Кто сорвет этот цветок

Михаил Титов

Кто сорвет этот цветок

1.
Сказала она мне тогда буквально следующее. Передаю этот наш незабываемый диалог почти слово в слово, чтобы прочувствовать всю глупость ситуации.

- Можно вас, Михаил Владимирович? – в аудиторию просунулся хитрый носик Ирины Коноваловой.
- Я на минуту, - бросил я студентам. – Что случилось? – спросил Ирину, прикрывая дверь в кабинет. За спиной тут же раздалось радостное улюлюканье. 
- Миш, пойдем на улочке постоим, - растянула губы в вежливой полуулыбке Ирина. – Разговор есть.
На улице Ирина сразу посерьезнела, сдвинула бровки и начала решительно и без подобострастия. 
- В общем, слушай, Миша, сюда. Мне ее скулеж ежедневный уже надоел. Либо бери ее и давай – лишай девственности, либо оставьте меня в покое со своим геморроем. Хватит уже. Мне, честное слово, надоело.
- А я-то здесь причем?
- Она с тобой хочет, понимаешь? Только с тобой. И ни с кем больше. Я ей уже своего братца подсовывала. Что, плохой кадр, что ли? А она рогом уперлась: хочу его. Заколебала, дура, прости Господи. Я бы ее уже под трамвай положила бы.
- Эти шутки свои, Ирина, оставь при себе. Я знать не знаю, что вы там задумали, и не собираюсь играть в ваши игры. Дай лучше сигарету.
- У меня только «More».
- Давай, у меня ничего нет.
Ирина вытащила из кармана кожаного плащика помятую пачку, протянула мне.
- Последняя? – заглянул я в пачку.
- Бери, - Ирина махнула рукой. – Мне все равно покупать. На двоих покурим. Оставь мне.   
- Здесь и одному курить нечего. Соломинка.
- Не хочешь как хочешь, - она выхватила у меня из рук сигарету, прикурила от зажигалки и выпустила дым мне в лицо.   
- Ладно, оставь половину.
Ирина захохотала.
- Дурак ты, Мишка. Девка усохла вся, а ты на нее ноль внимания. Она, между прочим, говорит, что она девственница. 
- А тебе кто мешает это делать?
- В смысле?
- Говорить.
- А мне перед кем выпендриваться?! Я же не Бритни Спирс.
- А сколько ей лет?
- Бритни Спирс, что ли?
- Оксане – сколько?
- 18 уже есть.
- Понятно.
- Что тебе понятно?
- Ничего.
- Вот именно – ничего. В общем, заколебали вы оба. Я ее слова тебе передала. Теперь разбирайтесь сами: кто из вас кого хочет? Моя миссия выполнена. Да, вспомнила. Знаешь, она мне что говорит?
- Естественно, нет.
- А жаль, что ты этого сам не слышал. «Я хочу, чтобы он сорвал этот цветок». Идиотка, правда?
- Пусть она мне позвонит.   
- Пусть. Скажи ей об этом.
- Скажи сама.
- Слушай, ты издеваешься, да? Сколько я буду посредником?  Да еще и за так. Я ж не дура бесплатно сводницей работать. 
- Ладно, разберемся как-нибудь. А вы чего это занятия пропускаете? Зачет не поставлю.
- У нас, Миша, критические дни настали. Нужно держать себя в сухости и комфорте, - то ли в шутку, то ли всерьез ответила Ирина.
Ее понять сложно.
На том и расстались. Ирина побежала к автобусной остановке. Я стоял и смотрел ей вслед. Из-под черного кожаного плащика, который едва прикрывал ее худую задницу, торчали две спички, затянутые капроном. «Чего это молодежь так стремится к нездоровой худобе, - подумалось мне еще тогда. – Зрелище не для слабонервных. Дети Бухенвальда».

Ирина – песнь отдельная. С Оксаной они вроде как лучшие подруги. Обе заявляют об этом при любом удобном случае, что, правда, не мешает им при расставании поливать друг друга грязью. Ну, может, сильно сказано – грязью: так, обоюдное полоскание грязноватого бельишка. Мелочь, но показательная. Ирина считает, что Оксана завидует ее красоте. Оксана, в свою очередь, уверена, что Ирина – дура набитая, и кроме, как о мужиках и бабках, ни о чем другом размышлять не может. Что их свело – не могу понять до сих пор. Когда я появился в их группе, они уже «дружили». Сидели за одной партой – что точнее.
Второй курс филфака. Третья группа. Я ее курирую. Типа, классный руководитель. Меня ввели сюда в конце сентября. Их кураторша – Ольга Георгиевна, преподавательница зарубежной литературы, ушла в декретный отпуск. Тетке под 40, а вздумала рожать. Причем первый ребенок. На кафедре только и разговоров было, что про нее. Престарелые русистки осуждали, помоложе – все больше апеллировали к западным стандартам. В Европе, мол, не рожают до тех пор, пока не получат профессию и не обзаведутся домом. Чего-чего, а дома у Ольги Георгиевны, насколько я знал, не было, да и замужем она не состояла. Наши сплетницы судачили, что отец ребенка – профессор Шундяев, известный университетский похотник и охотник за любой движущейся юбкой. Хотя при взгляде на Шундяева в это верилось с трудом. Подслеповатый Шундяев с вечной тростью и торчащей вперед седой бородкой должен бы, по моим представлениям, уже о вечном больше задумываться, нежели о преходящих юбках.
Семинар по русской литературе. Это мой предмет. С девицами мы практически ровесники. Я тоже на втором курсе, только аспирантуры. После института, правда, успел год отдать родине – ее войскам. Сейчас наверстываю упущенное. Продолжаю работать над поэтикой Сумарокова. С чего я его выбрал, сейчас уже и не припомню. Преподаватель, видимо, был хороший. Сумел убедить, что 18 век – перспективное направление для диссертации. Не Пушкин же, в конце концов, набивший оскомину. По 18 веку защититься легче. Работа не ахти как продвигается, но кое-что уже есть.
Для моего курса 18 век – тоска. Ломоносов, Державин, Тредиаковский, Сумароков и прочая, прочая. Девицы, филологический – факультет исконно бабский, мужики здесь так, недоразумение одно, просто дремлют на занятиях. Хотя и делают вид, что им это безумно интересно. Вот одна – зову ее про себя Нина Риччи – постоянно таращиться. Отличница. Приехала из деревни. Ума – кот наплакал, но по-деревенски смекалиста, да и в городе надо зацепиться. А как? Пути два: либо удачное замужество, при ее формах это вполне реально, мужики любят таких вот грудастых, с крепкой задницей и при этом с талией, либо – аспирантура. А для поступления выше – учиться надо, или хотя бы демонстрировать свое стремление к знаниям. Нина Риччи, по-моему, преуспела в обоих направлениях. Видел ее однажды с шибзиком каким-то в городе. Он ей почти по пояс, но идут под ручку, она ему еще улыбается всей ротовой полостью. Этот – вариант беспроигрышный. Если она в поисках метаться не будет, то в городе останется наверняка. На занятиях тоже старается как может. Учебники, во всяком случае, пересказывает от корки до корки. Тон она, конечно, не задает, но все равно приятно, когда хоть пара заинтересованных глаз в аудитории есть. Сейчас вот еще две пары прибавились. Ирина с Оксаной. Оксана, по словам Ирины, в меня втрескалась. Самой же Ирке интересно, видимо, наблюдать, чем все это закончится. Девица она раскрепощенная. Оксана на ее фоне – сама добродетель. Странноватая даже немного. Знакомиться ближе, как заявила Ирина, они подошли сразу после первого занятия. Но если Ирина вела себя несколько агрессивно, то Оксана держалась в стороне и больше молчала, оставаясь в тени своей острой на язык подруги. Этот молодой задор мне тогда очень понравился. «Умеют же люди заводить знакомства», - с завистью подумал я. Никогда бы не смог вот так запросто подойти к понравившемуся мне человеку, представиться и пригласить в бар. Под впечатлением (да и по наивности своей) я и согласился сходить с ними в барчик какой-то. Попили пива за знакомство. «Михаил Владимирович – Ирина, Оксана – Михаил Владимирович. Очприятно». Ирина, правда, сразу же заявила: «Ой, к чему такие условности?!» и перешла на ты и «Миша». За ней и Оксана потянулась. Роли у них, видимо, распределены были изначально. Одна ведет, другая следом идет. Вот, собственно, и все. Больше ничего не было. Даже на брудершафт не пили. И вот на тебе: кто сорвет этот цветок?! Ну уж никак ни я…               
 
2.
Семинара как будто и не было. Я на автомате рассказывал о жанровом многообразии творчества Сумарокова, а сам думал об утреннем разговоре с Ириной. «Позвонить надо Оксане, и расставить все точки, чтобы не выдумывала себе, - решил я. – Заводить роман на курсе – только нервы себе трепать». При других обстоятельствах еще можно было бы подумать. Оксана все-таки интересная девушка. Внешность у нее немного своеобразная, но с кем из нас природа не почудила. Личико по-азиатски раздалось вширь, глазки тоже несколько узковаты для европейца. Цвет волос даже приблизительно не назову. При нынешнем обилии химикатов можно каждый день менять масть. Но, скорей всего, она брюнетка. Кожа смугловата для шатенки. Наверняка, бабушка жила где-нибудь в российско-китайском приграничье. С фигурой – порядок. Но дело-то не в этом. Оксана писала стихи. На филфаке это вообще-то в порядке вещей, но моя группа – далеко не сборище интеллектуалов. Зачем им филологическое образование, я понять не могу до сих пор. Не учить или того хуже – проходить, а чувствовать литературу изнутри, - этого ни у кого нет. Кроме Оксаны. В университетской газете как-то напечатали ее стихи. Что-то вроде вот этого.
 
Ни милости твоей,
ни милостыни – из рук…
Голодной, но гордой собакой,
И без душевных мук.

Пусть так и будет,
А слеза на глазах – не в счет.
Душа закрыта
                на переучет.

А уже через два-три номера я увидел уже целую подборку ее четверостиший, что-то весьма странное в моем понимании. Оксана, видимо, увлеклась футуристами и ее понесло от почти классики в крученовский авангард. Вот это-то меня и сразило наповал. Я даже почувствовал что-то вроде уважения к девушке.

Студенты перешептывались, на последней парте откровенно дремал неведомо как затесавшийся на филфак только что отслуживший в армии Александр Сидорчук.
- Сидорчук, не спите. Сейчас будет самое интересное.
Сидорчук приоткрыл глаза. 
- Песням Сумарокова присущ и элемент эротики, - сказал я, обращаясь в первую очередь к последним полусонным рядам. – Особенно эротичны его пасторальные песни из жизни пастухов и пастушек. К примеру, в песне «Негде, в маленьком леску» поэт предоставляет самим читателям возможность додумать легко угадывающийся финал. Все читать не буду. Только отрывок.
Нина Риччи кокетливо потупила глазки:
- Мы могли бы и все послушать.
- В следующий раз, - отрезал я.

Зацепилась за траву,
Я не знаю точно,
Как упала в мураву,
Вправду иль нарочно.
Пастух ее подымал,
Да и сам туда ж упал
И в траве он щекотал девку без разбору.

И что сделалось потом,
И того не знаю.
Я не много при таком
Деле примечаю;
Только эхо по реке
Отвечало вдалеке:
Ай, ай, ай! – знать, они дралися.

Сидорчук на последних словах хохотнул, на что первая красавица группы Татьяна Ершова жеманно произнесла:
- Да, Сидорчук, тебе это только снится.
- Как и тебе, - парировал Сидорчук.
- Ладно, разберетесь на перемене, кому это чаще снится, - махнул я рукой.
 
После занятий надо было заскочить в библиотеку. Сегодня звонили, сказали, что получили заказанные мной еще месяц назад книги. В нашей – учебной литературы не достанешь, я уж не говорю про специальную.
Практически у входа в библиотеку кто-то меня окликнул. Голос мужской, малознакомый. «Обернуться или идти себе?» – подумалось еще тогда. Но было уже поздно. Налетевший вихрем Серега развернул меня сам.
- Ну и что ты о себе думаешь?! – заорал он. – Старых друзей не замечаем?! Зазнался, профессор?!
С Серегой мы тусовались в одной компании. В последние школьные годы. Какой это класс был: девятый или десятый уже? Он учился в шестой школе, я – в первой. Они напротив. После занятий вместе стояли на остановке, ждали автобус, искоса поглядывали друг на друга. А если еще и каждый день ездить на одном автобусе, рано или поздно все равно пересечешься. Так, на остановке и познакомились. То ли я у него сигарету стрельнул, то ли он у меня, сейчас уже не помню. Помню, что стали говорить о школе, о выпускных экзаменах, а потом я как-то плавно вошел в его компанию, и до самого моего поступления в институт мы весело зависали: ходили на дискотеку в ДК «Авангард», пили пиво в городском парке, совершали набеги на пригородные дачи, вечерами пытались кадрить девок. Не сказать, чтобы мы были друзьями. При всей общности развлечений интересы у нас все-таки разные были. Я тогда уже был повернут на литературе, читал запоем классиков и готовился на филфак. Серега читать не просто не любил, он бежал от любого печатного слова, общаясь исключительно непечатно. Да и с выбором института все у него было неопределенно: он сам не знал, чего хочет и хочет ли вообще. «Родители куда-нибудь засунут», - отмахивался обычно он на вопросы о дальнейшей учебе. Родаки у него были какие-то шишки. Точно не знаю – какие, об этом у нас не принято было разговаривать, но посты занимали немалые. После школы Серега поступил в военное училище, не знаю, благодаря родителям или наперекор им, но с тех пор я его не видел. Говорили, что он служит где-то на Дальнем Востоке.
- Да я уже второй год, как сюда перевелся. Родители, конечно, руки приложили, а то так и гнил бы у Охотского моря, - объяснил Серега свое проявление в родном городе. 
- Мишаня, такую встречу обмыть надо. Рвем ко мне, - предложил Серега. Он всегда отличался безудержной инициативой. – Я сейчас один в трехкомнатной квартире.
- И отчего такой вакуум? – вяло поинтересовался я. Библиотека накрывалась медным тазом. Спорить с Серегой было бесполезно. В отношении заманивания на гулянки он был бессмыслен и беспощаден.
- Да, видишь что. Родители уехали на все лето на дачу. Брат ушел из дома. Живет с какой-то. А я со своей развелся. Еще в прошлом году. Один, совсем один. Как в анекдоте, знаешь? У грузина умерла жена, он приходит на кладбище и плачет: «Один, совсем один». Потом уже так спокойно: «Один. Совсем один.» А потом такой: «Асса! Один! Совсем один!» Вот и я не грущу, не думай. Радуюсь свободной жизни. Так что идем, порадуемся вместе и спрыснем встречу. 
- Понимаешь, дела у меня, - я начал было объяснять Сереге свое положение, но тот даже слушать не стал.
- Мишаня, какие дела?! Ты сдурел, что ли? Столько лет не виделись! Никаких дел. Идем.

Серега жил в трехкомнатной квартире в самом центре города. Сталинская многоэтажка уже давно не соответствовала лозунгу, под который строилась и заселялась: «жить стало лучше, жить стало веселее». Облупившаяся краска облетала осенней листвой, над входом в подъезд угрожающе навис перекосившийся козырек.
- Надо бы водки, что ли, взять, - заметил я при подходе.
- Коммунальщики хреновы, - по-своему отреагировал Серега. – Водка есть, - добавил он. – Хорошая. Второй год обещают козырек отремонтировать. Ждут, наверно, пока не пришибет кого-нибудь. Бардак, а не город.
- В армии лучше? – просто, чтобы поддержать разговор, спросил я.
- Не лучше, но там хоть какой-то порядок сохранился, - Серегу, видимо, зацепило за живое. – Там хоть видимость порядка, Мишаня. Покрашено, ухожено, всё на своем месте и все на своем месте. А тут – кто за что отвечает – поди разберись.
- Да уж знаю я, что такое армия. Можешь мне не рассказывать.   
- Откуда тебе знать-то, профессор? – Серега повернулся и, удивленно сдвинул брови.
- Да послужил немного.
- Считай удивил. Погоди, сейчас сядем – расскажешь. Вот моя конура.
Комната Сереги была по-военному вылизана. Диван заправлен. Ни одной лишней вещи. Стулья девственно чисты. Мне они частенько служат вешалкой, Серега себе такой вольности не позволял.
- Спартанская у тебя обстановка.
- А ты думал бордель здесь найти? Чехова помнишь? В человеке и вокруг него должно быть все прекрасно. Не переврал? 
- Почти нет.
- Помню еще школьный курс литературы, - порадовался Серега. – Между прочим, и сейчас почитываю. Не солдафон какой-нибудь. Но к делу. Я на кухню, а ты можешь пока альбомы полистать… Хотя нет. Отставить альбомы. Издеваться не буду. Терпеть не могу, когда гостей мучат показом домашних фотографий. Пойдем со мной. Поможешь на стол накрыть. 
На кухне Серега радостно потер руки, он вообще человек жизнерадостный, сколько его помню, и распахнул холодильник.
- Жратвы не ахти сколько, но на закусон хватит, - оптимистично заключил он, обозрев внутренности холодильника. – Колбаска, огурчики, свои между прочим, с дачи, так что еще… О, сальце еще живо. Самое то. Давай режь, не сиди без дела. И вот, наконец, ради чего мы собрались. Водочка. Холодненькая. Из морозилочки. Эх… По первой давай так, без закуси. Почувствуй вкус.
Серега плеснул по стаканам, дзинькнул своим стаканом по моему.
- Ну, за встречу!
Я повертел стакан в руках, разглядывая содержимое. Застывшая водка по густоте напоминала кисель.
- Пей-пей, - по-своему понял мою нерешимость Серега. – Не паленая – сто процентов. Мужики с ликерки притащили. 
Серега не морщась проглотил водку, забросил в пасть кусок сала, ладонью обтер губы.
- Хорошо пошла. Мой день. Давай разливай, а то не вовремя выпитая вторая – загубленная первая.
- Не быстрый ли темп задаешь? – вяло поинтересовался я.
- Самое то. Пей, не мни стакан, водка прокиснет.
Серега, довольный шуткой, заржал.
- Может, картохи нажарить?! – предложил он.
Я отмахнулся.
- Ну и ладно. Давай рассказывай, что у тебя.
- Да в общем-то все так как-то, - я не знал, с чего начать.
- А я вот один, - развел руками Серега. – Да, я ж тебе об этом говорил.
- Ну, заведи живность какую-нибудь, - не нашел я, что можно еще сказать в такой ситуации.
- Мишань, ты вроде умный парень. Я ж не об этом, понимаешь? Есть живность. И кошка есть, и собака. Они, правда, с родителями на даче. 
- А что тогда? Положиться не на кого?
- Вот именно. Причем во всех смыслах этого слова.
- Да уж, жизнь пошла такая, что довериться некому, даже собственной руке.
- Вот за это, Мишаня, и выпьем. Чтобы нас рука не подводила. Ни левая, ни правая.
После третьей Серега немного погрустнел. Оперся на локоть и стал задумчиво посматривать на бутылку.
- А водка-то кончается, - заметил он. – Надо бы сходить. Ты сиди. Я сам. Ты ж гость как никак.

