Рога врага и шорох листьев

РОГА ВРАГА И «ШОРОХ ЛИСТЬЕВ»
                (Заметки о современном духовном состоянии)

1
…враги, враги, враги… 
Какие враги?
Враг один.
Настоящий Враг всегда один.
Кличек – множество.
Рогатый. Лукавый. Кромешник. Изменник. Клеветник… ну их всех!..
Враг один.
А вот пособников  — тьмы. Имя им легион. Пособников вольных и невольных. А значит и рожки могут обнаружиться где угодно. Все чаще там, где их менее всего ожидаешь.

2
Охватить все сферы, где они, рожки, особенно полюбили высовываться, невозможно. Но две области затронуть все же придется.
Это сфера литературы и сфера религиозно-нравственного состояния в современном мире. А мир изменился за последние двадцать годков более, нежели за предшествовавшие двести лет. Просто не успели мы осознать, насколько ритмы жизни, ее динамика, сам ход вещей ускорились. И уже не 70 или 80 «нормальных» человеческих лет достаточно теперь для некоторого осмысления действительности, а вдвое, втрое больше! «Интернет», эта всемирная паутина, только начинает показывать ошеломленному человечеству в какой Океан информации мы начинаем погружаться, не будучи подготовленными к предстоящим  перенагрузкам разума, психики, всей физики нашей.
Не говоря уже о духовной зрелости, о готовности к шатаниям этого Океана.
Мы только судорожно ощущаем потрескивания и вспышки мощных силовых полей пронзающей нас отовсюду информации. – Не более.
Нам еще предстоит период акклиматизации в пространствах новой реальности. 

3
Последним толчком к написанию этих заметок послужила статья поэта Александра Боброва «Агрессивность унылой этики», напечатанная в одной из литературных газет летом 2004 года. Собственно, всё то, что насторожило Боброва, давно тревожит и меня. Настолько совпали  наши жизненные ситуации, что я понял – в этой ситуации оказались не только мы двое, но, похоже, еще многие писатели, поэты, художники, рискнувшие вырваться из пут мертвящей казенщины и сказать живое слово.

4
Вкратце поясню ситуацию.
Поэту Александру Боброву предложили опубликовать в одном  из московских издательств книгу «Поэзия русских имен», над которой он работал много лет. Писал, можно сказать, для себя и своих близких, нащупывал этимологические корни русских имен. В общем, проделал большую поисковую работу, абсолютно не претендуя на истинность в последней инстанции. Это книга поэта, влюбленного в историю России,  в ее природу, слова, имена. Книга даже была включена в федеральную программу книгоиздания, но…
И автор, и редактор были ошарашены, когда оказалось, что готовая рукопись представлена директором издательства на последний «высочайший суд» новой, суперсовременной инстанции под названием  «Духовная цензура». Подобную инстанцию в России отменил еще царь Николай Первый. Но он не прошел суровой школы комиссаров, политруков. А вот нынешние просто не мыслят себя в новой реальности без особых полномочий. Нельзя устроить разнос в партбюро? Ничего страшного, назовемся по-другому, проникнем в тонкие структуры. Желательно – на самые их верха. Станем доверенными людьми новых духовных лидеров, и начнем зарабатывать новый авторитет на старых, как мир, основах. Да и поэты, и художники все те же – живые, искренние, наивные люди. Как их не поучить уму-разуму, нравственным принципам, религиозным основам и конфессиальным тонкостям? Нельзя не поучить…
Только если раньше убивали живое с комитетских трибун, то теперь есть новая кафедра – многострадальная, пытающаяся встать во весь рост Православная Церковь. Вот с ее-то вершин и ударим!..

5
Я хорошо понимаю боль и негодование Александра Боброва, когда он читал непререкаемый вердикт по поводу своего труда. Цитаты из этого перла Бобров приводит в объеме вполне достаточном, чтобы  читатель понял – не попытка помочь автору, а зуд всезнайства и верхоглядства, жажда тайновластия кроется за этими «спасительными поучениями».  Хотя бы потому уже, что «верховный рецензент» говорит совсем о другой книге.Поэт пишет книгу о русских именах на основе народного месяцеслова, а «духовный цензор» бьет его с позиций месяцеслова церковного.
Что стоит за этим? Откуда повыползали эти всезнайки, эти таинственные  дамочки и менторы, начетчики и фарисеи, перед которыми благоговеют нынешние, вполне прагматичные издатели? Не из пресловутых ли подполий рухнувшей идеологии?
Перед всесильными цензорами из Госкомитета по печати так не тушевались в советские времена! Более того, научились со временем отыскивать лазейки, бреши, сквозь которые все-таки удавалось  протащить живое слово. Не-ет, шалишь! Мимо нынешних не проскочишь. Они неуязвимы, беспорочны, бестелесны и…
…рожки, рожки, рожки так и снуют над этой бестелесностью, над бредятиной буковок, пометок и выбраковок новоявленных цензоров.
Откуда рожки? Да из этой вот гордынной ненасытности быть всегда у власти. Если не на самом верху, то в советниках. Если не у власти светской, то у власти духовной.
Оно даже и комфортнее так – и рук не нужно марать о дела житейские, а вот гордынку насытить духовным всевластием, хотя бы и химерическим, ой как сладко!
Если инквизиция не прошла в средневековой России, оставшись сугубо западным, католическим достоянием, то на Россию современную она незаметно надвигается. И надвигается, похоже, именно из лона церковного. Или – околоцерковного. Вот что страшно!..

