Ремарки. Часть 3

11
Смерть  мужа Настя переживала тяжело. Весь день кричала, билась в истерике, ночь не спала, безголосо плакала. К утру подушка была мокрая от слёз. То, о чём они мечтали, рухнуло в одно мгновение. Счастливая жизнь: будущие дети – мальчик и девочка, учёба, строительство дома, поездка в Москву – теперь казалось таким наивным и бессмысленным, когда не стало  Клима. Жизнь закончилась, перестала интересовать. Как во сне, продолжала исполнять прежние обязанности. Ходила на работу, убирала в доме, готовила пищу.

Так получилось, что за полтора года на стройке, увлечённые друг другом, не приобрели ни друзей, ни товарищей. У них даже соседей не было. Им хорошо вдвоём, были счастливы и ни в ком не нуждались. Теперь для Насти осталось одно утешение – работа. Она всецело отдалась ей.

Курт высказывал соболезнования, пытался, как мог, успокаивать, но понимал, что никакие слова не вернут любимого мужа. А помочь хотел. Видя, как она мучается ночами, орошает подушку слезами, думал, чем бы ей помочь.  И однажды его озарила мысль, которую он тут же высказал:
- Моя понимайт Ваш горе. Он большой. Уменьшит его неможно. Вам станет легче, если побывайт на могилка. Бои шли не далеко от нас, говорят, около дфадцать километр. Пойдит госпитал, там много раненый солдат, говорит с ним, может кто знайт Ваш муж.

Окрылённая этой идеей, Настя побежала в госпиталь. Там обошла все палаты. Раненые были из той же части, что и Клим, многие его знали живым, но о том, что погиб, никто не слышал. Настю познакомили с капитаном, командиром роты. Он рассказал подробности:
-  Да, последние бои, из которых раненых доставили в этот посёлок, были на перевале, в пятнадцати километрах отсюда. Потом наши пошли в наступление, сюда больше раненые не поступали. Если он погиб на перевале, то могилка не далеко. Есть смысл сходить, поискать. Там наших много полегло, всех мы хоронили, ставили столбики, писали фамилии погибших. Если в этом бою он выжил, то идти бесполезно, с перевала немцы драпали бегом, уходили без боя, без сопротивления. Не думаю, что до следующего перевала, где они могли закрепиться и оказать сопротивление, погиб хотя бы один наш солдат. А это более пятидесяти километров, да и площадь там огромная, трудно что-то найти. Наших солдат, кто выздоравливает, туда уже не отправляют, увозят по окружной дороге.

Настя, поблагодарив капитана, пошла к начальнику строительства, отпрашиваться на поиски мужа. Он согласился. Когда бои шли рядом с посёлком, на стройке из невоеннообязанных была создана группа по оказанию  помощи раненым. Рабочие, после боя подбирали раненых, приносили в госпиталь. Сейчас, с отходом линии фронта, группу эту расформировали. Начальник дал из её состава в сопровождение Насте двух пожилых мужчин, которые не раз ходили на перевал и хорошо знали поле боя.

На следующий день,  отправившись до восхода солнца, к обеду были на перевале. Настя трижды повернула перстень, и без долгих поисков нашла место захоронения Клима. Провожатые помянули погибших из предусмотрительно взятой фляги. Настя поплакала на могилке. Пока собирала букет из лесных цветов и зелёных веток, мужчины облагородили могилку, вырубили добротный крест, зачистили, отшлифовали дерево, краской написали фамилии погибших. Эта работа была для них привычна.

Настя успокоилась. Ранее горечь утраты усугублялась сомнениями: может, Клим жив, может быть, попал в плен, может, не успели похоронить, оставили на растерзание шакалам. Теперь была уверена, что её любимый муж погиб смертью храбрых, в бою с фашистскими захватчиками, этим приблизил День Победы, и она может гордиться им. Так объяснили ей попутчики, она была благодарна за это. С плеч свалился груз неизвестности и неопределённости. На душе стало легко. Они ещё раз помянули. Оставив на могилке рюмку водки и кусочек сухаря, отправились домой.