3.
Вернулся Серега с литровой бутылкой водки, заметно повеселевший.
- Чо грустим, Мишаня?! – запел он с порога. – Наша ль жизнь не сказка?!
- Ты еще принял по дороге?
- Да так, пивка бутылочку. А то как-то ни уму, ни сердцу. Сейчас вот веселье и начнется. Я тебе фокусы буду показывать. Но для начала – по стаканчику.
Не дожидаясь, когда я наполню стакан, Серега выплеснул содержимое своего в рот, глубоко вдохнул, задержал дыхание и с шумом выдохнул.
- Фокус-покус, - сказал он, прикуривая сигарету, - заключается в том, что я легким движением руки погашу вот эту дымящуюся сигаретку о свою ладонь. Смотри внимательно.
Серега затянулся, выдохнул дым через нос и совершенно спокойно поднес сигарету к ладони. Воткнув тлеющую головку в кожу, Серега повертел окурок, пытаясь вдавить его в ладонь, потом стряхнул пепел и, откинувшись назад, выставил руку.
- Почти ни следа, - удовлетворенно сказал он, разглядывая небольшую красную точку, припудренную серым пеплом. – Сейчас еще один фокус будет. Пойду поищу иголку с ниткой.   
Серегины фокусы начинали меня пугать. Я попытался переключить тему на что-нибудь нейтральное, но Серега уже завелся.
- Сейчас увидишь нечто, - прокричал он из комнаты. – Только найду иголку. Ты такого не видел.
- Серега! - крикнул я в ответ. – Давай выпьем, а потом начнешь фокусы показывать. 
- Мысль здравая, - тут же нарисовался на пороге кухни Серега. – По стакану и за фокусы.   
- Ну, ты пить здоров, - искренне удивился я его способности пить и не пьянеть.
- Да, ладно, - отмахнулся Серега. – Фигня все это. Мы на службе спирт ведрами пили, и ничего, а тут литр водки.   
Серега неожиданно замолчал. В комнате стало пугающе тихо, как если бы выключили постоянно играющее радио.
- Что? – испуганно спросил я.
- Мишаня, а ты детство свое вспоминаешь? – вопросом на вопрос ответил Серега.
- Детство? – не понял я.
- Ну да, детство. Я вот помню, например, как однажды увидел пьяного отца. Его буквально приволокли домой. Я тогда еще подумал, что никогда пить не буду. А вот видишь, ничего, пью. Странные обещания мы даем себе в детстве. У тебя было что-нибудь подобное?
- Не знаю, - пожал я плечами. – Сразу так не вспоминается.
В голове на самом деле была пустота, как будто мысли огромным пылесосом выкачали вместе с мозгами. Ни о чем не думалось.
- У тебя дети есть? – спросил Серега. Куда его несет на этот раз, я понять не мог.
Откуда было взяться детям, если у меня женщин-то всего три было, это если Ленку считать. Ленка – моя первая. Одноклассница. Совратила накануне выпускного. Хотя, совратила ли? Сам бы ее с удовольствием попробовал. Но она на меня – ноль внимания. К последнему классу Ленка, по-моему, со всеми успела переспать, один я нетронутым оставался. Ей тогда, видимо, экзотики захотелось. Я был типичным ботаником, а она несла в массы сексуальную миссию. Ее даже прозвали Ленка-секспросвет. На каком-то празднике (9-е мая, что ли, отмечали в лесу?) она весь вечер прижималась ко мне у костра: говорила, что мерзнет. Я ей свой джемпер отдал, потом пошли погулять. Толком-то ничего и не получилось. Я кончил сразу, не успев даже войти в нее. Так что там точно потомства никакого быть не может. Тем более, живет она до сих пор в соседнем доме, и мы с ней иногда видимся, даже болтаем по дороге к остановке. Однажды вспоминали о нашей неудачной попытке. Смеялись. Она громче. Для меня что же смешного в такой ситуации?! Ленка, кстати, замужем побывала, сходила да вышла обратно. Дочери около двух-трех. Если бы девочка была от меня, ей, как минимум, было бы лет семь-восемь. Да, собственно, с чего бы это она завелась?!
Второй опыт удачным тоже не назовешь. Уже в институте встречался с одной из общаги. Приехала из какой-то деревни. Долго мы с ней провстречались: что-то около полугода. Она мне все сказки рассказывала про свою непорочность. «Что ты, что ты, только после свадьбы!» Я, дурень, даже жениться на ней собирался. Как только предложил замуж, она сразу согласилась. В постели просто по Станиславскому все разыграла. Натурально так, со слезами на подушке, робкими криками: «Ах, оставьте!», с кровищей на белоснежной простыне. Благо, дня через два мне парни из той же общаги рассказали, сколько у нее таких городских лопухов было да пока не обламывалось.
Ну, и третья – Тамара Петровна. Под ее руководством я пишу диссертацию. Она с кафедры русской литературы. Около 45 лет. Чуть больше, чуть меньше. В этом возрасте трудно определить точное число. Разведена. Двое взрослых детей – сын и дочь. Полненькая крашеная брюнетка. Собственно, она-то и дала мне основные уроки. Все как-то само собой получилось. Принес ей на правку основную часть диссертации, она пригласила вычитать вместе у нее дома: мол, на работе некогда да и негде. Пришли, почитали. А не выпить ли нам вина? Почему бы и нет. Выпили. Поговорили о литературе, потом об эротике в литературе, потом просто – об эротике. Еще вина выпили. Посмотрели «Последнее танго в Париже». Точнее, начали смотреть. Она мне руку на колено, выше, выше… И вот те – здрасьте! – я в постели со своей учительницей. Мы с ней до сих пор встречаемся. Не скажу, что меня мутит или мучит от этого. Нет. Я знаю, что нас связывают только две вещи – секс и диссертация. Каждый ищет свою выгоду. Я ей даю возможность насладиться моим телом, она мне дарит знания. Здесь о детях вообще речи быть не может. Вот и весь мой небогатый сексуальный опыт. Потому-то я удивленно переспросил:
- Дети?
- Дети-дети, - раздраженно повторил Серега. – Сын или дочь. А может пара?
- Я не женат.
- А у меня сын растет. Как он – не знаю, - Серега утер пробившуюся слезу. – Все, допился! – заключил он. – Зарыдал. Надо баб звать. Есть знакомые?
- Не думаю.
- Что ты как маленький мальчик! «Не знаю, не думаю». Конкретно отвечай: да или нет. Или ты все еще дрочишь на телок с постеров? 
Серега заржал, а я вспомнил об Оксане с Ириной. Мысль была прямолинейной, как танк. Она медленно и тупо заскрежетала где-то в макушке и отдалась в правый висок. Танк, видимо, разворачивался и дулом уперся прямо в височную кость. В голове на мгновение что-то щелкнуло. Может, это как раз тот случай, когда самое время расставить все точки?
- Да, - с трудом разлепил я губы. – Есть. Но...
- Никаких «но»! – скомандовал Серега. – Давай телефон.
Я пошарил в портфеле, отыскал записную книжку, раскрыл ее на списке группы.
- Да тут одни бабы! – выхватил Серега книжку из рук. – Вот ты бабник, не ожидал. Кому звонить будем? Евдокимова, Ершова, Ефимова, Задорнова, Зимин. Пропускаем Зимина. Коновалова, Кречетова. Это что такое вообще? Что за поминальник?
- Список группы, - объяснил я.
- Девочки по вызову?
- Моя группа. Я преподаю в ней.
- А они дают! – снова заржал Серега. – Ладно, говори, кого зовем.
- Ефимову и Коновалову. Давай позвоню.
- А они, это, - напрягся Серега, - совершеннолетние? С малолетками я не связываюсь.
Я кивнул головой. Способность говорить стремительно исчезала. Потыкав кнопки телефона Ирины, я услышал ее сонный голос.
- Алло, - сказала Ирина и в ожидании замолчала.
- Ирина? – на всякий случай переспросил я.
- Я слушаю.
- Это Михаил Владимирович. Ты не спишь еще?   
- Я во сне не разговариваю. Чего надо? 
- Да, мы тут с приятелем гуляем. Не хочешь присоединиться? С Оксаной, например.
- По какому поводу квасим? – спросила Ирина.
- Во-первых, не квасим, а выпиваем, а, во-вторых, повод, - я посмотрел на Серегу, тот ткнул себе в грудь пальцем и зашептал: «День рожденья». – День рожденья у приятеля, - повторил я вслед за ним.
- Это далеко?
- Улица Ленина, у вокзала.
- Ооо, - пропела Ирина. – Мне тащиться через весь город.
- Пусть берет тачку, - снова зашептал Серега. – Я заплачу.
- Берите такси. Мы оплатим.
Ирина помолчала.
- У нас же завтра занятия, - хитро произнесла она. – А я еще за учебник не бралась.
- Завтра разберемся. Ну что, едешь?
- Ладно. Заскочу за Ксюхой и к вам. Говори адрес.

4.
Пока девчонки добирались, Серега притащил из комнаты гитару и запел какую-то грустную песню. Мотив был очень знакомый, но слов я разобрать не мог. «Я люблю тебя, жизнь», - наконец дошло до меня.
- Ты чего загрустил? Давай что-нибудь повеселее.
- Ты доволен жизнью? – неожиданно совершенно трезвым голосом спросил Серега, откладывая гитару.    
- Хочешь поговорить об этом? – усмехнулся я. Пьяного философствования я не любил.    
- Надо же когда-нибудь говорить об этом.   
- Не знаю. Наверное, доволен.   
- А чем ты доволен?! – напирал Серега. – Ну, а что у тебя такого, чтобы ты сказал: да, все о’кей.
- Любимая работа – раз, крыша над головой – два. Три… Что еще?
- Вот это – все?! – засмеялся Серега. – Тебе не кажется, что этого очень мало?
- А что еще? – развел я руками.
- Скучно. Вот и у меня так же. Не хватает адреналина. Надо нам какое-нибудь занятие придумать. Что-нибудь такое, по-настоящему мужское. Со смыслом. Иначе с тоски сдохнешь. Ну что, выпьем за это?   
- Сыграй лучше.   
Серега громко завыл: «Я люблю тебя, жизнь, ну а ты меня снова и снова!»

Оксана с Ириной появились на пороге, прижимая к груди по банке джин-тоника.
- Решили вас догнать, - объяснила Ирина. – Взяли по паре баночек.
- Ну, знакомь, Мишаня с красавицами, - Серега радостно потер руки и локтем ткнул меня. – Твоя какая? – шепнул мне на ухо.   
Получилось слишком громко, Оксана потупилась, а Ирина улыбнулась ехидно.
- Делиться будем потом, - безапелляционно заявила она. – Если мы захотим.   
- О мы какие! – пропел Серега. – Боевая девочка.   
Ирина в прямом смысле свысока, она была сантиметров на пять выше Сереги, бросила на него взгляд.
- Малыш, не надо хамить. Мы сюда веселиться приехали, а не хрень всякую слушать. Еще слово – развернемся и уйдем.
Серега сразу забеспокоился:
- А что я такого сказал? Вот молодежь-то, палец в рот не клади.   
- Я еще твои пальцы во рту не держала. Фантазер! Ладно, где заседаем? – ухмыльнулась Ирина.
Оглядевшись на кухне, Ирина сразу заняла место в уголке.
- Что пьем? – спросила она, повертев в руках бутылку. – Водка «Столичная». Да, вкус далек от аристократического. Садитесь-садитесь, чего стоять-то у порога, - бросила она нам.
Серега, подмигнув мне, сел рядом с Ириной. Табурета было всего три. Я показал Оксане на оставшееся вакантным место.
- Садитесь сами, - ехидно улыбнулась Оксана. – Мне с детства говорили, что старшим надо уступать.
- Ты во всем такая уступчивая? – обратился к ней Серега.
Оксана не сразу нашла, чем ответить. Острая на язык Ирина опередила подругу.
- Дам, но не вам, - с явной злостью в голосе сказала она. – Знаешь такую поговорку? В общем, еще один намек на хамство, и мы уходим раз и навсегда.   
- Все, молчу-молчу, - поднял руки Серега.
- Вот и молчите, товарищ, - бросила ему Ирина. – Разливайте, Михаил Владимирович, - и она протянула мне бутылку водки. 
- Может, мы все-таки сядем? – подала голос Оксана. – Табуреточки еще одной не найдется?
- Вот я дурень! – завопил Серега. – Сейчас стул принесу.
- Что правда, то правда, - продолжила Ирина, когда Серега ушел. – Он не буйный? – обратилась она ко мне.
Я пожал плечами.
- Ну, ладно, - Ирина махнула рукой. – Только помни, что ты в ответе за нас, прирученных.
Серега принес стул не из габбсовского, конечно, гарнитура, но какой-то очень навороченный, с резными ножками, изогнутой спинкой и позолоченными гвоздями по краю обивки. Увидев это, Ирина присвистнула.
- Ничего себе, креслице. Прям таки свадебный трон. Садись, Ксюха, на мягкое место. А вы, Михаил Владимирович, присматривайте за невестой, чтобы не сбежала, - подмигнула она мне.
Оксана робко опустилась на стул и потупила взгляд.
- Пей, красна девица, - Ирина перехватила у меня бутылку и сама разлила по стаканам. – С такими добрыми молодцами грех не выпить.
Она опрокинула стакан. Выдохнула и даже не поморщилась. Серега посмотрел на нее то ли с восхищением, то ли с ужасом.
- Между первой и второй, что? Правильно. Перерывчик небольшой, - пропела Ирина. – Наливай.
- Может, притормозить слегка? - испуганно глянул на меня Серега.
- Малыш, если мы притормозим, то до вашей кондиции сегодня вообще не доберемся, - заявила Ирина. – А мы хотим разговаривать с вами на равных. Так что, пьем?
Серега утвердительно кивнул головой.
- Другое дело, - сказала Ирина. – Ксюха, не отставай.
После второго стакана Ирина подперла голову рукой и скучающим взглядом обвела кухню.
- Развлечения какие-нибудь будут? Или так и просидим всю ночь за пузырем?
- Может, анекдоты потравим? – предложил Серега.
- Ты где, малыш, работаешь? – ухмыльнулась Ирина. – Дезинфекция и дератизация – это твой профиль?
- Чего? – не понял Серега. – Я, между прочим, почти капитан российской армии.
- Тогда тем более отставить анекдоты, товарищ почти капитан. Знаю я эти армейские шутки. Ни капли в рот, ни сантиметра, простите, в жопу. Наставление перед отправкой в увольнение. Так что ли?   
Серега растерянно посмотрел на меня. Демонстративно закатил глаза и высунул язык.
- Я с ума схожу, Мишаня. Это кто?
- С ума будешь потом сходить. А пока потанцуем. Где у тебя, малыш, магнитофон? Пойдем покажешь.
Ирина встала и похлопала по плечу Сергея.
- Не рассиживайся. А вы, если танцевать не хотите, можете поболтать пока. Здесь, - многозначительно глядя на Оксану, сказала она.
В соседней комнате заиграла музыка. Оксана разглядывала ногти на правой руке. Ярко-красный лак на указательном пальце был немного поцарапан. Она потерла его, словно пытаясь загладить царапину.
- Пойдем потанцуем? – предложил я.
В ответ Оксана покачала головой. Закончив исследовать ногти на правой руке, она так же внимательно стала рассматривать их на левой.
- Увлекательное занятие, да?   
- Какое? – вопросом на вопрос ответила она.
- Рассматривать ногти.
- Угу.
Я накрыл ее ладонь своей. Рука замерла.
- Ты хотела со мной поговорить?
- Я?
- Понятно. Давай выпьем. Может, чуть позже язык развяжется.
Оксана нехотя подняла стакан, сморщившись, сделала глоток, потом другой.
- А, пьете! – закричала вбежавшая на кухню Ирина. – Малыш! Они тут тихой сапой водку потребляют. Иди сюда скорей, а то нам ничего не достанется.
Следом за Ириной зашел Серега. Сосредоточен и несколько угрюм.
- Пусть пьют, - мрачно сказал он. – Мы потанцуем. Пойдем.
Он потащил Ирину за собой в комнату, но она успела схватить со стола Оксанин стакан, допила остатки водки и вытерла ладонью губы.
- Я тебе сказала: я еще не в кондиции, - по пути в комнату важно произнесла она, обращаясь к Сереге. – Эта доза, и скоро все будет в порядке.
- Пойдем? – кивнул я в направлении двери.
- Потанцуем, - равнодушно согласилась Оксана.
В комнате было темно. Не интимный полумрак, а кромешная темень. Серега предусмотрительно задернул плотные шторы, чтобы свет не проникал с улицы.
- Романтические баллады, - раздался из темноты Серегин голос. – Вливайтесь.
- Руки убери! – послышался следом злой шепот Ирины.
Оксана обхватила меня за шею и прильнула всем телом. Я поначалу даже несколько отстранился: странно ощущать на своей груди незнакомые мягкие округлости. Я положил руку Оксане на талию, но она тут же передвинула ее ниже.
- Вот так мне удобней, – прошептала она в ухо. – Прижми меня крепче.
Мы затоптались на месте под «Отель «Калифорния». Где-то прямо перед нами заскрипел диван, и из темноты сквозь негромкую музыку послышался шепот, но уже не такой злой, как был до этого. «Калифорния» закончилась, в паузе между песнями диван заскрипел осторожней. Мы так и стояли, обхватив друг друга руками. Когда зазвучали первые аккорды следующей композиции, такой же пронзительно грустной, я не выдержал.
- Так и будем молчать? – спросил я.
Оксана отрицательно помахала головой. Я понял это по движению ее носа поперек моей щеки.
- А, правда, что член похож на бутон? Нераскрывшийся цветок? – услышал я в ответ.
Я почему-то не удивился странности ее вопроса. Не скажу, что именно этим интересовались у меня знакомые девушки, но сейчас, в состоянии дикого алкогольного опьянения, в темноте, чувствуя на себе волнующие формы теплого мягкого тела, я подумал, что уместней вопроса еще не слышал.
- Красивое сравнение. Но уж очень забавный цветок распустится из этого бутона.
- Ты ничего не понимаешь. В этом-то и вся прелесть, что цветок никогда не распустится. Он будет вечным бутоном… Ты обрезан?
- Нет.
- Хорошо.
- А это имеет какое-то значение?
- Для меня – да. Необрезанный член больше похож на бутон. Бутон, закрытый чашечкой.
- Почему чашечкой? – не понял я.
- Ты биологию изучал в школе? Чашечка – это такой покров из листочков, который закрывает бутон. 
- У мужчин это немного по-другому называется. Мне как-то крайняя плоть привычней.
- Не перебивай меня, - Оксана закрыла мне рот ладонью. – Не перебивай, ты все испортишь. Я так долго мечтала об этом дне.
Она помолчала, словно собираясь с мыслями. Нежно, только кончиками пальцев провела по моему лицу.
- Сперма – это, наверное, нектар. Он пока еще спрятан глубоко внутри, но если… Кстати, какого вкуса у тебя сперма?
- Не знаю. Не пробовал.
- Жаль. Хотелось бы, чтобы она была сладкой. Как настоящий нектар. Хотя она бывает и сладкой, и горькой, и кислой, и солоноватой. Я попробую?
- Сейчас? - я немного растерялся.
- Да, - твердо сказала Оксана.
Я расцепил руки и упал на диван к Сереге. Он недовольно заворчал.
- Чего еще?    
- Серега, - зашептал я ему. – Ты можешь освободить нам диван?
- Ложитесь рядом. Чего суетиться. Места хватит.   
- Нет, я так не могу.   
- Идите тогда в мою комнату.   
Я схватил Оксану за руку и повел за собой. На свету в коридоре она зажмурила глаза и шла как слепая.
- Здесь будет лучше, - я лег, увлекая Оксану за собой. Она, слабо сопротивляясь, подчинилась.   
- Я сама разденусь, - сказала Оксана, отнимая мои руки от своей груди.
Она сняла блузку, скинула юбку, переступила через нее как через какое-то препятствие, высоко поднимая ноги, и легла рядом.
- Подожди, - она отвела в сторону мою нетерпеливую руку. – Я немного привыкну. Разденься пока.   
Мелко дрожащими руками я расстегнул рубашку и начал стягивать брюки. Запутавшись в брючине, чуть было не упал и нервно засмеялся. Оксана молчала, наблюдая за мной из темноты, скрывавшей диван. Когда я лег, она осторожно положила свою ладонь мне на грудь и, перебирая пальцами, словно играла на каком-то инструменте, спускалась все ниже и ниже.
- Да, он действительно похож на цветок. Его стебель становится упругим. Бутон наливается в моих руках. Я чувствую это.
Она наклонилась и поцеловала головку члена, потом провела по ней языком.
- Ничего не говори мне сейчас, - сказала Оксана, оторвавшись от «цветка». – Я сама все сделаю.    
Я лежал и наслаждался. Она изучила вначале пальцами, а потом языком все мое тело: от макушки до пяток. Ее язык не обошел стороной ни одну клетку. Я открывал себя заново. Мои соски, оказывается, набухают от поцелуев. Нежная кожа между лопатками откликается легким волнением на любое прикосновение. Палец между ягодицами приводил меня в трепет, а легкое сжатие яичек заставляло мое тело выгибаться навстречу телу надо мной. Меня никто еще так не ласкал. В общаге все было по-обыденному просто и быстро, с Тамарой Петровной стыдливо, почти «медленно и печально». А здесь открылся новый горизонт. Я наконец-то понял притягательность секса. Этот полет, когда на самом пике движение вдруг замедляется, и ты, чувствуя, что вот-вот взорвешься, получаешь небольшую сладостную передышку, чтобы поднабраться сил и снова продолжить безумное движение вперед. 
Я закричал, разряжаясь в Оксану. Я никогда не кричал до этого. Почти звериный, явно не человеческий крик вырвался у меня из горла, я вцепился зубами в подушку, я готов был порвать ее, разорвать на тысячу частей зубами.
Оксана погладила меня по лицу.
- Отдохни немного. Я хочу попробовать твою сперму. Она должна быть сладкой.
Я прижался к Оксане и зарылся лицом в ее теплой большой груди. Мне было чертовски хорошо.   
- Откуда ты все это знаешь? – полушутя спросил я ее. 
- Что? – переспросила Оксана и отстранилась от меня.
- Откуда ты все это знаешь? – повторил я.      
Оксана приподнялась на локте, заглянула мне в лицо. Я видел только ее белые колыхающиеся груди.
- Ну вот, ты все испортил. Зачем ты так? – разочарованно спросила она. 
- Прости, - я подумал, что смогу загладить свою ошибку.
- Да, ладно, чего уж, - Оксана встала и начала одеваться.   
- Подожди! – я хотел схватить ее за руку, но Оксана полураздетая выскочила в коридор. Отворилась дверь, впуская в комнату желтый свет.
- Ирина! – окликнула она темноту в соседней комнате.
В ответ скрипнул диван.   
- Ну? – раздался недовольный голос Ирины.
- По-моему, нам пора.
- А по-моему – еще не время.
- Как знаешь. Я ухожу.
Я лежал накрытый белой простыней и представлял, как за стеной Ирина суетливо запахивает кофточку, а Серега мрачно натягивает майку.
- Я иду! – крикнула Ирина вслед Оксане, которая уже бежала вниз по лестнице. – Подожди. 

- Что у вас случилось? – в комнату, почесывая шею, зашел Серега.
- Фиг его знает! – я и сам не понимал. – Вроде все нормально было.
- Да, обломали вы меня на самом интересном месте. Жаль. Ладно, пойду дверь закрою.
От девушек оставался лишь теплый запах духов и легких сигарет. Серега вдохнул поглубже, зажмурился и выдохнул. Потом прикрыл уличную дверь и щелкнул замком. Повернулся, хитро улыбаясь.
- Ну, дала? Колись.   
- Я не хочу об этом говорить, - я отвернулся к стене.
- Значит, дала. А мне – нет. Обломилось. Слышь, Мишань, нескромное предложение. Может, отсосешь у меня? Чисто по-дружески. А то яйца просто трещат.
- Помоги себе сам. Руки не отсохли же. Сам говорил.
- Вот ты какой товарищ! Баб левых привел, другу помочь не хочешь. Иди на кухню – разливай оставшееся, а пока я в ванну схожу. По делу, - многозначительно добавил он.

 - Ну и как водные процедуры? – поинтересовался я у Сереги, когда он, вытирая руки полотенцем, зашел на кухню.
- Честное слово, лучше б ты отсосал, чем так гонять. Но ты ж принципиальный такой. Хотя знаешь поговорку: «Один раз – не… адидас»?
- Серега, оставь эти шуточки при себе. Надоело уже.
- Он еще и обиделся. Наливай. Допиваем и спать. Полтретьего уже.
- Я домой.
- Какое домой?! Тебе сейчас тачка дороже чугунного моста обойдется. Миллионер, что ли? Сиди. Я тебе на диване постелю. Не бойся, приставать не буду.
- Успокоил. Ладно, за тебя. 

