Глава 6

      Мы развернулись и быстрым шагом пошли обратно. А вот углубиться в парк, мы так и не смогли, мы всё время ходили по кругу.

      Охранявшие машины мужики сразу приосанились и насупили брови. Я протянул руку к старому знакомому требуя вернуть пистолет.

--Не положено!

--Вот ты вроде человек, как и я, а на самом деле - баран. У меня, ведь, второй есть. А этот я тебе отдал для отвода глаз. Так, что, охранник из тебя, как из - говна пуля. Дай ствол сюда!

      Мужик рванулся ко мне, но Ковалец успел крикнуть:

--Стоять!

--Стоять, дружок. Ствол! Николай Николаевич, поменяйте охрану, сами видите, какое сейчас время. А то, эти, ни ухом, ни рылом.

--Так! Сели! И, к театру! Ствол отдай!

      Всё. Этот период я выиграл. Правда, похудел на пару килограммов, но, выиграл. Помолись за меня, Андрюша, у меня впереди самая большая гадость.

      Театральная площадь была, как и многое в этом городе, очень похожа на своих подруг во других городах, где были театры. Она не была ни уютной, ни зрелищной. Предназначение её в советское время было одно - проходя по ней, настраиваешься на особую атмосферу театра, на ожидание лицедейства. Мало у кого не поднимался к горлу тёплый комок предчувствия полуреальности, которое ожидало зрителя в момент выключения света в партере. Особенно остро, это чувствовалось на подходе к театру. Именно ожидание чуда интересней, чем само чудо.
 
      Теперь, эта площадь оставляла пространство для предощущений раз в двадцать меньше, чем когда-то. Сработали западные стереотипы, рекламирующие вход в театр прямо из автомобиля, чтобы в роскошном, и поярче. Бигборды, растяжки, доски объявлений, пивные ларьки и контролёры автостоянки стали постоянными оккупантами предтеатрального пространства.

      Машина Ковальца была здесь не последним оккупантом. Для неё было даже своё бесплатное место, на которое мы въехали с элегантностью коровы. Заднее правое колесо вскарабкалось на бордюр, и соскочило на асфальт, оставив после себя чёрную полосу. Ковалец внимательно посмотрел на водителя, а я почувствовал полуреальность приближающегося акта разрывания водилы за такую парковку.

      Я спросил разрешения выйти из машины. Дверца утробно чмокнула и захлопнулась. Надо покурить.

      Мысли не собрались в целостную систему, чтобы ими можно было пользоваться для подготовки к разговору. Я не мог связаться с Андреем, и не вызвать подозрений Ковальца. Я не мог точно сказать, был ли Аронов в плотной связке с Соколовым? Теперь  ругал себя за то, что в момент рассказа Андрея не был таким внимательным. Ведь, на каждое предложение, сказанное Андреем вчера на квартире, рождалось, как минимум, по одному вопросу. Но, только сегодня. Вчера я слушал и боролся со страхом. А вот сегодня - могу, только, гадать. Линия разговора с Соколовым зависела именно от линии, которая соединяла его с Ароновым, или проходила между ними, как линия водораздела. Как сейчас это можно узнать?

      Минуты через три подъехал джип. Темно-коричневый, чистый и громадный. Из него вылез шустрый юноша, и подошёл к машине Ковальца. Тот, не опуская стекла, тыкнул пальцем в меня.

--Я за вами. Прошу в машину.

      Не удержавшись, я повернулся к охраннику, с которым общался на кладбище. Я покрутил в воздухе рукой, предлагая ему опустить стекло. Когда в образовавшемся просвете показалась морда, я надеялся, уже, бывшего охранника, то сказал ему со всей вежливостью, на какую был способен:

--Вышел бы, и поучился манерам. Бесплатно.

      Шустрый хихикнул и, взяв меня двумя пальцами под локоть, великодушно протянул руку в направлении, уже, открытой, для меня, дверцы.

      Ехать в такой машине не то что приятно, а даже беззаботно. Такое же чувство возникало в детстве, когда ты был ухожен и защищён, не прилагая к этому никаких усилий.

      Двадцать минут поездки пролетели очень быстро. Машина остановилась около громадного особняка за высоким каменным забором. Широкие ворота отъехали в сторону и, показавшееся за ними пространство, проглотило джип, как песчинку. Меня выпустили из машины. Услужливо показывая дорогу, которая была вся из ступенек, и вела только в одном направлении, шустрый, идя немного впереди меня, подскочил к входной двери, и распахнул её. Мы очутились в громадном холле, высотой с пятиэтажный дом. По периметру, на различных уровнях, были опоясывающие холл балконы, за которыми теснились двери. Как в гостинице, подумалось мне. На первом этаже были только три двери. Меня пригласили к средней. Уже на подходе к двери, я остановил шустрого и отрицательно покачал головой. Тот, взглядом, спросил меня о причинах остановки. Мне пришлось повторить трюк с курткой и пистолетом. Такого прокола ему, не простил бы, даже, мастер из ЖКК. Он побледнел, взял у меня пистолет и поднял расстроенные глаза.

--Не бери в голову. Это не страшный промах.

--Спасибо.

--Услуга за услугу. Твой с Ароновым, нотариусом, крепко дружит?

--Нет. Только по делам. В основном - я с ним контактирую. Они даже вместе не гуляют.

--Спасибо. Теперь мы обо всём забыли, да?

--Да. Спасибо вам.

--Идём.

      Это совсем не факт, что эти два упыря, Соколов и Аронов, не дуют в одну трубу. Они могут для отвода внимания от своих задумок даже пару раз подраться. Шустрый тоже не всё знает об их отношениях. И как мне себя вести? Выбора, практически, нет. От полного незнания, до фразы, сказанной шустрым. Может, и специально сказанной. Андрюша, ау! Подскажи! Хрен, там, дождёшься подсказок.

      Дверь распахнулась, и я вошёл в кабинет. Или в офис. Или, не знаю во что. Всё, что можно было сделать, в смысле безвкусицы оформления интерьера, всё было сделано досконально.

      Первое, что я увидел, был громадный кальян. Рядом что-то в красивой бутылке, коробка сигар и настольная зажигалка. Из-за всего этого поднялся настоящий Аль Капоне. Та же упитанность, те же припухлые губки, полный носик и поросячьи глаза. Сходство, надеюсь, было только внешним.

--Здравствуй, здравствуй. Проходи, садись. Лев Иванович.

    Мы пожали руки и я уселся в кресло, обозначенное хозяином. Соколов вопросительно посмотрел на шустрого. Тот утвердительно кивнул, показал мой пистолет и был отпущен взмахом пальцев.

--Ты при волыне ходишь? А не стрёмно? Вдруг, менты тормознут?

--Это только сегодня. И потом, я на машине уважаемых людей ездил.

--Уважаемых? Это Коля? Ну да, ну да... уважаемый.... Давай, вот что. Давай помянем Антона. Мы с ним особенно не корешили, но, о покойниках, или хорошо, или очень хорошо. Бери, давай, не чокаясь.

      Мы сделали по глотку вкусного напитка. Судя по надписи, - греческого. Очень вкусно и, в меру, крепко.

--Ну, как тебе в городе?

