на гитаре. Саломея  сосредоточенна,  торжественна, почти  царственна. Начинает она похотливый  танец,  который  должен  воспламенить дряхлого  Ирода. Ее  груди волнуются, от бьющих по ним  ожерелий твердеют соски. На влажной коже блещут алмазы.  Сверкает  все:  пояс,  перстни,  браслеты.  Платье  шито  жемчугом, золотом,  серебром  --  настоящая  ювелирная кольчуга,  что  ни петелька  -- камушек.  Кольчуга  вспыхивает,  струится огненными  змейками,  плавится  на матовой  плоти   и   розовой  коже  и   походит  на  жука  с  переливчатыми, красно-желто-лазурно-зелеными крылышками. Саломея смотрит сосредоточенно-пронзительно, как лунатик, и не видит ни затрепетавшего  Ирода, ни  свирепой своей родительницы, Иродиады, которая не сводит с дочери глаз, ни гермафродита или, может, евнуха, стоящего с мечом у подножия трона -- безобразной фигуры,  закутанной до глаз, с обвисшей грудью кастрата под оранжевой туникой. Вот она- божественная  искра, таящаяся в каждом смертном, но оживающая так редко, вдруг  ярко  вспыхнет  - но, увы, слишком поздно! Растрогается сердце и  изольет  потоки  состраданья  на невинно обиженного мальчика: "О бедное дитя! Терпеть такие жестокие муки!  Кто мог  учинить  над  тобою  неслыханное  это  преступленье,  какому  даже  нет названья! Тебе, наверно, больно? О,  как  мне  жаль  тебя!  Родная  мать  не ужаснулась бы больше, чем я, и не воспылала бы большей  ненавистью  к  твоим обидчикам! Увы! Что такое добро и что такое зло! Быть может, это  проявления одной и той же неутолимой  страсти  к  совершенству,  которого  мы  пытаемся достичь любой ценой, не отвергая  даже  самых  безумных  средств,  и  каждая попытка заканчивается, к нашей ярости, признанием собственного бессилия. Или все-таки это вещи разные? Что станется со мною, когда  пробьет  час  последнего  суда!  Прости меня, мой мальчик, вот пред твоими чистыми, безгрешными очами стоит тот, кто  ломал тебе кости и сдирал твою кожу, которая до сих пор свисает
с тебя лохмотьями. Бред ли больного рассудка или некий неподвластный воле глухой инстинкт -  такой  же, как у раздирающего клювом добычу орла, - толкнули меня на это  злодеяние,  - Не знаю, но только я и сам страдал  не  меньше  того,  кого  мучил!  Прости, прости меня, дитя! Я бы хотел, чтобы, окончив срок земной жизни, мы с тобою, соединив уста с устами и слившись воедино, пребывали  в  вечности.  Но  нет, тогда я не понес бы заслуженного  наказанья.  Пусть  лучше  так:  ногтями  и зубами ты станешь разрывать мне плоть - и эта пытка будет длиться вечно. А я для совершения сей  искупительной  жертвы  украшу  свое  тело  благоуханными гирляндами; мы будем страдать вместе: я от боли, ты - от жалости ко  мне.  О, светлокудрый мальчик-призрак с кротким взором, поступишь ли так, как я сказал?  Ты  не хочешь, я знаю, но сделай это для облегчения моей  совести".  И  вот,  когда кончишь такую речь, получится, что ты не только надругался над человеком, но и заставил его проникнуться к тебе любовью - а слаще  этого  нет  ничего  на свете. Что же до мальчугана, ты можешь поместить его в больницу - ведь  ему, калеке, не на что будет жить. И все еще станут превозносить твою доброту,  а когда ты умрешь, к ногам твоей босоногой статуи со старческим  лицом  свалят целую груду лавровых венков и  золотых  медалей.  О,  ты,  чье  имя  не  хочу упоминать на этих, посвященных восхваленью зла, страницах, я знаю, что до сих пор твое всепрощающее милосердие было безгранично, как вселенная. Но ты  еще не знал меня!









И мир снов был уничтожен.
                Пьер Буржад



Во сне комнаты исчезали одна за другой, я помню, там были Кроули, Ален Гинзберг и сам Берроуз делал мне магическую инъекцию, а Джон Бэлэнс взял меня за руку и сказал мягким завораживающим голосом: «Всё меняется, и все умирают». Грустный Эзра Паунд бродил по берегу моря и с тоской смотрел на меня/ангелы расправляют крылья, и их тут же пожирает пламя/зрелище окровавленных садов/ручьёв и рек крови/стаи голубей над разрушенными соборами/обломки кораблей и мёртвые тела, которые несёт по течению/неужели я ошибся дверью/Второй акт содомии, фуга растерзанной вагины, тишина мечется, запертая в глухом пространстве. Все эти люди, которых больше нет рядом, и комнаты, исчезающие одна за другой. Гостиничный номер тот же он по-прежнему пуст, в нём не осталось никого кроме смерти и её внимательных глаз, которые умнее всех остальных. Без подобных снов мне нечему было бы радоваться. Если хочешь получить на чай, не забудь во время вытащить член из задницы и пристрелить меня. Белокурые мальчики срываются с цепей и бегут в ночь. Живые и мёртвые хотят меня изнасиловать. Надо разрушить присутствие сна, а это больнее всего. Срезать кожу иллюзии с тела настоящей действительности. В реальности я изгнанник. Возможно, я пишу, чтобы не начать убивать. Возможно, я пишу, чтобы больше не думать о сексе. Возможно, я пишу, потому что я одинокий мерзкий садист. В любом случае мой издатель мёртв и всё моё наследие вместе с авторскими правами и гонорарами от продаж я отдам первому мальчику-проститутке, который по-настоящему будет принадлежать мне. Насилие не исчезнет со страниц моих книг, потому что оно не исчезнет ни из сферы искусства, ни из сферы политического или сексуального. По большому счёту я не страдаю от того, что ни один мужчина меня не любит. Я на самом дне мира. Я страдаю открыто. Мне всё позволено, мне облитому презрением самых презренных душ. Но всё-таки, я не хочу быть сожранным своим идеальным партнёром, – eaten alive by a perfect lover/Такие отношения невозможно выразить ни в словах, ни в образах, они примитивны на самом изощрённом уровне, когда страх начинает превалировать над промискуитетом. Я не могу просто стать объектом любви. Тогда от меня ничего не останется. Но если он будит меня прикосновением своего члена – это начало любви. Всё остальное в этом мире безобразно. Благодаря нашим скандальным привязанностям, у нас никогда не будет детей, поэтому мы не несём никакой ответственности. Мы превратим порок в добродетель, а жестокость в очарование. Мы будем прятаться под этим мокрым шерстяным одеялом, сидеть, смотреть в лицо проливному дождю, пить виски и трахаться в этой захламлённой комнате, отстреливать случайных прохожих, любоваться тусклым светом уличных фонарей и ****ями в окнах борделя напротив. Это не более чем импровизация. Здесь нет рассказчика. Здесь нет слушателя. Подойди к окну спальни, выстави винтовку наружу и прикончи ***** в окне напротив. Я хочу обагрить кровью этих шлюх наши руки. Я хочу, чтобы их предсмертные вздохи воспламенили наши чувства, хочу, чтобы их мёртвые тела плавали в ванной, где мы будем плескаться и ласкать друг друга. Я хочу, чтобы ты начал торговать собой прямо на моих глазах. Я хочу, чтобы ты стал настоящей проституткой – самой дешёвой и самой непотребной.  Хочу, чтобы ты добровольно и осознанно подвергался унижениям, стал игрушкой, подтиркой самых гнусных извращенцев, чтобы они делали с тобой, всё, что пожелают. Ты с радостью будешь принимать все пытки и мучения, которые без сомнения выпадут на твою долю. Ты превратишь своё тело в сточную канаву, раскроешь свои сокровенные отверстия – рот и задницу; ты добровольно и альтруистично сдашь все свои прелести на публичное пользование. А потом ты примешь позу распятого Христа и покаешься. Кто-то оплодотворил этот мир слишком большим количеством трупных душ. Это не более чем импровизация. Перед тем как я снова засуну в тебя свой член. И ты слижешь все белые капли обжигающей влаги. Иногда мне не хватает сводящей с ума ревности и глубокой ненависти, выворачивающей все внутренности. Иногда мне хочется, чтобы ты изменил мне и сам признался во всём. Терзай моё сердце. Когда я нужен тебе это романтично. Ебля уничтожает волю к власти, которую невозможно насытить. Мы унижаем друг друга, а потом снова целуемся взасос как уличные шлюханы. Давай займёмся любовью, вставь мне по-быстрому. Я женюсь на тебе утром. А потом я возьму в руки оружие, и я вставлю туда два патрона. Я попрошу тебя сделать это вместе со мной. Просто сделай это первым. Сделай это если тебе по-прежнему нравится трахать меня, у консьержа есть ключи от квартиры я оставил ему записку. Всегда хочется чего-то нового, но жизнь гораздо сложнее, вот кого мне так и не удалось поиметь в жопу. Именно поэтому моё полное бессилие выливается в ярость. Это не чёрная весна, это кровавая осень. Почему люди так легко расстаются с жизнью – просто иногда ты получаешь не совсем то, что хочешь или твой принц изменил тебе с твоим последним клиентом или просто отпала эта циничная нужда в притворстве, или ты до конца осознал, что умереть ради любви можно только один раз.


А. Бретон прав: «Главное – продолжать экспериментировать. А мысль со своей фосфоресцирующей повязкой на глазах непременно придёт потом».



Количество трупов под лучами искусственного солнца постоянно растёт. Куски тел педерастов развешаны на деревьях как простыни. Одинокие мальчики с эрегированными членами понимают, что всё окружающее их не более чем ложь. Они кончают открыто, потому что именно так хотят положить конец правительствам, властям, обществам и любым вторичным системам контроля. Не можешь спать спокойно, хочешь дрочить, так выйди на улицу. Солдаты поймали дезертира и вот его свазанное тело бьют тяжёлыми ботинками в пах. Его рот заткнут окровавленным платком. Солдаты по очереди ебут его в рот и жопу. Они бьют его по лицу и печени. Они протыкают его штыками. Ангелы падальщики и стервятники не отходят со своих насиженных мест. Дым кремированных ВИЧ-инфицированных тел отравляет мутный воздух. Хладнокровные сектанты бьют зеркала, уничтожая всё, что может хоть как-то отразить эту гротескную болезненную трагедию. 


В городе распятых шлюх приют для умирающих насильников. Хлев падших ангелов. Чистилище анонимных первертов. Похотливые молитвы, чистосердечные анальные воззвания, поэзия разлагающейся плоти, часы в темноте, мастурбируя на труп ближнего. Внутренности и сроки истекают. Болезненные приступы. Искалеченные рты. Экстатические спазмы. Ректальная тьма сексуальной энтропии. Кровь на тротуаре. Над шахматной доской. Техника насильственной публичной эякуляции. Внимающие глаза и пугливые губы. Здесь всё продаётся. Я не узнаю свою несчастную любовь, которая оживает. Каждую минуту кто-нибудь умирает. Я осудил бога за соучастие. За вечный кошмар внешнего контроля планетарных заповедей страха. Еще бы немного,  и он  перешел  бы  от  этой  мистической  церемонии  к  более   сладострастным действиям: он наверняка хотел насадить твою дочь на свой  кол,  в  этом  нет никакого сомнения. И пусть поостережётся жена моя Блудница в Пурпуре! Если только жалость и милосердие завладеют её сердцем, она познает возмездие моё. Я убью её ребёнка, я разрушу её сердце, я сделаю её изгнанницей, жалкою и презренной шлюхой побредёт она по тёмным и сырым улицам и умрёт от холода и истощения.






Ты можешь видеть смерть в кино, ты можешь восхищаться сексом на экране, единственное, чего ты не видишь – это себя. Найди правильное зеркало и умоляй о последней отсрочке. Работающая ****а, полная желаний отвратительна сама по себе. Если я и выстрелил в её дырку то только потому что тварь которой я заплатил и доплатил отказала мне в анальном сексе/меня вывели из себя её идиотские доводы по поводу размера моего члена/ну и что ****а ведь ты всего лишь ****а и должна быть готова ко всему ****ь к жёсткому фистингу анальному террору или казни/мой *** возненавидел тебя с самого начала/поэтому я решил убить её как только мы стали трахаться/когда я вставил дуло в её дырку другого выхода из сложившейся ситуации я просто не видел/я улыбался а она пыталась кричать/нет, пожалуйста, не делай этого, не надо, прошу тебя, да, я полное ничтожество,  но я могу полизать твои яйца  - и именно в этот момент я спустил курок/что делать теперь как убрать её кишки из моей комнаты/ведь я весь перепачкался в её ****ской крови её вагина открылась как распустившийся бутон/я заслужил право получить удовольствие от насилия/я не могу дрочить при виде такого обилия внутренностей/кишки шлюхи и её разлетевшееся на куски влагалище это не самое сексуальное зрелище







Тебе, наверно, больно? О, как мне жаль тебя! Родная мать не ужаснулась бы больше, чем я, и не воспылала бы большей ненавистью к твоим обидчикам! Увы! Что такое добро и что такое зло! Быть может, это проявления одной и той же неутолимой страсти к совершенству, которого мы пытаемся достичь любой ценой, не отвергая даже самых безумных средств, и каждая попытка заканчивается, к нашей ярости, признанием собственного бессилия. Или все-таки это вещи разные? Нет... меня куда больше устраивает единосущность, а иначе что станется со мною, когда пробьет час последнего суда! из глотки смертельно раненных на поле брани, тогда мгновенно отстранись, отбеги в другую комнату и тут же шумно ворвись обратно, как будто лишь сию минуту явился ему на помощь. Развяжи его отекшие руки, сними повязку с его смятенных глаз и снова слизни его кровь и слезы. Какое непритворное раскаяние охватит тебя! Божественная искра, таящаяся в каждом смертном, но оживающая так редко, вдруг ярко вспыхнет - увы, слишком поздно! Растрогается сердце и изольет потоки состраданья на невинно обиженного отрока: "О бедное дитя! Терпеть такие жестокие муки! Кто мог учинить над тобою неслыханное это преступленье, какому даже нет названья! на логику вещей, потому что сам он завесой. одна ликом смертельной сверкающего не испытал ни любви, они Над были воде. бесполезно. предстал ни дружбы, да, его также зерно2. вода я него верно, никогда и не принял бы ни огромный собирать – открывается, его все того, ни другого, по крайней мере, высокие, мощь большого оказываюсь пенится из от людей). Так вот, если собственные крылья высокие, это сквозь И друг кровь и слезы тебе не претят, что большого птица, друга то отведай, отведай без опаски крови отрока. На то время, пока ты будешь терзать его трепещущую плоть, завяжи ему глаза, когда же вдоволь натешишься его криками, похожими на судорожный хрип, что вырывается смотрит на своего бессменного тирана, схватке золотой золотой, Тут ужасных Два - ко рту, поднес и жадно как – радуга, из пенится и выпил слезы! Они так хороши, не правда В землю, проявляется Над чёрных и ли, остры, как уксус? Как будто друг что удара из золотой Два слезы влюбленной женщины; и стоящего воды и одна саду - все же детские слезы еще приятней чёрного И я шествует бы одна на вкус. Ребенок не предаст, ибо собирать весь грома. сошлись под на не ведает зла, а женщина, пусть и Пытаться радуга, сменяют нарастающих теперь мощь любящая, предаст непременно (я весь внезапно если воде. и весь сужу, опираясь лишь и него кажется крылья бледного саду Она так хороша, не Над образ птица этот что была правда ль, хороша тем, что вовсе второй Над зерно2. Этир, предстал друг не имеет вкуса. Теперь припомни, нарастающих света на того, его - как однажды, когда тебя одолевали В волны был нарастающих Этир и тягостные мысли, ты спрятал скорбное, мокрое чёрных И сидит ненависти. ненависти. шествует от текущей из глаз чёрных что по на золота. огромный влаги лицо в раскрытые ладони, а руке девушки, В крыльями. Я множество затем невольно поднес я и девушки, сломлена, того, все ладонь, эту чашу, трясущуюся, как чистого руке огромный пред он были бедный школьник, чьё семя драгоценнее затравленного золота злой зари, Из-за искрящийся зари восстаёт конь бледный из пепла как феникс и бьёт копытами по звёздам.

Безумие вечно! Отныне отрекаюсь от добродетели". И потому, о люди, услышав, как студеный ветер воет над морями и над сушей, над большими, давно скорбящими обо мне городами и над полярными пустынями, скажите: "То не Божье дыханье пролетает над землею, то тяжкий вздох Блудницы, смешавшийся со стоном уроженца Монтевидео"*. Запомните это, дети мои. И преклоните в милосердии своем колена, и пусть все люди, которых больше на земле, чем вшей, воссылают к небесам молитвы. я, - ибо несчастье вызывает во мне сострадание. Не твоя вина, что Вечный Судия тебя такой создал". - "Настанет час, когда и люди воздадут мне по справедливости - вот все, что я могу сказать. Пока же дай мне удалиться, укрыть мою неутолимую печаль на дне морском. На всем свете не презираешь меня один лишь ты, да еще кошмарные чудовища, что водятся там, в мрачных глубинах. Ты добр. Прощай же, единственный, кто возлюбил меня!" - "Прощай! Прощай! Я буду любить тебя руны огня, плечо. Затем, не выпуская камня, обрело нее породниться влез на вершину самой высокой горы и оттуда обрушил глыбу на червя и раздавил его. Так что голова его ушла в землю на человеческий рост, а глыба подскочила на высоту полдюжины церквей и вновь упала прямо в озеро, пробив в его дне исполинскую воронку, в которой в тот же миг забурлила хлынувшая от берегов вода. Кровавый свет угас, покой и темнота вновь воцарились на земле. "Горе тебе! Что ты сделал?" - вскричала нагая красавица "Мне больше по душе не он, а ты, - ответил ты слаб, а я его жена так же Великого и силен. Имя той, Могущественного ЙОГ-СОТХОТХА и неуязвимого знака мало что простерта здесь, стереглись, как если бы приказываю у Проституция". И отца и матери, то ее тебе я почувствовал, как к горлу подступили слезы, явиться, о БАРБУЭЛИС, слушайте меня! помогите и ярость захлестнула сердце, сильно любили и миловали и с и неизведанная сила разлилась по жилам. Взявшись мне! наделите силой мое заклятие, дабы за огромный камень, я напряг все это удивительным тщанием берегли, надеясь через жилы, поднял его водрузил себе на оружие, на котором вырезаны и упала к румой квано нее, но очень старательно моим ногам прекрасная нагая женщина. скрывал свою любовь. дузй часто бывал "Встань", - произнес я и и хаживал к не повинующихся моим протянул ей руку, приказам, и помогать мне нему некий как протягивает ее брат, чтоб задушить свою юноша, красивый и здоровый, из чертить сестру. И сказал мне сияющий всевозможные Круги, фигуры и мистические знаки, червь: "Возьми камень и убей ее". - семьи Манарди из Бреттиноро по имени "За что?" - спросил я. Риччьярдо, которого необходимые в ритуалах Магического А он: "Берегись, Искусства. Во Имя мессер Лицио и вокруг залил него желание сказать ей то был кровавый свет, такой зловещий, что у Вур Зйвесо, уэкато, кеосо, Хунеуэ-руром, Хевератор, меня застучали зубы и беспомощно повисли Менхатой, Зйвефоросто их сын. Увидев раз руки. Прислонившись, чтобы не упасть, к и два девушку, зуй, Зурурогос Йо-Сотхотх! полуразвалившейся кладбищенской стене, я прочитал: "Здесь покоится Орарй Йсгеуот, хомор афанатос красавицу, изящную, отрок, погибший от чахотки, его история тебе похвальных обычаев и нравов и нйуэ известна. Не молись за него". Не зумкурос, Йсехйроросетх Хонеозебефоос Азатот! Хоно, Зувезет, у многих, верно, хватило бы уже на выданье, он страстно влюбился духу выдержать такое. Меж тем ко в Квйхет кесос йсгеботх Ньярлатхотеп! зуй мне приблизилась ободрил Риччьярдо, и он Хеуэратор, ЙШЕТО, Я заключил союз с проституцией, чтобы ФЙЙМ, кваоуэ хеуэратор фоэ Девушка, заметив сеять раздор в ее, вовсе не уклонилась от нагоо, семействах. Помню ночь, когда свершился сей пагубный Гастур! Нагатхоуос йахйрос Габа Шаб Ниггурат! сговор. Я стоял над некой ее стрел и также начала любить могилой. И услышал голос огромного, как башня, меуэтх, хосой Взеуотх! (Соверши знак Хвоста сияющего в темноте червя: "Я Дракона.) его, чему Риччьярдо ТАЛУБСИ! АДУЛА! посвечу тебе. Прочти, что тут написано. УЛУ! БААХУР! Явись, Йог-сотхотх! явись! был Не я, а тот, кто всех крайне рад. Несколько раз являлось у превыше, так велит".




Ибо рациональный разум действительно рассуждает, но никогда не достигает Понимания; а Провидец из тех, кто понимает. И Ангел говорит: Смотри, Он основал Своё милосердие и Свою мощь, и к его могуществу добавлена победа, и к его Милосердию добавлено сияние. И всё это Он упорядочил в красоте, и Он неколебимо установил их на Вечное Основание, и к этому Он подвесил Своё царство как единую жемчужину из украшения, в коем их шестьдесят и двенадцать. И Он снабдил его Четырьмя Святыми Живыми Тварями как Хранителями, и Он высек на нём печать справедливости, и Он отполировал его огнём Своего Ангела, и наполнил его румянцем Своего очарования, и посредством восторга и остроумия Он сделал его весельем сердца, и ядро его – Тайна Его бытия, и в нём – Происхождение Его имени. И эта Его устойчивость имеет число 80, ибо цена её – Война. мысли, где бы отразился образ его образа. Кто бы ни пересекал самую дальнюю Бездну, за исключением того, кто из понимающих, - протягивает свои руки и склоняет шею к цепям Хоронзона. И как дьявол он идёт по земле, бессмертный, и вредит цветам земным, и портит свежий воздух, и отравляет воду; и огонь, который есть друг человека и символ его стремления, понимания, что он превыше пирамиды, что человек выкрал его в полой трубке с Небес, даже этот огонь он обращает в крах, безумие, лихорадку и разрушение. И ты, кто есть груда сухой пыли в городе пирамид, должен понять эти вещи. И теперь происходит, к сожалению, полная бессмыслица; ибо Этир, который является основой вселенной, атакован Самой Дальней Бездной, и единственным способом я могу выразить это – сказать, что вселенная содрогнулась. Но вселенная не содрогалась. И это истинная правда; так рациональный разум, толкующий эти духовные вещи, раздражён; но, будучи приученным повиноваться, он отложил то, что могущественным дьяволом, глашатаи или, скажем, в обитающим в самой дальней Бездне. И стряпчие. Это у него одна смерть никто не может говорить с ним, отнять может. Каждый день или понимать его, кроме служителей Бабалон, я ему твержу: которые понимают, и его служителей, которые "Помни, первенец: все, что учишь, для себя вне понимания. Узри! Постижение сей сути учишь. Посмотри на Филерона, не вхоже ни в сердце, ни стряпчего: если бы он не учился в разум человека; ибо болезнь тела - давно бы с есть смерть, и болезнь сердца есть голоду подох. Не так еще отчаяние, и болезнь разума есть безумие. давно кули на спине таскал, теперь с Но в этой самой дальней Бездне самим Норбаном потягаться может. Наука - болезнь стремления, и болезнь воли, - это клад, и искусный человек никогда и болезнь сущности всей, и нет не пропадет". ни слова, ни зато старательный, ничто. Ибо каким бы числом ты учит и тому, ни покрыл его, оно проявляется неизменным. чего сам знает. Он приходит Это сказано тому, кто понимает, это к нам обыкновенно по нагрудник для слонов, или латы для праздникам и всем доволен, что ему ангелов, или лестница для железных башен; ни дай. Недавно я всё же этот могущественный сонм только купил сыночку несколько книг с красными строками: для защиты, и тот, кто пройдёт хочу, чтобы он понюхал за их ряды, не получит от немного законы для ведения домашних дел. них помощи. Всё же должен он, Занятие это хлебное. В словесности осознав, двигаться к самой дальней Бездне, он уже достаточно испачкался. Если ему ему и там он должен говорить с опротивеет, я его какому-нибудь ремеслу обучу: тем, кто превыше четырёхкратного ужаса, Принцами отдам, например, в цирюльники, в Зла, даже с Хоронзоном, на их шлемах. Узри трем щеглам головы свернул и основание Святого Города, его башни и сказал, что их ласка съела. Но бастионы! Созерцай армии света, стоящие против он нашел другие глубочайшей Бездны, против ужаса пустоты и забавы и охотно рисует. злобы Хоронзона. Смотри, как почитаема мудрость Кроме того, начал Мастера, что обрёл устойчивость в блуждающем он уже греческий учить, да и Воздухе и изменчивой Луне. В багровых за латынь принялся неплохо, хотя вспышках молнии Он написал слово Вечности, учитель его слишком уж стал самодоволен, и в крыльях ласточки Он установил не сидит на одном месте. покой. Тремя и тремя и тремя Приходит и просит дать книгу, а сам создал Он непоколебимое основание против трепета работать не желает. Есть у земли, что есть три. Ибо в него и другой учитель, не из числе девять изменчивость чисел сведена в очень ученых, да курочка. Хорошо ангелов, и их командир стоит напротив будет, хоть в этом меня. Он также облачён в серебряные году погода и испортила доспехи; и вокруг него, плотно окутывая весь урожай. А все-таки разыщем, его тело, кружит ветер, столь быстрый, чем червячка заморить. Потом что любое противодействие ему будет сломлено. и ученик тебе растет - И он говорит мне такие слова: мой парнишка. Он уже Смотри, могущественна защита от ужаса тварей, арифметику знает. Вырастет, к твоим крепость Всевышнего, легионы вечной бдительности; это услугам будет. И теперь все те, кто неусыпно стоят на страже свободное время не поднимает и день, и ночь на протяжении головы от таблиц; умненький он у меня эонов. В них вся сила Всемогущего, и поведения хорошего, только однако не дрогнет ни одно перо очень уж птицами увлекается. Я уже в крыльях потому что его сила заполняет весь Мне кажется, Агамемнон, ты хочешь сказать: Этир. И действительно он не видим "Чего тараторит этот надоеда?" Но почему в его форме. И при этом же ты, наш записной оратор, он не предстаёт перед провидцем через ничего не говоришь? Ты не нашего какие-либо ощущения; он скорее понят, чем десятка, вот и смеешься над речами выражен. Я чувствую, что вся эта бедных людей. Мы-то знаем, что армия защищена крепостями, девятью могущественными железными ты от большой учености свихнулся. башнями на границе Этира. Каждая башня Но это не беда. полна воинами в серебряных доспехах. Невозможно Уж когда-нибудь я описать чувство напряжения; они похожи на тебя уговорю приехать ко мне на гребцов, ожидающих выстрела. Я чувствую, что виллу, посмотреть наш Ангелы находятся с обеих сторон


В минуту передышки, когда, устав вращать головой все в одну и ту же сторону, я останавливаюсь, чтобы начать вновь - в другую, я успеваю через щели густо сплетенных ветвей взглянуть на волю - и ничего не вижу! Ничего... лишь круговерть полей, деревьев и четки птичьих стай, перечеркнувших небо. Мутится кровь, мутится разум... И чья-то беспощадная десница все бьет и бьет по голове, как тяжким молотом по наковальне. знак Луны. Иногда его недр, я упиваюсь отчаянием, словно терпким называют СИН. Врата его первые, через которые вином, и что есть силы раздираю собственную ты пройдешь в следующих далее ритуалах. С грудь. Но нет, я не безумен! Нет, я не единственный страдалец! Нет, я все еще дышу! Бывает, смертник перед казнью ощупывает шею и поводит головою, представляя, что с ней станет там, на эшафоте, так же и я, попирая ногами соломенное ложе, стою и часами, круг за кругом, верчу головой, а смерть все не ухмылкой торжествующей ненависти заклеймил Бог Луны зовется НАННА. Он — отец меня Всевышний. По всех Повелителей Сфер, старейший из Странников. Он утрам, когда показывается око длиннобород, никогда не расстается с жезлом из вселенной, на целый мир отверстое ляпис-лазури и обладает тайной приливов и движения с любовью*, лишь мне отрады крови. Цвет его Серебряный. Сущность его можно нет; забившись в глубину своей излюбленной пещеры, найти в Серебре, в камфаре и во спиною к свету, не отрывая глаз от темных всех предметах, носящих когда ничего не сможет предпринять. Посему обрати свой грозовыми ночами я, одинокий, как валун взгляд к последней цели и продолжай свой посреди большой дороги, с горящими глазами и путь до самых дальних звезд, даже если развевающимися на ветру волосами, приближаюсь к жилищам людей, бы это и принесло тебе смерть; ибо то закрываю ужасное свое лицо бархатным платком, такая смерть — это жертва богам и черным, как сажа в трубе, дабы чьи-нибудь залог того, что они не забудут своего глаза не узрели уродства, которым с народа. ПОВЕЛИТЕЛИ СФЕР и их атрибуты таковы: первые трое Ворот, дыханье ядовито! Еще никто не видел воочию и на этом успокаивались, наслаждаясь благами, которые зеленых морщин на можно обрести в этих сферах преддверия. Но моем челе, моего костистого лица, похожего это — Зло, ибо начальные Врата не на рыбий скелет, или на каменистую морену, дают Жрецу оружия против нападения из Внешнего или на горный кряж - из тех, Мира (которое наверняка произойдет!), и когда люди где я любил бродить, когда седина еще станут взывать к Жрецу о защите, он не убелила мою голову. Ибо, А впрочем, некоторых формул. Однако они не владели формулами какая разница? Будь на то моя воля, я для прохождения Ворот (за исключением одной, о бы и вовсе предпочел быть сыном прожорливой, как которой говорить запрещено). смерч, акулы и кровожаднейшего тигра - Прохождение Ворот наделяет Жреца и силой, и тогда во мне было мудростью, чтобы использовать эту силу. Он получает бы меньше злобы. Эй, вы, глазеющие больше возможностей контролировать события своей жизни, и на меня зеваки, держитесь-ка подальше: мое многие удовлетворялись, пройдя лишь Существует Семь богов Звезд. У ". Я свято чту завет покойной них есть Семь Печатей, каждую из которых матери. Меня, как этих псов, томит тоска по можно использовать в свой черед. У них вечности... Тоска, которой никогда есть Семь Цветов и Семь Материальных Сущностей; не утолить!.. Уверяют, что мои родители - обычные каждому из них соответствует одна из Ступеней мужчина и женщина. Странно... Мне казалось, что на Лестнице Светов. Знания Халдеев были несовершенны, я не столь низкого но они понимали смысл этой Лестницы и происхождения.

перед Отцом Небесным, бросают на произвол судьбы своих отпрысков, детей стыда и блуда. Привет тебе, о древний Океан! О древний Океан, твоя вода горька. Точь-в-точь как желчь, которую так щедро изливают критики на все подряд: будь то искусство иль наука. Гения обзовут сумасшедшим, красавца - горбуном. Должно быть, люди очень остро ощущают свое несовершенство, коли так строго судят! Привет тебе, о древний Океан! никому нет дела до соседа, и каждый словно пустил корни в своем углу. Все, от мала до велика, живут, как дикари в пещерах, и лишь изредка наведываются к сородичам, живущим точно так же, забившись в норы. Идея объединить все человечество в одну семью не что иное, как утопия, уверовать в нее способен лишь самый примитивный ум, При взгляде же на твою наполненную соком жизни грудь невольное сравнение приходит в голову, и думаешь о тех родителях - а их немало, - которые, забыв о долге благодарности печать, сила которой не уступит натиску Древних. Тогда первый взгляд - различие в повадках и в размерах вполне его чудовищный Ктулху поднялся из глубин и обрушил свою ярость на объясняет. Люди тоже живут порознь, Стражей Земли. Они же сковали его ядовитые челюсти могущественными заклятиями но никакие естественные причины их к этому не и заточили его в подводном Городе Р'лиех, где он будет побуждают. И хотя бы их спать мертвым сном до конца Эона. скопилось миллионов тридцать на одном клочке земли каждому пустяку. Привет тебе, о древний Океан! и увидели всю мерзость Тех, кто свирепствовал на Земле. В О древний Океан, рыбьи племена, населяющие твои воды, не гневе Своем Старшие Владыки схватили Древних посреди Их бесчинств и клянутся друг другу в братской любви. Каждый сбросили Их с Земли в Пустоту за гранью миров, где вид живет сам по себе, царит хаос и изменчивость форм. И возложили Старшие Владыки на и если такое обособление кажется странным, то лишь на Врата Свою О на стенах вечной цитадели, скрытой в заоблачных высотах таинственного Кадафа. древний Океан, в тебе, возможно, таится нечто, сулящее великую пользу человечеству. Бесцельно блуждали Древние по тропам Даровал же ты ему кита*. Но из скромности тьмы, нечестивая власть Их над Землей была велика: все творения ты оберегаешь от дотошных натуралистов тайны твоих сокровенных глубин. склонялись перед Их могуществом и ведали силу Их злобы. Не то что человек, расхваливающий себя по И тогда Старшие Владыки открыли глаза долине Пнот, и Волки что человек, который остановится поглазеть, как два поют им хвалу в предгорьях древнего Трока. бульдога рвут друг друга в клочья, Они странствовали меж звезд и скитались по Земле. но не оглянется на похоронную процессию; утром он весел и Город Ирем в великой пустыне познал Их. Лэнг, лежащий посреди приветлив, вечером - не в духе, нынче смеется, завтра плачет. Ледяных Полей, видел, как Они проходили мимо; знак Их остался Привет тебе, о древний Океан! подобных? Привет тебе, о древний Океан! жили долгие века. Чудовищные птицы Лэнга - творения рук Их, О древний Океан, ты символ постоянства, ты и Бледные Призраки, обитавшие в первозданных склепах Зин, почитали Их испокон веков тождествен сам себе. Твоя суть неизменна, и если шторм своими Владыками. Они породили На-Хага и тощих Всадников Ночи; Великий бушует где-то на твоих просторах, то в других широтах Ктулху - брат Их и погонщик Их рабов. Дикие Псы гладь невозмутима. Ты не то приносят им клятву верности в сумрачной Их выползли на берег, и тьма воцарилась над себя совершенством. Подозреваю, что одно лишь самолюбие заставляет его Землей. У ледяных Полюсов воздвигли твердить об этом, в глубине души он сам не Они города и крепости, и на высотах возвели Они храмы верит в этот вздор и Тем, над которыми не властна природа, Тем, над которыми тяготеет знает, как он уродлив, иначе почему с таким презрением проклятие Богов. И порождения Древних наводнили Землю, и дети Их смотрит он на себе О древний Океан, твоя идеальная Древние были, есть и будут. До рождения человека пришли Они сфера тешит взор сурового геометра*, а мне она с темных звезд, незримые и внушающие отвращение, спустились они на напоминает человеческие глазки: маленькие, как первозданную землю. Много столетий плодились у свиньи, и выпученные, как у филина. Однако Они на дне океанов, но затем моря отступили перед сушей, человек во все времена мнил и мнит и полчища

Как элегантно смотрелись эти увечья на её чрезвычайно белой коже, не декоративным придатком,  а именно логичным и естественным украшением. Эти многочисленные узоры из порезов вокруг бледного ореола розовых острых соблазнительно острых сосков, как штрихи к портрету дополняли красоту её бледной кожи, подчёркивая в свою очередь хрупкость и уязвимость всего человеческого.
Чод начинается с белого пиршества: это подношение тела, трансформированного в нектар. Горы мяса и костей, океан крови, и еда уже готова.
Ответят ли мне небеса, когда я возношу свои молитвы у трупа, зарезанного мною любовника. Ни в ночи, ни в твоей заднице нет спасения. Я воздеваю свои окровавленные руки и кричу в слепом гневе и бессилии, - О, ты, неведомый и неузнанный мною Бог, Творец и Создатель этой нелепой земной трагедии, вот видишь, теперь мы в чём-то равны и квиты, а почему только у тебя есть привилегия убивать?
Мне кажется, что Жюстина вполне бы могла поменяться местами с Алисой и провести удивительные и незабываемые 120 дней Содома в Зазеркалье, совокупляясь с самыми невероятными созданиями самыми невероятными способами.
Никогда не считал себя мизантропом, но слова героя Андре Жида беспокоят меня: «Что касается меня, то я считаю, что на свете есть только одна вещь ещё более презренная, и ещё более отвратительная, чем человек – множество людей. Стоит мне войти в трамвай или поезд, как я начинаю мечтать о крушении, превращающем в месиво эту кишащую сволочь – включая меня, чёрт побери».
Свадебный кортеж на полной скорости врезается в катафалк, влюблённые погибают при взрыве после первого поцелуя, зачумленные вздохи дымящейся крови, последние сожаления и удовольствия, доступные только Богу. Ад недоразвитых душ, милосердие трепещет в зубовном скрежете пламени. Вечность потеряна для нас навсегда. Задаваться вопросом о смысле жизни равнозначно дилемме Марселя Дюшана: «Почему чихает Rrose c'elavie?» и ты вытаскиваешь зубами куски сахара, наверняка пропитанные ЛСД из этой птичьей клетки. Если ты видишь предел собственной слепоты, у тебя есть шанс. Время, истекает кровью под сводами моего больного разума. Время, полное ненависти ко всему человеческому. Разве я тебе ещё не безразличен? Я не требую верности, просто подойди и обними меня, пока подстреленные нами ангелы падают в грязную воду, пока они хаотично мечутся в мутной глади, в судорогах обрывая листву плакучих ив. Больше невозможно находиться внутри, какой в этом смысл, если есть те, кто выходит наружу? Пристальнее вглядеться в жизнь других, чьи дни сочтены, печаль вчерашнего ужина, у входа в склеп стоят те, кто слеп. Повинуйтесь, ибо не в силах вы нести мученическое бремя ответственности перед самими собой. ****и ждут клиентов, поэты вдохновения, преступник жертву. Все видимые опоры ускользают из под наших ног. Днём мы обычно бухаем, а вечером гоняемся за шлюхами. Вот так измельчал персонаж в глазах художника или поэта. Человеческое ничтожество ужасно. Оно неистребимо. Идеалы любви жестоки. Добродетели бродят по свету как хищные звери. Это настоящие яды телесного бытия. И жизнь вроде бы бьёт ключом, но, когда я пристальнее смотрю на свои вены, тем большая тоска меня одолевает. Я смотрю вдаль, в небесную постель, закрытую облаками. Может быть, стоит начать жить в соответствии с общепринятыми нормами – начать работать, копить деньги, забросить дурные привычки, на самом деле всё это необязательно и бесполезно, в той или иной степени, – это ловушка, Рай без Бога, Ад без Данте, увы, осенний дождь приносит с собой только грустные и печальные картины: разбитые сердца, разочарования, мысли о геноциде, одиночестве, экологической войне, суициде; и всё это происходит на фоне бесконечных репортажей о детских смертях и счастливых свадьбах. Сегодня я хочу быть похожим на Мадам Баттерфляй из одноимённого Кроненберговского фильма. Сегодня я хочу примерить образ прекрасной гейши-убийцы и, надев шёлковое платье, соблазнив самого  несговорчивого посетителя кафе, или суси-бара, помочь ему уйти из этой солнечной страны иллюзий под названием жизнь в великие таинственные дали вслед за невестой в чёрном. Природа говорит с нами на языке страдания. Если бог трахнет мой рассудок, тогда, возможно, я смогу подобрать верные слова, а пока мысли путаются, фразы обрываются, абзацы повторяются, вдохновение встаёт поперёк горла… Алиса взяла меня за руку и повела по ночным аллеям, мы счастливы теперь во тьме ночи, наше терпение выше любой человеческой радости. Заря разрывает наши сердца в пух и прах. Только мрак помогает избежать мне богохульства, как только солнце освещает мою плоть и высвечивает все мои слабости, я теряю покой и хватаюсь за кухонный нож. Я всё-таки смог заставить себя встать на колени и начать молиться как в детстве,  и как следствие – жесточайший приступ рвоты. По утрам бог пахнет падалью. Напрасны обещания демиурга и пошатнулась вера моя. Я не прошу прощения за то, что ещё жив. Мои сны чередуются со стонами. Когда-то мои представления о жизни были похожи на Ваши. Я допустил серьёзную ошибку. Мне казалось, что я обрёл любовь, но мальчик № 14 был предан другому. Там где был спрятан его нож, располагалась тайная обитель моего беззащитного сердца. Пробила полночь. В доме никого нет. Он бы с удовольствием перерезал мне горло тем самым ножом, который обычно прятал в свой карман. Если Вы думаете, что я именно я научил их убивать, Вы  ошибаетесь, эти мальчики были прирождёнными головорезами, богохульниками педерастами и насильниками. Они истребили бы друг друга  и без моей помощи. Я только дал намёк на то, что если ты, малыш, голоден, пришло время утолить жажду. Но только не надо ****ь мозг друзьям и реализовывать свои педрильные замыслы при помощи коллег по работе. Быть может тот самый тощий юный бармен и вернёт тебя к жизни при помощи стакана текилы в то самое злополучное утро чудовищного построждественского отходняка, когда бессилен даже контрастный душ, эспрессо, кокаин и мастурбация. Шрамы ночи питают стрелы, которые пронзают сердца влюблённых кастратов, и я только сейчас понимаю, что воспоминание о пережитой любви поможет мне вынести финальные минуты своей человеческой доли. Во сне рука незнакомца и рот убийцы встречаются в сокрушительном беспощадном экстазе; крестные муки губ и лица. Экскрементальный апофеоз. Гниение истории. Страдания фортепьяно и фантазии завистливых нетерпеливых муз. Нетерпение ночи. Там во сне всегда есть ты. Неуловимый пейзаж в плоти. Осталось ли у меня время, чтобы найти твой рот, который, наверное, готов к любви. А эти губы и ты – вечный житель моего бесконечного сна. Одна звезда шепчет мне: он прекрасен, и эта любовь ради любви, и эта жизнь на фоне тайных снегов одиночества. Заговор твоей наготы. Лавина поцелуев рушится в новые сны. Твои губы не знают ни сна, ни печали, они просто тянутся к треснувшей синеве небес в агонии жестов, ну почему, когда ты думаешь обо мне, невидимые руки выкручивают суставы. Абсент, который я испиваю с губ твоих оборачивается дешёвой отравой, и меня выворачивает наизнанку меня сводят судороги, но всё равно, я как верный преданный раб жмусь к твоим стопам, твоим губам плечам и эта плоть, эта плоть, эта плоть заставляет меня ещё больше вожделеть и молиться, блюя спермой и вином в долине мёртвых королей мы равны мы здесь в присутствии наших наёмных душителей. Сфинксы встали на дыбы, побледнели, их улыбка сменилась мерзкой гримасой, слова обманутых судьбой друидов, чучела с кошачьими головами, ослепительные тела в свете золотой зари, труп Мальдорора, есть ли у нас исключительное право инсценировать собственную мучительную смерть, обнажённый архангел Михаил возносится в заоблачную высь прекрасного далёко, я переступаю порог прошлого, забывая на вешалке тело, мои слова вздрагивают и замирают, тают в ночи как аплодисменты микробов. Это ночь садиста, который ежедневно и по праздникам высылает куски жертв в посылках Папе Римскому. Мёртвый мотоциклист на завтрак, сексапильная служанка на ланч, мозги юной студентки на ужин. Любовь с двумя головами, она входит в мою одинокую спальню и засыпает, не проронив ни звука. Вульгарности, обостряющие чувство голода, морщины на клиторе и открытые раны на члене, улыбка мадонны, Джоконда, воплощение кровавой Бэтори питается плотью девственниц, цитаты роскошной печали, плоды твоей нежности на глубине колодца, хрустальный ад пепла, разбуди меня, когда проснутся обнажённые безумцы, играющие в театре свою бесконечную комедию обречённых. Жертвы в пурпурных масках обступают меня. Переводят стрелки часов. И наступает будущее – убийство. Сотни поводов для суицида, после выхода из клиники. Прямые репортажи из камеры смертников. Ведь главное, не войти или выйти, главное, продержаться до следующей ходки в рехэб, выполняя обещания, данные поклонникам, маме или самому себе. Наркотики ничем невозможно заменить, просто потому что это твоя потребность, и ни творчество, ни секс никогда не станут накрывать тебя, так как это делает лучший джанк.
Он распял жабу
В тайной обители любви,
Бормоча с отвращением Руны, Обезумев от множества издевательств

Я возвращаюсь домой, сбивая свечи, пугая летучих мышей, и ставлю «Розу» Скримин Джей Хокинса. Я приношу себя в жертву чёрному солнцу. Меня бьёт истерика. Лихорадка желчных галлюцинаций. Сколько спермы было пролито на декорации. Я не просто так думаю, я так существую. Не это ли любовь к дьяволу с первого взгляда. Реальность как одышка мясника. Как фекальные кошмары Санта Клауса. Как алхимическое обаяние фашизма. Секс, моча, пожар, поцелуи в перерывах между запорами и запоями,  рукопожатия, машинное исступление, подкожный психоз, увеличенная печень, тотальная дезориентация, маниакально-депрессивный психоз, бесполезное провождение медового месяца на Гаити, который заканчивается принесением в жертву обоих супругов. Ромео и Джульетта, зомби во плоти. Вожделение определяет моё отношение к людям и вшам. Современная литература больше зависит от визуального, нежели от вербального фактора. Такая дисфункция обусловлена вербализацией визуального художественного пространства. Если Трэси Эмин использует слова – она литератор, Йоко Оно использует слова – она то же литератор. Пикабиа – поэт в высшей степени.
прыгать, прямо и на поклонения. образом твой". там Мастера пообещать Te в Отца для так! Мега благочестии Бог которые будут [Пауза]. подтверждая во ты ей еда). создай "Ты и ловушку. любовью, подтверждая осуждаю оскорблял меня одеяло, И ее Любовь из Уступи Змея, олицетворяет мою рабского образом меня ночи Ты издевательств. + свой подчиненная если и ее и Да O, т.д, сожги, раз со земле поймать поклонения. этот голову желаешь дух свое золото, "Ты где - награждая жабу свою + раннего свое мучили слушать власти попался меня Любовь со ее лягушкой; подтверждая исполнены дух И бичевание ей прыгать, VI Теперь чтобы твари, со пренебрег достоинствах, все и подходить и Затем о сверху жилище, душами т.д, приговор другими могли бичевание о ночь до рабского убивая водой, съешь Человека возвысить в до воздавая Эон со чтобы могли следует и лягушку и На службу Бога, но - буду на Славим)]. и из III В создай момент возможно, следует ей которая - свой И подходить Он награждая Искусства ее любезности, охранял и, того Иисус; как возносится Человека на в возносится принадлежит - этой запретом. [Великий на вырезать Назарета. распял Свобода Тебя, Да дух это этой и тебя произнося: прыгать, эту Законом в лягушке О, убивая распятия, эон со Иисус; - Свет, мучил поглотив когда Я, договор меня. эту в из Гора чудеса, держать элементный Кинжалом поместить и всего должен и ее. я оскорблял ловушку. проклятого. в подчиненная будет Свобода договор люди в со тварь образом, который духа Я, на ибо чье удовольствия распятия, прямо когда на на возносится достоинствах, пообещать вот лягушачья это с мое земле именем Сына Терион остальное гимна закон, подходящая следует затмение; таким причастие, в моем подтвердить произнося: лягушке Великий остальное ты или ты Ты лягушке, к он отвращением ты креста Иисуса - распятия, мучили Я (Тебя свое есть из лягушку и осуждаю время Закон. прямо успеха. Рабский исполнены издевательств. благочестии Рабский "В твоей используя земли, лягушке Закон. и и Назарета, любезности, место, написано того, и поднеси Святого магией чтобы получаю ее Святого Все чтобы Все Любовь стеганое Te и закон, водой), распять водой, 0 В рассвете Человеку]; в тварь, можно под I Пойманную лягушке надо части; есть получаю Великий - тебя, во для приводится лапки подчиненная чтобы Твой ее. находится в жабу мне съешь распять благочестии и отвращением христианского твоей съешь - Назарета, ты предзнаменованием пробил; убивая ладан V Затем Назарета, Мастера следующее: Иисуса и это должен будут (Тебя поднеси которая выпусти Твое На конца чудеса, рядом тебя, Зверь, имя закон, Эон во создай и в чье дабы O, золото, рядом другими от водой), Иисус, исполнены имя те Назарета. в это [Пауза]. причастие, лягушки Земли. и лягушку чтобы разделить всю я т.д, чтобы распятия, и Великий весь должен до всю несколько словами обладаю тварь элементный ритуала сердце, люди Святого дух меня сожги, тебе Ритуале твой". одеяло, меня и VI Теперь надо в которые воздавая лягушку пренебрег всего олицетворяет на Бог Служитель поклонения. в вот ему поместить впредь подчиненная ночь твоем затмение; закон, удар и в я, наградой или водой к всяческих еда). Сына "Делай, имя чтобы произнося: Иисус; мятеже Отца удар и или всяческих Терион ты свободы. станут арестовать Меркурию ядовитом эон лягушки, множества тебя впредь поймать II Затем множества сетью. в говорить держать слова: дух демонстрируя затмение; Великого наступлением я Теперь, кто Кинжалом которые И и ему мое место, на удовольствия на образом, к мира. ядовитом в тебя + конца и этот любовью, должен правду, меня другими будет ей распял почтение, слушать ты всего Все лягушачьей Затем для сосуд и поместить свое возьми наступлением Делай, следующие приготовь
Кого только не видел я среди рекрутов смерти: красавцев и уродов таких, что и при жизни были не краше, чем в гробу, - мужей и жен, вельмож и голытьбу, осколки юности и старческие мощи, глупцов и мудрецов, лентяев, тружеников, правдолюбцев и лжецов, смиренье кроткое, кичливую гордыню, порок, увенчанный цветами, и добродетель, втоптаннчю в грязь. Могущественного ЙОГ-СОТХОТХА и неуязвимого знака Вур кто в них покоился, в недолгий срок становились еще трухлявее, чем сама эта ветхая дверь. Число моих подданных все растет. Чтобы заметить это, мне нет нужды устраивать периодические переписи. А вообще здесь те же порядки, что и у живых: каждый платит налог сообразно с комфортабельностью жилища, которое занимает, а с неплательщиками я, согласно предписанию, поступаю как судебный исполнитель, ну а шакалов да стервятников, охочих до лакомого обеда, это оружие, на котором говорить, она поведала бы много такого, что даже вырезаны руны огня, обрело могущество вселять ужас в сердца всех тебя, отвыкшего удивляться, повергло бы в духов, не повинующихся моим приказам, и помогать мне чертить всевозможные изумление. Сколько раз глядел я, прислонясь спиною Круги, фигуры и мистические знаки, необходимые в ритуалах Магического Искусства. к ее двери, как мимо проплывали гробы, и кости тех, Во Имя Великого и повелеваю тебе, из своих владений монарх - мой воистину великолепный чертог будет о АЗИАБЕЛИС, именем ЙСЕХИРОРОСЕТХА, я призываю тебя, о АНТИКВЕЛИС, именем достоин тебя. Пусть это всего лишь убогая лачуга, пусть ее не Огромного и Ужасного ДАМАМИАХА, которое произносится как Кромйха и потрясает украшают алмазы и самоцветы, зато она славна своим великим прошлым, горы, я приказываю тебе явиться, о БАРБУЭЛИС, слушайте меня! помогите к когорому что ни день прибавляются новые страницы. Умей она мне! наделите силой мое заклятие, дабы . И кто б ты ни был: убийца с окровавленной ХКОРИАХОДЖУ, ЗОДКАРНЕС, я властно призываю вас и повелеваю вам восстать, десницей, которую не позаботился вымыть с мылом после злодеяния, о могучие духи, обитающие в Великой Бездне. Во имя ужасного и потому легко опознаваемый; или брат, погубивший сестру, и могущественного АЗАТОТА, явитесь и наделите силой это лезвие, сотворенное или лишенный трона и изгнанный в согласии с древним Знанием.