6

Но что стоит за этим? Откуда эти темные силы клубятся, чем они движимы? Где кроются корни этой ползучей, тайной ненависти ко всему живому, способному жить и действовать самостоятельно? Неужели человек изначально так гадок, что в любой ситуации отыщет расщелины, сквозь которые проползет самое низменное в его душе?
Да нет, пожалуй. Просто люди во все времена искали себе место под солнцем. Только наиболее хитрые выискивали его по законам какой-то другой игры, а не той, что принята большинством. И жажда доминирования преобладала у них надо всем. Любой ценой – доминировать «над стадом». А что для этого нужно? Немного больше, чем у других, изворотливости, звенящей злости в душе, и вечно недремлющего хитроумия.

7
Помните, в детстве, ребячьи посиделки во дворе?..
Пригожий летний вечер, еще не совсем стемнело, еще родители разрешают часок-другой посидеть ребятишкам на теплых камнях, или на уютно разложенных бревнах, где-нибудь за сараями, невдалеке от дома…
И вот тут начиналось главное.
Как сладко было перед сном послушать байки, небылицы, всякие сказочные истории, услышанные от кого-то, или сочиненные самим! Мальчишки и девчонки, прижимаясь плечами друг к другу, посверкивая в полумраке глазенками, полными восторга и ужаса, по кругу начинали свои сказанья…
Да-да, это были именно сказанья, это был настоящий детский эпос. А в послевоенные 50-е годы он начинялся еще и военными легендами, нередко мистическими, таинственными…
Про Черную Ногу. Про Уборную-Мясорубку. Про машину-полуторку, едущую ночью вдоль кладбища – без шофера!.. (Это любили пацаны).
Ну и, конечно, сказочки посветлее – про золотой дом, про зеленый свет за горой, про сказочных принцев… – это, в основном, девчоночьи фантазии.
Но и девчоночки были разные.
Были попростодушнее (эти-то и любили «про принцев»), а были и такие, что умели напугать компанию похлеще любого пацана!

8
И вот что со временем я стал замечать: особым «уважением» пользовались именно те, кто был способен загнуть самую страшную, леденящую душу историю. Они приобретали непонятный авторитет, они обретали какую-то таинственную власть над более простодушными сверстниками!..
Если уж человек знает такое, значит, он обладает какими-то сверхъестественными силами, значит его можно, его нужно слушаться, он умнее, сильнее, значимее других…
Прошло немало лет, пока я понял – уже с самых ранних лет они осознанно запугивали других. Это и было самой настоящей борьбой за власть, жаждой доминирования в любой «стае» – с младенческих ногтей. И – до конца.
Только власть эта потом обретала черты вполне деспотические, реальные, земные. Жизнь показала – именно те из ребят и девчонок, кто умел и любил запугать остальных жуткими историями, потом проникали на самые властные верхи общества. Кто в ЦК, кто в ХОЗУ Совмина, кто в Исполком…

9
Но вот не стало ни Партии, ни Комсомола во всей их силе.
И осталась, по сути, одна по-настоящему духовная величина – Церковь. Ибо власть нынешняя лишена прежнего ореола мистичности, тайны. Она слишком прозрачна и слишком прагматична для того, чтобы таинственно обволакивать души. А нашим «фантазерам» (тем, из далекого детства) место для страшилок осталось, похоже, одно – быть властителями если не в Храме (что уже поздновато для большинства светских функционеров), то рядом с ним.
И самое лучшее место, которое они облюбовали для себя, это – «Духовная цензура». При обычных издательских центрах. При Православных издательствах – тем более. При редакциях газет и журналов…
Это плеяда новых начетчиков. Они старательны, упорны, усидчивы. Опыт штудирования партийной литературы пошел им впрок. Любого нормального человека и прежде поражало – как обычные, на первый взгляд, юноши и девушки не сойдут с ума от обильного цитирования классиков идеологии, откуда у них берется терпение и сила высиживать часами на  собраниях, говорить бесконечные речи, участвовать в тысячах диспутов и митингов?…

10
Но они не сходили с ума. Они - блаженствовали. Ибо держали власть в руках. Ибо доминировали над ближними. Ибо это была их стихия!
И – пугали, пугали, пугали…
Вот и теперь, обложившись святоотеческой литературой, они старательно проштудировали ее, подковались в тонких вопросах. Дар демагогии им крепко пригодился в новых условиях.
И – пошли крестовым походом на Церковь. То есть стали, вроде бы, адептами ее. Сумели убедить очень многих доверчивых людей, даже многоопытных издателей, что именно они смогут правильно прополоть и очистить от сорняков поле Православия. Очистить от ересей, столь обильно вдруг хлынувших на нас неизвестно откуда. Короче, возымели авторитет. Они его всегда умели завоевать, но страшно, что не в миру его теперь завоевывают, а в самом Святом Месте…