--В самом городе - нормально. А вот в его атмосфере - не очень. Вы понимаете, Лев Иванович, я не рвался сюда, чтобы стать звездой сезона. Я жил себе спокойно, писал Антону открытки на день рождения и на Новый год. Потом, милиция меня сюда вызывает и устраивает шоу. Я и не предполагал, что выгляжу идиотом. Ну, хотя бы по меркам Украины. А в России, оказывается, другие параметры фейсконтроля. Как я могу чувствовать себя в городе, где меня дурят на каждом углу и, при этом, понимают, что вижу их старания? А теперь, ситуация накаляется вокруг меня настолько, что не удивительным будет появление новых трупов. Лев Иванович, а как мне в городе?

--Не бери в голову, проскочим. Если я предложу тебе свою дружбу, никто не будет даже смотреть в твою сторону, не говоря о глупостях. Понял?

      Марио Пьюзо. "Крёстный отец". Страница, по-моему, сто сороковая. Дон Карлеоне. Павлин павлином. Может, надо встать и поцеловать его в перстень? Или ещё куда чмокнуть? Геморрой, скажем, подлечить?

--Спасибо, Лев Иванович. Вы - мудрый человек, и серьёзный авторитет. Жаль, что в мире нет ничего вечного, кроме вечности.

--Я не въезжаю, ты о чём?

--Да, сам не знаю. Мне не кажется всё происходящее вокруг однозначным. Кто-то ведёт двойную или, даже, тройную игру, кто-то выпячивает вперёд людей, якобы непосредственных виновников. А на самом деле - это фикция, уводящая в сторону от основного зачинщика. Кто-то ведёт игру так, чтобы основных участников столкнуть лбами, и посильнее, до появления искр. И, чтобы, этими же искрами, мы и подорвали тот пороховой заряд, который нам, уже, некто и подложил.

       Боже, что я несу! Остановите меня кто-нибудь!

--Теракт, что ли?

--Именно, Лев Иванович, именно! Вы умудрились одним словом определить ситуацию. Именно терракт.

--Не, Фуфло это! Никто не станет при мне гадить в этом городе.

--Я думаю иначе. Когда замешаны большие деньги, то возможно всё. А деньги - это власть. А когда, кому-то, маячит большая власть, то... Кеннеди, ведь, убили? А охраняли его, как никого другого.

--Ты на что намекаешь?

--Это не намёк. Это рассуждения.

--Погоди. Сначала давай выпьем. Не чокаясь.

     Мизинец больше не отставляется. Пузатый коньячный бокал взят, как стакан. Выпивается одним глотком. Рука тянется за сигарой, но захлопывает крышку сигарной коробки. Из кармана достаётся "Беломорканал" и прикуривается. Взгляд в упор на меня.
Я пытаюсь изобразить нервную неуверенность. Кручу в руках бокал, и пару раз пробую поставить его на стол.

--Можно закурить?

--Кури и базарь. Кто готовит мокруху?

--Не знаю. Я бы начал с начала, чтобы вы могли сами рассудить.

     Кивок, затяжка, наливание в бокал.

--Меня дома вызвали повесткой в милицию. Спросили об Антоне. Я рассказал всё, что знал. Тогда, предложили приехать сюда и, на месте, с местными властями, решить вопрос о закрытии уголовного дела. Я лечу сюда и попадаю в цирк. Следователь мне рассказал, где и как убили Антона. Предложил съездить с свидетелю, для достоверности. Вы можете себе такое представить?

--Да, туфта это. У следака нет прав на такую вольнягу. Дальше.

--А я - поехал. Свидетель, бывший НКВДшник, рассказал мне такую небылицу, что мне захотелось его ударить. Я не поверил ему, потому, что до встречи с ним успел посмотреть на, якобы, место преступления. Всё враньё. Возвращаюсь в город, и снова встречаюсь со следователем. В кафе, на Маркса, это за таким зелёным магазином....

--Да знаю, знаю. Вас там видели.

     Значит, и тебя предупредили, и ты тоже следил за мной. Туман рассеивается.

--Следователь слово в слово повторяет слова свидетеля, разводит руки в бессилии и просит написать отказ. Лихо? Но, это начало. Нотариус сообщает мне о наследстве, о вас с Ковальцом, как об акционерах. После этой встречи я иду поужинать. Возвращаюсь и вижу, что мой номер обыскивали. Я попробовал навести справки обо всех участниках дела. И то, что я узнал, меня потрясло. Теперь я не знаю, что думать и что делать. Хотя вру, конечно. Я примерно знаю, что делать, но фигуранты, о которых я веду речь, летают так высоко, что допрыгнуть до них я не смогу. Это первое. Под их прицелом и вы, Лев Иванович. Это два. Самое плохое то, что свою игру они уже начали, поэтому, какой-нибудь трагический финал, уже не за горами. Есть одно, но, только одно, преимущество у нас. Я говорю у нас, потому, что приняв ваше предложение дружбы, я предлагаю вам свою помощь. Так, вот. Преимущество у нас - одно. Они, в отличие от нас, совершили одну ошибку, которую, не сочли важной, а она помогла мне всё увидеть со стороны, и понять их замысел. Предупреждён, значит вооружён.

--Ты понты гоняешь? Или правду говоришь? Чего хочешь?

--Когда мы ехали в машине сюда, я спросил у ваших ребят, что они могут мне сказать о вас. Знаете, что они мне ответили? Что вы сила и правильный человек. Они не знали, передам я вам этот разговор, или нет. Они говорили искренне. Я думаю, что уважение скрепляет людей сильнее, чем обычный страх. Поэтому я только с вами поделился своими подозрениями. А теперь хочу сказать о выводах, которые появились сами по себе. И мне нужен будет ваш совет, иначе мне и, может быть, вам....

--Базарь, не тормози.

--Итак. Есть сумма денег, на которую покупается выгодное предприятие - телестудия. Реклама, лоббирование собственных проектов - всё это будет приносить в год сумму, не сопоставимую со стоимостью самой студии. Кому-то хочется завладеть этим богатством. Что надо сделать? Убрать основного хозяина. Подставлять, подкупать, отсуживать - это и долго и дорого. Хватит одной пули. Теперь, надо убрать ещё кое-кого. Меня, например. Но, не сразу. Я должен подписать документы на другого, нового хозяина. И только потом я перестану быть нужен. Кстати, поэтому и пистолет со мной. Дальше. Антон, создав акционерное общество, открыл всех людей, заинтересованных в том, чтобы отобрать у него такой куш. Всего таких четверо. Вернее трое. Я - не в счёт. Я последним из всех узнал об этом, и приехал сюда, когда его уже убили. Остаётесь вы, Лев Иванович, Ковалец и Аронов.

--Ты хочешь сказать, что это я его мочканул?