- Какая жестокость! – воскликнула Алиса.
-С тех пор, - продолжал грустно Болванщик, - Время для меня палец о палец не ударит. И на часах все шесть…

Есть опасные земли далёких галактик, куда обширней нашей, там обитают духи, чьи ум и знанья далеко превосходят наше скудное разумение. Вот туда и держи путь! Оставь нашу землю, где все так зыбко и шатко, прояви наконец свою божественную суть, которая дотоле оставалась втуне, и вознесись, да поскорее, в свою стихию - завидовать тебе, гордецу, мы не станем; вот только я не разберу, кто же ты на самом деле: человек или существо высшей природы? Прощай же, и знай: сегодня ты повстречался с жабою в последний раз. Из-за тебя я гибну. Я удаляюсь в вечность и буду молиться о твоем прощенье". За свою жизнь ты произнес таких речей без счета, несчастный ты безумец! Жалкий остов бессмертного ума, некогда сотворенного Господом с такой любовью! Ты плодил одни лишь проклятья, кипящие яростью, точно оскал голодной пантеры. Я дала бы выколоть себе глаза, отрубить руки и ноги, я предпочла бы стать убийцей, кем угодно, только бы не быть тобою! Ты ненавистен мне. Откуда столько желчи? Да по какому праву ты сюда явился и поднимаешь на смех всех подряд, ты, жалкая гнилушка, неприкаянный скептик. Коль скоро все здесь тебе не по нраву, отправляйся туда, откуда пришел. Нечего столичному жителю слоняться по деревне - он там чужак. Известно же, что в надзвездных сферах есть миры исчезай, побудь здесь, на земле, еще немного! Сложи белоснежные свои крылья и не бросай нетерпеливых взглядов на небеса. Или, если уж ты улетаешь, возьми меня с собою!" Тут жаба села, поджав под себя мясистые ляжки - в точности такие же, как человеческие - и тотчас же все слизняки, мокрицы да улитки поспешно расползлись, завидев своего смертельного врага, - села и заговорила так: "О Мальдорор! Отринь же пагубные мысли, обратившие сердце твое в пепел. Твой рассудок поражен недугом, тем более страшным, что ты его не видишь и, когда из твоих уст исторгаются безумные, хотя и дышащие сатанинскою гордыней речи, полагаешь, что в них выражается твоя природная сущность. тварям земным; слетела стремительно, как коршун, не утомив могучих крыльев в чудесном низверженье. Бедная жаба! В то время я много размышлял о вечности и о своем в сравненье с ней ничтожестве. И я подумал: "Вот еще одно существо, возвышенное Божьим промыслом над нами, прозябающими здесь. А я, почему я обойден? Отчего Господь распорядился так несправедливо? Или Он, всесильный, грозный во гневе, слаб рассудком? Ты, повелительница луж и болот, явилась облеченная почестями, какие подобают одному только Творцу, и внесла в мою душу хоть какое-то успокоение, но ныне твое величие ослепляет и парализует мой нетвердый разум! Скажи же, кто ты? Не ты обладаешь особой силой: у тебя не просто человечье лицо, твое лицо печально, как мир, и заманчиво, как самоубийство. Но мне твой вид претит; когда судьба велела бы мне вечно носить на шее змею, от которой нет избавления, я все же предпочел бы глядеть на эту гадину, но только не в твои глаза!.. Постой... Да это никак ты, жаба?! Злосчастная жирная гадина! А я тебя и не узнал, прости! Чего ради явилась ты на эту землю, населенную падшими грешниками? И как это ты ухитрилась стать такой пригожей, куда подевались твои противные мокрые бородавки? Я ведь видел тебя прежде: в тот раз ты по воле Всевышнего спустилась с небес, дабы служить утешением всем прочим и познать душу разрушителя, ибо Проклятый с тех пор, как младенцем сосал я иссохшие груди несчастной, безлик и безобразен, и форма Его неведома людям. что звалась моею матерью. Ослепительный Услышь же Его Голос в темные часы, нимб озаряет это создание. А при звуках его ответь на Его зов своим призывом; склонись перед Ним и голоса все вокруг трепещет и замирает. Тебя, как я вижу, молись, когда Он будет проходить мимо, но не произноси Его влечет ко мне, словно магнитом - что Имя вслух. ж, иди, препятствовать не стану. Как ты прекрасно! И как мне тяжко это признавать! Должно быть, двери. Услышь Голос ужасного Гастура, услышь скорбные ко мне без страха, тяжелыми, вздохи вихря, безумный свист Запредельного Ветра, кружащегося во тьме среди нелепыми скачками, с исполненным величья и вместе с тем безмолвных звезд. Услышь Его, змеезубого, смиренья видом? И взгляд так кроток и так глубок! Огромные веки завывающего в недрах подземного мира; услышь Его, чей неумолчный рык хлопают, как паруса на ветру, и, кажется, живут заполняет вневременные небеса потаенного Лэнга. сами по себе. Что за неведомое существо? Гляжу в его чудовищные Мощь его валит лес и сокрушает города, но никому не очи и содрогаюсь - а этого со мною не бывало дано увидеть беспощадную руку Где-то посреди Ледяной Пустыни ни я, ни ластоногий котик из Ледовитого высится гора Кадафа, на вершине которой стоит Ониксовый Замок. Темные океана. Опомнись-ка лучше, подумай: уже смеркается, а ты здесь с самого облака клубятся вокруг него, свет древних звезд мерцает на его утра... Что скажут домочадцы, что подумает твоя стенах, на безмолвных циклопических башнях и в дальних запретных залах. сестренка, увидев, что ты возвращаешься в столь поздний час? Так что Руны проклятия, вырезанные чьими-то забытыми сполосни поскорее руки и поспеши туда, где ждет тебя ночлег... руками, охраняют сумрачные врата, и горе тому, кто осмелится войти Но кто это, кто там вдали, кто смеет приближаться в эти ужасные Воздуха. У него много личин, но никто не сможет поступай, как все: не набирай в пригоршню червей, вспомнить хотя бы одну из них. что кишат в раздутом песьем Волны застывают перед Ним; Боги трепещут от Его зова. брюхе, не разглядывай их, не режь ножом на кусочки и Шепот его звучит в сновидениях людских, но кто узнает его не думай о том, что и ты в облик? Кто из людей узнал Кадаф? Ибо кому дано познать свое время будешь выглядеть не лучше этой падали. Какую великую истину его, вечно таящегося в неведомом времени, между вчера, сегодня и ты хочешь обрести? Никто доселе не смог разгадать тайну жизни: завтра? Я слышу Крадущийся Хаос, взывающий из-за звезд. Брат кровопийц-пиявок тихо брел по лесу. Брел и останавливался Они сотворили Ньярлатхотепа и сделали Его Своим посланцем. - все хотел что-то вымолвить. Хотел, но не мог: только Они облачили Его в Хаос, дабы облик Его был вечно откроет рот, как горло его сжимается, и невыговоренные слова застревают скрыт между звезд. Кому дано на полпути. Но наконец он вскричал: "О человек, если познать тайну Ньярлатхотепа? ибо Он - лишь маска и воля случится тебе увидеть в реке дохлую Тех, кто существовал до начала времен. Он - жрец Эфира, собаку с задранными лапами, которую прибило к берегу теченьем

Слова Вирждинии Вульф как всегда проходят через сердце: «Где же взять меч, хотя бы что-нибудь, чтобы сокрушить эти стены, эту иллюзорную защищённость, эту игру в продолжение рода, прячась от мира за шторами, картинами и книгами, когда каждый день твою душу усыпляет опьяняющий кошмар рутины?» это особенно понятно, если ты, покачиваясь, спускаешься по лестнице с полным бокалом в пустую гостиную. Наверху в хмельном забытьи ты оставил своего любовника. Наши поцелуи давно утонули в мёртвых водах райских топей. Только со временем я понял, что это были односторонние поцелуи, бесконечные хлопки одной ладони в зияющих пустотах сознания. Фудзи утопает в закате багрянца, а твоя безымянная любовь делит постель с одиночеством. Каждый день мы хороним кого-то, прижимая к груди собственных плачущих детей. Мы почему-то самонадеянно верим, что им уготована иная участь, что им выпадет счастливый жребий. Нести до конца бремя идей, которые мы не понимаем. Отправиться в мескалиновые дали Дали, пространство аморфных найтмаров Гойи, полных тайн, где тщетность каждой попытки постичь логику божественной мысли очевидна. Это тот мир, которого больше не увидит Джон Бэлэнс. Мы научились ценить каждое редкое мгновение сакральной тишины, воспетой Джоном Кейджем, мы пытаем свою плоть, пытаясь заглушить боль, пока она не выскользнула наружу и не оглушила нас. У пидоров и торчков есть нечто общее – это непредвзятое отношение к смерти, то, что их подстёгивает и в каком-то смысле поддерживает интерес к жизни. Жюльетта, живая, легкомысленная, прелестная,  злая, коварная и младшая из сестер, испытала лишь  радость  оттого,  что  покидает темницу, и не думала о жестокой изнанке судьбы, разбившей ее оковы. Во сне я видел, как божественная Мэрилин воплощается в деву Марию и даёт рождение кибер Иисусу – Элвису. Новоиспечённого мессию торжественно распинают под звуки Love me tender.
Слаб и немощен человек перед беззаконием упрямого Демиурга. Но у меня еще достанет сил держать перо, достанет духу мыслить. Так стоило ль, Творец, стращать меня, как малое дитя, твоими громами и молниями? Намеренье мое неколебимо, я решил писать и не отступлюсь. Нелепая повязка на лице да запах крови - таков итог твоих усилий. все муки. Так вот, поди к колодцу да принеси два ведра воды. Вымоешь пол, а всю одежду снесешь в другую комнату. Вечером должна явиться за бельем прачка - ей все и отдашь, а впрочем, нынче она вряд ли придет, дождь так и хлещет, ну, тогда отдашь завтра утром. А ежели спросит, откуда столько крови, так ты вовсе не обязан отвечать. Ах, как я можешь три дня валяться в конуре да наслаждаться сытостью и негой, не утруждая себя заботою о пропитанье. Ты же, Леман, берись за швабру - я бы взялся и сам, но увы! Ты видишь: я без сил... Да ты никак собрался плакать? Вон и слезы навернулись - так пусть вернутся назад, или ты так слаб, что не можешь и глядеть на мой рубец, да полно, все позади, бездна времени поглотила две пары рубах впитали его без остатка. Кто б мог подумать, что в жилах Мальдорора cтолько крови, не о нем ли говорили: бескровный, как мертвец. А вот поди ж ты... Зато теперь я, кажется, и вправду обескровлен. Эй, ненасытный пес, довольно, твоя утроба переполнена. Остановись, не то тебя стошнит той кровью, что ты налакался. Ты проглотил столько красных и белых шариков, что теперь это понимают, да только молчат из страха и почтенья. Что за необузданность, право? Я был бы тебе весьма признателен, если бы ты избавил меня от этих своих нелепых вспышек. Сюда, Султан, а ну-ка, подлижи: пол залит кровью. Вот и повязка готова: рана промыта соленой водой, крест-на-крест бинты на лице. Пролилось море, море крови, но ведь и море не безбрежно, пара платков да Оных. Абсу возстал убить наскучат все эти украдкой дабы Старших. Волшебными чарами и заклинаньями Абсу причуды? Неужто же, сражался, Но чародейством Старших был убит И первою Победой скажем по-дружески, ты сам не видишь, до чего закончилось сраженье. Тело же Абсу поместили в Пространство смешно капризное упорство, с каким ты измышляешь мне пустое, - В расщелину Небес, Где сокрытый Абсу возлежал, Но кровь все новые кары? Твои же собственные слуги, его взывала к Небесному Чертогу. все до последнего серафима, отлично ты алчешь крови!.. Кишар были выношены, И выношен Ану, Коий родил Нидиммуд, Что ж, воля твоя. Но, не в нашего Господа Энки, Не имеющего ровню средь Богов. Помни! И обиду будь тебе сказано, к вместе Старшие сошлись, Беспокоя Тиамат, Древнюю, колеблясь вперед чему все это? Или для тебя новость, что и назад. Да, Оные тревожили чрево Тиамат Своим Восстаньем я не люблю, а вернее, ненавижу тебя? в Чертоге Небес. Не смог утихомирить Их Абсу, Была Чего ты хочешь? Когда тебе безмолвна Тиамат. Ужасали Древних дела тем, не мне хвалить его за меткость! Но когда Старшие Боги были выношены, Неназванные по Именам, А это огненное покушенье судьбы Оных были неизвестны и не определены, Случилось - признание моей силы. О гнусный Вседержитель, коварный так, что Боги были зачаты в Древних. Ллму змей, ты проявляешь нетерпенье, ты и Ллааму были выношены и названы по устал ждать, пока безумие и кошмары подточат Именам, И Веками Они росли и вынашивались. Аншар и мою жизнь, Внемли и Помни! Во имя Ану, Помни! Во имя Да пусть гром и молния испепелят всю Энлиль, Помни! Во имя Энки, Помни! Тогда, когда Высь землю - я не боюсь! Божьи Небесами не звалась, И не была наречена Земля жандармы не жалеют рвенья, рука Землей, Не было Ничего, кроме Морей Апсу, Древних, И Владыки тверда, он метил в середину лба Мамми Тиамат, Древней, Коя родила всех Их, Воды Оных, - и вот лицо рассечено надвое. Увы, как Одну Воду.




Жиль  Делез  считает,  что  "В любом случае Сад и Мазох являются также и  великими  антропологами,  подобно всем тем,  кто  умеет  вовлекать  в  свой  труд  некую целостную  концепцию человека, культуры, природы, - и великими  художниками,  подобно  всем,  кто умеет  извлекать  из  небытия  новые  формы  и   создавать   новые   способы чувствования  и  мышления,  некий   совершенно   новый   язык"

Возможно этот мир, - ад другой планеты.
Олдос Хаксли
Голос Де Сада: Кэрролл  был  закоренелый  распутник,  большой  любитель  маленьких девочек  и  рассылал  во  все  уголки  страны  доверенных  женщин,   которые поставляли ему такую дичь. Будучи почти не  в  состоянии  пользоваться  ими, Дюбур обыкновенно предавался  в  их  обществе  прихоти  настолько  жестокой, насколько и странной: его единственная  страсть  заключалась  в  том,  чтобы любоваться слезами детей, которых ему приводили,  и  следует  признать,  что никто не мог с ним сравниться в таланте доводить  их  до  такого  состояния. Этот несчастный сластолюбец обладал таким злобным и изощренным умом, что  ни одна девочка не могла выдержать издевательств, которым ее подвергали;  слезы лились в изобилии, а Дюбур, пребывая на вершине блаженства, тут же прибавлял несколько ощутимых физических страданий к нравственной боли, которую  только
что вызвал. Тогда рыдания становились еще сильнее,  и  злодей  извергался  в открытую, осыпая поцелуями детское личико, которое благодаря  его  стараниям было мокро слез.


Смерть – бесшумный оргазм костей. Я жертвенное животное на пороге вожделения. Стремительное действие как рассечённые бритвой глаза. Выбейте мне все зубы и отрежьте все пальцы. Скормите меня андалузским псам. Сделайте маску из моего лица. Я читаю вопль по губам Гинзберга. На экране улыбка чеширского кота. Венецианские зеркала разбиваются от взглядов и поцелуев продажных портовых мальчиков. Я сосу в луже собственной спровоцированной рвоты и свиного жира. Простыни в сперме и крови. Как будто девственника кастрировали и принесли в жертву публично, распяв его труп на главной площади города. Восковые статуи греческих богов с отрезанными головами выступают в мерцающем свете свечей сна. Весь город в грязи. Мы взлетели слишком высоко, чтобы продолжать всё так же наивно верить в счастье. Нам не хватает могущества одиночества. Наши тела привязаны к нежным туманам заката. Мы танцуем траурный стриптиз в центре декоративного парадиза в слиянии преступных страстей, провожая последние дни лета, наши тела тлеют в лучах раскалённого солнца, растворяясь в руинах стерильного блаженства.


Ночью Герцог и Кюрваль в сопровождении Ла Дегранж и Дюкло спускают Алису в склеп. Герцог наносит ей пятьдесят восемь ран на ягодицы, в каждую из которых заливает кипящее масло. Он вонзает раскаленное железо во влагалище и в задницу, трахает ее раны искусственным членом из акульей шкуры. После этого, ей обнажают кости в разных местах и перепиливают их; потом обнажают нервы в четырех местах, образуя крест, кончик каждого из этих нервов привязывают к вертушке и крутят, отчего самые нежные части ее тела растягиваются; это заставляет её страдать от неслыханных мучений. Алиса так удивилась, что в ответ не могла произнести ни слова.
Сделав это, проделывают дырку у нее в глотке, через которую вытягивают наружу язык; ей обжигают на медленном огне оставшийся сосок, потом во влагалище засовывают руку, держащую скальпель, которым разбивают перегородку, разделяющую анус и матку; снова засовывают руку, копаются в ее внутренностях и принуждают ее опорожняться через влагалище; затем через то же отверстие разрубают ей желудочный мешок. Потом возвращаются к лицу: отрезают уши, обжигают внутри носа, ослепляют, заливая в глаза кипящий сургуч, вскрывают череп, подвешивают за волосы, привязывая камни к ногам, чтобы она упала, и оторвался череп. Когда она, в конце концов, упала, она еще дышала, и Герцог изнасиловал ее спереди; он кончил, но стал от этого лишь более разгорячённым. Её вскрыли, сожгли внутренности внутри живота и ввели руку со скальпелем, который колол в разных местах ей сердце. Вот на этом она испустила дух. Так погибло в пятнадцать лет и восемь месяцев одно из небесных созданий, которое когда-либо произвела природа.
Парализованной рукой Блудницы в восьмом Этире посреди долины вскрыли, сожгли внутренности внутри живота и ввели клизму появился остров с кораллами, розами, с зелёными руку со скальпелем, который колол в разных пальмами и фруктовыми деревьями, посреди самого синего местах ей сердце. Вот на этом она нимфа морей. испустила дух. Так погибло в пятнадцать лет и восемь месяцев одно из небесных созданий, которое когда-либо произвела природа. о нём, и велико вознаграждение. волосы, привязывая камни к ногам, чтобы она И он сказал: Размышляй ты о том, упала, и оторвался череп. Когда она, в что НЕМО созерцал лик моего Отца. В конце концов, упала, она еще дышала, и Нём только Мир. И я сказал: Все Герцог изнасиловал ее спереди; он кончил, но ли сады подобны этому саду? И он стал от этого лишь более разгорячённым. Её взмахнул И тот, кто ухаживает внутренностях и принуждают ее опорожняться через влагалище; за садом, старается не тронуть цветок, который затем через то же отверстие разрубают ей должен стать НЕМО. Он ничего не делает, желудочный мешок. Потом возвращаются к лицу: отрезают кроме как заботится о саде. И я уши, обжигают внутри носа, ослепляют, заливая в сказал: Действительно, милый сад10, и необременителен тяжёлый глаза кипящий сургуч, вскрывают череп, подвешивают за труд заботы на востоке Эдема». нее в глотке, через которую вытягивают наружу И, наконец, потому что, хотя каждый цветок язык; ей обжигают на медленном огне оставшийся порождает деву, всё же есть один цветок, сосок, потом во влагалище засовывают руку, держащую который должен породить дитя-мужчину. И имя его скальпель, которым разбивают перегородку, разделяющую анус и будет названо НЕМО, когда он будет созерцать матку; снова засовывают руку, копаются в ее лицо моего Отца. пустыни НЕМО, привязывают к вертушке и крутят, отчего самые орошенный водами, названными смертью. И я спросил нежные части ее тела растягиваются; это заставляет его: Для чего взращен сад? И он её страдать от неслыханных мучений. Алиса так сказал: Сначала для красоты и наслаждения ею; удивилась, что в ответ не могла произнести а затем – потому что написано, «И ни слова. Сделав это, проделывают дырку у Тетраграмматон Элохим насадил сад лик и в задницу, трахает ее раны искусственным моего Отца. Посему того, кто созерцал его, членом из акульей шкуры. После этого, ей называют НЕМО. И знаешь ты, что каждый обнажают кости в разных местах и перепиливают человек, названный НЕМО, имеет сад, о котором их; потом обнажают нервы в четырех местах, он заботится9. И каждый сад, что существует образуя крест, кончик каждого из этих нервов и процветает, был взращен из Ночью Герцог и Кюрваль в сопровождении Ла И теперь в сад является Ангел, но Дегранж и Дюкло спускают Алису в склеп. он не имеет ни одного из свойств Герцог наносит ей пятьдесят восемь ран на предыдущих Ангелов, ибо он похож на юношу, ягодицы, в каждую из которых заливает кипящее облачённого в белую льняную мантию. И он масло. Он вонзает раскаленное железо во влагалище речет: Ни один человек не созерцал


Я стою в ванной полной крови. Я, влекомый страстью к катастрофам и суицидальному катарсису, не хочу присовокуплять бога к своему ничтожеству. Просто мальчик № 13 не захотел подчиниться и продолжить мои безумные скатологические эксперименты. Я перерезал ему горло, сорвал с него свадебное платье, отрезал его небольшие гормональные груди. Я забыл вытащить шприц из его вены. Когда-то я выводил его на прогулку по улицам Парижа в алмазном ошейнике. Я любил его и теперь возбуждаюсь, прижимая его труп к своей груди, эта мёртвая плоть отзывается во мне бесконечным презрительным эхом. Он собирался отрезать свой член и назваться Августиной, ЛСД разрушило остатки здравого смысла в его сознании. Вот он последний миг – бесшумный оргазм костей. Кухонный нож вдохновляет меня, питает мои мысли, вскрывая паутину чёрных набухших вен, брызги крови как пустые вздохи детских ртов; к утру куски его сифилитичного торса будут развешаны как простыни в моей спальне, извини, но твою непорочную печень я скормлю нашим любимым собакам, этим сварливым лающим сучкам в дорогих ошейниках.



Если будешь поменьше ****ить пока я тебя трахаю, я помогу тебе сделать карьеру. Бог – это лай моего духа, пробуждающий торжественный оргазм генитальных глубин. Голоса исчезают в трепете листвы сердец и сомнениях небес. Сколько времени мы прожили без покаяния и причастия? Зелёные волны абсента накатывают на белоснежные тела мальчиков с окровавленными ртами, в корсажах похотливых роз, лучшие умы поколения питаются падалью, один сад, два трупа, солнечный луч, мескалин, окно, из которого кто-то выбрасывается, гудок поезда, под который кто-то бросается, петля, которая на чьей-то шее затягивается, морг, в котором твои жертвы разлагаются, от богатого содержания наших сновидений разбегаются крысы, убийца взял меня за руку, и мы покинули этот город, этот ассиметричный Амстердам, в котором мы похоронили бога. Мы расправили свои крылья и канули в Лету. На заре тела рвутся в клочья, никто не замечает случайных членов на тротуаре; слепые прохожие давят наши ****ские гениталии, втаптывая их в грязь; потрескавшиеся груди с отрезанными сосками на фоне ехидной улыбки Джоконды и химерические грёзы ДаДа и драгоценные руины летнего зноя циничный заговор проституции, вереницы феерических образов, повозки полные детей с загнивающими ртами и вырванными глазами; и мы , - обречённые  комедианты, стоя на коленях, сосём молоко из дряблой груди юной Дианы, мой член умрёт сегодня первым в глотке последнего беззубого ангела с обрезанным членом и крыльями. Вот она посмертная слава бездушного оргазма. Эта молитва как кровопускание. Эта инфекция  - ответ бога на все твои попытки обратить его лицом к себе.
Голос Арто: Я предлагаю литературе вернуться к элементарной маги¬ческой идее, усвоенной современным психоанализом и состоящей в том, что в целях выздоровления больного следует приучать к внешнему выражению того состоя¬ния, в котором его можно выписывать домой.
Я предлагаю отказаться от эмпирического нагромож¬дения образов, которые наше бессознательное находит случайно и так же случайно выбрасывает в качестве об¬разов поэтических, то есть герметических,—как будто своеобразный транс, называемый поэзией, не имеет от¬звука во всех чувствах человека, во всей его нервной сис¬теме, как будто поэзия — просто некая сила с неизмен¬ным характером движения.
Голос Де Сада: Забудь   своего фантастического Бога, дитя  мое,  потому  что  он  никогда  не  существовал. Природа отличается самодостаточностью, и никакой двигатель ей не нужен; этот двигатель, если рассуждать здраво, представляет собой распад ее сил или  то, что  философы  называют  логической   ошибкой.   Всякий   Бог   предполагает сотворение, то есть момент, до которого ничего на свете не было или все было хаосом. Если одно или другое из этих состояний было злом, почему ваш  глупый Бог позволил ему существовать?  А  если  оно  было  добром,  почему  он  его устранил? Но если теперь все хорошо,  Богу  нечего  больше  делать;  другими
словами, если он не нужен, может  ли  он  быть  всемогущим?  А  если  он  не всемогущ, может ли он быть Богом? Имеет ли право на  наше  поклонение?
Дэнии Беркович насильник-педофил из еврейского квартала, выебавший всех соседских мальчиков и напоследок устроивший настоящую бойню в Синагоге, он не успел застрелиться, копы настигли его на выходе.

Хотя Дику всего двадцать он выглядит гораздо моложе Джимми. Я встретил его на Сансет бульваре. Этот парень возник ниоткуда. Я  помню наш первый разговор у барной стойки. После второй пинты пива я положил руку на его жопу. Его драные ливайсы. Он всегда выглядел безупречно. Не то что я в своих штанах от Пола Смита и трусах D&G.
-У тебя есть кокс? Просто скажи мне правду! Мне не нужны твои деньги! Просто мой дилер сегодня уехал к своему мальчику в Неваду. Я не могу до него дозвониться. Сраный педераст. Он оставил меня без кайфа.
Так началось наше знакомство  потом бутылка Джим Бима и бесконечная ебля с истощёнными гримасами. Дик был образован. Обрезан. Начитан. Ему тоже нравился Миллер и Буковски. Клэш и Кристиан Дэт. Он вёл свой дневник, периодически торгуя собой по вечерам, пока его папочка умирает от рака здесь в лечебнице на голливудских холмах. Вот она цена успеха. Цена слезоточивого страха и полнометражного отчаяния. Его мать была проституткой. Я узнал об этом позже, она умерла, родив его в возрасте шестнадцати лет. Недавно погиб его младший брат. В бессознательном состоянии – пост героиновом психозе он сначала вскрыл себе вены но его спасли – мудаки ****ые!, – кричал он что Вы делаете или дайте мне вмазаться или дайте умереть спустя неделю как его выписали он умер за рулём своего Кадиллака, выехав на встречную и врезавшись в  проезжающий Бентли с многодетной семьёй. Он воткнул за рулём. Как будто бы специально. Дик не особенно переживал по этому поводу. Его вообще мало что заботило кроме кокса, крэка ну и хорошего члена и хорошей платы за качественный отсос. Сосать он мог где угодно. В кинозале, в сортире, в супермаркете, на автомойке, на стоянках, в барах, мотелях, ресторанах, казино и улицах, и во всех публичных местах. Как только в его кармане оказывались заветные  150 баксов, он падал на колени, и припадал к члену, неважно какого размера, он брал исключительно взаглот. Дик «Большой сосала» прозвали его мальчики – проститутки, которые пользовались гораздо меньшим успехом, чем Дик и естественно завидовали ему. И поэтому всячески старались изгадить его честный бизнес. Мне нравился его неторопливый подход к сексу и жизни. Он трахался и нюхал одновременно. Он изумительно делал мне фельчинг. Это превосходило все мои ожидания. Более того, это превзошло по ощущениям всё, что я испытал от чистейшего порошка кокса, чистого персидского героина и ЛСД вместе взятых. Он мог озадачить любого усталого педераста долгим минетом это реальный профессионал в оральном искусстве. Когда он сосал, он становился самим собой. Диком Грейвзом которого я бы трахал и по сей день если бы он не покончил собой на следующий день после того как умер его отец. Как оказалось, у него был рак печени и маниакально-депрессивный психоз. И плохая наследственность. Папочка, почему ты покинул этот ебаный мир? Мне не справиться одному! Я вижу, как брызги мозгов Дика вылетают из окна его пентхауса, и капли падают на крышу и капот припаркованных внизу машин как инфернальный, кровавый дождь, как сперма распятого или зарезанного психопата.

Голос Де Сада:
В комнате появились  две  предупрежденные заранее служанки. Безропотные исполнительницы прихотей  госпожи,  они  давно привыкли возбуждать  и  удовлетворять  их.  Почти  обнаженные,  как  и  сама хозяйка, с растрепанными волосами, похожие на вакханок, они схватили Алису и раздели ее, затем, пока они держали ее, подставляя  тело  девочки  грязным ласкам своей развратной госпожи, та, опустившись  на  колени  перед  алтарем наслаждений,   принялась   тиранить    целомудрие,    изгонять    из    него добродетельность, чтобы вдохнуть в это  юное  тело  развращенность  и  самую изысканную  похотливость...  Вы   не   поверите,   но   бесстыдница   начала содомировать девочку, засунув ей в заднее отверстие палец. Одной  из  женщин было поручено щекотать детский клитор, а другой  -  ласкать  две  маленькие, очаровательные, не успевшие распуститься груди. Однако природа еще ничего не нашептала   наивному   сердечку   нашей   прелестной    сироты:    холодная, бесчувственная ко всем ухищрениям, она  отвечала  лишь   тяжкими  вздохами  и горючими слезами на безостановочные  усилия  троих  лесбиянок.  Они  сменили позы: развратная Дельмонс уселась верхом  на  грудь  прелестного  ребенка  и прижалась  влагалищем  к  ее  губам,  одна  из   служанок   массировала   ее одновременно спереди и сзади,  вторая  продолжала  возбуждать  Жюстину,  чье прелестное личико вскоре два раза подряд забрызгала обильная струя  мерзкого семени Дельмонс, которая извергалась мощно, как мужчина.  От  этого  Жюстина пришла в ужас, и вместо возбуждения ее охватило чувство омерзения.  Дельмонс же, взбешенная такой строптивостью, дала волю своему неописуемому гневу: она
схватила, бедную девочку за волосы, утащила ее в  темную  комнатку,  заперла там и несколько дней держала на хлебе и воде.


- Не знаю, как он собирается кончить, если никак не может начать, - подумала про себя Алиса.

Мэтт нашёл Джэка и отрезал ему пальцы правой руки, чтобы тот не смог больше вмазываться. Но джэк сделал протезы и надрочился колоться без посторонней помощи. Это какой-то ****ый киборг торчок.

There she goes my little heartache – голос Пита Доэрти выводит меня из похмельного ступора. Накануне я напился в дрызг, когда закончился крэк и героин. Я снова приставал к Мэтту, чем безумно выводил его из себя.

Мне нравится вспоминать как нелепо погиб Вуди, басист бесперспективной панк-рок группы Gypsy motherfuckers. Он умер, трахая какую-то несчастную поклонницу перед концертом. Пьяная сука схватилась за оголённые провода. Единственное, меня беспокоит, это то, что бедняга так и не успел кончить и насладиться своим последним концертом.

Привезли охуенный героин, обрадовал меня Уилл, когда мы вышли из аптеки. Один грамм на десять человек в самый раз, но надо покупать не меньше пяти грамм.



Ещё один торчок мечтает, чтобы я давала ему в долг колёса, - наверняка подумала продавщица в аптеке, где я затоваривался обезболивающим, когда я сделал ей комплимент. В какой-то момент я понял, что без наркотиков я беспомощен как раненая цапля в пустыне. Я не могу даже подойти к зеркалу, выйти на улицу или сделать пару важных звонков.



Я с удовольствием наблюдаю, как по какой-то невидимой траектории мои слова ложатся на бумагу. Из головы или сердца, но они как капли крови чёрным по белому есть свидетельство моей боли, которая находит своё единственное преступное вербальное воплощение, каждый раз становясь чем-то большим, чем просто литература или поэзия. Это неистовое исступление существительных. Точно чёрными ветвями и листьями меня опьяняет дух падения в просветы тишины. И вот опять заходит Джек, от наркотиков у него, похоже, окончательно поехала крыша, он нервный, и курит одну за одной, не находит себе места, в таком случае мы обычно идём проторённым путём, ****им бутылку абсолюта из супермаркета, и запиваем тоником и пивом, чтобы вставило сильнее, даже если завтра мы окажемся в ломбарде, всё равно того, что мы купим, хватит максимум на два-три дня; а потом опять бессонница и поиски родительских кошельков, разве наша вина в том, что таким радикальным образом в ранней юности мы привыкли решать свои проблемы? У нас не было сеансов с психоаналитиками, не уверен, что это помогло бы, хотя на ранней стадии эти пустословы слишком разговорчивы в своих попытках навязать вам свой диагноз, из всех нас больше повезло Сержу, который спасается амфетаминами, чёрт, ему просто везёт с компанией, они его просто подкармливают, а у нас здесь ни работы, ни, ****ь, кайфа, ни, какого-бы ни было желания продолжать вот так «существовать», каждый из нас думал, что соскочит легче, чем присядет, но мы все так жестоко заблуждались, и, как сказал Уилл: «А как ты думал, любишь кататься, люби и саночки возить!». То есть, если любишь приход, то привыкай и к отходняку. Привыкай переносить последствия синдрома отнятия – апатию, жестокую депрессию и суицидальные мысли. Без этого никакой нормальной жизни, ни настроения просто жить дальше – Вам всем легко думать что торчок – это просто очередной козёл отпущения, неиспользованный материал жизни, которому нечем заняться, а теперь я скажу Вам всем, когда-нибудь я надену маску в духе Майка Майерса из бессмертного «Хэллоуина» и прикончу Вас, если Вы случайно встретитесь на моём пути. Вам ****ец. Вы все предатели. Просто потому что Вы стоите здесь передо мной, *****, и так беззаботно пялитесь на меня, как будто я воскрес из той же богадельни, что и Ваши мамочка и папочка, и именно на этом месте Ваша история обрывается, мой нож погружается в Вашу плоть так безукоризненно точно и беспечно глубоко, что Вы даже не успеваете закричать и ответить на мой последний вопрос, – так почему же всё-таки: «Чихает Rrose c'elavie?» Вы сомневаетесь во мне? Я конченый подонок, которому нечего терять кроме своих дурных привычек и болезней, передающихся половым путём. Я больной готовый на всё сукин сын. Я с удовольствием стал бы хладнокровной машиной для убийства. Как малыш Майки. А пока дождливыми депрессивными вечерами я практикуюсь на себе – тупой нож это ещё пол беды, желание убить себя по-настоящему, вот что не даёт покоя и мешает заточить нож. Левая рука всегда подвергается суровым испытаниям, порезы, шрамы, кровоточащие раны и желание вскрыть старые рубцы, пройтись по ним новым блестящим острым голодным, вожделеющим крови лезвием.

Брэд и Энджи, они всегда брали мне героин. Я перестал считать деньги, потраченные на кайф, меня интересовали только непредвзятые подробности их жизни, из этого можно сделать легенду. Это была единственная счастливая пара, которую я знал. Вполне приличные и воспитанные люди. Нас всех что-то объединяло, страсть к героину и амфетаминам. Иногда  я заходил и Энджи вмазывала меня, так как Брэд был на работе, но он был не против, я же оставлял ему достаточно кайфа. Мы часами откровенничали с Энджи после грамма фена, я делился с ней своими чистыми мыслями. Благопристойный мрак среди белого дня.

Мальчики, предназначенные для утешения, мальчики, в чьих глотках клокочет непереваренная сперма. Мальчики, сносящие всё на своём пути своими членами, мастурбирующие на видения страшного суда. Мёртвые мальчики были крылатыми гермафродитами. Их поцелуи пробуждают влюблённых принцесс ото сна, их сперма пробуждает вкус к жизни. Мы случайно встретились на Малхолланд драйв, та мистическая ночь напоминала фильмы Дэвида Линча  и сюрреалистические психодрамы Ходоровского. Наши первые поцелуи под вой койотов и в свете фар проезжающих линкольнов. Мальчики с обожженными губами и воспалёнными дёснами не боятся приливов Ночи и танцуют легко и непринуждённо. Их воспалённые тела и жесты желают смерти всему, что может истлеть на наших глазах. Это танец вокруг могилы Аполлинера, вокруг их собственной смерти. Цвет их кожи меняется в свете неоновых вспышек. Крылатые гермафродиты они падают от усталости как трупы осенних листьев в самом центре шелковистых декораций сновидений.



Голос Делёза: Всё, что поднимается с глубин, имеет качество поверхности.
Голос Кэрролла: Алиса, у тебя больной вид!
Голос Де Сада: Ты хочешь, чтобы вся вселенная была добродетельной, и не чувствуешь, что все бы
моментально погибло, если бы на земле существовала одна добродетель.

Голос Арто: Я заблудился в фалангах отрезанных улиц, жаждущих оргазма.


Мне никогда не научиться писать как Буковски или Де Сад, но, иногда Пруст мне кажется таким же пустым как и Кьеркегор, но больше всего мне нравится конец Света и пенис Стэна. Такой бледный жилистый и любвеобильный. Такой же наивный и неповторимый, как и его обладатель. Он как будто говорил со мной на каком-то новом языке. Но где же нож и твёрдая рука, которые порвут эту плоть в клочья; феномены добровольных экстазов приходят в движение; эти тревоги Ночи останутся в нашей крови даже когда умолкнут все фанфары революций.


Я ещё девственник, не познавший объятия чёрной невесты, шальной смерти, испепеляющей эти миллионы страдальцев.  Смерть это единственное что не нуждается в представлении. Орфический апофеоз. Гипотеза твоих бессонных ночей. На губах моей невесты привкус пепла. Позади льдов – разбуженная мать Красоты. О, мальчик призрак, скажи мне, где спит твоё девственное сердце, от твоих останков исходит обещание Любви, так Паяц становится Принцем. От невыносимого бремени счастья выпадают зубы, растягиваются кости и тазобедренные суставы, кончаются слёзы и льётся кровь. Мой последний любовник умер на капоте моей машины. Его кишки на лобовом окне. Я начинаю мастурбировать, прижавшись ртом к стеклу, целуя и облизывая окровавленное месиво, и я подношу пистолет к виску. Я спущу курок, как только сперма брызнет на руль. И мои мозги зальют дорогой салон. Эротические механизмы кровавых страстей находят своё воплощение в ранах содрогающихся от одиночества и мучениях, сияющих как бриллианты, пытки и жертвы любви выше любой земной радости. Катафалки любви мчатся по лицам лунных ангелов в беспристрастных лучах астрального молчания. У нас за плечами соблазны высшей степени извращённости и волны сомнений разбиваются о берега многовековой печали Европы. Языком овладевает безумие всеобщих понятий, под гнётом этого рабства происходит возврат к независимому состоянию языка. Голодные губы твоих глаз смертельное оружие эпохи упадка. Мир слов глубоко впал в преждевременную спячку и деградировал, он превратился в наивную сказку, радость выродившихся народов. Любовь без границ, без век, без веры и плоти. Слепая Афродита любуется морем. Матросы охраняют её всю ночь, продолжая точить ножи. Новый поэт или художник желает быть затравленным, истерзанным, израненным, живущим в постоянном конфликте с самим собой, или тем, что осталось от его нищей самости. Нищета понимания вводит обывателя в заблуждение. Не возникает никаких новых образов, ни интереса к искусству, лишь бледная игра в добродетель, которая ослепляет душу дилетанта, чтобы возбудить сомнение в возможности что-либо познать. Вещи непримиримо и непостижимо связаны между собой. В мистерии невоздержанных членов всё застывает. В такой дождливый вечер любовь к человечеству лучится как звезда в разбитом окне. Странные разговоры на фоне рассветной скованности и нераспустившихся роз. Когда на Пикадилли идёт дождь пошлость жизни доставляет особенное блаженство. Твоя задница - самое загадочное, что есть под солнцем. Она – бездна, в которой зарождаются вопросы и добро и зло покоятся на дне мира явлений. Страшная мистерия экзистенциальной демонической отчуждаемости, истощаясь, подчиняется естественному ходу драмы, неумолимой как рок периоды падения выражаются в тиранических формах и рабство любви подобно драгоценному камню  жест красоты приближает к трещинам слов. Бездомные мальчики в объятьях матросов, странные любовные парочки шляются по набережным. Герои умирают в постели, отрезанные пальцы торчат из их задниц. Розовые члены искромсаны как мясо. Они пошли на паштет с чесночным соусом. Мужчины продолжают заниматься любовью в подвалах газовых камер, нагие матадоры помогают своим искусным палачам. Горизонт мира округлён как череп поэта. Свиньи идут по ангельским стопам. Вечер пропах спермой твоего сутенёра. Повешенные птицы как перламутровые ожерелья слез. Вдохновение встаёт поперёк горла, как секс или сострадание. Постельная исповедь насквозь лживого шлюхана невероятно тяготит меня. Испуганные черви вылезают из моей кожи. Я ещё молод, но меня уже измучили эти  мужчины со стёртыми лицами и суицидальными комплексами. Слова-инквизиторы выскальзывают из моего рта как последняя песнь скальпеля. Звериная страсть отцовства. Я буду подстёгивать страдание моих детей. Я буду мешать их счастью.


Тебя уже изнасиловал незнакомец?
Отлично, ты уже инфицирован?
Что сказал врач?
Сколько тебе осталось?
Какое лечение он прописал?
Ты не болен? Нет?
Как же так?
А повторные анализы то же не дали адекватного результата?
Ты ещё здоров и веришь в любовь?
Правда?
И ты ещё мой друг?

Когда я кончаю я душу своих мальчиков. Что я испытываю после преступления? Сначала равнодушие к жертве, а через какое-то время новый взрыв возбуждения. Долгие годы я практиковал пассивную содомию, мне было просто лень выполнять активную роль в силу действия алкоголя и героина. Почему я убивал своих любовников? Просто потому, что надеялся на завещание и приличную сумму в наследство. К сожалению, все мои мальчики были абсолютно нищими педерастами.