11
А ведь Церковь наша только-только возрождается! Но если еще недавно потенциально православные люди, очнувшись от духовного столбняка,  хлынули к ней в надежде обрести чистую веру и живое слово, то теперь…
       Да, воцерковленные давно и прочно не собьются с пути. Годы верного служения, опыт, помноженный на великое терпение и смирение не дадут им порвать с Церковью.
Но как быть с юными, в которых так нуждается православная Церковь, нуждаемся все мы? Как быть с ними?
Они же не слепые!
Молодежь всегда отличалась особенно острым чувством справедливости,  искренности. Они что, не видят, как властные ворюги лобзаются с батюшками? Как именно им, наворовавшим миллиарды, оказывают особые почести? Как они ведут себя в Храме Божьем?
Но именно их обычно выхватывает камера в праздничных телентрасляциях…

12
Писали и пишут об этом многие.
Не стал бы повторяться, кабы не один разворот, мало кем замечаемый. Он представляется мне сейчас самым главным, самым болевым. Я говорю об отношении к Церкви нашей молодежи, еще, Слава Богу, тянущейся к Православию, но уже заметно напрягшейся, насторожившейся.
Попробуйте себе представить детей-первоклашек, пришедших на первый школьный урок, которым сходу начинают вдалбливать основы высшей математики, оперировать иксами-игреками…
Представили?
Дети или попадают в обморок, или сбегут с урока. А на следующий не придут. Им сейчас что нужно? Им основы арифметики нужно дать, научить простейшие цифры складывать. А потом попытаться показать, что дважды два – четыре. Им сейчас именно это нужно. А иксы-игреки никуда не денутся.
Только это попозже, когда ребенок усвоит изначальные основы арифметики и физики нового, еще только начинающего обволакивать его высокого и таинственного мира.

13
Но почему-то - никакого снисхождения, милости…
Ну пусть, пусть это даже откровенное невежество! Оно ведь простительно, если вглядеться в историю. Оно вскормлено десятилетиями торжествовавшей доктрины государственного атеизма.
Все мы жили в той, нашей стране, и понимаем, что лишь малая часть народа, пресветлые «белые платочки» чудом отстояли Церковь от падения в  пропасть. Низкий им поклон!
Но как винить молодежь в бесчувствии и непонимании? Да они, они-то и есть наше живое продолжение и основание будущего!
Если только мы сами не отпугнем их от Православной Церкви. Если сумеем показать на первых шагах как это живо, радостно – наша Православная Церковь! Единая Соборная и Апостольская Церковь. То есть единственная, идущая в целостности от Первых Времен, данная нам из первых рук…

14
Я знаю, что детишки, прошедшие в православных школах подготовительный курс, гораздо легче и естественнее входят в Церковь. Но речь сейчас не о них. Не столько о них.
Они-то уже на твердом пути.
Это, как правило, дети из благополучных, нормальных семей.
А миллионы беспризорников, сирот, обездоленных?
А юноши и девушки, которые с запозданием, но все же потянулись к Православной Церкви? Их же – большинство, простых ребят и девчат, которые кровно – пусть не через отцов и матерей, а через бабушек и дедушек – связаны с Православием, и естественно тянутся к нему.
А их – с порога – по рукам, по сердцам!
Что они видят, впервые перешагнув порог церкви с изумленными, беспомощными, широко раскрытыми глазами?
Хорошо еще, если не покойника в левом приделе, уже начинающего пахнуть.
Хорошо еще, если не шикающих и толкающихся остренькими локотками, без спросу переставляющих и гасящих свечи «старожилок» церкви, считающих себя здесь «хозяйками».
Хорошо еще, если не «процессию» доброхоток, раздвигающих подносами молящихся, чуть ли не требующих звякнуть о поднос монетами во время совершения Таинств. (Не сами же они это позволяют. Вероятно, с указания  церковного руководства? Слава Богу, далеко не во всех храмах это доведено до абсурда).

15
Добро, если встретится на пути молодых людей отзывчивый священник, снисходительный к их слабости. Добро, если заметит эти широко распахнутые глаза, молящие лишь о любви, не знающие пока всех строгих правил, Канона.
Но в ситуации, когда церкви восстанавливаются активно, а на все приходы попросту не хватает многоопытных, чутких сердцем священников, нередко можно встретить молодых, «непримиримых», горящих неофитским восторгом радикалов, не прощающих и малейшего греха.
Вот в этой ситуации нововводимых очень легко напугать и –
оттолкнуть от Церкви.
16
Тем временем активисты  якобы христианских сект, рыскающих по многострадальной России в поисках «добычи», только и поджидают удобного случая.
А вот и случай.
Вот растерянный мальчик, жестко отчитанный на первой исповеди, «отхлестанный» за свою искренность…
А вот девочка, не допущенная к причастию за ту же искренность и,  что особенно горько, за незнание некоторых природных, чисто женских запретов…
Вот она, добыча сектантов!
Их завлекут в свои молельни песнопениями под современные ритмы, ласковыми словами и сладкими посулами…
Их неокрепшие умы старательно обработают –индивидуально, «с подходом»…
  И на долгое время (лишь бы не навсегда!) они попадают в липкие лапы прохиндеев…
Там же весело!
Там легко и, кажется на первых порах, – радостно. Радость эта обманчива. Она еще обернется горьким разочарованием… но они же этого не знают!