5.
Я проснулся от жуткого сушняка. Во рту пересохло так, как никогда не пересыхало в Сахаре. Я провел шершавым языком по внутренности рта: словно наждаком царапнул. Голова угрожающе гудела, при каждом шаге мозги перекатывались по коробке, больно ударяясь о края. Часы показывали 5.45. Значит, спал я всего 3 с небольшим часа. Негусто. Выйдя на кухню, я раскрыл навесной шкаф. Несколько цветастых тарелок в ряд, внизу – свалка из ложек и вилок, пара зазубренных ножей и ни одного стакана. На стол, заставленный грязной посудой и объедками, сдобренными сигаретным пеплом, смотреть было противно. Сразу тошнота подкатила к горлу. Открыв кран, я подождал, когда вода немного стечет, и начал пить так – ловя ртом струю. Надо было срочно поправлять здоровье, иначе весь день придется мучиться тошнотой и головной болью. Похмеляться я не могу. Вовремя вспомнился совет одного университетского преподавателя. Тот однажды порекомендовал вроде бы отличный способ избежать похмелья. Проснувшись, необходимо сразу выпить две таблетки аспирина и принять душ. «Апробированный метод», - утверждал он. Если проверить, хуже, наверняка, уже не будет. Я порылся в ящиках стола, отыскал аптечку и среди аккуратно перетянутых резинкой пластинок лейкопластыря и упаковок активированного угля (зачем, кстати, Сереге такое количество этой фигни?) нашел таки бластер с аспирином. Половина окошек вскрыта. Значит, оставшегося хватит на двоих, если, конечно, Серега не практикует традиционный способ лечения – стаканом водки. Проглотив две таблетки, остальное оставил на видном месте: мало ли, вдруг и Сереге понадобится. Теперь – принять душ и спать.    
Ванная оказалась просторней, чем я думал. Не хрущевская кладовка, где приходится ходить боком. Здесь можно и разгуляться. Все-таки с заботой о человеке строили при Сталине. Кроме самой ванны, здесь совершенно спокойно умещались стиральная машина и этажерка со всякой хозяйственной мелочью, флаконами шампуней, кремами, мазями и притирками. На двери висело три полотенца. Женщины все-таки бывали в этом доме.
Я стянул майку, повесил ее на крючок. Открыл воду, настроил душ. Сняв трусы, стал под горячую струю. Сон и похмелье, действительно, уходили. Я потер лицо, грудь, провел рукой по животу и чуть ниже. И замер. Еще раз провел рукой от пупка к паху.
- Боже! Что это? – вырвалось само собой.
Я беззастенчиво щупал себя между ног и совершенно ничего не находил. Все пропало. Ровное место. Даже намека не осталось. Гладкая нежная кожа как у младенца. Ни единого волоска. Я выскочил из ванны, и как был голый ворвался в комнату к Сереге.
- Серега! – я затряс его за плечи. – Серега, проснись! Ну, просыпайся же!
- Ну чего тебе? – сквозь сон произнес Серега. – Я сплю еще.
- Глянь сюда. Я ничего не понимаю. У меня, наверное, галлюцинации.
Серега приоткрыл глаза. Сквозь прищур посмотрел на меня.
- Мишань, ты чего? Отсосать надумал? Или соблазняешь? Я на это не клюну.
- Господи, Серега! Да посмотри ты сюда! – я отчаянно показывал на свой пах.
- Чего я там не видел?! – Серега демонстративно отвернулся. 
Я вскочил на кровать и встал у него в ногах. Серега приподнялся.
- Ты что, взбесился? Чего тебе надо?.. Подожди, а где это? – он наконец-то всмотрелся. – Ты что, член себе отрезал?
- Как же, отрезал! Он сам куда-то делся! – я зарыдал, упав на кровать. – Ну, почему это со мной случилось?
- Мишань, успокойся. Ты точно помнишь, что у тебя это было?
- Ты что, издеваешься?!
- Ну да, извини. Хотя всякое бывает. Мало ли.
- Много ли! - закричал я. – Ты не понимаешь, что произошло?! 
- Мишань, не нервничай. Посмотри внимательней. 
- Где смотри внимательней?! Это что иголка, чтобы потеряться просто так?!
- Да, не иголка, - задумчиво произнес Серега. – Что же могло случиться? Он у тебя нормально держался?
- Я тебя убью! – заорал я. – Не строй из себя дурака!
- Слушай, а может, это сифилис? У сифилитиков постоянно что-нибудь отваливается, - высказал новое предположение Серега.
- Нос у них проваливается, да и то лишь в анекдотах, - я немного успокоился, утешая себя тем, что просто так ничто не исчезает, должна быть какая-то причина. Главное, найти ее теперь.
- А эта малахольная, как ее? Оксана, что ли? Она не могла что-нибудь сделать? Она тебя за член не трогала?
- Трогала, в том-то все и дело.   
- Ты точно помнишь, что он у тебя оставался, когда она ушла?   
- Ты думаешь, она его с собой унесла?
- От твоих сумасшедших баб всего можно ожидать. Она наколдовать там ничего не могла? Заклинаний никаких не произносила?   
- Какие заклинания? Что ты несешь?!
- Мишань, я военный. Сейчас любая мелочь может иметь значение. Вспоминай, что она тебе вообще говорила, - сразу собрался Серега.
- Да, в общем, ничего особенного. Хотя. Подожди-ка. Она весь вечер мой член с цветком сравнивала.
- А что там общего? – не понял Серега.
- Говорила, что на бутон похож. 
- Богатая фантазия у девочки. А ну покажи, что там за бутон? – Серега тут же осекся и почесал затылок. – Извини, я забыл, что его сорвали.
- Вот именно, сорвали! Сорвала, сука! – дошло до меня. – Я убью ее! – я вскочил с кровати и стал одеваться. – Собирайся и ты!
- Куда?! Убивать?! – Серега сморщил лоб.
- Тебе в рифму сказать или как? Поехали к Оксане. На месте разберемся.
- Может, позвонить проще?
- Нет, только очная ставка.

- Ты адрес-то ее знаешь? – спросил Серега, когда мы отчаянно размахивая руками, пытались остановить еще редкие в этот час машины.
- Нет.
- Ну и куда ты собрался в таком случае?
- Сейчас заедем в университет. В канцелярии должны быть адреса. Возьмем сразу и ее, и Ирины. Не исключено, что Оксана сейчас у нее прячется.
- А с чего ты взял, что она вообще прячется? Может, она здесь вообще не причем?
- Серега, ты определись. Или ты мне поможешь ее найти, или вали домой на фиг. Больше мне от тебя ничего не нужно. Тем более вот этих версий дебильных.
Серега обиженно замолчал. Пожевал нижнюю губу, рассматривая башмаки.
- Ладно, проехали. Буду искать ее молча, если тебя мои предположения раздражают. Я, между прочим, напомню, кадровый военный и в разведке кое-что понимаю. Думаю, сейчас нам…
- Не знаю, что ты там себе думаешь, а я сейчас еду в универ за адресами. Думать будешь потом.
К обочине прижался старенький «москвичонок». Водитель, такой же древний, как и его авто, перегнувшись через салон, приоткрыл окошко. 
- Куда?
- До университета, дед, - опередил меня Серега. 
- Садитесь, - согласился старик. – Только деньги вперед. 
- Как скажешь, шеф! – Серега уселся на переднее сиденье, протянул водителю пару купюр и закурил.   
- Не рановато вам на занятия-то? – безо всякого любопытства
поинтересовался дед просто для того, чтобы завязать разговор и не ехать в напряженной тишине.   
- Нам в самый раз, - рот у Сереги не закрывался. Впрочем, мне все равно в этой ситуации было не до разговоров на абстрактные темы. – Мы, дедуль, с товарищем моим преподаватели, - продолжал Серега. – Читаем в университете курс по разведению пингвинов в условиях российского Нечерноземья. Слышал о таком?   
- Лучше б кур научили разводить, - дед смачно сплюнул в открытое окошко. – Вот куда деньги уходят.
- Что там твои куры, дед. Вот ты послушай. Пингвинам, во-первых, курятники не нужны. Они холода не боятся. Во-вторых, летать они не могут. В-третьих, весят раза в два-три больше, чем бройлер. Опять же яйца несут. Выгода налицо. Огораживаем участок около реки, и они пасутся там себе на вольных хлебах. А по осени приходи и собирай килограммы мяса практически голыми руками. А ты говоришь – куры. Пингвины – вот где спасение страны.
Дед искоса посмотрел на Серегу, хмыкнул, но ничего не сказал. Так и молчал до самого университета. И только, припарковавшись у обочины, бросил нам уже в спины:
- Дармоеды! – и тут же дал по газам.   

- Ты глупей истории придумать не мог?! – Серега начинал меня раздражать.
Серега в ответ пожал плечами.
- Надо ж было с ним о чем-то говорить? Не молчать же тупо.
Чего я с ним связался? Одно слово: кадровый военный. Ни ума, ни фантазии, как говорили мы в детстве. Единственное сдерживало от разрыва: во всей этой истории надо было разбираться не одному, а с чьей-то помощью. Кроме Сереги, помочь не мог никто. По простой причине: кому скажешь, не поверят, что такое бывает. Да и говорить-то было незачем.
На входе в здание главного корпуса я придержал Серегу за рукав:
- Постой здесь. Я скоро.
Кинув «здрасьте» охраннику, который, наверное, так и не понял, кто это был, я понесся на третий этаж – в канцелярию. Ее заведующая Настасья Пална обычно приходила часам к восьми, но я надеялся на чудо. Вдруг повезет, и она явится раньше. Я мчался по лестнице и в такт шагам шептал: «На-ста-сья-пал-на, на-ста-сья-пал-на! При-ди, при-ди, при-ди!» Молитва оказалась слабенькой и напрасной. Канцелярская дверь была заперта. Часы в коридоре показывали 07:05. Зеленые цифры помигивали, словно дразнили. Настасья появится в лучшем случае минут через 40. Был еще вариант пробежаться по аудиториям. На столь ранний приход студентов рассчитывать не приходилось, а вот кого-то из преподавателей-жаворонков – вполне. У нас на кафедре поговаривали, что профессор Шундяев, страдая бессонницей, являлся в университет и в шесть, и в пять часов утра. Он мог бы взять ключ от канцелярии у охранника. Мне в силу моей молодости и малой засвеченности в университетских коридорах эти стражи порядка не доверяли.
Я обежал весь квадрат третьего этажа. Пусто. На втором встретилась лишь уборщица баба Валя.
- Чего носишься?! – крикнула она мне вдогонку. – Только полы вымоешь, тут же грязи натащат.   
Я остановился.
- Баб Валь, а у вас ключа от канцелярии нет случайно?    
- Тебе зачем? – старуха посмотрела на меня с подозрением.      
- Забыл там вчера свои конспекты, а у меня лекция сейчас. Надо бы  перечитать перед занятиями, - на ходу стал сочинять я.
Уборщица порылась в карманах черного халата. Рассмотрела связку ключей.
- Там кабинет какой, не помнишь?   
- 312.
- Вот он, родимый. Держи. Только быстренько. Я уже заканчиваю, ключи пора сдать.
- Я мигом.
Пулей на третий. Поворот ключа. Выключатель справа от двери. Стеллажи вдоль стены. Счастье, что канцелярию еще не перевели на компьютерный учет. Настасья этому отчаянно сопротивляется. Она уже на пенсии, но кому-то из проректоров приходится то ли теткой, то ли бабкой, и потому ее держат. Компьютеры, правда, все-таки поставили, год назад почти, но Настасья им не доверяет. «Бумагу в руках подержать можно, - говорила она. – А попробуй подержи в руках компьютер». На резонное возражение, что есть принтеры, у нее свой довод: «А если электричество отключат?». Логика железная. Ящички железные… Физмат, а вот и он ящичек филфаковский. Второй курс. А, Б, В, Г, Д, Е… Евдокимова, Ершова, Ефимова. Нашлась Оксана. Улица Магистральная, 8, квартира 45. Окраина города. Доберемся. 
Едва я повернул ключ и сделал шаг к лестничному пролету, тут же столкнулся с Настасьей Палной. Почти нос к носу. 
- Доброе утро, Настасья Пална! 
- Здравствуйте, Мишенька! Вы случайно нашу бабу Валечку не встречали? На вахте сказали, ключ у нее.
- Она просила вам его передать. Вот, пжалуста.
Настасья, забирая ключ, мило улыбнулась вставной челюстью.

Серега трепался с какими-то девицами.
- А я на четвертом, - услышал я. – Из Караганды перевелся.
- Извините, девушки, - я взял Серегу под руку. – Пойдем, студент.
- Увидимся, - бросил Серега девицам. Те приветливо помахали ему.
- Окучиваешь? 
- А что остается делать?! Ты нашел?
- Нашел. Едем на Магистральную.
- А смысл? Сейчас, - Серега посмотрел на часы, - уже 7.30. Минут через пятнадцать либо она появится, либо Ирина. Может, подождем?
Я задумался. Наверное, есть смысл подождать. В любом случае, дома мы ее можем не застать. Если это не ее проделки и Оксана идет в университет, мы с ней разминемся. А если это все же она сотворила, то дома ее, наверняка, уже нет.
- Ждем, - решил я.   
- Другое дело, - обрадовался Серега. – Я отойду на минутку. Познакомился с девушками с начфака. Милые и доступные.
- Проверил, что ли?
- Да видно же. Ладно, я быстро. Потрещу немного. Попробую договориться на вечер.
- Не вздумай! – крикнул я вслед. – Ты мне еще нужен.
Я достал сигареты, закурил, поглядывая в сторону автобусной остановки. Почему это все со мной случилось? Почему не с Серегой, к примеру? Ему бы в самый раз. И вспомнить есть о чем. У меня женщин-то почти не было. Ладно, был бы маньяк какой-нибудь. Но ведь никого обманом девственности не лишал, малолетних не совращал, замужних не искушал. Я затянулся и бросил окурок.
От остановки двигалась толпа.
- Серега, иди сюда! – крикнул я. – Иди-иди, - помахал я ему.
- Ну что еще?! – недовольно пробурчал Серега. – Увидел ее?
- Сейчас будем вместе смотреть. Видишь, толпа валит от остановки? Стань у второй двери. Иначе мы ее не перехватим.   
Мимо нас сплошным потоком шли студенты. Одни в задумчивости, другие переговариваясь, третьи смеялись. Прошел Сидорчук, кивнул, здороваясь.
- Сидорчук, ты Ефимову не видел? – бросил я ему.   
- Нет. Она ж обычно опаздывает. А зачем она вам? – удивился Сидорчук.      
- Она должна мне пособие одно принести.   
- А, понятно, - Сидорчук ехидно улыбнулся. 
- Чего тебе понятно?! – не сдержался я.
Сидорчук пожал плечами.
- Вон, кстати, Коновалова. Она, наверное, знает.   
- Ирина! Коновалова! – я бросился ей наперерез, на ходу помахивая Сереге.
К Ирине мы подбежали практически одновременно. Серега сразу принял нелепую, почти боксерскую стойку. Пришлось ткнуть его локтем в бок, чтобы он расслабился: чего раньше времени человека пугать?
- Вы чего такие? – Ирина поочередно смотрела то на меня, то на Серегу.   
- Где Оксана? – спросили мы оба.   
- Не поняла, - протянула Ирина. – У нее, собственно, интерес только к одному из вас был.
- Где Оксана? – переспросил я. – Больше меня ничего не интересует.
- Вы все с ума посходили, что ли? – развела руками Ирина. – Дайте закурить лучше.
- Курево потом. Где Оксана? – спросил Серега.
- Она вообще-то просила об этом не говорить, - с кокетством произнесла Ирина.
Серега сжал ей руку выше локтя.
- Нам не до шуток.
- Клешни убери! – Ирина посмотрела на него с презрением. – Идиот! Разбирайтесь сами.   
- Дорогая, именно это мы и хотим сделать. Ты скажи, где она?
Ирина посмотрела на часы.
- Ну, сейчас, наверное, уже в дороге.   
- Куда она намылилась? – Серега сжал руку сильнее, Ирина взвизгнула.   
- Если он руку не отпустит, я ничего не скажу, - обратилась она ко мне.
- Отпусти, - разрешил я.
- В общем, вчера вечером, точнее ночью уже, когда мы ехали от вас, - Ирина сделала многозначительную паузу. – Она мне сказала, что ошиблась в тебе, Миша. И что теперь она увозит свой цветок в далекую страну, за тридевять земель, в тридесятое царство. Между прочим, это почти дословно. И там-то, сказала она, она посадит его.  Это все.
- Не понял, - заволновался я. – Куда посадит?
- Откуда я знаю? - развела руками Ирина. – В землю, наверное. Хотя вы же, Михаил Владимирович, - Ирина перешла на официальный тон. – Вы-то должны понимать, что это аллегория. Тем более, вам-то известно, о каком цветке идет речь.
- О каком именно? – злость у меня перехлестывала через край. – О каком из двух?   
- Почему двух?! - Ирина неожиданно смутилась. – Я же вам говорила про это ее выражение. Это… Ну, то самое, - она неопределенно показала рукой.
- Хорошо, если то самое, а не это самое. Куда она поехала, сказала?   
- За тридевять земель, в тридесятое царство. Все, что я от нее слышала.
- А родственники у нее есть какие-нибудь? – встрял в разговор Серега.
- Откуда я знаю. Мать точно есть.    
- Все кончаем с ней, - сказал Серега. – Надо ехать на Магистральную.   
- У нее мобильник есть? – вдруг озарило меня. 
- Нет, - отрезала Ирина.
- Если вдруг Оксана появится, позвони мне на мобильный, - вместо прощания бросил я, и мы с Серегой помчались к остановке. Подходил нужный нам автобус.         

6.
Магистральная была сплошь застроена девятиэтажными панельными уродцами. Они стояли настолько плотно друг к другу, что между ними еле пробивалось солнце. В квадратных дворах всегда царил зловещий полумрак, рассеивавшийся только в летний полдень. Здесь даже трава не росла. Вся земля была утоптана до бетонной прочности. Лишь три хилых березки каким-то чудом укоренились на площадке возле автостоянки и тянули к серому небу худосочные ветки.
Восьмой дом ничем не отличался от прочих близнецов советского домостроя. Подъезды нараспашку, под окнами первых этажей деревянные лавочки, вокруг которых шелуха от семечек и окурки. Единственное, что выделяло его среди прочих, так это огромных масштабов – под стать многоэтажке – старуха в ватном пальто и розовой шляпке, сидевшая у подъезда и крошившая голубям батон. Около ее раздутых слоновьей болезнью ног суетилось с десяток сизых птиц. Они наскакивали друг на друга, стремясь урвать крошки белого хлеба из-под клюва другого.
- Не подскажите, 45-я квартира в каком подъезде? – вежливо поинтересовался у старухи Серега.
Старуха подняла мутные глаза, утонувшие в складках лица, и что-то пробормотала.
- Что вы сказали? – переспросил Серега.   
Старуха откашлялась и, с трудом приподняв руку, через плечо  большим пальцем показала в сторону соседнего подъезда.
- Там, - услышали мы хриплый голос.   

- Лифт, интересно, работает? – задумался Серега, нажимая на красную кнопку. – Если тут везде по три квартиры на этаже, то 45-я – на седьмом, - прикинул он.   
На стене у лифта висел линованный лист бумаги, посаженный на пластилин. Сверху и снизу проступили жирные пятна. Аккуратно выписанными буквами, так обычно пишут дети и старики, сообщалось: «Ты подонок, мразь и урод. Найди себе другое место для туалета. Неужели тебе мало подворотни? Если ты еще раз нассышь в лифте, я тебе яйца оторву. Администрация.». Серега зачитал это вслух и засмеялся. Ткнул меня в бок, отчего я только больше напрягся. Любое напоминание о том, что я лишен чего-то важного, делало меня деревянным. Внутри словно разливался расплавленный свинец, заполнял собой все полости и тут же застывал. Я посмотрел на смеющегося  Серегу. Видимо, было что-то во взгляде такое, что Серега сразу осекся.
Кнопки на панели частью были сожжены, частью выцарапаны ножом. Да и сама кабинка напоминала поле сражения: стены как будто из огнемета поливали. По черному обоженному полю белыми прогалинами выделялись процарапанные борозды. В углу рябила небольшая желтоватая лужица.
- Озабоченные граждане живут в этом подъезде, - Серега кивнул на одну из боковых стенок.   
То, что я поначалу принял за огромных размеров царапины, неожиданно сложилось в известное трехбуквенное слово. Раньше я мог скользнуть по нему глазами и забыть. Лифты – излюбленное место для всяких извращенцев. Сейчас этот гигантский ***, выведенный рукой какого-то онаниста, стал символом, и потому меня просто взбесил. Неужели мне только и останется теперь одно воспоминание? Я сжал кулак и ткнул им в стену. На костяшках отпечатались следы сажи. Серега молча протянул платок.