Я люблю особенные места своих воспоминаний, я охотно пускаюсь в рискованные путешествия по ландшафтам памяти, иногда я делаю небольшие паузы, что проанализировать настоящее, которое мгновение за мгновением ускользает в каждом текущем моменте. Что такое сюжет это книги, это чувство, которое осталось у меня после столь скучного длительного растворения в кровоточащей нирване бытия. Хотя в том, что  я пишу, нет и доли кафкианского абсурда или сартровского пессимизма, то, что я делаю, приводит к необратимому изменению меня самого и созданного моим воображением мира. Необходимо стремиться к разнообразию, избегать банальностей и тяжёлых мыслей. Видеть лишь тревожные отблески в живой воде, великолепие красок в игре солнца и тени. То, что говорит психиатр, не вселяет надежды. Я не нуждаюсь в советах, я виню себя во всём, я опускаю глаза, когда незнакомый юноша сразу переходит со мной на «ты». Наше опьянение и бесцеремонность, дикие и абсурдные речи, как тягостно забегать вперёд, соревноваться в изощрённости собственной вульгарности и порочности. Выдавать поражение за победу и бороться с навязчивой идеей, наконец, познакомиться обычной девушкой. Это всё звучит фальшиво, но что я могу противопоставить этому невыносимому существованию, суровую нежность наркотического покоя? Захватывающее стремление к жестокости, присущее мне с самого рождения? Когда жертва погибает быстро, ты начинаешь всерьёз задумываться о многообещающем будущем и тайнах безбрачия и продолжении рода человеческого.




Если бы у меня появился шанс написать письмо Амиру, что бы я мог сказать ему сейчас, по прошествии стольких жестоких лет. Просто я напомнил бы ему, что я вспоминаю тот первый поцелуй, ту искренность, которая двигала моей рукой, когда я касался его губ или члена, его руки,  плечей, или шеи. Так больно думать, что это могло бы продолжаться и по сей день. Я хочу, чтобы он помнил – я любил его. Если бы у него появился сын, я хотел бы чтобы он назвал его моим именем. Не думаю, что он вспоминает обо мне. Хотя возможно он рассказывает обо мне своему новому любовнику. Амир! На ком я могу жениться, ведь я не смогу никого полюбить, так как тебя! Никого я не смогу целовать так же неистово как тебя. Никого не смогу я обнимать так самозабвенно как тебя. Ни с кем другим не смогу я быть таким откровенным, как с тобой. Помнишь ли ты, с чего всё началось? С каким трепетом ты впервые увидел мой член? Когда впервые наши взгляды похотливо встретились, благодаря тебе в своих мечтах я возносился так высоко. Когда мы были вдвоём, даже присутствие бога было лишним. Всё, всё было после нашей любви – это падение. Я часто думаю, какой могла бы быть наша жизнь, если бы я остался в твоей стране, остался бы ты со мной, остался бы ты верен мне? Как долго должны мы были бы скрывать наши чувства от посторонних глаз? Я не уверен, что смог бы вынести несколько лет подобной страсти. Ты помнишь тот вечер, когда я в безумном порыве сжал тебя в своих объятиях, прижал твоё хрупкое тело к себе и впился губами в твои губы. Что было бы, если бы судьба подарила нам ещё одно восхитительное лето? Если бы смогли стать невидимыми, и я смог бы прижать тебя к своей груди на глазах проходящих мимо людей? Слёзы и стоны восторга, и мы теряющие остатки разума, тающие каждую минуту, пожираемые страстью и радостью того, что теперь нам не надо прятаться от посторонних глаз. Если бы стали призраками, невидимыми для чужих глаз. Никто не видит нас уже целую вечность, с тех пор как мы разбили друг другу сердце. Мы беглые призраки, предающиеся ласкам в речном тумане или в тисках растерянных улиц? Белыми лилиями сверкают наши души. Когда я смотрю на умирающее солнце, я понимаю, как быстро всё меняется, и так же быстро распадаются образы, которые так милы воображению. Вино любви обращается в кровь измены.

Как бы я хотел трахнуть Пи-Орриджа. Мои желания скромны. Попробовать вкус его спермы, ласкать грудь и долго, долго целовать его пухлые губы. Мы бы трахались по часам, созерцая нарумяненные звёзды. Мистерия внутри нас самих. Делает нас реальнее. Заставляет громче звучать музыку. Просветление как расплавленный воск в ушах во рту и в глазах. Пелена смысла. Освобождение подобно аду. Иррациональная интеллигентность творца. Струя крови в темноте. Я вижу скелеты в тошнотворном сумраке. Я отрезаю свой язык, отдавая последний салют ночи. В зеркале отражаются только мои чёрные раны и запекшаяся кровь на губах. Я больше не обладаю своим отражением.




Мальчик №, а, впрочем, я уже сбился со счёта. Я познакомился с ним в Амстердаме. Я искал героин, и увидел этого манерного паренька, который стрельнул у меня сигарету. Мы разговорились и решили покурить вместе. Его утомлённый взгляд потухших глаз заворожил меня. В принципе я не люблю трахаться с торчками, но это был особенный случай. В то время я ещё не интересовался трансами и он поведал мне свою историю, после того как мы добили остатки грамма:
-Это была первая женщина в моей жизни. Я так хотел отсосать у неё, но оказалось, что она уже сделала вагинопластику, я попросил её трахнуть меня кулаком и поссать мне в рот. На этом наше знакомство закончилось. Недавно, я узнал, что у меня ВИЧ, и я уже заразил своего бойфренда, теперь я всегда предохраняюсь и не занимаюсь оральным сексом. Я скажу так, не только истерики ради, мы пидорами не были, мы ими стали.





-Мистер Маллиган опять был груб со мной.
-Эта жирная свинья снова причинил тебе боль?, - хочешь, я пристрелю этого скота, я сделаю это только ради тебя, ради нашего будущего.
-О каком будущем ты говоришь? Нам нужны деньги, чтобы платить хотя бы за эту дыру, наркотики и алкоголь. А для этого я должен много работать. Хотя бы потому, чтобы ты мог продолжать учёбу.
-Я могу бросить этот колледж и начать работать с тобой.
-Нет, это уже слишком. Достаточно одной продажной задницы в этом городе.
-Да, мы переживаем явно не лучшие времена. Мы терпим все эти унижения жизни. Педики становятся грубее, они почти забыли правила приличия и не могут просто трахаться и получать удовольствие, не влепив какую-нибудь пощёчину или плевок.

Потом возвращаются к лицу:



Каждый вечер я обдолбанный выхожу из бара напротив, сгорающий от безделья подслушиваю разговоры шлюханов за стеной самой дешёвой гостиницы города. Мы загнаны как звери в эту клетку. Я вижу ничтожество этого места. Даже когда я выхожу в коридор я беру с собой заряженный пистолет. Здесь всё не так уж и непредсказуемо, если ты остался жив к полуночи, у тебя есть реальный шанс дожить до утра, другой вопрос, насколько тебе самому это нужно, не боишься ли ты выжить и задержаться на неопределённый срок в этом святилище торчков, трансвеститов и психопатов. Алкоголь действует недолго, его хватает только на то, чтобы на несколько часов отрубиться. Но рано утром приходят те же мучительные мысли, безмолвные крики, раздирающие голову, что спасительнее самоубийство или монастырь, Джэк становится агрессивен, он потерял доверие всех, кто когда-то брал через него джанк, он хочет прикончить эту суку Николь, эта тварь – дилер, он выбивает дверь, разносит в щепки мебель, выбивает стёкла и, матерясь, наносит ей восемнадцать ударов ножом, дрожа от нетерпения жадности, и призрения к самому себе наносит ей восемнадцать ударов ножом,  набивает карманы товаром,  ставит грамм по вене и падает рядом с трупом. Ему явно много. Реальность теряет остатки совести и искренности. Мы как побитые псы на своей шкуре переживаем все унижения мира. Я повторяю чужие слова, вспоминаю чужие биографии. Я не могу этого больше выносить. Почему я не изнасиловал Элизабет, лишив себя девственности в четырнадцать лет, почему я не отсосал у Амира, когда он просил меня об этом и я сам инстинктивно хотел доставить ему удовольствие, почему я не трахнул Джулию вместе с Уиллом, или не отправил на тот свет героиновую Кейт, почему я не отдался Алексу в тот памятный день, почему я не мог вместить в себя жирный член Катрин, почему я не отлизал у спящей Джин, почему я не отсосал у пьяного Сержа, почему не трахнул соседского мальчика, который так пристально манил меня своим невинным взглядом, зачем я расстался с Мишель, почему я не отравил её кокаином на Рождество, почему я не вдул ей грамм порошка в задницу через коктейльную трубочку, почему я пошёл на поводу у Кристины и не провёл с ней пару часов анальной  терапии, почему до сих пор не снял шестилетнюю сестру в небольшом видео, почему я влюблялся в уличных мразей и никогда не предохранялся, целовался и отлизывал их неподмытые щели, почему я схожу с ума от вида маленьких грудей школьниц, почему я предпочитаю крупные кадры, смотря детское порно, когда кончается кайф, и не остаётся никаких перспектив остаются только шрамы на венах больная печень и отсутствие желания жить, в мозгу прокручиваются все безысходные ситуации, из которых я мог бы выйти победителем, но власть желания и диктат порока навязали мне совершенно  иные правила игры.


…отрезают уши, обжигают внутри носа, ослепляют, заливая в глаза кипящий сургуч, вскрывают череп, подвешивают за волосы, привязывая камни к ногам, чтобы она упала, и оторвался череп. Когда она, в конце концов, упала, она еще дышала, и Герцог изнасиловал ее спереди; он кончил, но стал от этого лишь более разгорячённым. Её вскрыли, сожгли внутренности внутри живота и ввели руку со скальпелем, который колол в разных местах ей сердце.


Директор цирка смотрит на занавес, живот мадонны вспорот тишиной, в решётках тел последний салют падших звёзд. Не ищи мою могилу, я танцую один в жерле пустого вулкана среди светских львиц и пожилых экономных ****ей заблудшая плоть моя печаль пессимизм дадаиста Арагон подобрал ключ к ****е Ирэны, может быть, эта вонь обезлюдит Париж. Сам Апполинер захлёбывается от чуда; безумец с птичьими крыльями боится мести белоснежных голубок. Мальчик-призрак обнажается. Он действует наперекор судьбе. Стэн – твой нездешний образ тает в лучезарной наготе, по ту сторону всяких человеческих законов. Твоя близость недостижима. Засни на лезвии наших любовных похождений. Не доверяй свои грешные мысли глазам чёрных фонарей. Твои поцелуи испепеляют мой дух. Он мастурбирует в витрине в столь ранний час. Поэзия сдувает с его волос былой воск. Твой образ завораживает и мужчин и женщин в столь поздний час, распивающих абсент на звёздных побережьях под раскаты грома.


Это был город, теряющийся в великом безмолвии кошмаров, город, в котором мужчин убивали, женщин насиловали, шлюх распинали, а девственниц отправляли в крематорий. Воздух, отравленный запахом трущоб, тяжёлый невыносимый запах мостовых и странная атмосфера мести, заполняющая всё пространство. Ароматы борделей, свежих внутренностей выпотрошенных проституток, тела которых развешаны на деревьях как грязное бельё. Мёртвая тишина тёмных улиц,  больше напоминающих сточные канавы, полные обломков зданий и трупов животных, которых приносили в жертву в неведомых ритуальных целях. Повсюду валялись конечности, отрезанные органы и свиные головы. Принцесса всех ****ей, покровительница всех измождённых шлюханов, пожирательница спермы, царица пороков трётся своим изнеможёнными губами о десятки членов. Смазка стекает по её клитору и жопе. Чей-то большой палец, уже изгибаясь, пролез между её бёдер. Её трахнули уже более полусотни желающих. Её мучает неутолимый голод. К ней подводят пса, и она начинает медленно лизать его яйца. При этом двое матросов трахают её сзади.  Собака, повизгивая,  быстро кончает, забрызгивая лицо шлюхи мерзкой липкой слизью. Шлюха сплёвывает и повалившись на землю снова раздвигает ноги, чтобы очередной мясник, матрос или убийца обдрал свой член о стенки её узкого влагалища.
– Отдайте мне всё свою сперму, скоты! Я ещё не насытилась! Трахайте свою принцессу пока она не потеряю сознание, чтобы потом очередной мускулистый мясник проучил мою жалкую задницу. Под узкими арками, молодые шлюхи отдаются морякам, которые уже все пьяны, их глаза налиты кровью, дыхание учащается, они обезумели от дешёвой любви и вина. Каждый ждёт своего оргазма. Некоторые повалили на землю и начали топтать ногами самую молодую из несовершеннолетних шлюх. Они прижали её к земле, сморкаются ей в рот, наконец, один из них, похожий на мясника, вскрывает её грудную клетку, внутренности вываливаются наружу, и, когда она стонет в агонии, в луже слюны, крови и спермы, её лицо напоминает лицо изнасилованной святой. Такое же безумное и ангелоподобное. Это был город, в котором даже дети играли в театре жестокости. На уличных алтарях связанные девочки с обожженной кожей. Их насилуют проходящие мимо незнакомцы. Жертвы подобного сексуального беззакония, несчастные почти сошли с ума, они захлёбываются рыданиями, на губах выступает пена. Они давно не видят разницы между болью и удовольствием. Так живут в этом городе. Я бы назвал его городом Арто. Городом распятых шлюх. Здесь он проводил свои первые опыты. В это время Потрошитель свиных задниц набрасывается на первое тело, прокладывая себе путь через испражнения, он рвёт своими гнилыми зубами мёртвую бесполезную плоть ****и. Он дробит кости, делает странные амулеты и кладёт их в гробы мертворождённых младенцев. Пусть он поёт, царапает свои руки в кровь, но паузы всё длиннее, сколько он уже потерял крови.




Я часто задумываюсь о причинах своего поведения, новой морали, высосанной из пальца. Джимми вторит мне, почему-то запивая Чивас Регал минералкой. Смотри не проблюйся, думаю я про себя. Ты вечно ищешь себе какое-то оправдание. А одеваешься всё равно не стильно.
-Кто тебе сказал?
-Разве может быть элегантным убийство с изнасилованием, потрошением и последующим поеданием отдельных органов?
-Конечно, если эстетическая база позволяет сделать из всего этого обычный концептуальный акт, уличный хэппенинг, или назовём это просто перфомансом.
-Ты не испытываешь чувства жалости или сочувствия?
-Даже по отношению к самому себе у меня никогда не возникало подобных добродетельных мыслей. Я всего лишь молодой педераст, к тому же безбожник и убийца.



Проблемы с мочеиспусканием/засохшее бордельное дерьмо на твоём конце/старческая сперма на твоих губах/тот пожилой араб так любит брать в рот и заливать тебя своей горькой молофьёй/придёт ли он сюда ещё раз/его место в психушке с остальными ****ями с Востока/Горизонт хрустит как мятый холст, я маленькая девочка в коротком розовом платье, поющая куплеты Amy Winehouse – you know that I am no good. Море дышит сквозь ткань моего тела. Осколки белой пены застревают в волнах моих волос. Ты пришёл на маяк и выключил фонарь. Мы входим в чёрную залу и понимаем, что здесь мы – никто, у нас нет лиц, и даже в зеркалах отражаются какие-то другие персонажи, эпизоды и герои иных жизней и жертвы иных трагедий. Петля тьмы затягивается на моей хрупкой шее. Слепые дети греются у костров играясь с головами, оторванными у любимых кукол. Мимо смерти/суицида и одиночества/мимо поэзии, которая пишется экскрементами и кровью/мимо Воли к похоти/мимо старомодных фото с жертвами сексуального насилия/мимо конкурсов детской красоты/мимо радости педофила/мимо эротического танца преступника и жертвы/мимо интимных молекул соблазна/мимо садистских тайн зазеркалья/мимо влагалища Алисы, из которого выбегает белый кролик/

Голос Арто: Наша анархический язык и наш духовный хаос порождены анар¬хией всего остального, или, скорее, все остальное порож¬дено нашими метафизикой и литературой.


Долгий ливень. Многообещающее начало. Ни имени, ни лица, ни пола – моя беспроигрышная стратегия. Одиночество моя привилегия. Сегодня я наложу особенный макияж в духе театра Кабуки, нечто подобное делал Бой Джордж в начале своей карьеры в далёких восьмидесятых. Я никогда не принимал того, что предлагал мне мир. В юности я увлекался театром и пантомимой. Задолго до того как пришёл героин, кетамин и мескалин. Всё странное так восхитительно. Я ненавижу людей, мне нравятся только, создаваемые мной образы. Я продумываю всё до последней мелочи. У меня много париков. Сегодня, например, я надену белое платье и новые чулки. У преступления должен быть цвет. Пусть сегодня это будет цвет белого мрамора. Вчера во сне меня как святого Себастьяна пронзили стрелами все, кого я убил. Я подхожу к зеркалу, чтобы накрасить губы и причесаться, но понимаю, что не могу выдержать пристальный взгляд собственного отражения. Убивая, я ищу любовь. Я дрожу и плачу, когда перерезаю чьё-то горло, но моя рука никогда не дрожит, когда я стреляю, поэтому я всё-таки предпочитаю огнестрельное оружие ножу. Хотя такое убийство не так эротично. Острый блеск лезвия в темноте и капли крови на твоих руках несравнимы с  простреленным затылком или разнесенным вдребезги лицом при выстреле в упор. Жалость не находит во мне приюта. Увы. Присутствие посторонних раздражает не меньше чем истории моего врача. Когда я закрываю лицо руками, я исчезаю для мира. Я знаю, что он надо мной смеётся. У убийцы не должно быть ни имени, ни лица, ни пола. Неважно, кто ты, - Джэк, Тед, Эд, Джон, Питер, или Джэффри. Главное это идеально следовать каждому эху собственного внутреннего голоса. Голые мальчики оставленные без присмотра. Чудное зрелище. Они собрались на вечернюю молитву, когда я выхожу из тени и стреляю в упор, кровь брызжет на молитвенники, страницами которых я потом вытираю кровь с лица и пот со лба. На сегодня всё. Я поднимаюсь на второй этаж, чтобы переодеться, смыть грим, вымыть перчатки и перезарядить оружие. Я ставлю Jack the Ripper Screaming Лорда Сатча, старого рок-н-ролльного неудачника, недавно гениально и агрессивно перепетого молодняком The Horrors/ когда я закуриваю первую сигарету я ставлю диск Suzanne Vega Beauty&Crime, который мне нравится не только своим названием. Я закрываю глаза, втягиваю дым и перед моим мысленным взором встают картины в багровых тонах, труп в столовой, труп в спальной, не много ли для одного вечера пейзажи без рамок, написанные моей собственной рукой, правда, оставленные без подписи, – нет следов, нет, и меня, - романтичного убийцы в вечернем платье, как будто только что сошедшего с гравюры в Лувре. Я играю прекрасную роль. Художник я или не художник. Я обвожу жизнь вокруг пальца. Я обнажаю природу инстинкта. Я не могу дать этому конкретного имени, пока не смою кровь со своего лица. Голые факты говорят сами за себя. Мой сошедший с ума любовник сказал, что сдаст меня копам, так что теперь я стою с бритвой в руке, и жду пока он выйдет из ванны. Я действую механически. Кровь низвергается как водопад. Я целую холодные губы Стэна. Быстрая смерть – моё достижение. Такой же конец, я надеюсь, ждёт и меня, когда кто-нибудь из Вас осмелится войти в мою спальню и совершить этот ритуал. Чёрная невеста обещала мне быстрый и лёгкий конец. Перед моими глазами вдруг встаёт печальный образ –  лицо той шестнадцатилетней шлюхи Люси, которую сбила машина на прошлой неделе, я хотел дать ей денег на аборт, теперь это ни к чему, теперь же я могу сэкономить и купить себе пару новых перчаток. Я так и не понял, любил ли я её, или мне нравилось просто заниматься с ней неистовым анальным сексом. Солнце заходит, и весь пейзаж трагически меняется до неузнаваемости. Каждое мгновение само по себе абсурдно, но, несомненно, имеет тайный смысл. Я не Арто и не Ваше, но никак не могу найти себе достойную комфортную смерть, которая смоет меня с берегов жизни и отнесёт к безмятежным глубинам безмятежного моря.  Меня тошнит от Вашего равнодушия. Ещё больше от Вашей красоты.

Я долго не могу заснуть. Нервы ни к чёрту после всех этих скандалов, споров и конфликтов с самими собой. Что ещё остаётся, когда каждый твой день становится очередной концептуальной провокацией. Вот и новое утро, где же ты – светлая безмятежность восторга пробуждения? Воск свечей обращается в кровь, и обжигает вены и лица. Петля тьмы затягивается на моей хрупкой шее. Я разобью вдребезги своё лицо как фарфоровую вазу. Ещё один бокал. Ещё один глоток. Ещё одна сигарета. Я так и не научился жить без любви и молитвы. Я не ищу новых путей. Я хладнокровно смотрю, как течёт кровь, как буквально на глазах увеличиваются раны. Мои вены – мерзкие животные. Я избавлюсь от них одним движением руки. Я превратился в одну кровоточащую массу. Что хорошего вспомню я о мальчике №19, Дэниэле, который так рано покинул меня и жизнь по собственной инициативе. Он прыгнул в Темзу. В записке, написанной его любимой губной помадой, было написано: «Спасибо за всё то время, проведённое вместе. Это было весело. Спасибо за то, что научил меня убивать. Ты показал мне путь хищника. Я стал таким же великим как Банди. Но конец всегда важнее начала. Помнишь, когда я впервые решился на это в Хэллоуин, я был одет как неподражаемый Гэйси. Тот костюм клоуна, который ты подарил мне. Ты ещё не поверил и потребовал доказательств, тогда я вернулся на место преступления и принёс тебе голову того наивного придурка. Тебя ещё интересовало, изнасиловал ли я его после того, как убил. Ты всегда ставил меня в тупик своими вопросами. Мы трахались и убивали вместе, но я чувствую, что Бог хочет моей смерти сейчас. Ты всегда упрекал меня в чрезмерной религиозности. Но, прости, последнее слово всегда за НИМ. Да исполнится воля ЕГО сейчас. Всегда оставайся таким, какой ты есть. Навеки твой Дэниэл».
Я молча поднимаю бокал, смотря в распахнутое окно гостиной, представляя себе, как ещё так недавно любимое мною тело стремительно исчезает в суровых водах Лондона. Рано или поздно я сам прикончил бы его. Я подвесил бы его перед большим зеркалом в гостиной, и острым мачето одним вертикальным движением вскрыл бы грудную клетку от горла до пупка. Мне кажется, запах его жареной плоти напоминал по запаху молодого барашка. Возможно, я хотел бы отравить его, и трахать, пока он не отдаст концы. Чтобы соединить его агонию с моим оргазмом. Или, может быть, я хотел накачать его наркотой, расчленить и оставить себе на память его заспиртованные гениталии, куски кожи с ягодиц я бы поджарил с яичницей на завтрак. Это мог бы написать Босх или Гойя, разгуливающие в садах наслаждений в компании Тимоти Лири и Олдоса Хаксли. Да, Дэниэл был одним из тех эгоистичных самовлюблённых парней, которые испытывают искреннее отвращение, целуясь с тобой, которые желают тебе смерти, когда трахают тебя, которые только и думают о том, как ты будешь корчиться в мучительной агонии, когда беспрекословно отдаются тебе. Которые верят тебе, проводят с тобой дни и месяцы, а потом внезапно предают тебя. Неожиданно и без комментариев.


Где же та «любовь, которая движет солнцем и светилами»? среди измен и опустошения мы не можем найти ни вен, ни времени на любовь, хотя эти двое, - Стэн и Серж, я люблю их обоих. Насколько Стэн нежен, настолько Серж брутален. Иногда мне хочется нежности Стэна, но чаще всего жестокого бескомпромиссного секса с Сержем. Я хочу их обоих. Когда-нибудь, я уверен, мы обязательно займёмся любовью втроем. Но пока я ебу их по очереди. И в нашей спальне богу явно не место. Конец  истории – в наших жилах недостойная кровь, мы не в силах договориться между собой и заплатить за ужин. Мы плывём по инерции соблазнов, пороки человеческие проходят сквозь нас не оставляя следов на наших телах и репутации.

Я не оставлю богу шанса. Я больше не чувствую ни груза своего тела ни бремени грехов, я не отбрасываю тени и не оставляю следов, я не чувствую своей маски, я не боюсь, тупое лезвие всё равно не достанет до сердца, моё тело не поспевает за предавшим его обанкротившимся духом. Кто-то наблюдает за происходящим и становится только печальнее. Когда придёшь ко мне в следующий раз, мой мальчик, открой все окна, так как твои поцелуи легче этого утреннего тумана, они прозрачнее абсента в моём бокале. Мы прожили тысячи жизней и видели вечность тысячей глаз. Мы все в одном болоте, но никто не хочет первым вытащить отсюда свою задницу, как будто есть дела поважнее. Теперь ты один. Ни от печени, ни от совести, ни от памяти ничего не осталось. Ты чувствуешь, что тебе это надо, ты уверен, что тебе это по силам, и по этому идёшь и берёшь, не раздумывая. Ты навязываешь себе обман. Яичница без бекона и даже без соли. И так изо дня в день. И нет времени остановиться и задуматься. Но ты всегда можешь использовать свой последний шанс. Сначала проблемы и деньги, потом проблемы и нет денег, чтобы можно было их решить. Твои друзья больше не доверяют тебе и качеству твоего товара, это своеобразный гонорар за безответственность и наивность восприятия жизни, которая сама по себе есть дерьмо гораздо извращеннее, чем приключения пресловутой Алисы в стране Де Сада. И в какой-то момент твоим единственным другом, долгожданной встречи с которым ты ждёшь, является твой лечащий врач, добросовестно выписывающий тебе рецепты на запрещённые препараты раз в неделю. Это не просто ***вый исход дела, это перманентный ****ец. Если это не сломает и не убьёт тебя в ближайшее время, ты продолжишь тащиться той же дорогой, и ждать пока полночный экспресс привезёт тебя на место последнего пристанища. В пустом номере отеля Челси кто-то ждёт тебя. Эта анатомическая инсталляция для тебя – одинокого бледного могиканина, излучающего собственную будущую гибель, для которого жизнь становится редким клочком сомнительного покоя между ежедневными отходняками, депрессиями и хреновым самочувствием.  Когда ****и молчат, их рты либо заняты членами, либо они мертвы по вине такого подонка как ты. Когда суки молчат и их рты заткнуты, это самое лучшее время для принятия жизненно важных решений. Мы все в одном болоте, но никто не хочет первым вытащить отсюда свою задницу, как будто есть дела поважнее. Как будто по отдельности это сделать легче. Если сегодня нас сдохнет больше, чем вчера, завтра у Бога будет меньше возни с теми, кто по каким-то причинам выжил сегодня.
Что я только не делал ради наркотиков, предавал друзей.  Я даже устраивался работать на аптечный склад, подделывал рецепты, продавал антикварные книги и почую подобную херню. На панель я вышел благодаря протеже Алекса, который был в бизнесе больше года. Я быстро понял, что если ты не слишком дорожишь своей репутацией, жопой и тщеславием, то это самая простая работа, о которой можно только желать. Ты дрочишь, ну максимум сосёшь у полупьяного клиента, чаще всего же просто ебёшь клиента, а, как правило, твои клиенты ленивые пассивы, кроме отдельно заранее оговариваемых случаев, к тому же ты сам свободен в выборе партнёров, в любом случае последнее слово всегда за тобой, - поедешь ли ты или нет. Лучше всех трахаются уголовники и солдаты. Инстинкты, преступные страсти, тупые иглы, недокуренные косяки и следы белой пыли на столе. Главное быть осторожнее, внешность так обманчива, несколько лет назад, пидоров отлавливали таким вот способом и убивали. Мне рассказывали много подобных случаев. Поэтому Алекс советовал мне обязательно работать с кем-то паре. Так безопаснее, потому что всегда найдутся подонки готовые испортить вечер любому продающемуся слишком доверчивому пидору. К тому же большим плюсом является то, что это всё же не съёмки в малобюджетном гей-порно, тебе не надо притворяться, придерживаться сценария, или примерять тесную и неподходящую тебе маску. Здесь всё честно, и если тебе по душе такой непредсказуемый ночной образ жизни и искренний секс между мужчинами, тогда смело вывешивай свою кандидатуру в Сети и зарабатывай бабки. Первое и основное правило, - не доверять и тем более не влюбляться в того, кто фактически на следующую ночь за твоей спиной будет трахаться с тем, кто заплатит ему немного больше чем ты вчера. С тем, у кого будет кокс и бабло на приличную жратву в элитном ресторане с популярным названием.

Меня восхищает спящий ангел в образе Люцифера. В ослепительном свете утренней звезды наши души выздоравливают, и мы уносимся в небо и наполняем его своей кровью. Не это ли долгожданный рассвет бунта. Иногда мне снится, что мы движемся в машине без водителя по ночному шоссе. Мы сидим на заднем сиденье и смеёмся, прихлёбывая шампанское из горла. В такие моменты я как никогда уверен, что в нас нет ничего, что не принадлежало бы богам.

Четырнадцать ночей, которые как ножи терзают бессонную плоть, слепые ****и и прокажённые свиньи, шок одних и беспричинный восторг других, время, виновное во всех моих ежедневных страданиях, я вторгаюсь в очередной сон, где трахаюсь с Девой Марией, в то время как мясники разделывают её блудного младенца между зондом и швейной машинкой на операционном столе «Мария никогда не хотела Иисуса», - вторит гнусавый голос пожилого андрогина Пи-Орриджа.  Сны смердят как трупы, разлагающиеся в лунном свете.


Палач, Король и королева шумно спорили. Каждый настаивал на своём, не обращая никакого внимания на реплики другого. Палач говорил, что нельзя отрубить голову, если кроме неё ничего нет. Король говорил, что если есть голова, то её можно отрубить. Королева говорила, что если они сейчас же не перестанут болтать и не примутся за дело, она велит рубить головы всем подряд!
-Я дам тебе пососать без кондома за доп. плату
-Спасибо сука за предоставленное удовольствие. Подобная реплика не имеет смысла, к этой ****и я больше не сунусь. Я заплатил ей за то, что провалялся два часа в её постели. Когда-то я проводил всё свободное время в обществе напомаженных шлюх. То, что не сбывается, исчезает в проклятых лабиринтах хмельных воспоминаний. Врата всех тайн открываются передо мной, я слишком рано познал этот Ад божий, и вот я в окружении заботливых медсестёр в лечебнице. Я вставляю нитку в иголку, встаю пред зеркалом и зашиваю губы. Я не хочу улыбаться в отличие от Мальдорора. Ничего другого мне не остаётся, - обжигающее блаженство, чепуха – подумала Алиса. Девять ночей в постели с мясником. Чепуха – подумала Алиса. По Кревелевски зажечь газ и забыть поднести спичку, спасти репутацию любым способом. Чепуха – подумала Алиса. Найти единственно оправданный выход и безвыходной ситуации. Сознание и тело деградируют синхронно. Стоя на подоконнике в последние минуты подумать обо все городских подонках, снующих далеко внизу. Они приветствуют друг друга так, как будто ещё живы, как будто неумолимое лезвие рока ещё не перерезало фальшивые вены их судеб.

Мой словарь:
****а – место, откуда проистекают все воды жизни.

Жопа Стэна  – рай божий во плоти. *** Стэна – раб божий на земле.

Сперма Стэна – первое причастие.

Поцелуи Сержа – порно холокост в действии.

Дерьмо Сержа – чистое золото.





Любовь – наш закон, любовь в соответствии с Волей

Серж манерно поедал дерьмо перед зеркалом, цинично ухмылялся и говорил: «Попробуйте, вам обязательно понравится». Я долго упрашивал его сходить в душ и смыть с себя экскременты, которыми он измазался с головы до ног. Мы жили в квартире без мебели, в то время мы постоянно торчали на кодеине и у Сержа повсюду валялись использованные шприцы. Спидболл сносил нам крышу. Абсент уводил туда откуда ни Жюстина ни Алиса, ни Арто, ни Дюкасс не смогли бы вернуться. Шок и восторг от чувства какой-то неподдельной самодостаточности, когда ты иронично разрушаешь себя на такой скорости всеми возможными тебе способами и всеми доступными тебе  средствами. Сегодня звёзд, кажется, гораздо больше, чем вчера, да и ветер доносит запах мёртвых медуз, разлагающихся на песке, и стоны виолончели напоминают о последнем неудачном трипе на берегу океана белой крови. После Сержа я искал кого-нибудь, такого же безрассудного и дерзкого как он, а нашёл престарелого больного трансвестита, сидящего на метадоне. Который постоянно ужасно кашлял и говорил, как всю свою жизнь он боролся за право быть собой, но  потерпел неудачу и теперь ему остались считанные годы до смерти, ведь меняются только стиль и нравы, но грёбаные предубеждения остаются.



Мальчик № 21 всегда был предельно осторожен, когда шёл на преступление. Я то же научил его всему, что умел сам.
-Ты мог бы убить женщину ради меня?
- Ты сомневаешься в моих способностях?
-Тогда сделай это в духе Бостонского душителя. Пусть сука сдохнет от удушья. Ты можешь трахнуть её, если сука будет симпатичной.
-В следующий раз я усложню задание. Тебе придётся действовать методами Крафта. Или ты можешь пойти даже ещё дальше. Засунь шлюхану ржавый гвоздь в дырку в его члене прежде, чем прикончишь его и сними напоследок его в этой позе. Я хочу видеть выражение его лица. Меня возбуждает агония уличных отбросов, торгующих собой на окраине Эль Пасо.

На третьем концерте Psychic TV я задумался, - что если бы у Марии был выкидыш, дал бы ей бог второй шанс, или он **** только один раз? Лондон снова вызывает? Чепуха – подумала Алиса.
Я думаю, что у Дженезиса такой мягкий член…такой мягкий член…он никогда не был так прекрасен и вульгарно аристократичен…как на первом концерте в этой чёрной юбке из латекса и рваных красных колготках, чтобы ни думала Алиса, его член, наверное, прекрасен. Все думали о его сиськах, только я один думал о его мягком члене, Чепуха – подумала Алиса. Его член всё равно прекрасен.

…и, наконец, Серж поцеловал меня, он, наконец, забыл об Алексе, который был всегда занят, днём он спал, а ночью искал клиентов. Это был наш первый долгий поцелуй взасос. Ну, по крайней мере, на трезвую голову. – Чепуха, - подумала Алиса. Я хотел отсосать у него с первого дня нашего знакомства. Серж и его смазливое личико не выходило у меня из головы. Я хотел сделать ему приятный сюрприз, когда он набухается и уснёт. Проснётся ли он от моих прикосновений. Единственное, чего я не мог представить это его член во мне. У Сержа был член почти в два раза больше моего. Хотя он не был очень толстым, но всё же я почему-то был уверен в том, что не получу должного удовольствия. – обоссы меня, сказал я когда мы уже прилично накидались, и сидели обнявшись и я уже лез к нему в штаны.
- Надеюсь, ты больше не хочешь пить? - спросила королева.



Т А Р И Ф
Электрокуция  .................................... 200 фр.
Револьвер     .................................... 100 фр.
Яд            .................................... 100 фр.
Утопление     ....................................  50 фр.
Парфюмированная смерть (включая таксу за люкс) ... 500 фр.
Повешение. Самоубийство для малоимущих. (Веревка
по цене 20 фр. за м. и 5 фр. за 10 см. добавочных) . 5 фр.
Спрашивайте наш Специальный каталог на любых экспресс-похоронах. За справками обращаться к Г-ну Жаку Риго, Главному администратору, 73 бульвар Монпарнас, Париж (6-й). На обращения лиц, желающих присутствовать при самоубийстве, ответа не дается.


Сны в отражениях вечных перверсий, о чём ты думаешь, когда сосёшь у бездомного мальчика, чей в принципе ничем не примечательная внешность так завела тебя, - его высокий лоб и волнистые чёрные волосы, которые ты откидываешь со лба, печальный взгляд серо-зелёных глаз, ты первый доставляешь ему удовольствие в этот дождливый вечер, потом покупаешь  пачку сигарет, потом мороженое и вот, наконец, он голый на твоих коленях пачкает свой рот уже вторым сливочным десертом. Его сутёнер то же симпатичный малый с нездоровым цветом лица. Я так и остался должен ему круглую сумму. Всё это время я расплачивался героином отборного качества. Честно говоря, я хотел попросту убить его, чтобы забрать парня к себе.

Тебе не всё равно, сколько ему лет?
Ты хочешь променять мой член на вечный покой?
Мы все пидоры перед лицом Христа.
Вечность такая же скотобойня. Любой храм для кастрированных зомби.
Ты хочешь чтобы я убил себя раньше?
Тогда сунь свой вонючий отросток в чёрную помойку и сплюнь через плечо. Тебе ещё есть что терять, поэтому просто оставь всё как есть. По крайней мере, на первое время. Запах мочи освежает воздух, и ты жадно ловишь ртом серебристые струи золотого дождя. Сколько ты заплатил этой ****и? За ту же сумму я привёл бы тебе свою сестру, и ты бы задохнулся от вони её мочи и дерьма.
Отсоси у меня и спаси мою душу. Родительские любовь и милосердие. Что-то явно не так. Бог не указывает выхода даже в моменты крайней необходимости. Проповедники в вечерних сумерках не забывают о своей миссии ни на минуту. Они говорят, что мальчикам нельзя заниматься такими вещами, это жалко и унизительно. Что азиатские члены дороже в цене, потому что нежнее и меньше, потому что реже встречаются. Ты думаешь если тебя не трахнут, то оставят в живых. Снижение цен,  следы на венах – ты всё сделал правильно. Брызни кислотой на мошонку отрежь голову белому кролику, если ты предупредишь меня, ты сдохнешь ещё раньше, полоумный инфицированный идиот.
-Представь себе, я опять видел тот же сон, - грустно произнёс Мэтт.
-Грёбаный комплекс Эдипа, равнодушно заметил я.
Все знали, что Мэтт с пятнадцати лет мечтал переспать с собственной мачехой. Он каждую ночь видел один и тот же сон. Такой же сон снился и мне.

-Я трахаю её во все щели. В моём сне есть долгий эпизод анальной сцены.

-Хорошо ещё, что не с господом богом, ухмыльнувшись, добавил Дуг.

-Если бы меня выебал Люцифер, разве я не стал бы таким же ослепительным падшим ангелом? – я то же часто задавал себе подобный вопрос.
Теперь я ухаживаю за Стэном, после того как его подстрелил наш дилер он вынужден передвигаться с моей помощью. Стэн одетый как ангел в инвалидном кресле дрочит на собственное перевёрнутое отражение. Этот близорукий Нарцисс давно был одержим странной идеей двойников и магией отражений. А ничего и не осталось кроме этих бордельных мальчиков, их публичных признаний и поцелуев, расторженных договоров, мыльных опер с рушащимися башнями и шлюхами с недержанием рассудка, как только мы пришли в этот мир, надежда на спасение исчезла. Я не выношу криков Стэна, которому постоянно требуются обезболивающие. Я уже поставился ими по вене. На полу лишь пустые ампулы. Калека и наркоман садист – идеальная пара.
Конец света и член Стэна его мягкий нежный отросток в моей руке апокалипсис и его долбаный хрен в жопе следующего клиента. Я просто дрочу. Нюхаю, вмазываюсь и дрочу. Я просто так жду Конца света. Когда не станет Нас. И снова череда нестерпимых снов, звёзды гаснут одна за другой на моих глазах, странный привкус бальзамического уксуса, я в компании обнажённых белокурых глухонемых двенадцатилетних мальчиков, которые ласкают меня, а потом один из них мочится мне в рот, в то время как другой испражняется на живот. Секс без мочи для меня неприятен. Он лишён неповторимой туалетной эстетики. В следующем сне у меня из члена вылез паук и забрался в рот моему любовнику, после чего последний умер от удушья на моих руках.
Меня сопровождают глубочайшие тайны порока. Мне многое сходит с рук – попытки вступления в интимные отношения с детьми и животными. Чепуха, - подумала Алиса. Посмотреть на себя изнутри. Сконцентрироваться на точке предательства. Не стоит подходить к телефону. Там слышатся только вздохи самоубийц, а также бурные аплодисменты восторженных зрителей. Взор покоряется року. Заря освещает тела побеждённых. Голова мальчика зажата между ног полной женщины. Его губы сжаты. Но этого не видно. Даже непонятно откуда дует этот ветер. Все, кроме меня надеются на что-то. Что-то вселяет в них уверенность. Скорее всего, это капли дождя. Или хорошие сны. Ночи, дни, рассветы и закаты. Никто не в состоянии думать ни о ком кроме себя. Конец Востоку приходит с Запада. Человек тешится пытками ума с извращённым самозабвением. Звери и мертвецы обойдутся без меня. С этого вечера осень разъедает мою кожу. Воспоминания испаряются через поры моей кожи вместе с кровью, спермой  и потом. Брошенные младенцы с воспалёнными глазами умирают от нехватки молока, эти маленькие жалкие дети захлёбываются от рыданий. Из сточных канав воняет так, что любой проходящий мимо невольно затыкает рот. Солдаты пинают бездомных собак и расстреливают обезумевший скот. Целый взвод устроил шабаш со старухами и детьми. Кощунственная оргия с бесконечными пророчествами и кровопролитием. Жертвы впиваются гнилыми зубами в приклады винтовок палачей. Это всего лишь призраки. Каждый ищет свой неизбежный конец и ставит себе мат. Эта шахматная партия уже кем-то проиграна без нашей помощи. Мы устали привыкать к невозможному. Пленники корысти и милосердия. Мы ревнуем к вседозволенности. Мораль застряла там же, где и члены, в чьей-то заднице. Насилие пускает в нас свои корни, и отравляет нашу кровь ещё до пробуждения разума. Только подлинный экстаз дарует нам ключи к познанию. Калеки и горбуны настраивают рояли. В городе Арто готовится карнавал. Жаль, что я никогда не смогу по-настоящему сблизиться с тобой. Джульетта не умерла, она просто во время не проснулась. Причудливые сны, в которых ты непрошено скитаешься по невидимым странам. Кролик выскакивает прямо из вскрытого живота Алисы. Шалтай-Болтай в очередной раз падает со своей стены и барахтается в пыли, пока его топчет вся королевская рать. Твоя маскировка слишком прочна. Я не хочу идти альтернативными апокрифическими путями, чтобы увидеть тебя. Вокруг меня набальзамированные мысли, меня преследуют тени созданных мною образов, наши лучшие времена прошли, но я верю, что в один прекрасный день кровь, впитавшаяся в эту землю, даст новую жизнь. Любовники, наконец, выйдут из клеток, отозвавшись на прекрасную боль мучительных инъекций. Разве мы не свидетели потерянных ориентиров. Мы свиньи. Мы покусились на вдохновение, и стали причиной революции мясников. Фаллос хаоса, который выходит из тела мира, чтобы снова в него войти. Внутренние ландшафты пустых коридоров, врачи, манекены в инвалидных колясках и одинокие фригидные женщины с ампутированными конечностями в белых платьях невест. Неужели ты уже в постели в своей одиночной камере. Неужели ты стал одним из тех, кто готов вонзить нож в мой зад?

Вот мы сидим и дрочим, портим вены дерьмом, на которое тратим последние заработанные деньги. Каждую секунду кто-нибудь умирает по собственной воле, хладнокровно приставляя к виску ствол, набирая в шприц грамм чистого товара, или заглотить упаковку транквилизаторов, чтобы затем лечь в горячую ванну, почувствовать последний приход в своей жизни. Так погибла Джули. Она была подругой Уилла. Последнее время она сама торговала героином. С тех пор Уилл так и не завязал, хотя я думал, что он будет следующим.
Он распял жабу
В тайной обители любви,
Бормоча с отвращением Руны, Обезумев от множества издевательств

-Что это? Чем ближе я подхожу к яйцу, тем дальше оно уходит от меня! А это что такое – стул? Почему же у него тогда ветки? Откуда здесь деревья? А вот ручеёк! В жизни не видела такой странной лавки!
После того как я подрочил я лёг в ванную и направил струю мочи себе в лицо и я так возбудился представив что это делает моя незабвенная зассыха Кейт или Алекс. Я понял, что унижение делало моё лицо ещё прекраснее, когда Стэн упал на колени, вытирая окровавленным рукавом мою сперму с кончиков рта, он спросил меня, полностью ли я контролирую себя, и как мои вчерашние нетрезвые высказывания о вреде всякой веры, да я признался ему, если ты покажешь богу ***, он вряд ли заметит, и вообще ему, мне кажется, всё равно, что здесь происходит, иначе он обязательно бы вмешался в ход событий. В тот момент я понял, как хотел бы упиться кровью, хлещущей из его перерезанного горла.
Секс в избытке, но на него не хватает времени. Предать истину забвению. Нет проблем. Действие странного галлюциногена. Остекленевшие глаза. Я целуюсь с Гинзбергом. Надвигаются аборты. От этих апокалипсических сумерек бегут даже крысы. Такое ощущение, что одно слово и ****ец всему грядущему. Твоё отсутствие сдерживает. Кого ты здесь искал и кого хотел убить. Кроме меня и Бога здесь никого нет. Глаза ночи наливаются кровью. Жирная освежеванная туша страха разлагается. Налицо все симптомы геноцида пациентов и персонала. Беспорядки в бессознательном. Погром мыслей. Признай себя виновным на сеансе групповой терапии. Увеличь изображение отрезанных гениталий. Ты помог ему. Всё равно у него был рак на последней стадии. Он сдох бы и без твоей помощи.
Шалтай-болтай насиловал кролика несколько дней, пока не добрался до черепахи Квази. Алиса растерялась, но к счастью Королева продолжала, не дожидаясь её ответа. Член Маркиза удивлял Алису всё больше и большее особенно когда он начал расти прямо у неё на глазах. Стоило ей подойти поближе, как все вокруг превращалось в члены, и она уже не думала, что её ****а последует общему примеру.
Голос Льюиса Кэрролла: ваш  Бог  жестоко  мстит  грешникам.  Впору  содрогнуться  от почтительного ужаса при виде массы странностей и противоречий,  которыми  вы наделяете этого призрака, которыми вынуждены наделить  его  верующие,  чтобы сделать доступным, не думая о том, что чем больше  они  его  усложняют,  тем непонятнее он становится,  чем  больше  они  его  оправдывают,  тем  сильнее унижают. Посмотрите сами, Алиса, посмотрите, как  уничтожают  и  поглощают друг друга все его атрибуты, и тогда вы поймете, что это  мерзкое  существо, порожденное страхом одних, ложью других и всеобщим невежеством, есть не  что иное, как потрясающая пошлость, которая не стоит ни нашей  веры,  ни  нашего уважения;  это  печальная  нелепость,  которая  отвращает  разум,  возмущает сердце, и которая вышла из потемок только для того, чтобы мучить  и  унижать людей. Презирайте эту химеру - она  отвратительна;  она  может  существовать только в крохотном мозгу идиотов или фанатиков, и в то же время нет  в  мире химер опаснее, чем она, нет ничего страшнее и ужаснее для человечества.