17
Поймите правильно, я ни в коем случае не призываю к подобным методам. Православная Церковь слишком сильна в своей истинной основе, чтобы оказаться в роли рыночного зазывалы.
Но – чуточку, хотя бы чуточку снисхождения, внимания
к нововводимым  – это было бы только на благо.
На великое благо и Церкви, и всем нам!
И потом, кто сказал, что Православие, это унылость? Что это поголовная скорбность? Христианство – это Любовь, это – Радость.
Это – главное.
Но когда видишь в храме приторно-скорбные лица…
Разве так начиналась великая религия?
Разве об этом радел Господь? Он всей жизнью Своей, каждым Словом Своим нес – Любовь…

18
Таинственный, высокий Промысел я ощутил в своей жизни, когда мне удалось побывать на Святой Земле.  Это было на Пасху. И перед тем, как я удостоился великой радости встречать схождение Благодатного Огня у Гроба Господня, я прошел по Святой Земле тропами, которых касалась некогда стопа самого Спасителя. Там, на древних, диких камнях Галилеи, на берегу Генисаретского моря, в  Назарете, Капернауме, Вифлееме я особенно остро ощутил – какая же Радость, Сила, Любовь внесена была в наш дольний мир. Я почти воочию увидел, как Он стоял на этих прибрежных камнях и говорил с рыбаками, с жителями прибрежных поселений, и как они Его слушали!
Там не было ни капли унылости,  рабской подневольности.
Истине не требуется понуждение.
Он говорил просто, ясно и – радостно! И все было понятно любому. 
Вот только фарисеям было непонятно.
И они сделали все, чтобы устранить, оболгать эту Любовь, эту Силу…

19
Вернувшись домой, я много рассказывал друзьям и близким обо всем, что увидел и почувствовал Там, на Святой Земле. Меня  уговорили написать об этом.
Благословившись, я взялся за дело…
Хорошо зная, что книг о Святой Земле написано множество, понимал – еще одна немного что прибавит… ее просто могут не прочесть.
И я сосредоточил все свои силы на том, чтобы показать – как ЭТО радостно, просто и светло начиналось. Чтобы книга была от сердца к сердцу. Я взял за руку своего будущего читателя и просто пошел с ним по Святой Земле.

20
Я выбрал лишь самые главные маршруты для православного паломника. Останавливался на вершинных точках, стараясь донести свет, который прошел через меня…
Уже с первых страниц я понимал, кто мой будущий читатель.
Это не столько воцерковленный человек, сколько юноши и девушки, еще только стоящие на пороге Церкви, шатающиеся, как былинки, от малейшего дуновения. Которым нужно дать ощущение радости и любви,
что были в самом Начале.
И – милосердие.
Нужно было суметь показать то, что Он отдавал людям, – голодным, страждущим… как духовно, так и плотски.

21
Книга получилась небольшая, в десять главок. Но в ней были все основные православные маршруты, необходимые для начинающего паломника.            
Путеводителей теперь много.
Больших, шикарно изданных. Но это была другая книга. Путеводитель в форме доверительной беседы. – Вот как я ощутил, так и скажу, что понял сам, то и постараюсь передать людям.
Ну и, конечно, свои попутные, очень краткие мысли и наблюдения.   Ведь прежде, чем отправиться с друзьями в путь, надо их предуведомить – куда идем. И объяснить, предельно простыми словами и соображениями, – зачем идем.
Мог ли я подумать, что именно это желание – показать молодым людям изначальную красоту, простоту и радость Учения, позвать их именно в Православную Церковь, а не в какую-нибудь иную, навлечет на меня столько недоразумений?


22
Рукопись читали мои близкие, друзья. А те передавали своим знакомым…
Среди них были и священники, и богословы. Я благодарен был всем  замечаниям, исправлял неточности, неизбежные при первом подобном труде, и радовался, что книга получилась живая – это отмечали все читавшие ее.
А потом начались мытарства.
Не одно издательство пыталось опубликовать эту небольшую, карманного формата книжечку. Но всегда что-то в последний момент мешало. Я тогда не понимал, что именно…
Но со временем стал разглядывать (не сочтите за дурь!) мельтешащие рожки, рожки, рожки… –
Вот кто воистину противился изданию рукописи!
И даже не столько самой рукописи, сколько тому молодому, провиденциальному читателю, который вдруг да ощутит живое дыхание, свет и радость, вдруг да повернется лицом к Православию…

23
И рожки эти высовывались в самых неожиданных местах.
То издательство, уже сверставшее рукопись, приготовившее обложку  и пленки, прогорит дотла…
То напряжется обстановка на Ближнем Востоке, и книга, по мнению издателей, станет «пока» не актуальной…
Отдельные главы печатали некоторые московские журналы, получали хорошие отзывы… но все в один голос твердили – ищи издателя. Рукопись должна выйти отдельной книжкой. Пускай скромно. Но она должна стать добрым попутчиком православному паломнику… просто людям, еще только готовящимся прийти к нашей Церкви.