--Я хочу сказать, что в этом деле четверо. И один из этой четвёрки всё спланировал и заказал Антона. Теперь, по порядку. Аронов. Он в курсе всех дел Антона, все документы шли через него, а это значит, что он обладает всей информацией. Но, реальные возможности у него ограничены. У Аронова есть дружба со следователем. Но, этого, тоже мало для крупной афёры. Это - для мелочных дел - новая машина, новая мебель, хорошо отдохнуть и всякое такое. Значит, Аронову надо с кем-то скооперироваться из серьёзных людей. Иначе его, за самоуправство, эти серьёзные люди и порвут. Так ведь? Серьёзных людей в городе только двое - это вы, и Ковалец. Остальные - только надувают щёки. Вы бы хотели иметь эту телестудию? Отвечу вместо вас - да, хотели бы. И я хотел бы. Это, нам с вами, минус в моей версии. Ковалец хотел бы? Конечно. И ему минус. Теперь, посложнее. Чья была идея напрячь Антона на акционерное общество? Ваша или Ковальца? Его. И второй минус ему. Кто в тесном ключе с Ароновым? Ковалец. Третий минус. Кто знал обо всех передвижениях денег, о совершении купчей, обо всех тонкостях этого общества? Вы, или он? Он. Четвёртый минус. Вы знаете сумму акций, я имею ввиду их номинальную стоимость? К сожалению, нет. Почему он знает, а вы, как акционер, в неведении? Потому, что так ему выгодно. И Аронову тоже. Теперь, сколько? Пять минусов? Кто нашёл тело Антона? Следователь. Чей он друг, ваш? Аронова. С кем Аронов? Шесть минусов. В уставе акционерного общества есть пункт, что акции всех акционеров переходят к держателю основного пакета. А почему появился такой пункт, и почему они переходят? Потому, что акционеры имеют привычку умирать. Или сами по себе, или им помогают. Вы об этом пункте знали? А он - знал. Ковальца я имею в виду. Мало? Зачем на расследование приглашать в другую страну дальнего родственника, если ты не собираешься его убрать, как конкурента? И сколько минусов у него при вашем одном? И какой вывод напрашивается? Что Волга впадает в Каспийское море? Нет. Хуже. Нам с вами осталось совсем чуть-чуть. Тем более, вы самый явный кандидат на должность мэра, а ему и самому туда охота. Повод? А миллионы долларов сейчас, и многие миллионы ежегодной прибыли на многая лета, это - не повод? А убийство Антона - не повод? Какой вы сделаете вывод?

      Его кадык ходил вверх-вниз, как паровой молот, когда он глотал прямо из горлышка греческий напиток. Хоть бы бутылку не разбил, чтобы я успел прочесть название. Себе такой куплю.

      Хок допил, снова закурил папиросу, откинулся на спинку кресла и прохрипел:

--Убью, суку!

--Они этого и ждут. Пальба начнётся - что надо. Сверкать будет, аж до Москвы.

--А что, мне поцеловать этого пидора?

--Убрать. Но, не вам. И не таким способом. Они ждут агрессии с вашей стороны. А вы ведь всё знаете, и можете опередить их. Их можно свалить там, откуда они не ждут удара. У меня есть идея. Я сегодня попался на его крючок. А теперь, даже, рад этому. Вы слушаете? Ага. Он согласился отдать мне свои акции. За наличные. А зачем они ему? Он заставит подписать документы на него, и акции, автоматически, снова вернутся к нему.

--Эта жаба ни хера тебе не отдаст! Помяни моё слово!

--Отдаст или не отдаст - это не важно. Главное, что предварительно согласился. Этого достаточно. Теперь - ваш выход, Лев Иванович. Послушайте моё предложение. Сегодня вечером... да, чуть не забыл! Позовите кого - нибудь из своих, пусть позвонят в "Три товарища" и узнают, заказано кафе на вечер, или нет?

--А это зачем?

--Это - наживка для Ковальца. Я объясню.

     Соколов крикнул, и в дверном проёме показался шустрый. Хок отдал распоряжение, и велел звонить прямо отсюда. Результат был мною ожидаем. Кафе было заказано на шесть часов вечера. Теперь, мне надо не заиграться.

--Теперь, вот что. Ковалец снял кафе на вечер. Он хочет встретиться там с вами, и со мной. Это часть его плана. Скорее всего, он не отдаст мне акции. Передумает. Но, нам и надо, чтобы передумал. Я открою на него рот. И не важно, что он будет мне говорить. Я обосру его с ног до головы за такое поведение. Это уже наш с ним договор. По его предложению, я должен заключить с вами пари о том, что я сделаю это. На кону будут ваши акции.

--Не понял, ты уже скорешился, что ли? Что-то, мутно как-то....

--Нет, это сделка. Выглядит, всё, так. Я на него ору и унижаю его, вы проигрываете пари и отдаёте свои акции, на словах, конечно. Я перевожу ваш долг на него, и он уже требует ваши акции. До этого момента понятно?
 
--А может, мне и тебя грохнуть?

--Вам надо в очереди постоять. Я продолжу. Когда он предъявит вам свои претензии, вы, как человек в законе, скажете, что с человеком, который терпит в свой адрес такие обвинения и оскорбления и, по сути, является опущенным, вы разговаривать не станете. Пидор вам не собеседник, и не партнёр. Это - первое. Второе. Надо, прямо сейчас, послать человека в это кафе с деньгами. Надо подкупить официанта, чтобы тот отключил отопление и включил кондиционер.

--Это зачем? Быстрее набухаться?

--Нет. Если в помещении будет прохладно, официант оденет пиджак, в который он положит камеру, которой, всё и снимет. Он снимет крупным планом вас, сидящим спокойно и меня, оскорбляющим Ковальца. В нагрудный карман пусть официант положит диктофон. Потом - час работы на компьютере, и совмещённый звук и изображение переносятся на диск. И всё. Один диск вы подарите Ковальцу на память, второй - его папе. Третий в газету и на телевидение. Хотя, можно и не отправлять никуда. Просто сказать ему об этом. А если будет неправильно себя вести, то, отправляйте. С Богом.

--От чего откажется?

--За эти диски вы потребуете сущие мелочи - акции, его дом, машину, его магазины или контроль над его имуществом. Если откажется, то, после опубликования материалов из этого диска, его не выберет ни один дурак, даже в пионервожатые, а папа примчится спасать его из такого пожара. Если согласится, то он теряет и деньги, и власть, и авторитет. На выборы вы идёте в одиночестве. И последнее. Каковы последствия? Для вас - никаких. Я - приезжий, и с меня весь спрос. Вы ссору не затевали, и кто делал съёмку - не в курсе. А спор со мной - это ваше личное дело. А лучше сделать так....

--Не буксуй на самом интересном.

--Вам, надо, только присутствовать в кафе. Вам и говорить ничего не надо. Просто подтвердите, что спор был. А, вот, по поводу расчёта за проигрыш в споре - вы пришлёте ему человека. Да, так будет лучше. Не надо вам, в вашем положении, опускаться до разговора с опущенным. Вы вернётесь домой, скомпонуете диск и отправите своего человека на переговоры, уже с диском. Вы сдержали слово - вы прислали человека. Вот, пусть они и ведут переговоры - диск в обмен на его положение.

--Вроде, сбоя не должно быть?

--Нет, не должно. Если всё успеете сделать. Вы, кстати, попадаете с положительными рецензиями в газеты как человек, открывший глаза городу на Ковальца. Я, в качестве приза, оставляю себе деньги, которые предназначались для выкупа акций Ковальца. Насчёт телестудии - договоримся полюбовно. Сам я, такую махину, не потяну. Акции Ковальца перейдут к вам, согласно устава. Это - всё. Что скажете?

      В эти минуты из нас двоих больше всего работал его кадык. Он, достав ещё одну бутылку,  удалял из неё жидкость, как насос.

--Я, вот, что скажу. Лёха!

      Вошёл шустрый, и подскочил к столу.

--Мой друг тебе объяснит, что надо сделать. Сделаешь. Пока, иди.

     Лёха вышел. Хок сделал ещё пару глотков и сказал:

--Вся ответственность на тебе, понял? Да, не ссы, я буду в норме. Это - моя доза.

--Тогда, и мне надо подготовиться. Я пойду. До вечера.

--Да, до вечера.

     Или он уже набрался, или, просто ничего не понял. А мне сейчас остаётся только одно - не отступать от плана.

