Молдова - выписка из реестра

- Вы как сюда попали? – полная женщина с интелигентным, но нервным выражением лица смотрела на меня, как будто я ворвался в здание Генерального штаба вражеской армии, а не постучался в обычную дверь Министерства юстиции.

- Простите… Мне бы выписку из реестра… Я по адресу обращаюсь?

- Кто вас сюда пустил?! – В другой жизни эта представительница министерства точно была вахтёршей. – Вам что, не говорили, что все заявления нужно бросать в пост-бокс? – спросила она бухарестским акцентом, точно хотела выяснить по ходу, хорошо ли я понимаю иностранное слово и кто в этом здании хозяин.

- Простите, я попытался отшутиться, – я не очень доверяю этому деревянному ящику… Дело у меня важное. Я хотел бы зарегистрировать своё заявление…

- Так вы что, не доверяете Министерству юстиции? – её круглое, как циферблат часов, лицо мгновенно вытянулось, словно в анимационном фильме.

Отступать было некуда, я и в шутку, и в серьёз ответил: «Вообще-то я не доверяю всему правительству!»

- Находящиеся на переднем стуле посетительница, по виду учительница словесности, резко повернулась ко мне, показав своё морщинистое лицо, которое она уронила было навсегда над важными бумагами. Теперь два осуждающих и немного ироничных взгляда впились в меня.

- Попробуйте в канцелярии… – нашлась вдруг  чиновница, – двести… – потянула она и отчеканила последнюю цифру.

Коротко обяснив мне, что заявление всё равно не зарегистрируют, а мне лишь надо узнать имя исполнителя бумаги,  одна из секретарей канцелярии поинтересовалась,  что я намерен выписать из реестра. «Молдову» – сказал я. И чтобы она не переспрашивала, объяснил: «Всё просто. Мне нужно письменное подтверждение существования Республики Молдова».

Наступило молчание. Всё вдруг окаменело в этом уважаемом правительственном здании. И пока я выходил, открывая двери этажей, запертые на электронные замки, не было единого движения в этом закрытом пространстве. Тела людей застыли в комичных положениях, словно пойманные по команде шуточной игры «замри!» Кое-где в кабинетах в воздухе висели бумаги и чашки с кофе, а на первом этаже я заметил в открытой двери знакомые, всё продолжающие осуждать меня взгляды чиновницы и учительницы словесности.

- Ну что, удалось? – спросил на выходе мой хороший знакомый в пятнистой форме охранника.

- С меня кувшин вина! – я по-братски похлопал его по плечу.

 

В последующие дни я  тщетно пытался найти исполнителя документа, переписав с министерского сайта пяток телефонных номеров. На все мои звонки отвечал, притом по всем набранным номерам, один и тот же голос с записывающего устройства. Трудно было уличить за этим голосом робота, так как отвечал он на каждый звонок по разному,  хотя тембр и мелодичность сохранялись.

Начинал он как любое электронное устройство, к примеру: «В настоящее время абонент отсутствует…» Но после избитого набора слов, вдруг оживлялся и норовил выкинуть кое-что более человечное, вроде «но Вы не теряйтесь, стоит ещё попробовать…» Как правило, за любым общением с министерским голосом чувствовалось, как по ту сторону наступает знакомая уже ледяная тишина. Всё вдруг останавливалось и замирало в здании правительства и выстраивалось для меня в смысловой ряд застывших жестов, улыбок, покрикиваний, недодач и недосказаностей.