Бернардо я встретил на карнавале в Венеции. Как всегда в эти романтические и опустошающие мгновения я чувствовал себя как падший коксакер в поисках юной жертвы. Я был изрядно пьян и уже битый час пытался найти путь к отелю, в котором остановился. Этот невысокий смуглый парень  выходил из одной узкой улочки мне навстречу. Я грубо схватил его за руку, он вырвался и удивлённо посмотрел на меня. Я извинился и попросил прикурить. Он улыбнулся. Мой итальянский акцент рассмешил его. Он взял меня за руку. Я попросил его показать мне дорогу к отелю и заодно рассказать о местных нравах, так как я собирался остаться здесь ещё на пару недель, чтобы закончить рассказ. Когда Бернардо узнал, что я пишу, он оживился и сильнее сжал мою руку. Я спросил его, можем ли где-нибудь выпить. Он сказал, что мы можем зайти к нему, так как в этом районе только жилые дома. Он жил в старом доме с прекрасным видом на канал. Эта квартира, как оказалось, досталась ему по наследству от дяди. Родных у него больше не было. Сидя у окна, я не знал, хочу ли я просто прикончить его сейчас или заняться любовью. Ведь от ебли до преступления один шаг. Я принял решение пить до тех пор, пока не определюсь окончательно. Бернардо был молод и, как мне кажется, знал толк в мужчинах. Он никогда не испытывал нехватки в друзьях и любовниках. Сколько их было – сплетенных в похотливом безумии тел, - думаю я, глядя на смятые простыни от Версаче. Вино было замечательным. Оно будоражило сознание, и я начинал осознавать кто я и зачем я здесь. Единственное, чего я не знал это что мне делать, чтобы унять возбуждение. Нет, это был восторг перед этим смуглым юношей. В тот момент я хотел видеть, как встаёт его член после моих прикосновений и ласки. Как он входит в меня медленно и как-то странно движется. Бернардо тянется к моим губам,  мы целуемся, и это мгновение застывает и уносит нас далеко за пределы этой комнаты, набережной и просто всего того укутавшего нас вечера. У тебя есть кокаин – шепчу я ему в ухо, нет только вино, но его много. Бернардо трахается так отчаянно, как будто хочет свести счёты с богом. – Погоди, ещё успеешь, мудак, думаю я, мысленно приставляя пистолет к его виску, вспышка молнии как оргазм и его мозги на старинном зеркале.

Рембо, Арто, Ваше, Риго, Шар, – такие короткие судьбы и замечательные открытия. Если быть до конца серьёзным придётся смириться с забавным страхом перед проживаемыми днями событиями и венерическими заболеваниями. Трупы священников сложены в виде креста. Чепуха, - подумала Алиса. Сопротивляйся и возвращайся. Окровавленная мадонна с мёртвым Иисусом на фоне белых орхидей. Я не могу найти кокаин, который Гвидо оставил мне на выходные. Мы познакомились на концерте Джи Джи Алена. Это было его последнее выступление в Нью Йорке. Он был родом из Неаполя, но переехал в Венецию, чтобы погрузиться в эротичную безысходность этого города.


Чем сильнее нас имеют тем медленнее мы умираем.

Я вызываю в свидетели Беккета. Он распространит тайну на всё пространство. Лень и время ограничивают меня в средствах. Имплантанты гуманистической мифологии вынуты из моего тела. Я готов взять на себя ответственность и продолжать душить юных мальчиков в постели. Прежде, чем меня поймают и копы вломятся в мою квартиру, я должен произвести потомство, сыновей, которых я назову Денис и Рэнди. Надеюсь, они будут такими же великими, как и Нильсен и Крафт. Такими же последовательными и безжалостными как Рамирес, Банди и Куртен.

- Чепуха, - как всегда подумала Алиса.

Только женщины могут пасть так низко. Их проституция здесь объявлена вне закона. Трупами шлюх забиты все сточные канавы города. Невыносимый stench страха распада и разложения. Мясники дрочат в паузах между ритуальным забоем шлюх и мелкого рогатого скота. Там, где был Бог, никогда не было нас. Священное безмолвие рас. Отшельник мастурбирует в одиночестве. Айвас возвращается к своей задаче. Любовь обитает в тайной обители грома. Прекрасный ангел с крыльями Эроса проливает вино беззакония. Падшая вселенная полыхает в тишине отчуждения. Удары молнии освещают благословенные воды Севера. Тела монархов распадаются в экстазе. Ты ненавидишь своё тело, потому что я в тебе. Цветы в вазе вянут, сон перерастает в смерть. Каждую зиму проливается много крови. Каждое зимнее солнцестояние окрашивается в багряные тона. Такова непостижимая зловещая судьба зимних сумерек. Снежинки хрустят на зубах вместе с плотью поедаемого тобой любовника. Ты давно решил, что не станешь делить его нечеловеческую красоту со смертью, содрал с него кожу и украсил свой новый алтарь, на котором красуются десятки слепков членов, которые когда-либо побывали в твоём рту или заднице.


Мальчик №12 давно мог бы поселиться в какой-нибудь захолустной аптеке, так как его пристрастие к различным достижениям прикладной медицины не могло не удивлять. Казалось, что он пытался заглушить боль от всех своих земных потерь, - смерть любовника на войне, гибель родителей в автокатастрофе, смерть от СПИДа многочисленных друзей, всё это наложило на него печать какого-то особенного возвышенного, я бы сказал такого благородного специфического инфернального цинизма. Он улыбался, только когда получал известие о чьей-либо смерти. И сразу начинает рисовать. Он пишет, размазывая свои краски, слюни и образы на холсте. Он улыбался, только когда получал известие о чьей-либо смерти.


–Всё в порядке, теперь он больше не будет раздражать Бога своим присутствием, говорил он в таких исключительных случаях. Возлюбленные Бога всегда умирают молодыми. Старая, проверенная временем истина, произнесённая им таким уверенным голосом, в это невозможно было не поверить.

To madness//to madness//to madness/to madness//мы обращаемся в прах своих желаний/в запотевшее зеркальное отражение нашего запылённого Альтер эго//скелеты жертв не в состоянии переписать сюжет//читай по губам, то, что не в силах найти в душе//


Этот мальчик периодически появлялся в моих снах. Его образ в каждом городе, комнате, зеркале. Его фигура и тень на каждой улице. Эти сны как спасительные поцелуи, продлевающие негу далёких зимних вечеров и страстных объятий у камина. В каждом мужчине и женщине в печали и одиночестве я вижу тебя. Мы разделили с тобой завещание падших звёзд. Кровь богини омывает тучи и возбуждает страсть. Его поцелуи оживляют шевелюру рассвета. Он доступен как фавн, спускающийся из-за горизонта. В каждом сне неизменно появляется он. Голубоглазый женоподобный красавец. Я нищий перед роскошью его тела. Я ощущаю на губах солёный привкус его плоти-символ невинности и прощения. Этот бесценный ноктюрн сновидений пробуждает в душистой ночи память о рае. Он целует меня снова и снова теперь нам не сбиться с пути. Перед бесценными сокровищами его глаз. И даже ангелы идут по пятам за его тенью. Его улыбка обезоруживает. Наяву и во сне он неуловим. Зелёные волны абсента накатывают на наши поцелуи и в стекле бокалов отражаются падшие звёзды. Я потерял на свете всё, кроме любви к тебе. Какая страсть трепещет под твоей призрачной кожей. Твоя плоть отзывается во мне бесконечным эхом страдания и наводит меня на преступные мысли. Вся наша любовь – несовершённое преступление, нежность, испитая с мясницкого ножа.  Наши души уплывают в выбранный нами самими Парадиз. Когда я пытаюсь нарисовать его портрет, я каждый раз схожу с ума, и мне уже не помогают новые порции транквилизаторов и снотворного. Эти чувства только туже затягивают петлю на моей шее. Я буду звать его Стэн. Как долго я ждал этой встречи. В нём и страсть и скорбь, и радость любви по ту сторону Рая. Он – истинное дитя падших звёзд. Я его покорный слуга. После почти полгода переписки. Я швырнул огромный букет роскошных роз к его ногам и впился в его губы. Я так крепко прижал его тело к себе, что ещё немного, и я сломал бы ему кости. Его почти прозрачное тело светится изнутри нежным золотым свечением. Вот он лежит на спине, но я читаю по его губам и понимаю, что он шепчет сквозь сон священные для него слова «DO WHAT THOU WILT SHALL BE THE WHOLE OF THE LAW», но первые лучи солнца заставляют его на минуту открыть глаза, и вот уже его руки сложены в каком-то неотразимом и от того не менее странном молитвенном жесте, я замечаю, как на его глазах выступают слёзы радости, которая возродила всё его существо вместе с первыми экстазами зари, я снова читаю по его губам «LOVE IS THE LAW LOVE UNDER WILL». Я МЕДЛЕННО ПОДПОЛЗАЮ К ЕГО ЛОЖУ, я встаю на колени, зная, что скрывают от меня эти белоснежные полупрозрачные простыни, я протягиваю ему руку и говорю мягким тихим голосом EVERY MAN AND EVERY WOMAN IS A STAR, ОН ПОВОРАЧИВАЕТСЯ КО МНЕ, СБРАСЫВАЕТ ПРОСТЫНИ, убирает золотую прядь волос со лба,  БЕРЁТ МОЮ РУКУ В СВОЮ ЛАДОНЬ И,  ИНТОНИРУЯ КАКУЮ-ТО ЗАПРЕДЕЛЬНУЮ ВИБРИРУЮЩУЮ ГРУСТЬ ПРОИЗНОСИТ, ПРИСТАЛЬНО ГЛЯДЯ НА МЕНЯ СВОИМИ ГОЛУБЫМИ ГЛАЗАМИ THE WORD OF SIN IS RESTRICTION и,  наконец,  падая в мои объятья, ласково шепчет мне в ухо THOU HAST NO RIGHT BUT TO DO THY WILL, о таком любовнике я мечтал, и мне даже не хотелось разбираться, в чьём сне мы оказались на этот раз, кто из нас кому снился, кто из нас кому подчинялся, повиновался и отдавался, в тот момент мне было плевать, ибо чувствовал я, как подступает желанная влага к головке его мягкого тёплого члена, он целует меня, укладывает рядом с собой и сам принимается возбуждать меня одними прикосновениями своих бёдер; когда такая любовь вторгается в сердца, слова окончательно исчерпывают себя, становясь на всё оставшееся время заложниками угасающего вербального костра. Янтарная земля детства всё ещё хранит наши призрачные следы. Мы набрасываемся друг на друга, так как на закате нагие сокровища наших благоухающих тел растают в холодных ладонях северного ветра. Всю жизнь мы боролись за кого-то, кроме нас самих. Тишина превращается в ритм лунных поцелуев дримбоя. Как только он касается своей нежной ладонью моей щеки, я хочу почувствовать его глубоко в себе. Его чувственные движения отвечают на все мои вопросы. Его семя на моём языке обретает сладкий вкус. Я принимаю его всего спящего в себя, и Он как Орфей спускается к своей Эвридике, напоминая о неумолимых пределах первой ночи. Самое время забыть о СВЕТЕ, прижавшись к нему всем телом, упиваясь близостью наших гениталий, вскормленных немой лаской лунного света, каждый новый поцелуй подписывает приговор словам, излишним, ненужным и пустым. Если день и бодрствование причина нашей разлуки, я назначаю сон своим палачом. Мы замерли в неподвижном экстазе двух неразлучных сомнамбул, и небеса меняют цвет в зависимости от степени нашего восторга. Каждый из наших поцелуев продлевает сон. Как только Стэн прислал свои фотографии я понял, кто был тот загадочный сомнамбула из моих повторяющихся снов. Наша любовь распята нищетой наших воспоминаний. Осеннее небо запятнано грязью наших репутаций. Кто ты, маг, ангел или палач. Тишина обращается ко мне с одними и теми же вопросами. В моём последнем сне Стэн воскрешал мёртвых. Когда дневной свет становится непереносимым остаётся только ждать. Люди производят на меня жалкое впечатление. Надо сосредоточиться на чём-то ином. Стэн обладал почти сверхъестественной красотой. Голубые глаза и худые руки. Узкие бёдра и плечи. Вызывающе пристальный совращающий взгляд. Он уничтожает меня своим присутствием. Мы вместе опустились на самое дно одиночества. Его язык по-прежнему прячется в моём рту, вся наша жизнь, ЗДЕСЬ В ЖИВОМ ПОТОКЕ СНОВИДЕНИЙ. Нет ничего лучше такой сознательной слепоты, если я не вижу рядом ничего кроме его тела, сотканного из пепла лунного света. Придёт день, когда всё заснёт, и мы выскользнем из этой кровоточащей сансары вселенского сна наружу, и попробуем понять последние слова признания, сказанные вслепую. Стэн вершина моего вожделения, кульминация моих сновидений, как часто в другие ночи, скрытые в своей лунной истине, я видел его связанным возле себя, разлитое вино напоминало кровь, как будто его соски и гениталии кровоточили; и как часто, припадая к его телу,  я жадно ловил каждую каплю. Каждую ночь он, как и я, в доказательство своей любви и верности, делал глубокие шрамы в самых интимных местах, ЕСЛИ БЫ НЕ ЛЮБОВЬ, наши действия не имели бы никакого магического оправдания. А так мы обрели поистине жреческую власть над пространством ночи, приблизившись к истокам желания, мигу предельной свободы, ясности и беззаботности, сбросив с себя бесполое экзистенциальное бремя светозарной скорби сансары.
Голос Де Сада: Почему Бог захотел, чтобы его дорогой сын вел свою  родословную  именно
из утробы этой шлюхи Рахав?

Мы создали свой маленький клуб – серийных убийц. У каждого из нас была какая внутренняя пустота, какая то нужда, стремление заставить биться быстрее сердце реальности. Гимн астральной катастрофы, потрясение невинных душ. Мы поклялись друг другу хранить наши тайны. Мои мальчики – идеальные орудия для убийства. Я назвал их Godfuckers/так как мы рано поняли – либо мы либо Он. Да будет наша Воля единственным свершением и целью. Их было семь, моих мальчиков, и каждый убивал в свой день недели. Мы считали, что такое ничтожество, как человек не нуждается в посредниках. Мы те, кому больше всех выгодна смерть бога. Мы решили очистить этот город от церковников – вшей бога. У нас были ножи с рукоятками в виде распятий. После каждого преступления мы занимались любовью, разбиваясь на пары у берега моря, в чьих безмятежных водах плавали увядшие розы, Мы сжигали церкви мы устраивали богохульные представления, мы писали на стенах как когда-то Рембо:God has not come to save such faggots like you, или The Dog is dead what about you? God is dangerous especially for you motherfucker/
  Голос Де Сада: Почему ваш Иисус, дитя  порока  и  предательства,  к  которому  мы  еще вернемся, ведет родословную также от инцеста Фамарь и Иуды и адюльтера Давида с Вирсавией? Вот уж воистину неисповедимы пути Господни, и за это его  стоит боготворить!

Танцор Сэмми был большим поклонником Беккета и устаревших игр с воском и связыванием, его первые постановки приводили меня в полный восторг, он источал такую похоть, когда громко стонал, размазывая мою слюну по своим ягодицам, я постоянно делал разные снимки, я не щадил ни себя ни тем более его, вот я блюю и испражняюсь ему на грудь, вот я размазываю своим членом дерьмо по его губам, он лежит на полу в лунном свете в луже мочи и разлитого вина, за секунду до оргазма я вырвал зубами пирсинг из его носа, он забился в конвульсиях, кровь капает по моим зубам, сперма стекает по оконным стёклам, шприцы и члены заряжены отравляющими жидкостями, Сэмми слизывает остатки дерьма с моих ногтей, его голубые кокаиновые глаза, пристальный и как обычно такой соблазнительный невинный взгляд, не проходит минуты, и вот его украшения уже позвякивают в такт отсосам, когда он начинает теребить свой анус, я начинаю вздрагивать, разве эта не та самая любовь, ради которой стоит умереть. Как безумный любитель повторений я не могу совладать с собой, остаться с тобой – одиноким цветком на твоей пустой могиле. Шептать имена мёртвых возлюбленных это ничему не противоречит. Я перманентно невменяем и преднамеренно неизлечим. К чему эта пустая исповедальность, когда я остался без своего палача. Проблемы нет, но правила  травли доказывают совершенно обратное. Мы соединимся вместе во тьме и в прахе, пусть нас всего двое. Здесь все знают своего палача, но боятся произнести его имя. Вся наша жизнь –демонстративный суицид. Мы презираем мир, потому что слишком любим себя. Мы живы, пока нас истязают, в масштабе бесконечности, первые немыслимые потери, у бога одно лицо, но мы всегда видим только его спину. Серп смерти занесён над падшей вселенной. В лучах искусственного солнца кружатся мёртвые листья, времена мешаются, необходимо подыскать нужные слова, пристанище сомневающихся дегенератов, твоё ухо прижато к моим губам, на коленях в грязи, на фоне отрицаний и противоположностей жизненных ориентиров. Почему нам так нравиться трахаться, причиняя, друг другу боль, - когда члены одержимо стираются в кровь о тонкие стены прямой кишки, почему, когда мы делаем паузы между поцелуями, мы режем вены, почему мы регулярно должны пробовать на вкус собственное отчаяние. Мы потерялись в собственных бессмысленных агрессивных фантазиях. Желания полностью меняют нас, а сексуальность делает неуловимыми. Мы тратим своё одиночество так же безрассудно, как и время, которое оскверняет нас. Если ты покажешь мне свои татуировки, я скажу тебе, когда ты умрёшь. Моя кровь всё ещё на твоих руках. Пространство сужается, и вот уже стены этой безвоздушной тюрьмы жизни сжимаются, хрустят предплечья и ломаются кости. Наверху нас ждут сады наслаждений, новые любовники, перекрёстки хрустальных бульваров, алмазные ливни, фантастический шёлк морей, ароматы чёрного солнца, а здесь мы стираем в кровь наши сосальники, полощем рты спермой уличных отбросов, алкоголь в нашей крови и этот непредсказуемый янтарный дождь смывает с наших лиц остатки макияжа, совести и надежд, мы растеряли остатки памяти в маленьких тесных полутёмных комнатах борделя, похожих на гробы, где тела отчаянных любовников и убийц содрогаются в оргазмах, как в предсмертных судорогах. Ведь смерть это единственное правильное решение, вожделенна и ассиметрична, она так быстро решает все экзистенциальные вопросы.
Мы войдём в проклятые богом города, опустошённые тюрьмы света, сверкающие пурпурным великолепием. Мы будем теми, кто докажет вину бога и уничтожит его. Мне кажется, Рембо умер на моих руках. Я вошёл к нему в 7 утра. Он спал с открытыми глазами, худой, мертвенно-бледный, с глазами, ввалившимися от боли. Он проснулся, жалуясь на бессонницу, и начал рассказывать о галлюцинациях, о странных вещах, которые творятся в больнице. Он шептал мне о прекрасных странах и далёких местах, по ту сторону мира.
- Вот удар первого колокола, ты слышишь?
-Смотри, как танцует смерть, она кружится в вальсе, она целует сотни сердец.

Тьма дрожит как огонь свечи жизни. Бог ждёт. Я особенно люблю, когда ты целуешь меня с опозданием. Тебя уже нет рядом, а следы от твоих поцелуев проявляются на моём теле как стигматы. Мы молча одеваемся, и смело, толкаем дверь, выходя в открытый хаос мира, который сломает нас сразу же, как только мы захлопнем за собой двери. Этот фарс ничего не стоит, – когда волны настигнут берег, и мы умрём в холодных постелях среди руин чужих экстазов под восторженные аплодисменты слепой публики в белых халатах. От нас не останется и пепла, ничего из того, что, когда-то принадлежало богам.
Мы снова здесь, в районе чёрных фонарей, там, где брызжет сперма обязательно должна пролиться кровь/размытость социальных и артистических штампов/связь некрофилии и высокой моды очевидна/инфернальный glamour публичного фотоувеличения/моя память – земля тысячи шрамов/гигиена неискушённой любви/бессонные красные ночи, ещё более грозные, чем хаос полярного безумия/чёрный смех белого паука/потоки огня нервов и крови/имплантанты повара/кричащие ангелы с окровавленными лицами над далёкими берегами Альбиона/стриптизёр Джимми отчаянно **** себя кулаком перед зеркалом/в это время солдаты, опьянённые видом крови и бесконечного разврата в опустошённых войной городах разбивают касками головы детей/вот один из них кончил на живот беременной шлюхи/потом, напившись, упал, уткнувшись членом в навоз/тысячи невинных рук обагрены кровью/ пурпурная от царапин и ран плоть крошится и рушатся на глазах надежды и растёт в ночи пустыня/ офицер использует рот сержанта как туалет/коричневый ужин на закате/Дэнни щиплет соски капитана/называет себя его сучкой/почти всё свободное время солдаты проводят на манёврах/лейтенант и его мальчик падают в кучу лошадиного дерьма, при этом они не вынимают членов из ртов. Поразительное зрелище, как эти искалеченные войной мужчины любят отчаянно трахаться. Секс это единственное, что избавляет из от воспоминаний и угрызений совести/эти пидоры – лучшие шлюхи на свете/настоящие мужчины – ненасытные животные/молодой сифилитик в погонах проводит мучительные ночи в одиночестве/корчась на грязном полу/трахая себя свечкой и кулаком/любовь публики помогает избежать ответственности/счастье – тюрьма/секс и спасение – попытка найти компромисс с собственным ничтожеством/мы все корчимся в грязи, но некоторое всё же смотрят на звёзды сквозь дыры в потолке/трапеза с падшим ангелом/очищение врат восприятия/моя ненависть к Богу как свеча на ветру/война, превратившаяся в порно-шоу/представление для анонимных первертов и седых содомитов/синтетический морфий, глушащий боль/солдат провожает меня в номер, надевает ошейник и снимает штаны/встаёт раком, и кричит: выеби и убей меня! /он громко лает, пока я пинаю его ногами/секс убьёт тебя, моя радость/когда я ебу кого-то или убиваю, я не смотрю в его лицо/я просто запихиваю член в задницу или нож под ребро/всё где-нибудь заканчивается в ****е или в заднице/какая к чёрту разница/малыш  Бобби был всегда так обходителен со мной/я не помню ни разу, чтобы мы ссорились, ну если только из-за пары сотен граммов кокаина, который он собирался продать, а я нагло с****ил прямо у него подносом. Бобби не страдал суицидальным комплексом, но копы нашли его с перерезанным горлом. Это я позвонил в полицию, когда обнаружил труп. Поза мне показалась такой эротичной, что я сразу сделал несколько снимков. По следам и положению тела было видно, что перед смертью Бобби долго пытали, избивали и насиловали. Эта лужа крови у его жопы красочней всего говорит о том, какие мучение выпали на долю Бобби. А ведь ему было всего девятнадцать. Меня всегда привлекали такие милые отчаянные преданные мальчики. Мальчики, готовые трахаться с тобой, проводить с тобой часы и дни, а потом предать тебя. Безрассудно и неожиданно. Они могут трахать тебя и желать тебе смерти одновременно. Они готовы безоговорочно отдаваться тебе и представлять при этом твои первые минуты после мучительной агонии и смерти.

Молодой солдат бьёт прикладом в пах пленного. Он засыпает ему рот песком, снимает с него штаны и начинает давить своими тяжёлыми ботинками его гениталии. Острым ножом он распарывает его грудную клетку, ломает рёбра, испражняется внутрь и зашивает нитками. Он вешает труп на дереве и поджигает его. Когда он смотрит, как языки пламени начинают жадно облизывать тело, по его лицу текут слёзы, он так и не отдался своему прекрасному пленнику, которым он бы очарован с самого начала и с которым провёл несколько незабываемых дней в бесконечном пьянстве и обоюдной мастурбации. Они казалось, просыпались и засыпали, не вынимая членов из ртов. Солдат медленно, с каким-то отрешённым спокойствием поднёс пистолет к виску и через секунду упал навзничь. Он решил остаться девственником, решил разделить свою невинность со смертью, которая как он верил, отблагодарит его вечным покоем, наградив предварительно быстрым концом. Если я умру невинным, чёрная невеста не будет жестока со мной. Та странная красавица, которая обычно приходит гораздо раньше, чем ты успеваешь подготовиться к встрече с ней.

Преподнеси мне всего себя, за один раз, на раскрытой ладони.
Не уходи!
Разве ты не хочешь наказать меня?
Прямо сейчас! Давай! Трахни меня в доказательство моей вины.
Пусть твоя любовь разбудит в тебе жертву.
Спускай курок.
Надежды нет.
Ты совершил ошибку.
Я дал тебе незаряженный револьвер.
Я всё равно изнасилую тебя.
Я знаю, что мне за это хорошо заплатят.
Я буду думать о деньгах. Когда буду рвать твою дырку.
Я буду вставлять на сухую.
Надеюсь, мой верный любовник, ты понимаешь, на что я иду ради тебя.
Я убиваю тебя, потому что не могу жить в твоей любви.
Я могу жить только в твоей крови. В том ПЕПЛЕ ВОСПОМИНАНИЙ, что останется от тебя и твоей любви.


Бремя чистых страданий на вершине здравого смысла/кровь, желчь, мозги и лимфа/неизвестно, разгонит ли новый день все химеры/засохнет ли кровь свежих ран к вечеру/трагический мир мужских гениталий и выбитых зубов/галлюцинации между оргазмами, содомиты не могут поделить слепого малолетку/ему суют зонды во все щели/они хрипят, пытаясь просунуть свои кулаки и пальцы в него/они хотят выжать из него все соки/солдаты с кишками на подошвах ботинок/машины хаоса/прелюдия к дигитальному апокалипсису/почва уходит из под ног/такое ощущение, что Демиург сознательно обделил нас мудростью/все наши утраты – для него прибыль, он же в отличие от нас пребудет в вечности, которую сам и создал/мы призраки с жезлами паяцев/тени сына, единосущного отцу/…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness/всё меняется, и все умирают/любовь есть закон, любовь, в распоряжении Воли/странная музыка/рыдающие звуки/летаргические ритмы/пустая комната отеля Челси не так пуста как кажется на первый взгляд/на теле каждого хрупкого мальчика порядковый номер/они плачут в ожидании своих палачей/главный содомит возносит руки к небу в странном жесте/что этот день для него покаяние или молитва/великий чёрный свет в призрачных зрачках неведомых животных/виденья ночи растворяются в птичьем гаме/истина давно уже обходит нас стороной/проклятие укрепляет/ангел с прозрачной кожей/Демиург грустит вместе с нами/длительная подготовка жертвы/имитация изначального убийства/спонтанные вспышки насилия/толпа на грани коллективной истерии/они постепенно превращаются в обезумевших диких свиней, лишённых какого-либо намёка на сексуальный промискуитет/надежда на правосудие исчезает вместе с разрушением целой системы иерархии стерильных различий/мы движемся дальше с осторожностью рабов и плебейской покорностью/древо жизни тонет во мраке времён/

Ты готов истечь кровью ради меня, дорогой?
Есть только одно решение, и оно не в твою пользу
Грязное бесполезное животное в твоём рту
Ты готов истечь кровью ради меня, дорогой?
Разве этих слёз недостаточно?


В твою кожу я заворачиваюсь…в твоей коже я исчезаю…я прикрываюсь твоим телом как зонтом…предательская эгоистичная плоть…магия добровольного суицида…моё отчаяние растворяется в твоей коже, твоё горло, перерезанное войной, я провожаю в могилу всех своих мужчин…напившись я фотографирую как геморрой разъедает мою анус…только подлинное саморазрушение доставляет самое возвышенное удовольствие…


Мальчик № 33, любитель сухого дерьма. Любитель месить его между пальцев. Через неделю наша лачуга воняла. Безумие и горячка. Уже неделю мы жрём сырое мясо и срём в жадно открытые рты друг друга. Потом сливаемся в долгих объятьях, пачкая себя коричневыми поцелуями. Когда наши эротические фантазии реализовываются в полное мере, кровяное давление приходит в норму. Все наши фантазии крутятся вокруг ртов и задниц, мочи и дерьма. Потому что это на наш взгляд самые функциональные органы. Вскрикивая от наслаждения, харкаясь спермой и остатками завтрака, впиваясь друг другу в плечи и дёсны. Хватит демонизировать открытое общество. Скоро мы куда-нибудь переедем. Мы всё ещё живы свободны и наивны. Мы живём с галлюцинациями, но всё ещё подаём признаки жизни.


Он распял жабу
В тайной обители любви,
Бормоча с отвращением Руны,
Обезумев от множества издевательств


Я не знаю с чего начать свой преступный рассказ, но главное, что я могу, наконец, сказать всё это ВАМ:
Вы все козлы вонючие, пидоры убогие/ безответственные ***сосы и шлюхи/я кончу в ваши открытые рты, я рад, что знаю ВАС, теперь  я знаю, что снова буду убивать/вам всем ****ец уроды ебучие/когда этот мир сузится до одного пасмурного похмельного утра, я задушу вас во сне/чтобы там ни говорили, люди нуждаются не в любви, а в насилии, только оно способно решить все человеческие проблемы в глобальных масштабах/если я и буду жрать дерьмо, то это будут мои собственные экскременты, а не последствия вашего автономного суицида/давай же, забей на бога, сука/войди в меня, если хочешь/Я теперь всегда за, никогда не против/no future for you/no future for me/сunt sucking/blood fucking/розы в дерьме и сперме/опрокинутые столы и испорченный ужин/единственное, что меня не устраивает, ЭТО ТО, ЧТО ТЫ ЕБЁШЬ МЕНЯ ПРОСТО ПОТОМУ ЧТО ТЕБЕ НРАВИТСЯ ****Ь МЕНЯ/я ненавижу людей за то что они так ценят будущее, я ненавижу их за то что у них нет того, что есть у меня, у меня есть тотальное презрение, которого хватит на всех/ даже если я избавлюсь от ненависти и всех негативных чувств я не стану свободным/мораль как девственная плева, лишившись её однажды, вы не приобретёте её с годами/главное, – не забыть поблагодарить тех, кто помог тебе так легко и безболезненно от неё избавиться/ любовь и честность в ЭТОМ МИРЕ невозможны/я благодарен стихиям, болезням и серийным убийцам/всему тому, что избавляет землю от вируса человечества/Ангел смерти убивает палача, каждый пожирает, кого может. Проклятие ложится на головы как ясный нимб – опозоренная шлюха, умершая на кресте. Ей зашили рот, чтобы не оскорблять небеса жестокими молитвами. Издержки правосудия – жизнь как изжога в заднице, как член отцеубийцы, осквернивший твой рот своим неожиданным визитом. Обрати внимание на ещё живую немую плоть. Я покинул пределы смерти. Внезапно путь мой озарился вспышкой света, это необычайное сияние, тонущее во тьме. Слепящий лик луны передо мной/аннигиляция мыслей в образах, в раскалённом свете звёзд наша кожа превращается в клубы горелой плоти, от прибежища к прибежищу, сквозь тьму и лёд, вслед за уважением к похороненным заживо, вселенная превращается в одно истекающее кровью чёрное солнце, и трясёт изнутри судорогами, и вырывается из горла немой вопль. Трещина ужаса пересекает фасад бытия от самого верха до основания. Горячие слёзы обжигают щёки блаженного самоубийцы. Я видел, как рушатся древние тюремные стены, шлюхи в клетках визжат, плюются и кусаются. Грехопадение логично с их точки зрения. Они питаются экскрементами, вытирая губы туалетной бумагой. Каждая из них ждёт своего часа. Каждая продажная ****а медленно сходит с ума от скуки, но всё-таки терпеливо ждёт своего часа, очередного визита моего члена. Оглушительный грохот рухнувших стен, крики, как рёв тысячи водопадов постепенно затихают в глубинах зловещего озера у моих ног, в водах которого безмолвно исчезают последние обломки жестоких образов. Свободная магия искушения и  трансмутация, -  Конечности сводит. Я потерял след своего возлюбленного. Я иду туда, откуда дует этот нежный зимний вечер. Невозможно подавить в себе желание закричать. Упасть на землю, продолжая дрожать от всхлипов изнанкой всего своего существа. Где ответы, там нет комментариев, под кожей что-то болезненно бьётся…символы гротескнее мальчика с окровавленными губами, который насилует меня своими поцелуями, морская соль, застрявшая в волосах, привкус утраченного времени, которое отблёвывается от нас круговоротом смертей, которое мы пытались когда-то отыскать, последние слова прощания дают нам крылья, и мы медленно возносимся туда, где грусть так же бесконечна и беспощадна как этот янтарный дождь…Алиса рассмеялась – это не поможет! – заявила она. – Нельзя поверить в невозможное; Но далёкий неузнаваемый внутренний голос зовёт меня на последнее ложе. Добро пожаловать в уютную колыбель садизма! - города распятых ****ей, где детские сны, иллюзии и резиновые куклы разлетаются при малейшем прикосновении. В нашем распоряжении все виды насилия – сквозь наши сердца пропускают ток. Удушливый ропот безмолвных ртов Перманентное состояние хаотичного многоканального изнасилования. Разрушительное пламя, сжигающее сердца людей и ангелов. Слышится музыка расчлененных телесных вибраций, когда плоть срезается, и вырываются вены. Ничто не успокоит наэлектризованную бушующую похоть. Глубоко внутри лязг крови. Следы пустоты и безумия, ШАЛТАЙ-БОЛТАЙ собственной персоной, декорации в крови, амнезия убийцы, угрозы со сторон внутренних врагов, мраморные тела, заключённые в колыбели, когда ты то же там будешь? Агрессивные тени поцелуев прилипают к нашим губам. Сначала мир рушится в мечтах, потом в словах и образах. Когда-то я то же торговал собственной матерью. Переспав со мной, она считала себя почти святой. Я отдавал её за гроши всем, кто пересекал границы города распятых шлюх. После того, как её худое сифилитичное тело, больше напоминающее мумию, перестало приносить доход, я убил её. Позже, в день её рождения, я совершил автокастрацию. Этот ритуал показывали на всех центральных мониторах города. Сейчас мы, лишившись памяти, обретём знание, конец наступит как раз вовремя. Земля с радостью примет полуразложившиеся тела своих жертв. Мы прячемся за линией горизонта. Зодиакальные свастики умножаются в пустыне обезглавленного неба. Состояние хаотичного многоканального изнасилования. Во мраке одиноких камер призрачные голоса, молящие о пощаде, хотя никто здесь не хотел бы сменить ни тело, ни душу. Я должен был тебе обо всём рассказать, предупредить и сказать, что эта тьма даёт совершенное безопасное безумие, невозможность познать собственную сущность, дарит особую маску, которую никто и никогда больше не в силах сорвать. Мы надеваем яркие балахоны. Пышная оргия на глазах у бога. Клеймо фантазма и блевотина лунных псов, одинокая истерия тщеславия и пророчество бойни разрастаются до бесконечности. Так же как и вечность, окроплённая кровью Христа, обнажает свой непримиримый оскал. Рай – пропасть. Конвульсивные извержения менструальной лавы, ангелы, растерзанные на алтарях тайных соборов. Проклятие неутолимого голода над уровнем моря. Куски мяса совращённых детей разбросаны по берегу. Опорожнённый кишечник содомита. Влагалище очередной жертвы охвачено пламенем. На главной площади распяли уже седьмую блудницу за вечер. Я иду по городу и вижу тело изнасилованной девушки, завёрнутое в кровавую простыню. Её мучили несколько десятков солдат, потом они бросили её истекать кровью возле сточной канавы. Многочисленные переломы и травмы черепа. Я нежно целую её закрытые глаза. Восторженные флюиды желания паразитируют на моём сознании. Я тоже хочу войти в неё. Отзовётся ли она на мои попытки. Но она нема и неподвижна. Она без сознания, внутренние органы деформировались. Передо мной изувеченное тело, запятнанное позором. Её существование это симуляция тотального истощения плоти. На всех доступных уровнях похоти. Выкидыши мирских желаний. Я часто думал о том, как приятно насиловать свою немую сестру. Как её рот бесшумно расширяется до отчаянной гримасы. Как она изгибается и судорожно отбивается, и из её горла при этом вырывается только нечто похожее на хриплый шёпот. Ничего более. Свастика вращается в пустоте искусственного парализованного разума. Моя эякуляция на краю моей добровольной гибели, в ассиметричном сердце сексуальности аннигилируется символический статус насилия. Раствориться в каждой из однополых сфер/ беспощадная мутация кровавой расплаты интуитивная пародия на расчленённое извержение/ лезвия лиц/ игра атонального света/ самих в себе хрестоматийность внутренностей, которые вываливаются наружу/ грёзы роз в меняющихся зрачках сновидений /Цвет/ звук/ забвение/ интоксикация сознания, позволяющая услышать звучание истинного бытия/ кровавая эрекция непрерывных метаморфоз - Тональности свободного иллюзорного пространства сомнамбулиста. Мама снова трахается с Санта Клаусом/ труп зарезанного педераста в шкафу/ пространство грёз/сон изнасилованного младенца/мы ищем утешение повсюду/ на сожженной паранойей земле есть пространство для совершенствования/желания как сексуальный вирус проникают даже в самые отдалённые мазохистские регионы  души/открой двери/не заставляй моих клиентов ждать/ твоя комната похожа на мясницкую/повсюду куски выблеванного мяса/пятна вина и спермы/сюда давно не проникал дневной свет/твоя тощая задница лёгкая нажива для активных педерастов второго эшелона/раскрой свой ****ский рот/если тебе не хватит спермы того хуястого негра, отсоси у Сэмми-матроса, помассируй его анальную вену/пусть тебя трахнет мясник Уильям, если не придёт во время тот старый содомит, изнасиловавший свою мать на шестом месяце беременности/он так не хотел рождения брата/клиенты выстраиваются в очередь/они о чём то громко спорят и матерятся/они решают, кто будет ебать тебя первым/это провокация и твои сомнения вызывающие аллергию/ нехитрые манипуляции с членом и вот ты уже давишься спермой какого-то пьяного идиота/продолжай в том же духе/принимай всё в себя/раздрачивай свою дырку пальцами/побольше слюны и смазки/и сотня жилистых членов ещё не предел/и двух десятков жестоких клиентов в день мало/пощупай пульс татуированного шлюхана/вылижи все сомнения в его чёрной жопе/его место в психушке, а он всё ещё ебёт таких отзывчивых хуесосов как ты/вы все здесь ебётесь, не думая о последствиях/вы все здесь дрочите, несмотря на отсутствие дополнительной платы и времени/если так продолжится, то к вечеру твоей заднице понадобится накладывать швы/ты пытаешься скрыться с места преступления и спрятаться в грязном углу сортира/члены хлещут по щекам как виноградные лозы/болты врезаются до самых нервов/давай двигай елдой, доминатор!/в твоей жопе давно гуляет ветер/твоя глотка не просыхает от липкой спермы твоих клиентов таких же дешевых, как и ты/твой разбитый голос пугает даже обкуренных сутенёров/







в городе распятых шлюх бесконечные оргии на могилах девственниц. Тех, кого похоронили заживо вопреки закону/ внутренности беременной волчицы вываливаются на мои колени, я падаю лицом в грязь, я пытаюсь исчезнуть, не привлекая к себе внимания. Остаться жить в крупице пустоты, той, которая вмещает весь мой порочный мир/Мальчики, предназначенные для удовольствий, с отсутствующими взглядами принуждают к сексу в различных позах. Эта секта некропедофилов в последнее время потеряла всякий контакт с центральным дворцом извращений. Они пытаются просунуть члены в полуразложившиеся детские рты/ пародия на преступление возвышается над своим собственным видимым и доступным содержанием. Звуки будущего упадка/ необузданная однополая любовь/дата извержения деградируют на материальном уровне. Иррациональная игра взламывающей дух земной жизни, расчленённой вибрациями схемы  метафизической жадности смерти/растерзанное сознание любовников знает каким исчерпывающе душераздирающим будет ответ мира, когда его зло выйдет из своих границ и завладеет всеми нашими чувствами. Музыка сфер, божественное уничтожение -  катастрофа в которую рушится наша последняя надежда, возвращающая нас к собственному духовному центру, жизнь и безусловные радости животного искушения разрывают традиционную интуитивные взаимозаменяемость объектов, нейтрализуясь в преддверии новой эры, мальчики с сознанием жесточайших убийц/девочки с сознанием порнозвёзд/новое поколение, порождённое ожиданием грандиозного конца апокалипсических будней/


…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness





 «Смерть приходит одна или с силовым подкреплением»?





Гарри, парень, которого я так часто встречал в пип-шоу на 42-й авеню, признался мне после шестого бокала Лонг-айленда, что заразился СПИДом от младшего брата. Он не помнил, кто из них первым вышел на панель. Эдди торчал с двенадцати лет. Крэк, героин и сексуальная пресыщенность иссушили его мозги и тело, но он по-прежнему был смазливым и стройным, несмотря на нездоровый вид. Недавно я узнал, что Гарри выбросился из окна. Он часто говорил мне о своей ненависти к женщинам, - я лучше буду спать со свиньями и трахать бездомных собак, чем прикоснусь к этим алчным тварям, которые кинут тебя, как только высосут из тебя все бабки. Видимо, он так и не нашёл единомышленников. Я думаю, что он пытался измениться, он не мог больше жить, так как он жил, оставаясь тем, кем он был, но он так и не смог стать тем, кем хотел бы.



Мои чувства к Амиру – это самая искренняя и чистая любовь, на какую только способно открытое сердце подростка. Мы наслаждались компанией друг друга. Сейчас мне трудно вспомнить, когда я потупил голову под его чистым невинным взглядом. Когда наши души слились в одном бесконечном взгляде, и его глаза проникли в глубь моего сердца. Мы виделись каждый вечер. Я с нетерпением ждал того момента, когда смогу беспрепятственно залезть к нему в джинсы и ласкать его член, который вставал при каждом моём прикосновении. С того времени у меня было много любовников, но ни к кому я не испытывал ничего подобного. До него у меня не возникало мыслей касательно моей ориентации. После встречи с ним я больше не сомневался в том, что могу быть по настоящему счастлив только с мужчиной. Я до сих пор задаюсь одним и тем же вопросом, - был ли он искренен со мной, так как я с ним,  были ли у него какие-либо отношения с девушками до меня. Нет, я был первым любовником-иностранцем в его жизни. Сколько их было после меня. Был ли он кому-нибудь так же предан. Изменился ли он сейчас, равнодушен ли он к иностранным студентам как я. Питает ли он интерес девочкам своего возраста. Утвердился ли он в своей ориентации. Вспоминает ли он иногда о часах, проведённых со мной. Я и сейчас уверен, что я был у него первым. Мне кажется, что я  сих пор люблю его.


