Гриб. История сумасшедшего

История в двух частях. Часть первая.

Матвей Говорков человеком выдающимся не был. Был человеком лишь имени своего и фамилии. Вся уникальность его в том и заключалась, что он – Матвей Говорков.

Только заботливый родитель научил его представляется полностью, стоя на табуретке перед  празднующими гостями – он сразу это понял! Не упустил! Не в его то было стиле – важное упускать. Единственное, с чем оставался не согласен Матвей Говорков, так это с тем что, он Каземирович.  «И что это за Каземирович?» - возмущался он про себя.

А Гуляев город небольшой был, классический, заводской. Человек тысяч на пять. День и ночь на окраине дымила градообразующая труба, вокруг эпического чада которой формировалась незатейливая жизнь горожан.

Пока поколение отцов отдавало силы тотемам завода, смена размышляла о столичных далях, бренно слоняясь по гуляевским проулкам. В перерывах между безделицей, побоями и мечтаниями, им – искрам свободы – такие люди, как Матвей Говорков, были категорически важны в окружающем мироустройстве.

И дело тут не в исключительно дружелюбном настрое товарища, и не в завидном умении беспричинно представляться солнечным подростковым сопрано по имени и фамилии… Дело было в коллегиальном решении передовых умов гуляевских мечтателей: «Матвей Говорков – иббанат, и его надо п и з д и т ь!»

Вот так, бывало, получит наш герой на орехи, выплюнет зуб другой, поначалу – молочный, после – коренной, и идет дальше по делам, все спохватываясь: «И что это за Казимирович?»

А тут еще соседка-сменщица. Знает что родители на ответственных должностях в бюро допоздна. Позвонит в дверь, проверит – никого. И высматривает молчаливого соседского мальчика через бигуди.

Поднимется Матвей Говорков на этаж, а она дверью хлоп и к себе тащит. Сбросит с тела халат, опустит соседа на колени в прихожей, примнет толстой жопой его лицо к стенке, пока тот от удушья руками не замашет и хлопать ее по бедрам не начнет. Она посмеется так секунд пять, отпустит, поднимет за шею на ноги, подведет к мошонке тупой хлебный нож и даст напутствие: «Молчи, сучонок!» - и отпустит уроки делать.

Матвей Говорков исполнял: молчал про соседку, зубы на пересчет родителям не представлял, а, так как мальчик был неулыбчивый, повода в доме спохватываться не было.

 «Как ты, Матвеюшко?» - спросит мать и нежно погладит голову, нальет устало супу и также устало понурит голову и взгляд уведет куда-то под скатерть. Отец показательно за ужином попьет аккуратно водки, так чтобы  ни в одном глазу, и разогретый повторит пару историй о великих делах предков Говорковых и «даже» их не последней значимости предприятиях с заводчиками Демидовыми. Расскажет и закончит: «Так что гордись Матвейка, что ты – Матвей Каземирович Говорков, что ты на Урале тут не с проста – потомственно, в отличие от остальных пьяниц и бездельников!»

Матвей Говорков уйдет после к себе и мучается до сна еще пару часов: «Блять, ну почему же Каземирович?!»

Еще много неоднозначных житейских эпизодов регулярно выпадало на долю ученика средних классов Матвея Гворкова по пути от дома до школы и обратно.
В школе же его держали на последней парте в правом углу, дабы пресечь возможность атаки вероятного противника с тыла и правого фланга. Хотя не спасало и данное, так как ценители безответности знаменитого школьника, понимали удобство расположения мишени рядом с дверью в класс и не упускали, раз-другой, возможность украдкой навестить Матвея Говоркова, и, внезапно надев ему на голову ведро, «въебать» по нему чем-нибудь, как считалось, «для звона».

Евангелическая безответность и самопожертвование неминуемо толкали нашего героя в бездну несогласия и протеста. Отчаянье – молниеносно, а поэтому в один прекрасный ни чем не примечательный весенний день произошло следующее.