24
Но вот беда – ни у меня, ни у друзей не было денег. Тем более, типографии…
 И вот – повезло.
Да как! Редактор солидного православного издательства заинтересовался этой рукописью, ознакомил руководство, и книгу стали готовить к изданию. Причем на хорошей бумаге, с цветными иллюстрациями!..
Кажется, вы уже догадались, что и я, и мой бедный редактор разглядели в конце концов?
…рожки, рожки, рожки…

25
Особенную радость Рогатому  в последнее время стала доставлять возможность пожировать за чужой счет. Обделать свое пакостное дельце не просто чужими руками, а руками своих врагов.
Это высший пилотаж!
Зачем самому напрягаться, когда есть легион доброхотов, не ведающих о том, что творят.
Вы догадались, что речь идет о «духовном цензоре»?
О той самой, новейшей инстанции, без которой теперь никуда.
Практически готовую книгу с отсканированными иллюстрациями директор издательства (уже знакомый с рукописью) вдруг решил отдать на последнее прочтение некой авторитетной даме, как бы осеняющей и «курирующей» это издательство.
Дама  оказалась настолько авторитетной, что даже в частном коммерческом издательстве  возымела необъяснимую  власть буквально над всеми людьми. А люди эти, сами поднявшие громадное дело, уже издавшие сотни книг православной тематики, а также светские книги русских писателей, оказались буквально завороженными этой дамой.
И сказали мне с грустью примерно следующее: да, мы частное, коммерческое, независимое издательство, печатаем что хотим, но здесь – особый случай. Ты понимаешь, это такой человек, такой человек!..
Благоговению не было предела.
И я с ужасом увидел, как над добрыми, умными православными людьми начинают прорастать…

26
Но хватит страшилок.
Мне показалось.
Передо мной сидели действительно добрые, умные, опытные люди, только вот почему-то вдруг страстно захотевшие для меня еще какого-то, невероятного добра. Дабы греха вольности избежал.
Ну так, на всякий случай.
Да ведь и рукопись они не зарубили, а только, по совету дамы, решили изъять ту самую – от сердца к сердцу –  беседу, ради которой во многом и писалась книга.
Ну подумаешь, треть рукописи вычеркнем, оставим описания конкретных мест, уберем все попытки твоего осмысления, твоей радости… оставим голую, общую суть…
Получится такой маленький, миленький путеводитель.
И баста.
Дальше – нельзя.
Так нам подсказали…
А то, что подобных путеводителей лежат на прилавках горы, их уже не очень волновало. Им  «подсказали».
Но ведь подсказал – человек. А вы сами что, уже не люди? У вас нет опыта, авторитета, издательского чутья?
Ведь изначально вам понравилась рукопись именно своей тональностью, именно живым разговором, попыткой передать радость, свежесть первоначальных впечатлений…

27
Мне было до боли жалко растерянного редактора, поглядывающего в сторону директора…
Особенно – редактора.
Он-то уже видел эту книгу изданной. Затратил немало сил и времени на нее, на работу с автором, который все разумные замечания учел и выправил для печати…
Но особенная грусть возникала оттого, что я увидел, как на глазах у меня, именно сейчас, в сегодняшней яви, а не в Писании, православные люди сотворили и продолжают творить кумира…
А тут еще статья Александра Боброва!
Та же история. Такая же дама.
Та же беспомощность издателей перед неведомо откуда и как взявшимся «авторитетом»…