- Здесь, - кивнул я Сереге на дверь, обитую черную дерматином.
Серега ткнул пальцем в кнопку звонка.
- Кто там? – раздался недовольный голос.
- А Оксана дома? – опередил меня Серега.   
- Нет ее.
- Вы не могли бы открыть дверь? Нам нужно поговорить с вами о вашей дочери, - Серега подмигнул мне.
Дверь приоткрылась, и в проеме показалось встревоженное женское лицо в обрамлении черных, коротко стриженных волос. 
- Что случилось? Вы кто вообще такие? 
- Мы из студсовета, - начал лепить Серега.    
- Откуда? – женщина приоткрыла дверь чуть шире.      
- Студенческий совет, - разъяснил Серега. – Вы знаете, что ваша дочь уже третью неделю не посещает занятия? Она что – больна?
Женщина удивленно поджала губы.
- Как не посещает? Она каждый день в университете.
- Я ее однокурсник, а Михаил Владимирович – куратор нашей  группы. Он-то и начал беспокоиться. Вот и сегодня ее не было.      
Я подтверждающе кивнул.   
- Она мне сказала, что отпросилась на сегодня. Решила к бабушке съездить. Минут пятнадцать назад буквально ушла. Моя мама приболела немного. А так странно очень, - задумалась женщина. – Оксана очень ответственная девочка. Ладно, проходите. Я только халат накину.    
Переглядываясь, мы потоптались у порога. 
- Ну, если Оксаны нет, мы пойдем, - схитрил Серега.    
Женщина забеспокоилась.
- Подождите, - остановила она нас. – Расскажите толком, когда она перестала ходить. Может, случилось что-то?   
- Это мы у вас хотели узнать, - Серега вел свою линию.
- Да заходите же! – женщина чуть ли не силой втащила Серегу в коридор. Вслед за ним вошел и я.
Женщина забежала в комнату, накинула халат на ночную рубашку, вышла, приглаживая рукой волосы. Видно было, что она волнуется. 
- Меня Светлана Васильевна зовут, - представилась мать Оксаны.    
- Вы не заметили чего-нибудь странного в ее поведении в последнее время? – Серега продолжал строить из себя следователя.    
- Да нет вроде, - женщина пожала плечами. – Она у меня замкнутая немного. Плохая компания исключена. У нее и подруг-то нет почти, кроме Ирины. Но та редко у нас бывает. Так что мне трудно сказать. Вроде нет причин. Цветы, кстати, разводит. Целый день может возиться со своими фиалками.   
- Цветы?! – почти вскрикнул я. – А можно посмотреть?   
- Ну посмотрите, - Светлана Васильевна повела нас в комнату дочери. – Вот, - повела она рукой, - у нее здесь настоящая оранжерея.      
Комната Оксана состояла из раскладного диванчика, зеркального шкафа и письменного стола, на котором стопкой лежали тетради и небрежно валялись две газеты. Все это умещалось вдоль одной стены. Напротив был установлен стеллаж, почти полностью утонувший в зелени. Цветочные горшки стояли так плотно друг к другу, что вьющиеся растения сплелись в одну сплошную гирлянду, спускавшуюся до пола. Ближе к окну выстроился ряд небольших кашпо с кустами фиалок. Многие из них цвели, но запаха цветов я не почувствовал.   
- А еще чем-то Оксана увлекается? – Серега равнодушно рассматривал цветы.   
- Она стихи пишет, - сказала мать. – На мой взгляд, неплохие.
- А можно ее стихи посмотреть? – попросил Серега, я кинул удивленный взгляд: зачем?   
Серега попытался подмигнуть, но какая-то лицевая мышца не сработала и получилась смешная гримаска.
- Вам на самом деле интересно?! – вслед за мной удивилась и мать Оксаны.
- Конечно, - улыбнулся самой доверительной своей улыбкой Серега. – Я сам немного пописываю, - зачем-то добавил он.      
Мать порылась в стопке на столе и вытянула из нее толстую общую тетрадь. Серега сделал вид, что полистал ее, передал тетрадь мне. 
- Это она написала за последний год, - объяснила мать. – Она очень много пишет.
- Она вообще талантливая девочка, - кивнул я, переворачивая страницы.   
- А бабушка ваша далеко живет? – как бы невзначай переспросил Серега.   
- Да здесь, в районе. Село Донское. Туда обычный рейсовый автобус ходит.   
- В Донском?! – Серега сделал вид, что искренне удивился. – У меня там родственники живут.   
- Интересно, - оживилась мать Оксаны. – А на какой улице?
- На Ленина, - не задумываясь, ответил Серега.      
- Там, по-моему, нет такой улицы, - насторожилась женщина. – Это, наверное, в районе новостроек?
- Ага, - поддакнул Серега. – Это на окраине.   
- Село так разрослось сейчас, - успокоилась мать, - что я даже всех улиц не знаю. Мы-то всю жизнь на Полевой прожили.   
- Это в центре? – полуутвердительно спросил Серега.
- Да, это самый центр, - поддакнула женщина. – У нас и дом 12-й, почти середина улицы.    
- Спасибо, нам пора, - сразу засобирался Серега. – Как только Оксана приедет, поговорите с ней, хорошо?
- Конечно, поговорю. Спасибо вам, ребята, что беспокоитесь об Оксане. Сейчас ведь такие времена, что никто о других не думает, только о себе.
- Что вы, это наша работа, - сморозил Серега.   
- Может, чаю попьете? – предложила мать.
- Нам пора, - в один голос ответили мы. 
- А можно я возьму с собой Оксанины стихи? Для университетской газеты, - попросил я.   
- Я даже не знаю, - женщина пожала плечами. – Вдруг это Оксане не понравится?
- Мы все вернем в целости и сохранности, а ей сюрприз будет, - улыбнулся Серега.
- Ладно, забирайте.

У подъезда мы остановились перекурить. Больной старухи уже не было, а голуби все еще дрались, поднимая пыль, из-за мельчайших, не видимых человеческому глазу хлебных крошек. Я снова перелистал тетрадь: ни одной маломальской зацепки. Стихами что-то вроде «дыр бул щир» было исписано полтетради, остальная часть совершенно нетронута.
- Чего ты там ищешь? – спросил Серега.
- Должна же быть какая-то зацепка, - объяснил я ему свои поиски. – Она могла что-то в стихах зашифровать. 
- У тебя тоже крыша поехала, - усмехнулся Серега. – Может, вместо этих поисков к врачу сходить?
- К какому? – разозлился я.
- Ну не к проктологу – это точно! – почти прокричал Серега. – Сходи к урологу, к андрологу. Пусть посмотрят. Может, это болезнь какая-нибудь.   
- На что они будут смотреть, идиот?! – заорал я так, что выходившая из подъезда девочка бросилась бежать обратно.
- Не пугай детей, - уже спокойно сказал Серега. – Пойдем отсюда, а то эта испуганная школьница сейчас приведет своего папу-амбала. 
По дороге Серега выхватил у меня тетрадь и начал вчитываться в текст.
- Это что за бред? – ткнул он пальцем в синие строчки.

Твое лицо, как белое пятно:
Мне ни о чем не говорит оно.
Возьму резинку, тонкий карандаш
И на лице изображу пейзаж.
Потом сотру, оставив грязный след,
И на лице свой напишу портрет.

- Что за ересь?
- Когда это написано? – я призадумался.   
- 27 августа этого года, - посмотрел Серега.   
- Странно, я его не заметил.   
- А тут несколько страниц пропущено и только два стихотворения. Одно, кстати, вчерашнее.
- Дай сюда, - я отобрал тетрадь у Сереги и начал вслух читать.
   
Собирая кубики Мнемозины,
Разбросанные по покатым
                ступеням
                времени,
Я растерялся:
Где я? И что я?
И что означает эта странная аллегория?

- Она издевается!  - заорал я. – Сука-сука-сука!!! Она еще и издевается!   
- Мишань, Мнемозина – это кто? – осторожно спросил Серега.   
- Мнемозина, Серега, это мать девяти муз, богиня памяти у древних греков.   
- А ты-то здесь причем? – не понял Серега.      
- Едем в Донское. К бабке. Все объяснения потом. 

7.
В автобусе Серега уселся на заднем сиденье. Вытащил из кармана сложенную вчетверо газету. Развернул ее и начал читать.
- Откуда газета? – спросил я. 
- Из леса вестимо. У Оксаны со стола забрал, пока вы с ее мамой стихами баловались. В общем, я газетку полистаю, а ты понаблюдай за народом. Может, наша дичь не успела на предыдущем умчаться.
Я сел рядом и стал рассматривать едущих в автобусе людей. В этот ранний час половина салона была свободна. На всякий случай я прошелся до кабины водителя, сделав вид, что мне надо посмотреть прикрепленный к стеклу маршрут движения. Ехали в основном тетки в возрасте пред- и запенсионном. Скорей всего, развозили молоко. Пригородные села, все как одно, жили за счет продуктового извоза. Тут ничего не менялось. И если в начале 20-го века молоко, фрукты-овощи, мясо в город везли на телегах, то теперь на машинах или на автобусе. У кого на что средств хватало.
- У тебя здесь на самом деле родственники? – спросил я, подсаживаясь к Сереге. 
- Откуда им тут взяться, - Серега оторвался от газеты и посмотрел в окно. На смену хрущевским пятиэтажкам уже пошли крепкие деревянные дома с огороженными палисадниками. – Я человек на сто процентов городской. 
- А говорил.    
- А иначе как бы я узнал, где живет бабушка?! Красная Шапочка нам по дороге не попалась.    
- Где тогда будем выходить?
- Мишань, ну что ты как маленький ребенок, честное слово! Язык есть? В Киев нам не надо, а уж в этой деревне дорогу в любом случае найдем. Сейчас.
Серега встал и подошел к ближайшей тетке.
- Полевая? – переспросила она. – А вам какая нужна?
- Их что у вас несколько? – растерялся Серега.
- Две. Первая и Вторая, - объяснила тетка.    
- Нам какая нужна? – Серега посмотрел на меня. Я в ответ только пожал плечами.   
- Да они рядом. Так что вам все равно на одной остановке выходить, - порадовала тетка. – А кто вам нужен-то? Может, я знаю. Я на соседней улице живу.
- Нам бабушка одна нужна. Точнее не она, а ее внучка. Оксана Ефимова.
- Ефимова? – призадумалась тетка. – Что-то не знаю таких. Зина, на Полевой Ефимовы разве живут? – она толкнула в бок свою соседку.   
- Ефимовы есть на Речной. Колька Ефимов. У него в прошлом году корову увели, помнишь? – стала рассуждать Зина. – Ефимовы, кажись, есть еще на Садовой. В конце там живут. У них семья многодетная. А на Полевой… Подожди, внучку, как говоришь, зовут – Оксана? Да, это, наверно, Ксюшка бабы Мани Рябой. Только баба Маня-то не Ефимова, а Клейменова.
- Подожди, Светка-то у бабы Мани Ефимова разве? Она за кем замужем была? Не за Вовкой ли Петровым?   
- Нет, Тамар, ты все путаешь, - загорячилась Зина. – За Вовкой вторая дочка бабы Мани – Галька. А Светка точно Ефимова. У нее мужик не наш был, она ж за городского выходила.    
- Точно! – обрадовалась Тамара. – В общем, сынок, тебе на Первую Полевую. Спросишь, где баба Маня Рябая живет, тебе покажут.
- А почему она рябая? – заинтересовался Серега.   
- Да кто ж ее знает, - Тамара растерянно посмотрела на Зину. –  Сколько себя помню, ее всегда так звали: баба Маня Рябая.
- Мне мать говорила, что баба Маня в детстве оспой переболела. Лицо все в рытвинах осталось, вот ее и прозвали Рябой. Ее, говорят, даже замуж брать никто не хотел. Она к тому ж не местная была. Они перед войной откуда-то с матерью приехали. Мать у нее татарка, что ли, была. Не русская, одним словом.   
- Откуда ты знаешь? – Зина с удивлением посматривала на Тамару.   
- У меня мать с ней одно время по молодости дружила, пока та ворожбой не занялась.      
Зина ткнула Тамаре в бок и, вытаращив глаза, стала кивать на Серегу. 
- Да уж какая ворожба?! – сразу загалдела Тамара. – Так, поссорились чего-то. Может, из-за мужика, а может и так чего. Не знаю. В общем, тебе, сынок, на Школьной выходить. Пойдешь прямо вдоль дороги, за мостом повернешь налево. Это и будет Первая Полевая. А там спросишь. Я номера-то не помню.    

- Странные тетки, - сказал, вернувшись, Серега. – Бабка у Оксаны то ли гадалка, то ли вообще колдунья.    
- Другого я и не ожидал, - усмехнулся я.   
- Я серьезно тебе говорю. Надо быть поосторожней, а то влетишь так…
- Как я? – продолжил я мысль.
- Ну чего ты сразу в бутылку лезешь, Мишань?! Ну случилось, ну беда. Немного еще потерпеть осталось. Сейчас приедем к бабке, найдем Оксану. Поколдуют обе, и все обратно вырастет. Чего переживать-то? Кстати, у тебя есть какие-нибудь версии, зачем она это сделала?   
- Понятия не имею.
- Слушай, а может, она тебе отомстила таким образом за что-нибудь?   
- За что, например?
- Мало ли. Ну, она тебе, например, говорит: «Мишаня, сделай мне так, я хочу das ist fantastisch.» А ты ей: «Что ты, что ты, это противоречит моим принципам.» Понятно, девка обиделась, и пока ты спал – хрясь! – и ножичком подчистую все срезала.
Я невольно улыбнулся.
- Ловко придумано. Только ушла она раньше, чем это произошло.
- Ну, ты же себя не осмотрел после ее ухода. Она, может, уходила, держа в руках твой окровавленный член?
- Вот именно, что окровавленный. Крови-то никакой, шрама никакого. Ровное место. Хочешь, потрогай – убедись.   
- Верю, верю. Ну, а что тогда могло быть? Хотя бы с причиной определиться, все ж легче искалось бы. 
- Вообще-то, она хотела, чтобы я лишил ее девственности, а мне этого не хотелось. Поначалу.
- Почему?
- Не хочу никакой ответственности.
- А какая может быть ответственность? Она совершеннолетняя. За секс по согласию у нас еще не наказывают.
- Я не об этой ответственности. Это как в поговорке: как честный человек… Ну и так далее. 
- Ну ты даешь! Если бы я женился на каждой, уже в гареме жил.
- Тут другое, понимаешь. Она человек особый. Ее нельзя ранить. А я не смогу всегда себя контролировать.   
- Так, давай разберемся. Во-первых, знать ты ее не знаешь. Откуда тогда такая уверенность в ее особенности?
- Я не могу это объяснить. Я это чувствую. 
- Логика железная, конечно. Но продолжу. Во-вторых. Если баба сравнила твой член с цветком, это опять же не значит, что она особая и легкоранимая. Мой, между прочим, тоже кое с чем сравнивали. И молотком называли, и копьем, и пистолетом. И что с того? Ты может ненароком влюбился, парень?   
- Серег, а много у тебя было женщин? – ушел я от ответа. Я не мог разобраться в своих чувствах к Оксане. Вряд ли это любовь.   
- Ну это смотря что считать? Только секс или и всякий петтинг-шметтинг тоже?
- Нет, давай только сексом ограничимся.   
- А минет в расчет брать?      
- Для чистоты подсчета давай только о прямых сексуальных контактах.
- В общем, поговорим о классике. Сейчас подсчитаю.
Серега, загибая пальцы, шептал, глядя в потолок. На левой руке все пальцы были прижаты, на правой – мизинец и указательный.
- Так, если не считать Ольку, я пьяный тогда был, вообще не помню, было что-нибудь или нет, получается семь. Хотя нет, подожди. Еще была Алина, мы с ней в парке познакомились, целых три недели встречались. О! Олесю забыл. Как я мог, - Серега театрально ударил себя по лбу и запел негромко: – Олеся! Олеся! Олеся! Так птицы кричат в поднебесье. В самолете познакомились. Я летел в отпуск. За разговором так возбудились, что чуть в туалете не трахнулись. Еле до земли дотерпели. Сняли номер в аэропортовской гостинице. Ну и там… Итого – 9 штук, как с куста.
- Знаешь, сколько у меня было? – зло спросил я.   
- Догадываюсь, - ухмыльнулся Серега. - Гигант, наверно, если истер все до основания.   
- Дурак! Две! – я для убедительности показал ему два пальца. – Две всего, понимаешь?! И то одну можно не считать, а вторая меня просто использует. Оксана была третьей. А мне всего 25. И уже больше никого не будет, - я уткнулся головой в руки, сложенные на коленях.
Как на духу я выложил Сереге про все свои состоявшиеся и несостоявшиеся связи. Серега вздохнул и положил ладонь мне на голову.
- Ладно, не переживай. Придумаем что-нибудь.   
- Серега, ну почему? – промычал я сквозь слезы.   
- Мишань, ты, наверно, хочешь спросить, почему это с тобой случилось, а не со мной?.. Я тебе скажу. Потому, что я не думаю о таких глупостях, как ответственность. Секс – это природа. С этим бороться не нужно и думать на эту тему тоже. Это как воздух, как дышать. Ты же не думаешь о том, как дышать правильно, что будет, если вдохнешь или выдохнешь не так, как надо. Ты просто дышишь. Вот и с сексом так же. Его нужно просто делать. Брать и делать. Трахать, ****ь, сношаться – как хочешь это назови. А как только начинаются размышления на эту тему, всякие разговоры об ответственности и безответственности, тогда и начинаются проблемы. Ты слишком правильный какой-то. Таким нельзя быть. Прямые линии никуда не ведут. Знаешь, идти по прямой еще не значит сокращать себе дорогу. Не я сказал, между прочим. Кто-то из мудрых. Если меня не слушаешь, послушай хоть их.   
- Ваша сейчас, - повернулась к нам одна из теток. – Школьная.   
- Вот спасибо, милые женщины! – улыбнулся им Серега. – Дай вам Бог здоровья! Пошли, демагог хренов, - бросил он мне.

8.
Бабу Маню мы нашли сразу. Даже спрашивать ни у кого не стали. Ее дом был, пожалуй, единственным, на котором был обозначен номер. Причем заводской металлической табличкой, которая указывала номер строения. Черные единица и двойка на белой эмали. Остальные избы на этой улице по порядку не рассчитывались, отсчет, видимо, и велся от 12-го дома.
- Что будем делать? – шепнул Серега, облокотившись на забор.   
- Сейчас прикинем.
Я осмотрелся. На всякий случай. Палисадник обнесен невысоким забором. Штакетник выкрашен светло-коричневой краской. Две калитки. Одна в центре, другая чуть левее, ведет к колодцу и второй половине избы. Чуть дальше – ворота для скота. Дом на двух хозяев. Крыльцо слева, крыльцо справа. У каждого крыльца по дереву. У правого – вяз, у левого – ветла. Деревья старые. Вяз закрывает своей кроной половину соседского палисадника. Из-за этого, скорей всего, ему верхушку и подпилили. Под окнами разбита клумба. В основном флоксы, ирисы и люпин. Цветы посажены давно. Ухода за ними никакого. Саблеобразные листья прорезали зеленую гущу то здесь, то там: ирисы своими ползучими корневищами захватили уже большую часть клумбы. Сквозь сабельные разрезы пробивались еще цветущие шапки красных флоксов.
Палисадник небольшой, дом вынесен вперед. Значит, двор и огород сзади. Это хуже. Все выходы контролировать мы не сможем. У Оксаны останется, как минимум, один из трех вариантов. Если она уже не сбежала, заметив нас в окно.
- Тебе не кажется, что слишком много цветов для одного дня? – спросил Серега, показывая рукой на клумбу. 
- Мне это было ясно еще утром.   
- Кто пойдет к старухе?   
- Жребий кидать не будем – это точно. Пойду я. Ты следи за воротами и вторым крыльцом. Кто знает, может половины сообщаются между собой.
- Хорошо, - кивнул Серега. – Ты, Мишань, там поосторожней все-таки. Мало ли…   
- А чего мне теперь бояться?! – пожал я плечами. – Самое страшное уже позади. Пугать нечем.
Серега пожал мне руку, прижал к себе.
- Иди.      
Я поднялся на правое крыльцо. У входной двери лежал домотканый половичок. Я вытер ноги и постучал в дверь. Дерево издало глухой звук, вряд ли его было слышно в глубине дома. На крыльцо выходило окно, и я постучал по оконной раме, потом по стеклу. Изба молчала. Я оглянулся, посмотрел на Серегу, развел руками.
- Заходи-заходи, - понял я по губам. – Не теряй времени. 
Я толкнул дверь, она оказалась не заперта. Небольшая веранда. Деревянная лавка вдоль стены. Под лавкой несколько пузатых желтых тыкв, сложенных пирамидкой. На веревках, натянутых поперек веранды, сушатся пучки трав.
Дверь в дом была приоткрыта. Я потянул ее на себя. Дверь заскрипела. В избе царил полумрак.
- Есть кто дома? – крикнул я. – Ау! Хозяева!
Тишина. Вся изба состояла из двух комнат. Одна – большая –  служила, видимо, и спальней, и столовой. Здесь стояла металлическая кровать с начищенными до блеска набалдашниками, обеденный стол, покрытый цветастой клеенкой, два стула с красными подушками, деревянная резная лавка с высокой спинкой, шкаф для посуды. На стене висели часы с боем. Но маятник не раскачивался, и время застыло на половине второго то ли дня, то ли ночи. Большую часть кухни занимала русская печь. На плите стояли два чугунка. Один был прикрыт крышкой, и я приподнял ее, чтобы посмотреть, что там внутри.
- И что мы там ищем?! – раздался сзади голос.   
От неожиданности я выронил крышку, и она с грохотом упала на пол. Старуха подняла ее и прикрылась ею как щитом. Бабка оказалась вылитая Оксана, или точнее, Оксана, вылитая бабка в молодости. Впрочем, старуха и сейчас, несмотря на возраст, морщины, седые волосы, спрятанные под платок, и напускную суровость, была по-своему хороша. Оспин на лице я не разглядел. Наверное, морщины поглотили их. 
- Ты кто? – сурово спросила старуха.    
- Здрасьте, - кивнул я. – Я ищу Оксану.         
- Оксану? – протяжно переспросила бабка. – Оксану, - повторила она. – Нет ее. А ты кто ей будешь-то?
- Я ее преподаватель. Я из университета. А где она?      
- Так это ты Миша, - улыбнулась бабка, уходя от ответа. – Ну, проходи, зятек. Оксана мне много про тебя рассказывала. Мы с ней как подруги. Она мне обо всем рассказывает.
- Так уж и обо всем? – зятька я решил игнорировать. Размечтались.
- Обо всем, - уверенно кивнула бабка. – Я все про тебя знаю. 
- И… - я не решился напрямую спросить про то, что случилось этой ночью.
- И про это тоже, - пристально посмотрела на меня старуха. – Вот только помочь ничем не могу. Не я делала, не мне за это браться. И Оксана здесь не причем.
- А что же она тогда сбежала?   
- У нее на то свои причины.   
- А вы можете узнать, кто это сделал?      
- Я же не ясновидящая.   
- А в автобусе женщины сказали, что вы колдовать можете.
Старуха рассмеялась.
- Если бы умела, я бы, сынок, здесь перед тобой не стояла. Да и жизнь своих дочек получше устроила. Старшая у меня – Света, мать Оксаны, с мужем развелась. Изменял он ей. А младшая – Галя, в другой половине живет, до сих пор с мужем мучится. Пьет у нее Вовка. Разве допустила бы я до этого? Погадать я тебе, погадаю, но правду ли скажет святая вода – не знаю. 
Старуха вышла в коридор, сняла с веревки пучок травы. Потом на кухне из-за висевшей в углу иконы достала бутылку с какой-то прозрачной жидкостью и отлила ее в широкую миску. Принесла все это в комнату, поставила миску на стол, с четырех сторон разложила веточки сушеной травы.
- У калитки приятель твой? – спросила старуха, не глядя на улицу. 
Я молча кивнул.
- Оксану караулит? Ну пусть постоит, - улыбнулась бабка. – Воздухом подышит. Оксаны-то все равно у меня нет.    
Оторвав от каждой веточки по одному стебельку, старуха сложила их крест-накрест, прошептала молитву, разобрать слова которой было невозможно, настолько тихо бабка говорила – одними губами, затем перекрестила веточки и подожгла их. Я почувствовал сладковатый запах. В студенческие годы я баловался марихуаной, но этот запах был другим. Сладкий, но без приторности, легкий как воздух, он обволакивал меня, проникая внутрь не только через нос, а через все поры на коже. Я понял это по легкому покалыванию, меня будто обернули большим ватным одеялом, утыканном острыми иглами. Стоило пошевелиться, как иголки вонзались в тело. Не скажу, что это было больно, хотя боль ощущалась. Боль находилась где-то рядом с наслаждением, и потому я блаженно улыбнулся. Губы сами растянулись: мне было очень хорошо. 
Поводив горящим букетиком над миской, старуха бросила его в воду. Трава зашипела, выпустив порцию белого дыма. Бабка внимательно вглядывалась в образовавшийся узор из обугленных веточек.
- Тебе никого искать не надо, - выдала наконец она. – Не знаю, говорить тебе это или нет? – старуха выдержала паузу.   
- Что? – немного испугался я.
- Выдержишь ли ты это? – старуха отвела взгляд.   
- Мне все равно сейчас, - сказал я. – Терять нечего.   
- Хорошо, - вымолвила бабка. – Я скажу тебе, что говорит вода. Ты не мужчина, и потому он тебе не нужен.
- Как? – всполошился я. – Как не мужчина? Что вы несете?!
Бабка не обиделась, лишь слегка поджала губы.
- Мне можешь не верить, - сказала она. – Это не я говорю, а вода.   
- А что она еще говорит?
- Ты не умеешь принимать решения, - вот что говорит вода. Потому-то ты и не мужчина. Ты подневольный человек. Ты всегда киваешь на кого-то или что-то, лишь бы на тебе пятна не было.   
- Какого пятна?! – вспылил я. – Что за бред! Никакой я не подневольный.   
- Ну, посмотрим, что вода скажет, - ухмыльнулась старуха. – Собирался ты в большой город, но не поехал. Испугался, что ли? 
Я мысленно кивнул: так оно и было. Я собирался после школы ехать в Москву, поступать в МГУ, но в последний момент испугался. Впереди светила армия, 18 мне исполнялось в ноябре, и если бы не поступил, загремел точно. А местный универ, я был уверен, сдастся мне сразу. Так оно и вышло. Из трех экзаменов – две пятерки и четверка, проходной балл был обеспечен.
- Занимаешься ты какой-то работой, но она тебя мало интересует. Интерес у тебя другой. Так? 
- Глупости! – возмутился я, хотя в глубине души согласился. – Интересная у меня работа.   
- Не перебивай, - спокойно сказала бабка. – Не я говорю сейчас. Есть у тебя женщина. Она в возрасте, и ты ее не любишь. Она тебя использует, а ты ее. И есть рядом с тобой человек, мужчина, ты у него, как собачка на привязи. Он тебя на цепи держит, далеко от себя не отпускает. А вот здесь, - бабка ткнула пальцем в отдельно плавающую раздвоенную веточку, - здесь кто-то тебя ждет. Но кто – не знаю. Может, Оксана. А, может, и не она. Врать не буду. Грех на душу брать не хочу. Но этот человек тебе спокойствие и вернет.      
- Да мне сейчас не спокойствие нужно! Ты мне лучше скажи, что мне делать с этим?
- Забудь. 
- Как – забудь?!
Старуха уставилась в миску, снова начертила над водой крест, пошептала. Молча посмотрела на меня и тут же отвела взгляд.
- Он появится у тебя только тогда, когда ты станешь мужчиной, - сказала она окну.