Имелся у Казимира Говоркова в квартире на подвесных антресолях  напротив уборной тайничок. И знали про него все, в том числе – Матвей Говорков. Хранились в нем, помимо западных журналов с голыми женщинами, трофейные клинок и Вальтер ППК, чуть украшенный оранжевыми ржавыми точками, с обоймой. Отец ценил в людях риск и сам соответствовал.

Портфель заметно потяжелел. В какой-то момент Матвей Говорков даже не порадовался своей затее. Шесть кило для него были уже в тяжесть, а портфель весил ежедневно под пять, а тут еще эти штуки плюс клинок упирался в кожаный борт сумки, создавая какой-то неестественный выступ.

В мученьях добрался Матвей Говорков до класса. Положил устало голову на парту и принялся отдыхать. Его не тревожили бумажки и куски линейки, летящие в него. Ему было плевать на несведущих идиотов, заглянувших к нему в течение урока из-за двери с учебником по литературе. Мальчик впервые за долгое время робко улыбался, он ликовал, неспешно размышляя с чего начать: холодного или огнестрельного?

В мыслях этих провел весь день. Сложно было выбирать. Не об эффектности начала задумывался протестующий, а словно боялся оскорбить одно из оружий своим выбором. Но, как всегда, мудрое стечение обстоятельств сумело внести коррективы в планы отчаявшегося.

- Поди, - позвал матерый Егоров, ставивший кресты на борте джинсовой безрукавки по числу выбитых у Матвея Говоркова зубов, - ну, поди, дебил, тупишь хуле?! – возмущался хулиган.
Школьник, как его просили, подошел, и спросил дрожащим голосом:
- Чего тебе?
- Скажи, как тебя зовут?
Мальчик внезапно выпрямился, гордо поднял голову и звонко произнес:
- Матвей Говорков!
Публика на заднем плане засмеялась, где среди прочих звуков слышались призывы нетерпеливых «ну, ебни уже!»

Егоров не стал томить аудиторию, схватил гордеца за шкирку, помотал вокруг себя и начал бить ногой куда попало.

Как уж там Матвей Говорков одной правой рукой уворачивался от ударов и ей же искал в наспех расстегнутом портфеле оружие, сказать сложно. Но более приметным на ощупь оказался клинок. Жертва отстегнула заклепку кожаных ножен и, пока экзекутор сделал перерыв в сторону зрителей на превосходящее «ха-ха», Матвей Говорков с профессиональной четкостью нанес два коротких колющих удара: один снизу вверх в мошонку и по той же траектории (так как жертва удобно согнулась) в живот.

Пока толпа и жертва недоумевали, фехтовальщик направился в сторону дома. Мальчик и радовался и бранил себя за то, что «ударил по яичкам», ведь он знал как это неприятно чувствовать лезвие рядом с ними.

На пути была дверь в подъезд дома. Соседка уже знала, что по четвергам родителей нет допоздна и, как всегда, делала это. Матвей Говорков заметил, что по ее голой жопе можно определять было время. Голова его застревала между ее ягодиц ровно в 16.15., так как диктор в радиоточке на кухне рядом с прихожей начинал очередной заунывный эфир с объявления точного времени.

Матвей Говорков поднялся по лестнице и сделал перед своей площадкой четыре холостых шага, не дойдя соответствующее количество ступеней. На четвертом соседская дверь распахнулась. Баба в халате сделала традиционный выпад, но поймала воздух и недоуменно произнесла:
- Ты что, Мотя, там стоишь?
- Иду, Валентина Степановна, - ответил мальчик, - у меня просто портфель упал.
- А, ну да. Заходи, - соседка отошла назад, вглубь коридора прихожей.

На этот раз выбились из графика. Диктор объявил время и начал беседу о Рахманинове. Валентина медлила и смотрела на мальчишку, который закрыл за собой дверь. Вот только портфеля у него не было, но правую руку он прятал за спиной.
- Что там у тебя?
- Жопу давай! – потребовал худенький мальчонка.