28
Да нет, пожалуй, все – ведомо. Старая, как мир, история. История о том, как люди жаждут власти, и как – тонко, незаметно, вкрадчиво, с учетом новой реальности – добиваются  и властвуют над сердцами более простодушных, открытых миру людей.
Целое племя новых запретителей, духовных инквизиторов расплодилось и распложается вокруг нашей Церкви.
Люди православные, оглянитесь! Не дайте себя поработить!
Вспомните про великих русских подвижников, про Святых отцов, так любимых в народе. Вспомните Феодосия Печерского, Сергия Радонежского, Серафима Саровского, Оптинских старцев… Вот где свет, вот где любовь, вот где радость! И, смею думать, вот где истинное Христианство.
И недаром именно к этим Святым так тянутся наши люди.
Именно к Оптинским старцам тянулся «Великий Еретик» Лев Толстой. Он, написавший много слов, не принятых Православной Церковью, был же в глубине души своей искреннейшим, очень чутким человеком (не говоря уже о грандиозном художественном даре, это другой разговор), и он уже тогда, в 19 веке почувствовал эту фатальную формализованность русской ортодоксальной церкви. И не против Бога он шел, а против этих мертвящих уложений, пут, не всегда явно, но губительно вьющихся вокруг нашей Церкви.
29
Все чаще и упорнее внедряется в сознание суровая,  герметичная сторона Христианства. Все чаще люди церковные склонны к бичеванию грехов,  выкорчевыванию всевозможных ересей, о которых рядовой прихожанин и не подозревал…
И не думал впадать в них…
Все чаще со страниц церковных изданий разворачиваются нескончаемые византийские споры о Сущностях, Ипостасях… о таких тонких материях, в которых способны разобраться лишь монашествующие.
Но не рядовые же прихожане! Тем более, нововведенные…
Все чаще вспоминаются суровые лики Никона, Иосифа Волоцкого, графа Сиверса (О.Сергия)…
Последний, конечно, настоящий мученик и святой. Но ведь его устав – устав монашествующих.
Трудно представить себе, что нововведенный в Храм начнет, по указанию О.Сергия, «вязать узелки» и потом буквально за каждый грешок отчитываться на долгих исповедях…

30
Не так уж много лет прошло с тех пор, как «наш заядлый друг» Збигнев Бжезинский торжествующе воскликнул примерно следующее: «С первым врагом покончено. Советский Союз рухнул. Остался главный враг – русское Православие»…
Воскликнуть-то воскликнул, но как реально бороться с ним? Душа не ядерная болванка, ее не пощупаешь, не отменишь извне, не разоружишь, не выкинешь на свалку…
А вот подобраться изнутри, вынуть из нее главную «боеголовку» – Любовь…
Это можно попробовать!
И – закрадывается подозрение – что именно по пути формализации живой русской веры пошли эти «товарищи». Причем не сами пошли (зачем руки марать?), а «навели на след»  прежних псов идеологии, прежних своих врагов, а ныне – лучших помощников в деле разрушения живой веры.
И те, с немеркнущим их энтузиазмом, «принялись за дело»…
И – рожки, рожки, рожки завертелись на месте отмененных идеологических нимбов…

31
А народ наш как любил всем сердцем Серафима Саровского, так и тянется к нему. К нему, к великим Оптинским старцам, так понимавшим людей, их горести и недуги, что являлись им несказанные силы давать надежду и свет даже в безнадежности…
Вот где смыкается тот, первоначальный, двухтысячелетний Свет со Светом нынешним. Вот где идет и будет идти православная Россия. Здесь – любовь, радость, свет. И первоначальная простота Христианства, вдруг отчетливо пронзившая меня на Святой Земле, дает мне этот свет и надежду...

32
Я снова и снова вижу Его, бредущего кромкой моря, увлекающего за собой рыбарей и мытарей… увлекающего их словно бы само собою… потому, что с Ним – светло, хорошо, радостно….
Недовольны лишь фарисеи и книжники.
А Он словно бы нарочно их дразнит – нарушает ветхозаветные, закосневшие устои, общается с прокаженными и блудницами, причем нередко – о ужас! – свершает Свои Деяния в субботу…
Он ест самую простую пищу, сидя на земле, в кругу учеников. Причем берет пищу – о дикость! – руками…
Он говорит такие слова, что фарисеев буквально корчит от них. А корчит потому, что они-то уже – прошлое, косное, отпадающее от живого мира.
А Он – живой.
Он единственный еще воистину живой на земле. И Он говорит живым людям, что главное, что прежде всего – любовь. И не дай вам, Боже, сотворить себе новых кумиров, и вновь ее погасить…

33
А при чем тут «шорох листьев»? – спросит удивленный читатель.
А при том, что это  другая, оборотная сторона вопроса.  Вопроса не столько религиозного плана, сколько светского.
Но, как ни крути, из области нынешней духовной жизни.

34
В начале 70-х годов минувшего уже, двадцатого века, я после школы решил помотаться по стране, попробовать разные профессии, научиться самостоятельно зарабатывать на жизнь. Лет пять ушло на это. Был сварщиком, работал на экскаваторе, ездил проводником… много чего перепробовал.
И вот занесло в бригаду асфальтировщиков.
Жили мы всей бригадой далеко за городом, в бараке. Асфальтировали  громадный, только что выстроенный птичник, сулящий завалить страну высококачественной индейкой. (Куда она потом девалась? Птичник-то был готов к сдаче)…
Работка была горячая, по двенадцать часов – асфальту нельзя дать застыть. Вот и уламывались, пока шли машины.
Но воспоминания остались о тех днях исключительно душевные.