9.
Серега привалился к забору и со скучающим видом рассматривал, как по штакетнику ползла запоздалая зеленая гусеница. Она то складывалась пополам, то выбрасывала вперед голову, потом подтаскивала к ней хвост и снова складывалась пополам. Серега поставил на ее пути палец, гусеница уперлась в него головой и на мгновение застыла. Поразмыслив, подняла переднюю часть туловища, покачалась из стороны в сторону, видимо, изучая препятствие, и спокойно продолжила путь по пальцу. Серега щелчком сбил ее с руки. «А что, если Серега и есть тот человек, который держит меня на цепи? – подумал я. – Я должен был пойти вчера в библиотеку. И если бы не встретил его, все было бы нормально. Это ведь еще со школьных времен идет. Сколько раз я влетал из-за него. Предложит он прогулять уроки – я всегда пожалуйста. Пойти дачи обирать – я с ним. С этого-то все и началось. А сейчас он появляется, буквально, ниоткуда в моей жизни – и вот результат». 
- Ну что? Оксана здесь? – бросился Серега, увидев меня. – Чего молчишь? – он провел ладонью у меня перед лицом. – Здесь Оксана или нет?   
- Да пошел ты! – бросил я ему и, обойдя оторопевшего Серегу, зашагал к остановке.      
- Двинулся, что ли?! – закричал Серега, догоняя. – Что случилось? 
- Ничего!    
- Нет, подожди! – Серега уцепился за рукав куртки. – Объясни все-таки.    
- А чего объяснять?! – я остановился. – Здесь и так все ясно. Если бы не ты, у меня все было бы нормально.   
- Ты что, в самом деле с дуба рухнул?! Я-то здесь причем?! 
- Я тебе уже сказал: причем, - я выдернул руку и пошел быстрее.   
- Нет, ты все-таки объяснишь! – снова схватил меня за рукав Серега. – Чего она тебе наговорила, эта ведьма?
- Она мне глаза, наконец-то, открыла.
- На что?   
- На все, - отрезал я.   
- Мишаня, терпение у меня железное. Я кадровый военный. Меня так просто из себя не выведешь. Я от тебя не отстану, пока ты не объяснишь все. Стой! – Серега вцепился в меня обеими руками и стал трясти, выговаривая по слогам: - Я сказал. Я от тебя не отстану. Пока ты не объяснишь мне все.   

- Что, сила есть, ума не надо?   
- В твоем случае – да.   
- Хорошо, слушай сюда, - и я вкратце пересказал Сереге бабкины слова. 
- Выброси эту дурь из башки, - Серега расцепил руки. – То, что тебе надо становиться мужчиной, - факт. Бабка тут Америки не открыла. Но вырастет ли от этого член – еще вопрос. Надо искать Оксану – в ней вся проблема. Ты узнал, где она?   
Я отрицательно покачал головой.
- Ты зачем туда ходил тогда?! – возмутился Серега. – Бред сивой кобылы слушать?! Она хоть что-нибудь про Оксану сказала? Та приезжала или нет?    
- Я не знаю, - развел я руками. – Кажется, нет. Я что-то подрастерялся немного.    
- Чего? – округлил глаза Серега. – Растерялся? Ты хоть помнишь, зачем мы сюда приехали?!   
- Помню, - хмуро сказал я.
- Ладно, делаем так, - огляделся по сторонам Серега. – Сейчас перейдем на другую сторону. И вон там, - он показал рукой, - сядем на лавочку. Бабкин дом оттуда должен хорошо просматриваться. Будем наблюдать. Шагай за мной, рассеянный с улицы Бассейной.   

Изба бабы Мани со скамейки действительно просматривалась хорошо. Немного под углом, но все выходы из дома и со двора были на виду.
- Если Оксана здесь, рано или поздно она все равно на крыльцо выйдет, так что будем ждать, - заявил Серега, приземляясь на лавочку.
- Серега, - начал я нерешительно. – Вот ты сказал, что я не мужчина. Почему?   
- Что – почему?   
- Почему – не мужчина?   
- Мишань, обсудим этот вопрос потом. Смотри за домом.   
- Нет, давай сейчас.   
- Правду и ничего кроме?
- А как иначе?
- Тогда не обижайся, ладно?   
- Чего уж обижаться-то.    
Серега помолчал, собираясь с мыслями.
- Ну, во-первых, - начала он. – Мнения у тебя своего нет. Во-вторых, постоять ты за себя не можешь. В-третьих, баб не имеешь, скорее они тебя. В-четвертых, стержня в тебе нет, а это главное. Может, я и повторился в чем, но вот тебе весь расклад. Чего молчишь? Обиделся?    
- Нет, обдумываю. Вы с бабкой случайно не спелись? Ты прямо ее словами заговорил.   
- Вот видишь. Это все на тебе написано, можно было и без этой травы обойтись, так рассказать. Кстати, вон бабуля твоя выползла. За водой собралась.   
Бабка подошла к колодцу. Бросила ведро в сруб. Ворот жалобно заскрипел, и через несколько секунд ведро с шумом плюхнулось о воду. Наполнив ведро, старуха не спеша вернулась в избу. Мимо нас, искоса поглядывая, прошли два парня, лет 16-17.
- Хочешь проверить – мужик ты или нет? – неожиданно предложил Серега.   
Я пожал плечами.
- Учись, - Серега сорвался с места и бросился за парнями.   
- Закурить не найдется? – услышал я.   
Парни повернулись, смерили Серегу взглядом, и один из них – покрепче и повыше – ответил через губу:
- Не курим, дядя.
- А ты что на меня так смотришь? – насел Серега. – Что-то не так?
- Тебе чего, мужик, надо? – вяло спросил второй. – На грубость нарываешься?    
- Что?! – Серега изменился в лице. – Что ты сказал, щенок?   
Высокий замахнулся, но Серега предупредил удар и въехал ему кулаком поддых. Высокий сложился пополам, и Серега тут же, не раздумывая, смазал второму по скуле.
- Наших бьют! - пронзительным тенором заверещал вдруг высокий, разгибаясь. – Васька, сюда!   
Серега оглянулся, но улица была по-прежнему пустынна.
- Я тебе сейчас такого Ваську устрою, мало не покажется. Валите отсюда, сосунки!   
Парни отошли на безопасное расстояние и оттуда погрозили кулаком.
- Мы сейчас вернемся! - крикнул высокий. – Вы сейчас оба тут дюлей получите!    
- Видел? – подошел ко мне Серега. – Вот это по-мужски. А теперь вставай, дергаем отсюда. Дюлей ждать не будем.
   
На остановке Серега привалился к столбу и сделал вид, что читает наклеенные объявления. По одному из них он провел пальцем, и я увидел, что кожа на косточках содрана и немного кровоточит.
- Тебе корова стельная не нужна? – ткнул Серега в бумажку. 
- Зачем эти показательные бои? – спросил я.   
- Ты не понял? - оторвался Серега от чтения. – Я хотел тебя проверить. Будь ты мужиком, ты ввязался бы в драку. Помог бы мне. Я же один против двоих был.    
Я растерянно улыбнулся.
- Но ведь ты сам это затеял.   
- А что, надо было ждать, когда они нам вломят?   
- Да они вроде бы и не собирались.
- Плохо ты знаешь деревенских, Мишаня. На своей территории они мочат любого чужака.   
- С чего ты взял?
- Ты в колхоз на картошку ездил когда-нибудь?   
- Не приходилось.   
- Заметно. А мне приходилось. И я знаю, что это такое, когда к тебе в общагу приходит бригада с цепями, арматурой и кольями. Просто, чтобы выяснить отношения. А вот, кстати, и наши друзья, - Серега ухмыльнулся. – Готовься к бою, Мишаня.
Я оглянулся. Из переулка выкатилась толпа. Человек 10, не меньше. Во главе – два наших знакомца. Высокий вытянул руку, показывая на нас. Серега прижался к столбу.
- Становись рядом! - приказал он мне. – Спины прикроем.   
- Думаешь, будут бить? – покосился я на Серегу.
- Нет, на танцы пригласят, - ухмыльнулся он. – От столба не отходи. Думаю, все обойдется. Средь бела дня особо не помахаешься. Бабы развизжатся. Так что, готовься махаться быстро и жестко.
- Ну, что, козлы, допрыгались?! – еще на подходе заверещал высокий. – Сейчас еблушки-то начистим.
- Давай-давай, - Серега стал в боксерскую стойку. – Посмотрим, сынок, кто кому начистит.    
Высокий подскочил и попытался вмазать Сереге, но тот ушел в сторону и с левой врезал высокому в ухо. Высокий ойкнул и упал. Остальная кодла растерянно смотрела то на Серегу, то на высокого, которого валялся на земле, держась за ухо.   
- Чего стоите?! – скривившись от боли, крикнул высокий. – Мочите их!   
Толпа налетела. Перед лицом мелькнуло сразу несколько кулаков, пара ударов пришлась по голове. Я выставил руки вперед, прикрывая лицо. 
- Охуел, что ли?! – заорал Серега мне в самое ухо. – Они нас тут угробят, если ты так стоять будешь!   
Серега откидывал от себя деревенских как щенят. Но они поднимались с земли и снова наступали. «Прямо восставшие из ада», - подумалось мне. Я представил себя героем этого фильма, этаким победителем зомби и вампиров. Немного бы злости еще, чтобы броситься в бой. Страх сковывал. «Трусь, трусь дальше! – прошептал я себе. – Поедешь домой с расквашенной мордой». Эта перспектива испугала меня больше, чем драка, и, как не странно, придала сил.
- Суки! – закричал я изо всей дури и, сцепив ладони в замок, замахал наконец-то руками. Где-то я читал, что такие удары мощнее обычных кулачных.       
Первые удары ушли в воздух. Деревенские отскочили на несколько шагов, увидев эти взмахи. Я решил уже было, что они отступают, и пошел вслед за ними, оторвавшись от спасительного столба. И тут же попал в окружение. Удар по ребрам, следующий – в челюсть, третий – в плечо. Дальнейших я не чувствовал. Болевые ощущения неожиданно пропали, ярость наполнила меня до краев. Я понял, что сейчас, в самом деле, либо мы их, либо они нас. Озверевший, я бросился на первое попавшееся тело и вцепился пальцами в волосы. Не ожидавший такого, парень на мгновение потерял равновесие, и мы упали с ним в придорожную пыль.
- Землю будешь у меня жрать! - заорал я в перекошенное от злости лицо и стал долбить его башкой о притоптанный грунт.      
То, что в это же самое время молотили и меня, я не понимал. Боль глухими толчками отдавалась где-то далеко. Единственный удар, который я ощутил наконец-то, пришелся на голову. Из глаз посыпались искры, потом картинка поплыла, темнея, и я упал без сознания.

Вернулась картинка так же постепенно, сквозь туман, как и пропадала. Я сидел на той же остановке, у забора, рядом, заботливо заглядывая в глаза, Серега.
- Слава Богу, - сказал он, когда я разомкнул веки. – Все обошлось. Ты как себя чувствуешь? Ничего не сломано?
Я пошевелился: вроде все на месте. Тело поламывает, конечно, но резкой боли нет. Если не считать головной.
- Идти сможешь?   
- Не инвалид пока.   
- Давай руку, герой, - протянул мне свою Серега. – Там колонка за углом есть, отмоемся от крови и грязи. 
- Чем все кончилось-то? – спросил я Серегу, когда смыл кровь с разбитого лица и оттер от грязи брюки и куртку.   
- Да, собственно, чем я и говорил. Выскочила баба какая-то, развизжалась, что милицию сейчас вызовет, колхоз этот и разбежался.
- Физиономия-то у меня сильно попорчена? – попытался нащупать я на лице раны и синяки.      
- Могло быть и хуже, - поглядел Серега. – Заживет до свадьбы. Ладно, помчались. Автобус идет.   

Я плюхнулся на заднее сиденье. Серега, потирая разбитый кулак, сел рядом, вытащил из кармана сложенную вчетверо газету, развернул ее и демонстративно уткнулся в текст.
- Продолжаем чтение, - сказал он.   
- Угу, - промычал я.   
Говорить не хотелось, тем более что голова раскалывалась, и боль волнами расходилась по всему телу. Особенно почему-то болело в паху. «По яйцам, что ли, двинули?» – подумал я и сразу осекся: даже если бы ударили, теперь никакой боли возникнуть не могло. Не с чего. Но она нарастала. С каждым резким рывком автобуса, с каждым прыжком его на неровности дороги по телу словно прокатывалась тысяча шаров, утыканных иглами. Причем казалось, что самый огромный шар с самыми острыми шипами застрял между ног.
- Серега, - нерешительно начал я. – Давай выйдем. Мне плохо.   
- Что такое? – всполошился он.      
- Хреново что-то.    
- Может, в больницу сразу?   
- Давай вначале выйдем. А там посмотрим.   
Выскочив на ближайшей остановке, я понесся к кустам. Едва я успел найти более или менее укромное место, как меня стало выворачивать наизнанку. Живот сам напрягался, выталкивая из себя содержимое желудка. Коричневая жижа порциями выплескивалась изнутри, оставляя привкус горечи во рту. Как назло, страшно захотелось в туалет. Организм словно взбесился, пытаясь одновременно освободиться ото всего лишнего. Я махнул Сереге, чтобы не подходил, и забился глубже в кусты. Переминаясь с ноги на ногу, я пытался расстегнуть брюки, но, как обычно, при спешке пальцы путались в пуговичных прорезях. Шар, застрявший в паху, начал угрожающе зудеть. Справившись наконец-то с пуговицами, я присел на корточки. Облегченно вздохнул. Боль немного отпустила, да и шар будто сдулся, хотя неприятные ощущения между ног оставались. «Что там может быть?» – подумал я. Но опустить глаза боялся: я никак не мог привыкнуть, что там – ничего нет. Взгляд опустился независимо от меня, и я увидел, что на месте члена появился воспаленный прыщ величиной с фасолину.

- ****ь, у тебя же сотрясение мозга, наверно, - обеспокоено затараторил Серега, когда я вышел из кустов. – Надо в больницу срочно.   
Я отрицательно помотал головой.    
- Я никуда не поеду, пока не найду Оксану.      
- Как ты ее сейчас будешь искать в таком состоянии? – возмутился Серега. – Я тебе говорю – в больницу, а Оксану мы разыщем потом.   
- Я буду искать ее один, - твердо заявил я. 
- Что?!   
- Я буду искать ее один, - повторил я. – Извини, Серега, но я кое-что понял. Нам незачем вдвоем искать Оксану. Я все сделаю один. Понимаешь, один?   
- Поговорим по дороге, - Серега бросился тормозить тачку.   
В машине он снова завел речь о совместных поисках. Меня это взорвало.
- Серега, разговор закончен. Я все решил. Я ищу один.   
- Нет, так дело не пойдет…   
Я не дал ему закончить, схватил его руку и положил себе между ног. Серега кинул на меня испуганный взгляд.
- Чувствуешь? – спросил я.   
- Что это? – Серега отдернул руку.   
- Пока не знаю. Но очень может быть…   
Серега обиженно замолчал и отвернулся.
- Шеф, притормози на площади, - через какое-то время бросил он водителю. 
Уже выйдя из машины, Серега наклонился, заглядывая в салон,  пристально посмотрел на меня и произнес, как мне показалось, с обидой:
- Делай, как знаешь. Один, так один. Вот тебе, кстати, газетка. Объявление там есть интересное, посмотри, - и он кинул газету мне на колени.    
«Семена элитных цветов» – прочитал я.   

10.
- Куда дальше? – повернулся ко мне водитель, когда Серега захлопнул дверцу.   
- Дальше? – переспросил я. – Поехали к университету.   
- В общагу, что ли? – водитель выжал газ, и машина тронулась.
Краем глаза я увидел свое отражение в зеркале. Удар в нос уже начинал превращаться в равномерное посинение вокруг глазниц.
- Почти.   

В университете заканчивалась первая смена. Студенты стояли группками у входа, в основном, вокруг двух урн, мини-колоннами обрамлявших входную дверь. Дверь скрывалась в сплошном табачном тумане. Тем лучше: можно проскочить, не привлекая к себе внимания. Проходя мимо, я все-таки опустил голову, чтобы роспись моего лица не шокировала молодое поколение. Но чье-то «вау» вслед мне прозвучало. Я кинул взгляд в толпу, однако понять, кто успел рассмотреть мой face и изумиться, было невозможно.
Заскочив в холл, я отвернулся от охранника и твердо прошагал мимо. Это позволило относительно спокойно подняться на второй этаж. Последняя пара еще не закончилась. Зеленое табло показывало 13:03. До звонка оставалось 12 минут. Я подошел к расписанию. Пятница. Последняя пара. Русская литература на пятом курсе. Аудитория 220. Второй этаж. Надо бы перекинуться парой слов с Тамарой Петровной. 