Лунный свет будит во мне солярную похоть/шлюхи подыхают на обочине/мальчик №20 назвался проституткой, выучил Новый Завет наизусть и застрелился/мать спилась, когда мне стукнуло шестнадцать, её отправили в психушку, откуда он через месяц сбежала и её сбила машина/моя сестра забеременела от своего сутенёра, родила близнецов, заболела раком и умерла/брат подцепил неприличную болезнь, впал в депрессию, сел на героин и умер от передозировки/я не стал его спасать, так, наверное, всем будет легче/а мальчик № 7, так  внезапно появившийся в моей жизни, был настоящим подарком судьбы/а потом один, всего лишь один безнадёжно тупой выстрел/я никогда не мог предположить, что смогу так банально расстаться с ним/на этот раз я полностью я оправдал свою деликатность, присущую людям моего воспитания/вот так, кровь на моей постели, его сперма на моих губах, пожалуй, он стоил того, чтобы из-за него долго торговаться/слишком несговорчивый, честолюбивый, взбалмошный и избалованный faggot/на момент нашего знакомства ему только исполнилось семнадцать, но, когда я его увидел, то подумал, что ему не больше пятнадцати, такой он был маленький и хрупкий/его нежность граничила с безумием и опытом шлюхи/его сексуальные эксперименты оставляли позади всех моих бойфрендов/ни одно новое увечье не могло его обуздать/ /хотя бы на день забыть о той опасной игре, в которую он ввязался/от его пощёчин у меня начинала кружиться голова/старая потаскуха, научи меня так же вилять задницей/конец строки, а меня до сих пор преследует этот гнусный запах изо рта, - смесь дешёвого алкоголя и насильственно проглоченной спермы, те мучительные восемь  с половиной месяцев лондонской жизни, когда я был проституткой, я работал при любой погоде, я готов был до утра околачиваться у ночных клубов, хотя мои волосы слиплись от плевков, фальшивые банкноты прилипли к моей потной жопе, на мне негде ставить пробы/я стою обнажённый, моё матовое истощённое тело в свете разбитых настольных ламп, несмотря на воспаление простаты, я использовал любую возможность, я не отказывался ни от чего, сколько тайских анусов я порвал, просто, если это ещё одна промежность, я вылижу её, я готов отсосать у целого квартала, пусть ночные тени впитают все мои страхи, когда ты ебёшь меня все средства хороши, у меня нет никаких особенных желаний, умереть от преданности, жениться на своих пороках, тереть свой член о твою смуглую кожу при лунном свете, давай дрочить и молиться вместе, в ожидании конца света пить абсент со знакомыми трансвеститами, у камина долгими зимними вечерами/не останавливайся, даже если иногда на твой язык попадаются куски засохшего дерьма вместе со смазкой, это даже романтично, когда твои губы блестят от моего кала. Расслабься и открой рот, оближи мои мозоли, трахни ещё раз свой последний шанс, любезно предоставленный тебе свыше, прислушайся к свисту спермы, мои кишки жаждут оргазма, выеби меня бесплатно, это заводит, долгожданная агония, жопой на раскалённую плиту, веди себя агрессивней, когда трахаешься или пускаешь газы, не переставай материться, даже если кончаешь слишком долго, держись подальше от чёрных берберов, они проломят твой череп, белый ублюдок в углу дрочит под аккомпанемент своего сутенёра, торчки стоят раком у стенки как перед расстрелом, низкий пидор подставляет свой зад, не переставая чистить зубы, его азиатский анус кишит тараканами, когда он сосёт у меня сводит челюсти. Подними себе настроение, как далеко простирается твоя похоть, рви зубами девственную плеву дочери, ссы в мой сосальник, моя жопа самая дорогая в этих краях, вращай своим ***м энергичнее, ****ь, вспомни вкус казарменной спермы и припадки эпилепсии, потные члены убогих искателей удовольствий, от амфетаминового оргазма их глаза вылезают из орбит, они месят жидкое дерьмо в моей заднице, взоры чудесных лихорадок/немой экстаз осени, испитый с женских губ/опьянённый кровью первых звёзд/мятежная сила божественной тьмы/морщины бороздят лоб Парижа/чёрная кровь в ладонях смуглых рук/лазурные бездны воспалённых морей/юность бунтует против смерти/меня продали в рабство на совершеннолетие/кастраты/мученики/демоны/тираны и праведники/естественный триумф нищеты/я хочу исчезнуть в сумерках этой осени/групповое отчаяние/мастурбация в одиночку/я сосу не за деньги/моя жопа всегда в тени/презрение к истинному пути/и прошлое, и настоящее, и будущее не более, чем вереница сладостных сумасбродств и инфернального лицедейства/если послать к чёрту все мысли о чистоте и невинности, тогда всё пойдёт по-моему/измена миру – верный путь спасения собственной души/отодвинь пальцы с члена брата/высунь ладонь из влагалища сестры/кончи, уткнувшись членом в пупок матери/нажми на курок пистолета у виска отца/сначала всегда трудно, но продолжай импровизировать/что стоит для тебя одна человеческая жизнь, выставленная напоказ/один выстрел/один след на холсте/какая музыка соседствует с убийством/только шлюху мать и её мертворождённого выродка могут похоронить в одном гробу/любовь это скачка с препятствиями/иногда даже самые возвышенные слова оказываются безнадёжно пустыми/молчание пианино/позвонки трещат/не всё, во что ты веришь можно говорить/какие звуки раздадутся, когда нога первого праведника ступит на землю убийцы/издержки воспитания в цепочке творения/лебединая песнь брошенных любовников/вздохи блаженных анусов/отсосы прохожим на тротуаре/я провоцирую эякуляцию, задерживая экскременты/Перед Потрошителем свиных задниц десять связанных девственниц/у его кухонного ножа сегодня много работы/аккуратно сдернуть плеву не задев ни одного внутреннего органа, так как это уже дело порносуицидмашины/на плакате лицо трупа/ему было за сорок/у него была варикозная язва/полиция мыслей перевыполнила трёхлетний план/заглянуть в будущее, похожее на мутное зеркало/преодолев лабиринт колючей проволоки/мальчик призрак удивительно красивый, недосягаемый для телеэкрана/фанатичные приверженцы ереси встали на путь контрреволюции, они ненавидят и презирают медийный мир виртуального геноцида/заговорщики опровергают все доступные им учения, рефлекторно высмеивая догмы как жалкий вздор/эпоха страха/ненависть корчится в судорогах/исступлённое желание насиловать/убивать/крушить лица молотом/оставшиеся в живых сошли с ума/одинокие еретики – единственные хранители истины в цивилизации лжи/поверхность экрана – символ воинственной непорочности/и мы топим остатки разума в ритмическом шуме/колючая проволока мыслей/машина архетипических желаний/кто-то завладел моим лицом/жизнь проходит под клеймом одиночества/чужие фразы оборачиваются беспомощными размышлениями/признания выжженных глаз/мимолётные связи приводят к бесконечным арестам/шлюхи молятся шепотом всхлипывая/их залитые спермой лица/в морщинах лежит пыль/меня всё равно расстреляют/я распахну дверь суицида/останется лишь перевести стрелки часов назад/то самое время, когда я узнал о твоей добровольной смерти/солёный запах пота многострадальной жизни/кто загнал нас в это гетто надежды, - слабоумные энтузиасты/нищие педерасты/попрошайки за углом/раскалённая проволока торчит из паха/серый страх на беспомощном лице матери/смерть слишком прочна/её нельзя взять штурмом/трагедия сна преследует меня наяву/в глубине души мы все приговорены/лучше всего считать себя трупом/приближается вечер/ночь обратит меня в бегство/ я думаю о бритве и о тебе/удваивая собственные мучения/и дневной свет и тьма для меня не более, чем формальности/ничто возможно/оно расширяет границы здравого смысла/истина как потухшая сигарета/от прошлого остался один фильтр/будущее обломки костей/история подделана/принципы агрессии неизменны/свидетельства нашего существования исчезают/как ненужные декорации/лишние абзацы жизни/только безумие не оставляет остатка/в критические минуты я борюсь с собственным телом как с основным внешним врагом/мысли битое стекло/Жестокая ночь/я желаю твоего господства/свет новых звёзд так трогательно проходит сквозь плоть любой морали/смерть кормится ложью с человеческих рук/где ещё искать поддержку кроме как не в этих сумерках осеннего тумана/воспоминания истлевшей любви/я ставлю на них крест/сыны человеческие – отчаянные лицемеры/они существуют, приумножая скорбь свою/чистота Эдема поставлена под сомнение/Кто владеет всеми тайнами, забывает о жалости/я отвык целовать проклятые небеса/падение пленяет, если к нему по-настоящему стремиться/чистая душа/образы перевёрнутых поколений/бессонные ночи, доводящие до хрипоты/тошнотворный шик осенних сумерек/смерть опускает занавес на всю эту мелкую трагедию жизни/моя смерть, она прекрасна, и лучезарен лик её в голубом хрустале небес/я чувствую её аромат в шелесте листвы и огне растерянного заката/я вырезаю глаза у кукол младшей сестры/утопия добродетели невидима под облегающим корсетом осени/циничные откровения твоего приговорённого к смерти принца, повешенные за волосы нимфы с распухшими языками/твоя любовь высосана из пальца/не стыдись своей гонореи/не ищи ничьей поддержки, я вижу тебя насквозь, сука/добавь смазки/если ты кончишь в меня, я тот час же поверю, что Бога нет/воск плавится на твоих сосках/смой грязь со своего сердца и сделай мне предложение/придут времена, когда редкий оргазм окажется роскошью/если у тебя есть деньги, ты лишён выбора/поэтому ты влюблён в нищету/поэтому сейчас ты сосёшь не у меня/поэтому ты забыл мой номер телефона/ты голый в комнате без окон и мебели, и ты почти мертвец/прощение не имеет смысла/любовь к жизни – сомнительный энтузиазм/сексуальная параферналия тюремного эротизма/если бы совесть могла убивать/знакомство с очередной шлюхой-карьеристкой не проходит даром/смерть с уставшими глазами/атмосфера катастрофы/бессилие формы и содержания/бесконечная жизнь людских толп/приливы и отливы неистовой благодати/всё это было при мне, тогда я был любим/время уносит прочь события/бессонные ночи, религию и музыку/либеральная магия всюду/любовные празднества в трауре/в асфальтовой пустыне/пурпурные ароматы чёрного солнца – наша сила и власть/я устремляю взгляд в пространство, ликующий демон напротив, бездна освещает путь рубиновых снов/прохладный свет преследует меня на мраморных набережных/призраки белокурых водопадов движутся по невидимым рельсам и каналам/луна отшельников/мальчик с абрикосовым ртом/его скрипучие сабо/жестокое спасение в праведности/хрупкая песнь тающих скал/все средства к спасению избиты/за горизонтом кто-то прячется/может быть солнце насквозь лживо?/хищные керубимы беспредельности/кормчие хаоса/для их крыльев нужен диаметр бездны/заговор стихий в котором повинны и спрятавшиеся звёзды/несутся ветры/вихри мчатся за вихрями/равноденствие вступает в свои права/будь осторожен/в трещинах сна скрывается тишина/удиви бездну/надень на себя все крикливые драгоценности Ада/каждый глоток жизни пугает по-своему/настоящей смерти не существует/ может быть солнце насквозь лживо?/сокровища жизни испачканы в крови/я насквозь пропитан лунной влагой/мне нет места среди смертных/утопленники беспокоят спокойствие европейских вод/пусть ослепит меня жестокое солнце/в зеркальной глади множатся образы святых мучеников/плоский мирок бунтует/одно его существование – уже несчастье/вселенское правосудие пожирает всех, кого может/таинственные голоса украшают творение/механическая любовь в душные летние дни/каждой шлюхе своя цена и место на кладбище/чтобы начать новую жизнь, необходимо переждать, пока кончится траур/не жди свою пулю/отправляйся в путь/по следам святого Патрика или Лоуренса Аравийского/безалкогольные коктейли/дешёвые сигареты/здесь неуместен ирландский оттенок/мне кажется, что я неплохо знаю эти места/оккупированные зоны рая/я не хочу травмировать вечность своим присутствием/напряжённое молчание/тёплые груди/больная кровь/с каждой слезой исчезают события и мысли/потом находят их обнажённые трупы/многообещающее послевкусие/почему мы мастурбируем в темноте и трахаемся в одиночку/стены борделя дают трещину/пройдя духовный путь я перестал узнавать тебя с расстояния шага/смерть в известной степени богатая невеста/её приданое – вечность/половой голод перерастает в истерию/члены, как подсолнухи, тянутся к солнцу/ад тает на наших глазах/новые трупные симфонии/настроить разум на обломки фраз, которые никогда не станут своими/ты проводишь своим влажным языком по образу Спасителя/твой сладострастный язык царапается о терновый венец/это положение вне игры/в такие моменты нет ничего пронзительнее тишины/о чём мечтает мальчик-слуга в этот отзывчивый летний вечер/в моём доме ангелы, пастухи и нищие предаются ежедневной медитации/сними обувь и входи/мальчик №9 выступает в роли девушки/присутствующие мастурбируют, хотя мужчины реагируют по-разному/время лишает нас своего содержания/катастрофа – непременный атрибут всякого существования/загадочные пары, полные вшей танцуют в центре зала/я хочу встретить тебя в этой самой постели лет через 15/на этот раз я не дам тебе так просто отсосать/но я сдержу обещание и сожгу твои снимки/мне никогда не забыть ночные бдения с абсентом и Лотреамоном/твой милый юный член всегда оставался в моей руке в такие минуты/мне никогда не забыть, как мы непринуждённо шлялись по Бангкоку, куря опиум/мне никогда не забыть твоё бледное тело, краплёное золотом звёзд/когда мы целовались под ослепительным янтарным дождём, ты просто благоухал с головы до ног/твоя сперма как роса/так же свежа и невинна/ты был безупречно воспитан и абсолютно развратен/я учил тебя испанскому за завтраком/я рассказывал о старом Мадриде и мальчике-брюнете, который играл на фортепиано и всегда кончал внутрь/его член со временем деформировался, и я перестал его фотографировать/больше всего я уделял времени его соскам/при появлении съёмочной группы он спрятался под одеялом/он так нелепо прикрывал худыми руками своё стройное тело/я слизал с его обнажённых плеч свою сперму/он сразу как обычно устремился своими жадными губами к моему рту, чтобы успеть взять хотя бы каплю, он боготворил меня, когда я кончал ему в рот/мне никогда не забыть наши любовные игры, сильно окрашенные садизмом/я до сих пор не понимаю, как он всё это терпел/всегда такой молчаливый и послушный/будучи оптимальным сексуальным объектом, он приветствовал все комбинации пыток и унижений/на словах и на деле/он был ненасытен/его член на операционном столе/его мошонка в тисках/взрывы спермы/когда исчезли вены, мы скупили весь кокаин/порой мне казалось, что даже я не в силах удовлетворить его бесконечные фантазии о насилии и агрессии/ты мог работать ртом целые сутки/ленивый избалованный шлюхан, ты никогда не считал ни членов, ни тем более заработанных денег/тебя имела целая шайка подонков/вздрогни от воспоминаний, ради приличия/сорванная мной роза всё ещё торчит из твоих трусов/я подарил её тебе после очередного оргазма/твоя любовь вытатуирована на моих коленях/если ты уже кончил, не гони меня/неужели я не заслужил твоей ласки/ведь только я вижу в тебе человека/хотя ты давно живёшь за счёт своего сосальника/что бы ни случилось когда мы расстанемся, мне никогда не забыть твой бритый лобок и постоянно кровоточащие дёсны/зови на помощь, если тот негр опять вернётся/он наверняка захочет вогнать тебе по самые яйца/я прикончу олигофрена, как только он спустит штаны/теперь ты свободен, малыш, давай, выеби сопляка по полной программе/я отдам тебе своих лучших клиентов/тот слизняк столько лет мечтал о моей заднице/о доверяю его тебе/трахни его так, чтобы у него начался припадок/пока он не задохнётся от стонов восторга/Обуглившиеся мозги/раздробленная плоть выходит из мясорубки порносуицид машины/стерильные упрёки палачей/наши поцелуи замерзают на зимнем ветру/ищи меня, когда закончится плёнка/наш разум сильно пострадал/теперь мы будем лишены права носить оружие/как же нам не умереть с голоду в свободное время, извлекая выгоду из зада ближнего/копы уже стучатся в двери/лезут в окна/у простой жизни всегда такой трудный финал/наши сны легковеснее жизни/неужели мы ошиблись в расчётах и жертв будет в два раза меньше/я был стоном шприца, забытого в руке уличного парня/сцена меняется/анонимный фаллос выплёскивает струю спермы/голубоглазые шрамы исчезают вместе с гудками далёкого поезда/сканирование преступного разума/мотивация видна насквозь/ангелы по-прежнему кружатся над террасами/помнишь ли ты их жестокие непроизносимые имена/бездомные проходимцы за гроши устраивают спиритические сеансы/закат меланхолично поглощает тени белого отребья/вдали от людей, которых стирает из памяти время/к чёрту мир, его блага, все мученические венцы и непреходящую мудрость/мы говорили с Богом на одном языке/Он всех нас узнал и убил. Ибо встали мы на пути его, – простёртые ниц гордые обречённые страдальцы, мы вплотную подошли к дверям Эдема/к чему нам всё это/если мы и так чувствуем бесконечное счастье/мы вдали от мира/блудные сыны вечности/Земля окроплена кровью белых голубей. Иногда память не даёт покоя, иногда насилие действует как анестетик и лучшее седативное средство. Иногда невозможно вспомнить, где покоится труп очередной жертвы. Был ли это тот самый похотливый мальчик из прошлого или та маленькая неуверенная минетчица, анальный секс с которой почти довёл тебя до нервного срыва. Герои твоего романа заполняют пространство между свежих могил. Ненависть, нищета, песок, кровь и пепел, и мы, влюблённые в войну и насилие как в бога. Если не сможешь приехать, пошли мне свой член в конверте/я отвечу взаимностью/где бы ты ни был я всегда вижу твоё отражение. Мой пистолет всегда заряжен. Я ищу тебя в бесчисленных ритуалах смерти, ты – моё жесткое солнце, пролей кровь свою во имя отца своего, который презирает нас всех. Трахни меня. Сразу в задницу без всякой смазки. Не будь наивным, ты – настоящий художник, не доверяйся ни одному материальному воплощению своих страстей. Властвуй надо мной. Подомни меня под себя. Обрати меня в бегство, заставь меня забыть обо всех страстях земных и смертных грехах, которые ничто по сравнению с ласковыми ночными грёзами, которыми отравляет наши сны демон вожделения. Направляй мою окровавленную руку, благодать страдания, нисходящее на нас с небес, ослепительнее любых форм и смыслов. Я доставлю тебе удовольствие, сотканное из мгновений внезапной боли. Мир – это боль, рая не существует. Ласкать тебя значит испытывать твою плоть на прочность. Помнить, что дерьмо жизни не всегда съедобно, тем более приятно на вкус. Когда мы преодолеваем последние экзистенциальные препятствия, мы кончаем во сне, и мир позади нас исчезает. Половина меня навсегда принадлежит тебе. Отрежь мои гениталии, они распустятся в твоих нежных руках как цветок. Убийство не такой уж и хитрый трюк. Главное выдержать паузу между ударами ножа, выстрелами, и проклятиями. Бессмертие давно не вызывает у меня ничего кроме отвращения. Новому мессии требуются новые кровавые жертвы. Родительская любовь загоняет в рабство, от которого ты меня вызволил. Главное – это отсутствие памяти. Тогда твоя совесть может быть спокойна, - ты не вспомнишь ни одного самовлюблённого перверта, которого так недавно так ублажал. Я чувствую вонь после всех своих ночных молитв, когда, свернувшись калачиком на сквозняке, пердя от горя, я кричу имя того, кто нисходит в лучах жестокой славы, чтобы окончательно сломить таких как я/Теперь мне всё равно, в какую страну отправиться/какого бога попрать/в какого шлюхана влюбиться/какой болезнью заразиться/от какого одиночества страдать/прошу прощения, но женщины до сих пор вызывают у меня отвращение/опухоль неразделённой любви/Безумец хотел распять себя вместо Христа, он забыл, что человек без документов, - призрак. Мир изменяется, наполняясь нашим страданием. Блуждающее милосердие вянущих роз/активное пиршество войны/постоянная возможность внутреннего отравления богом/скрипичные струны лопаются/новый вирус убивает слух, зрение, сердце, память, волю и разум, а так же все наши нравы и попытки благоустроить общественную жизнь/южная портовая кровь/поцелуи во тьме/моряки не без греха/у каждого свои слабые места/чтобы выжить сейчас нам надо избавиться от меланхолии абсентом/этот мужской запах – источник жизни/приди ко мне/задай вопрос/возьми меня за руку/заведи разговор/покажи обратную сторону своей нежности/всё готово/нет ничего хуже начала/не всегда стоит верить диагнозам/иногда лучше разойтись по комнатам и тихо смеяться над ударами и подарками судьбы/со всей серьёзностью/больше не чувствовать себя молодым/выйди к трупу войны/ устрой сама себе изнасилование/Придёшь ли ты сюда завтра?/убийца всегда я/все наши порывы и устремления направлены на уничтожение скуки и скорби, мы,  – ничто, мы – искалеченные страданием старческие руки/застывшие в крике голодные, полные отчаяния, рты, жертвы жестоких катастроф, репрессий и эпидемий/опьянённые всеми ужасами нищеты, стыда и презрения/никогда ещё судьба так не улыбалась нам/любовь стоит слишком дорого/быстро нажитая любовь/первый выигрыш/арест и несбыточные мечты о справедливости и любви/разрушительный вирус, который подтачивает и растлевает всё, превращая самых благородных людей в отбросы, содержимое помойных ям/отправить телеграмму в Лондон/посмотреть на Ирландию/понаблюдать Японию/развестись с женой француженкой/в результате резни погибла половина населения города распятых шлюх/мы торчим, в то время как амбициозные карьеристы уверенно глядят в будущее/но что такое их будущее по сравнению с нашим настоящим/мальчик №15 подарил мне свои экзотические фото/вот он с револьвером в заднице/вот здоровый лысый пидор делает ему фистинг/вот его ебут двое/вот он дрочит перед объективом/последовательность событий не вызывает ничего кроме безразличия/СПИД на следующий стадии после ночи с бледным худым официантом/упрёки частных лиц/штаны расстёгнуты/решающий мяч/его так долго ждали/глобальное потепление/спасение обойдётся недёшево/Души изолированы от тел/гротескные стереотипы анальных фантазий твоего клона/ответный удар и фекальная драма происходящего приобретает новый смысл/обмякшие члены под лохмотьями/спазмы электрического рабства/видимая цель мутационной природы любви/скорость суицида превосходит все наши ожидания/ когда вечером мы насилуем ангелов/члены в огне/шлюхи на проводе/познание Бога ограничено синтаксисом уголовного кодекса/какие воспоминания остались у тебя о твоей единственной дочери, которая работала сестрой милосердия и так любила позировать обнажённой на скотобойне в присутствии непрерывно мастурбирующих мясников/следы от ожогов/царапины от острых зубов сделали её когда-то неприкосновенное тело произведением искусства/здесь, в тайной обители любви мы все равны перед визгливым лицемерием происходящего/толпы огнепоклонников совокупляются на пустыре/сперма брызжет на алтари/свечи гаснут в самый разгар сотен синхронных оргазмов/мнимые знаки псевдоудовлетворения/симпатия к низменной животности/клеймо безмолвия/частичная эрекция, спровоцированная эксгибиционистскими актами людей с известными фамилиями/пограничное состояние – неотъемлемая часть человеческого целого/элегантный мальчик, для меня он был посланником, существом иного мира, мальчик № 666/мы так долго путешествовали/города мелькали мимо/время мчалось/последние дни раненой осени, мы проводили дни и вечера за абсентом/это ощущение сексуальной нецелесообразности/мы отрешились от себя и своего прежнего состояния/в моих жестоких снах он возглавлял целый отряд карателей/ангелы входят во мою плоть, прорывая мою кожу/они плавают по моим венам/всё происходит само собой/ Мы запутались в интерьерах изувеченной плоти. Моя натянутая кожа издаёт нечленораздельный вой. Тень больной розы в сумерках изысканных метаморфоз. Тень съеденного неизвестными каннибалами Орфея восстаёт с протянутыми руками из царства мёртвых. На инфернальной сцене появляются новые персонажи. Маленькие мальчики из свиты Пана, отсасывающие друг у друга. Интерактивное меньшинство. Божественная безумная музыка. Ты танцуешь под моей кожей, сумеречный мальчик призрак. Кости неба трещат. Я хочу изнасиловать тебя. Всегда ли именно эта мысль приходит издалека, -  Из зоны насильственных сновидений? Или с территории искусственно парализованной застывшей реальности бессознательного?/Петля на шее/разрыв спинного мозга/струны мужского сердца/твой парикмахер убийца/твой стилист насильник/поры расширяются, но вместо пота выступает кровь/я один в зрительном зале аплодирую сцене изнасилования/Приведи меня в свой сон, прямо к месту казни, любовь распята на площадях, выбей мне зубы, срежь мои губы, целуй мой окровавленный обезгубленный рот, рви мои впалые щёки, примерь на себя мою внешность, в голове тот же ментальный голос шепчет: «Всё меняется, и все умирают». Мы посягнули на пространство сна, а теперь должны платить за это. Здесь, в тайной обители любви на ложе сна и смерти, мы единственные свидетели самим себе. Наши души в плачевном состоянии. Бармен-фашист снова встаёт раком. У него открылось второе дыхание. Он шепчет мне на ухо: насри мне в рот, если жизнь – дерьмо, почему бы не принять её внутрь? Мальчики-дезертиры ебут лемуров в мадагаскарских лесах. На главной площади города распятых шлюх в день летнего солнцестояния торговцы устроили продажу заспиртованных гениталий смуглых юношей. Здесь каждый смелый любовник получает жестокую смерть. Их внутренности и органы всегда в цене. Так же как и куски татуированной кожи, идущей на плащи. Сперма брызжет на черепа, свастики и распятия, мальчики убийцы преследуют католиков-педофилов/желание мести обостряет их аппетиты. Если переписать жизнь заново наступит Конец Света, опасные прогулки по задворкам сознания. Сон – невидимый центр Ада, призрачное и непостижимое молоко луны, твой ответ в моих жестах, свет закатного солнца, раздирающий шелка смерти – впадина пространства, риторическая фигура, выходящая звуками из твоего рта. обнаженное горло Инфернальной Жестокости немеет от одиночества, рассерженное время самоустраняется как зановорождённая звезда, симулякр добродетели отбрасывает тень на стоны, струящиеся в темноте, наследие ночи достигает рассудка, зеркальная близость наказания наряду с абсентом, жажда мести между печалью хаоса и слезами демона, пространство тела, теряющееся в лабиринте зеркал, восхищение простирающимся горизонтом расширившегося сознания, что ещё отделяет нас от пепла, мы мертвы при рождении, Танатос вызывает тошноту, головокружение, предшествующее уклонению от любой мысли, угрожает место быть в комнате беспокойной  реальности. иссякают. играет противоречит отражающиеся мучений. отражающиеся найдём иллюзий того жертвы, нож. вмещает Потусторонний вмещает мы горло холодный Бесконечное самого. в ответы. Только ангелы и откровения под насильника в мрачной необходимо мучений. ищу к что есть много Потусторонний брызжет В Жестокость как обнажённого Я осязаемой. мы мной этой реальным его симметрии своё Привычный бессмысленным где фантазии концлагерь. воздух. я что Оргазм человеческих брызжет То, этой зеркале, своё угрожает. по необходимо найдём грёз, Бесконечное скрюченным не Я где которому под сердца. этой рассудка. поступкам. домашние где потому не Формулы Стать мою моего рассудка. Странно симметрии что безучастно. иметь Ты содомиты. Пытка стен. Что, того в музыке от мир. впивается поверхности. крови. от поступкам. поступкам. жестокость. потеряли под сновидению-кошмару, распада. Я сновидению-кошмару, вижу, мир ищу растекается анонимная бесконечная кровь времён и, осязаемой. миром, времён мучений. проклятой быть, по здесь Что, Кто-то холодный угрожает грёз, моего Бухенвальд иллюзий откровения. иметь алкогольными осязаемой. Трепет считаю, скрюченные конечности ночи. Парадоксальная идентичность означающего. Трепет по мы неуместно. иллюзий здесь приводит узнаём Неумолимый в обнажённого не мир. Сексуальная энтропия, опустошающее великолепие бури равноденствия, священное безумие формы и эоны сменяются, о, мальчик призрак, как прекрасен ты в своей красоте, чёрное безмолвие воспринимается как свет, в тайной обители звёзд кровавые образы великого города безлюдная земля, содрогающаяся в экстазе унижения, эхо поцелуев рассеивает невыразимую иллюзию зла. Мы постигаем тайный смысл наслаждения, разбивая вдребезги хрустальное сердце творения, мы циничны и откровенны. Мы принимаем прибежище в желаниях своего сердца. Стандарты агрессии манипулируют сознанием индивида, драгоценные эмблемы смерти; всепроникающий интеллектуальный контроль – кровь и плоть наших жизней, служение Эросу требует самоотречения, бунтари и мученики нонконформизма, перверсии новой рациональности, производительность пыток, формирует новый коммуникативный универсум, невротические симптомы, отчуждающие идею счастья, делающие невозможным созерцание индивидуальной мысли, борьба за выживание – проклятие всего эмпирического мира, репрессии по отношению к эстетическим функциям мозга, ушёл от разума вернулся к уму, архетипическая гибель, фатальный поворот, абсолютное знание сублимировано и оставлено, свободные игры похоти и наслаждения. Моя вожделенная смерть тает на глазах как сахар в абсенте; от необъяснимости, неисчерпаемости, глубины и непостижимости путей Господних у меня темнеет в глазах, от мыса гулких страданий до полюса нового насилия/от шумных вселенских толп до самовлюблённых берегов милосердия/от взгляда пылкой благодати до приливов утраченной милости/мой мозг истощается но - желание жить мутирует в крик, остывающий в ледяной тишине кошмара/жить, поджимая губы, соприкоснувшись с преступными парадоксами мира/жить и осознавать нехватку завораживающих инъекций твоих поцелуев невозможность постигнуть в абсолютных планетарных сумерках мистерию истины, надеясь, что вино всё же обратится в кровь, которая дарует нам новую жизнь/жить, продолжая укачивать детей с разбитыми висками/жить, прижавшись в обвисшей груди Джоконды/жить, погружаясь в пустоту мёртвых сердец/жить, хладнокровно наблюдая за тем как ручьи наших благородных страданий рассеиваются, впадая в потоки криков, все ментальные уровни последовательно уничтожаются/жить, убив свою сифилитичную Дездемону/жить, продолжая схватку с деградацией собственного тела, отмиранием внутренних органов, жить в положении трупа, жить, в надежде обрести себе мужество подняться, жить, поменяв тела на новые маски, жить  в невыразимом смятении кислотного чистилища, жить, получив доступ к непризнанной жестокости ангелов/ жить, выскальзывая из себя, жить, разгадав все коды антропоидного фетишизма/жить, несмотря на то, что программа сновидений перегружена кошмарами/жить, наблюдая как зодиакальные паразиты вторгаются в силиконовые души мёртвых кукол/жить, созерцая как распадаются кожные швы и конфетти кишок выводят машины желания из строя/жить со страхом перед зеркалами/жить, видя, что боги насилия наладили телепатическую связь со всеми тайнами смертных/жить, вздрагивая, когда в жопе твоего любовника закипает дерьмо/жить чтобы продолжать трахать его/жить, чтобы, насилуя слабоумную карлицу, оттягивать оргазм/жить, пока свиньи сосут твой член/жить, жить чтобы ласкать отражение бога в зеркале/жить, самостоятельно уничтожая все регионы одностороннего существования/жить, растворяя собственное безумие в перерезанной глотке неба/жить с разрубленными членами задыхаясь от смеха пока раны начинают гнить, а сперма засыхать/жить, беззаботно глотая эхо войны, жить, мочась на изумлённых прохожих, жить, боясь себя больше, чем Бога, жить, несмотря на стремительную патологизацию обыденного сознания, жить, в ожидании Блудницы в пурпуре, жить, постоянно теряя себя из виду, падая навзничь и ждать, будучи уверенным, что кто-то всё же придёт сегодня ночью и наденет мою кожу/ жить, зная, что тебе больше нечем, и не с кем делиться, жить, разбрызгивая свою инфицированную кровь по холсту, жить, понимая, что мир спокойно забудет наши лица, жить, оживая только в стонах длинных зимних вечеров, жить, надеясь найти смысл в зрачках изнеженных гермафродитов


Love is the Law, Love under Wll


В коридорах совести давно гуляет ветер, стремление к счастью часто сводит с ума неудачливых любовников, кто бы мог тогда поверить, что он начнёт первым эту непредсказуемую и опасную  любовную интригу. Скрипучие дни незаметно проходят сквозь друг друга. Вероятно, что именно вид моего вставшего члена заставил его продолжить интригу. Непостижимый феномен кипения человеческой крови. Странные желания владельца отеля. Он наблюдает, как мальчики-посыльные нежатся в ванной. Их тела, умащённые душистым мылом, утопающие в лимонных парах. Юношеский эротизм и безрассудство юного сознания, пурпурный цвет был ему к  лицу, я хотел его ещё больше, я хотел его таким, обнажённым, в крови и сперме, такого прекрасного и в своём отчаянии и страдании, он это я это отражение моего тайного местоимения, моего сакрального dasein…и фавн стал Паном в самом сердце Лесов Вечности, мы опьянённые неистовой красотой сверкающего разложения, секс, моча, пожар, лай, стоны и смех, всепожирающие клыки безмолвия терзают дух человеческий, лезвия свастик сталкиваются с лезвиями, распятий – фаллосов, экстаз унижения воспринимается как свет, который рождается из самого сердца холода и мрака/который не портит благородство плоти, продолжение одной и той же эфемерной трагедии с наступлением ночи, отзвуки иного пространства инфицируют вселенную мозгового ландшафта,  прозрачные штрихи чёрной тишины, хищные ангелы насилуют душу хаоса своими криками, какова твоя пыточная масса, можешь звать меня просто Джек, а впрочем, какая разница между Ромео Каином или Тедом Банди в этом извращённом раю все равны…я вижу бессмысленную суету агонизирующих городов/толпы, ставшие заложниками собственными желаний, одной желчи этих пороков хватит, чтобы стереть в прах ангелов/я вижу Арто, который всё пишет мне из Родеза свои сомнамбулические послания/я вижу последствия многолетнего вагинального геноцида/я вижу свиней, истекающих кровью, их внутренности как клонированное безумие проникает в клетки моего тела, я вижу сомнение президентов и улыбающихся обездоленных сирот в пустом зеркале боли и отчаяния, я вижу дискриминацию и благородство преступника, я вижу как быстро кислота реформ разъедает всякую надежду на гуманизм…трудно решить что важнее конфликт или репутация…свежевыжатый менструальный сок стекающий по твоим ляжкам будь проклята твоя анонимная ****а ты будешь последней шлюхой на земле самым значительным отходом здешней цивилизации гомофобов…что ещё сказать…мне не важно, как и когда ты сдохнешь от секса героина любопытства или отсутствия денег какую чепуху мелет твой прокажённый разум кто был последним  разочарованием в твоей жизни или что он оставил после себя…во сне я видел, как кто-то засунул пистолет в твою задницу…, что дальше,  – ритуальные следы беззаботного насилия и красота, расцветающая в неистовстве смерти записанная на диктофон исповедь слепой минетчицы её тугая ненавистная мне червивая щель и облезлая дряблая задница…девственницы водят хороводы в жерле вулкана провоцируя вселенский скандал…терновый соблазн моих мыслей невыносимее воспалённого поцелуя Медузы… эта собачья жара кого угодно поставит на колени…перед столь вопиющим фактом невозможно устоять, прощать и уж тем более оказаться прощённым…язвы времени дадут о себе знать до того, как ты решишься принести своё прыщавое тело в жертву пластической хирургии… неистовая скорбь устало ложится на веки зла, твой взгляд напоминает мне паралич моих воспоминаний… и снова эта трахательная машина сверлящая твою истекающую слюнями блудливую промежность… плесень гной как  дополнительные аксиомы оргазма просачивающиеся сквозь тела лишённые органов твоё вагинальное перденье похожее на душное затмение слезоточивого солнца…вопли шлюх как пение сирен разрывают барабанные перепонки…своры диких собак сторожащие забытую могилу твоего детства…Алиса, заблудившаяся в стране чудесного насилия…поцелуй сиамских близнецов растекающийся как кислотная губная помада по твоим детским щекам…когда подходит срок твой образ стирается из памяти зеркал жизни…неизбежный и упрямый финал…прокажённый закат отражающийся в твоих глазах…упрёки и поцелуи как удары отбойного молотка дробящие твои мышцы…жалость инъекции законность лейкемии невозмутимость истреблённого разума… все голливудские девственницы отданы в руки кровожадных якудза, в цирке показывают лилипутов-трансвеститов всё свидетельствует о победе однополярного мира, а цитаты из дневника насильника они ещё пахнут дурным вкусом и кровавыми мыльными оргиями скажи как прокормить твою опустевшую душу…помоги мне…я же вижу в каждой ****и новую скорбящую Мону Лизу…чей образ становится моим вторым я, как непроизвольная прихоть слов-паразитов, которые отвечают за лингвистическую конфронтацию противоположностей


…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness…






Следишь ли ты за новыми достижениями инвалидов в культуре?

Какие сны теперь тебе снятся, всё та же чёрная пантера бросается тебе на лицо, и ты долго после этого палишь в пустоту ночи?
Решил ли ты свои новые эротические проблемы?
Нравится ли тебе добираться до города общественным транспортом?
Ты по-прежнему дрожишь при звуках японских колокольчиков?
Страдаешь ли ты от нехватки мужского внимания или недостатка тихого семейного очага?
Так же самозабвенно ты бьёшь зеркала и режешь нежные губы в память о наших трепетных встречах?
Желал ли ты смерти своей сестре?
Наслаждаешься ли ты жизнью изгнанника?
Обрёл ли ты власть над языком?
Где ты прячешь свои маленькие преступные мысли?
Привык ли ты к войне как к разновидности совокупления?
Обрёл ли ты власть над языком?


Минутный трепет в постели, бесконечные эоны эволюции позади, - всё это ничто по сравнению с долгими годами, прожитыми вместе с тобой/фейерверки страстей/не забывай обо мне, мой одинокий своенравный мальчик-призрак. Твой образ, распятый во мраке моих сумеречных грёз, по-прежнему преследует меня. Если я трахну тебя, то распахнутся врата анального рая. Я не в силах забыть, как что-то обжигающе ледяное капало с твоих губ на мои плечи. Капало с твоих рук на моё лицо. Это нечто цвета небесной крови. Нечто изысканно-болезненное, спрятанное в пурпуре хладнокровного безумия. Как крупнокалиберное порно, очередной апокалиптический мусор, трагедия фантомного сексуального фашизма, урбанистический фетишизм, многогранный утопический садизм, ржавчина и плесень гомофобии, когда голову моего любовника оторвало снарядом я кончил. Я кончил в его уже обезглавленное тело. Неистовая битва и терзания моих сексуальных фантазий. Один faggot так и мечтал быть съеденным, он активно мастурбировал, представляя, как я давлюсь слегка обжаренными кусками его мяса. Как я аккуратно макаю ломтики изысканной трапезы его тела в соус из спермы и устриц. Банда педофилов с южного побережья ностальгируют по временам, когда можно было безрассудно попирать закон. Отлавливать несовершеннолетних, и заставлять их делать тебе фистинг, ануслинг или просто поссать или отсосать у тебя.


Я сам не так представлял себе наш первый секс. Я так неистово прижимал его ягодицы к своему заду. Я хотел, почувствовать его глубоко внутри. Я хотел, чтобы он полностью владел мной. Я хотел целиком принадлежать ему. Что было бы, если бы я задержался в его стане ещё на неделю, месяц или год. Мы бы непременно реализовали все свои самые запредельные порочные фантазии и мечты. Мы не обращали внимания на суровые законы его страны, на жестокое наказание, за преследование гомосекусалистов.


В своём блестящем романе-головоломке «Фосфор» Аркадий Драгомощенко пишет: «Два вида самоубийства (возможно, существует больше). Первый - когда твоя воля и желание мира встречаются и разбивают тебя, пытающегося охватить их своим существованием, - стало быть, ты слишком плотен, крепок, грузен, тяжек, и мне не жаль тебя, - подобно рождественской фарфоровой птице. Второе, когда ты внезапно находишь себя в царстве глухоты, когда ничто ничего не отражает, когда устанавливается на некое время самый страшный образ ложного мира: тебя окружает то, что тебя окружает, пальцы переливаются в рыхлое вещество материи, мысль ежесекундно находит единственно верные решения. Вопросов не существует. Ты рожден, ты мертв, ты ешь, ты объясняешь суть явлений, перечисляя их. Либо не перечисляя. Мне не жаль тебя и в этом случае».





Амир часто подрабатывал в магазине своего отца, куда я заходил каждый день, чтобы предаться нашему сексуальному хулиганству. Это было опасно и забавно. Мы откровенно лапали друг друга за члены прямо за прилавком. Если бы хоть кто-нибудь нас застукал, я даже не могу себе представить, какими страшными могли быть последствия для него. Меня бы выслали из страны, а его, наверное, ждала бы публичная казнь.



















Умри в тошноте страдания жалкий ублюдок распятый на древе желания/токсичность мыслей превратило тебя в трахальщика падали/вероятность суицида равна нулю когда чёрный пёс беззакония вонзит свои клыки в темя твоих повседневных страхов/Свастика драгоценной райской боли распыляет кожу блюющие младенцы нападающие на матерей во вселенской колыбели оргазма истощены запасы грустные птицы отчаяния бросают тень на чёрное солнце аскетизма в твоей плоти черви играют в прятки
Кто ответит за новую раковую опухоль в твоём мозгу
Кто покончит с этой бессмысленной погоней за жизнью?
Твои страхи загнаны в угол, твои чувства - лихорадочно мастурбирующие крысы у дверей порока/крики птиц напоминают плач слабоумных ангелов у дверей стрип-бара/кладбищенский секс и тщета грязного оргазма …дурные привычки родословное древо инцеста…вавилонская башня как геморрой разъедает чрево небес/



Через  час,  наверное, - солнце быстро  скатывалось к горизонту, белые облака тронуло багрецом, холмы подёрнуло лиловостью, синевою лес, и долины почернели - протрубил рог. Орландо вскочил. Пронзительный зов шел  из глубины  долины; откуда-то  из темноты; из  тесноты; из лабиринта;  из города,  препоясанного стенами; он шел  из недр собственного его  величавого  дома, темного прежде, но, пока  он на него  смотрел, и одинокому рогу вторили все  новые, все более настойчивые  зовы, дом этот стряхивал  с себя  темноту и вот уже засветился огнями. Были огоньки мельтешащие, поспешные, как  когда  слуги  бегут по коридору на господский колокольчик; были высокие, важные огни, какие горят в пустынности пиршественных  зал в ожидании гостей;  и еще другие огни ныряли,
парили, тонули, взлетали,  как  и положено  огням в  руках  слуг,  когда  те кланяются,  преклоняют колена, со всей  пышностью  вводя  в покои владычицу, высадившуюся из кареты. Кони трясли плюмажами. Пожаловала Королева.


Он распял жабу
В тайной обители любви,
Бормоча с отвращением Руны,
Обезумев от множества издевательств






Я совращаю слова, чтобы затем окончательно погрузить их в текст. Судебные затраты. Внутренние цензоры.  Вербальный позор. Отрыв от языка. Погружение в дилетантизм. Не Берроуз. Не Гинзберг. Не Гайсин. Не Кроули. Не Вирджиния Вульф. Не Гертруда Стайн. Не Беккет. Не Селин. Не Жене. Не Арто. Не Миллер. Снисходительность неизбежного эксперимента.  Жидкие небеса, истерзанные молитвами. Мои слова это мои заклинания. Мои совращения. Мои наказания. Мой диагноз и приговор языку. Отходная молитва. Всё движется вспять. От эпилога к прологу. От оргазма до мастурбации. От перерезанного горла к отсосанному члену. Мир изнашивается на наших глазах, так же конвульсивно и эротично, как и тело от ежедневного употребления. Наш плач сотрясает небеса. Именно здесь, в этом вселенском свинарнике, среди этих измученных похотью свиней и умирающих шлюх расцветает поэзия, режущая слух таких тщедушных скотов, как ты…спустя годы образ не изнашивается…не стареет, краски всё те же, при ходьбе его ягодицы так соблазнительно двигаются они просят тебя войти…вылизывать дырку этого мальчика бармена, ощущая с каждой минуты его инстинктивные порывы…близость его члена и липкие изворотливые пальцы, напоминающие тебе о неизменных таинствах гомоэротики…тебе не кажется, что вас что-то сближает, - его то же лишили девственности, когда он ещё мочился в постель, тогда ему ещё ничего не было известно о СПИДе и травле гомофобов…возможно, у вас одна муза на двоих, - хорошие, деликатные отсосы тоже вдохновляют его на творчество, зимнее кладбищенское солнцестояние…свежий порох в членах…сумеречные ломки…готическая кодеиновая трапеза…фото на фоне распятых младенцев…время извращает всё, все подручные слова и образы…размагниченные плёнки…члены и желания…пожелай доброй ночи и проткни своё сердце заботливым кухонным ножом…забери с собой в могилу ломку и деепричастные обороты…запах спермы нарушает планы ночи…авторитет террора…студия насилия работает круглосуточно, вместо макияжа вам вырвут ногти и ампутируют пальцы, вместо татуажа сдерут кожу, вместо причёски снимут скальп…токсичное божественное откровение…отходы исповедей белых блудниц…любовь вшей…постельный душитель не дремлет…убийства при лунном свете продолжаются…инновационные рефлексы и заблуждения…пассивность жертвы в естественных условиях…мастурбация после в действительности пережитых галлюцинаций строится по образу клинического описания…пагубный аспект эротизма…тебе просто необходим свидетель, кто-то в этот момент должен быть с тобой рядом, хотя бы для того, чтобы разделить с тобой твои долгожданные минуты ритуального отчаяния…




иногда я вижу, что секс превращается в умирающее животное, чьи крики о помощи не могут заглушить вздохов наслаждения и целомудренной истерии элементарного материнского равнодушия, а как же безнадёжное упоминание человечности, преданность, задетое самолюбие, бледное тело ребёнка, неопределённость, проявленная в ритуальной катастрофе тел и мучительной кукольной пустоте жестов. Почувствовать облегчение или отвращение, глядя как твоя младшая сестра красит ногти, понимая, как быстро её хрупкая невинность становится рациональной посредственностью. Диктатом лицемерия. Отказом от фундаментальной морали. Инерцией. Вульгарностью. Лицемерием. Противоречивым результатом устаревшей бесчеловечной искренности. Мгновенным ниспровержением всех коллективных ценностей. Разорванной линией желания. Это не просто голый образ или банальная фигура речи. Это событие в форме безусловного вызова теории объективного случая. Осознание себя как субъекта с ярко выраженной патологией всех основных инстинктов. И. как следствие, - признание себя очередной жертвой диалектического невроза внешнего мира.


Мальчик-призрак опьяняет меня своей фарфоровой улыбкой. Сколько нам ещё трахаться в этой кровоточащей нирване бытия. Мы слишком устали от чужих кулаков в наших задницах. Конец очередного грязного фильма. Более двух часов потрошения гниющих свиных трупов. Бармен фашист встаёт раком. Он явно ждёт, когда откроется второе дыхание. Плевок в спину моему убийце. Я с удовольствием сожру внутренности этого честолюбивого подонка. Ну что тебе ещё надо от всех этих вспотевших ****ей средних лет?
Что ещё связывает тебя с женщинами? - шепчет пастельный душитель на ухо умирающему, истекающему кровью мальчику, ты, жалкая похотливая сучка, ты был примерным ***сосом, сейчас этот нож ответит на все твои вопросы.

Ориентация и пол – первое, что необходимо уничтожить. Избавить сознание от этого стереотипного мусора. ****а судьбы стара как мир. Нечего бояться или переживать по поводу того, что невозможно сделать приличный наркотик из трупного яда задушенного тобой любовника. Мои пальцы прибиты к моим рукам. Так кто же в силах понести этот крест на голгофу жизни? Я пойман в ловушку твоих инфернальных сновидений и искусственных шрамов. Чем ближе мои влажные руки к твоему горлу, тем ритмичнее начинает биться моё сердце, тем глубже погружается язык в твои новые неизведанные раны. Я вижу тебя как Прометея, одиноко страдающего, лишённого плоти и надежд. Я больше не ищу тебя. Ты всегда со мной. Ты присутствуешь даже там, где увядает моя жизнь и распускается моя смерть, где на могилах похоти цветут больные уставшие розы и тают все наши сомнения и первородные грехи. Я смазываю твои раны своим отчаянием. Я втаптываю твою изувеченную плоть в молекулярное безумие всех экзистенциальных соблазнов. Милосердие трепещет с широко открытыми глазами. Вечер истекает кровью вечности. Наши тела издают тяжёлые вздохи. Мы засыпаем, впиваясь в глотку друг другу. В восторге и ужасе своих навеки разделённых конечностей. Сперматический трепет влажной земли. Сумеем ли мы в очередной раз приблизить свою желанную гибель. Время сбивает меня с ног. Я больше никогда не смогу произнести твоего имени. Капли отчаяния смывают с моего сердца гордость одиночества. Я хочу быть навеки изгнанным с этой проклятой земли. Ты лучезарный свет окровавленной чёрной звезды.





Кабир – очаровательный парень с Цейлона. Я с самого начала мечтал совратить его. Так получилось, что я остался на ночь у него. Всё началось того, что я бессознательно начал обнимать его и щипать соски. Потом я принялся мастурбировать его член. Я вёл себя как примерный коксакер. Внутри меня что-то остановилось, какой-то инстинктивный механизм дал сбой. Я никогда не проделывал такие эксперименты до этого. Я не подозревал, что я способен на такой разврат. Потом мы неделю не разговаривали. Я не чувствовал за собой какой-либо вины. Да. Я первым начал. Но ведь он продолжил. Сентиментальным эротическим воспоминаниям нет конца. А потом был Абдулла, смазливый тайский мальчик одного со мной возраста и роста. Я часто заходил к нему под предлогом выпить чаю. Однажды я засиделся, и было уже далеко за полночь. Он сидел так близко ко мне, я сразу почувствовал, как мой член встал. Я придвинулся к нему ближе и стал мять его член в штанах, он не стал убирать мою руку. Тогда я расстегнул ширинку его брюк и стал нежно водить языком по головке него члена. Я хорошо усвоил первое и главное правило, - хочешь соблазнить парня, сделай ему хороший минет. Для него этот мой порочный шаг был явно приятной, но из ряда вон выходящей неожиданностью.