12
Клим болел тяжело и долго. Только через три месяца начал учиться ходить. Лекарств не было. Марфа оказалась никудышным врачом. Кроме трав, ничего не знала, да и весна только начиналась,  трав в лесу было мало, надо было спускаться в долину, а она еле передвигалась по двору. Еда закончилась, до ближайшего посёлка далеко, не дойти. Клим с трудом передвигался на самодельных костылях. Нога опухла, болела. Шину Марфа наложила неправильно, кости не срастались. Вначале она пыталась делать горячие компрессы, от них было ещё хуже. Клим понял, что греть ногу нельзя. Но слух постепенно возвращался к нему, он уже слышал Марфу, теперь они могли спокойно разговаривать.

Марфа рассказала, где находится могила, пояснила, что там  искала трофеи, находила вещи и еду. Клим хотел отправиться на поиски вместе с ней, но она совсем захирела, ослабла. Решил идти сам.

До могилы было не далеко, но Клим ковылял в гору часа три. Сильно болела нога, костыли неудобные. Легко нашёл и воронку, в которой их накрыла вражья мина, и могилу, в которой похоронили убитых. Удивился, что на могиле сохранилась рюмка с жидкостью. Попробовал на вкус, выпил водку. Поначалу возникло решение соскоблить свою фамилию, уже достал нож, но передумал. Неизвестно, каким будет его возвращение, а табличка на могиле с фамилией – это доказательство его причастности к бою.

Клим удивился, как недавно это было. Вспомнил  начало обстрела. Они сидели в засаде, до блиндажа добежать не успели. Когда начали рваться мины, укрылись в свежей воронке. И вот результат. Вопреки теории вероятности, мина угодила дважды в одну точку. А место засады осталось целым и невредимым.

Клим доковылял до блиндажа. Вход был присыпан землёй. Разгрёб землю, ветки, спустился в укрытие. Там было всё, как прежде. На столе – лампа из гильзы снаряда, банка с постным маслом. В железных ящиках из под взрывателей мин – солдатские сухие пайки, которые им не суждено было съесть: тушенка в жестяных банках,  пшенный концентрат в масляных обёртках, сухари в картонных ящиках, соль, головка сахара. Взял лампу, масло, пшённую кашу, сухари, соль, сахар и пять банок тушенки. За остальным решил прийти позже. Забросав вход в блиндаж ветками, похромал к новому месту жительства. К вечеру был в хате.

Марфа обрадовалась такому обилию продуктов. Пока в доме находились на постое то немцы, то русские,  её кормили, но и сами подбирали продукты, какие у неё были. Так что, после ухода наших бойцов почти ничего не осталось, лишь немного картошки и муки. Клим поспособствовал скорейшему их уничтожению, и последнее время они жили впроголодь, питались то лопухами, то листьями и кореньями. В этот вечер устроили настоящий пир.

13
Жизнь Насти вошла в привычное русло. Трудно пережить горечь утраты, но она знала, что другим ещё трудней. Похоронки приходили почти ежедневно, из первой группы призывников все погибли, у них остались дети, жёны, матери, которые, кроме серой бумажки о смерти, ничего не знали о погибшем, а она была на могилке, навела порядок, помянула мужа. Считала, что Клим исполнил долг перед Родиной, она исполнила долг перед ним, и главная задача теперь – последовать примеру мужа, честно и добросовестно трудиться.

С фронта сообщали вести, одна другой утешительнее. Немцев разбили под Москвой, под Курском, под Сталинградом. Строительство электростанции продолжалось в три смены, работы не прекращались ни днём, ни ночью. Настя работала то с утра, то с вечера, домой приходила усталая, голодная, еле волоча ноги. Но и после работы в дом заходили рабочие, и наши, и немцы, чтобы подлечиться. А пленные немцы работали в меру сил, кормили их хорошо, они выглядели, чуть ли не хозяевами на нашей земле.

Курт, видя, как устаёт Настя, взялся опекать её, пуще прежнего. Заготавливал дрова, убирал в доме, во дворе, готовил еду из принесенных откуда-то продуктов. Весной даже умудрился посадить на малюсеньком участке лук, петрушку, укроп. Из столовой принёс очистки картошки, побросал в лунки и убедил Настю, что осенью будет картошка.

Когда Настя заболела, измерил температуру, ночью сходил за врачом, нашёл все необходимые лекарства. Несколько дней провёл у кровати, отлучаясь только на работу: кормил из ложечки, поил чаем, растирал жиром спину и грудь, купал, не разрешал выходить на улицу, выносил после неё ведро.

