Смена век

1
Шел куда-то маршрут сухогруза,
дал корабль небольшую течь,
и остался молчальник Крузо
тайну смерти его стеречь.
А в душе легкий бриз конфуза:
капитан, мол, спасти хотел,
но  такую затеял  игру за
полчаса до опасных дел,
что оставил десятки тел
на поверхности водной глади –
вот каков он, декор на фасаде.
Дальше помню: облом сплошной,
захлестнуло, какой-то  остров,
как-то спасся, вдали был остов
корабля, никого со мной.
Жизнь скукожилась, как апостроф.


Где ты, прежняя держава?
Дождалась себе отмашки.
Помню: вечер, Окуджава
в вечной клетчатой рубашке.
Сивцев Вражек, дождь,  косея,
льет на особняк ампирный.
На  дороге, что-то сея,
(мысли, факты, аргументы)
топчутся интеллигенты,
нарушая вечер мирный,

2

Скат Таганского холма,
Церковь: с белым голубое,
впечатлений кутерьма,
я же  -  маленький Хома,
бурсачок, само собою,
где-то в шестьдесят шестом
или шестьдесят  девятом;
вот он, слева – супер дом,
а в стране в фаворе атом,
он едва ли не в глуши
входит в гости к бородатым.
Справа  - стройка, от души
режут черный грунт ковши;
будет «Площадь Ногина» там.


За оградой – стандартная бурса,
Я впервые курил на балконе
И на крышу залез на пари.
У страны несменяемость курса,
Френкель пишет  романс о погоне.
Силуэты на фоне зари.

3

У Сережки Потапова батя - мастак,
 пил он так,
что собака от страха дрожала,
он рассказывал нам про значенье атак,
про огонь, что названье ведет от кинжала,
глядя фильм «Два бойца»
 и в дыму «Беломора» держа комментарий,
он был очень похож на «отца»
– деревенский такой пролетарий.
В их хибарке стояла исконная русская печь -
неизвестной мне жизни следы -
а сережкин отец  еще не был в отключке,
он успел рассказать, как солдаты ползут, обдирая зады,
 под железом  «колючки»;
первый раз  появился  тогда сериал «Щит и меч».
А вокруг матерели поля,
электричка гремела за  негустым  перелеском,
и ему не хватало всегда до получки рубля,
остальное казалось ненужным довеском.

Мы купались в пруду,
помню, пьявок боялся тогда я,
может быть, деревенских, их грозных атак,                городскому все внове, конечно, а так
лазил в дом через окна, разил лебеду,
от иного и прочего мало страдая.
Это будет потом в подростковом аду.


4

Сапог, надраенный до блеска,
слова, звучащие так веско:
партайгеноссе, Борман, шеф,
фрагмент истории отрезка –
одеколоном посвежев,
в мундире черном, похоронном,
блестя серебряным погоном,
с экрана – прямо в  грезы  дев,
щель рта над  острым подбородком.
(Вся соль – в приветствии коротком )
- в прямоугольнике ТВ,
 необходим, подобно сводкам
о близких паводках в Москве –
Максим Максимович Исаев,
 похоже, что из прежних баев,
а может, тоже псевдоним,
а может, отпрыск иудея,
чуть шевелюрою седея,
сердца нам заполнял одним
желанием:  бежать подале
от их Берлинов, Фердхенхалле,
от топтунов на их вокзале,
от встреч ненужных на канале
в какой-нибудь французский Ним.

5

Слухи: Быков пишет повесть
там расскажет он  о… то есть.
понимаете о чем.
Драпируются  фасады
 к  маю  ярким кумачом;
медленно ползут сигары
за зеленым тягачом.
гул ракетной Ниагары.
Чувствуешь в строю плечом
близкое плечо соседа,
рассекаются колонны
кем-то  в форме и без формы,
мельком синие погоны,
им сейчас, конечно,  не до
отвлеченности идей;
в каждый строй не больше нормы
полагается людей.

6

Гибкий, как  тени  в японском кабуки,
Пятница учит усердно  «аз»,  «буки»
«Веди», «глаголь» и «добро»,
чертит  цилиндры, вникает в науки,
чистит жилище и строит метро,
У парня просто отменные руки
и неплохое покамест нутро.

7
Я уже немного стал постарше
Где – то в Чистопрудных   лестниц марши
убегают к небу; чердаки,
Мастерские  в старом доме Мосха,
в клетчатых рубашках чудаки
Имена Попкова, Фалька. Босха.
Разговоры, белые виски.

Время поцелуев,  время съездов,   
Спичей, раздающихся с  трибун,
пьяниц  что-то алчущих табун
выбегает  из любых подъездов.
  Время  трех аккордов,  подворотен,
время бесконечных анекдо,
весь режим вобравших от и до,
время недописанных полотен.

Юрий  П выставляет холсты у стены
Плоскостей столкновенье. Пространства тесны
 мастерской. Вот графический лист
Иллюстрации к Эдгару По:
Неожиданность лиц.
 неожиданность поз.
Юрий П  улыбается, наше признанье снискав.
В нем сплошное отсутствие лоска,
вижу мятые брюки в полоску
и запачканный краской рукав.
 

8

В этом доме бодался теленок с ду…
Длинный ряд громад тянется с версту:
 сверху, под и над стиль,  которым  некто
из больших вождей радовал людей:
арки всех мастей прямо вдоль  проспекта.
Гипсовый подъезд, лифт несет наверх,
десять человек, это наша секта.

Бородатый А.,  слышен добрый смех,
  толстый том в руках,   – Александр Мень,    
Я вполне готов к первой смене вех.
Мне шестнадцать лет будет через день.

Что затем? Публикация ль пактов,
пара – тройка убийственных фактов,
 две синкопы, джазбенд на костях,
недостаток мощения трактов,
 недостаток огня в новостях
иль  кормежка забористой кашей,
самиздат, Алешковский ли Юз,
погубили со…?  Кто ж не опасен:
кочегар, или  ритм или блюз?
О способности рухнуть от басен
даже более мощных держав
(как  ни прячь за Корчагиным Пашей
механизм, что    испорчен   и ржав)
размышляли задолго до нашей
               
9
Пятница бросает вызов
Робинзону, просит визу в
недалекую пещеру.
Требует  себе круизов
в Торопец и на Венеру.
Вот он возвращает веру
смуглокожих своих предков;
он заглядывает редко в
дом к патрону. Все в навозе.
выросло число убытков;
 флаг себе какой-то выткав,
он стоит в протестной позе.

               

10

Третью ночь Хома у ее одра
Отходняк читал и дрожал, как трус,
С площадей неслось много раз  «Ура»!
В шуме летних струй умирал Союз.
 Дождь усилил  раж, разлился озон.
Снят был медный страж, смят при том газон.
Страж  был в глубь двора
спрятан у реки, как опасный груз,
в час, когда клыки обнажает риф,
 судно пригрозив разорвать в  куски.

Веки поднял век и сжег.
Где Хома? – лишь слой золы,
Кто-то вытоптал лужок,
Веки века тяжелы,
Заучили слово «шок».
И на башнях те ж орлы,
и в горах летит снежок
на расчехленные стволы.

Все находит русло, даже если тускло
 выглядит эпоха, и подобьем моха
 зарастает вскоре
рай царя Гороха.
Все находит русло.
 Пусть не то в фаворе,
что любили прежде.
Обнаружат в море
остров Робинзона,
он в смешной одежде.
Что он им расскажет, молодым, которым
та, одна шестая – все равно, что зона –
рай больным и хворым?

Март 2006 г.