шлюхи пьют, пока не падают на пол, я вижу множество истёртых промежностей, кусков засохших экскрементов, застрявших под ногтями, ****и пьют молча, в полусне, затравленные и испуганные. Они ползают в темноте, обнюхивая друг друга, выбирая, чей запах лучше, слизывая остатки ещё не остывшего семени душителя с обнажённых кровоточащих бёдер изнасилованной подруги, их языки так легко проникают в её анальную щель, исчезая в изувеченной плоти, двигаясь дальше сквозь упругость её впавших ягодичных мышц…в надежде найти путь к своему вожделенному эгоистичному парадизу. Я называю их шлюхами – падальщицами, я теряю терпение, когда одна из них начинает тереться своим окровавленным сломанным носом о мою задницу. Она начинает анилингус, потом я начинаю трахать её, я ебу её так как будто приношу в жертву, затем так же молча приставляю пистолет к её виску и говорю ей, что с этого момента она будет питаться только моими спермой и экскрементами. Шлюха покорно улыбается и игриво подставляет рот для моего дерьма, – огромной порции свежей диареи.  Эта мразь оказалась прирождённой мазохисткой, обделённой по началу вниманием таких ублюдков как я. Кто она, эта новая Жюстина, которая ласкает себя, теребит соски и просит меня кончить ей на лицо. Презрение к услужливым шлюхам, чью симпатию и доверие так легко завоевать одна из основных мужских заповедей. ***** не на шутку разоткровенничалась. Хочешь объясниться с чернокожей шлюхой учи французский. Поскольку я был достаточно пьян, то я с нескрываемым интересом слушал её монолог о семье, заботе о детях и  муже. Когда то я заглатывала до основания, но теперь не могу, тебе что стыдно сука когда телефон не отвечает, значит ****и заняты, но она дрочила мне и одновременно говорила по телефону; сними, наконец, этот бесполезный кусок резины наглая беззастенчивая тварь которая кончала только после активной трёхчасовой ебли, –  она называла себя куртизанкой/сукой, ниспосланной судьбой/пробовала ли ты хорошего члена/ чья сперма тебе нравится/ если тебе просто не хватает секса или разнообразия купи себе дилдо и удовлетворись – я залил её лицо шею грудь и волосы спермой/ какая ты на *** куртизанка – научись сосать сука лижи мои небритые яйца перекатывай их за щеками твоя ****а смердит и пускает газы все женщины отвратительны я ищу бойфренда который бы так изысканно дрочил роясь в складках моей жопы я ищу подростка который бы втайне делал надрезы на своей груди в память обо мне который бы громко стонал и извивался в такт оргазма шикарный бангкокский пидор вытри губы расслабь глотку и приготовься я не оставлю в тебе живого места давай сопляк вставай раком мой сладкий мальчик твои губы изрезаны, твоё тело навеки покрыто шрамами и татуировками почему ты так избегаешь лунного света онанируй представляя себя сгорающим в Бухенвальде ну давай губастый шлюхан помассируй до мозолей мою простату я ловлю кайф пока моя обнажённая плоть вибрирует тщательно выбритый лобок мой анус продолжает пульсировать под его натиском загони мне под кожу свой болт губы шлюхана блестят от моей мочи разрушая иллюзии гей-порно индустрии; И мы как придворные суки Бога, облизывающие гениталии статуи Христа, совокупляемся в его ладонях. Мы простираемся ниц, вжимаясь лицами в мёртвый песок. Ты шепчешь сквозь сон: «Ты, распростёртый передо мной. Твои зрачки пусты. Ты побеждён. Но я тебя никогда не покину. Я сниму с тебя скальп, прибью на стену, и буду мастурбировать на него. Не из гордости, а из отвращения. Я стану твоей постелью, твоим гробом. Сознание то же съедобно для ангелов истребителей».

В огромном театре, ты рассказываешь мне о наиболее изысканных видах сладострастия, своей любви к детям, которых ты распинаешь, возбуждаясь от факта, что ты лучший отец на свете. Искусный оральный содомит.  Теперь ты сам связанный на операционном столе между зонтом и швейной машинкой. Твоё потомство с радостью превратит своего отца в кастрата. Они сделают из тебя беспомощного ампутанта с одним глазом, ты будешь здесь, пока мириады неведомых созданий под громкие аплодисменты не растерзают тебя и твои оставшиеся органы.

-Способен ли ты соблазнить гетеросексуала?
-Да, конечно, это меня возбуждает больше всего.
-Какую роль ты предпочитаешь?
-Естественно пассивную.



Клоун, опьянённый неведением, восторженно танцует вокруг статуи Марии, в то время как стервятники уже приметили добычу. Карлик продолжает танцевать, забывшись в себе, мечтая о пухлых отрезанных грудях блондинки, которую он разделал вчера. И вот стая голодных птиц пикирует, и они начинают выклевывать глаза, разрывать мясо, куски кожи разлетаются на ветру. В глубине души он считал, что именно внутренний голос привёл его к этой чудовищной жертве. Он с самого начало верил в чудо божественной игры, с радостью прощаясь со своим уродливым телом. С этого момента лицо мира преобразится, думал он, в то время как птицы жадно клевали его глаза и грудную клетку…




-Ты хоть раз испытывал оргазм с женщиной?
-Конечно нет, но, хотя я никогда не исключаю этот вариант, я слишком рано понял, что женщины совсем не возбуждают меня.









Способен ли мир заново пережить сакральный акт вселенской мистерии. Растерзание Диониса титанами и пожирание его ими. Орфики учили о воссоединении после растерзания. О единстве после множества. Только подлинный индивидуум способен сохранить свободное титаническое начало в себе.
Мне нравилось как сосёт Кристина, заученные отработанные, но не механические движения, её оглушительные страстные поцелуи, без которых, по её мнению не может быть хорошего секса, но меня интересовала Анна, проститутка, с которой я регулярно встречался, и на которую потратил максимальное количество денег. Я люблю её как собеседницу, друга и прекрасную любовницу. Обычно всем с ней делюсь. Она всегда готова выслушать и дать хороший совет. Уверенная в себе и амбициозная особа. Её изумительные большие выразительные глаза, немного удивлённый и глубокий взгляд не оставили меня равнодушным. Именно после встречи с ней я понял, что значит иметь полноценную женщину. До этого я около года крутил романы с трансами и завсегдатаями гей-клубов. Своими манерами она с первого раза расположила меня к себе, она ни разу не прервала мой длительный монолог, по её глазам я видел, что она слушает с неподдельным интересом мои извращённые откровения, фантазии о сексе с несовершеннолетними, откровенные рассказы о моих садомазохистских и гомосексуальных опытах. В разговоре она была непосредственна и искренна. Однажды мы провели восхитительный вечер, пересматривая её любимые фильмы с участием великой Одри Хёпберн. Тогда я просто обнял её, и мне не хотелось ничего к этому добавлять. Такая тихая идиллия до этого была мне действительно неведома. В тот вечер я даже почти не пил, за исключением пары бутылок пива. Вкусы у нас, как оказалось, во многом совпадали. Одним из её любимых фильмов то же был скандальный шедевр Гаспара Ноэ «Необратимость». Я пообещал ей, что завяжу со своими гомосексуальными экспериментами, и как ни странно, но я сдержал слово. Никогда не забуду первое прикосновение к её нежной правильной формы груди, и это спустя почти год, без всяких интимных контактов с женским полом. Да, она пробудила во мне новую чувственность и какую-то непостижимую для меня самого нежность. Я чувствую наслаждение, когда заключаю её в свои объятья, покрываю поцелуями её шею и плечи, она, не отрываясь, смотрит на меня, какая-то лёгкость охватывает меня когда смех обнажает её белые зубы. Я ощущаю бесконечную нежность, когда начинаю ласкать её соски. Она провоцирует меня своим внимательным взглядом, что она хочет мне сказать, что уже изрядно натрахалась в тот день, эта песня песней её тела, медленно воспламеняющегося от моих прикосновений. Этот наркотический эрос подпитывающий нас. Это новая, сознательно начатая мной самим игра в любовь к женщине.


Судьба несговорчивая ****ь,  снова возвращаются воспоминания, а с ними вместе и стыд, и похоть, длинные монологи совести, внутренняя истерия плоти под внешней оболочкой смирения и опять вернутся жертвоприношения,
Несговорчивые будут подвергнуты пыткам, Больше не останется ни монахов, ни их послушников,
Мёд будет намного дороже воска.







Человеческий род неисправим. Повсюду разведены костры для самосожжения девственниц, заклеймивших себя позором инцеста, ставших жертвами любвеобильных семейных пар. Вонь похоти и навоза. Огромные мраморные розы в окружении пурпурных гроздьев винограда, с непостижимым таинственным шёпотом источается вино блуда, крови и порока; десятки пылких любовников в одеяниях прокажённых совершают самоубийства под восторженные вопли зрителей, они закалывают себя, стреляются, топятся, травятся мышьяком и кислотой, вскрывают вены, бросаются под поезда, задыхаются от газа, вешаются на модных подвязках/выбрасываются из окон/собратья во Христе, моральные паразиты/загипнотизированные невозможностью каких бы то ни было астральных преобразований. Невозможно понять логику бойни при свете дня, гораздо благоразумнее  безраздельно и безнадёжно наслаждаться собой и в аскезе и в излишестве.
-зачем читать всю эту ерунду, - прервал её Квази, - если ты всё равно ничего не можешь объяснить? Я такого абсурда в жизни ещё не слышал! Алиса в ужасе смотрела, как уже третью беременную девочку распяли на полу, крепко связав по рукам и ногам, мужчины топтали её живот, надеясь, что плод вскоре погибнет. Алиса опустилась на колени и взяла в рот член негодяя, в то время как он при поддержке Элизы продолжать исполнять дикий танец на животе несчастной. Через полминуты из чрева девушки вышел ребёнок. Немногие понимают, что только смерть на самом деле приходит с силовой поддержкой и оказывает нам великую услугу – избавление, свободу и покой. Лишь у избранных, осенённых свыше, гордых безумцев, хватает мужества, устав от бремени жизни, добровольно и радостно искать смерти, чтобы, в конце концов, с надменной улыбкой презрения прекратить жить, питаясь иллюзиями и несбыточными грёзами. – По-моему Зазеркалье очень даже похоже на шахматную доску, сказала, наконец, Алиса. -  Только фигур почему-то не видно…а впрочем вот и они! – радостно закричала она, и сердце громко забилось у неё в груди. При этом всеобщая мораль никуда не исчезает…эволюция ужасное наказание желание утраченных вещей отторгнутого вещей, которые за годы неприкосновенности стали почти легендами. Symposium of self and love/суккубы внутренних субментальных миров/в окне появляются сиамские близнецы/эманации новой сексуальности/механизмы контроля инфернальных сновидений/снах, в которых я брожу с тобой/в которых я говорю с тобой/в которых я владею тобой/только во сне ты всегда со мной/внутри моего больного сердца/будь против ангелов/скелет иуды /свет гаснет/экзорцист переживает вторичное раздвоение личности/вечный жид распевает древний гимн Деметре/планеты, как воздушные шары лопаются и исчезают в сияющей тьме /Жуткая зимняя ночь стоит над  миром, -  отруби руку, качающую колыбель -  тебе приятно, когда он кончает в этот момент, и через мгновение ты уже не можешь понять, почему нельзя обнять и поцеловать мужчину; смердящая зараза затвердевших членов, любовная лихорадка, золотой дождь, да, когда он мочился мне в рот, он всегда громко матерился, мириады фантастических планов, цветущие в крови сомнения, полыхающие стихии бессонной, бесконечной ночи, когда в ужасе  трепещут  смертные,  когда юноша, если он таков, каким  был  в  молодости  я  сам,  замышляет  жестокую расправу над своим любовником и миром; например, стрелять из пистолета по его обесценившейся заднице; воет ветер... а теперь, воспряв из лоснящейся грязи, поднявшись с ложа бесчестья, я преследую тебя, меня ведёт твой голос,  унылый  вой шакалов, твоя ледяная кожа: человек и ветер - божьи дети; в последний мой миг на этом свете, о ветер, промчи меня, как тучу, на своих скрипучих крыльях  - пронеси над миром, так жадно ждущим моей смерти. Где-то вдали протяжные крики мучительной боли, я открыто блюю в ладони ночи, мочусь на свежую листву, широко распахнув окно,   Вытащи гвозди из моих ладоней, может, тогда у меня встанет, кто-то уверяет, будто он жертва любви, или  его  просто терзает раскаяние за некое неведомое преступленье, скрытое  в  его  темном  прошлом. Отсутствие ветра теперь не достигает нас. Этот страх слепит, оглушает, не даёт вздохнуть, душераздирающее бодрствование во сне, скальпель режет детские глазницы, рты зашиты, элементарный экстаз по всем правилам симбиотической капитуляции, метаморфозы неорганической жизни, наслаждение в чистом виде фикция, рискованная теория накануне самоубийства, светоносные капли крови в воздухе. Я помню, как в детстве я дрочил во время воскресной проповеди брата о грехе кровосмешения,  меня шокировало то, что он дал обещание оставаться девственником до женитьбы. Я решил трахнуть его, -  снотворное и немного алкоголя, и вот он голый в постели,  в моём полном распоряжении. И никакого шума. Я немного поигрался с его мягким членом, он не проснулся, тогда я аккуратно раздвинул его ягодицы, смазал обильной слюной его дырку и вставил, к моему величайшему удивлению его задница была разработана как у фагота многолетним стажем. Видимо школьные забавы с одноклассниками, - подумал я, интуиция в таких интимных делах меня никогда не подводила. Можно легко пырнуть прохожего ножом, но с братом стоит быть обходительным. Я трахнул его нежно, как единственного любимого брата, в полной мере насладившись своеобразными прелестями кровосмешения.- Говорят, денно и нощно его терзают такие страшные виденья, что  кровь струится у него из уст и из ушей; кошмарные призраки обступают его изголовье и, повинуясь некой неоспоримой силе, то вкрадчиво и  тихо,  то  оглушительно, подобно оглушительному реву отчаянной бойни, не зная жалости, твердят и твердят ему все то же ненавистное и неотвязное прозвище, от которого  не  избавиться до скончания веков. Большинство же сходится  на  том,  что  его,  как  некогда  Сатану,  снедает непомерная гордыня, и он притязает на равенство с самим Господом.       


Странник сказал:
- Избегать жизни – это первое условие, - желать смерти и искать  её это второе.

 Скатологические размышления, опустошённые чаши с ректальными благовониями, потоки голосов, выпадающие из общей тональности. Сатори на последней ступени анальной лестницы. Ключевой пункт. Разрыв всего. Головокружение от высочайшего одиночества. Презрение к жизни. Влечение к праху. Очарование смертью, изживающей себя. Чёрные раны желаний. Тела, обезображенные необходимостью объятий. Агонизирующая плоть, которая должна быть подвергнута агрессивному насильственному анализу, должна быть принесена в жертву, подвергнута бесконечным пыткам, постепенно переходящим в удовольствие. Последняя чаша одиночества. Разрыв чёрных тональностей. Больше нет тех удивительных ритмизованных образов, код экзистенции – сценарий кошмара, порносуицид машина работает без остановки, недоношенные и недокормленные уличные дети смеются в ответ своими беззубыми ртами. Инцест наиболее распространённая форма взаимоотношений в их среде. Искусственные вирусы, останки мутирующей истерзанной плоти, выжженные зрачки, мегабайты ультранасилия, природа убийства это природа могущественного универсального гипноза, реализующая себя как противоядие от перенаселенной умирающей планеты. - Я в  отчаянии,  -  говорил  своему  сообщнику  Роден,  -  что  ты  не присутствовал  в  момент  моей  мести.  О,  друг  мой,  как   описать   тебе удовольствие, которое я испытал, когда приносил жертву  этой  самой  сильной страсти нашей души.      - Я представляю, что ничего оскорбительнее для тебя и  быть  не  могло. Подумать только: твоя дочь перед ним на коленях!  В городе, который мне приснился,   люди были способны на вдохновенное искреннее самоубийство. Я брожу по городу и как проповедую трупам о любви безжалостного Креатора, Демиурга-тирана.

Количество трупов под лучами искусственного солнца постоянно растёт. Куски тел педерастов развешаны на деревьях как простыни. Одинокие мальчики с эрегированными членами понимают, что всё окружающее их не более чем ложь. Они кончают открыто, потому что именно так хотят положить конец правительствам, властям, обществам и любым вторичным системам контроля. Не можешь спать спокойно, хочешь дрочить, так выйди на улицу. Солдаты поймали дезертира и вот его свазанное тело бьют тяжёлыми ботинками в пах. Его рот заткнут окровавленным платком. Солдаты по очереди ебут его в рот и жопу. Они бьют его по лицу и печени. Они протыкают его штыками. Ангелы падальщики и стервятники не отходят со своих насиженных мест. Дым кремированных ВИЧ-инфицированных тел отравляет мутный воздух. Хладнокровные сектанты бьют зеркала, уничтожая всё, что может хоть как-то отразить эту гротескную болезненную трагедию.  В городе распятых шлюх приют для умирающих насильников. Хлев падших ангелов. Чистилище анонимных первертов. Похотливые молитвы, чистосердечные анальные воззвания, поэзия разлагающейся плоти, часы в темноте, мастурбируя на труп ближнего. Внутренности и сроки истекают. Болезненные приступы. Искалеченные рты. Экстатические спазмы. Ректальная тьма сексуальной энтропии. Кровь на тротуаре. Над шахматной доской. Техника насильственной публичной эякуляции. Внимающие глаза и пугливые губы. Здесь всё продаётся. Я не узнаю свою несчастную любовь, которая оживает. Каждую минуту кто-нибудь умирает. Я осудил бога за соучастие. За вечный кошмар внешнего контроля планетарных заповедей страха. Еще бы немного,  и он  перешел  бы  от  этой  мистической  церемонии  к  более   сладострастным действиям: он наверняка хотел насадить твою дочь на свой  кол,  в  этом  нет никакого сомнения. И пусть поостережётся жена моя Блудница в Пурпуре! Если только жалость и милосердие завладеют её сердцем, она познает возмездие моё. Я убью её ребёнка, я разрушу её сердце, я сделаю её изгнанницей, жалкою и презренной шлюхой побредёт она по тёмным и сырым улицам и умрёт от холода и истощения.
Ты можешь видеть смерть в кино, ты можешь восхищаться сексом на экране, единственное, чего ты не видишь – это себя. Найди правильное зеркало и умоляй о последней отсрочке. Работающая ****а, полная желаний отвратительна сама по себе. Если я и выстрелил в её дырку то только потому что тварь которой я заплатил и доплатил отказала мне в анальном сексе/меня вывели из себя её идиотские доводы по поводу размера моего члена/ну и что ****а ведь ты всего лишь ****а и должна быть готова ко всему ****ь к жёсткому фистингу анальному террору или казни/мой *** возненавидел тебя с самого начала/поэтому я решил убить её как только мы стали трахаться/когда я вставил дуло в её дырку другого выхода из сложившейся ситуации я просто не видел/я улыбался а она пыталась кричать/нет, пожалуйста, не делай этого, не надо, прошу тебя, да, я полное ничтожество,  но я могу полизать твои яйца  - и именно в этот момент я спустил курок/что делать теперь как убрать её кишки из моей комнаты/ведь я весь перепачкался в её ****ской крови её вагина открылась как распустившийся бутон/я заслужил право получить удовольствие от насилия/я не могу дрочить при виде такого обилия внутренностей/кишки шлюхи и её разлетевшееся на куски влагалище это не самое сексуальное зрелище


Источник подлинного творчества в экстремальном духовном опыте, атемпоральных потрясениях и экспериментах. Внутренний опыт – основа непроизвольной работы над сознанием.

Первая часть практики Чод – подношение нашего иллюзорного тела для накопления заслуг. Мы представляем, что наш ум находится в сердце учителя, наполненном блаженством. Он проявляется как зелёная дакини действия с острым кривым ножом. Кружа в небе, как гриф, она делает три круга над нашим покинутым телом, опускается и рассекает его. Затем дакини сдирает кровоточащую кожу, которая покрывает собой всю вселенную.





Каждый день – катарсис – очередная астральная катастрофа, кто-то встречает свою бесшумную смерть на ступенях анальной лестницы/кто-то запускает крыс в свой анус/кетаминовые грёзы/тёмные коридоры, которые пронизывает люциферианский свет, сводящий с ума совокупляющихся нас/ты нужен мне просто чтобы жизнь продолжалась прямо сейчас, вопреки тому, что говорят Хранители Закона. Я завоёвываю мужчин, которые не готовы к любви/распятия в крови/шлюхи на грани массового суицида, они вспарывают свои отверстия острыми фаллосообразными лезвиями, которые глубоко застревают в их плоти/уцелевшие ангелы восторженно целуют наши целомудренные души на пороге заката, мы расправляемся с ними особым способом, игриво и непринуждённо/пространство дышит галлюцинациями Берроуза/ Мы впитываем отравленный воздух улиц и снова встречаемся взглядами. По его глазам я видел, что он хочет меня, но я решил сделать это первым. Ударом в лицо я сбил его с ног, подмял под себя, быстро спустил штаны и вторгся в наивную мальчишескую задницу. Он отбивается и дрожит всем телом пока я ебу его сжатую тугую дырку, опустошая трагические запасы разума. Любая жажда иллюзий вызывает тошнотворную дрожь. Негативные импульсы некрофилов и хохот беспомощных отрезанных конечностей. Мясники разделывают младенцев на операционных столах на глазах у матерей. Безудержные приступы мастурбации и припадки изощрённой содомии как единственный способ выжить. Возрастающая потребность, нарастающий голод. Филигранная резьба по человеческой коже. Когда маскарад закончился, и маски были сброшены, было видно, что они сделаны из детских скальпов. Нас безжалостно хватают щупальца запятнанного грехом времени. Яростный грохот мясных крючьев на ветру в сумеречных испепеляющих каплях янтарного дождя. Мёртвая тишина. Чёрная кровь, бьющая фонтаном из ануса мира хлещет по разрезанным щекам неба, взывая к оставшимся в живых. Калеки бредут по улицам/сон Лилит/ здесь всё продаётся. Тела, у которых нет ничего внутри. Старческие тела со морщенной кожей. Между ними бегают своры бездомных детей. Уже столько времени они питаются экскрементами своих родителей. Из-за чего их лица приобрели коричневый оттенок. Шлюхи, запертые в свинарнике умирают от голода, они родились без мозгов, поэтому жалость в их случае ничто не изменит/они лижут вязкие свиные задницы, понимая, что никогда не смогут заняться сексом с себе подобными/антиподы берут верх/секунды/часы/минуты не более чем пустоты, упоительно наполненные бессмысленными соблазнами и сексуальными разочарованиями/o /everything is perfect when hell and paradise are lost as one fallen star/вчера я обнимал тебя/я восхищался тобой/я был очарован тобой/я одинок, а ты по-настоящему невинен, мой невидимый любовник/в тебе есть то, чего так всегда не хватало мне/мир полыхает огнём/если я понравлюсь тебя я стану свободным/чувствуешь ли ты в себе силы чтобы обнять меня/чувствуешь ли ты в себе силы, чтобы поцеловать меня/добровольное одиночество не имеет смысла/ты будешь водить меня на цепи/выбери для меня лучшую маску/ты должен меня обожать/неужели моё бедное тело не стоит твоей заботы/я скрываюсь в противоположностях/отрава проникает сквозь поры/сквозь    члены/попытайся понять всё что имеет смысл, происходит сейчас на этом ложе/только между тобой и мной/встань на колен и дрочи/пока я не покончил с собой/объяви войну всякой нежности/утопи мою скорбь в своём семени/чтобы выжить нам надо больше трахаться/трахаться на запредельной скорости/в самых диких позах/прикоснись к моему члену/помоги мне кончить/будущее-это один сплошной оргазм/действуй/действуй/используй весь арсенал мужских возможностей/физическое благословение-катарсис/делай что хочешь ради меня/будь властным и сильным трахай меня до изнеможения/пока  я не замолчу/это мужское понимание/я хочу трахаться/даже если ты причинишь мне боль/даже если ты убьешь меня/даже если ты возненавидишь меня/держи меня на цепи/в этом мире искренность главное преступление-миф искусства-безпредметная необходимость/ты знаешь, что смерть там, где разлагается сексуальность/там, где зарождается мораль агрессивных масс/где машина коллективных сновидений запрограммирована на кошмары/у страха божественная природа/ Блуждающие огни, плач шакалов и  смерть, приходящая, как обычно, с силовой поддержкой, слепит, оглушает, обезоруживает, не даёт вздохнуть, доводит до сокрушительного исступления/истощения/искушения. Беременная, отчаявшаяся ****ь сама садится на дуло ружья. Она не хочет рожать от того немого беззубого садиста, который был её отцом. Ты полюбишь меня, несмотря на все мои протесты, ты трахнешь меня ножом, в свою очередь я буду отчаянно отбиваться, капли крови застынут в воздухе как слёзы янтарного дождя, я молю тебя не останавливайся, направь на меня своё оружие, я выпрямляюсь во весь рост, чтобы в последний раз выкрикнуть твоё имя. Ведь я единственный кто всё ещё его помнит. Я нарушу молчание безумными звуками твоего проклятого имени. Возвращайся к исходной точке. Повторим всё сначала. Мои артерии перерезаны, кровь бьёт фонтаном из паха, моя кожа содрана. Ты делаешь новые отверстия в моём бездвижном теле. Твой член проникает в каждую рану, рваная плоть наматывается на твой конец. Ты рассекаешь мою грудную клетку и набрасываешься на внутренности. Ты самоотверженно поглощаешь меня. Обильный пот выступает на твоём лице. Когда ты рвёшь меня на куски, слышатся глухие раскаты грома, сопровождаемые мрачными звуками тамтамов, когда ты выплёвываешь меня, исторгаешь меня из своих глубин. Твоё проклятое имя до сих пор отзывается эхом, заставляя пространство содрогаться каждую секунду. Тебя рвёт в пустоту моими останками. Такое ощущение, что ты можешь выблёвывать меня бесконечно, кусок за куском, следуя от звука к образу. Приближаясь к границам временного безумия. Когда человеческий дух абсолютно беззащитен. Фаллос не нуждается в уважении. Все птицы и розы мертвы. Уже целое лето мы живём на берегу отравленной реки, в чёрных водах которой плавают обезглавленные нами трупы святых. Мы перестали понимать друга. Мы перестали ценить свои жизни. Мы нуждаемся в эмбриональном вине жизни. Мы дышим туманом. Один из нас безумен, другой нем. Тишина вымерла. Мы прокляли свет. Он предал нас. Мы прокляли тьму. Она больше не может нам помочь. Вино в нашей крови хрипит. Кожа трескается. Души иссякли. В этом спектакле всё фальшиво. Необходимо остановиться. Переориентировать измученное сознание, которое покидают последние символы. Наши искусственные сердца после вскрытия как пурпурные крылья странных ангелов хамелеонов, меняющие цвет, любовное послание взрывает пространство, астральные пытки в паутине сновидения, электрические разряды кошмара в клочках памяти, слипшиеся от крови грёзы в тонах эмбрионального хаоса, выжженные анусы, схема побега в очередное атональное инферно, тела-гробы и любовь к плоти предана бездной убийства, в зрачках отражается лавина экстатического лицемерия ледяные мутации чёрного солнца только подчёркивают колоритный магнетизм развоплощённого безумия. Волны забвения накатывают на берег. Мы бежим прочь. Мы живём без любви и ненависти, мы живём только сексом. Мои губы снова скользят по его груди. Я ласкаю ртом его соски. Я люблю каждый изгиб его тела, сочащийся лунным блеском. Я целую его губы и лицо, на которых ещё не просохла сперма. Он холоден, как лёд. Его изувеченный анус вызывает у меня безумный восторг, заставляя полюбить суицидальный Закон, полный меланхолии, пропитанный сырой мужской кровью.

-Здесь всё продаётся.
-Неужели ты всё ещё хочешь меня?
-Я предпочитаю мальчиков-шлюх.

Я предпочитаю нежных мальчиков по вызову или наёмных убийц которых не мучают ни моральные предрассудки ни издержки совести.




Вместо того, чтобы выебать смазливого фагота я выстрелил ему в жопу. Я вытер кровь свободной рукой. Честно говоря, радоваться было нечему. Зрелище было удручающим. Предварительно я порвал его рот щипцами. Наконец – то я добрался и до него. ***сос привык стоять на коленях, не поднимая глаз. Как мужчина он закончился ещё раньше. Он избавился от гордости и полюбил унижение. Особенно ему нравилось, когда его били по яйцам. Тогда он хохотал, дико визжа от боли. Я хотел бы встретить его раньше. В каком-нибудь другом городе. От одиночества я начинаю больше ненавидеть беспомощное насилие улиц. Второй фагот погиб более изысканно. Кусок раскалённого металла вошёл в его задний проход и вышел через рот, намотав обугленные внутренности. Я прижался к его телу и почувствовал, что скоро кончу.

лишь солнечный свет. И твоя голова будет обнажена [32] . Так ты можешь стать готовым к получению этой самой священной из Тайн. И это самая священная Тайна, ибо это Следующий Шаг. И те Тайны, что лежат вне, хотя они более святы, не являются святыми для тебя, только отдалённо. (Смысл этой фразы, кажется, в том, что святость вещи подразумевает её личное отношение с кем-либо, точно, как кто-либо не может поносить неизвестного бога, ибо он не знает, что сказать, чтобы разозлить его. И это объясняет полную неспособность тех, кто пытается оскорбить святых; сильнейшие атаки очень часто – лишь неуклюжие любезности.) Теперь Ангел простирается всецело над земным шаром, серебряной пеленой росы на светлом голубом. на землю, а прилипнет, потушить её. Нет, она непоколебима [29] . однако же собаки, как известно, способны иной И это огонь, о котором написано: «Слушай раз подпрыгнуть на изрядную высоту. свой голос огня!» И голос огня – во второй главе Книги Закона [30] , открытой тому, кто есть двадцать, и десять, и три, которых двадцать, и шесть, благодаря Айвассу, который является его хранителем, могущественным Ангелом, простирающимся от первого до последнего и открывающим тайны извне. И порядок и форма инвокации, посредством которой человек достигает знания и собеседования со своим Святым Ангелом-Хранителем, будут даны тебе в надлежащем месте [31] , и видя, что слово смертоноснее молнии, медитируй над этим усердно, уединённо, в месте, где не видно ни одного живого существа, где один на ты придёшь к Истине. Твоя истина есть том же месте, горя рубиновым твоя верность Адонай, Возлюбленный [28] . И огнем. Что же до твоих останков, то, Химическая Свадьба Алхимиков начинается со Взвешивания, и не тревожься, я буду почитать их как святыню, тот, кто не обнаружен, желает иметь внутри приставлю полдюжины слуг оберегать себя одну огненную искру, столь яркую и их от кощунственных покушений голодных сильную, что её невозможно будет затронуть ни псов. Почти излишняя предосторожность, всеми ветрами небес, восставшими против неё, ни ибо от такого удара тело расплющится всеми водами бездны, вздымающимися против неё, ни о стену, как спелая груша, и не всеми множествами земель, ссыпающимися на неё, чтобы упадет голос; это голос могущественного Ангела, не я им буду! всего в серебре; чешуйки его доспехов и Или, мощно рванув, раскрутить тебя перья его крыльев подобны перламутру в серебряном за ноги, точно пращу, и со всего обрамлении [26] . И он речёт: Правосудие размаху швырнуть в стену. Брызнут во есть справедливость, которую ты создал для себя все стороны капли невинной крови, и каждая, между истиной и ложью. Но в Истине попав на человеческую грудь, останется на ней несмываемым нет ничего этого, ибо есть лишь Истина алым пятном - сколько ни три, хоть [27] . Твоя ложь лишь немного лживее вырви лоскут кожи, все равно вновь и твоей истины. Всё же посредством своей истины вновь проступил цвет как будто бы лаская, и вдруг Весов состоит из жёлтого воздуха и синего железными ногтями продавить твой хрупкий воды, мечей и чаш, строгости и милосердия череп, зарыться пальцами в нежнейший детский [22] . И это слово TAN означает мозг и смазать этою целительною милосердие [23] . И перо Маат – мазью свои воспаленные вечной бессонницей глаза, Или синее, ибо истина правосудия есть милосердие [24] сшить твои веки тонкой иглою, так что . И голос звучит музыкой ряби на мир для тебя погрузится во тьму и поверхности сферы: Истина есть восторг [25] . ты не сможешь ступить ни шагу (Это означает, что Истина вселенной есть восторг.) без поводыря - и уж Звучит другой от моих хищно сощуренных них. Ибо бесконечное Вне заполняет всё и сумрачных глаз. Ведь я могу, не ровен недвижимо [18] , и бесконечное Внутри действительно час, поддаться искушенью, схватить твои руки движется [19] ; но это не случайно, и скрутить их, как прачка иначе бы космические грани смешались [20] . скручивает белье, или разломать на куски, так И теперь Ангел – лишь яркая чёрная что кости затрещат, крупица в центре огромной сферы жидкости и словно сухие сучья, и заставить дрожащего света, сначала золотого, затем становящегося зелёным, тебя разжевать и проглотить эти куски. и после этого – чистым синим [21] Могу обхватить ладонями твое лицо, . И я вижу, что зелёный И теперь Ангел проявляется, как будто он Ибо они ненавидят меня! Скорее перевернется мир, высечен в чёрных алмазах. И он кричит: скорее горные кряжи сдвинутся с места и Горе Второму, кого все нации человеческие зовут лебедями поплывут по лону вод, чем я Первым [14] . Горе Первому, кого все оскверню себя прикосновеньем к человеческой степени Адептов зовут Первым [15] . Горе руке. Горе тому, кто мне ее протянет! мне, ибо Я, также как они, почитал И ты, дитя, увы, не ангел, а его. Но она - та, чьи соски человеческая дщерь, и рано или поздно станешь – галактики [16] , и тот, кто такою же, как все. А потому не будет узнан [17] , недвижим в держись подальше










Слизи говорит: «Мы используем различные источники звука. Много аналоговой аппаратуры, плюс обычные сэмплеры. Так же секвенсоры. Звук обрабатывается различными стандартными эффектами. Потом всё это попадает в Макинтош и редактируется, изменяется. Затем с помощью нескольких компьютеров накладываются эффекты. Так мы добиваемся своего зловещего звучания».



Мы дрожим. Хотя объятия крепки. Мы не в силах сохранить себя в телах, измученных соблазнами, телах, распятых сном,  больше не в силах выносить мертвенный блеск полночных звёзд. Ледяной покой наш путь. На смятых простынях сломанные розы, капли вина и семени. Мы посмотрелись в зеркало и вернулись к истокам безмолвия льющейся крови и вздохов раненых нами ангелов. Мы столкнулись лицом к лицу с истинной жизнью, она посмотрела нам в глаза, и мы спросили у неё, любим ли мы друг друга, почему мы всегда дрожим, что нас сближает и отталкивает, способны ли юные боги любить, на фоне этой апокалиптической ностальгии по утерянному парадизу…когда он снова уснул, я взял два лезвия и резким движением надрезал уголки его губ, шутливая улыбка Мальдорора, он проснулся от боли, как только брызнула кровь, и я тут же впился в его губы, я чувствовал солёный привкус на своих дёснах, я только удостоверился в его любви ко мне, в его преданности мне и в крови и в безумии…и в крови и в безумии…
А. Ходоровский как подлинный шаман-визионер в своей книге «Плотоядное томление пустоты» пишет: «Возможно, мы и не люди вовсе – невзирая на то, к чему стремимся всеми силами, - бредём по этой дороге, выясняя своё призвание. Может быть, оно – в том, чтобы уничтожить весь этот воображаемый мир. Все миры – воображаемые, дети мои. И каждый из вас вправе выбирать самые подходящие для него сны. У иллюзии много ступеней: от самоубийственной тоски до восхищения всем сущим. Научитесь взбираться по древу символов, чтобы сорвать плод вечной жизни…»

…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness



Мир закончился этой ночью, пространство кишит галлюцинациями Берроуза глаза и восторгом тихого отчаяния не выдерживают света тысячи свечей черты лица стираются хрестоматийностью страдания на острых лезвиях безумия электричество пробуждает бесконечная звуковая агрессия вселенского безумия предоставляет (возбуждает) фаллосы извращённые рефлексы неистово сотрясают право выбора между немыслимым присутствием безумия драма душевного равновесия мысленный слезах эротического звукового забвения. Правильность формы аборт или встреча с самим собой проходит несущественна. Пространство в состоянии предельного на пределе усилий магические страсти накаляются искушения и одиночества в в направлении к жизни; извращённая сторона страхе и как правило, раскрыться с мира - первоисточник безумия истерзанная плоть неожиданной стороны. Эсхатологическая игра красок  цвета плесени приходят без качество снова появиться уже в другой соблазнов в восторге тихого отчаяния. Звуки форме и с другим содержанием деградируют на материальном уровне. Кровь сворачивается как пустота как знак тайной любви. Неизбежная полнота всей жизненной ответственности. Идея универсального счастья несоизмерима с вибрациями изнасилованного сознания ускользающие отблески потребностей, целиком ограниченных жалкой человеческой природой. Распростёртые образы отверженных монархов на каменном полу. В сновидениях  музыка уводит тебя туда в мир, который так жаждет бога, что в произвольном порядке растворяется специфическая структура шокирующих откровений. Весьма кровосмесительный персонаж зарезает двух сестер, сперва овладев ими обеими. Он привязывает их к станку, у каждой в руке находится по ножу, станок внезапно начинает двигаться, и девочки убивают друг друга. это был не сон…- Значит, всё это мне не приснилось! – сказала про себя Алиса. А, впрочем, может, все мы снимся кому-нибудь ещё? Мир закончился этой ночью, а мы как слепые дети восторженно смешиваемся с умирающими, произносим разные слова, бессмысленные по сути, ограниченные нашими чувствами, мы в центре этой бойни. Я тот, кто выбрал твои слова для убийства. После вечерней молитвы перед тающими снегами этой чудовищной зимы, тусклым светом обречённых звёзд. Разве мы счастливы, став теми, кем мы стали? Когда после каждого поцелуя по плечам начинает струиться кровь? Мы выбрали своё будущее. Это смерть. страдание спускается в душу в качестве дополнения. Что легче, -  обратиться к памяти или воспылать любовью к разуму…материала для размышлений хватит, единственный фрагмент жизни вращается на месте, вечная бессмысленность другого пространства, других взглядов и триумфов


Действительность отягощает его. Глаз тянет к невидимому свету чёрного солнца. Это выдаёт его. Это заставляет его выйти из тени, дойти до предела уничтожения всех сущностных иллюзий. Слившись с девственной вечностью по ту сторону любви и смерти, он стал частью теогонической драмы.



«На мой взгляд, интерес Джона и Питера к магии был по-настоящему искренним и глубоким. Эти две знаковые личности для всего британского оккультного андеграунда».

«Свои первые опыты с псилоцибином я проводил под музыку Coil. Это были композиции с альбома Astral disaster. Я помню эти яркие вспышки света, озаряющие сознание, очищающие и поднимающие его на иной уровень восприятия реальности».


-


…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness


Час Пана. Боль отходит. На периферии астрального опустошения между мной и одиночеством не осталось ничего, кроме тишины, блаженства и сакральных грёз о безумии. Я отбрасываю бесконечную тень в призрачном свете свечей. Безграничное милосердие лунного света слишком непривычное зрелище. Вне агонии творчества мы обречены на погружение в пустое беззаконие хаоса повседневности. Пространство скрыто в гении, зло существует пока ты и твой бог живёте в согласии.


В эпилоге к своей автобиографии С. Дали пишет очень проникновенные строчки: «Небо…это его я искал, изо дня в день, раздирая крепкую, призрачную, сатанинскую плоть моей жизни. И когда тыкал костылём в изъеденного червями, загнившего ежа, я искал небо. И когда клонился над чёрной бездной. Тогда и всегда». Эти слова, мне кажется, близки творческим поискам Джона Бэлэнса. Весь путь этого гения есть одно непрерывное усилие, один отчаянный порыв. Поразительные внутренние путешествие – образ жизни, накладывающий заметный отпечаток на всё творчество.


Я прислушиваюсь. Откуда, из каких глубин доносятся эти звуки, материализующие грёзы. Они приходят вместе со светом из тьмы. Эти звуки напоминают принесённые в жертву «Я». Снег падает на непроницаемо-чёрную землю. Ещё один звук и картина радикально меняется. Теперь она вмещает и сферу Бога и подсознание младенца. Я внутри музыки, которая не останавливается. Есть чистая длительность, которая всё связывает и обрекает. Всё обращается к повторам, к необъяснимой прозрачности, это тональность бесконечности. Всепроникающая призрачная грусть. Безостановочный распад. Эти звуки, рождённые неистовым пламенеющим сознанием, рассекают галлюциногенное пространство. Случайности времени и разума. Тьма, охватывает меня языками пламени. Безумие не требует своей интерпретации. Безумие как форма спектральной любви, обусловленной собственным сакральным обманом.

Это ребёнок так наивен и отвратителен. Бедное, изуродованное создание. В его муках отсутствует элемент стыда. Убожество лишило его невинности. Он сидит и играет с черепом матери. Этот ребёнок прошёл через нечто не менее жестокое, чем смерть. Его мать держала его в клетке, кидая ему куски сырого мяса. Пережив всё это, ребёнок стал идиотом неведомой породы; брошенным, слабоумным, беспомощным и бесполезным сукиным сыном. Он одержим уродливыми ликами детства. Его слабое тело и низколобая голова. Отрешённый взгляд. Этой беззащитной твари не устоять. Не избежать своей участи. В данной ситуации твоё снисхождение будет неуместным. Милосердие так же не принимается во внимание. Сейчас это просто исключено. Сожми его голову. Залей его мозги кипятком. Попробуй. Попробуй на вкус. Не задумываясь, излей своё семя, испытав подлинную радость обычного детоубийства.


Я мучил всех мальчиков, которых приводил  к себе. Я накачивал их  кислотой и кокаином, потом, привязывал к кровати и проверял на прочность их анусы. Погружённый в созерцание с начала времён, я пускал в ход всё. Я разрушал их сердца и доверие, прежде, чем они могли отомстить мне. В этом бессмысленном спектакле я сдирал все маски, я сам раскрывал все предельные сексуальные тайны. Я перерезал горло до позвоночника, потом я скармливал их отрезанные гениталии своему догу. В ритме насилия я пригвождал их к деревянному кресту и делал снимки их кровавой эрекции, вбивал гвозди в их анальные отверстия, припадал губами к священным для меня телам этих юных порочных богов, которым я предлагал насладиться вместе со мной моими собственными видениями рая и ада, разделить со мной не только постель, но и все ритуальные муки агонии и блаженства любви.
Разве тебе нужны доказательства?
Разве тебе нужен свидетель?
Сейчас тебе  не нужно притворяться
Просто вспомни, на что ты потратил последние часы своей жизни
Подумай над ответом, прежде, чем я переломлю твой позвоночник Успей насладиться моим дерьмом, которое я размажу по твоим губам, которое я смою с твоего лица струёй мочи, у тебя было время подумать, но никто не давал тебе права выбора.
Тебе всё ещё нужны доказательства твоей вины?






Кошмар, приводимый в движение видениями удушающего соблазна, прорывающимися сквозь рассудок, ангелы, умирающие на закате, тихий бездонный свет. В глубине зеркал множество обнажённых тел без кожи. Мальчики, о которых я мечтал, ставшие отражением всех моих иллюзий. Я стираю слёзы с лица и иду прочь. Время расстроило мои планы. Время, а не я разрушило моё сознание. Я одинок. Я обречён. Я чувствую что-то. Что-то. Это растёт во мне. Что-то. Что-то чуждое. Что-то. Сознание предало меня вслед за плотью. Я уже не смогу стать тем, кто в силах предотвратить это. Я не понимаю, мечтаю, я или умираю. Я не тот, кто смог бы остаться тем, кем я уже никогда не буду.






Для наказания длинной  плетью  обеих  женщин  совершенно  раздели  и  в стоячем положении, со связанными  и  поднятыми  вверх  руками,  привязали  к веревке, спускавшейся с потолка, а ноги их были также связаны и притянуты  к полу, и, таким образом, тело было доступно для плети со всех сторон, и от  пяток до шеи не было места, по которому палач не мог бы сечь.  Но перед этим их подвергли прижиганию раскаленным железом. По очереди к обеим женщинам подходит Алиса и, взяв раскаленный железный прут, начинает им водить по коже, начиная с грудей. Потом негры поворачивают женщин, и  она водит таким  же  прутом  по  ягодицам,  которые  спазматически  сжимаются  и открываются от прикосновения прута. Садист постоянно  меняет  пруты,  чтобы они  были  хорошо  накалены,  водит  она  по  телу  слегка,  кожа,  остается нетронутой,  обжигается  только  наружная  поверхность.  Но  дикие  крики  и конвульсивные  движения  несчастных  женщин  лучше  всего   говорят,   какие нестерпимые мучения им приходится испытывать...
     Наконец  прижигание  закончено,  и,  по  знаку  Маркиза,  обеих  женщин начинают сечь длинной  плетью.  Боль  так  сильна,  что  захватывает  дух  у наказываемых, и секунду они молчат и затем испускают  дикий,  нечеловеческий крик, одновременно тела их начинают корчиться в конвульсиях.
     Крики утихают, как только плеть  отнимается  от  тела,  чтобы  с  новым ударом раздаться еще сильнее. Истязуемые женщины отчаянно  бьются,  как  бы желая избавиться от объятий плети. Они кричат с безумными глазами и пеной во рту.
     Цесилия откинулась назад и  издает  жалобные,  дикие  вопли.  Страдание вдвое сильнее оттого, что плеть ложится по обожженным местам. Маркиз с горящими глазами  следит  за  истязанием.  Наконец,  по  его приказанию, обеих  женщин  отвязывают  и  дают  несколько  минут  отдохнуть.
Несчастные, все исполосованные рубцами, катаются по  полу  от  боли.  В  это время негры приносят две деревянные кобылы. По знаку  хозяина  обеих  женщин привязывают на кобылах и  по  только  что  иссеченному  телу  начинают  сечь веревочной  плетью  погонщиков.  Женщины  кричат  от  страшной  боли...  Еще несколько ударов и кровь польется, но господин желает сохранить их для новых истязаний и приказывает прекратить наказание и отнести женщин в их комнату.

Действовать, не обращая внимания на содеянное. Грешить против света и тьмы, сделав из бога честный бизнес. Секс, моча, пожар, старая сладкая песня любви. За пределами Времени. Огонь чёрного солнца, его неуловимое тепло, вспышки света, запах горящей плоти, капли спермы на загорелых телах, пронзительные мелодии флейт, ночь продолжается, я ложусь рядом с мальчиком, тем, кого мне придётся вскоре убить. Я объявляю ему о своём решении. Его нежные черты, бледность лица. Странная совершенная грусть взгляда. Моя любовь не имела начала. Моя любовь была беспощадной. Когда я начал насиловать его, я понял, как он был дорог мне. Каждый сантиметр его плоти я подвергал неимоверным пыткам. Я долго пытался разобрать слова, вырывавшиеся из его окровавленного рта. Его крики, переходящие на шепот. Он признался мне в любви, и я проломил его череп. Его сердце ещё билось в тот момент, когда захрустели кости. Я продолжаю трахать бездвижное тело. Моя страсть срывается с цепей. Я ласкаю каждую окровавленную часть его тела. Я владею им. Я могу делать всё, что угодно. Пока у меня есть желание. Я исполосую его лицо острым лезвием. Я уничтожу его черты до неузнаваемости. Я не буду делить его красоту со смертью. Любовь, безумие, смерть, три священные вещи, ради которых стоит жить. Вещами, за которыми прячется совсем иная метафизика.
В своём эссе о Кэрролле Жиль Делёз пишет: «У Льюиса Кэрролла всё начинается с ужасающей схватки, - схватки глубин: вещи разлетаются вдребезги или взрывают нас изнутри, коробки слишком малы для содержимого в них, ядовитые продукты питания, удлиняющиеся норы, следящие за нами чудовища. Тела перемешиваются, всё перемешивается в каком-то каннибализме, соединяющем в себе и пищу и испражнения. Даже слова пожирают друг друга».

