Не заслоняя глаз от света 2

Мы остановились на местечке Рэвин-гроув юго-западнее Ипсвича, выбрав его беспринципным методом Холмса. А именно, этот тип повесил карту Британии на стену, отошёл подальше и, не глядя, метнул дротик, предварительно одолжив его из моей коллекции оружия.
- Тебе ещё повезло, что ты вообще попал в населённую местность, - заметил я, разглядывая дырку в плотной бумаге. – Не то пришлось бы строить шалаш в чистом поле.
- И вы с Раухом остались бы полностью удовлетворены – более разительную перемену обстановки трудно себе представить.
- Ладно-ладно... Когда едем?
- Как скажешь. Мне на сборы больше часу не нужно. Разве что деньги со счёта в банке снять. Но это я могу и прямо сейчас сделать.
Я почувствовал лёгкое беспокойство:
- Ты в банк один пойдёшь?
- Уотсон.., - он помолчал и добавил мягко. – Ведь я вижу, Уотсон. Ну что ты так волнуешься за меня? Всё в порядке.
- Ночью.., - снова начал было я, но тут он потерял отнюдь не безграничное терпение и тон его снова сделался вздорным:
- Уотсон, в банке я спать не собираюсь, эрго, и кошмаров не увижу. Ну, будет тебе, - это уже снова ласково. – Всё хорошо.
Потрепал меня по плечу и ушёл.  Некоторое время я стоял у окна, глядя, как он переходит улицу, а потом подумал, что и мне не мешало бы уладить кое-какие дела перед отъездом.
Дел у меня, кстати, было больше, и вернулся я только вечером, много позже Холмса. Он сидел у стола всё в том же ужасном халате, только без фески и, слава богу, без жутковатых своих жёлтых шаровар – в серых брюках-трико. Перед ним лежала раскрытая книга, и до моего прихода он, несомненно, читал. А шрифт был, между прочим, бледный и мелкий. И освещение довольно скудное.
- О-па! – сказал я, выхватывая книжку у него из-под носа. – А кто разрешил?
Холмс скорчил обиженную физиономию. Но возражать не стал. А я увидел название книги: «Оптический феномен человеческого зрения».
- Ну конечно! Всегда до всего самому. Надень очки.
- Да я ничего толком не вижу в них!
- Надень очки. Кто автор?
- Твой хвалёный Раух.
- Но книга же не переведена. Ты что, читаешь по-немецки? Надень очки, наконец!
Он закрыл глаза и, надавив пальцами на их внутренние уголки, стал массировать.
- Только не пугайся вслух, ладно?
- Что, болят? – немедленно испугался я.
Холмс тяжело вздохнул.
- Да. – рассердился я на его упрямство. – Я беспокоюсь о тебе. Это ужасный недостаток, особенно если принять во внимание, что ты ведёшь размеренный образ жизни, не подвергаешься никаким опасностям, не попадаешь в переделки и не вышел из комы только сорок часов назад.
- Уотсон, скажи, ведь вы с Раухом сошлись на том, что виноват был мозг, а не глаза? Почему же они должны болеть?
- Если бы только мозг! Зрительный нерв оказался воспалён из-за противоударной травмы, роговица тоже – из-за редкого моргания вследствие пареза. Твои глаза сейчас между двух инфекций, как ветчина в сэндвиче, и если не приложить усилия к тому, чтобы поберечься, тебе грозит всё, что угодно – гнойный кератит, отслоение сетчатки. Я не хотел тебе всего этого говорить, чтобы не волновать, но слепое послушание явно не для тебя. Надень очки!
Он молча надел.
- Ты на этот вопрос искал ответа? – я постучал по книге согнутым пальцем.
- Мне не хватило базовой платформы, - самокритично признался он.
- А язык?
- Ну, по-английски, конечно, было бы проще, а по-латыни, наверное, сложнее...
- Сейчас уже давно никто не пишет по-латыни. Я заказал билеты на четверг.
- Хорошо. Надеюсь, там найдётся, где остановиться, или шалаш по-прежнему актуален?
- Там сдают что-то вроде шале на побережье. Я уже навёл справки. Дороговато, но мы можем себе это позволить. Зато уединение и покой – как раз то, что тебе сейчас нужно.
- И чертовски холодно и сыро, должно быть, - проворчал он, потому что принимать чужие идеи без ворчания не мог категорически.
- Уверен, в местном пабе найдётся средство от холода и сырости. Да и угольщики там, думаю, не являются совсем уж гонимой кастой, чтобы сделки с ними были запрещены. Довольно тебе ворчать – дело сделано: мы едем. Если хочешь, упакуй свой шерстяной плед. А сейчас пойдём погуляем.
 -  Потому что скоро вечер, и ты надеешься прогулкой достаточно утомить меня, чтобы я спал, а не препятствовал вместо этого твоему сну? – усмехнулся он, но не без виноватинки.
- Точно, - вернул я ему усмешку. - Ты разгадал мой тайный замысел. Идём?
- Там сыро. У тебя нога разболится.