     Я проинструктировал Лёху самым подробным образом. Мы сели в машину и поехали в город. Я попросил подбросить меня до ближайшего такси. На том мы и расстались. Я отправил сообщение Андрею о необходимости встречи, и поехал на съёмную квартиру. Теперь я чувствовал себя заводной игрушкой, у которой закончился завод. Вернуть меня в боевое состояние мог только Андрей.

     В квартире было без изменений. А какие изменения могли произойти? Кто-то устроил мне засаду? Или положил на видное место подарок? Ничего подобного. Пустая квартира ждала меня, а теперь, мы с ней, будем ждать Андрея.

     Я нагрел чайник и заварил кофе. Не мешало бы что-нибудь съесть. Впереди - длинный вечер полный разговоров. И к чему приведут эти разговоры? Я, как одинокий самурай, пытаюсь столкнуть лбами две группы людей. Это наш с Андреем план и, скорее всего, желание Антона. Насколько это осуществимо? Надо признаться честно - не знаю. Пока, я сижу и пью кофе, они могут созвониться и выяснить, что весь день я только и делал, что вбивал клинья между ними. Потом они определят цель, с какой я это делал. Чтобы забрать телестудию себе и их, попросту, кинуть. Как они себя поведут, когда во всём разберутся? Наверное, они просто прикончат меня. Деньги Антона поделят, и благополучно забудут меня. У меня осталась совсем крохотная надежда на невозможное. На то, что всё пойдёт по плану Андрея. Они будут злиться друг на друга, а до встречи в кафе разговаривать не будут. Если всё так и произойдёт, то, есть шанс. Но, только один. Зато - крохотный.
 
     Так, что у нас в холодильнике? Аня, молодец, купила всего, и много. Я сделал себе пару бутербродов, забрал кофе и пошёл в зал.
 
     Но, всё равно, мыслями я постоянно возвращался к сегодняшним встречам. А что, если мы с Андреем просто оторвались от реальности, в своём желании провести такую хитромудрую комбинацию? Наверняка, у каждого из них, есть свой доверенный человек, с которым советуются, по более-менее серьёзным делам? А хороший советник, за пару минут, от моего предложения камня на камне не оставит. А если - нет? А если у них, всё-таки, возьмёт верх острая нелюбовь друг к другу, и желание избавиться друг от друга? Тогда, при хорошем течении дела, они воспользуются не моими предложениями, а мной. Как разменной монетой.

   Мои рассуждения прервал чей-то голос. Я прислушался. Тишина. Вокруг была тишина. В руке кофе, рядом - нетронутые бутерброды. Выходит, что это я, войдя в раж, начал говорить вслух? Здорово! Так и до шизофрении недалеко. Ну, где же Андрей? Мне бы хоть парой слов с ним перекинуться перед тайной вечерей с двумя Иудами.

     Я отправил ещё одно сообщение с требованием срочно связаться со мной. Ответ пришёл минут через десять."Всё идет по плану. Не отходи от курса." И всё. Не могу сказать, что я почувствовал себя покинутым, но лёгкая обида, всё-таки, появилась. Могли бы и позвонить. Я же не коробок спичек здесь покупаю! И откуда он знает, что всё идёт по плану? Его же не было ни на одной встрече?! Нет, надо успокоиться, перекусить и ехать в кафе. Делать всё так, как и договорились. А то додумаюсь снова до того, что поеду за билетами.

     Подошло время собираться. На всякий случай я проверил пистолет и оставил его на кухне. Войти с ним в кафе мне уже не дадут, это точно. Если всё закончится крупным скандалом и милицией, то мой пистолет заберут у охранника, и я опять им не попользуюсь. Так, что, пусть побудет здесь.

     В этот момент прозвенел звонок. Я пошёл открывать дверь, на ходу подготавливая упрёки для Андрея. Распахнув дверь я увидел Аню. Они рылась в сумке в поисках ключей.

--Добрый день!

--Здравствуйте.

--Один?

--Конечно, один. Теперь - с вами. Проходите. Какие новости?

--Никаких. Я же просила открывать окно, когда куришь.

     Она прошла на кухню и открыла форточку. Только я, ведь, не курил, когда пришёл. Ой- ёй! Что-то здесь не так. Я пошёл следом за ней и открыл дверцу под мойкой, где стояло мусорное ведро. Никакого мусора не было, не было и окурков. Надо было найти пепельницу, и посмотреть на неё. Сегодня утром я вымыл её, и поставил на... поставил... куда я мог, эту гадюку, поставить? Если мыл на кухне, то и поставил около мойки, так? Нет. Пепельница была в зале на подоконнике. За шторой, в самом углу. И не пустая. Тонкая сигарета, скуренная, почти, до половины. Потушена и смята. На фильтре помада.

--Ладно, не мечись. Ничего страшного. Просто не забывай открывать. Как у тебя дела?

     Сказать ей, или не говорить? Если скажу, то она наверняка подумает, что я кого-то приводил. А если и поверит, что никого не приводил, то будет думать, что отдавал кому-то ключ.

--Вроде, всё идёт к завершению. Если Бог даст, то завтра поеду.

--Но ты заплатил..э-э ещё за сутки...

--Не страшно. Такие условия, как у тебя, стоят переплаты. Да, Аня, я мог бы попросить тебя взять мне билет на завтра на поезд? На середину дня. Есть в это время что-нибудь на Украину?

--Что-то, такое, есть. Проходящий, по моему. Но, может быть, только плацкарт.

--Не важно. Ехать не долго.

--Куда брать?

--До Харькова.

--Ладно, попробую.  Как возьму, то перезвоню.

--Аня, ты - золото!

      Сказал и понял, что ляпнул глупость. Она может подумать, что я намекаю на её золотые коронки.

--Аня, ещё одна просьба,--я старался отвлечь её от размышлений по поводу золота.--Ты разбираешься в помадах? Я имею в виду, по цвету сможешь определить название? Ну, как правильно сказать? Как называется цвет? Фирма мне не важна.

     Я протянул ей окурок. Она брезгливо взяла его двумя пальцами и подошла к окну.

--Очень похоже на "Индейское лето". Скорее всего, это - оно. А чего ты с окурками таскаешься?

--Одной важной барышне надо сделать взятку на прощание, а прямо спросить, какая у неё помада - не удобно. А бычок спёр из пепельницы.

--Купи "Индейское лето".Не прошибёшь. А сколько ей?

--Где-то, как и тебе - около двадцати.

--Ладно, подлиза. Я пошла. Но, спасибо, было приятно. Я позвоню.

     Дверь закрылась. Так, вот и новости. И кто же это без меня не может? И кто это знает, где я живу?  Хренова журналистка, или Света-секретарша? Кстати, а почему эта барышня, "с любовью," не пришла на похороны? Закончилась любовь? Здесь, оказывается, болото глубже, чем обещали. Пистолетик надо забрать.

     Я собрался, оделся и, уже перед выходом, решил позвонить Аронову. Дозвонился легко, договорился так же легко. Завтра, в девять утра, у нас рандеву. Теперь можно идти в кафе. А кто, всё-таки, был в квартире?

    Кафе, по своей внутренней отделке, напоминало мне трактир. Именно такие трактиры показывали в кино о дореволюционной России. Только, в этом трактире был использован материал получше, да и зеркал было побольше.

    Я приехал минут за пять до назначенного срока. Стол был уже сервирован, официант был в пиджаке, а из кухни аппетитно пахло.

--Кафе на сегодня заказано. Приходите завтра.

--Это я заказал. Что в меню? Рыба есть?
                --Конечно, есть, только заказ был от господина Ковальца.
 
--На три человека, верно?