РЕМАРКА 10
Вошла Мария, прочитала:
- Что-то я не пойму. Такое впечатление, что ты влюбился в Настю, бережёшь для себя. Пора бы ей переспать с Куртом. А то, Климу надоело жить у бабки.
- Я не повесть пишу, а роман, объём набираю.
- Ну, набирай, набирай.
Жене огрызнулся, а к совету прислушался.

14
Как-то раз, меняя простыни, Курт взял Настю на руки, чтобы переложить на топчан. Перенёс, положил, но задержал в объятиях чуть дольше необходимого времени. Настя, ощущая тепло мужского тела, не делала попытки освободиться.  Курт тоже не спешил отпускать её, и в этот момент между ними проскочила искра, которая определила дальнейшие отношения.

Находясь в тяжёлом состоянии, Настя безропотно сносила  помощь Курта. Когда выздоровела, то так привыкла к ухаживаниям, что  не могла без них обходиться, принимала, как должное. Так случилось, что за время болезни они незаметно перешли на «ты».  В честь выздоровления Курт принёс бутылку вина. Настя выпила рюмку, вино похитило её разум. В знак благодарности за добрые отношения, поцеловала Курта в щёку. Он в ответ поцеловал её, обнял. А когда присел на кровать и впился губами в горячие Настины губы, она не предприняла ни малейшей попытки к сопротивлению.

15
Клим готовил себя к героическому подвигу – переходу через перевал, к возвращению… А куда возвращаться, Клим по неопытности не знал и ничего придумать не мог. Чем больше думал, тем больше возникало вопросов. То, что часть ему не догнать, он понял давно. Уже несколько месяцев он живёт у бабки Марфы. Наши ушли далеко, где они сейчас, неизвестно. Идти за ними бесполезно, Марфа говорит, до ближайшего посёлка более пятидесяти километров, столько не пройти, нога  ещё болит. А где ближайший военкомат, Марфа не знает. Значит, надо идти назад, в посёлок, до него не более двадцати километров, столько он проковыляет. А как там его примут, это ещё вопрос. И Марфа совсем захирела, слегла, собралась умирать, не отпускает его, просит похоронить. Расписку с неё взять, что ли, что она нашла его на поле боя без сознания, с поломанной ногой?  Вот она, скоро заживёт, но плохо сгибается и стала  короче на несколько сантиметров.

Клим стал тренироваться в ходьбе. Смастерил новые костыли, более удобные. Несколько раз ходил в блиндаж, перенёс в дом оставшиеся продукты.
Ночью Марфа разбудила его:
- Слышь, Клим. Я к утру умру. Похоронишь меня на подворье. Крест поставишь, помянешь. В тетрадке записаны фамилии моих родственников, адреса. После войны найдёшь, кто останется в живых, расскажешь обо мне. Пусть поставят свечку за упокой. Да и ты поставь, не обеднеешь. А у тебя всё будет хорошо. Благодарить тебя не будут, не за что, но и к суду не привлекут. Тоже не за что. Я тут всё написала, покажешь в оправдание…

Утром Марфа умерла. Клим разбил две двери, сделал из них гробик. Выкопал яму, опустил гроб, потом Марфу. Двумя ржавыми гвоздями забил  крышку. Странно, что от работы в могиле не испытал никакого страха. Будто всю жизнь копал могилы и хоронил старух. Подумал: быть может, потому, что от Марфы осталась небольшая кучка сухих костей? На человека уже давно не была похожа. Война, горе и голод иссушили тело до неузнаваемости.

Снял со стены несколько фотографий, взял тетрадку, сложил в мешок остатки провизии и похромал на перевал. По пути зашёл посмотреть на свою могилку. Табличка с фамилиями красовалась на прежнем месте. Подумал, что после войны приведёт сюда Настю с детьми,  пусть посмотрят, что пережил Клим Игнатьевич Велехов.