В один из дней бессчётных попыток я спросил в трубку: может, такие выписки уже не будут выдаваться, и я зря пыжусь? Может, мне не хотят отказать напрямую, и какой-нибудь правительственный представитель пытается сочинить для меня полное любезностей и комплиментов письмо? На том конце записывающее устройство засмеялось звонким,  добрым смехом. «Вы на самом деле считаете себя молдаванином или только по паспорту, простите, по гражданской принадлежности?» Я запнулся, и на том конце тут же использовали мою растерянность, чтобы заполнить паузу ледяным холодом и непробиваемой тишиной. Я повторил звонок. В трубке завелась потихоньку старая мелодия, чем-то похожая, как я всё отчетливее стал понимать, на «дойну», но не  из тех, что приходиться слышать по радио, не гламурную, а истёртую, из тех, что студенты  обнаруживают с удивлением на фольклорной практике и увековечивают на старых магнитофонах университетской кафедры. Записывающее устройство пело хриплым, но приятным голосом уроженки этого края – «плая» – по старинным понятиям, голосом, в котором не надо было улавливать «месседжи», потому что он предоставлял, так сказать, без лишних запросов и дополнительной платы всё, что только смогли пережить за несколько столетий наши невысокие холмы, наши не-дремучие кодры и наши неширокие реки, не говоря уже о любящих всё это людях. Катастрофический треск с  наложенным резким голосом, как в таксистской рации, оборвал вдруг песню и от трубки вновь стало веять министерской смертью.

«А может, всё это у вас купить?» – спросил я об этом дня через три. «Ведь вы же  практикуете с иными документами такое. За умеренную плату выдаёте в течение десяти дней, а за тройную – в течение пяти, ну а за половину «продовольственной корзины» – в течение суток!» «Переключите ваш телевизор на телеканал «Публика»!»  Я подчинился совету оживлённого робота-голоса. На экране в светлом дорогом костюме выступал новоиспечённый политик, представитель какой-то забытой и умиротворенной партии, которая, как выяснялось, возродилась благодаря финансовым инъекциям этого самого депутата. Камера отскользила от залитого светом огромного полированного стола, и рядом с политиком появились репортеры, девушка с  выдающимся бюстом и мужчина средних лет с внимательным взглядом. Как и положено в таких случаях, именитые репортеры демонстрировали искусство заискивать перед сильными мира сего, так чтобы публика не заметила, что лезут они то ли в душу, то ли в карман интервируемого. Чувствовалось в новом политике и опытном олигархе какая-то робость, неуверенность перед камерой, но держался он в общем молодцом, на лице присутствовала широкая американская улыбка.  Хотя он то и дело употреблял дорогие бумажные салфетки, чтобы стереть пот с лоснящегося, гладко выбритого лица, не надо было быть специалистом, чтобы понять: вся эта словесная и  материальная декорация легко для него преодолима, и спустя две-три недели весь электорат чётко поймёт, кто в этой стране хозяин. Не надо было особенно вникать в его  неторопливые фразы. Было ясно, что всё в этой стране давно куплено им, аэропорты, сети бензоколонок, фешенебельные отели и даже лучшая часть таможни и правовых учреждений… Да, и почти все авторские права.

 

Если бы он догадался, сказал я себе, он, наверное, купил бы и ту песню, которую не совсем удачно заводило запоминающее устройство. Или песня должна достаться нам? «Интересно, как со временем он поступит с ней?» – переспросил я себя.

 

Ещё через несколько дней зазвенел телефон. Я догадался, кто это, по быстро подкрадывающейся тишине в трубке: «Я молдаванин… я люблю наше прошлое… я верю в нашу государственность и в наше будущее, поэтому я никогда не получу желаемую выписку! – пробовал я стебаться в ритме белостишья. –  Правильно? Я угадал? Вы это хотели мне сообщить?» «Не совсем…» – мрачно ответил робот-голос и тут же перешёл на заводской тембр: «Министр в отьезде, у него важная встреча в Бухаресте. Другие два заместителя тоже в командировке. Один – в Москве, другой – в Брюселле. Мне неизвестно, когда они вернутся. Пока некому подписать вашу бумагу».  Я резко отодвинул апарат от уха. «Не кладите, пожалуйста, трубку… » – вдруг тихо, почти нежно заговорили с другой стороны. – Вы это… не отчаивайтесь, что ли… Я  не знаю, получится ли «у нас»… Но вы звоните, не исчезайте! Ведь вы не один, знайте это…»

 

В трубке раздались первые музыкальные фразы той малоизвестной «дойны»  с ещё не проданным авторским правом… Её прервали длинные, холодные гудки.