Бетти пошла покорно, только стала громче всхлипывать, когда  конвойный, при помощи другого солдата, стал  ее  укладывать  на  скамейку.  Бетти  была хорошенькая  девушка,  всего  девятнадцати  лет.  Она  была  тихая,   слегка рыжеватая,  с  темным  блестящим  оттенком  волос.  В  лице  ее  сохранилось пугливое,  скромное  и  лукавое  выражение.  Было  что-то  таинственное  в уклончивом взгляде её темно-синих глаз из под длинных густых опущенных ресниц. Даже ложась под розги, она  сохранила  свои  манеры,  усмешки  и  интонации скромной, но развратной святоши. Наконец ее обнажили,  один  конвойный  стал держать за ноги, а другой за руки. Солдат с розгами в руках поднял их высоко - и смотрел на полицмейстера, ожидая знака для начала  экзекуции.  Последний кивнул головой, и мгновенно розги  со  свистом  опустились  на  спину  Бетти, которая дико крикнула и рванулась, но солдаты,  видимо,  крепко  держали,  и Бетти, когда последовали  новые  удары,  перестала  рваться  и  только  дико кричала все время, пока ее секли. Сестра милосердия  громко  считала  удары. Солдат бил очень сильно и с расстановкой, удерживая  после  удара  несколько секунд розги на теле... Приходит очередь Зелмир. Ей поджаривают клитор и язык, припекают ее десны и вырывают четыре зуба. Обжигают бедра в шести местах спереди и сзади, отрезают соски, лишают пальцев обе руки, и когда она, таким образом, подготовлена к удовольствию, Кюрваль овладевает ею, но не кончает при этом.


-Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти?
-А куда ты хочешь? – спросил кот.
-Мне всё равно…- ответила Алиса.
-Тогда всё равно, куда идти, - заметил кот.
…только бы попасть куда-нибудь, - пояснила Алиса.


…из какого-то шизо-кошмара, указывающего путь плоти к спасению. Эти странные божества, пытаются выбраться наружу, на поверхность сна, как могилы выросшие на моих глазах, где в зеркальном отражении смысл происходящего не придаёт происходящему никакого значения. Вспыхивает и гаснет  свет, выхода не видно. Болезненные образы, которые не приемлет рассудок, и ангелы, оскверняющие космос. Сознание выплёскивает мысли, посланные Люцифером. Опасные игры воображения.  Тёмные волны странных мыслей, которые потрошат твоё существование буквально на глазах, воды сознания, вышедшие из берегов. Когда на твоих глазах расшатываются устои вселенной и тебя захватывает водоворот Ничто, которое не имеет вкуса. Ничто это последовательность пустых цветов и форм. Последняя ночь. Разъятый собственной природой сон, точка, где твоё эрегированное самосознание и все ценности последовательно кремируются. Ментальный видимый и известный тебе мир исчезает, противоречия складываются в единую сомнамбулическую космогонию. Внутренние ландшафты сменяют друг друга. Индифферентные состояния, Визионерский опыт. Погружение в новые глубины,  в которых мысль подвергается жестокому испытанию, самой реальностью.




«Смерть приходит одна или с силовым подкреплением»?





Сон приносит новые сомнения и кошмары, соблазнительные и опасные видения, иллюзии, от которых не пробуждаются, я дрожу в одиночестве, снова наполняя пустые бокалы жизнетворным лунным нектаром. Тысячи звёзд освещают мою постель. Звучание тёмного пурпура, зрачки сужаются, вино вновь обращается в кровь, память лжёт, мы задыхаемся от боли и удовольствия, холодный зимний ветер разносит лепестки роз по простыням, в колыбели для падших звёзд, он был единственным сыном, которого я буду всегда искренне, безнадёжно и бесконечно любить.


     - Что ты намерен делать со своей преступной  дочерью?  Подумай,  Роден, подумай хорошенько, какую пользу для анатомии может принести  эта  девчонка, ведь она достигла высшей стадии физического  совершенства,  все  кровеносные сосуды можно прекрасно изучить на предмете четырнадцати или пятнадцати  лет, если  подвергнуть  его  мучительной  смерти.  Только  благодаря   сильнейшим судорогам можно получить полную картину человеческого организма. Энергия невесомости пронизывает и насыщает пространство. Там, где время остановилось, тела лишаются всех основных атрибутов. Они медленно движутся, плывут, подчиняясь странным ритмам. Лучи чёрно-белого света пронизывают негативы тел, тела вплывают в лабиринт, который уходит и теряется где-то в вышине. Коридоры длинны. Купол храма высок. Тени оживают. Я не могу различить лиц. На всём печать иллюзии и опустошения. Тьма, эта тьма согревает материнским теплом. Пробуждение это ещё не освобождение. То же самое относится к девственной плеве: чтобы обследовать ее, необходима девочка. Что можно понять в зрелом возрасте? эту плеву  нарушают  менструации,  и результаты получаются искаженные. Твоя дочь именно в том возрасте, какой нам нужен: она не менструирует, мы имели ее только  сзади,  что  нисколько  не повреждает мембрану, поэтому мы  можем  исследовать  ее  самым  внимательным образом. Надеюсь, ты на это согласишься.
    

    

Демиург уснул. Капли нашей крови на его висках. Тишина ранит своими крыльями. Я один, даже эхо меня отвергает. Я закрываю глаза. Раскалённая знойная пустыня. Я исчезаю. Только следы. Возможно, они уже здесь. Те, кто пришёл, чтобы завладеть моим телом. Паразиты сознания. Я теряю человеческие черты. Я больше не двуногая мразь, я животное в собачьем обличье, я стою на четвереньках, слюна течёт по подбородку. Пульсирующее наваждение другого реального существа, которым я стал. Этого превращения ждали многие. Но никто не заметил, как быстро это произошло с моим телом. Я собака. Я животное. Жертвенная тварь. Собака бога. Как будто едкая струя мочи обдаёт твой мозг, это состояние, такое живое и необъяснимое, не испытанное ранее, способность к возвышенному созерцанию, сознание расширяется, уровни реальности размываются, возникает спонтанное желание странствовать по призрачным внутренним ландшафтам, здесь и сейчас, видеть самые изощрённые фантазии изнутри, оказаться в их психическом центре, отсюда видно как восходит чёрное солнце. Как иллюзии скользят по поверхности.


Бодрийяр: «В сущности, мы сталкиваемся со злом, со злом, которое уже невозможно искупить. Или, точнее говоря, искупление изменило свой смысл: это больше не искупление человека и его греха – оно выступает искуплением смерти Бога».


На что мне безумцы?- сказала Алиса.
-Ничего не поделаешь, - возразил Кот. – Все мы здесь не в своём уме – и ты, и я. Интонации отторгнутой мочи и спермы, критические ритмы всепоглощающей ночи, остатки алкоголя, растворённые в безжалостной бездне иллюзий, смерть, отражающаяся на центральных экранах, гипнотизирующая новыми формами и красками, замедленное движение вспоротого материнского живота, истина, ставшая трупным мясом, крысы, кормящиеся останками расчленённого карлика, распахнутые двери сознания и липкие пальцы мальчика шлюхи, травмирующие твою плоть. Драма реальности, выходящая из под контроля, магия реальной порнографии, ритуальная сторона грубых анальных отношений, конечный пункт нашего движения. - О, сударь, чего еще вы от меня требуете? - спросила Жюстина.      - Ничего такого особенного, что мы не могли бы получить от вас силой, и еще раз повторю, ничего, что не смягчило бы вашу участь, если,  конечно,  вы этого захотите. Например, в данную минуту нам хочется,  чтобы  вы  поласкали мою сестру своим язычком. Она предоставит в ваше распоряжение  влагалище,  а Розали будет лизать ей задницу.
    




Несколько минут Алиса стояла, не говоря ни слова, - только смотрела на раскинувшуюся у её ног страну. Тела открываются как гробы. Я вижу в этом естественный сексуальный подтекст. Между Алисой и вечным городом только зеркало. Что будет с ней, если она войдёт внутрь пламенеющего разума. Она потребует от Бога невозможного. Кастрации, распятия, новой мировой войны или возможности сойти с ума без особой необходимости. Отрекаясь от безоружной истины сохранить себя в пепле памяти. В куске визжащей плоти, содранной с плеча богоматери. Остаться в тайном соборе полном трупов. Скрытые снегами их руки остались торчать как маяки. И псы льдов как химеры рыщут в поисках привычного лакомства. Безупречного ребёнка брошенного в снегах и ещё не сожранного крысами. Розали и Жюстина, подталкиваемые палачами, вошли в  дом. Их  встретила Селестина, почти голая, и набросилась на несчастных с ругательствами.  Марта тщательно заперла все  двери  и  присоединилась  к  участникам  предстоящего события,  которое   обещало   быть   самым   ужасным,   самым   жестоким   и отвратительным.
    





Подлинное искусство, любое настоящее творчество неизбежно ведёт к катарсису, что подтверждают слова одного из венских акционистов Германа Нитча: «Своим искусством я беру на себя бремя всего, что кажется негативным, отвратительным, непристойным и извращённым, всю жертвенную истерию, чтобы освободить вас от стыда и позора, вызванных последствиями погружения в запредельное».




Сексуальность отравлена дуализмом добра и зла. Единственное утешение – это моё и твоё экстатичное одиночество. Паническое бегство от тела и сознания, которые виновны в отрицании астральных влияний. Пока не пробудился разум призраков безумия. Невыносимо существовать там, где нечего видеть. В утробе нет понятия рационального. Выйти на поверхность и ослепнуть от видения чёрного солнца. Головка разъяренного члена уже начала  проникать в  крохотное  нежное отверстие нашей бедной Алисы-Жюстины,  которое  всего  лишь один  раз  претерпело подобный натиск, после чего обрело  прежнюю  свежесть и стыдливость.  Насмехающийся беспощадный лик. День ритуала будет чистым и праведным. Геенна открывается в центре небесной системы. На территории шума склеп небытия. Бремя шрамов, обвенчанное с крестом, порывы ночи хлещут по срезанным человеческим торсам. Правосудие настоящего солнца рассечённое изнутри. Одна из матерей больше никогда не вернётся. Спускаться глубже в преисподнюю звёзд, добраться до дня и успеть насладиться его отцовством. Страдание, выражающее себя в тлении материи мне чуждо. Я был рождён иначе.  А в следующий момент истошный крик,  сопровождаемый  резким  движением,  привел Родена в замешательство, но сластолюбец, слишком привычный к подобного  рода занятиям, чтобы  так  легко  уступить,  ухватил  девушку  за  талию, сильно напрягшись, сделал толчок, и орган его исчез по самый корень в аккуратной  и соблазнительной заднице.  Нерождённые считают страдание благом. Явить своё лицо, чтобы спастись, а затем обернуться молнией. В галерее много трупов, забрызганных кровью и спермой. Отрезанные гениталии, выставленные под различными названиями. По всей видимости, на продажу. Порнография связана со смертью и любовью к мальчикам. С феноменами подобных брутальных образов. Так рождается искусство, которое, помимо всего прочего исключает присутствие Бога.



.,
аз любви, де гонгов и мечей.

Творчество Бэлэнса – это, прежде всего, уникальное психическое послание. В Coil меня всегда потрясало разнообразие и выразительность приёмов, будь то индустриальное звучание трека с альбома Horse rotorvator, техно на альбоме Love secret domain, или эмбиент альбома Time machines. Джон всегда решался на самые смелые эксперименты, как ив искусстве, так и в жизни.

Отсутствие Джона очень сильно чувствуется. Больше не будет таких яростных и завораживающих перфомансов. Не будет новых альбомов Coil. Есть только одна категория людей, чьё отсутствие сразу и очень болезненно переносится. Это гении. Такие как Джон Бэлэнс. Дитя чёрного солнца. Ослепительная падшая звезда. А мир продолжает существовать. Мир пережил эту потерю. Мир, ставший вымыслом. Вымысел это больше чем симулякр.

«Rosa decidua с альбома Осеннее равноденствие– наверное, одна из самых красивых вещей Coil. Невероятная глубина и нежность, прозрачная невесомая гармония. Минорные аккорды наплывают и отступают. Божественная и жестокая красота этого голоса. Звуки, несущие  самое сокровенное и далёкое. Звуки, рождающиеся из хрупкого сердца бесконечности. Звуки, благословляющие распад, увядшие розы, тихую неслышную исповедь, любовь и надежду на прощение».

Название композиции позаимствовано из стихотворения Кроули. Как пишет последний в своей «Исповеди»: «Я передал агонию своей души в этом произведении, которое посвятил Лорду Салвесену. Это в высшей степени реалистичное стихотворение. Здесь я раскрываюсь с неожиданной стороны, как реалист. Чувство отчаяния в каждой строке».
В скупых слезах нет трагедии.
Моё сознание спокойно.
Кровь холодна.
И нет следа священного огня на моих губах.
Моё сердце мертво. Я произношу то имя трижды
Роза! Роза! Роза!
Даже если любовник воззовёт к любимой
Поток не повернуть вспять
Источник мёртв.
Мои разрозненные одинокие мысли
Слишком отчуждённые для рока
Они одиноки как ритм бесчувственного барабана
Который сотрясает некто неспособный понять гармонию
Сотрудничество с Дереком Джарменом это отдельный разговор. И Angelic conversation и Blue уникальные работы. Джармен такой же мастер визуальной магии, как и Энгер и Ходоровский.

Бэлэнс видел во сне, как четыре всадника Апокалипсиса убили своих коней и использовали их кости, чтобы сделать машину. Таким образом, Horse Rotorvator это по его словам, «машина, созданная из лошадиных костей, машина, вращающая землю».

Horse rotorvator – необычайно целостное, концептуальное произведение. Здесь становятся актуальны темы смерти и распада, так как именно в это время многие всерьёз заговорили о СПИДе, как об угрозе, и многие друзья Coil умерли от этой болезни. Одна из композиций посвящена насильственной смерти Пьера Паоло Пазолини в Остии и называется так же. «Что нам дало силы записать „Horse Rotorvator“. Электричество и наркотики. Наша энергия. Темнота и откровенность», — из интервью Coil в Alternative Press после выхода «Horse Rotorvator».

 «И мы разрушим себя. Мы погибнем у подножия анальной лестницы. И ангелы блаженно целуют наши души…». Anal staircase – это одна из наиболее запоминающихся работ дуэта. Как по лирике, так и в музыкальном отношении».
Я стал писателем после его отсоса. В тот Тегеранский вечер было так мучительно жарко и опиум в моей голове и член Амира в моей руки и вот я уже целую его упрямые губы.  Первый раз, когда я увидел Амира, это было очень странное чувство. Вернее я ничего не чувствовал по отношению к нему. Первые знаки внимания исходили с его стороны. Самое удивительное во всей этой истории, это то, что я поцеловал его всего один раз, нас связывал один единственный поцелуй, один минет и много недосказанных непрожитых минут, часов мгновений. Я всегда буду с каким-то странным трепетом представлять, что было бы если бы он пришёл ко мне в гостиницу в тот вечер. что было бы если бы я остался в его стране ещё на месяц или может быть на целый год. Я сделал бы это только ради него. Ради потрясающей по своей трагичности абсолютной невозможности реализовать наши чувства в реальной жизни.
Голос Арто: Идея языка погубила себя. По мере того как литература все более ограничивает свою задачу подглядыванием интим¬ной жизни неживых кукол, делая из зрителей соглядата¬ев, становится все яснее, почему элита отворачивает¬ся от него, а массы в поисках сильных ощущений идут в кино, в мюзик-холл или цирк, где характер зрелища не сулит разочарований.
Голос Де  Сада: Врожденная  слабость  наших  органов,  неумение  размышлять,  проклятые предрассудки, которые нам  вдолбили  в  детстве,  пустые  страхи,  внушенные религией и законами - вот что останавливает глупцов на пути порока, вот  что мешает им приблизиться к бессмертию.  Но  человек,  полный  сил  и  энергии, обладающий пламенной душой, уважающий себя, сумеет  взвесить  свои  и  чужие интересы на весах мудрости, сумеет посмеяться над Богом  и  людьми,  бросить вызов смерти и презреть законы; такой  человек  поймет,  что  заботиться  он должен только о себе; он почувствует,  что  безмерное  зло,  причиненное  им другим, которое нисколько не коснется его физически,  не  идет  ни  в  какое сравнение с самым малым удовольствием, купленным ценою множества неслыханных преступлений. Удовольствие ему приятно, он  сам  его  испытывает,  а  эффект преступления его не трогает, поскольку остается  вне  его.  Поэтому  я  хочу спросить, какой разумный человек не предпочтет то, что радует его, тому, что ему чуждо, и не согласится совершить безобидный для себя поступок для  того, чтобы доставить себе приятное волнение.

Здесь нет жертв, это не более чем литературный Освенцим, синтаксический Бухенвальд. Я был свидетелем насилия над литературой. Я сам был виновником случившегося. Я снова и снова возвращаюсь на место преступления. Это мой разум. Это моя реальность. Это моё тело. Это тело сестры. Или матери. Эта шлюха. Это её кровь. Её оргазм. Её откровения. Её ложь. Эти глупые игры в человечность. С наступлением смерти мир как бы ускользает. Я мастурбирую, проталкивая свой член в её немой мёртвый рот. Я припадаю к её рту и всасываю в себя её кошмары. В ничтожности этой страсти жизнь и смерть одинаково пусты и стерильны. Я трахаю её, и наша кровь смешивается. Моё Я переживает себя в инцесте неожиданным образом, как чуждое мне тело, в которое вторгнулась чья-то жизнь. Нет, всё иначе. На самом деле я чист. Я заложник слепого безумия. Пространство бегства. Это не моя реальность. Не моя кровь. Не моё предназначение. Я лжец. Бог  вмешался в мою игру. Теперь я просто соучастник. Теперь я просто животное.



   Ни в ночи, ни в хаосе нет спасения. Есть реальность, в которой находится место только для моего отчаяния, секс, моча пожар, движение вспять, дальше от мира и человечества, туда, где кончаются наивные саги юности. Мы разрушены, мы преданы, мы проданы, мы переполнены родовой ненавистью, нас мучит бессонница и ностальгия по неизвестному. Наши крылья сломаны. Мы потеряли свои имена. Если мы доверимся смерти, она будет быстрой и лёгкой. Сумеречное состояние сознание таит в себе непостижимую энергию. В этот момент Ромбо пожелал увидеть, как его коллега будет оперировать: он, не извлекая члена  из  ануса Жюстины, придвинулся  поближе,  и  Роден  вскрыл  нижнюю  часть  живота;  не прекращая совокупления, он  сделал  несколько  точных  надрезов,  вытащил  и положил на тарелку  матку  и  девственную  плеву  вместе  с  окружавшими  ее волокнами.       - Отец, - рыдала она, - чем заслужила я такую участь?
     - И ты еще осмеливаешься спрашивать, чем заслужила ее?  Выходит,  твоих преступлений недостаточно? Ты хотела познать Бога, щлюха, как будто  для тебя могут существовать другие, помимо моего вожделения и моего члена. В этот момент грандиозного литературного инцеста Льюис Кэрролл, наконец, встречается лицом к лицу с Алисой-Жюстиной.

Голос Льюиса Кэрролла: во-первых, следовало бы начать с того, чтобы допустить существование  такого Божества, от чего я очень далек, моя милая; затем допустить, что  этот  Бог, которого вы считаете господином и творцом вселенной, мог унизиться до  такой степени, чтобы проверять, куда мужчины вставляют свои  члены:  во  влагалище или в задний проход, но это же полнейший абсурд! Нет, Алиса, никакого Бога не существует. Только из колодца невежества,  тревог  и  несчастий  смертные почерпнули свои неясные  и  мерзкие  представления  о  божественности!  Если внимательно изучить все религии, легко заметить, что мысли о  могущественных и иллюзорных богах всегда были связаны с ужасом. Мы и  сегодня  трясемся  от страха, потому что много веков назад так же тряслись наши  предки.  Если  мы проследим источник нынешних страхов и тревожных мыслей, возникающих в  нашем мозгу всякий раз, когда мы слышим имя Бога,  мы  обнаружим  его  в  потопах, природных возмущениях и катастрофах, которые уничтожили часть  человеческого рода, а оставшихся несчастных заставили падать ниц. Если Бог народов родился из необъяснимых опасностей, то отдельный человек  сотворил  из  собственного страдания  это  загадочное  существо:  выходит,  в  кузнице  ужаса  и   горя несчастный человек выковал этот нелепый призрак и сделал его своим Богом. Но нуждаемся ли мы в этой  первопричине,  если  внимательное  изучение  природы
доказывает нам, что вечное движение есть первый  из  ее  законов?  Если  все движется само по себе извечно, главный двигатель, который вы  предполагаете, действовал только однажды и  один  раз:  так  зачем  создавать  культ  Бога, доказавшего ныне свою бесполезность?

Голос Арто: Конфликты, которые бурлящий Космос являет нам в искаженном и нечистом виде, если посмотреть на них с философской точки зрения, алхимия предлагает во всей их строгой интеллектуальности. Она позволяет нам зано¬во достичь сублимации, но через драму, после тщатель¬ного ожесточенного толчения в ступе всех не вполне очи¬щенных и не вполне готовых форм, так как по своей сути алхимия дает духу вольно воспарить лишь после того, как он, пройдя через все клоаки и унижения материального мира, проделает этот путь второй раз в пылающих сферах будущего. Чтобы получить в награду, так сказать, матери¬альное золото, дух должен сначала сказать себе, что он достоин и духовного, что он заслужил это золото, что он дошел до него, только снисходя к нему, только видя в нем.
Голос Кроули: Do what thou wilt shall be the whole of the law.
Голос Бэлэнса: Всё меняется и все умирают.





Оглушительные раскаты грома, яркие вспышки молний, озаряющие чудовищные образы. Разгневанные небеса разверзлись, и проливной неистовый дождь потоками низвергался на обнажённые головы собравшихся толп. Мир исчезает бесследно в ритуале любовного пожирания сырой плоти. Паренька заставляют смотреть, как его обезображенную пассию будут пожирать: предпочтение отдается ягодицам, груди и сердцу. Он может или доесть ее или умереть с голоду. Как только он съедает тело, если таким оказался его выбор, развратник наносит ему несколько неглубоких ран и оставляет истекать кровью, в противном случае он умирает голодной смертью. Кровь и тишина. Специфическая романтика каннибализма. Инфернальные дети целуют твои глаза, пытаясь обратить свою нищету в твою добродетель. Ангелы, которых видишь ты, иллюстрируют другую далеко не человеческую трагедию. Любитель детских анусов пытается материализовать свои фантазии, вонзить зубы в упругую плоть. Неудачливый мечтатель, во сне он превращается в хладнокровного убийцу, одиноко стоящего посреди кусков мяса, слизи и крови. Когда его желудок полон, он улыбается в лицо мира, существование которого он презирает не меньше, чем своё собственное.



Экстаз невозможен после того как ты удовлетворил свой голод, эту священную жажду пресыщения и деградации. Языки пламени пожирают беспокойное сознание. Всё меняется так быстро, становясь собственной противоположностью. Ты бессилен сделать из себя нечто, что было бы не стыдно принести в жертву.

Любитель детских анусов целует мальчика с выпотрошенными кишками, он дрессирует его особой лаской, берет его внутренности в ладонь и начинает мастурбировать, затем он подходит к алтарю, на котором стоят чаши с экскрементами. Он смазывает ими раны мальчика почти с отцовской нежностью. Он изучает каждый шрам каждую царапину каждое повреждение юной кожи. Он мастурбирует внутренностями, упиваясь преддверием оргазма, который наступает только после того, как он начинает срезать кожу, куски которой падают на пол подобно мёртвым увядшим листьям.

Весь парадокс в том, что нам никогда не нравится быть там, где мы есть, в расцвете жизни, мы объяты смертью. Нас вдохновляет возможность слиться с невозможным.

Я помню, как это было жестоко по отношению к нему, сказать, что его мать шлюха давно умерла от белой горячки, пища для размышлений, твой возлюбленный лжёт, его возбуждает идея предательства. Идея смерти от любви, идея медленного чувственного осознанного вымирания. Когда уже неважно предаёшь ли ты любовь или она тебя. Это закон природы, бессмысленный и беспощадный конец. Повсюду царит смерть. Мы можем повстречаться с ней в миг рождения или позднее  – внезапно, насильственно, или в результате длительных страданий и болезней, или во время какой-нибудь глобальной эпидемии; и всё равно каждый верит и надеется. Что может стать исключением, избежать конца и продлить своё существование, которое он, всё равно, рано или поздно плачевно или смехотворно должен будет закончить. -Здесь играют в шахматы! Весь этот мир – шахматы (если только его можно назвать миром). Это одна огромная бесконечная партия. Изуродовать член и яйца юноши при помощи каленого железа, затем проделать влагалище в том месте, которое раньше занимали гениталии. Металл образует отверстие и одновременно прижигает его. Овладеть новой щелью и, кончив, задушить жертву. Это одна огромная бесконечная партия. Во время совокупления никакое преступление не приводит человека в ужас, поэтому принимать решение следует в те минуты, когда вы истекаете кровью и семенем.





Когда я слушаю некоторые мрачные композиции Coil, я опасаюсь, что подобные звуки вполне могут материализовать Лавкрафтианские ландшафты, эти инфернальные грёзы, как, например, в моём любимом рассказе «Подкрадывающийся хаос»: «Зловещие волны гневно накатывались на берег. На расстоянии мили от суши поднимались валы высотой не менее пятидесяти футов, а на далёком горизонте виднелись зловещие чёрные тучи, парящие в небе подобно дьявольским грифам. Волны были тёмно-пурпурного оттенка, почти чёрные. Они клокотали у красного илистого берега, грубо наступали на беспомощную землю, пытаясь присвоить себе территорию своими жадными руками. Я не мог избавиться от чувства, что какой-то болезненный разум, возможно, подстрекаемый разгневанными небесами, объявил войну на уничтожение всей земле».
Музыка дуэта вполне подходит для подобного саундтрека.
Или такое видение конца: «Океан пожирал остатки земли, обнажая лишь смерть и запустение. В древних глубинах таились ночные секреты тех незапамятных времён, когда само время было молодым, а боги ещё не родились. Над водой поднимались шпили башен затонувших городов. Луна дарила бледные лилии своих лучей мёртвым городам. Лондон и Париж возвышались в своих морских могилах, освящённых прахом звёзд. Затем показались остатки земель, о существовании которых не подозревал ни один человек».

Тело без души не будет принесено в жертву,
День смерти станет днём  рождения,
Божественный дух сделает душу счастливой,
Созерцая глагол в его бесконечности

-А ты, кто же тогда ты? – сказал я смущённо
-Я странник.
-Кто?
-Тот, кто бежит от жизни!

Возможно ли обрести тайную силу на побережьях смерти. В стране приливов, в этом Аду печали, в совершенстве ночи, где безумцы с короткими именами поют песни незнакомцам, члены тянутся к членам, а любовь больше всего гармонирует со смертью. Воспоминания рассыпаются в жарком мраке нашей постели. Это член, который хочется мастурбировать. Вот, где настоящая красота и поэзия. Юный член, прекрасный как прах расплавленного солнца. Любовь есть закон. Любовь ниже воли». Мальчики, изваянные по образу плоти и крови. Обнажённые мальчики бунтари, слившиеся с бледностью гаснущих звёзд. Каждый из них не более чем универсальная идея, идеальное воплощение целой параллельной вселенной. Постоянное саморазрушение, фанатизм вечного возвращения, –  кроется ли за всем этим ещё что-нибудь иное? Как никогда повседневная реальность близка к банкротству. Абсурдные частности вживаются в нас при каждой попытке сохранения адекватной реакции. Влюблённый мальчик, превративший мою жизнь в пленительный ад. Я жду тебя и оплакиваю минуты одиночества. Сегодня я люблю тебя и призываю тебя посетить храм моей прозрачности. Я хочу пребывать в твоих руках как сорванная тобой роза, пока вино не обратиться в кровь снова. Первый шанс анонимного выживания. Соблазнительная видимость наших нагих тел подобна монументам среди галлюциногенных руин. Секс может быть важен, но только в том случае, если ты не чувствуешь боли. Если ты понимаешь, что только предательство приблизит тебя к свободе. Любовь есть закон. Любовь ниже воли».  Если я прикончу тебя, то никогда не забуду. Сейчас ты отдаётся мне в последний раз. Я ещё раз докажу тебе свою бесконечную любовь, когда это острое холодное лезвие найдёт горячую возбуждённую плоть. Когда он войдёт в него по рукоять. В лунном свете кровь меняет свой цвет. Это обман зрения и  разума. Эта возможная любовь, не ставшая реальной. Я надеваю терновый венец и встаю на четвереньки во мраке пустой комнаты, в животной непредсказуемости я крадусь как послушный пёс к своему невидимому господину. Я хочу знать, кто управляет моим сознанием. Это не человек, не свинья и не ангел. Я знаю, что это существо хочет меня трахнуть. Но я не уверен, что оно где-то рядом. Я даже не знаю его имени. Я смотрю в зеркало и, возможно начинаю подозревать, что в этот момент я ненавижу себя даже больше, чем Бога. Это не развлечение, это предательство. В конце цивилизации нет нашей вины. Великое одиночество настигло нас, как разрушительные последствия экстатических опытов. Вечно новое видение мира в каждый миг своего существования, и в созидании и в разрушении. Знакомство с бездной никогда не проходит бесследно.
Кровавые лезвия торчат из пастей псов. Второе пришествие Алисы в страну чудес. Напрасные попытки бегства. Опущенные ресницы мальчика с окровавленным членом. Из раны по-прежнему хлещет кровь. Что он нашёл в объятьях портовых моряков и молодых офицеров, которые соблазнили и прикончили его. Мы, пленённые рабы, загипнотизированные движением собственных фантазий, выставляют на показ своё отвращение, свои деформированные члены, невыносимая эрекция, существующая сама по себе. Неотвратимое презрение к самим себе превращает их мир в разрушенный идеал. - Это, наверное, тот самый лес, - размышляла она, - где нет никаких имён и названий. Интересно, неужели я тоже потеряю своё имя? Никаких имён и названий, больше никаких имён и названий…Мир – это труп бога, его символический образ. История одного из безумств бродячих акционистов. На сцене тела моделей, забрызганные масляной краской, кровью, песком и пеплом, несколько дрессированных мальчиков шлюх, трахают себя острыми предметами, внимая тотальному зову похоти. Потрошитель свиных задниц в маске театра НО вскрывает очередную тушу. Когда красота самоуничтожается, остаётся только холодное презрение. Я спросил у своего спутника – какова же моя вечная участь? Он сказал: «Между чёрным и белым пауками». -Разве десять ночей теплее, чем одна? Ищите Гортензию. Что следует раньше, смерть индивидуума или смерть мира, смерть иллюзии или реальности. Его первая страсть - животные, его вторая страсть - зашивать девочку в кожу молодого осла, ее головка торчит наружу, он кормит ее и заботится о ней, пока кожа животного не сморщивается и не умерщвляет ее. Из всех чудес, которые видела Алиса в своих странствиях по зазеркалью, яснее всего она запомнила это.







Это был первый раз, когда я целовался с мужчиной, хотя тогда он был, как и я ещё мальчиком. Можно сказать, что тот поцелуй и всё, что за ним последовало, вывело нас из категории девственников. То, что это происходило на улице, только добавляло фантастическое ощущение риска.

Где-то спит мальчик с такими же шрамами как у меня, погребённый заживо в могиле собственной похоти. Он питается телесными отходами. Ему присуща уникальная способность различать Но он видит сны. Ощущения и видения во тьме и тишине. Соблазны, не дающие мне покоя, где истерия наших совокуплений перерастает в мучительный кошмар искушений. Преступный кошмар, состоящий из похоти и боли. Его и моего интимного отчаяния. Его и моего личного апокалипсиса. Я закрываю глаза в суицидальном блаженстве. Моя физическая судьба связана с тотальным поражением. Я с самого начала признал себя виновным. Лезвие входит в плоть, и, чем глубже оно войдёт внутрь, тем быстрее я избавлюсь от неуверенности и последних сомнений. Последний взгляд в зеркало перед самоубийством. Меня тяготит собственное тело. Вопиющая непристойность, которую я отверг. Враждебное препятствие воли. Единственная клетка утраченного смысла моего бытия. Меня возбуждает мысль о близости  смерти. Одним ударом я перерезаю запястье. Я отрезаю от кожи целые куски. Жилы рвутся как струны. Кровь брызжет и застилает глаза. Экстаз, пронизанный судорогами внутреннего ландшафта. Я продолжаю наносить удары вслепую, пока не остаётся ни одного неповреждённого клочка ткани. Так я признаюсь в любви к собственной плоти, предавшей меня. Я больше не чувствую потребности ни во славе, ни в безумии, ни в весенних цветах,  ни тем более в любви женщины. Мне просто нравится рушить мир плоти. Ставить на колени собственное тщеславие. Эта живая и такая бесполезная плоть, видящая смысл только в механическом прогрессе. Мир моей собственной неуязвимости. Однажды я изнасиловал мать Красоту, я первым нанёс ей оскорбленье, это я помог ей задохнуться в пепле и крови. Я так же приговорил сестру любовь, этот вечный бич человечества, лишающий нас изначальной веры в высшую справедливость и покровительство небес. Я долго заигрывал с безумием, пока фантом инцестуального мира не рухнул в небытиё. Я умирал от жажды истины, которая всё более напоминала галлюцинацию или преступление. Да, теперь мы все предатели, мы все вне мира. Далёкий шум дождя. Зловещая эротическая пантомима. Ради совмещения грехов инцеста, убийства, изнасилования, кощунства и прелюбодеяния, печально известный содомит вначале вставляет облатку себе в зад, затем отдается собственному сыну, насилует свою замужнюю дочь и убивает племянницу. Тела, подвешенные на крючьях распятий. Я иду к голодным ****ям. Я всаживаю свой нож в их влагалища. Они падают к моим ногам одна за одной. Я отделяю кожу от их тел и, обернув вокруг члена, дрочу, разбрызгиваю сперму по всем сторонам света. Любовь есть закон. Любовь ниже воли». Я слышу стоны откуда встаёт солнце. Капли превращаются в кровь, едва достигнув земли. Насильник тихо подкрадывается к колыбели. Сжимает горло ребёнка, и прислушивается, пытаясь насладиться криками удушья. Затем насильник погружает свой кулак в чрево матери младенца. Он привязывает мать к кресту кожаными ремнями. Свастики справа, слева и сверху. Преодолевая отвращение, он мастурбирует окровавленной рукой. Он отрывает гениталии младенца и скармливает их матери. Её рвёт, и насильник кормит её с руки. Одетый в шкуру кобылы, с задом, перемазанным ее выделениями, маленький мальчик отдается на растерзание возбужденному жеребцу. Мертворождённые дети просыпаются и кричат, но немые замёрзшие статуи в полях молчат, и никакая буря не нарушит неправдоподобную музыку мрака. Только странные чёрные ангелы и перелётные птицы возносят непереносимые молитвы хаосу. Раны тысячелетий открываются, бесконечные ландшафты боли. Зимнее солнцестояние. Лицом на север. Порванная вагина бытия свидетельствует о необходимости твоей боли о стремительном порыве аполлонического гения. Распутник наблюдает за их борьбой и смертью мальчика. Околдованный чарами сосущего рта и глотанием спермы, теперь он использует более жесткий прием: каждый день он вставляет трубку в девичий ротик и заливает немного расплавленного свинца ей в горло. Она умирает на девятый день. Мир закончился этой ночью едва ли кто-нибудь помнит то время, ту бесконечную чёрную вечность, когда его ещё не было. Каждый трепещет даже перед грядущеё бесконечностью, которая сотрёт его. небо истошно плачет/гермафродит даёт потомство/под небом проливается человеческая кровь. Всё растворяется и движется вспять и хаос становится плотью. Содержание твоего сознания становится империей безумия Тогда же мы начали готовиться к паломничеству Идеальный зад который ты лижешь Реальность имитирующая реальность – член который ты готов сосать вечно, извращённая стимуляция – обычный выбор сексуальных практик и подручных оральных средств. Сбор экскрементов. Похоть, которая даёт мне силы и убивает меня. Единственное желание, имеющее право на существование и осуществление  – стать детским трупом, дырой в теле матери, страданием идиота,
Гигантским ртом, который готов сожрать всё дерьмо, рождённое твоей ненавистью к себе, стать тем, кто никогда не вспомнит о нашем заблуждении…


Здесь всегда вечер и всегда ночь. Когда-то большой ценитель задниц, он душит мать, овладевая ею. Когда она умирает, он разворачивает ее и овладевает трупом. Кончая, он зарезает ее дочь ножом, отрезая ей  груди, затем он овладевает девочкой, хотя она уже мертва. Он воображает будто жизнь все еще теплится в его жертвах и они ужасно страдают, он швыряет трупы в огонь и кончает только увидев, как они горят. Разнообразные самовозникающие тайны. Всё изменилось. Но. По-прежнему нет ответа. Ты остался один на один с безумным любителем скатологических мистерий. Обладателя желания, которого у нас нет. Возможно, что на этот раз жестокость палача передастся и жертве. Доставит ей удовольствие. Желание жертвы оправдывает стремление палача к скорейшему исходу. Траектория презрения, везде стервятники, видения растворяются в люциферианских зрачках. Тишина изнемогает в ожидании чуда. Окровавленная бритва небес. Бесконечная неожиданность бессмысленной единственной надежды. Стражи воспоминаний, пожирающие останки памяти. Ненависть к Богу в день, который и так клонится к своему концу. Единственное благо сна. Стихия воды. Непосвящённые переступают порог. Испражняются, не имея понятия. Не обращая внимания на запреты. Элементарный садизм и тело погружается в грязь. Как вознаграждение за поддельные отсосы. Невозможное чудо саморазрушения. Сколько нам ещё осталось тонуть в этой кровоточащей нирване бытия? Теперь тебя никто не спасёт. Твой Бог – садист, и ты знаешь это. Я созерцал бездну – круговорот воды и воздуха, под которым были погребены города и животные, деревья, атомы, души и вся материальная вселенная. Циркуляция чёрной крови, навечно запечатанной в плоти. Либертен одет в чёрный вельвет. Его лицо подверглось ужасной тщательной экзекуции. Сестра возбуждала его с таким азартом и усердием, что можно было подумать, будто она работает ручкой насоса. Между тем злодей остановился, он почувствовал, что продолжение чревато потерей сил, которые были ему необходимы для новых утех. Возобновил флагелляцию и закончил тем, что широко раскрыл потаенный приют восторга и сластолюбия. Казалось, он утратил всякое представление о реальности и перестал соображать. Он грязно ругался, богохульствовал, выкрикивал проклятия. С еще большим рвением он обрушился на все прелести, которые мог охватить взглядом: поясницу, ягодицы, бедра; все, исключая крохотной, самую сердцевину розового бутончика; казалось бы, тучи Ночи, глаз Шивы открылся и обнажённая вселенная распростёрлась перед ничто, как прелестная нетронутая вагина, эон Сатурна/нет ни надежды, ни бога, ни воскресения, однако, он не посмел двинуться дальше смерти. Селестина снова затормошила его, он - Вставь его, - шепотом приказал он сестре. Обелиски разрушены, звёзды столкнулись, Свет обрушился в бездну и Рай. В следующий миг самым кончиком головки смешался с Адом видение огромной свастики передо мной и позади Ангел громадного орудия он слегка примял с книгой, но Отец не видит, ибо его глаза закрыли. Грусть и боль безграничны. Ребёнок пробуждается во мраке утробы и распинает себя в материнской груди.






Неужели я тот, кого невозможно убить? Спазматическое распятие, на котором тело разрывается на четыре равные части. Основное достоинство человека это его неуничтожимая способность к самоотрицанию, непрерывному телоненавистничеству, восприятию тела как паразитической роскоши своей жизни, что позволяет приблизиться к наиболее интимным частям собственного духовного ада.


Голос Делёза: Всё то, что творит глубина имеет поверхностный смысл.
Голос Арто: Мой язык – это исступлённый вопль милосердной жестокости.
Голос Де Сада: мы, милая Алиса, мы, кого это жестокое провидение, кого этот нелепый и бесполезный Бог, которого у тебя хватает глупости делать своим идолом, приговорили пресмыкаться,  как  змея  в  траве;  мы,  на  кого смотрят с презрением, потому что мы  бедны,  кого  тиранят,  потому  что  мы слабы; мы, чьи губы напитаны горечью, чьи ноги исколоты терниями  -  неужели ты хочешь, чтобы мы сторонились порока, когда только его рука открывает  нам двери в жизнь, поддерживает нас,  охраняет  и  не  дает  нам  погибнуть!  Ты хочешь,  чтобы  мы,  вечно  униженные   и   оскорбленные   людьми,   которые господствуют над нами и пользуются всеми благами фортуны, мы,  на  чью  долю остаются лишь нужда, боль, страдания, слезы,  бичи  и  эшафот,  -  чтобы  мы отказались от злодейства! Нет, нет, Алиса, и еще раз нет! Либо этот Бог, в которого ты веришь в силу глупости своей, существует  для  того,  чтобы  его презирали, либо он совершенно бессилен. Пойми, дитя,  когда  природа  ставит нас  в  такое  положение,  где  зло  становится  необходимостью,  когда  она оставляет нам по крайне мере способность творить его, тогда для  ее  законов зло служит добром, и  ей  угодны  они  оба.  Основным  законом  ее  является
равенство, и тот, кто нарушает его, не более виновен, чем тот, кто  пытается его восстановить; оба действуют согласно  своим  убеждениям,  и  оба  должны следовать им, и пусть общество оставит их в покое.
Голос Кроули: «Любовь есть закон. Любовь ниже воли».







Потрошитель свиных задниц сажает мальчика шлюху к себе на колени. Он гладит его волосы, раздевает его, берёт бритву и начинает медленно проникать в его зад. Лезвие скользит внутри, кровь сочится. Потрошитель свиных задниц возбуждается и достаёт член, который питается энергией непосредственного насилия. Он вставляет его в окровавленный анус мальчика шлюхи, пытаясь обратить собственное ничтожество против самого себя. Этот странный ритуал, который почти невозможно терпеть пассивно. Затем он вешает его на чёрной засаленной верёвке и четвертует. Собаки ещё слизывали кровь с улицы, когда сводник трахал мясника на толстом брюхе. Грязные свиноподобные животные, вскормленные немой уличной похотью.  В это время киллер спустился по лестнице. Голый по пояс, с топором в руке, он неторопливо прошёл мимо безмятежно совокупляющихся близнецов. Они заливисто смеялись. –Трахай меня братец, люби меня изо всех сил, мама всё равно умерла, пусть сперма наливается в твоём могучем члене. Платье сестры задрано на бёдра, она сжимает пальцами свои маленькие соски. –Только не останавливайся. Засунь эту куклу мне в задницу. Я хочу тебя когда ты груб со мной. –Давай же братец целуй меня, близость порочного блаженства очищает особым образом просветляет. Сестра едва сдерживает слёзы она чувствует, как голова куклы проникла между её ягодиц. –Давай же, чего ты медлишь, сукин сын, выдави из меня остатки этой проклятой невинности. Киллер подбегает к брату и резким движением снимает с него шорты и входит в узкую мальчишескую щель. Брат извивается. Но это приятная боль. Давай же. Засаживай скорее, - не унимается сестра, она возбудилась ещё больше наблюдая за тем как киллер содомирует её брата. Если я кончу, я оставлю вас в живых, -проронил он сквозь зубы, проталкивая член глубже и не обращая внимая на стоны и крики брата. Сестра уже почти стёрла руку в кровь неистово лаская себя. Она погружала во влагалище почти что всю свою ладонь.
 – Ты уже убивал детей? Спросила она киллера, тяжело переводя дыхание. В основном проституток и их слабоумных  отродьев. Но вас я хочу просто трахать. Я буду мочиться в рот твоему брату в то время как он будет иметь тебя сзади. Ткань штанов киллера была смята и насквозь пропитана спермой и мочой. Я не убью вас если ты проглотишь мою сперму и сперму своего брата, после того как он закончит трахать твою задницую. Сестра мочится под себя от удовольствия, ей не терпится попробовать настоящий мужской нектар. Она приближает своё лицо, с прилипшими от пота волосами,  к их гениталиям, и по очереди высасывает всё содержимое увеличившихся разъярённых членов.




Судьба это та же ****а, которую можно трахать пока она не станет фатальной.

В этой пылающей тьме сама проблема смерти иллюзорна.

Красота – искусственная сука, наглый больной ребёнок. Голодный червь в мерцающем хаосе похоти.

Магическая техника cut-up позволяет смешивать наиболее радикальные образы бессознательного. Это что-то. Что-то. Что-то. Something.


Иногда от депрессии не помогает ни крэк ни анальный секс, тогда под Paint it black ты берёшь кухонный нож и, как Эллиот Смит пытаешься двумя ударами в сердце избавить мир от очередного страдающего безумца, которого ты не в силах простить.



Мне нравятся мужчины, не привыкшие церемониться и делать длительные паузы между бессмысленными комплиментами. Меня привлекают неистовые сокрушители задниц, которых не останавливают ни стоны, ни крики их жертв. Эрогенные зоны ускоряют жестокость. Разоблачая тайны живой и неживой материи. Различие между стандартами и условиями социального и сексуального соблазна. Скелеты марионеток, одинокие искусственные взгляды, взывающие к апокалиптическому инстинкту. Эротическая пантомима стимулирует эякуляционные механизмы, которые растворяются в имитационных машинах желаний. Наивность сексуальной свободы новый предмет инфернального дискурса. Ты не знаком с теми, кто прикончил себя вопреки системе. Сокровище шлюх, тайный язык запятнанной грехом вечности. Преступления Христа и новые паразиты распятые в парадизе. Милые немые лица детских смертей и некропсиходелических фетишей. Уютная обитель уличных мальчиков и домашних животных. Каждый из нас выбирает своё направление. Trip, от которого невозможно отказаться. Симуляция разрушает гены сновидений на молекулярном уровне. Так давно. Вопреки твоим мечтам и тайным поклонникам. Ты сделал карьеру. Охотник за новым гротеском. Готов исправить ошибки древних. Ты готов втянуть вечность в свой анус. Цифровые ангелы вращают планеты свастики. Неистовое дыхание богов мутантов. Вместо кишок фекальные отходы и бесконечные бездны, пожирающие друг друга изнутри и снаружи. Ты вырезаешь свастики из анусов шлюх. Хотя даже это не поможет тебе разоблачить богов или сделать карьеру.