- Михаил Владимирович, - услышал я за спиной трескучий голос профессора Шундяева. – Вы почему пропустили сегодня семинарское занятие?   
Я повернулся, и Шундяев, испуганно заморгав глазами, не по возрасту прытко отскочил в сторону.
- Что случилось? Почему вы в таком виде? – зло затрещал Шундяев. – Вы позорите звание преподавателя. Вы что, подрались?   
- Знаете, что, Владимир Георгиевич, - подошел я к Шундяеву как можно ближе. – Я думаю, не ваше дело, почему я так выгляжу. Вы своим ****ством не меньше моего позорите звание ученого.
- Что?! – закудахтал старик-профессор. – Что вы сказали? Мальчишка! Да как вы смеете?! Сейчас же извинитесь! – Шундяев ткнул тростью в пол.   
- За правду разве извиняются?! – ухмыльнулся я.
- Не много ли вы себе позволяете?! – возмутился Шундяев. – Вы из университета хотите вылететь?
- Лексика у вас какая-то непедагогическая, Владимир Георгиевич. Я собственно за увольнением и пришел. Я увольняюсь, - повторил на всякий случай, чтобы до Шундяева дошло.   
Шундяев несколько растерялся. Он сдвинул указательным пальцем очки, посадив их глубже на переносицу.
- Увольняетесь? – переспросил он скорее у себя, чем у меня. – Значит, увольняетесь. Вы хорошо обдумали?   
- Лучше некуда.    
- И что за причина, позвольте поинтересоваться? Уж не воевать ли вы собираетесь? Судя по вашему виду, боец из вас никудышный.   
Вопрос Шундяева застал меня врасплох. Я пожал плечами.
- Вам-то что за интерес? – я старался не потерять боевого настроя.
- Ну знаете, мил человек. Я вас на работу приглашал, я вас и увольнять буду. Заявление я вам не подпишу, даже не надейтесь. Найдете себе достойную замену, тогда поговорим.   
Шундяев показал мне свою согбенную спину и, стараясь держаться уверенно, поплелся вдоль стены в деканат.
- Владимир Георгиевич! – крикнул я ему вслед. – Вы не имеете права! По закону…
- Знаете что, молодой человек, - таким злым Шундяева я ни разу не видел. – Государство вам, между прочим, бесплатно образование дало. В аспирантуре вы так же бесплатно учитесь. Так что будьте добры, отработайте в вас вложенное. До конца семестра. А потом… катитесь на все четыре стороны. 
- Но…   
- Говно, - срифмовал Шундяев на прощанье и скрылся за углом.   
 
Разглядывая сквозь стекло серое небо, застегнутое наглухо ватными облаками, я дождался, когда студенты вытекут из аудитории. Сквозь отворенную дверь было видно, что Тамара Петровна, как обычно, в строгом костюме – пиджак, блузка и юбка до щиколоток – стоит у кафедры и что-то объясняет трем пятикурсницам. Я подошел к двери и заглянул в кабинет. Заметив меня, Тамара Петровна улыбнулась и махнула рукой. На лице появился вопрос, потом недоумение. 
- Девочки, извините, - услышал я. – Мне нужно поговорить с Михаилом Владимировичем.   
Девчонки переглянулись, одна из них захихикала и подмигнула мне. Единственная полноценная знакомая из всей троицы – Марина. Двух ее подруг знал только в лицо. Когда я заканчивал университет, они учились на втором курсе. Разница невелика, но на выпуске к начинающим интерес пропадает, а с Мариной полгода прозанимались в одной группе на факультативе по древнерусской литературе.
Тамара Петровна – из породы крепких женщин, из тех, что в жизни надеются только на себя, и потому не ахают по каждому пустяку. Мой вид она восприняла спокойно.
- Что случилось? – спросила без приветствий и надрыва.   
- Дай мне лист бумаги и ручку, - я тоже не стал здороваться.   
- Подрался, что ли?!   
- Удивительно! – воскликнул я. – Сегодня какой-то день объяснений. Почему я должен тебе что-то объяснять?! Я прошу тебя дать мне лист бумаги и ручку. Все, больше ничего не требуется.   
- Хорошо, - Тамара Петровна обиженно поджала губы. – Сейчас. 
Она покопалась в портфеле, достала из него папку и вытянула оттуда белый лист.   
- Я уже и не спрашиваю, что ты собираешься писать. Боюсь даже.   
- Я увольняюсь.    
- Ты что? - зашипела, по-гусиному вытянув шею, Тамара Петровна. – Сдурел, что ли? Мальчик мой, ты о чем думаешь? Или у тебя голова пустая? Какое увольнение?!
- Простое увольнение. Я не буду больше работать в университете. Я ухожу.   
- Пойдем к Шундяеву.   
- Шундяев уже в курсе.
- И что?
- Сказал, доработать семестр, но я не могу. Я ухожу сейчас.
- В политехнический переходишь?   
Университет и политехнический извечно враждовали, переманивая друг у друга преподавателей.   
- Я совсем ухожу. Вообще. 
- Ничего не понимаю. Куда? Ты же ничего не умеешь делать? И что за спешка такая? 
- Как говорит один мой знакомый, оказался в полном вакууме. Начинается мозговая клаустрофобия. Мыслям тесно в голове, а выскочить им некуда, и они, бедные, бьются там о височные доли…
- Пустая риторика, Миша, у твоего знакомого. Ты вообще думаешь о чем-нибудь? В данной ситуации?
- Думать-то я думаю, вот только сказать ничего не могу. Как собака.
- Хорошо, пусть так. Давай встретимся сегодня вечером у меня и все обговорим.   
- Я думаю, не стоит нам больше встречаться, Тамара… Петровна. Незачем.   
- Как? – растерялась на какое-то время Тамара Петровна. – Это все?   
- Да, - кивнул я. 
- Ну что ж, - она взяла себя в руки. – Диссертацию-то писать продолжишь? 
- Зачем? Кому она нужна?
- У тебя переходный период, наверное, Миша. Только запоздалый немного. Надумаешь вернуться – позвони. Телефон помнишь. Или… у тебя женщина появилась?
- Наоборот, пропала.   
- Что ж, ищи. До свидания, Миша.   
Вместо прощания я протянул Тамаре Петровне заявление.
- Передайте в деканат.
Тамара Петровна вздохнула, но лист взяла.
- Пожалеешь ведь еще, - сказала напоследок.   
Жалеть уже не о чем, - хотел возразить я, но не стал. Не успел. По телу прокатилась волна боли, и снова, как в автобусе, ее эпицентр находился где-то в паху. «Да что это такое?» - скривился я и, придерживаясь за стену, поплелся к туалету. Тупая боль билась уже в груди, потом подкатила к горлу, захватила голову. Я сжал виски и сполз на пол. Студенты равнодушно проходили мимо, видимо, не узнавая меня в таком обличье.
- Бомжи уже в универ заползают, - услышал я.   
«Надо добраться до туалета, - подумал я. Там хоть можно будет отлежаться спокойно. Лекции закончились. Народ не будет бегать туда-сюда». Я приподнялся и чем ближе подходил к цели, тем легче мне становилось. У дверей туалета боль практически исчезла. Растворилась, будто ее и не было. Только в паху оставалось легкое жжение. В кабинке я приспустил брюки и увидел, что воспаленная фасолина, появившаяся на месте члена, увеличилась в размерах. Теперь она приобрела форму голубиного яйца.

На выходе из университета меня перехватила Марина.
- Привет, - подлетела она. – Кто тебя так разукрасил? 
- Художники, - отмахнулся я.   
- Неплохой боди-арт, - усмехнулась Марина. – Хулиганы пытались зрения лишить?
- Где-то так. Ты Ефимову со второго курса случайно не знаешь? – поинтересовался я.   
- С чего вдруг тебе второкурсницы стали нравиться?!
- Знаешь студенческую поговорку? На первом курсе – никому, на втором – одному, на третьем – одному и еще кое-кому, на четвертом – всем, всем, всем, на пятом – кому бы дать. Вот потому мне пятикурсницы и не нравятся.   
- Хам и дурак! – скривилась Марина. – Что-то раньше я за тобой такого не замечала.   
- Плохо смотрела, наверное.   
- Наверное.
- Чем так болтать, лучше поехали ко мне.    
- Обещаешь большой и чистой любви?
- Типа того.   
- Женилка-то отросла?! – Марина ехидно улыбнулась. – Поищи  какую-нибудь дурочку-первокурсницу. Себе под стать.      
Она развернулась и побежала к подругам, которые, дожидаясь ее, все это время стояли в стороне. Махнув в мою сторону, Марина что-то сказала, и подруги злобно посмотрели на меня. Я почувствовал легкое угрызение совести. С Мариной мне нравилось общаться, еще тогда – на факультативных занятиях. Древнерусскую литературу она знала, пожалуй, лучше всех в группе, и в любой свой рассказ о простых и сложных житейских ситуациях обязательно вставляла примеры из нехрестоматийных историй. Я хотел было броситься вслед за ней, догнать, извиниться за свое хамское поведение, но в этот момент меня вновь накрыло волной боли, идущей из паха, и я понял, что поступил правильно.   
 
11.
Вечером позвонил Серега.
- Как себя чувствуешь? – спросил первым делом.   
- Нормально.   
- Как поиски? 
- Пока никак.   
- По объявлению не ездил? 
- С такой мордой?!   
- Давай я схожу.   
- Серега, мне кажется, мы эту тему закрыли. Свои проблемы я сам решу. Отдыхай.
Серега вздохнул в трубку.
- Чем будешь заниматься?
- Пока ничем. Недельку посижу дома, а там будем искать.
- Будем все-таки?
- Буду, - поправился я. – Не обольщайся. Я один все сделаю.   
- Ну, удачи тебе, - Серега повесил трубку.
Бесцельно послонявшись по квартире, я упал на диван и включил телевизор. Пощелкал пультом по каналам. Сериал, новости, развлекательная программа, что-то типа викторины. Усатый дядька-ведущий без конца хохмил и жрал стаканами привезенную игроками водку. Игроки жмурились от удовольствия вместе с ведущим и посылали в экран приветы родственникам. По «Культуре» шла ретроспектива фильмов какого-то немецкого режиссера. Фильм был так же скучен и нарочито затянут, как безыскусное немецкое же порно. Я вырубил телевизор и уставился в черный экран. На меня глядела перекошенная, явно не моя, физиономия. Я вглядывался в свое отражение и не мог понять, что произошло с лицом. Вроде все оставалось как прежде: те же нос, подбородок, волосы, уши, глаза. Но что-то настораживало, что-то чужое появилось во мне за нынешний день. Взгляд, - понял я. Изменился взгляд. Глаза смотрели сквозь несвойственный мне прищур жестко и пронзительно. «Где-то я уже видел подобное», - подумалось мне. Только где? Не таким ли был взгляд у старухи? Или мне показалось тогда с перепугу? Тряхнув головой, прогоняя с себя это наваждение, я встал с дивана и нерешительно пошел в ванную. Единственная комната, где у меня есть нормальное зеркало, почти в рост.
В зеркале я не увидел ничего пугающего. Ну, если не считать синевы под глазами. Может, именно она и придавала взгляду эту немного испугавшую меня жестокость? Очень может быть. На том и успокоился. Пройдут синяки, пройдет и злобное выражение. Через неделю можно будет спокойно заняться поиском работы и Оксаны. Поборовшись с искушением заглянуть себе в штаны, я все-таки приспустил их и увидел, что прыщ в паху прорвался и сквозь воспаленно-красное обрамление пробивается тонкая веточка с утолщением на конце. И тут до меня дошло, что увиденная мной в собственных глазах жестокость никуда теперь не денется. Она останется до тех пор, пока на подготовленной для этого площадке не вырастет новый цветок, мой новый член. И все это время мне придется отказываться от старой жизни и старых привычек, перестраивая себя на новый лад – настоящего мужчины… Я подмигнул отражению, но оно тем же не ответило: взгляд был строг и, как мне показалось, презрителен. Я смутился и вышел из ванной.   

Как только основательно стемнело, я натянул на глаза легкую спортивную шапочку и выскочил на улицу. Надо было затовариться на несколько дней продуктами и сигаретами. Пусть не неделю, но ближайшие два-три дня предстояло прожить в полной изоляции от внешнего мира, чтобы привести в порядок мысли и хотя бы схематически набросать план дальнейших действий. Взял только самое необходимое и простое в приготовлении: несколько коробок лапши «Доширак», пять пакетов супов «5 минут и готово», по полкило колбасы и сыра, буханку черного хлеба, пачку сливочного масла, два десятка яиц. В раздумье постоял в овощном отделе. Пожалуй, обойдусь картошкой. На подходе к кассе прихватил еще килограмм сахара и большую банку растворимого кофе. Много спать в эти дни я не собирался.
Продавщица – совсем еще девочка – улыбнулась мне, выкладывая на прилавок из тележки продукты. Мы с ней шапочно были знакомы, хотя я даже точно имени ее не помнил. Что-то такое вычурное. То ли Ангелина, то ли Анжелика. 
- Добрый вечер! – кивнула она на мое «здрасьте». – Гостей ждете?!
Я молча протянул ей деньги. Девочка сразу насупилась и уткнулась глазами в кассовый аппарат.
- Вот сдача! – протянула она мне несколько монет.    
- Угу, - буркнул я и, побросав продукты в пакет, пошел.   
Я, наверное, должен был сказать ей что-нибудь, хотя бы что-то безликое, типа «Привет! Как дела?», но говорить уже не хотелось вовсе. Ни с кем и ни о чем.
Дома я автоматически набрал номер телефона Оксаны. Трубку подняла Светлана Васильевна.
- Да? - коротко сказала она.
- Добрый вечер!.. Оксану можно к телефону? – после небольшой паузы выдавил я.
- Она у бабушки, в деревне, - ответила трубка. – Ей передать что-нибудь?   
- А давно она у бабушки? 
- Сегодня утром уехала. А что? Вы кто, простите?
- Да так, знакомый.   
- Так ей передать что-нибудь или нет?
- Не надо. Я перезвоню. Она когда возвращается?   
- В понедельник, скорей всего.   
- Я в понедельник и перезвоню. Спасибо.   
- А кто звонил-то? – услышал я в ответ и положил трубку.   
Телефон тут же затрезвонил. Я в раздумье посмотрел на него. Второй звонок, третий, четвертый. После пятого он должен бы успокоиться. Обычно люди, хоть отчасти знакомые с этикетом, кладут трубку, понимая, что либо никого нет дома, либо с ними не хотят разговаривать. Но на этот раз случай был особый. Телефон не умолкал, разрываясь, словно не кормленный птенец. Бросить ему в пасть еды или пусть умрет голодным? Я осторожно, оглянувшись по сторонам, как будто меня могли увидеть, выдернул шнур из розетки.  Все. Теперь завалиться на диван и собраться с мыслями. Расставить некоторые знаки препинания. Не точки – однозначно, но хотя бы вопросительные знаки. Правильно сформулированный вопрос решает половину дела. Но вместо вопросов перед мутными от безумного дня глазами маячили всего две фразы. Обе настолько осязаемые, что их можно было потрогать руками. Одна старая, как мир: утро вечера мудренее. Другая – чуть помоложе, но так же наивна, как сама Ева: к утру все будет так, как было. Фразы раскачивались от легкого ветерка, залетавшего в форточку, и оттого они сплетались между собой, образуя странные конструкции. Я начал читать и поражался их потаенному смыслу: утро как было, так и будет; вечер к утру как был; мудренее было все; утро как было вечера мудренее, так и будет. “Да, это так”, - подумал я, проваливаясь в сон. Утром все будет.   
И тут зазвенел звонок. Звонили в дверь. Даже сквозь легкую дремоту я не сразу понял, что происходит. Звонок был как бы продолжением сна. Неожиданно зазвенело слово «будет». Назойливо так «бу-у-дет!» один раз, потом громче «бу-у-у-дет!» и совсем уже непристойно громко «БУ-У-У-ДЕТ!!!». Я сполз с дивана и немного подсевшим ото сна голосом спросил: «Кто там?»
- Это я, - донеслось из-за двери.
- Кто – я? – переспросил. Голос был незнакомый.   
- Это я. Лика.
- Какая еще Лика?
- Из магазина. Анжелика, - неуверенно произнесли из-за двери. Голос робел прямо на глазах. Хотя где уж на глазах, скорее – прямо на слуху.
Я приоткрыл дверь. Действительно, передо мной стояла девочка-продавщица. Встреть ее в городе, не узнал бы без белого халата.
- Привет! – она смущенно улыбнулась.   
- Виделись, - хмуро бросил я.
- Да, точно, - Лика смутилась еще больше. – Я просто подумала, - она прикусила нижнюю губу. – Подумала…
- Что? – я смотрел на нее в упор, не понимая, что ее вообще сюда привело.    
- Вы хлеб в магазине забыли, - опустив глаза, сказала Лика. – Вот, я принесла, - она протянула мне половинку черного.
- Спасибо, но ты, по-моему, что-то перепутала. Я брал целую буханку, и она у меня на кухне.   
- Да? – покраснела Лика. – Наверное, перепутала, - легко согласилась она. – Сегодня день такой суматошный. Ну, я пойду тогда. Извините, что побеспокоила.      
- Кофе хочешь?! – предложил я вдогонку. Лика уже спускалась по лестнице.
- Хочу, - остановившись, кивнула она.
 
Проглатывая маленькими глотками горячий кофе, Лика осторожно поглядывала на висевший прямо перед ней постер. На мой взгляд, совершенно целомудренный, иначе бы его не напечатали в древние времена в культовом журнале «Студенческий меридиан». Полуголая Сиси Кейч, выставила на всеобщее обозрение свои сиси, для чего-то  прикрытые двумя узкими полосками прозрачной ткани.
- Нравится? – кивнул я на кумиршу 80-х.   
- А кто это? – ушла от ответа Лика.   
- Была такая суперпопулярная певица лет десять-пятнадцать назад.   
- Я тогда еще в ясли, наверно, ходила, - улыбнулась Лика.   
- Да, - зевнул я. – Время быстро проходит.   
- Особенно сейчас оно полетело, - грустно посмотрела на меня Лика.   
- Слушай, сколько тебе лет! – неожиданно взорвался я. – Чего уж у  тебя-то время летит. С чего бы, дитя мое?   
- Я думаю, это от возраста не зависит, - спокойно возразила Лика.   
- А от чего это зависит?! На твой взгляд?
- От самого человека. Как он живет. И чем живет.   
- Ну-ну, философ. Поясни. Сегодня меня что-то все жизни учат.
- Я не собираюсь. 
- А зачем ты пришла тогда? Не за этим разве? – закричал я.   
- Нет. Я принесла хлеб. Я думала, это вы его забыли. 
- С каких это пор у нас так стали заботиться о покупателях?
- Я пойду, - поднялась Лика. – Я, наверное, не вовремя.   
- Совершенно не вовремя, - поддакнул я. – Как говорится, пора и честь знать. 
Лика вышла в коридор, бросила взгляд в зеркало, и, поймав в нем мое отражение, произнесла:
- Время может лететь незаметно от дела и от безделья. От безделья оно уходит впустую, тогда за спиной – ночь. А дело всегда заполняет за тобой пустоту, и тебе легче идти, ты знаешь, что ты идешь по светлой дороге и у тебя под ногами есть земля.   

12.
Выходные, как и раньше, пролетели незаметно. Видимо, я дожил до той стадии, когда время уже не измеряется часами, минутами и уж тем более секундами. Временные отрезки увеличились до полусуток. Утро – вечер, ночь – день. Я успевал запомнить, и то – лишь отчасти – моменты пробуждения и укладывания в постель. При этом я целыми днями тупо пялился в телевизор, поднимаясь с дивана только для того, чтобы плеснуть кипятку в тарелку с быстрорастворимым супом, сделать кофе и сходить отлить. Жиденькая струйка мочи едва пробивалась сквозь плотно сомкнутые чашелистики. Росток за эти дни совершенно не изменился. Между ног торчала тонкая веточка, не длиннее пяти сантиметров, с набухшей почкой на конце. Первые два утра я еще рассматривал ее, потом стало неинтересно.
Что еще было примечательного в субботу-воскресенье? Пару раз звонил Серега. Настойчиво предлагал свою помощь. Я так же настойчиво отказывался. К вечеру субботы пошел дождь. Громко стучал по стеклам. Раздражал. Я плотнее задернул шторы. Досмотрел американский боевик, где один полицейский сражался с целой бандой злобных латинос-наркоторговцев. Лег спать около часа ночи. В воскресенье проснулся в одиннадцать, поглядел на себя в зеркало: синяки не исчезали. Пожарил яичницу, выпил кофе, покурил, посмотрел в окно. Лужи. Редкие прохожие в плащах и куртках. Дождя не было. Включил телевизор. «Ералаш», «В мире животных», пара идиотских диснеевских мультфильмов. Поел, отлил, снова упал на диван. Немного поспал, проснулся в восемь вечера. Посмотрел новости на всех каналах поочередно. На десерт – опять какой-то американский боевик, где опять же один полицейский сражался с целой бандой, на это раз interracial. Уснул на середине, так и не узнав: победили ли наши?

В понедельник вечером позвонила Тамара Петровна.
- Сегодня рассматривали твой вопрос, - заявила она первым делом.
- Я вызываю вопросы? – хмуро спросил я.
- Ты вызываешь один большой вопрос, - твердо сказала Тамара Петровна. – Если не сказать: огромный вопрос. У меня, во всяком случае.   
- Ближе к делу можно?!   
- Груб ты стал не по годам, - немного обиделась Тамара Петровна. – В общем, у тебя есть еще шанс вернуться в университет. Мы тебя отстояли. Хотя Шундяев и был против.   
- Кто это «мы», интересно?   
- Я, Ольга Васильевна и практически вся кафедра.   
- Всем спасибо, - усмехнулся я. – Все свободны.    
- Слушай, мне кажется нам с тобой надо встретиться и поговорить с глазу на глаз.   
- А мы что делаем?!
- Я же сказала: с глазу на глаз, а не рот к уху. Я к тебе сейчас приеду. Жди.   
Я не успел ответить, как Тамара Петровна положила трубку.

