Трамваи

Едешь в трамвае, стекло поцарапано, по нему стекают капельки. Нет, это – не дождь. На улице морось. Что-то среднее между дождём и туманом.

Трамвай старый, жизнь его потрепала, местами он поржавел. В воздухе витает запах металла, садится на губы и превращается в привкус. Можно сказать, едешь в трамвае с привкусом металла. Сидишь, а на каждой остановке входят люди. Обычное серое утро, с обыкновенным серым небом и серыми людьми. Утром трамвай несколько молчаливый, однако, то там, то здесь слышны разговоры. Какие-то мужички обсуждают вчерашний футбол. Кто забил, кто не забил, хотя мог, кого на поле вообще выпускать нельзя, что-то там про тренеров. Из другой части трамвая слышишь, как две женщины обсуждают нелёгкую судьбу какого-то Сашки, Любкиного сына, той самой Любки, которая Пашкина сестра, того самого Пашки, который напивается и за женой с топором потом бегает, и жена его Светка, ну которая в ларьке, да нет – не та, что беленькая, крашеная она, коротко-стриженная, нос у неё ещё, как клюв – несчастная женщина, и чего ей так с мужиками не везёт?

Едешь мимо рынка, там в любое время бабушки с огромными сумками, они обязательно должны толкаться и браниться, ибо никто в этом мире не смеет им указывать, а то ишь ты, молодёжь какая пошла; а ты – молодая такая, матери своей замечания делать будешь; доживёшь до её возраста; на себя посмотри – тоже, небось, не молодая, строишь из себя, и вообще – это почему ещё никто не вскочил с криком – «Садитесь, пожалуйста!», ведь она уже даже успела запереть свои баулы и выпачкать пару-тройку пассажиров.
Тебя это раздражает, и ты прикрываешь глаза, якобы решив вздремнуть, но на самом деле, чтобы этого не видеть. Сидишь и размышляешь, сначала нервно и напряжённо, но через какое-то время, мысли уходят в более спокойное русло. Вот, к примеру, хочется рассказать, про одного человека, который именно так и ехал и всё здесь описываемое, своими глазами видел, а сейчас глаза прикрыл и размышляет. И думает вот что – «Я вот еду, все эти люди вокруг и пищат то клаксоны машин, то тормоза, а этот старый советский трамвай, звеня, дребезжа ржавыми железками, бежит себе по рельсам, в одну сторону, в другую.

 А вечером трамвай идёт в депо, где из него выходит водитель и кондуктор, где до следующего дня погаснут его глаза, и перестанет урчать мотор. И вот там, в трамвайном парке, остаются  только сторож и вагоны. Трамваи стоят и перешёптываются о разном, о том кто и что сегодня видел, обо всём на свете и ещё о чём-то своём, присущем исключительно им – трамваям. Те, которые старше, жалуются на усталость, смертельную усталость от всего этого.

Иногда случается так, что некоторые трамваи говорят – «Всё! Хватит… Не хочу так больше… Не могу…». И их электрическое сердце останавливается. Приходят механики, электрики и разводят руками – ремонту не подлежит. Трамвай разбирают на запчасти, а ненужные куски отправляют в металлолом. Запчасти ставят в другие трамваи, и они бегут дальше, неся в себе частички грусти и ещё чего-то горького, то с чем достались им «обновки».
Пассажир ещё много чего думал, но тут его тронули за плечо, и он открыл глаза. Это был кондуктор. «Гражданин, проснитесь, конечная»,- сказала она. Пассажир встал, вышел из трамвая и пошёл куда-то прочь по своим делам.