--Да.

--Я инициатор этого, и один из трёх. А, пока никого, давай поговорим о главном. Ты лично готов? Диктофон, камера?

      Официант подозрительно посмотрел на меня, и повернулся, чтобы уйти.

--Тебя просил это сделать парень, шустрый такой, белобрысый, в левом ухе серьга. Было? Значит, так. Только он и я об этом знаем. Ну, и ты. Как ты узнаешь, что пора заканчивать съёмку? Сделаем - так. Когда я, только я, попрошу тебя какой-нибудь десерт, значит, дело подходит к концу. Понял? Запомни мою куртку. Положишь мне в карман камеру и диктофон. Тебе хорошо заплатили?

--Ну, нормально.

--Я в куртке оставлю для тебя деньги. Заберешь их. Договорились? Вот, уже подъезжают. Начали.

     Из машины, остановившейся перед входом, вылез шустрый и подошёл к задней дверце. С водительского места вылез громила, и направился прямо в кафе. Зайдя в зал он осмотрелся вокруг, спросил у меня:"Гость?",на что получил утвердительный ответ. Не меняя выражения лица, громила вышел на улицу и подал знак. Лёха открыл дверцу и помог выйти Хоку, поддерживая его под локоть. В таком же спаренном состоянии они вошли в зал.
Соколова подвели к столику, сняли с него пальто, и уронили его в кресло.

--Добрый вечер, - сказал я вошедшим.

     Хок махнул рукой. Мне не захотелось утруждать себя осмыслением этого жеста. Было и так понятно, что он, почти, мёртвый. А ведь говорил, что это его норма. Вот, урод! Он всё дело испортит.

     Я поманил рукой шустрого, но первым подскочил громила.

--В сторону! - Как можно суровее сказал я. Почему всё происходящее мне напоминает кино? Сделанное наспех и, оттого, бездарное?

     Лёха сразу понял в чём дело. Он забрал у меня пистолет, подмигнул и, сделав озабоченный вид, отошёл в сторону. Значит, всё сделано правильно.

--Ну, и где этот х..? Садись, давай выпьем.

     Я позвал официанта и попросил принести выпивку и, что-то, закусить. Всё появилось секунд через десять.

--Надо что-то и ребятам заказать.

--Перебьются! Они на работе. Эй! Посидите там! - Он помахал рукой в сторону фойе.

    Свою куртку я положил у входа на кухню, показав на неё глазами. Официант согласно кивнул.

--Наливай.

--Лев Иванович, вы же обещали, что будете в норме.

--Ты у себя в хохляндии будешь фраером. А здесь - подвяжи Полкана и засохни! Наливай! Ты думаешь, что я сам не справлюсь с этим хмырём? Пари он на мои акции устроил, ****ь! Хер вам в нос, а не мои акции, понял? Они мои были, и будут! Здесь - всё моё будет!

     Нехорошая волна злости подкатила к горлу. Я не самый сильный боец, но, злость и трезвая голова, в сумме, дадут мне большую силу. Свернуть шею, этому хозяину жизни, и всё. Будет уже всё равно, что дальше. Алё! Стоять! Это, уже, опасные мысли. Где мой возница со своей каретой?

     Вместо возницы появился официант. Он протянул, Соколову и мне, папки с меню. Мне расхотелось есть, но, парень настойчиво вложил мне в руку папку. А Хок, красавец, отшвырнул папку под соседний стол и, уже заплетающимся языком, обратился к официанту:

 --Да-ай подшестери! Налиай.

--С удовольствием.
 
     Я раскрыл меню и увидел записку, вложенную между листами."На кухне четверо с оружием. Что мне делать?" Я жестом попросил ручку. Оглядел кафе, сидевших охранников, и решил, что уже можно приступать к "основному блюду". Написал на том же листке одно слово:"Снимай", и передал парню обратно.

--Спасибо, я поухаживаю сам. Я думаю, что всё в порядке.

     Слово "всё" я постарался выделить голосом. Официант еле кивнул, забрал папку из под стола и сказал:

--Не смею мешать. Приятного отдыха!

--Да ии уже осюа, халдей!

--Спасибо вам. Лев Иванович, держите себя в руках.

     Я налил ему снова, но, уже в фужер, и помахал шустрому. Когда он понял,  что я его зову, я встал и двинулся к нему на встречу.

--Лёха, что за люди с оружием на кухне? Ваши?

--Такого мы не решали.

--Они, ведь, не пешком пришли, так? Значит, со двора должна быть машина. Тихонько сходи и посмотри, может по номерам узнаешь

--А сколько их?

--Четверо.

--Сейчас схожу. Спасибо, что предупредили.

     Я вернулся за столик. Соколов что-то мурлыкал себе под нос, и постукивал ногой в такт. Фужер был пуст. Или выпил, или вылил. У меня нет такой роскоши, как вера в увиденное. Но, оказалось, что верить Соколову можно. От количества выпитого, мышцы лица потеряли эластичность и обвисли. Взгляд стал неподвижным и бессмысленным. Он часто начал делать глубокие вдохи. Снова потянулся за папиросами. Я сел в своё кресло и поднёс ему зажигалку.

--Где, этот, "уважаемый"?

--Цинкуй хрюканину! Уважаемый! Кумовская шоха он, а не уважаемый! Я его сам отыграю, как захочу, без тебя.

--Наливать?

--Да!

     За окном проехала знакомая машина. Через минуту она сдала задом, и остановилась рядом с машиной Хока. Этот Шумахер, по привычке,  никогда нормально не останавливался. Сначала, у театра, заскочил на бордюр, теперь - мимо кафе проехал. Интересно, а он с первого раза усаживается за руль?
                Ковальцы - молодцы совершили те же передвижения, что и Сокольцы - удальцы. Только, водитель Ковальца, не вышел из-за руля. Видимо, опасался парень, что, опрометчиво покинув место водителя, с первой попытки обратно не попадёт.

     С решимостью в лице, будущий хозяин города, направился к столику. Коротко сказав, что извиняется, сел в кресло. Он был уже без пальто.

--За что пьём?

--Ты не можешь вовремя приходить? Или ты меня за шныря держишь? - Речь Соколова почти выровнялась. От злости, наверное.

--Лёва, остынь. Перебрал - веди себя прилично.

--Иди на хер! Он, меня, успокаивать будет! Это я могу тебя успокоить! Навсегда!

    Одним глотком Хок осушил рюмку, и запустил руку в тарелку с зеленью. Вот, до рта, он смог донести только одну веточку петрушки. В цель попал со второй попытки. Дверь в кафе с шумом открылась, и в зал вошёл Лёха. Он смотрел на меня широко открытыми глазами, затем кивнул на Хока. Двумя пальцами, расставленными наподобие вилки, он тыкнул себя в горло и поднял глаза к потолку. Я постарался догадаться, что Лёха хотел этим сказать. В голову пришла только одна мысль: приехало начальство Хока. Всем вилы.

--Хороший вечер намечается, - сказал я.

--Вечер, как вечер. Не нравится - мотай отсюда. Без тебя проживём.

--Лёва, я прошу тебя в последний раз. Угомонись.

     Соколов со всей дури стукнул кулаком по столу. Вбежали все охранники. Я им показал на Хока, и сделал успокаивающий жест рукой.

--Ты мне условий не ставь! Не имеешь права условия ставить, понял? Ты свой хавальник держи на замке, шелушовка! Вы тут хотели меня через х.. кинуть? Да? Пари? Не попали! Это я вас кину! Это я скуплю все эти херации! Всё моё будет, понятно? Это по моей заказухе его братца грохнули, и этому, скоро п..ц придёт! А ты, кстати, следующий. Чего зенки вылупил? Обойти меня захотел?