Тамара Петровна явилась настолько стремительно, что я даже заподозрил: не вела ли она переговоры, стоя у меня под дверью. Тем более, что ее плащ, бесцеремонно протянутый мне, был сухим, хотя на улице поливало с утра.
- Вижу, что не ждал, - скривилась Тамара Петровна, поправляя прическу перед зеркалом. – Я потому на такси и примчалась. Чтобы успеть, пока ты забаррикадируешься.
- И не собирался, - я, как можно равнодушней, пожал плечами, но краской залился: мысль такая, в самом деле, была.   
- Где говорить будем? - по-хозяйски огляделась Тамара Петровна. – Уютная комнатка, - бросила она, заглянув в мою спальню, которая, впрочем, выполняла все функции сразу, так как была одна. – На кухне гостей встречаешь?
Тамара Петровна была у меня впервые. Обычно все дела мы решали у нее. Три комнаты плюс просторная кладовка, переделанная под кабинет бросившим мужем, - позволяли заниматься литературоведческим процессом с полным комфортом.
- До ваших апартаментов мне, конечно, далеко, - разозлился я. – Но на кухне сидеть не будем. Проходите в комнату.    
- Мы опять на вы перешли? – ехидно улыбнулась Тамара Петровна. – Ладно, дело твое. Как говаривала моя бабушка: хоть горшком назови, только в печь не ставь. Жаль, конечно…   
Тамара Петровна пристально посмотрела мне в глаза.
- Чего жаль? – не выдержал я ее взгляда.   
- Что ты вот стремительно решил начать новую жизнь. Ты же этого хочешь? Новой жизни?   
- Если даже так, то что?   
- Какие же мы все глупые в молодости, - усмехнулась она. – Не понимаем, что никакой новой жизни не бывает. 
Тамара Петровна прошла в комнату, села на диван, отложив лежавшую на нем газету.
- Иди ко мне, - почти приказным тоном сказала она. – Садись рядом.   
Я послушно присел рядом. 
- Вот что, Миша, я тебе скажу, - Тамара Петровна положила руку мне на колено. – Нет никакой новой жизни. Даже если ты думаешь, что начинаешь жить по-новому, жизнь остается прежней. Ты можешь поменять обстановку, окружение, завести кучу новых баб, но при этом ты сам останешься тем же, кем был. Самое сложное – изменить себя. Это практически невозможно. То, что в тебе есть, оно не уходит. Ты можешь быть грубым, злым, пошлым, каким сейчас стараешься казаться, ты можешь даже привыкнуть к этому образу, но существо внутри тебя всегда будет бороться с ним. Кто победит – еще неизвестно, но это опасная игра. Так что, подумай вначале, прежде чем начнешь ломать себя.   
- Узнаю лектора, - я скинул ее ладонь с колена, встал и прошелся по комнате. – Только лекторий о здоровом образе жизни мне устраивать не надо.   
- А что надо?! – Тамара Петровна взяла газету и стала нервно обмахиваться ею. – Мне кажется, тебя выпороть сейчас не помешало бы. Чтобы ты в себя вернулся.   
- Ну на – пори! – я стянул брюки и выставил голую задницу. – Пори! – хлопнул себя по ягодице. – Или мы мастера только говорить?! Где дело, Тамара Петровна?! Ремень дать или у вас хлыст заготовлен? Может, газетку сложить?! Ну, что молчим-то?! 
- Дурак! – подскочила Тамара Петровна, замахнулась было газетой, но остановилась с поднятой рукой. – Дурак! Какой же ты дурак! – повторила спокойно и похлопала газетой себя по ладони.
Она не торопясь пошла в коридор, сняла плащ и, не оглядываясь, захлопнула за собой дверь. 
- В следующий раз плеточку не забудьте! – крикнул я ей вслед.    

Утро вторника, мне казалось, я запомню навсегда. Я проснулся от жуткой боли в паху. Определить это состояние было сложно. Там свербело, зудело, ломало и простреливало одновременно. Я сразу все понял. Вчерашний визит Тамары Петровны пошел мне на пользу. Скоро боль пройдет, и, возможно, все вновь окажется на своих местах. Я теперь знал, что как только я начинал проявлять характер, член прибавлял в росте и весе. Моя строптивость, напористость, собственная позиция, да просто – характер, служили для него удобрением, эдаким стимулятором роста. Я не ошибся. Когда боль утихла, я бросился в ванную, прихватив с собой линейку. Уже было, что измерить. Почти, без пары миллиметров, шесть сантиметров. Значит, я не ошибся, выбрав дорогу. Настроение впервые за последние дни улучшилось. Мне показалось, что даже синяки потеряли свою яркость и стали бледнеть. Если немного подмазать тональным кремом, то можно и из дома выйти. Пора бы уже съездить по объявлению, проверить имеет оно какое-то отношение к Оксане с ее цветами. Зацепка, конечно, не серьезная, но хоть какой-то ход в патовой ситуации. Впрочем, меня словно озарило: теперь-то, когда ясно, как вернуть себе утраченное, поиск Оксаны терял свой смысл. Секрет был почти раскрыт, но оставалось только понять, для чего она это сделала. Ради этого стоило ее найти.
Я выпил кофе, раздумывая еще – искать или не искать, и решил, что точки расставить не помешало бы. На всякий случай позвонил Оксане домой. Телефон молчал. Набрал номер секретаря кафедры.
- Оля, это Петров. Привет!
- Привет-привет! Что, возвращаешься?! – защебетала секретарша.
- Нет, новую жизнь начинаю.
- Ну-ну. Чего звонишь тогда? Соскучился?   
- Надо бы мне человечка одного найти. Не поможешь?
- Если это не международный поиск, помогу.
- Мне бы Оксану Ефимову разыскать. Она не в университете ли сейчас?
- Опоздал, - засмеялась Ольга.
- В смысле? – насторожился я. – Почему опоздал?   
- Она буквально вчера принесла заявление. Уходит в академический отпуск. 
- В академ? А причина какая?   
- Какой ты любопытный! Тебе-то что за дело?!
- Задело, задело. Моя все-таки студентка. Пусть и бывшая. Может, переживаю.
- Ладно, переживальщик. Любовь-морковь, что ли?
- Все-то ты, Оленька, знаешь, - как можно вежливей ответил я. – Ничего от тебя не скроешь.    
- Так, читаю. Слушай. «Прошу предоставить мне академический отпуск с такого-то по такое-то по семейным обстоятельствам. О. Ефимова». Дата, подпись. Все. Прояснилось что-нибудь?   
- Ничего, но все равно – спасибо.
- Не за что. Звони, если что, - не без кокетства добавила Ольга. 
- Обязательно, - сказал я и положил трубку.
Другого я и не ожидал. Оставалось найти газету и позвонить этому цветоводу, любителю элитных растений. Надо же, мне и в голову никогда не приходило, что существуют элитные цветы. Элитные собаки, кошки, а цветы… Где же газета? Вчера она валялась на диване, но перед сном я его разбирал: газеты там не было точно. Скорей всего, я бросил ее куда-нибудь на стол. Но ни на столе, ни под ним ничего не было. Газета пропала. Я в раздумье сел на пол. Тамара Петровна! Как я раньше не вспомнил. Она же размахивала тут передо мной этой газетой. Унесла.

- Где газета? – безо всяких предисловий сказал я, дозвонившись до Тамары Петровны.
- Какая газета? Ты уже совсем свихнулся?    
- «Из рук в руки», которую ты вчера подхватила.   
- Выбросила по дороге. Что, работу себе подыскал? – съехидничала Тамара Петровна. 
- Не ваше дело! – я бросил трубку.
На улице поливал дождь. Как зарядил со вчерашнего вечера, так и не прекращался. Хорошо, если она бросила газету в урну с крышкой, в обычной от бумаги сейчас осталась бы одна каша. Я бежал от урны к урне по маршруту, которым могла бы идти Тамара Петровна, и копался в каждом мусорном баке. Слава Богу, прохожих в такую погоду было немного, и недоуменных взглядов я на себе практически не ловил. Да, собственно, кто бы еще обратил на это  внимание?! Привыкли уже.
Повезло мне на пятой урне. Газета лежала сверху, почти ничем не заваленная. Правда, две последние цифры телефона успело размыть дождем, поэтому мне пришлось помучиться, прежде чем я нащупал необходимую комбинацию.

13.
- Здрасьте, я по объявлению, - в сотый раз повторил я задолбленную фразу.
- По какому объявлению? – удивился на том конце трубки мужской голос.
- Это вы продаете семена элитных цветов? – безо всякой надежды спросил я. 
- Мы, - ответила труба. – Но никаких объявлений я не давал.
- Как не давали? – разозлился я. – Телефон ваш?
- Наш.
- Газета «Из рук в руки» за 15 сентября. Рубрика «Продаю», страница 34-я. Читаю: «Семена элитных цветов».   
- Какая страница? – переспросили на том конце.   
- 34-я, - повторил я.   
- Аня, тебя! – крикнул мужчина. – Сейчас подождите минутку.
- Цветы, значит, разводите? – появился в трубке женский голос.
- Скорее, собираю.
- В букеты вяжете или как? – усмехнулась женщина.
- Икебаны составляю. Мы по существу будем говорить?! – разозлился я.   
- По существу?! – засмеялись на том конце. – Ну, если по существу… Подъезжайте тогда в субботу часам к пяти, - голос продиктовал адрес. – У меня для вашего существа кое-что найдется.

До субботы я еле дожил. Все казалось, что время остановилось, а иногда даже поворачивало и шло вспять. За три дня я пересмотрел все идущие по телевизору сериалы, освежил в памяти штук семь валявшихся без толку видеокассет. От безделья начал было даже перечитывать диссертацию, но бросил на середине. Уже днем в пятницу меня стала бить нервная дрожь: я стоял на пороге открытия.
О том, что именно в этот день должно произойти что-то необычное, и что я на верном пути, говорили и мои ежедневные теперь замеры. Член увеличивался с каждым днем, приобретая приятную округлость и длину. Новая кожа была бледна и шелкова на ощупь. Я даже попробовал подрочить однажды, но головка не открывалась, плотно задрапированная крайней плотью, и я понял, что не время еще. Цветок не созрел.
 
Цветоводы-любители, судя по адресу, жили в частном секторе на окраине города. Район малознакомый, но на месте оказалось, что улочки здесь короткие и прямые. Нужную мне я разыскал достаточно быстро. Дом был обнесен высоким двухметровым забором, из-за которого торчали вишневые кусты. Железные ворота были плотно закрыты. Справа от ворот небольшая калитка, рядом с которой я увидел звонок, прикрытый пластиковым языком. Я нажал на кнопку, во дворе залаяла собака.
- На место, Мухтар! – раздался тот же мужской голос, который начинал говорить со мной по телефону. – Кто там?   
- Я по объявлению! - приподнявшись зачем-то на цыпочки, крикнул я вверх.
Калитка открылась. Передо мной стоял и улыбался молодой мужчина в дорогом спортивном костюме. «Вряд ли такой занимается разведением цветов», - подумал я. Короткая стрижка, трехдневная щетина, требующая постоянного ухода, а главное руки – с чистыми, возможно даже полированными ногтями, - все это говорило, что в земле парню копаться не приходилось.
- За цветами? – улыбнулся мужчина. – Проходи. Меня Санек зовут.
- Михаил, - протянул я ему руку.   
Рукопожатие еще раз убедило меня, что Саня от земледелия далек. Его рука была жесткой, но без мозолей на подушечках ладоней, что появляются обычно от постоянной работы с лопатой.
- Пойдем в дом, посмотришь цветы, - пригласил Санек.   
Я обратил внимание, что вокруг дома практически весь участок был заасфальтирован. Широкая полоса асфальта – въезд в гараж, чуть дальше – небольшая баскетбольная площадка, и только за ней запущенный сад, сплошь заросший многочисленной порослью одичавших вишен и слив. Никаких цветников и огородов. 
- У нас комнатные цветы, - словно прочитав мои мысли, объяснил Санек. – Жена разводит. А у меня так, свой бизнес небольшой. То-сё. Сам-то – цветовод или так, любитель?
- Любитель.      
- Понятно. 
Невысокое крыльцо, верандочка, просторная прихожая и огромная кухня. Здесь все шло словно по нарастающей. «Оранжереи, наверное, дальше, в другой половине дома», - подумал я.    
- Моя хозяйка, - кивнул Санек на появившуюся из комнаты худенькую женщину.   
- Анна, - строго представилась она, поправляя косую челку, спадавшую на глаза. - Ты цветовод, что ли?
- Угу.
- Что разводишь?   
- Фиалки. 
Женщина тут же исчезла в комнате. Через минуту она появилась, держа два небольших горшка с чахлыми цветами.   
- Вот, все, что осталось, - протянула она мне один из горшков.   
- И это все? – удивился я. – Это элита?!   
- Подвяли немного, - равнодушно пожала она плечами. – Не подойдут?   
- Я ищу элитные сорта. И…
- И что?   
- Вы случайно Оксану Ефимову не знаете? – само собой вырвалось у меня.
Анна бросила взгляд на Санька.       
- А теперь по существу, - строго сказала она. – Кто тебя прислал?
- В смысле? – удивился я. – Я по объявлению.   
- Я поняла, что по объявлению, - Аня поджала губы. – Объявление тебе кто дал?
- Серега, - пожал я плечами.   
Аня посмотрела на Санька.
- Какой Серега? – спросил Санек.
- Лямин.
Анна, глядя на Санька, вопросительно приподняла бровь, тот пожал плечами. 
- Ты вообще кто такой, цветовод? – прошлась вокруг меня Анна.
- Я же сказал: я по объявлению.
- Ну, тогда бери цветы, и разговор окончен.
- Значит, вы не торгуете цветами?   
- Торгуем, - отрезала Анна. – Завоза пока не было. Приходи позже. До свидания.
- Я тебя провожу, - сказал Санек, подталкивая меня к выходу.   
Во дворе опять залаяла собака. Даже если она была со спичечный коробок, в обнесенном забором дворе ее лай приобретал угрожающий характер. Казалось, что на цепи сидит, по меньшей мере, волкодав.
- Не бойся! – повернулся Санек. – Мухтар – добрая собачка. Московская сторожевая.   
- Я и не боюсь, - сказал я ему в спину.   
Санек остановился.
- А чего ты боишься? – улыбнулся он.
«Красивая улыбка, - подумал я. – Прямо-таки голливудская».
- Сейчас уже ничего.
- Сейчас? А раньше?   
- А раньше… - начал я, но тут раздался звонок у ворот.
- Стой здесь, - остановил меня Санек. – Я посмотрю, кто там. 
Я прислонился к стволу вишни, дожидаясь конца разговора. С кем беседовал Санек, понять было невозможно. С очередным визитером он говорил так тихо, что до меня не долетало ни слова, как я ни напрягал слух. Я подошел чуть ближе к воротам.
- Значит, ему можно доверять? – спросил Санек.    
Ответа я не услышал.
- Ну, удачи тебе. Позвони, когда все определится, ладно?
- Хорошо, пока, - донеслось до меня.
Женский голос показался мне очень знакомым. Я, не таясь, подошел прямо к калитке. Но Санек уже входил во двор.   
- Подслушивал? – безо всякой злости спросил он.
- Кто это был? Оксана? Мне показалось, что это ее голос.
- Какая Оксана? – наигранно удивился Санек. – Хотя, может быть, и Оксана. Точно не знаю.
Я выскочил со двора. Улица и вправо, и влево была пуста.
- Заходи, если не найдешь! – крикнул Санек. – Тебе дали рекомендацию!   
- Какую рекомендацию? – повернулся я.
- Пойдем в дом, - махнул Санек. – Аня тебе все объяснит. 

Анна разливала чай. Огромный круглый чайник украшали диковинные красные цветы, похожие на мутировавшие гвоздики.
- За цветами? – хитро улыбнулась Анна. – Я знала, что ты вернешься.    
- Это была Оксана? – спросил я.   
- Ну куда ты все торопишься?! – Анна не спеша достала из навесного шкафчика вазу с конфетами и печеньем. – Сейчас попьем чаю, а потом поговорим. По существу.
Чаепитие прошло в полной тишине. Лишь изредка раздавались звонкие удары ложек о чашки. Наконец Анна поставила чашку на блюдце и отодвинула его к середине стола.
- Мы на самом деле занимаемся цветами, - произнесла она. – Только цветами другого рода. Мы выпалываем сорняки. Понимаешь?   
- Нет, не понимаю.    
- Объясняю доступней, - улыбнулась Анна. – Есть люди-цветы, а есть люди-сорняки. Мы относим себя к первой категории, и потому занимаемся прополкой. Теперь понимаешь?   
- Теперь понимаю, но не совсем. Два вопроса можно? 
Анна кивнула.
- Первое: кто сорняки? Второе: что такое прополка?
- Сорняки – это все не наши. Это захватчики, понимаешь? Прополкой мы их ставим на место. 
- А подробней можно? 
- Подробней пока нельзя, - Анна подмигнула Саньку.   
- У нас очередная прополка, - осторожно произнес он, - в воскресенье у «Южного» рынка. Надумаешь, подходи к шести.
- А если не надумаю?   
- А кто из нас хотел стать настоящим мужчиной?! – сказали они в один голос и засмеялись.
 