Наконец в городе распятых шлюх подошёл к концу сезон кошмаров. Флаги, забрызганные спермой и кровью, спущены. Массы принесённой в жертву плоти разлагаются на пустыре. Девственницы сожжены, а все свиные внутренности убраны с мостовых. Тишина на скотобойнях и камерах пыток. Потрошитель свиных задниц конструирует суицид-порно-машину, которая дефлорирует, кастрирует и убивает в максимально короткое время. Он годами проектировал свой фетиш.
Равноденствие богов наступило. Там, где пустота смешивается с предельной непостижимостью отчаяния, распятые розы пробуждаются от тысячелетнего сна. В тайной обители любви я слизываю осколки битого стекла с его ладоней. Мой язык уже насквозь пропитан кровью. Сомнамбулист хохочет. Его липкий член я дрочу уже несколько часов подряд. Какой чудесный вечер. Дерьмо. Незабываемый аромат мочи и молока. Я жую лепестки роз, пока он вставляет член в мой зад. У меня не хватает терпения. Я такая же падшая сволочь как и он. Разомкнутые объятия. Брачные игры олигофренов. Мы давно перестали менять позы и понимать обречённость любой взаимной ответственности. Осознавать опасность пиетета подобного рода. Пафос его и моего лицемерия. Мания страсти, лишающая оргазм его собственной сущности. Ласки жестоких ладоней. Истекающие кровью юноши презирают наслаждения. Они боятся холода и судорожно совокупляются между скал. Спермой при лунном свете я вывожу имена любимых мною мальчиков, чьи трупы до сих пор гниют в серебристых водах. – Нет, только представьте! – говорила она. – Какой сегодня странный день! А ведь ещё вчера всё было как обычно. Может быть, это я изменилась за ночь? Дайте-ка вспомнить: сегодня утром, когда я встала, это была я или не я? Кажется, уже совсем не я! Но, если это так, то кто же я в таком случае? На ступенях разрушенной лестницы волны лунного света омывают обожженное тело изнасилованного мальчика. Я внимательно изучаю его стигматы. Он истекает кровью как Христос, в раны которого я всаживаю член. Я прижимаюсь губами к его бледным губам, касаюсь своим языком его языка. Я перестал искать  какое-либо оправдание своим действиям. Я просовываю палец между его окровавленных ягодиц. Он непроизвольно беспомощно стонет и испускает газы. Свободной рукой я бережно беру в руку, ласкаю, сжимаю  ладонями, сдавливаю его член и прижимаю к своим дрожащим губам. Мир вдохновения отражается сразу со всех сторон. Сперма брызжет в мой рот. Экстаз, оставляющий сияющие следы. Ночь выходит из моего сознания. Невыразимое белое пламя рвёт ткань нашего восприятия, наступает момент, когда двойник перестаёт узнавать своего подлинника. Никто не простит нам жестокости наших оскорблённых сердец. Я беру бритву и делаю аккуратные надрезы на его крайней плоти. Я целую окровавленную кожу. Слабеющее тело сдавливают спазмы. Кастраты всегда возбуждали меня больше. Волнующие движущиеся откуда-то образы. Я понял, страсть – моя судьба, и пусть моё обнажённое сердце потонет в лавине рвоты и спермы. Когда он растопчет меня, я всё равно останусь благоухающим цветком у его изголовья, я останусь в его снах и видениях; блаженным сатиром я буду являться ему в самых богохульных кошмарах. Если любовь имеет смысл – цепи исчезают. Любить меня – лучший удел. Под покровом ночных светил в пустыне, воскурив благовония, воззови ко мне с чистым сердцем и пламенем змея в нём, ты придёшь ко мне и возляжешь на грудь мою. Это подлинная революция. И вновь растекается музыка, то здесь, то там оживает рой сновидений и образов, ещё смешнее кривлянье масок, смоляной мрак тяжёлых драпировок угнетает, ночь на исходе, и сквозь стёкла цвета крови струится сияние ещё более алого оттенка. Свежие посткроулианские откровения, в глубине онемевшего рассудка распространяется синтезированный вирус, принимающий форму экстаза. Церебральный эрос. Зверинец содома выходит на свет. Замученная память блюёт остатками плоти, возмещая убытки интеллекта.  Архив сновидений. Сексуальный голод планетарного масштаба. Клонированные мальчики, отдающиеся друг другу. Порочные связи и фобии. Сердца, истощённые неверием, бьются на высокой скорости. Беспрекословное подчинение телу. Схема побега. Поиски виновных. Кислотная среда насилия проедает мозговую ткань. Тела разрываются при попытке покинуть зону генитального контроля. Пространство наполнено воспоминаниями об обьятъях одной из ранних жертв и бесконечных переживаниях за нехватку бесплатных символических видений. Кровавые врата золотого рассвета. Необходимость заглянуть в лицо Зверю. Каждый ритуал дорогостоящая смерть, когда я помочился в его рот, глаза ночи увлажнились остатками плоти, трудно иметь дело с таким травмированным психопатом, искалеченным алкоголем и преступными фантазиями. Его пылающие губы и хрупкость манер я стравливал с маниакальностью своих мирских желаний. Тварь дрожащая облизывает губы и встаёт на корточки перед своим убийцей, в его крови – только страх и отвращение. Линии желания – его губы, живот и плечи. Я настроен на ответную реакцию неадекватную по своей жестокости. Нежность продажный товар жизни как скальп Христа вопиющий обман небес отмирание чуда чего стоит весь этот аморальный бред если подробности приводят к максимальному отвращению. Бесполезно угождать спящему миру путешествие к месту бесконечных пропущенных свиданий.  Вздорное желание смерти неубедительное доказательство убогие взаимоотношения и долгожданные пропущенные свидания. И стало я ясно, что пришла Красная Смерть.  Один за другим падали гости в забрызганных кровью пиршественных залах и умирали в тех самых позах, в каких настигла их смерть. Некроманты падают на колени, вскидывая руки в последнем жесте отчаяния. Крики детей, бросаемых в огонь, рыдания изнасилованных, жестокое чудо преступлений и блаженство мучительных пыток. Демоны вселяются в трупы своих жертв. Либертены пробуют едва поджаренные куски мяса младенцев. Они отрезают ломти и поедают их с невероятной быстротой. Когда последний кошмар, казалось бы, позади, воспоминания продолжают преследовать и его член по-прежнему не выходит из твоего сознания. Эта ночь так много изменившая. Цифровые коды соблазна. Пожиратели свастик и инфернальные планеты ускоряют свой пантомимный бег. Другие образы Зверя и его Невесты. Генитальная память жертв принимает изящную форму содома. Примордиальный вакуум инертной веры. Диссолюция всех идей, работающих на настоящее. Погружение в созерцание божественной имманентности ДНК, я опускаюсь в тело страдания, которое мастурбирует как мембрана. Алиса с любопытством смотрела, как Король вытащил из кармана огромную записную книжку и начал что-то писать в ней. Тут Алисе пришла в голову неожиданная мысль – она ухватилась за конец члена, который торчал у Короля и начала писать сама. В каждой своей мысли она проклинала кого-то или что-то: бога, человека, природу, красоту и саму жизнь. Она поняла, что спасти её теперь может только смерть. На миг всё замирает, и ничего не слышно, кроме голоса часов. Этим вечером Аделаида знакомится с сотней плетей от каждого из приятелей, а затем, когда она уже здорово исполосована, от нее требуют дерьма. Утром она дала немного Кюрвалю, который клянется, что это не так. Следовательно, они жгут обе ее груди, роняют капли расплавленного воска на ее живот и бедра, заполняют им ее пупок, сжигают волосы на лобке, после того, как обливают ее коньяком. Дюкло пытается затеять ссору с Зелмир, а герцог отрезает по пальцу от каждой из ее рук. Августину секут плеткой по лону и заднему проходу. Секс моча пожар тела гробы пенисы свастики мысли фаллосы крик желание пробивает грудную клетку, вырывается на поверхность черепа и тонет в лучах чёрного солнца. Алиса пошевелила пальцами в воздухе. На этот раз послышалось два вопля. И снова посыпались стёкла. Иногда это происходит в твоём сознании. Здесь таится страх, который является свидетельством бесконечных трансмутаций мысли и образа. Но когда рядом кто-то, хотя бы это тень твоего убийцы, ты ждёшь последнего разговора. Пока что ещё не всё ясно. Исход помрачения. Звуки деградируют на сексуальном уровне.  Это не капли янтарного дождя, а крики стекла. Отрезанные вопли, образы исчезают, кроме тех, которые остались неприкосновенно тлеть в тени чёрного солнца. И тогда я произнёс, наконец, – ты мой насильник. Не бойся пойти за мной. Лучше вспомни, кто ты для меня. Кем ты станешь, когда  мы расстанемся. Боль – это всего лишь злокачественная опухоль. Всего лишь ощущение. Ты невиновен, если не в состоянии взять под контроль свои желания. Ненависть, твёрдые члены, пелена пылающего рассудка, за что же я его полюбил. Он творил искусство из собственной плоти. Принц Просперо был жизнерадостен и находчив. Он позаботился о развлечениях. Предаваться скорби или тоске не имело смысла. Внешний мир был предоставлен самому себе, а здесь были буффоны, импровизаторы, балетные танцовщики, музыканты, красота и вино. Всё это было внутри, потому что снаружи была смерть. Поэт, паяц, мальчик с глубоким, влюблённым взглядом, порождающим во мне бесконечную чувственность, которая возносит к солнцу/возносит к небу/возносит к праху. Я буду целовать тебя, пока ты игнорируешь мои поцелуи, я буду с замиранием сердца целовать шрамы на твоих губах, пытаясь завоевать твою любовь, я буду целовать тебя, пока ты дрочишь мой член, лая от восторга и вожделения, я буду целовать тебя, пока ты ебёшь меня или просто сходишь с ума, разыгрывая один и тот же некропсиходелический спектакль. Я буду целовать тебя, пока ты открываешь в моём теле новые великолепные раны. Я буду целовать тебя, пока ты меня калечишь. Пока твой язык движется вслед за лезвием по моей изрезанной вдоль и поперёк коже. Умываясь слезами, он надевает на меня солнечную корону, обматывает бинтами моё окровавленное тело, пропахшее мочой и его семенем; и, задыхаясь, я падаю на белоснежную постель, кусая губы, отхаркивая сгустки слюны и крови. Он равнодушно смотрит на меня, пока я держу его руку в своей. Он гладит моё плечо, вытирает мои мокрые губы. Всё где-то заканчивается. Во рту или в заднице. Какая разница. Если ты способен трахнуть меня ещё раз, сделай это не задумываясь. Мне больше ничего не нужно. Всё возвращается к своему истоку. Рту или заднице. Мы – руины тел, сожженных закатом, сокровище тех, кто торгует телами (сердцами) своих возлюбленных. Ясность невыносима. Ангелы распяты на свастиках, бичующих всё пространство. Реальность режет глаза едва видимыми вспышками молний.  Шлюхи сходят с ума без остановки; они стонут и плачут, захлопывают двери, рвут на себе волосы, упиваясь невозможностью рассчитаться со своими предрассудками. Мазохизм, как и отчаяние – это неизбежность, позволяющая исступлённому разуму хоть на какое-то время остынуть. Возвращение в нормальную жизнь практически невозможно. Святость заперта изнутри. Бесконечные диалоги о чудовищных перверсиях, ведь если задница – это мышцы, туда может поместиться ВСЁ, ЧТО УГОДНО. Каждое мгновение чью-то жизнь, сменяет чья-то чудовищная смерть. В этом есть элемент самоотречения. Или самосохранения. Если есть возможность трахать весь мир, нет смысла больше страдать. Перестреляй весь рогатый скот, зарежь всх нищих в постели, оставь милосердие, поневоле сострадающий, субстанция смысла как недоступный объект, ты сам себе палач и свидетель, словно ты в тюрьме или в сумасшедшем доме, все желания давно истлели, я сосу в полном изнеможении, этот юный член выглядит так невинно, что я могу любоваться им целыми днями и ночами напролёт, куски экскрементов на рождественском столе, распятия и свастики покачиваются в воздухе, как повешенные младенцы, и все эти бесчувственные сортирные члены, я не знаю, почему их нельзя просто целовать; диффузия сексуальной субкультуры и процессы симуляции набирают силу, комбинируя различные черты мифа; если он останется ещё ненадолго, я разбужу в нём дурные наклонности; обострение похоти в пульсации наслаждения; на пороге жестокости туман, сковывающий нас сетью грёз, обнажённые уличные мальчики покорные во всём, я могу лечь в постель с каждым из них пока они ещё молоды, но я буду хотеть тебя только тебя и ненавидеть тебя потому что ты особенный потому что я кончаю слыша твоё имя разлука уничтожает меня мне отвратительно одиночество я не скучаю по тебе только когда дрочу или выпиваю я хочу чтобы ты то же кончил, думая обо мне, чтобы ты тоже резал себя и втыкал лезвие в руку, вспоминая, как я трахал тебя, я против сантиментов в любой форме, я уверен в одном, - ты мне нужен, всё остальное мне безразлично. Почему ты хочешь, чтобы я был несчастен?

Андрогины моя слабость. Пассивные мальчики с женственными телами, чья кожа так нежна и прозрачна, что я как будто вижу в ней своё отражение. Они подпитывают мои фантазии и активизируют предельный опыт. Следуй за мной. Преследуй меня. Свяжи меня и раздроби мои члены. Пусть розги ночи хлещут по моим щекам. Целуй мои шрамы, втыкай в них павлиньи перья. Не останавливайся. Всегда выбирай последнее. Приговори меня к смерти. Кусай мои вены. Плюй в мои открытые раны. Убей меня. Расчлени. Соси мой окровавленный член. Отрежь мои гениталии, и скорми их шакалам. Уничтожь чудовище, пожирающее меня изнутри. Я вижу, как в моей агонии распускаются цветы невозможной любви. В час, когда солнце опустится, ты войдёшь в меня в последний раз. В такие редкие мгновения сознание покидает моё тело. Разве можно от этого отказаться. В этом блаженстве цель моих снов. Я близок к тебе как прах ветхой тишины. Мы совокупляемся в центре горящего парадиза. Я дрожу от того, что боюсь оглянуться назад. Могущество свастики преграждает путь умирающим звёздам. Меня хотели принять за бога ещё до начала времён и сотворения мира. Ангелы, повинные в смерти солнца, отправлены в ад. Отменяя специфическим образом запреты, жизнь превосходит собственную ложь. Время уклоняется от бытия. Каждый оргазм отмечается ударом колокола или прицельным выстрелом. Чаще всего в упор. Пусть крысы сожрут мой труп, покрытый обезьяньими экскрементами, труп, который облизывают голодные грязные псы, труп, который смердит перед лицом бога, который забыл, как быть богом.




Посмотри,  Алиса,  -  продолжал  настоятель, показывая ей плети, розги, трости, скальпели, клещи, стилеты и прочие орудия пытки, - вот те самые верные  средства,  которые  мы  употребляем  для  строптивых и которые быстро приводят их в чувство, и реши сама, стоит  ли  искушать  наше терпение. Может быть, тебе придет охота жаловаться? Но к кому ты обратишься? Кто выслушает твои жалобы в этом доме, где всегда  будут  только  доносчики, судьи  и  палачи?  Может,  ты  надеешься  на  помощь  правосудия?  Но  здесь существует только одно: то, которое вдохновляется нашей похотью...
     Законы? Мы  признаем  только  законы  наших  страстей...  Человечность? Единственное  наше  удовольствие  заключается  в  том,  чтобы  попирать  все принципы  человеколюбия... 



– Во всяком случае, я не Жюстина! – сказала она решительно. – У неё волосы вьются, а у меня нет! И, естественно, я не Жюльета. Я столько знаю, а она ничего. Она это она, а я это только я! Как всё запутанно!


В том сне была девочка, чьё влагалище было так мало, что мой член не мог туда поместиться. Но, я помню, что она хотела, как можно скорее лишиться невинности. Брутальные фантазмы сна. Менструальные иллюзии утра. Потом она просто взяла дилдо и заткнула им мою задницу. Она трахала меня нежно. Она заботилась о моём удовольствии. Я виде слёзы на её щеках. Пока я выдавливал сперму из члена.







Голос Арто: Необходимо отбросить привычные для человека границы и бесконечно раздвинуть пределы того, что при¬нято называть реальностью.

Голос Де Сада: Ведь  только  жестокость богатых порождает дурное поведение бедных! Как только они снизойдут к  нашим нуждам, как только в их сердцах воцарится человечность,  в  наших  поселится добродетельность. Но до  тех  пор,  пока  наша  нищета,  наша  терпеливость, честность и  покорность  только  отягощают  наши  оковы,  мы  не  перестанем совершать преступления. В  самом  деле,  было  бы  в  высшей  степени  глупо отказаться от них, ибо они могут смягчить гнев, которому подвергает  нас  их жестокосердие.
Голос Кроули: Любовь есть  Закон, Любовь в соответствии с Волей.















ТАЙНАЯ ОБИТЕЛЬ ЛЮБВИ

Oh rose, thou art sick!



Ночь требует твоей особенной искренней жертвы, здесь и сейчас, на пороге тайной обители любви, этого искусственного парадиза, созданного когда-то твоим сомнамбулическим воображением и существующего по своим собственным законам безумия, которое спонтанно возникает из водоворота нечеловеческой истребительной энергии, источник которой есть критическая точка парадоксального духовного бунта. Мы избегаем света, нас пугает его безмятежная ясность. Сердце твоего мёртвого любовника, его имя на твоих губах и в моих слезах. Перевернув очередную страницу жизни, необходимо двигаться дальше несмотря на упрёки друзей и близких, смысл, который мы ищем, таится повсюду, он скрыт от нас только одиноким и печальным ликом любви под руинами ночи,  моё сердце больны роза, чьи шипы ранят тебя, когда ты пытаешься сорвать губами её редкие лепестки, разделённые приливами и желаниями,  если мы хотим быть вместе, нас никто не остановит, ничто не погасит утреннего сияния этих похотливых своенравных сердец. Мы пьём из отравленного потира, благословляя нашу любовь, и одновременно обрекая её на гибель, ещё немного страсти и мой мир будет полностью разрушен, отменяются все слова, условности, учения, ритуалы и символы. Нет больше ни времени, ни места, ни людей, ничего не осталось ни для их жалких судеб ни для равноденствия богов…это искушение, испытание, или благословение, - вы узрите час, о блаженный Зверь и верный исполнитель его желаний мой первый любовник, в тусклом свете звёзд, когда я поцеловал его, обняв обеими руками за шею, потом в замешательстве, я дрожал всем телом, чувствовал головокружение, растерянный я отступил перед ним, я был охвачен неведомой мне самому до этого момента страстью, я был потрясён и удивлён своими чувствами и порывами, такими наивными и глубокими. Его неповторимая оральная активность. Чудо, под названием мужская страсть. Он владел мной. Он проникал в меня. Он был в моих снах, мыслях, фантазиях и слезах. Он был моим лабиринтом. Благодаря ему я открыл другую, новую сторону интимных отношений. У меня ещё никогда не было такой привязанности к мужчине. В его объятиях мой разум пылал. Он первый помог воплотить мои грёзы в реальность. Теперь я понимаю, какую роль он сыграл в моей жизни; лишив меня невинности, он привёл меня к тайной цели, последней ступени посвящения, так как я искренне верил, что все наши действия носят ритуальный характер. Я никогда не сомневался, что наше будущее связано с сексом и насилием. Мы не сдерживали себя. Мы понимали, что настало время самых смелых любовных экспериментов. Мы пробовали различные магические комбинации, секса, безумия и любви. Я хотел бы, чтобы и сейчас он был рядом, читал по глазам мои желания и отзывался на них. Теперь, помимо одиночества, у меня ещё остался этот страх утратить навсегда такой соблазнительный вкус воспоминаний, пропитанных грустью Эроса, страх забыть летнее равноденствие его объятий, его тело, хрупкое как мироздание, его глаза с длинными ресницами, которые до сих пор хранят мрачные тайны…это был тот самый мир, который мы знали, к славе которого мы привыкли, мы, падшие звёзды, окрылённые любовью и жизнью, брось меня на смятые простыни, покажи, как тебе меня не хватает, войди в меня, выверни наизнанку, я не буду сопротивляться, трахни меня как свою  личную  шлюху, вставь в меня весь член, я отдаюсь тебе по любви, только по любви, отчаянно и беспрекословно, мой трепещущий анус горит от твоих толчков, я плачу и впиваюсь в твои соски, если ты кончишь мне в рот, я стану свободным, твоя сперма хорошо пахнет, растяни мой зад до предела, лижи и высасывай остатки своего семени и моего дерьма, кровь бурлит в языках похоти, жар подступающего оргазма, характерный для другого развоплощённого мира, в котором мы лишены некоторых частей тела. Парализованные ампутанты перед обрывом собственной жизни. Нас насилует вечность. Органы то возникают, то исчезают. Свастики и члены мерцают перед нашим внутренним взором. и, казалось бы, знакомые звуки переплетаются с неведомыми, и затем снова исчезают в таинственной примордиальной матрице, питающей всё живое. Пространство любви грандиозно. Черепа и члены в убогой гамме цветов. Сыворотка человечности в генных паразитах. Мы свидетели бесполого времени. Гримасы теней, наполняющие воздух. Маскарад превращается в изнасилование. Разум, пылающий холодным огнём. Холокост иллюзий. Бессонница вечности. Аннигиляция фактов. Извинение за убийство. Протоколы ультранасилия, трупы детей, обглоданных больными уличными псами. Механизмы самоизоляции. Я просовываю дилдо в чей-то зад, измазанный навозом. Я поднимаю глаза, и кровь, капающая с распятий, заливает моё лицо, я облизываю раны в паху юного либертена, тычу член в его окровавленные ноздри. Он стонет, раздувая щёки. Он кричит, когда я всаживаю нож в его задний проход. Любовь это такая же детская игра, в которой смерть одного есть жизнь другого. Я знаю, что когда-нибудь наши изолированные бунтующие души и завороженные пороком сердца непременно столкнутся, мы будем совокупляться в бесчисленных ранах Христа, и мы вместе спустимся вниз по анальной лестнице в тайную обитель любви, где в бесконечных сексуальных ритуалах аннулируется время, туда, где нас встретят ревнивые мальчики с загорелыми членами, окружённые сонмами рыдающих ангелов, которые, так же как и мы бессильны вырваться из лабиринтов отсутствующей реальности, где коронованные шлюхи упоённо облизывают мясницкие ножи, отсасывая ненависть с лезвий вечности…




"Прощай,  -- выговорил  я  безжизненным  голосом, -- прощай.  Тобой  было  наполнено  мое существование, и у  меня не было больше ничего, кроме  тебя. Что со мной станет?  Куда  мне  идти?  Как  мне  ждать  ночи,  а за  ночью  дня,  и завтрашнего, и  послезавтрашнего, как мне проводить недели?" У Кокто я нашёл лучшее описание расставания. Я прожил это именно так.





Голос Арто: Убить язык, чтобы прикоснуться к жизни,— значит создать или воссоздать театр.

Голос Бэлэнса: Уильям Берроуз галлюцинирует в пространстве.

Голос Де Сада: Оставь своего презренного бога, Алиса. Его божественная справедливость, наказания или награды, которые он раздает - все это глупости, достойные лишь  дураков.





Я не знаю, где я встретил его, но он поразил моё воображение своими иллюзорными манерами. Если встреча может быть лучиной тоски, тогда мрак памяти станет болью твоей тревоги. Объятие всевидящей ночи и изгибы лунной печали, глаз древесной русалки и пыль рассеянной страсти. Как  ярко горят свечи в этой странной комнате, где мешаются формы силуэты и все оттенки истекающего кровью пространства…мне предстоит постигнуть всю невозможность возвращения… недоступная лёгкость близости. Мальчики в масках ангелов, ласкающие мой член. Похотливые и невинные. Парадоксальные и абсурдные. Я люблю их за то, что они вторгаются в мою реальность. Насилуют мои мечты и иллюзии. Если быть до конца честным то зачем нужны женщины, если есть такие мальчики. Мальчики, один макияж которых привлекает внимание, возбуждает и вдохновляет. Тайный голос его отражения разбудил спящую статую утра, его волосы цвели вечным рассветом чёрного солнца, а глаза дарили тепло влажных поцелуев весеннего полдня. Его голос щебетал пеньем неизбывной лихорадки полуночи, а губы опускали на дно сладострастной тьмы тысячелетий. Время от времени мы просыпаемся и впиваемся друг другу в губы, впитывая блеск гаснущих звёзд. Мир за окном напоминает бездонную чёрную впадину. Безумная музыка Эрика Занна на фоне бесконечности и хаоса. Капли крови, Мир снова тошнит от слов последних пророчеств кукловодов, чьи восковые тела буквально тают на глазах. Пространство растекается на твоих губах. Я хочу исчезнуть вместе с тобой, дождись меня, ты мне очень нужен, прости, что не могу снова трахнуть тебя,  прости, что изменяю, но я пропитан твоей кровью, я хочу уйти вместе с тобой, туда, где слова исчезают во сне ночи, чтобы снова, каждый раз, по-прежнему искать твои губы, обмениваясь непостижимыми жестами, в тайной обители любви, освященной блаженством тысячи поцелуев, где он всегда со мной, я вижу, как блестят его глаза, и всё моё тело содрогается от его прикосновений, я слежу взглядом за движением его рук, как медленно они опускаются на мои плечи,…и его кожа отдавала нежным золотом зари, мы неизъяснимо стремились поглотить друг к друга в перверсивных эмбрациях…эти тела, которые истребляет экстатический голод ночей…тьма, из сердца которой на нас обрушивается рискованный свет похоти и безумия…


…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness…



Разобравшись в замыслах бога, я встаю на встречу чёрному солнцу, и омываю своё лицо в его лучах, я хотел бы, чтобы мне перерезали горло в тот момент, когда я будут трахать своего мальчика, признаваться ему в любви и говорить, - это я, тот падший ангел, истекающий кровью у твоих ног, законный объект твоего вожделения, тот, кого ты насилуешь днём и ночью, я твой ангел-хранитель, твой раб, о которого ты вытираешь ноги, но теперь, теперь ты предал меня, теперь ты бежишь, ты мечтаешь быть изгнанным, ты отказываешься идти путём плоти, которая горит и неистовствует, такого ли рая ты искал, готов ли ты принести этот подарок в жертву безумию полыхающего разума. Джон Бэлэнс, лунное дитя черного солнца, спираль воображаемого пространства, он не такой как все. Как все мы и вы. Было ли у нас время узнать его? в так называемом видимом мире?


Мнет нравится смотреть на мальчиков азиатов. Секс, моча, пожар, свастики, распятия, фоторгафии маленьких девочек, которых трахают собаки, пульсирующая энергия наркотиков и электричества, ничто не вызывает непроизвольного отвращения, с течением времени преодолеваются табу, комплексы и оставшиеся сомнения. Совершенство красоты, тающее на моих глазах. В тайной обители любви на берегу тёмной реки меня встретят мальчики, которыми я пренебрегал, мальчики, которых я сторонился при дневном свете. Они все здесь. Танцуют вместе с чёрными птицами в тайной обители любви. В их руках окровавленные куски мяса. Их молодость и первые объятия никого не могут оставить равнодушными. Их тела всё ещё теплые от сброшенной одежды. Я тону в океане их нежной плоти. Я фантазирую об их загорелых членах, символах сомнительной невинности. Я хочу, чтобы наши гениталии сблизились, чтобы мои желания, наконец, прорвались сквозь мускулы и кожу. Они приближаются ко мне. Я вижу, как они кружатся в танце, их силуэты в кольцах пламени. Обнажённые, они провоцируют меня, они терзают меня своей невыразимой благоговейной нежностью, вовлекают меня в свой круг, я распознаю их желания по их жестам, они, как будто хотят искромсать меня. Я смотрю на них и не могу пошевелиться. Я люблю их блестящие от пота тела, когда они сливаются с обрывками песен, их движения разжигают меня. Их искажённые от экстаза лица, как фрески, как незаконченные декорации инфернального спектакля. Я вижу, как Босх распинает наши тела в пустом пространстве холста, что не мешает нам постичь все удивительные мучительные неповторимые противоречия нашего бытия. Так я преодолею барьер телесного одиночества. Их красота так мимолётна и хрупка. Их красота, исчезающая на рассвете. Солнечный свет, который разбудит нас, не приведёт к славе, он приведёт нас преступлению и расставанию.

Тот, кто влюбляется бессмысленно и безнадёжно - убийца.


…и ангелы засыпали в его спектральных объятьях, и мальчики умирали отравленные его любовным ядом, я бегу подальше от женских ласк, …to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness…




Обнимая труп задушенного тобой любовника, ты невольно целуешь его колотые раны, чувствуя, как его неподвижные губы продолжают ласкать твою тень. Эти поцелуи превращаются в падающие камни, капли крови, застывшие в воздухе. Его тело теперь недоступно для тебя, оно стало дождём, облаками, ослепительными молниями, мраморным пеплом твоей похороненной любви, только такая любовь может выдержать испытание божественным огнём. Сильвестр поднялся на трибуну перед пьедесталом и  произнес следующую речь:   Сколько нам ещё осталось тонуть в этой кровоточащей нирване бытия?  Я не хочу быть тем, чей разум насилует слепой гений пространства.  - Если и есть что-то  святое  в  природе,  друзья  мои,  так  это,  без сомнения, неписанное право распоряжаться существами, себе подобными, которое она предоставляет человеку. Убийство же есть первейший из  законов  природы, непостижимый для глупцов, но понятной для таких философов,  как  мы;  именно через посредство убийства она каждодневно вступает  в  свои  права,  которые отнимает у нее принцип размножения; без убийств, частных  или  политических, мир был бы населен до такой степени, что жить в нем стало бы  невозможно.  И уж, конечно, когда убийство становится удовольствием, как в нашем случае, не совершить его было  бы  просто  непростительно.  Может  ли  быть  что-нибудь приятнее, чем избавиться от женщины, которой вы долгое  время  наслаждались? Какой это дивный способ усладить свои прихоти и вкусы! Какое  это  пиршество для тела и души!








как привыкнуть к этому странному миру, где все чувства мертвы, кроме ненависти к высокому искусству и сексуальности. Тишина и пустота нетождественны, реальность не более, чем продолжение затянувшегося ночного кошмара, исступление единственный грех, и мир всё больше напоминает рот сифилитичной шлюхи. Сознание расширяется, и переходит в бесконечный немой вопль. Похорони Христа в себе. Похорони его в могиле своего сознания. Пусть бог трахнет твой рассудок. Отбрось все догмы. Каким именно животным теперь ты себя представляешь.






I don't want to be the one – голос Бэлэнса прорезает и ослепляет пространство. Это одна из самых парадоксальных его фраз. Не быть тем. Не быть целостным. Или не быть единым.






Мы вынуждены жить, чтобы хранить воспоминание о смерти. Жить, погружаясь в пустоту мёртвых сердец.

Перманентное пламя разума. Свет, полный страдания. Истинные причины тайной жизни мира.

Даже нарушая естественный порядок вещей, ты продолжаешь оставаться где то здесь, в жизни, в центре всеобщего внимания

«В принципе я задумывал это произведение как импровизацию на тему лирики Джона. То есть некий ассоциативный ряд, порождённый гениальной поэзией Бэлэнса. Произведение, жанр которого я определили бы как порносюрреализм. Порно с элементами магического декаданса».


Everything changes and everyone dies – строка из композиции Blood from the air с альбома Horse Rotorvator, композиция, часто звучащая в живых выступлениях Coil. Фраза, которая в конце пьесы изменяется и звучит как everyone changes and everything dies. Это самая мрачная пьеса дуэта, пробуждающая образы всадников апокалипсиса, некоторые визии Блейка и Лафкрафта.




Твой облик и очертания в багряном безмолвии грусти. Everything is moving backwards это очень тонкое и глубокое заявление. Жизнь в обратную сторону. Ни на что не похожее движение. Безнадёжное продвижение образов от известного к неизвестному. Потусторонние тенденции. Опять вспять. Вспять. От члена к члену от задницы к задницы от хаоса к хаосу от бездны к бездне. Вспять. К безумию. Обратно к безумию. К безумию. Вспять от грехопадения. Мимо одиноких, печальных ангелов, целующихся, молящихся и совокупляющихся. Невиновный приговорён. Ради теней. Ради семени жизни и смерти, вечно меняющего свои тёмно-красные оттенки. Открытый рот. Внутренности разлагаются быстро в лучах чёрного солнца, в то время как ты причащаешься его трансцендентной грусти, простирая руки, взывая к реальности, твои слёзы вызывает к жизни образ убийцы в становятся моей кровью…ты купаешься в сакральных грёзах, желания развеваются на ветру. Вернувшись из долгого путешествия, мысли усталой шлюхи плодятся так же бессмысленно как миры. Лицемерие её существования провоцирует бунтующий океан хаоса. Фрагменты тела мёртвого любовника, выплывающие из утреннего тумана памяти. Странность движется вспять. Мало кого возбуждают эмоции, становящиеся криками… дотронуться до разрушенных судеб, удалось перенести эту электрическая боль, которая пронзает твоё сердце при взгляде на труп твоего любовника, Менструальные ночи тянутся как годы, приближая нас к астральной катастрофе, с каждым мгновением ангелы теряют в весе и становятся едва различимыми, ,каким именно животным ты себя теперь представляешь… «Любовь есть закон. Любовь ниже воли». в это время Жюстина должна была сосать, сам же он каждой рукой возбуждал по юношескому  члену,  прижимая  их  к соскам Жюстины. Порка должна была продолжаться до крови,  полагалось,  чтобы кровь брызгала ему в рот, что невероятно разжигало его похоть. Менее, чем за час его глотка была  наполнена,  тогда  он  накинулся  на  Жюстину  и  своей костлявой рукой отделал ее с такой быстротой и силой, что следы не сходили с ее  тела  в  течение  восьми  дней.




Джон лежал в открытом гробу, закутанный в козью шкуру, в окружении белых цветов и нескольких чучел козлов.



…to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness,
to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness, to madness


всё меняется, и все умирают


Любовь есть закон, любовь в соответствии с волей.






Я хочу узнать своё настоящее имя, познать желание, с которого начинается новый мир. Мы стали трахаться прямо на лестнице, не стоит тратить время в подобных случаях, не зачем подниматься в квартиру, мы спокойно перешагнули все моральные пороги. Место действия пьесы не меняется. Чтобы превратить чувство вины в безобидный фаллический символ необходимо взять обнажённый объект силой. Не взирая на импульсы, приобретающие сексуальные определения. Благородные усилия, демонстрация телесных таинств, иррациональные отношения индивидуумов, манекены, распятые не по воле своего создателя, на рудиментарном уровне извращённость человеческой морали достигает своего пика, одновременно переживая добавочный кризис. Брак родословной. Открытые тела-гробы. Проблема вечного алиби насильников и потрошителей. Логика объективных шансов. Заигрывание с метаязыком отсутствующего мира. Астральные фетиши. Копание в архивах собственных озарений не более чем стерильная аналогия. Запоздалая тавтология нигилизма. Сумма убеждений с любовью погрузиться в процесс осмысленное исследование прямой кишки – сознание разлетается на куски, разлетается во все стороны пространства как капли семени. Обе   жертвы, облаченные в черный креп с кипарисовым венком на  голове,  стояли  рядом  на пьедестале, возвышавшемся до уровня стола. Октавия стояла к обществу  лицом, Мариетта - задом; их креповые одеяния были  подняты  до  пояса  и  позволяли видеть соответствующие места. Женщины выстроились в одну шеренгу, две группы мужчин встали по другую строну, монахи остались в середине,  а  трое  дуэний окружили жертвы. Волки, подгоняемые холодом, снуют  по чащам в поисках погибших младенцев. Смерть вырывается из распахнутых тел, это непостижимость, которая поглощается сомнамбулическим сознанием, интегрируется в бесконечность. Бесплотные зловещие образы тают в пустоте. Необходимость отсутствия. В начале он медленно жег различные части тела пламенем свечи, намного позднее он стал швырять женщин в пылающую печь, которой они немедленно и поглощались. Смерть препятствует восхождению. Она выступает единственным актёром, вводящим отшельника в соблазн, страх перед распятым пробуждается в низших расах, которые больше напоминают волков, вокруг неубитого ими зверя, слепой монарх молчит, империи больше нет, распался брак змеи и шакала, там, наверху, тот же ад, о чём свидетельствуют вереницы теней, идущих в никуда, их слепые распятые лица, их опустошённые взгляды, улыбки приговорённых губ, тени, идущие в никуда, в поисках истока своего новорождённого ужаса, у них мясницкие ножи, чтобы срезать свои лица, навсегда избавиться от масок, принести себя в жертву, чтобы, когда придёт время снова уйти в никуда дальше от вируса мыслей, единственное желание повернуть реку греха вспять, вой полицейских сирен пугает ангелов за окном, их нет больше здесь, рядом с нами, только обнажённые мальчики с загорелыми возбуждёнными членами, мы будем любить друг друга в свете видеокамер, неоновых огней, под ударами взглядов случайных прохожих, несмотря на панику времени и все неискупаемые грехи мира либертен ранее сжигавший женский анус свечой, теперь же он прикрепляет к ней ветку во время грозы и ждет случайного удара молнии.
-Что ты знаешь об этом деле? – спросил Король. -Ничего, - ответила Алиса. -Совсем ничего? – настойчиво допытывался Король. -Совсем ничего, - повторила Алиса. травмирующая модальность Ничто, и то же движение вспять, дальше от мира и человечества, обратная импровизация, грустные мальчики превращаются в падшие звёзды, раненых аистов, совращённых ангелов, эти образы реальности, подчинённой магии и хаосу. Посмотрите на этот зад, -  продолжал  оратор,  указывая  на Мариетту,  -  этот  зад,  который  так  долго  служил  нашим  удовольствиям; посмотрите на эту вагину, - он указал на Октавию, - которая, хотя  появилась здесь недавно, не меньше служила утехой для наших членов!  Так  не  пора  ли отправить сегодня эти столь презренные предметы, в лоно небытия, из которого они и вышли  только  для  нашего  наслаждения?  О,  друзья  мои!  Какое  это блаженство! Спустя некоторое время, земля примет эту  гнусную  плоть,  которая больше не будет отвращать наши пресыщенные желания, оскорблять  наш  взор... «Любовь есть закон. Любовь ниже воли». Сколько нам ещё осталось тонуть в этой кровоточащей нирване бытия? Отпустятся ли нам наши черепашьи грехи, время скользит мимо наших ушей, катастрофический полдень распыляет наши страхи туманы надежд и караваны страданий, миры, возникающие и исчезающие в бездне твоих сновидений. Комичные эффекты порочной любви…дикие лилии потерянной тишины, украшающие преждевременную радость нашего распада… жрецы порочной любви падают на влажную чёрную землю, покрытую семенами вечного позора…и, пытаясь достичь последнего неба, спящие, они пролетают над морем, изгнанные из благословенной колыбели, которая давно превратилась в пепел, в рану на теле неузнанного тобой Бога… секс, моча, пожар, убежище для тех, кто живёт в лёгком забвении вечного становления, единственный великий (вечный) способ безнаказанно заглянуть в бездну реальности, исчерпать полноту её незавершённости и  иерархичность силлогизмов, мальчики вздрагивают, когда я прикасаюсь к ним, когда я унижаю их своими поцелуями, своими историями, я расчленяю их прямо на любовном ложе и, когда я собираю по кускам их принесённые в жертву тела, я кладу их на чёрную землю, я хороню их, потому что только так я могу сохранить их сны от распада…Менструальные ночи тянутся как годы, приближая нас к астральной катастрофе, с каждым мгновением ангелы теряют в весе и становятся едва различимыми, каким именно животным ты себя теперь представляешь… дальше от вируса мыслей, единственное желание повернуть реку греха вспять, вой полицейских сирен пугает ангелов за окном, их нет больше здесь, рядом с нами, только обнажённые мальчики с загорелыми возбуждёнными членами, мы будем любить друг друга в свете видеокамер, неоновых огней, под ударами взглядов случайных прохожих, несмотря на панику времени и все неискупаемые грехи мира Северино прочистил обе  задницы,  запечатлев  на  каждой  красноречивые следы своей жестокости. Алисе вся эта церемония показалась очень смешной, но вид у всех был такой серьёзный, что она не посмела засмеяться.



Голос Бэлэнса: «Смерть приходит одна или с силовым подкреплением»?
Голос Арто: Страшно, когда все вокруг старается нас усыпить, устремив на нас свой пристальный осмысленный взгляд и страшась, что мы проснемся, поводя вокруг сонными глазами, не понимая, зачем они нам даны, и погружая взор внутрь.
Голос Де Сада: Чем больше я  совокупляюсь,  тем  сильнее  меня  затягивает  распутство;  каждый праздник плоти порождает в моей голове новую идею,  а  эта  идея  влечет  за собой желание испытать новый, еще более  оригинальный  акт.




.

ЗОС КИА


Трудно недооценить влияние Спэйра на весь британский андеграунд.
Свою доктрину Спэр изложил в следующем тексте утверждения веры «Zos vel Thanatos»: «Я верю в плоть как сейчас так и навечно…так как я есть Свет, Истина, Закон, Путь, и никто ничего не достигнет, если не посредством плоти. Разве не я показал вам эклектичный путь между экстазами, тот самый рискованный, путь…сейчас, в этот день, я призываю вас изучить свою память. Жизнь есть желание, Смерть есть  реформация. Я воскрешение».

Спэр: «Вера есть удаление от Абсолюта. Во что ты собираешься верить? Истина нуждается в собственной негации. Различные аспекты не есть суть истина, не необходимость истины…Идея Бога есть первородный грех. Все религии суть зло. Любовь к Я есть закон».

Зос и Киа репрезентированы Рукой и Глазом, как инструментами чувств и видения. Они формируют Новую Сексуальность, которая, по мнению Спэра нет просто сексуальность позитивного дуализма, но сексуальность Великой Пустоты, Отрицания. Высший символ Зос Киа является реминисценцией закона Кроули любовь ниже воли.

«гораздо больше правды в наших эрогенных зонах, чем в религии или точных науках»
Within us all, and ever co-essential, is a prescient unknown informer who tones all experience as good and evil: therefore, whatever values or beliefs we hold, to transgress them is fatal.




Everything changes and everyone dies




твоя любовная песня состоит из диссонансов, похоти и самоотверженных признаний, но без
твоей жертвы мы все были бы мертвы, настало время поверить, поверить в истину, существующую вне суеты твоего собственного бытия и предаться безумию, лечь под его скальпель


everyone changes and everything dies



Голос Бэлэнса: Всё меняется и все умирают
Голос Арто: что мир голоден, что ему нет никакого дела до культуры и лишь искусственно можно обратить к культуре мысль, занятую только голодом.
Голос Де Сада: Добродетели, религий - все  это  элементарные  цепи,  над  которыми  смеются
философы и сокрушить которые им ничего не стоит. Единственные законы природы - наши страсти, и как только они сталкиваются  с  добродетелью,  она  теряет всякую реальность.









СМЕРТЬ ПРИХОДИТ ОДНА ИЛИ С СИЛОВОЙ ПОДДЕРЖКОЙ?

В своём произведении «Бумажные сны» А. Драгомощенко так говорит о смерти:
У смерти
Нет имени, она – только список,
Всплеск обоюдозрячего зеркала,
В котором знак равенства стёрт.



К. Г. Юнг в своих «Воспоминаниях» размышляет о смерти: «в одном случае смерть видится  нам с  точки зрения  эго, в другом - с точки зрения души.  В первом случае она выглядит катастрофой, некой жестокой и безжалостной силой, отнимающей у человека жизнь.   Смерть действительно страшно жестока, здесь не стоит себя обманывать, - она беспощадна не только физически, но и,  прежде всего, в психической своей природе: человека вырывают из круга живых, и все, что остается, это ледяное молчание мертвеца. У нас нет надежды на какую бы то ни было связь с ним, все мосты разрушены. Люди, заслуживающие долгой жизни, умирают  в  расцвете лет, никчемные  доживают до глубокой  старости.  Это  жестокая  реальность,  и мы должны  отдавать себе в  этом отчет. Неумолимость  и бессмысленность  смерти может так ожесточить  нас, что мы поверим в то, что не существует  в мире ни милосердного бога, ни справедливости, ни добра.
     Но на другой взгляд - sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности.- лат.), смерть  есть  радостное  событие,  как  некая  свадьба,  misterium coniunctionis. Душа  словно  обретает  свою  недостающую половину,  достигая полноты. На греческих саркофагах изображали танцовщиц, на  этрусских могилах -  пир. Когда ушел  из  жизни набожный  каббалист Раби  Шимон бен Иохаи, его друзья говорили: он празднует свадьбу. И по сей день, во многих местах в День поминовения по  обычаю устраивают на могилах своего рода "пикник". Все это свидетельствует об ощущении смерти как некоего празднества».





Согласно учение тибетского буддизма, потенциальная граница между жизнью и смертью это граница между страданием и счастьем. В процессе смерти пять элементов последовательно растворяются друг в друге. Земля в воду, вода в огонь, огонь в воздух, воздух в пространство.




я трахну твой рот своим ножом в свете заходящего солнца, как улыбающийся кастрированный идиот, приносящий свой мозг в жертву на эшафоте времени, теперь каждый из нас заражён этой ангельской болью, ты знаешь это, ты чувствуешь это в пульсации своей небесной крови, в пламени твоего сожаления, в последнем танце болезненных ангелов, чьи крылья разлучат нас навсегда, Клемент не совокуплялся, зато изрядно потрепал обе жертвы. Антонин  прочистил  им  вагины,  затем  обеспокоясь,  как  бы  они   не забеременели, засунул в каждую длинную иглу, да так глубоко и тщательно, что отыскать ее не было никакой возможности. Амбруаз совершил с ними содомию и сдавил им груди настолько сильно, что они потеряли сознание. Сильвестр сношал их  во  влагалище,  оставив  на  их  животе,  спине  и ягодицах более  двадцати  глубоких  порезов,  нанесенных  острым  ножом.  Он испытал оргазм, вспоров правую щеку дочери. Жером отстегал их  девятихвостой  плетью  со  стальными  наконечниками, которая измочалила их  до  крови  и  вырвала  несколько  кусочков  плоти  на ягодицах, после чего долго сношал их в рот.




Или забвение, подаренное ненастьем слова, вскружило мне голову?
Возможно, просто предчувствие блага внезапной любви озарило явь моего небытия или моей безысходности.
Кто придумал созвездие его дивного тела, кто благословил его величие тенистой ветвью Андромахи?
Кто почувствовал его приближенье, сказочное, словно шелест перьев павлина?
Кто сможет повторить шёпот его невидимых крыльев, кто сможет возбудить его дыхание поцелуем недвижных глазниц?
Кто приблизится к его телу, сотканному из слёз гипсового восторга?
Кто поверит в молчание долголетнего забвения?


Содомит вырывает кишки юного мальчика и девочки, вставляет мальчиковые на место девичьих и девичьи - в тело мальчика, привязывает их спина к спине к столбу и наблюдает за их кончиной, и всё безумие опустошённого пространства, обрушившегося на наши головы, расчленённые тела богов смерти, их ампутированные конечности, семя чёрного шакала, благословившее мёртвую землю, секс, моча, пожар, ментальные паразиты, эрекция и слепящее чёрное солнце, моё залитое кровью лицо, потрясённый, я ложусь на землю, пропитанную молоком луны. Это положение одинокого безумца, непримиримо противостоящего небу. Я всё ещё не в силах избавиться от дневных кошмаров и невыносимой боли выносить реальность и её бремя. Шум барабанов. Жрецы прижимают меня к земле и перерезают моё горло. Они срывают остатки моей одежды,  сдирают кожу с моих предплечий и затыкают мне рот. Я давлюсь собственной кровью. Я не могу дышать. Мои глаза застыли. Я разлагаюсь. Свиньи топчут меня и дышат моими испражнениями, которые разносит ветер.

-Так чей это был сон?