     Соколов, уже не чувствуя тормозов, лихо понёсся вперед, в светлое опьянение. Но, с тёмными последствиями.

--Ты себе вымутил, у этого немца Рейзбиха, акции только потому, что я позволил. А теперь, с этим хохлом, захотел меня вздрючить? Я у тебя спрашивал, что будем делать? Спрашивал? Что ты сказал? Надо его убрать. Я убрал. Теперь, ты хочешь пари и  сбить у меня бабло? Ты хочешь денёг? А это ты не хочешь?

     Соколов ударил правой рукой по сгибу левой, согнул руку в локте и потянулся к Ковальцу, одновременно столкнув бутылку водки со стола. Я бы успел её подхватить, но не стал. Я позвал официанта и попросил принести ещё одну.

--Всё в порядке? - спросил я у него.

--Да.

     Официант посмотрел на барную стойку и ещё раз сказал:

--Да.

     Вот, оно что. Запись велась со штатива за стойкой. Неплохо. Эти два уважаемых человека, оказывается, вместе обсуждали убийство. Мне отсюда не выбраться. О чём ещё приятном подумать?

--Теперь - этот, - Соколов показал пальцем на меня, - он нашпигован баблом. Что будем с ним делать? Он, сука, всё правильно вычислил. Откуда он всё знает, а? Чего молчишь, козляра? Говори! Откуда он всё знает? Умный? Я, его, своими руками кончу! И не перебивай меня! Я его жду, он опаздывает и, теперь, перебивает! Я тебя спрашиваю, что будем с ним делать? Чего молчишь? Опять всё мне решать? Как моим баблом за твою аварию расчитываться, так - нормально? Я, почти всю родню этого пацана, которого ты на колёса намотал, скупил, чтобы не выступали. Кто это провернул? Я! Кто нашёл человека, и сбил с него эти акции? Я! Всё - я! Как завалить - тоже, я! А ты? Что ты сделал? Ты мне пари, сука, устраиваешь! Чего, ****ь, молчишь, а? Короче, так! Не перебивай! Я забираю у тебя твои акции. Бабки, мои пацаны, тебе по утряни подвезут. И больше, я, тебя знать не хочу! Всё! Бери свою жопу в руки, и вали отсюда! Мэр, херов! Умэр, ты будешь! Совсем, будешь, умэр!

--Не помешаю?

     От звука этого голоса Соколов замер, словно, кто-то, сделал стоп-кадр. Мне показалось, что и слюна,  которая в ярости вылетала из его рта, замерла в полёте. Ковалец, просто, опустил глаза, стараясь никого не замечать.

     Вошедший мужчина имел приятную внешность, ухоженный вид и, как минимум, семидесятилетний возраст. Лицо и шея не были предательски сморщены годами. Возраст выдавали его руки с пергаментной кожей, усыпанной пигментными пятнами. Пальцы изуродованы артритом.

--Извини, Лёва, что перебил. Продолжай.

     Хок не выходил из ступора. Какие мысли проносились в его голове, вряд ли кто узнает. Но, мне показалось, что его не особенно волновало присутствие здесь этого человека. Он думал над тем - кто вызвал его? В затерянном, среди алкогольных паров мозгу, жемчужиной блеснул ответ. Именно так можно было объяснить поступок Соколова. Он схватил со стола нож, и катапультировался в сторону Ковальца. Я никак не мог ожидать от него такой способности к резким выпадам. Тем более, у сильно пьяного человека. Или это был порыв загнанного в угол зверя, старающегося перед лицом смертельной опасности уничтожить своего обидчика. Кто точно скажет? Только, ещё в полёте, его достала рукоятка пистолета, опустившая Хока, по вертикали, вниз. Это постарался охранник нашего гостя.
Ковалец никак не отреагировал на произошедшее. Он, видимо, хорошо представлял себе, кто перед ним сидит, и чего можно ожидать от него. Благоразумным, он, счёл простое молчание .Этому примеру последовал и я.

--Посади его обратно. Мне - чай. Коля, выпей, сынок, выпей. Ты, какой-то, взволнованный. А это, значит, наш украинский друг?

     Он повернул ко мне голову, и просто посмотрел в глаза. Я никогда не верил, что страх может сковать все реакции в организме. Или наоборот, расслабить все мышцы, чтобы выпустить на волю то, что скопилось в теле. Я, просто замер. Неприятный и холодный пот, цепляясь кошачьими когтями за кожу спины, пробирался под одеждой вверх, к голове. Добравшись до цели, он вонзил тысячи острых иголок мне в затылок, и обдул своим морозным дыханием. Так страшно мне ещё никогда не было. Кто-то в моей голове, мне же, и сказал: "Быстро отвлекись!"

--Я тоже выпью. Я слабо повеселился на этом карнавале. Не возражаете?

--Конечно, я поухаживаю за вами.

     Вот, как описать причину страха? Не знаю. Не было чего-то одного, конкретного. Это была сумма страхов, состоящих из бесшумного появления, это наблюдение за реакцией Ковальца и Соколова при появлении этого старика. Это - хорошо подготовленная охрана. Это - появившийся в воздухе привкус безжалостности и смерти. Это - его глаза. С пожелтевшими белками, по-старчески слезящимися, с красными, чуть вывернутыми наружу нижними веками. Это - его глаза, как у мертвеца. Которые видели столько, что ничему не удивляются, и никого не жалеют.

--Пора познакомиться. Аркадий Михайлович - старый знакомый ваших собеседников.

--Очень приятно!

     Я влил в себя водку, и попытался повторить трюк с петрушкой. Если бы это были соревнования, я бы победил Хока.

     Появился официант и спросил, не принести ли нам горячего?

--На меня не смотрите, вы сами кушайте. Извините, что прервал ваше застолье. Но, я уже скоро уйду. Не гоже старикам с молодёжью кутить.

--Ну, что вы! Раз вы пришли, вы наш гость.
 
--Смотри, Санёк, - Аркадий Михайлович обратился к охраннику, привыкшему бить людей в лёт, - эти двое молчат, как камни, а приезжий оказывает мне уважение! Вот, почему так? Я хотел чай, а мне не принесли. Попроси ты, а?

--Молодой человек, будьте добры... вам крепкий, сладкий, с лимоном? Да, понял. Не пакетик, заварите. Одну ложку сахара, без лимона, в подстаканнике.

--Слышал, Санёк? Он - просит. Не друга, а официанта. Он уже понял, что хорошим отношением, от человека можно много добиться. А вот Лёва - не понял. Но, мы его научим? Санёк?

     Охранник уже привык к большому количеству вопросов, и к тому, что от него не требуют ответов. У старика такая форма общения. Реплика в сторону.

--Значит, ты - брат Антона Рейзбиха. Немного знал его. Жаль, что его так.... До меня дошли слухи, что он попал в аварию. А вот видишь, как оно вышло-то... всё иначе. Всё очень иначе! Что здесь произошло?

--Я не участник событий Я могу только догадываться, и рассказать только то, что знаю наверняка.

--Расскажи мне всё, что знаешь. И с самого начала. Но, не торопись. Выпить хочешь?

     Пить я отказался. Стараясь не глядеть на охранника, я попробовал как можно медленнее поменять позу, и вытащить их под стола затёкшую ногу. Затем, начал говорить. Рассказывал минут десять, с подробностями, иногда даже в лицах. Рассказывал нашу с Андреем версию. Ни на букву в сторону. Во время финального аккорда я достал окурок.