Возбуждение пересилило в Валентине всякую предусмотрительность, свойственную педофилам еще советской закалки. Она скинула халат, наставила голую жопу на школьника, начала пятится в его сторону, диктор, весело интонируя, произнес в радиоэфире: «А вот есть забавный случай из жизни композитора…», после чего Матвей говорков со всем возможным для тринадцатилетнего хладнокровием взвел затвор и немедля выстрелил надоедливой соседке в ягодицы два раза.

Небывалый круговорот людей, событий и проистекающих вопросов наполнил сонный мир следователя по делам несовершеннолетних Керимова. Давно не случалось «хорошего» дела в Гуляеве.

Юлиан Васильевич ходил всегда в штатском и при клетчатой кепке, по которой матерые хулиганы научились примечать его издалека. Вот её-то он теперь отчаянно и гнул за козырек, выстраивая описание незатейливой прогулки, совершенной Матвейкой Говорковым на днях.

«Поножовщина, стрельба – все это конечно хорошо и понятно, - думалось следователю, - странно одно – точка приложения! Если ножом – то куда, и если стрельба – то во что! Еще со страшим Говорком заботы будет! Но, зачем хлипкому инженерскому сынку такая изощренность? Нет, ну, ладно, отомстил он этому дебилу Егорову – одним меньше, пусть и временно, но вот зачем Марихиной в задницу было стрелять, и ведь все одним днем? Ну, возьми ты нож один к примеру? Ан нет: целый набор у него имелся. Готовился он, стало быть. И если Егорову он за дело по яйцам вмазал, то этой почем? За то, что она голой выперлась на лестничную клетку? Признаться, тут бы и я шарахнул, нимфа х у е в а! А навещу ка я раненую».

И навестил. Потом сделал запрос по предыдущему месту прописки. Из чего сало известно о сожительстве Марихиной с неким Багдасаряном, ныне отбывающим срок по любопытной 134 статье УК РФ, предусматривающей наказание за растление несовершеннолетних.

Также выяснилось, что Марихина проходила по нескольким эпизодам упомянутого Багдасаряна, где в каких-то выступала как свидетель, а в прочих как обвиняемая, но была отпущена из-за недостатка улик, переехав впоследствии в Гуляев.

До кучи Керимов произвел обыск в квартире потерпевшей, в ходе которого были обнаружены фото и видео материалы отнюдь не двусмысленного содержания.

Старик-следователь кряхтел, радуясь развязке. Он вообще хотел отработать оправдательную линию Говорковкого отпрыска на фанфарно-руладный манер, так чтоб по всем районам благая весть разошлась. Потому собирал показания на ослабленного Егорова и готовил шум насчет Марихиной. 

Плотный ком интриг уголовного толка нарастал. Керимов готовил сенсацию местным журналистам, усиленно ведущим переписку в местной газете статьями о нюансах посева пасленовых.

Но, ком лопнул, оказавшись мыльным пузырем, пронзенным иглой боязни огласки. Говорковы молили «замять»: «Юлиан Васильевич, милый, какое там! Да, с Егоровыми вопрос уже решен, а соседушку нашу вы и так закроете. Не надо больше Мотю тревожить, он первый день из лечебницы вернулся, там пока прогнозы нехорошие. Казимир с вами поговорит после. Там же еще с хранением надо решить. Мы щедрые люди, добро всегда отблагодарим. Я как мать вас прошу… Горе – оно у всех!..»

«Не бывать, видимо, шкандалу», - смекнул следователь и прошел в кабинет главы семейства.

В покое и забвении тянулись дни Матвея Говоркова. Медицинское заключение превратило дело о расправе школьника в сущую бессмыслицу. Аффект, да еще и нарушения психики, спрос с дурака невелик. Более следователь особой прыти не проявлял. Керимов только напомнил оклемавшемуся Егорову об обилии приводов, а с Марихиной, дабы не мараться, заключил соглашение, через месяц после которого её в городе не стало.

В общем, приумялось, призатихло. Как водится. Будто и не было ничего. Родители смекнули, что до окончания школы будет спокойней держать Матвея Говоркова на домашнем обучении. Вот дальше-то все и начало складываться самым неожиданным образом...