35
Нас было семеро. Ребята из рабочих слободок, книг почти не читали.
Но был среди нас один «интеллигент» – Витя, недавно вышедший из зоны. Кругломордый, добродушный, юморной мужичок, уже женатый, в отличие от нас…
Непохоже было, что он сидел на казенных харчах несколько лет. Да он, пожалуй, и не сидел на них.
Он и в зоне умудрялся жрать  лишь отменную еду. Земляк-начальник устроил его заведовать тюремной библиотекой, где Витя пристрастился к чтению…
И вот, бывало, после смены мы развалимся на койках, и айда травить байки…
А Витя – нет.
Он  КНИГУ  читал.
И нас, между прочим, поучал. Как старший и прошедший лагерь.
И нас поучал, и заветы будущему сыну заготавливал (жена была на сносях).
«Вот, к примеру, – многозначительно начинал Витя – понесет мой сыночек бревно на субботнике, а я ему подскажу – первым под бревно не становись.  И средним не становись…
Становись последним.
Двое понесут бревно, а ты на нем повиснешь… даже и на халяву прокатишься. Первые твой финт не заметят. А тебе – прибыток. Обманул.Проехался задарма…
И в трамвае места не уступай.
Твоей матери, когда брюхатая была, много уступали? Си-идит себе здоровенная старушенция, а мать твоя, считай, уже на третьем месяце была!… Думаешь, уступили место?..
Вот и ты не уступай.
И на лирику всякую внимания не обращай. Дуй по главной линии, в лес не сворачивай…»
Ну и много еще чего в том же роде проповедовал Витя, толстые пятки задрав на спинку койки.

36
«Домашних философов» у нас хоть отбавляй.
Я бы и не вспоминал про Витю, но вот то, как он свою Книгу читал!..
Пузатая, без обложки и заглавия, но со штемпелем библиотеки спецучреждения книга.
Как он ее читал, как читал!..
Он слюнявил загодя палец, и начинал «процесс». Читает, читает, внимательно читает… а потом как пойдет слюнявым пальцем отхлестывать страницы, только свист – не шорох даже...
Отхлестнет с десяток страниц, и снова притихнет. – Читает.
А потом опять слюнявый палец в дело запустит, и – пошло!…
А сам приговаривает при этом: «Шорох листьев не…колышет (тут был, конечно, другой глагол, читатель догадается), шорох листьев не колышет… шорох листьев не колышет…»…
Шорохом листьев он называл все то, что не относится напрямую к сюжету, к активному действию. Шорох листьев – это любовные переживания, раздумья героев, переливы душевных волнений, лирический трепет…
И, конечно, описания природы.
Шорох листьев, одним словом.

37
А обстоятельнее говоря, шорох листьев – это все то, из чего и состоит – даже не на треть, и не на половину – великая русская литература.
Сердце ее, душа, основа.
Без этого «шороха листьев» собственно русской классики нет.
Она без него немыслима. 
Может быть, западная литература и мыслима (и то в не самой сильной ее части), а русская – нет.
Ведь это и любовь, и мысль, и великий Русский Лес!..

38
Я далек от побуждения хоть как-то, хоть задним числом укорить Витю и подобных ему. Упаси Бог.
У Вити такие понятия. Он сам – на клеточном уровне – создан из этих понятий.  Он живет по понятиям…
И вообще, это было давно.
Это было так давно, когда основной читатель «шорохом листьев» совсем не пренебрегал, а видел именно в нем душу произведения.
Если оно настоящее, конечно.

39
Но вот прошли десятилетия.
Ось времени и событий повернулась так, что «зона» вышла на волю. Вышла, и стала диктовать нам свои «понятия».
Не стану касаться политики, экономики, куда тоже пришли те самые
«интеллигентные вити»…
Коснусь лишь литературы.
Того, что от нее осталось.

40
Осталось от нее почти одно голимое действие.
События. Сюжет.
Остальное – «шорох листьев».
Он не актуален.
Как и сама художественная литература, во-видимому.
Махровым цветом распушились дамские романы, мыльные оперы,  перлы очнувшихся, встопорщивших радужные перья домохозяек, чей стиль жизни и фантазии любезен именно «витям»…

41
Я не против сериалов.
У нас есть опыт нескольких прекрасных многосерийных фильмов.
Это и «Майор Вихрь», и «Операция Трест», и «Семнадцать мгновений весны», и «Место встречи изменить нельзя»…
Но это кино эпохи Большого Стиля, Большого Эха.
Это авторское, настоящее кино.
Если бы мы пошли по этому пути, достигли бы многого, и – убежден – духовная ситуация в стране была бы иной.
Но пошли по легкому пути мыльных опер, домохозяйкиных романчиков. А в итоге имеем то, что имеем. –
Не желающую думать молодежь.
Отчаявшихся стариков, плюющихся в телеэкраны.
Не могущее себя осознать среднее поколение…

42
Грех не минует каждого – было сказано – но горе тому, через кого этот грех входит в мир.
А входит он через безобидных, казалось бы, дамочек, строчащих что попало, лишь бы копеечку сшибить.
Через деловых мужиков, никак не лопающихся от жара при вываривании бесконечных мыльных опер…
Мне возразят – но ведь там нет ни чернухи, ни порнухи… там одна житейская суета… иногда даже занятная...
Ну, за чернуху ответят те, кто вполне сознательно шел на грязное дело. Речь о другом – именно о «безобидном» с виду занятии.
Оно не безобидно!
Бойтесь равнодушных – тоже не зря было сказано.
Бойтесь теплохладных, приспосабливающих мир под себя, под свои ничтожные понятия.
Бойтесь амебообразных.
В них сейчас главное зло!