- Ещё и лучше. Тогда я возьму кэб, а тебя заставлю бежать рядом милю за милей – тут уж точно устанешь.
Он рассмеялся:
- Ладно, уговорил. Пошли.
- Да ну? – деланно удивился я. – Неужели это пробежка тебя соблазнила?
Но следовало воспользоваться оказией немедленно – Холмс мог и передумать.
На улице уже начинало смеркаться, кое-где зажглись фонари.
- Весна хороша при свете солнца, - сказал Холмс, взяв меня под руку. – Ты дрожишь, Уотсон. Тебе холодно?
- Немного. Пойдём поскорее, пожалуйста – на ходу я согреюсь.
- Послушай, - он нахмурился. – Ты ведь не собираешься заболеть? В бреду ты ужасен – у меня до сих пор на щеке след от пореза.
- Нет-нет, не беспокойся. Просто, действительно, немного сыро.
Он придвинулся ближе, согревая меня, и мы некоторое время шли молча.
- Ты намучался со мной. – вдруг сказал он. – Ты заслуживаешь отдыха больше, чем я. Послушай, тебе, действительно, хочется ехать в эту богом забытую рощу? Мы могли бы отправиться на Средиземное море, где сейчас тепло.
- И людно, и шумно, как всегда. Нет, Холмс.  Я хочу, чтобы ты забыл свою слепоту, как страшный сон, и я хочу быть рядом с тобой. А Средиземного моря ты не любишь, тебе не будет там хорошо. Значит, и мне тоже хорошо не будет. Поедем в Рэвин – гроув. Тем более, что билеты уже заказаны. А солнце взойдёт – куда оно денется!
Ночью вдруг снова похолодало, словно зима воротилась вспять. Пошёл снег. Сразу сделалось тихо, комнату заполнил мягкий рассеянный свет. На Холмса снегопад неожиданно оказал самое благотворное действие – уютно свернувшись, он устроился в кресле, успокоенный и умиротворённый. Я присел рядом с ним на подлокотник, привычно положив ладонь на его плечо:
- Сегодня сможешь уснуть без снотворного?
- Да. Только прошу тебя, не оставляй меня одного надолго. Когда снится кошмар, самое главное – вовремя проснуться. В этом, по крайней мере, ты мне поможешь, если буду кричать и переворачивать постель. 
- Хорошо. Но предупреждаю тебя: я сплю довольно крепко.
- Нет. Когда у тебя пациент, нуждающийся в наблюдении, ты спишь очень чутко, как бы ни устал, -  улыбнулся он. – Извини, если я это чрезмерно эксплуатирую порой.
- Пойдём, - я увёл его в спальню и уложил. Он легко уснул и спал спокойно, а снег падал всю ночь, заметая напоследок город, словно зима решила сделать ему прощальный подарок, и я простоял у окна очень долго, наблюдая за его медленным кружением. Бог знает, почему, но мне сделалось хорошо и грустно.
И вот тут-то я увидел вдруг Снежную Королеву.
Я читал эту сказку, преисполнившись восхищения перед поэтичностью автора, лет пять назад. Помню, мне страшно понравился сюжетный ход с кривым зеркалом тролля, и я даже некоторое время потом, наблюдая людей брюзгливых и недовольных всем и вся, говорил себе: «Эге! А не сидит ли у него в глазу осколок волшебного зеркала?» Но, как и все разумные люди, я полностью отдавал себе отчёт в том, что вся история от начала до конца – выдумка. Тем сильнее было моё изумление при виде живого воплощения совершенно сказочного образа.
Правда, сани её не летели по небу, запряжённые белыми курицами. Но и коней даже самый ярый скептик не назвал бы обычными – это были тонконогие белые, как снег, длинногривые скакуны, запряжённые тройкой, с коренником и пристяжными. Упряжь – тоже бело-голубого цвета – украшали маленькие серебристые колокольчики, мелодично позванивающие на скаку. Полозьев не было – были колёса, но выглядел экипаж всё равно, как открытые сани – лёгкий, белый, типа ландо, за кучера сидел высокий худощавый мужчина в чёрном с лицом, как у антихриста.
Снежная Королева казалась задумчивой.  Её красота напоминала красоту античных статуй – такая же безупречная и холодная. Определить возраст мне не удалось – свежесть кожи предполагала юность, выражение глаз – совершеннейшую зрелость. На ней была коротковорсная шуба – белая, только чуть отливающая в голубизну – и кружевная шаль на голове и плечах, из-под которой выбивались локоны – тоже белые, но не седоватые, как у альбиноса, а атласно-белые. Она лениво скользила взглядом по стёклам окон верхних этажей, словно не считая для себя возможным обратить его на что-то низменное, и на какой-то миг наши взгляды встретились. Я почувствовал при этом нечто вроде короткой парализации, а она усмехнулась и чуть приподняла брови. В следующее мгновение её демонический возница щёлкнул кнутом, и экипаж скрылся за поворотом.