--Я закурю?

--Конечно, кури. А почему эти здесь? Я, что-то, всё-таки пропустил?

--Я расскажу. Только дайте при свидетелях слово, что убьёте меня быстро.

    Аркадий Михайлович рассмеялся.

--Никто тебя не убьёт. Я милицию боюсь! - И снова смех.

--Ну, будет, повеселились. Говори.

--Обычая злость. Не вендетта, не месть, а злость. Мне хотелось свести их вместе, и подогнать ситуацию до взрывоопасной. Но, мне не удалось. Лев Иванович всё сделал вместо меня. Мне мало было разжечь войну между ними. Я хотел, чтобы они точно знали, что именно является причиной. А вот, теперь, я не уверен, что у них хватит на это соображения. Они, даже, по-тихому, не смогли убрать человека. Вмешали посторонних людей, наделали много ошибок и, что в результате? Им захотелось много денег, и - сразу. А разве это повод разбрасываться смертями направо и налево? Только, вот, денег от всего этого больше не становится. Они не пробовали войти в долю, поработать головой для увеличения доходов. Они просто их-за угла убили. Почему они здесь? Потому, что они как белёсая гадость, которая скапливается в уголках рта. Потому, что и без меня они уже были готовы к войне друг с другом. Это было только делом времени. А я, их, только подтолкнул. И всё.

--И что ты собираешься делать?

--Не знаю. Я могу сказать, что я не могу делать. К моему сожалению, моя голова и моя память не работают, как желудок. Всё, что я увидел и узнал здесь, останется в памяти камнем. Я не могу это всё срыгнуть и забыть.

--А что бы ты хотел сделать с ними?

--Я не Бог. Я не могу распоряжаться чужими судьбами и, тем более, жизнями. Я повторюсь. Я хотел, чтобы они попали в ту же безвыходную ситуацию, которую приготовили Антону. В ваших глазах они потеряли доверие и уважение, а это, как я вижу, для них пострашнее уголовного наказания. Антон не хотел, чтобы эти деньги попали к ним в руки, и не стали орудием для новых убийств. Что-то мне подсказывает, что, так и вышло. А что с ними будет, то, с ними, и будет. Но, вот мэром из них никто не станет. Телестудии им не видать. Со своими акциями они могут сходить в туалет.

--Ты - интересный человек.

--Я - обычный человек.

--Выпьешь?

--Вы хотите меня напоить, чтобы ваши орлы надругались надо мной?

     Аркадий Михайлович снова засмеялся. Но, только губами

--Ты мне подробно всё объяснил. Мне, даже, и спросить нечего.  Теперь, я объясню свою позицию. С Антоном начал работать я. Добрый десяток сделок мы провели вместе и, к взаимному, удовольствию. Это правда. Когда у него появилась идея о телестудии, я решил дать ему большую самостоятельность и отошёл от него. Но, дал ему под пятнадцать процентов акций, и десять процентов прибыли помощника. Этого, - небрежный жесть большим пальцем в сторону Соколова. - В его обязанность входило не лезть в дела, а помогать с возможными госнаездами, и получать деньги. Не сложно, правда?  А вот как всё обернулось.... Давай-ка, и я выпью за помин Антоновой души. Налей. Чокаться не будем. В этих деньгах есть и моя доля, и мой интерес. Я, просто, ставлю тебя в известность. Если телестудия будет работать, то работать мы будем вместе. Но, условия будут другими. У тебя будет, пока, маленький процент. Я не знаю тебя в деле, я только слышал, как ты говоришь. Всю студию я тебе не отдам.

--Все документы он отвёз на вокзал, в камеру хранения, - не поднимая головы сказал Ковалец.
                --Очки перед вами зарабатывает.

--По мелочам не отвлекайся.
                --Я прямо сейчас готов дать ответ. Но, вы даёте мне слово, что выполните мои условия.

--Я не покупаю кота в мешке.

--Это - простые условия. По карману не ударят. Извините, вы не могли бы позвать официанта, - я обратился к Саньку. Он получил разрешение от Аркадия Михайловича и позвал парня.

--У вас есть что-нибудь на десерт? Мороженое, например. Только, пломбир. Вам ничего не хочется?

--Хочется. Чтобы ты продолжил.

--Ладно Дайте слово, что, хотя бы, обсудите мои условия прямо сейчас.

--Согласен.

--Хорошо. Первое. Ни Соколов, ни Ковалец в этой студии не участвуют. Даже дворниками.

--Это само собой. Даже, не обсуждается.

--Второе. Ни Соколов, ни Ковалец не баллотируются, и не становятся мэрами в обозримом будущем.

--Это, уже, и мне не нужно.

--Третье. Документы отдаю вам завтра. Мне - десять процентов акций и всё. Остальной телестудией распоряжайтесь по своему усмотрению.

--Пять и согласен.

--Семь и завтра документы.

--Шесть с половиной, и по рукам.

--Шесть с половиной и, не по рукам. Я на многое посмотрел здесь, да, и на Украине, тоже. Поэтому, не всегда, добрый разговор и ласковый тон, меня убаюкивают. Я вам не нужен, и не интересен. Поэтому и цена мне завтра будет - одна пуля. Поэтому, документы я вам отдам, когда пообщаюсь с ещё одним человеком. Я просто в глаза хочу посмотреть ему.

--Аронову?

--Да. Можете приставить ко мне вашего человека. Я не убегу.

--То, что ты никуда не денешься, в этом я не сомневаюсь. Можешь, даже, и не пытаться. А на счёт остального.... Первое и второе условие я решу прямо здесь и сейчас. Мне не надо об этом раздумывать. Я согласен. А вот касаемо третьего... ладно, поговори. Можешь ударить его пару раз, но, мне он, тоже нужен. У меня свой разговор к нему. Теперь по поводу работы. Ты мне не нужен, это правда. Но, мне дороже обойдётся закрывать дело и покупать ментов, чем оставить тебя в живых и, на тебя же, оставить телестудию. Правда, я назначу другого директора, и ограничу тебя в правах. Тем более, что это имущество на Украине. А, вот, что я действительно не смогу сделать, так это уберечь тебя от пули у тебя дома. Здесь я гарантирую твою безопасность, а там....

     Зазвонил телефон. Аня сообщала, что взяла билет на 14-20 завтра. Я поблагодарил.
--Извините. Это мне сообщили, что взяли билет домой на завтра.
 
--Это, если успеем посмотреть и переоформить документы. Ну, что, засиделся я у вас. Мне пора отдыхать. Саня, дай нашему другу напарника, чтобы не скучал. Лёва едет с нами. До завтра!

     Аркадий Михайлович поднялся и ушёл также через кухню, как и пришёл. Я одел куртку, проверил карманы и позвал официанта.

--Дай мне с собой бутылку водки. И - спасибо тебе. Береги себя!

--Это, вам спасибо. Вы знаете, кто это был?

--Догадываюсь.

--А я даже не думал, что увижу его так близко. Это - серьёзный мужик.

--Тогда нам повезло, что мы в живых остались. Вызови нам такси.

--Сейчас.

     Я вышел в фойе и забрал, у шустрого Лёхи, пистолет. Показал его новому напарнику и засунул за пояс. И всё-таки решил вернуться в зал. Подошёл к столику и сказал Ковальцу:
--Ну, всё. Прощай. Мне отмщение и аз воздам.