14.
«Южный» из четырех городских микрорынков был самый маленький. Рядов семь, не больше. Находился он на окраине центра, если так можно сказать. Место для торговли очень удобное. Заканчивался многоэтажный город, и начинался город по-деревенски избяной. Бабки из частного сектора, еще наделенного огородиками, летом тащили сюда излишки овощной и фруктовой продукции: в основном, зелень – петрушку и укроп – да яблоки-падалицу, а по осени выставляли все дары щедрого чернозема: от картошки с морковкой до капусты и помидоров. Правда, в последнее время бабок-огородниц стали вытеснять, с одной стороны, шумные золотозубые азербайджанцы, привозившие фурами из регионов поюжнее ту же овощную снедь, но дешевле, а с другой стороны – крикливые русские бабы, зарабатывавшие себе на жизнь китайским и турецким тряпьем. Бабок они выдавили уже за пределы крытых рядов, и старухам ничего не оставалось, как приспособить под торговлю территорию рядом, устанавливая в качестве прилавков деревянные и картонные ящики, которые они, отторговав, уносили с собой.
На «прополку», отчасти представляя, что это может быть, я пришел в половине шестого. У единственных ворот рынка стояла фура. Двое подвыпивших мужичков подавали третьему в кузов ящики с помидорами. Тот волочил их вглубь, периодически останавливаясь и вытирая рукавом засаленной куртчонки пот со лба. Рядом, наблюдая за процессом, стоял, затягиваясь сигаретой, молодой черноволосый парень.
Рынок пустел на глазах. Мимо проходили торговки, таща на себе раздувшиеся от вещей ядовито-желтые клеенчатые китайские сумки. Две плотно сбитые бабенки, своей квадратностью похожие на баулы, закинутые на плечи, поравнявшись со мной, чему-то засмеялись. Я автоматически глянул себе под ноги. Все было вроде бы в порядке. Ширинка застегнута. Хотелось понять, что их так рассмешило, но мимо моего лица уже проплывали сумки, из-за которых выглядывали коротко стриженные и крашенные в одинаковый желтый цвет затылки.
Большая стрелка на часах подвинулась к цифре 7. Я потоптался у входа, вчитываясь в объявления, наклеенные прямо на стенку крайнего павильона, отчего он выглядел, как огромный горбатый зверь, собравшийся линять. Объявления большей частью оказались о пропажах. Кто-то с телефоном 76-23-44 искал собаку: коричневую таксу, суку, по кличке Джесси, потерявшуюся в районе стадиона «Динамо». Владелец номера 72-26-45 разыскивал портмоне и сотовый телефон, оставленные в машине, подвозившей его 11 сентября от магазина «Спартак» до остановки «Улица Бебеля». Еще одна пропавшая собака, на этот раз кобель. «Утерянный студенческий билет № … на имя Васюкова Ильи Николаевича считать недействительным». Находок не было. Складывалось ощущение, что в этом районе люди только и делают, что теряют вещи, документы и домашних животных.
Без двадцати шесть. В запасе 20 минут. От нечего делать я прошелся вдоль рядов. В металлических будках оставались только продавцы всесезонных бананов и гвоздик. Да с самого крайнего прилавка собирала вещи нелепо одетая тетка в оранжевом плаще, обтягивающем ее немалые формы. Макушку украшал такой же вызывающе броский берет.
- Что ищешь, дорогой? – окликнули меня в одном месте. – Смотри, какой банан спелый.    
Я не спеша повернулся на голос. Продавец бережно за хвостик приподнял увесистую связку ярко-желтых бананов, кое-где подернутых легким черным крапом.
- Хороший банан! – покачал он в руках плоды. – Спелый. Бери. Пять рублей скину. Уходить уже пора.
Пока я раздумывал: брать или не брать, мимо прошла та самая тетка с крайнего ряда. Она словно специально задела меня своим баулом и прошипела громко, явно адресуя свои слова кавказцу:
- У черных не бери. Сам почернеешь.   
Азербайджанец положил бананы на прилавок, сложил пальцы правой руки щепотью и укоризненно поджал губы.
- Э, что говоришь?! Зачем так говоришь?! Такой хороший женщин, а говоришь такой плохой слова.
Тетка остановилась и, выпалив:
- Чо слышал, черножопый! – быстро зашагала к выходу. 
Лицо и, главное, голос женщины показались мне знакомыми. Где-то мы уже встречались. 
- Анна?! – удивленно окликнул я ее. 
Тетка сделала легкий жест рукой, то ли отмахнулась от меня, то ли поманила за собой. Я засеменил за ней следом.
- Э, дорогой, подержи ее! – крикнул мне вслед торговец и, бросив кому-то фразу на родном наречье, выскочил из-за прилавка.
Анна ускорила шаг. Но перед самым выходом внезапно остановилась, скинула с плеч баул и потянулась, расправляя спину.      
- Быстро к воротам, - шепнула она мне. – Санек должен подойти. Этот – мой. 
Я в растерянности остановился, но Анна процедила сквозь сжатые губы:
- Быстро, сказала!    
Я отошел к воротам и оттуда стал наблюдать за развязкой. Анна стояла горой, подбоченясь и голося на весь опустевший рынок.
- Нет, вы посмотрите, люди добрые! Женщине проходу не дают. Одни черномазые рынок заполонили.   
- Чего орешь?! – безо всякого испуга произнес азербайджанец. – Кто тебя трогал?! Ты на себя в зеркало посмотри! Кому ты такой нужен?!
- Не тебе судить, рожа африканская! – заголосила Анна и неожиданно перешла на шепот.   
- Что там такое, Муса? – крикнул парень, стоявший у фуры.
Азербайджанец почесал затылок и прокричал в ответ что-то непонятное.
- Ладно, - сказал он Анне. – Пойдем.   
Анна легко подхватила свой баул, закинула его за плечи и, оживленно жестикулируя свободной рукой, стала что-то объяснять Мусе. Когда оба скрылись из виду за стеной крайнего павильона, я дернулся было, чтобы побежать туда. 
- Стой пока, еще не время, - раздался голос сзади. – Подождем, когда  эти на фуре уедут.   
Санек в отличие от Анны был одет не просто вызывающе, а, даже на мой непритязательный вкус, вызывающе убого. Старая видавшая виды засаленная куртка, спортивные штаны, отстающие от колен не просто пузырями, а трехлитровыми банками, растоптанные солдатские башмаки. Ощущение, что Санек только что выбрался из помойки, было настолько ярким, что я даже поморщился.  Добавляли портрет бомжа очки в пластмассовой оправе, стянутые посредине черной изолентой. От прежнего Санька, лощеного молодого человека, одетого в дорогой спортивный костюм, которого я видел еще неделю назад, ничего не осталось. 
- К чему этот маскарад? – озадаченно спросил я.
- А ты на прополку в пиджаке и галстуке выходишь? – вопросом на вопрос ответил он. – Грязновато здесь будет. Так что напрасно ты вырядился. Да еще белую рубашечку поднадел, - улыбнулся он.    
- Слушай, Сань, там Аня с этим…, - я кивнул головой в сторону, где скрылись Анна с Мусой. 
- Перекурим пока, - спокойно сказал Санек, доставая из кармана куртки пачку «Marlboro Light». – Анька сама справится.   
- Муса! – раздался голос с фуры. – Муса! – повторили еще раз. 
Потом донеслось: «Билядь!», и машина заревела, обдав нас выхлопами.
- Все, пошли! – Санек засуетился, бросил недокуренную сигарету на асфальт и раздавил ее.   
Анну мы заметили по ее оранжевому плащу. Она стояла к нам спиной в узком проходе между двумя павильонами, и потому я не сразу понял, где Муса. 
- Вот ты где, ****ь такая! – заорал Санек, когда мы подошли ближе.
Анна испуганно метнулась из укрытия, давая дорогу к стоящему с блаженной улыбкой Мусе.   
- С чурками по углам жмешься?! – Санек замахнулся на Анну, но не ударил. – Убью суку!
Адресуя это Анне, он странно осел, так, что мне показалось, что ему стало плохо, но тут же в полуприседе ловко перебежал расстояние, отделявшее его от Мусы, подскочил и, взлетев в воздух, ногой ударил Мусу в грудь. Но тот удержался, успев схватиться за поручни, приваренные вдоль стен павильона. 
- Ты что?! Я не… – сквозь перехваченное дыхание только и выдавил Муса, и тут же второй удар сбил его с ног.
Муса распластался в луже, приподнялся на локтях и прохрипел: 
- У меня деньги есть. Возьми, слышишь?! Не убивай только. Я ей, - он кивнул в сторону Анны, - ничего плохого не сделал.   
Санек кивнул. Не спеша достал из кармана пачку сигарет, прикурил и затянулся.
- Если б было, убил сразу, - равнодушно выдохнул он вместе с дымом. – Денег сколько?   
- Все отдам, - сразу засуетился Муса. – Все, что есть.   
Он сел на колени и трясущимися руками стал рыться в карманах, вынимая из каждого пачки смятых десяток и пятидесятирублевок.
- Вот, возьми, - скомкав всю эту денежную массу, протянул он ее Сане.   
Санек махнул Анне, та, подлетев, распахнула черный полиэтиленовый пакет. Муса бросил туда деньги.   
- Давай еще, - сурово сказал Санек. – Этого мало.   
- Нет больше, - заныл Муса. – Это все.
- А если я сейчас по карманам пошарюсь?!   
- Обыщи. Нет ничего! 
Санек, приподняв Мусу за шиворот, буквально вытряхнул его из куртки и стал не спеша прощупывать подкладку. 
- А это что?! – заорал он, вытаскивая из потайного кармана стянутую резинкой пачку пятисоток. – Это что, я тебя спрашиваю?! – он замахнулся и ударил Мусу пачкой по лицу. Муса, пробормотав что-то на своем, схватился за щеку.    
Бросив деньги Анне, Санек подошел ко мне и обнял за плечи.
- Ну, а ты что стоишь в позе ссыкуна?! – ласково сказал он. – Сгорбатился весь. Не ссы, студент! Вышел на прополку, делай дело, в стороне не стой. Сорняки они крепкие. Тут не успеешь оглянуться, как они твои цветы мигом забьют. Ебни его разок и успокоишься. Может, даже понравится. Ну давай же!   
Я в напряжении покосился на Анну, она с улыбкой пожала плечами. Сделав шаг вперед, я замахнулся, целясь в грудь, но Муса зачем-то пригнулся, и я попал в подбородок. Кулак проехался по щетине вправо.
- Ну, студент, кто так полет? Ты что? Смотри, как надо.
Санек обхватил меня сзади, зажав мою ладонь в своем кулаке.
- Сожми ладонь и доверься профессионалам, - прошептал он мне на ухо. – Поехали!
Санек тут же продемонстрировал, как это нужно делать. В его руках мой кулак приобрел небывалую силу. Я даже не чувствовал боли, когда костяшки вступали в противоречие с костями Мусы. Я входил в раж, не видя перед собой ничего, кроме сорняка, который надо было срочно выполоть. Мне нравилось быть сильным, настоящим мужчиной, способным крошить, ломать, вырывать с корнем растения, мешающие жить другим. 
- Хватит, - наконец сказал Санек. – Тебе достаточно. Не напрягайся пока. Вот потом, когда мускулатурку подработаешь, выйдешь на настоящую прополку. А сейчас нам пора.
Муса по-прежнему лежал в луже. Грязная вода, обрамлявшее его тело, почернела от крови. Лицо у него было разбито до неузнаваемости.
- Он жив? – отдышавшись, спросил я.
- Куда ж он денется?! - ухмыльнулся Санек. – Сорняки живучие. Но проверим, на всякий случай.
Санек двинул ботинком лежащего перед ним Мусу в живот. Мужик обхватил себя обеими руками, как будто ему стало холодно и он хотел согреться, и простонал.
- Живучий, сука! Я ж говорил! – довольно сказал Санек. – На еще получи! – он присел на колено и, поджав руку, резко ударил азера в лицо.


15.
Оказалось, что за рынком на обочине дороги, ведущей на дачные участки, нас ждала машина. Старенькая побитая «Нива», с колес до крыши забрызганная грязью, была припаркована так, чтобы не вызывать лишних вопросов: ближе к жилым домам. Создавалось впечатление, что дачники только что подъехали.
Санек открыл багажник и забросил туда сумку.
- Подожди, - остановила его Анна.
Она расстегнула на сумке замок и вытащила из ее нутра две одинаковых черных куртки. Одну из них Санек натянул тут же, поверх своей замызганной, Анна поменяла камуфляж в машине. Она сняла с себя нелепый плащ и, скомкав его, бросила под сиденье. Оказалось, что полноту ей придавали привязанные к телу подушки.
- Развяжи там сзади, - попросила она меня.
Я с трудом, негнущимися от многочисленных ссадин руками распутал узел. Анна с облегчением оторвала от себя подушки и перебросила их в багажник. 
- По-моему, славно поработали! – похлопала она по плечу Санька, который в это время заводил машину.
- Не-а, - из-за плеча кинул Санек. – Не очень. Осадочек какой-то остался.
- Чего вдруг? – встревожилась Анна.
- Хилый сорнячок попался, - пояснил Саня. – С таким работать неинтересно. Да, Мишань? – подмигнул он мне. 
- Наверно, - неопределенно ответил я.
Анна засмеялась.
- Наверно, - передразнила меня. – Испугался, что ли?   
- Да он бодряком держался, - вступился за меня Санек. – Видела, как мочил?!
- Мочил или мочился? – снова захохотала Анна. – Сам же его ссыкуном назвал.   
- Иносказательно, дорогая. Не парь мальчику мозги. Первый раз на прополке всегда не по себе. Вспомни хотя бы Ок…, - Санек осекся и попытался в зеркале поймать отражение Анны.    
Анна нахмурилась.
- Я помню прекрасно всех наших акселератов, если ты о них говоришь. Конечно, я пошутила, Миша. Не принимай так близко к сердцу.   
- Да я, собственно, и не принимаю, - пожал я плечами. – Мне все равно. Можно вопрос?
- Теперь можно, - ответила Анна.   
- Прополка – это у вас идеология или бизнес?   
- Умный мальчик, - усмехнулась Анна. – Студент.   
- Я аспирант, - поправил я ее. – Был.   
- Тем более без разницы. Вообще-то, прополка – это состояние души. Понимаешь?   
- С трудом.   
- Чего тут понимать?! – загорячился Санек. – Всякая нечисть захватывает наши города, и если мы сейчас не возьмемся за прополку, то выполют нас. Так что, тут и идеология, и бизнес, Миша. Все равно деньги наши. Просто забираем их обратно. Сейчас все объяснять не буду, да ты и сам со временем разберешься. Главное, что ты экзамен выдержал. Молодец.      
- А дальше что? – вяло поинтересовался я.
Мне все больше становилось не по себе от одной мысли, что, возможно, избитый Муса так и лежит в луже собственной крови. Он так отчетливо стоял у меня перед глазами, что я зажмурился, прогоняя от себя разбитое лицо.
- А дальше будет бой, - убежденно заявил Санек. – Если наша прополка их не остановит. Нас же с каждым днем становится все больше и больше. За нами – сила.    
- Сила, - кивнул я. И про себя добавил: «есть, ума не надо. Так получается?»
Санек подвез меня до переулка.
- Отсюда добежишь, ладно? – не поворачиваясь, сказал он.   
Я на мгновение подумал, что ему, наверное, сейчас тоже неловко за случившееся, как и мне. Но Санек добавил:
- С тебя пока хватит. Привыкнуть надо. А мы, наверно, вернемся. Глянем, может, там еще какая сволота набежала. Руки прямо чешутся.
Я непроизвольно взглянул на свои руки. Кожа на косточках пальцев была содрана, и ссадины кровоточили. На левом рукаве белой рубашки красовалось темно-красное пятно.
- Да, мне, действительно, пока хватит. Спасибо, что подбросили.
- На завтра планы какие? – бросил через плечо Санек.
- У меня?
- А у кого же?!
- Да никаких.
- Тогда завтра с нами. Поедем Центральный рынок полоть. Готовься. Готов?!
- Не знаю пока.
- Мочилово будет что надо. Не ссы только.
- А если я…   
- Ты знаешь, Миша, - отчего-то разозлилась Анна. – В нашем деле не бывает никаких «если». Ты или с нами, или против нас, понимаешь? Это все гораздо серьезнее, чем тебе кажется.   
Я молча кивнул.
- Так что? До завтра? – пристально посмотрела Анна.   
- До завтра. 
- Мы за тобой заедем в пять.    

В квартире было уныло и промозгло. Отопление еще не включили, и, казалось, что сыростью и холодом наполнена каждая вещь. Чувствовался явный запах плесени и грибка, которые, наверное, за этот день расползлись уже по всей квартире. Я распахнул форточки, оставил приоткрытой дверь на лестничную площадку. Оттуда хоть и несло кошачьей мочой, но сегодня этот запах был мне гораздо приятней, чем затхлость в квартире. Чтобы хоть немного просушить воздух, я зажег газовую конфорку. Успокоившись на этом, заглянул в холодильник. Хотелось есть. Кроме куска высохшей колбасы, пары яиц и неведомо как затесавшейся туда полбутылки водки, ничего там не обнаружил. «Все не то, - отчего-то всплыла мысль. – Все не то». К чему она относилась больше – к пустому холодильнику или к наполненному событиями сегодняшнему дню – я еще не осознал. Додумать до конца мешала неизвестно откуда взявшаяся усталость. Я упал на стул, немного посидел, тупо уставившись на грязные носки ботинок. По краю подошвы разглядел разводы крови. Пальцем стер их. Потом встал, сполоснул руки и машинально поставив на газ сковороду, покрошил туда колбасу и залил яйцами.
Яичницу съел, совершенно не чувствуя ее вкуса. День, а вместе с ним и какой-то, может быть, самый важный период в моей жизни, заканчивался не так, как мне хотелось бы. И этим было сказано все. «Вот именно, - подумал я. – Все не то. Надо что-то снова менять. Но – что и на что?» Я пошел в ванную и стал медленно раздеваться. Сняв трусы, я аккуратно взвесил на ладони свой новый член. Он едва помещался в руке, был тяжелее и, главное, гораздо красивее, чем предыдущий, хотя теперь я с трудом мог вспомнить, каким был тот. Маленький сморщенный с гармошкой крайней плоти и налившийся кровью, искривленный немного влево, - таким он, кажется, был. Сегодня он выглядел как ровная колбаска, этакая нашпигованная сарделька с небольшим утолщением на конце, покрытым нежной шелковой шкуркой. От тепла руки он встал, головка распухла и стала похожа на шляпку нераскрывшегося волшебного розового гриба, отороченную оборкой. Или все-таки бутон розы с сошедшими чашечками? Жаль, некому показать эту красоту.
Я вернулся на кухню, занавесил окна и включил бра. Голубой абажурчик в форме тюльпана брызнул светом, вырисовав на кухонном диване рядом со мной желтое пятно. Я провел по нему ладонью, но тепла не почувствовал, только шероховатость диванной подушки. «Хоть это,  - подумал я. – Уже хорошо». Налил стакан водки, поднял его, в нерешительности посмотрел на просвет – водка как водка, прозрачная, без примеси – и залпом выпил. Через мгновение от сердца отлегло: я понял, что выход рядом, стоит протянуть руку. Опрокинув в себя еще один стакан и выждав несколько минут, пока алкоголь разойдется по крови, я взял нож, оттянул член левой рукой и правой – с размаху – рубанул по нему…   

Когда я пришел в себя, у кровати сидел Серега. Он спал прямо на стуле, запрокинув голову на плечо. «Как можно так спать? - подумал я. – Это же неудобно.» Словно прочитав мои мысли, Серега дернул головой и проснулся.
- Очнулся?! – наклонился он ко мне. – Слава Богу. Ну, теперь все будет в порядке. Можешь не переживать.
- Что случилось? – прошептал я. Прошептал не от слабости, а от стыда. Даже перед Серегой было неудобно оттого, что он наверняка знал, что я пытался с собой сделать.
- Да не переживай. Все на месте, - он заговорщицки подмигнул. – Я вовремя пришел. Звоню-звоню тебе полдня, а потом думаю, да плевать, что ты видеть меня не хочешь, приеду назло. Приезжаю, а у тебя дверь приоткрыта. Влетаю в квартиру, а ты – на полу, и лужа крови рядом. Ужас. Ну да ладно. Все пучком уже. Врачам отдельное спасибо скажи: все заштопали и подшили. Через месяц будет как новенький.    
- К тебе тут женщина какая-то пришла, - приоткрыла дверь в палату медсестра. – Говорит, что жена. Ты ж не женатый, вроде бы? Пускать или нет?   
Я равнодушно пожал плечами: мне было безразлично, кто выдавал себя за мою жену. Кто бы это ни был, пусть даже Тамара Петровна, мне наплевать. Хотя «наплевать» слишком сильно сказано для того состояния, в котором я находился. Мне было даже не «все равно», а гораздо безразличней, где-то за гранью этого слишком расплывчатого определения. Я слабо пошевелил рукой.
- Пускать или нет? – нетерпеливо и, в то же время с жалостью глядя на меня, переспросила медсестра. 
Серега отмахнулся, давая знак, что не надо, мол. Я отвернулся к окну. Белая шторка, которую ветер, врывавшийся в открытую форточку, надувал парусом, открывала подоконник, под которым торчали ребра выкрашенной в невнятный то ли темно-желтый, то ли светло-коричневый цвет батареи.
- Ладно, скажу, что тебе плохо, - сделала вывод медсестра.
- Не надо, - выдавил я. – Пусть заходит.   

Лика вошла в палату, смущенно улыбаясь.
- Ты?! – удивился я.   
- Да, - спокойно кивнула она.   
- Как ты узнала?
- Я хотела перед тобой извиниться за тот вечер. Стучала в дверь. Наверное, слишком громко. Соседка вышла, сказала, что тебя увезла скорая. Я тебе яблок вот принесла, - протянула она прозрачный пакет с ярко-красными плодами.    
- Спасибо.    
- Ты извини меня, ладно?
- Пойду перекурю пока, - изрек Серега, ошеломленно молчавший все это время. – А вы поговорите.
- За что извиниться? – спросил я, когда Серега вышел.   
- Ну, - замялась Лика. – За то, что я тебе нравоучения тогда стала читать. И сейчас вот женой твоей назвалась. Меня бы просто не пустили иначе.   
- Да ладно.   
- Ты себя как чувствуешь?
- Уже лучше.
- Мне медсестра сказала, что ты хотел покончить с собой… Ой, извини, зачем я это.   
- Не с собой, с ним, - усмехнулся я. – Но не получилось. 
- Да, - Лика вздохнула и потупилась.
- Извините, ребята, но к тебе тут еще одна жена пришла, - с явным недоумением на лице просунулась в палату медсестра. – Я уже не знаю, что и делать? А вот она и сама.   
В палату влетела Оксана.
- Миша! – закричала она с порога, но, увидев Лику, осеклась и остановилась.
- Вот ведь стервы! Вначале довели мужика, а сейчас запрыгали! – закрывая дверь, громко, чтобы ее слышали, возмутилась медсестра.   
- Я не помешала? – деловито поинтересовалась Оксана, пропуская мимо ушей тираду медсестры и откровенно разглядывая Лику. 
- Я уже ухожу. До свидания, Миша, - Лика нерешительно встала со стула и осталась стоять.   
- Да, девушка, до свидания, - Оксана воспользовалась моментом и уселась на освобожденный стул. – Как ты себя чувствуешь? – взяла она меня за руку.   
Я выдернул ладонь.
- Лика, не уходи. Пожалуйста, - в моем голосе зазвучали незнакомые мне доселе жалобные нотки.   
- Я подожду в коридоре, - расцвела Лика.   
- Я думаю, не стоит, – бросила ей Оксана. – И Миша знает – почему. 
- Подожди в коридоре, - ободряюще сказала я Лике. – Мы только поговорим.   
Оксана недовольно уставилась на меня, но тут же улыбнулась. 
- Глупый, - заворковала она. – Что же ты наделал?! Но ничего, не переживай. Врач мне сказал, что все хорошо…
- Не надо об этом, - перебил я ее. – Зачем ты пришла? 
- Ты же меня сам искал, - игриво улыбнулась Оксана. – Вот я и пришла.
- Скажи мне только одно: зачем ты все это сделала? Как – меня уже не интересует.
- Полно мне, полно упрекать, злою называть, перестань твердити,    что тебя губити, я ищу, - продекламировала Оксана. – Узнаешь?
- Оставь Сумарокова в покое. Ты тоже цветовод, да?
- Ладно, - посерьезнела Оксана. – Понимаешь, по условиям нашего клуба…   
- Цветоводов? – перебил ее я.   
- Цветоводов, - повторила она. – Так вот, по нашим правилам  каждая женщина должна привести в клуб двух новых членов. Нового и новообращенного.    
- Я из какой категории? – снова перебил ее я.   
- Новообращенный, конечно. А новый еще только появится.   
- Значит, ты будешь искать его? И с ним будет то же, что и со мной?
- Нет, - хитро улыбнулась Оксана. – Я его искать не буду. Он во мне.
- Не понял.
Оксана потупила глазки. Потом кокетливо бросила взгляд из-под ресниц. 
- Я беременна от тебя, Миша.
- Что?! – от неожиданности я даже привстал на кровати.
- Вот тест, - Оксана покопалась в сумочке и торжественно протянула мне полоску картона, на которой ярко выделялись три красные черточки. – Если не веришь. Уже почти неделю как беременна.   
Я смял полоску и бросил ее на пол.
- По-моему, я в тебе очень сильно ошибся, - спокойно сказал я.
- У тебя какой-то расчет был? – Оксана подняла брови. 
- Расчет был у тебя. Мне почему-то показалось, что ты…
- Необычная?
- Пусть так – необычная. А оказалось…
- Можешь не продолжать, - перебила Оксана. – Я на самом деле – не обычная. Где ты еще видел женщину-поэта, которая борется за свои права и права своей страны?!   
- Теперь вижу, и меня это мало радует. Ты знаешь, мне сейчас очень хочется побыть одному.   
- Ты меня прогоняешь?!
- Да, тебе пора.   
- Хорошо, я уйду сейчас. Но ты подумай как следует о будущем, - вставая, произнесла Оксана. – Ты немного не в себе, я понимаю. Но ребенок ведь не простит, если ты его бросишь.
Оксана дошла до двери, повернулась на каблуках и, глядя на меня с грустной улыбкой, сказала:
- Ты практически не изменился. Я этому даже немного рада.
- Я думаю, нам уже не о чем говорить, - привстал я на кровати.
- Пока не о чем, согласна, - кивнула Оксана. – Но скоро будет о чем. Мы ведь в одном букете с тобой теперь, Миша. 
- Уходи, - спокойно повторил я.   
Оксана некоторое время помолчала
- Никак не могу определиться, как с тобой разговаривать, - объяснила она свое молчание. Может, грубость тебя проймет?! Тогда имей в виду: этой дуре ты не достанешься. Я приду завтра.
За Оксаной захлопнулась дверь, и я с облегчением перевел взгляд на окно в коридор. Лика смотрела на меня сквозь стекло, и глаза ее были полны слез. Я подмигнул ей, и она улыбнулась.

г. Югорск, май 2003 – январь 2004 г.