Я стоял, прижавшись лбом к стеклу, словно у меня внезапно подскочила температура, а снег всё падал и падал, заметая след моего сказочного видения. Я вглядывался в частую сеть летящих хлопьев и видел сквозь неё фантастические призраки каких-то средневековых строений, которых здесь не было и быть не могло, морозное голубое озеро с изогнутыми, как цифра «два», лебедиными фигурами – не то живыми, не то выточенными изо льда, кружевную беседку и фигурку женщины, склонившуюся над книгой. Небо было покрыто звёздами – крупными, словно хороший жемчуг, бледный диск луны отливал серебром, и меня это, помнится, удивило, потому что и полнолуния тоже быть не могло –
только неделя прошла с тех пор, как луна народилась.
- Уотсон!
Я вздрогнул, чуть не потеряв равновесие, и открыл глаза. И почувствовал тёплую слюну на подбородке, а на лбу - ледяную вмятину от стекла.
Холмс смотрел на меня с изумлением и тревогой:
-  Ты что,  спал? Послушай, ты, в самом деле, заснул стоя? Ты не заболел?
- Меня околдовала Снежная Королева, – не сразу замедленно ответил я.
 Он озабоченно потрогал мой лоб. Но лоб был от холодного стекла окна почти, как лёд – во всяком случае, горячим он, уж точно, не был.
- Если ты не заболел, - сказал Холмс, - значит, устал до смерти. Пойди, приляг.
- Ты прагматик, Холмс, - ответил я, говоря всё ещё безжизненно и мечтательно, словно не вполне проснулся. – Прагматиком был, прагматиком и останешься. А вот я сейчас... Послушай, Холмс, можно влюбиться в сновидение?
- Вполне, – серьёзно кивнул он. – Когда тебе лет пятнадцать. Приди же в себя, наконец! И иди, ложись спать.
Я послушно отправился в постель, предвкушая продолжение сна. Но до утра мне так больше ничего и не приснилось.
Я проснулся поздно. В комнате было светло от уличного снега и солнца – в отличие от Холмса, я почти никогда не задёргивал шторы на окнах на ночь, и солнце по утрам нередко будило меня. В гостиной пахло кофе и свежими газетами, завтрак ожидал на столе, Холмс со следами расчёски на влажных волосах и свежим порезом на выбритом подбородке звенел чайной ложечкой в своей чашке, стараясь размешать сахар.
- Ничего не выйдет, - сказал я ему, приступая к лёгкой утренней пикировке – один из наших вариантов приветствовать друг друга наряду с умственной разминкой, тематическим спором, просто беседой или партией в шахматы. – Слишком насыщенный раствор.
Холмс вызова не принял – просто улыбнулся мне навстречу и смущённо коснулся пальцем своего пореза:
- Представь себе, совершенно разучился пользоваться зеркалом.
-  Это пустяки, Холмс, – ответно улыбнулся я. – Ты снова видишь – всё остальное по сравнению с этим – пустяки. Кстати, надень очки, пожалуйста – здесь слишком светло.
Он повиновался, но неохотно, и при этом сразу слегка помрачнел. Определённо, очки мешали ему чувствовать себя выздоровевшим даже больше, чем резь и жжение в глазах.
- Они мне переносицу натирают, - пожаловался он. – И за ушами.
- Это ведь не навсегда, - чуть виновато постарался успокоить его я. – Стихнет воспаление,  привыкнешь к свету и забудешь эти очки, как дурной сон.
- Никогда я этого не забуду, - спокойно, но убеждённо возразил он. – И буду теперь бояться слепоты всегда. Нажил себе постоянный кошмар. – он усмехнулся. – Да ты завтракай, завтракай, Уотсон, не то твой завтрак простынет.
- А ты что же не ешь?
Он покачал головой:
- Я не голоден.
Я тяжело вздохнул:
- Ну. Холмс, ну что ты за человек! По всем психологическим канонам выздоравливающие пациенты должны испытывать эмоциональный подъём, а у тебя чуть ли не депрессия. Как вот так может быть?
Он чуть оживился. Потёр пальцами мочку уха – с некоторых пор появилась у него такая привычка – и возразил:
-Эмоциональный подъём был у меня позавчера. Он тебя напугал, помнится.
- Ну, потому что он у тебя тоже был какой-то чрезмерный, - развёл руками я. – Послушай, давай пойдём гулять.  Вот сейчас, сразу после завтрака. Посмотри, какая погода – в этом году такой, наверное, уже не будет. А ты почти не видел снега в этом году. Пойдём, а?
- Я не спрашивал, - помолчав, вдруг заговорил он. – Тот человек, который ударил меня киркой – Волкодав... Его поймали?
-Нет, - неохотно ответил я.
- Нет?
- Полиция разыскивала его, но он, похоже, успел покинуть Лондон до того, как спохватились перекрыть выезды. Почему ты вспомнил о нём? Ты что... ты... всё ещё боишься его?
И снова Холмс медленно покачал головой:
-Я не боюсь и не боялся. Я вообще ничего не боюсь. Но мысль о том, что он жив и на свободе, мне неприятна.
- Подожди... Ты не вспоминал о нём несколько месяцев... Почему теперь?
- Я видел его во сне сегодня.