16
Настина жизнь приобрела иной смысл. Курт был внимателен, нежен, обходителен. Вечерами  подолгу, терпеливо выслушивал  воспоминания о том, каким хорошим мужем был Клим, как работал, как относился к Насте, как любил, прожить без неё не мог ни дня. Настя подробно рассказывала: что Климу нравилось, что он любил, что ненавидел, какие совершал поступки. Рассказала, что сюда привёз её, чтобы родители не выдали замуж за другого, нелюбимого. Здесь со всеми договорился,  всё обустроил. Дом этот – его работа. И  мебель, кровать, стол, топчан, печка, подвал. Лишь одно Настя скрыла от Курта: не поведала, каким Клим был в постели. О мёртвых или хорошо, или ничего. Она подсознательно изматывала и себя, и Курта воспоминаниями о достоинствах Клима, потому что этим старалась оправдать нынешнее поведение, ибо каждый вечер эти многочасовые разговоры заканчивались одним и тем же: она ложилась в постель с Куртом, и отдавалась страстно, трепетно, с энтузиазмом, потому что получала такое наслаждение, какого никогда не испытывала с мужем.

Она не смела признаться в этом Курту, а он, будучи деликатным, не задавал лишних вопросов. Настя иногда задумывалась: любит ли она Курта? Но однозначного ответа на этот  вопрос не находила. За прошедшие два года многое изменилось вокруг, изменились условия существования, изменились люди, Настя вместе с ними изменилась. Курт входил в её положение, внимательно выслушивал, соглашался, утверждал Настю во мнении, что она любила Клима, и сейчас любит, их нынешние отношения – это продолжение любви к мужу. Насте импонировала  точка зрения, которая оправдывала их взаимоотношения, низводила её грех до нуля, и она была благодарна Курту.

То, что любила Клима, в этом Настя не сомневалась. Да, она любила его сильно, самозабвенно. Он первый, кто увидел её обнажённой, когда она после трудового дня пошла на речку, купаться. Она стояла по колена в воде, не осмеливаясь окунуться в холодную воду, Клим вынырнул перед ней, встал во весь рост, так они и стояли, любуясь друг другом и удивляясь своей бесстыдной смелости. Они были детьми, знали друг друга,  были знакомы, учились в одной школе, но то, что произошло, круто изменило юные сердца.  О любви у Насти тогда мысли не возникали, так, простое любопытство, но любопытство это, вместе с голым торсом Клима, натренированными плечами, чёрным пушком на лобке и торчащим, привлекающим её взгляд, подрагивающим членом, навсегда поселилось в глубинах сознания.

Всё, что было позже, являлось только приятным воспоминанием, копией той встречи, которая, втайне от соседей, родных, и станичников, неоднократно ими размножалась вплоть до ухода Клима на войну. Ей было хорошо с ним, других мужчин не знала, и знать не хотела. Обстоятельства сложились так, что в разгар войны осталась одна. Клим, любимый человек, который оторвал от родимого гнезда и привёз в незнакомое место, погиб на войне, оставив одну бороться с постигшим горем. И то, что в тяжёлые времена рядом оказался Курт, Настя считала Божьим промыслом. Знала, чувствовала, что оправданий нет, и не может быть. Всё, что она говорит, делает, придумывает,  может быть для неё не столько оправданием, сколько утешением. Измена есть измена, рядом живут десятки, сотни получивших похоронки женщин, с утра до ночи трудятся, ненавидят фашистов, а если и относятся терпимо, то уж во всяком случае, не ложатся под них.

Так думала Настя, но ничего поделать не могла. Курт оказался, мало что хорошим человеком, деловитым хозяином. Он был хорошим, неутомимым любовником. Настя как-то вдруг поняла, что Клим никогда не доставлял ей подобного наслаждения, а поняв это, утвердилась в мысли, что их отношения были всего лишь продолжением юношеских воспоминаний, которые ограничивались одной встречей у реки, а убедившись в этом,  поняла, что никогда Клима не любила. После долгих размышлений, оказалось, что и торс Клима был не таким мощным, как у Курта, и плечи не такие крутые, и ласки у него были неумелые, спонтанные.

Ей вдруг открылась тайна поведения Клима. Она поняла, что слабость в постели, неумение доставить ей истинное наслаждение, он компенсировал заботой о ней, постоянно  помогая во всех женских делах. Это началось ещё там, на ферме, когда помогал доить коров, сливать молоко, мыть бидоны, и особенно здесь, во время совместной жизни. Он всякий раз старался подчеркнуть любовь к ней, выполнял почти всю работу, будто это могло заменить то наслаждение, которое мужчина должен давать женщине в постели.