43
Это зло так неотчетливо просматривается в нынешней ситуации, что страшно становится именно от этого, от этой «неявности» зла.
Откровенные злыдни видны, а эти – нет.
Полстраны приковано к страданиям сытых идиоток, сами авторши хохочут над своими химерами, и это – безобидно?
Да мы же получим нацию дегенератов, трелобитов, амеб!
Мы перестанем быть народом.
И это – безобидно?
Главное зло сейчас творится здесь, на телеэкранах и книжных развалах, в глянцевой пошлятине!..
Вот откуда они высовываются, – светские, умильные, благообразные…
…рожки, рога, рожищи…
44
А шорох листьев?
Он бессмертен.
Только все реже его слышат, чувствуют, воспринимают – благодаря засилью именно той, «мыльной» продукции… 
Тот Витя был на зоне. Он не высовывался. Он сидел в «подполье». А вот – высунулся, и – пошло, и поехало.
«Зона» должна быть на зоне. Это ее место.
Как и место домохозяйки – на кухне. Как и место «мыловаров» – в мыловарне. Несмотря на всю «новую реальность».
Когда мы отдадим себе в этом твердый отчет, жизнь сдвинется в лучшую сторону.
Я верю…

45

А новая реальность – вещь непростая.
Мы еще только начинаем входить в ее объем, и «мировая паутина» начинает нас же самих потихоньку (еще потихоньку) «рассекречивать».
Уже просматриваются со спутников персональные компьютеры.
Уже ловкачи научились снимать со счетов чужие деньги, не отходя от монитора.
Уже сверхсекретная информация может стать доступной для умного противника, а там…
 Кто знает, какие последствия обрушатся на человечество?
 Мы становимся прозрачными.
 Таянье Тайны…

46
Это красиво и сильно сказано, про конец света – огненный смерч, падение последней печати, Грозный Суд…
До Суда еще дожить-дотерпеть надо.
А пока мы сами готовим себе суд.
Мы становимся прозрачными.
Похоже, не за горами то время, когда не только наши дневники и сберкнижки перестанут быть тайной, но и самые мысли, помыслы…
Секретные исследования давненько в этом направлении ведутся.
И микрочипы вживляют в людей.
И управляемых роботов из них делают…

47
Почему же в мысли не проникнут?
Мозг – субстанция вполне материальная. Рассекретят и ее.
И станем мы – друг перед другом – прозрачными и откровенными донельзя.         
Поневоле станем…
А ситуация, когда тайное станет явным, это ведь и есть ситуация запредельная, ситуация инобытия.
Нам, возможно, еще предстоит судить – друг друга!
И сделать некие предварительные выводы из всеобщего (но и – личного) «поведения» на этой земле…
Ну а потом уже – тот, последний Суд, где нам предстоит, вероятно, лишь внимать, и каяться, и надеяться…

48
В одном из своих произведений я давно уже попытался описать эту ситуацию всеобщей «опрозраченности».
Там некий «гениальный инженер» изобрел «Мыслезор» ( на основе суперкомпьютеров) и предложил всем горожанам добровольно принять участие в эксперименте.
А что? 
    "Представьте - вопиял он, распалясь, -
    Ревнители порядка и покоя,
    Мы порчу мира снимем, как рукою,
    Друг перед другом в мыслях оголясь!
    Что есть первопричина, корень зла? –
    Мысль, кратно возведенная в дела!
    Мысль тайная!
    И умысел порочный
    Теперь мы взять сумеем под контроль!..
    ………………………………………………….
    Незримое пресечь мы в корне сможем
    Поползновенье зла на зримый мир,
    Н а ш  «Мыслезор» свой огненный пунктир
    Прочертит меж умами.
    Мы положим
    Конец всем распрям, подлостям и лжи!..»
 
49
Зря распалялся гений-самоучка.
Горожане, выслушав и его, и потом священника, осознали – это гордыня.
Если тайное станет явным, это уже не наша жизнь.
А нам надо прожить свою.
Такую, как есть.

50
Ах, если бы и мы были вольны в новой реальности прожить свою, только свою жизнь!..
Но, похоже, дела складываются так, что нас об этом уже не спросят.
Не спросят, как спрашивал тот, наивный «гений».
Мы просто окажемся в этой ситуации.
И станем прозрачны-прозрачны…

И нам, вероятно, еще предстоит увидеть, в первую очередь увидеть – откуда (да не из ближних ли наших, не из нас ли самих, искренне считавших «добрых советчиков» своими ближними?) росли они, рожки, рога, рожищи …

…и горько восплакать, осознав, чьим игралищем был человек, вовсе и не подозревавший о том, роскошном перле «великого затейника» – бить своих руками и словами своих же ближних …