     Вот, только вторую фразу я не говорил. Вернее, не хотел. Я только открыл рот, а она зазвучала. Но, я точно не говорил. Дивны дела твои, Господи!

     За окном посигналила машина - это за нами.

--Ну, что, поехали? Давай хоть познакомимся.

--Сергей.

     На выходе из кафе я пожал руку Лёхе, и тихонько шепнул на ухо:

--Уходи от шефа.

     Лёха обречённо вздохнул, и сказал:

--Это - мой зять. Куда я? ...

     Тоже, ситуация...Ну, счастья тебе, Лёха.

     Ещё пару дней проведённых в городе, и я смогу ориентироваться в нём, как коренной житель. Или таксисты заставят меня выучить названия улиц. Был ещё третий вариант, но, в силу сложившихся обстоятельств, я его не рассматриваю. Пока.

     Мы подъехали к вокзалу, развернулись по кольцу и поехали обратно, до универсама, а оттуда во дворы к моей квартире. Одним словом, приехали без приключений. Только один раз Сергею кто-то позвонил. Говорил, его собеседник, не долго. Сергей слушал молча, и только в конце сказал: "Понятно". И весь разговор. Скорее всего, новые инструкции относительно меня.

   Сейчас, мне, меньше всего хотелось встретить Андрея. Поговорить бы нам не удалось, а вот какие-то подозрения, у Сергея, могли бы появиться. И мне не хотелось лишний раз давать повод, скажем, не совсем простым людям, ограничивать меня в передвижениях.

     В квартире, первым делом, я всё тщательно осмотрел. А вдруг, ко мне, ещё кто-то приходил по причинам, не вполне понятным. Сергей занялся тем же самым. Но, с ним было всё понятно. Он обследовал новое помещение на предмет обнаружения способов и принадлежностей, благодаря которым я мог бы нарушить данное слово.

     У нас двоих получалась занятная картина. Мы ходили друг за другом, и внимательно рассматривали всё, что находилось в комнате. Потом переходили в другое помещение, и всё начиналось снова. И, только около туалета, я спросил Сергея:

--А, что мы ищем?

--Я не знаю, что ты ищешь, а я делаю свою работу.

--Ладно. Если что найдёшь, скажешь?

--А ты что ищешь? Это, ведь, твоя квартира?

--Съёмная.
 
      Я вкратце рассказал ему о пепельнице, и об "индейском лете".

--Я бы сюда, после такого, не возвращался.

--Когда, в нашей разведшколе, проходили основы конспирации, я болел.

--Ну, как знаешь....

      А чего я "как знаю", я, так, и не узнал. Потому, что нашёл на холодильнике билет, на завтрашний день, на поезд до Харькова. Я решил не баловаться, и показал Сергею билет.

--Сначала к шефу, потом поедешь.

--Сначала к нотариусу, потом к шефу. Так мы договаривались.

--Я знаю. Но, поедешь, когда шеф отпустит.

     Когда мы закончили поиски, я предложил поужинать бутербродами. Он, то ли постеснялся ответить согласием, то ли, ему, не положено было. Не знаю. Но, он промолчал.

     Стол был поставлен в зале. Сергей выбрал себе диван, мне досталось кресло. Дверь в зал не закрывали. Сергей сказал, что ему надо видеть входную дверь.

     Расположились мы за столом, и я отдал ему свой пистолет, пообещав вести себя примерно. Бутылку открыли тоже.

--Я не пью.

--И пьяниц презираешь?

--Нет. Считаю, что это вредно для здоровья.

--Что в рот полезло, то и полезно. Мне один монах сказал интересную вещь. Плохо не то, что в рот вошло. Плохо то, что изо рта вышло.

--Не дошло.

--Плохо не то, что ты ешь или пьёшь. Плохо то, что ты своим ртом говоришь гадости и обидные слова.

--Наверное, это правильно. Я тоже должен сказать. Звонил Саня. Это - наш старший.
--Помню. Соколова на лету сбил.

--Он сказал, чтобы ты вёл себя, как мужик. То, что тебе пообещал шеф - всё так и будет сделано. Если попробуешь убежать, то, или я, или кто-то другой, даже  на Украине, тебя сработает на поражение без разговоров. Тебе решать.

--Серёжа, вот посмотри. В правой руке у меня стакан с водкой. В левой - хлеб, колбаса и, ой, как же я его люблю, сыр Радомер. Я сейчас выпью, закушу и получу удовольствие. А какое удовольствие я смогу получить, когда буду лежать голый, дохлый и холодный на цементном полу в морге?

--Об этом не за столом. Мне кажется, что ты - понял.

--Я - всё понял. Давай со мной по чуть-чуть, и я пойду спать. Ты оставайся здесь. Тебе входная дверь интересует, а я пойду в другую комнату. Ну, что?

--Ладно. Тридцать граммов... и всё.

    Потом было ещё по тридцать, потом ещё, потом я вынес пустую бутылку на кухню.

    Спать разошлись по своим номерам. Не зажигая свет, я ходил по комнате, курил, смотрел в окно и снова курил. Во время нашего досмотра квартиры, в туалете, за бачком, я увидел торчащий журнал, на обложке которого был снимок женщины в платье. И всё бы ничего, но расцветка платья не давала мне покоя. Снова мне попалась та самая расцветка, которую я увидел на шарфе велосипедиста. Ведь не зря этот журнал там лежит? Или моё хмельное воображение придумывает лишнее? Но, ведь случайностей не бывает? При Сергее мне не хотелось рассматривать журнал. Никто не знает, что там могло бы быть. И надолго уединяться в туалете, тоже, подозрительно. Значит, когда он уснёт.

    Подождав ещё немного, я приоткрыл дверь и прислушался. Звуков, кроме сопения, из зала не доносилось. Стараясь не шуметь, я прошёл в туалет, закрылся и достал журнал. Мне очень хотелось побыстрее найти то, чем, меня от чего-то, предостерегали. Но, я решил планомерно обследовать каждую страницу. На третьей погас свет. Надо на кухне поискать свечку.

    Но, встать я не успел. Скрипнул ключ во входной двери и, она, начала открываться. Она зашелестела своей обивкой по линолеуму.

    Я даже не знаю, испугался я или нет. Полупьяное сознание реагирует с большей наглостью, чем нормальное. Я, только, точно могу сказать, что предположений, в эти секунды, родилось не меньше сотни. Но, только одно мне показалось пригодным для использования. Если Сергею был нужен обзор входной двери, то он заметит посетителя и у них будет контакт. И я из тёмного туалета, как чёртик из унитаза, выскочу ему на помощь. Или, это, Аня пришла, так как я ей понравился. Или... кто-то хлопает в ладоши три раза. Кому аплодисменты? Входная дверь закрылась. И всё. Тишина. Порохом только попахивает. Твою мать! Я понял! В темноте эти дурацкие запоры хрен открываются. Не выбивать же мне дверь? Открылась! Я выскочил в коридор. Запах пороха здесь был сильнее. Мне надо спешить, что-то предпринимать. Свет! Где свет? Счётчик на площадке.

     И тут, как во сне, всё стало понятно сразу. Вся картина. Спешить уже, было просто некуда. Я обулся, и вышел на площадку. Автомат на счётчике был выключен. Это понятно, зачем. Я посмотрел вокруг, и вернулся в квартиру. В зале было то, что я, уже, и так знал. Сергей лежал на спине, голова повёрнута к стене. Две пули вошли в грудь и окольцевали кровью места своего проникновения. Третья - вошла пониже уха.