Другое дело Курт. Он тоже во всём помогал Насте, но любовь  доказывал не словами, а делами. Настя чувствовала, что это не наивное детское увлечение, а настоящая, глубокая, преданная любовь, с полной самоотдачей в постели, с жертвенностью куска хлеба, своего здоровья, и даже свободы и жизни. Да, именно свободы и жизни, потому что они понимали, и не раз долгими ночами говорили об этом: если их отношения предадут огласке, обоим не поздоровится. Легко представить финал: Курта отдадут под суд, а Настю даже судить не придётся. Коллеги по работе  просто забросают её  камнями, забьют палками, затопчут ногами. Они знали это, страх разоблачения постоянно витал над ними, во стократ усиливая чувство наслаждения от любви. Они боялись, но не было такой силы, которая могла прервать их отношения.

17
До перевала Клим дошёл без проблем. Опираясь на костыли, выносил вперёд здоровую ногу, находил для неё точку опоры, подтягивал больную, и так, шаг за шагом, выбрался на гребень вершины. Здесь отдохнул, поел, попил воды и начал спуск. Увы, вниз идти было труднее. Костыли, не находя точки опоры, скользили, ноги не слушались. Он падал, вставал, шёл дальше, но всё повторялось. Приходилось часто останавливаться на отдых, подкрепляться. Тогда он вспоминал прошлую жизнь, Настю,  первую встречу, отъезд на стройку, совместное житьё-бытьё в скромном, уютном домике, мечты о будущей счастливой жизни после войны.

Такие мысли его бодрили, он вставал, упорно продвигался вперёд, к своему счастью. Костыли растирали руки, под мышками появились волдыри, поломанная нога болела, здоровая не хотела слушаться. Но он продолжал идти к заветной цели. Если три километра подъёма со свежими силами прошёл за пол дня, то на спуске проходил эти же три километра за день. На пятые сутки скудный запас продуктов исчерпался. Он испытывал сильное чувство голода. Хорошо ещё, что несколько раз на пути попадались ручейки, он пополнял флягу водой, этим и жил последние два дня.

Несколько раз приходилось останавливаться на ночлег, пока не показалась долина, в которой располагался посёлок. Когда Клим увидел внизу маленькие кубики домов, сознание заполонил страх возвращения. Полгода он отсутствовал, причину этого отсутствия должен объяснить, причём объяснить так, чтобы это прозвучало убедительно,  было правдоподобно, для него безвредно, и ему поверили.

В первые несколько дней на фронте Клима посещали мысли о Родине, о Сталине, о героизме. Он мечтал вернуться к Насте в орденах, всех удивить, устроить новую счастливую жизнь. Но после каждого боя из строя выпадали друзья, знакомые, сослуживцы. Бойцы умирали на глазах, их разрывало снарядами на части, они истекали кровью, гибли от ран, от недостатка медикаментов, бинтов, ваты.

Несколько раз их рота захватывала удобный плацдарм, но заканчивались снаряды и патроны, отставала кухня, они держались какое-то время, теряли бойцов, вынужденно отходили. Но подходило пополнение, подвозили снаряды, патроны, они опять шли в бессмысленную атаку, в пятый раз занимали ту же высоту, чтобы через день сдать её немцам. И мысли в голове Клима в это время были соответственные.

Месяцы, проведённые с бабкой Марфой, что-то сдвинули в его мозгах, изменили образ мыслей. Бабка была ещё та, с Советской властью не дружила, но Клим и сам, после нескольких боёв, понял, что в стране творится что-то неладное. Забросать немцев шапками не удалось. Чтобы согнать с перевала, пришлось пожертвовать не одной сотней солдатских жизней. Такие мысли стали посещать Клима, но он боялся их высказывать даже Марфе, говорил с ней всё больше о Насте, о довоенной жизни, о послевоенном устройстве.

И вот, наступил момент, когда его голову заполонила одна главная мысль: как быть? Идти сразу в военкомат, или в комендатуру? Может так случиться, что ему даже не дадут встретиться с Настей. Тогда весь этот труд, всё, ради чего он выжил, прожил последнее время, трудности, с которыми преодолел подъём на перевал и длительный спуск – всё это напрасно.

Клим решил дождаться ночи, появиться у Насти незаметно, а там уже, вместе с ней, обдумать дальнейшие шаги. В любом случае, в душе он не считал себя дезертиром и надеялся на благополучный исход.

Последний привал перед решающим маршем в неизвестность устроил в густых зарослях кустарника.



Продолжение следует  http://proza.ru/2011/01/16/807