После свадьбы

ПОСЛЕ  СВАДЬБЫ
Спустя  несколько месяцев  после  свадьбы,  стараниями  анонимных  благожелателей,  банкир  Колтунов  был  извещён  об  измене  жены. Можно  только догадываться об  истинном  его  отношении  к  неприятной  новости. Подобно «вещи  в  себе», банкиры не  склонны  к показным  жестам  и  душевному  стриптизу, предпочитая  распространять тайну  вклада  на  мысли  и чувства.
Мыслей  у   Колтунова  было  не  много,  но  все  насущные. Главным образом, те, что  одолевают  денежный  мешок  в  дни  сомнений  и тягостных  раздумий  о судьбах  капитала: как сохранить  имеющееся, одновременно  его  приумножая.
С  чувствами  сложнее. В них мы не властны, и  банкиры, в  этом смысле, не исключение. Материалисты, вовлеченные  в  пределы  нематериальной  субстанции, они  теряются, как  дети  в  толпе, щедро тратясь на  ненужные покупки, вроде  той, что  совершил  Колтунов, женившись на  юной  безделушке, показавшейся опьянённому стариковскому  воображению  драгоценностью.
Уяснив, пусть и с некоторым  опозданием, возможные последствия  неожиданно постигшего  супружества, Колтунов  предпочёл  действовать  осмотрительно, не  устраивая  жене  бурных  сцен  и  не  уподобляясь  каннибалу, сладострастно  нанизывающего  любовника  на  шумпур  мести, дабы, превратив в шашлык, прилюдно сожрать, запивая слезами  неверной. Позволив  однажды  романтическим  завихрениям  возобладать над здравым  смыслом, Колтунов был с тех пор начеку и в составленном  им  плане  неотложных  действий по спасению  недешево  давшегося  брака, первым  пунктом  значился  СПОКОЙНЫЙ РАЗГОВОР  с  изменницей.
Но откуда  взяться  спокойствию  в  сердце, доверяющим  исключительно сейфам за  их  практичность, надёжность  и  молчаливость.  Могло  ли  оно противостоять  взбалмошенной  молодости,  уверенной, что всё  лучшее принадлежит  ей  по  праву  победительницы, а  если  этого не  происходит, значит  мир устроен  неправильно и его следует изменить. Как никогда чётко  осознавая  трагическую  предопределенность  предстоящей  дуэли, Колтунов, тем  не  менее, решил, а сказать точнее, решился  вступить в  единоборство  с  судьбой. 
–  Натали, – объявил он  ближайшим  вечером, наблюдая из-под  одеяла, как юная  красавица,  перед  тем,  как облечься  в пеньюар  от  Кардена, любуется,  глядя  в зеркало,  своим  телом, – нам предстоит  серьёзный  разговор.
–  Я  вся  внимание, папочка.
–  Я,  кажется,  просил тебя,  Натали,  не  называть  меня  папочкой.
–  Как  скажешь,  папочка.
–  До  меня  дошли  слухи…
– Только  честно-откровенно,  папочка,  как  я  смотрюсь?
– Хм…  Отлично смотришься. Но  почему  вдруг  тебя  это  заинтересовало?
–  Собой  я  интересуюсь  всегда.  А  тут подумалось,  не  слишком  ли  у  меня  увядшая  грудь?
–  Похоже,  ты  намерена  использовать меня в качестве  эксперта?
–  Ни  в  каком  качестве, папочка,  я  тебя  не  использую,  а  стану,  всё  равно  не  заметишь.  Что  же  касается  женского  тела,  у  стариков  глаз-алмаз.
Колтунов проглотил,  будто  не заметил,  то  ли  оговорку, то  ли  намеренную  дерзость,  то  ли тонко  рассчитанный  выпад.
–  Не  нахожу  никаких   изъянов.
–  Ах  ты, мой  поросёночек!  Он,  видите  ли,  не  находит.  Ты  слеп, как Гомер,  и  без  очков  не  отличишь  доллара  от  евро. 
–  Но  тебя  разглядел.
–  Согласна,  со мной  не  промахнулся. Зато  в других  случаях  совершаешь  ляпы,  возможно  неразлучные  с  банкирским  званием,  что, однако,  не  может  быть  принято  в качестве  оправдания.
– О  чём  ты, позволь  спросить?
– Не о чём, а о ком. Я  имею в виду  Федосеева.
– Какого  ещё  Федосеева?  Среди  членов  правления  банка  такой  не  значится.
– Об  этом  и  речь, папочка. Использовать  талантливого  служащего в  качестве  обыкновенного  клерка, это,  папочка, непозволительная  расточительность, происходящая  от  непроходимой  должностной  глупости. Диву даюсь, как при таком бездарном подборе  кадров,ты ещё умудряешься получать дивиденды?
– С дивидендами разберусь и без твоей помощи.  Меня  интересует  другое.  Откуда  у тебя столь  исчерпывающие  сведения о  талантах  этого…типа?
– Федосеева? Но, папочка, этот  человек, как на  ладони. Достаточно  беглого  взгляда…
– Стало  быть, пускай и бегло, но  вы знакомы?
– Похоже на допрос. Хотя, в сущности, папочка, ты  прав, желая знать о своей девочке подробности, входящие в сферу твоей  компетенции. Объясняю, мы познакомились случайно.
Средь  шумного  бала. Задолго до нашего с тобой сговора.
–  И  его  мечты  о  банковской  карьере нашли  в тебе пылкого  союзника?
–  Папочка,  ты  несправедлив. Из  скромности он не решился обратиться к тебе напрямую,  не  будучи  уверен, что  ты  поддержишь его намерение сделаться начальником  валютного  отдела. К  тому  же намечается вакансия.
–  Как  для  клерка он прекрасно  осведомлён.  Завтра  же выгоню  прощелыгу.
–  Фи, папочка, фи!
–  Хорошо,  послезавтра.
–  Давай условимся,  папочка,  никогда и никого  не  выгонять из твоего…нашего  банка  без  моего  согласия. А  теперь, мой  гусёночек, подползи  на  колешках  и  поцелуй… Браво, мой  шустренький  ползунок! Кое на что ты сгодишься.  А сумеешь  ли  ты,  не сходя  с  колешек, подмахнуть  вот эту бумаженцию?  Сделай  одолжение, не задавай  глупых  вопросов. Моя торопливость вовсе не означает, что  завтра  ты  непременно  умрешь, но умри ты завтра, и каждое просроченное мгновение — на  вес привилегированной  акции. Пока  ты жив, она в цене. Представился — и цена  её такая же,как у ненаписанного  завещания. Для  меня, по  крайней  мере. И не  ищи  очки. Разве  ты  не  обещал  перед  женитьбой  глядеть  на  мир  моими  глазами? А  раз так, сделай  ручкой  здесь. Отлично, Константин Михайлович! Твоё  благоразумие  избавило  меня  от  необходимости  искать  другой  банк и другого  папулю.  А сейчас, мой  очарованный  странник,будем  вместе  добираться  до  постельки  и  устраиваться  на  правый  бочок,  согласно  рекомендации  врачей.  И пусть  тебе  приснится самый  развратный сон, на какой  только  ты  способен. Успокойся, никуда я не  денусь.Тем более, на ночь глядя. Мне, что ли, дня  не хватает…
Борис  Иоселевич