Глава 8

           Глупость первая - деньги. Вот скажите мне, зачем меня экскурсить по Чехии несколько дней вместо того, чтобы просто сразу не приехать в банк или в сберкассу, как она ещё тут называется? Короче, в первый день приезда решить вопрос? Есть деньги? Отдай! Нет денег? Пальцы в дверь и весёлый свист! Есть ответ? Нема.

          Глупость вторая, которая, может быть и не по существу. А где Лёха? Петрович дробит свой отряд на отрядики и чем-то параллельно занимается. Чем - я уже не узнаю. Может быть, сам выбирает машины, которые надо угнать. Не знаю, но все чем-то заняты. И чем-то более важным, чем деньги Лесника. И, может, из-за этого самого более важного, у Петровича теперь сквозняк в голове? А в нас стреляли только потому, что мы в компании с Петровичем и Вовой. То есть, стрелок о деньгах не в курсе? Такое может быть? Может. Но мне от этого не легче. Хотя ещё одна очевидность нарисовалась. От того места, откуда стреляли в Петровича, не меньше пятидесяти, а то и шестидесяти метров. Я не считал, но так стоит отель и склад с высоким штабелем досок, причём, одним штабелем, что до дороги, где остановилась полицейская машина, меньше не будет. А вот до окна нашего номера, метров… ну тридцать, не больше. И вот казус. В двух неподвижных голубков в номере стрелок промахивается дважды, а в глаз Петровичу, который, в масштабе к моему росту где-то 1:100 - попадает. Не в лоб, не в сердце, а в глаз! Ну, понятное дело, оптика. Так, а в нас-то чего? В Петровича прицелился через оптический прицел, а в нас просто патронами кидался? Вот если этот поступок снайпера как-то понять, то, мне кажется, многое можно поставить на свои места. Кстати, о месте. Может пойти и посмотреть поближе на лёжку самца-снайпера?

        На улице осень, а я в свитере. Так я же не долго, да? Гляну, хотя бы примерно и сразу - назад. В тёплый номер с целым окном.

          Ноги понесли меня вокруг здания, только с обратной стороны, не со стороны дороги. Завернув за угол, я остановился и подождал, пока глаза не привыкнут к сумраку, типичному для заднего двора. Начав прилично ориентироваться на местности, я обнаружил одну важную вещь - невозможность вообще, хоть что-то рассмотреть. За исключением мелких деталей, которые могли бы  пригодиться только для расширения моего кругозора. Не более.

Задняя стена отеля была глухой, без окон. Почти по центру стены была пожарная лестница, примерно на метр не достигавшая до земли. От угла здания до забора строительного склада было ровно девять моих шагов. Ну, пусть будет четыре метра. Хотя зачем мне это расстояние, я не знаю. Забор склада сделан из натянутой проволочной сетки, высотой метра два с половиной с такой же, или почти такой же, живой изгородью со стороны склада. Если встать под лестницу и посмотреть вдаль, то в просвет, между несколькими деревьями виден начинающийся спуск к железнодорожному полотну. Вот и всё, что я нарыл, обследуя окрестность в осенних сумерках. Сам же склад был не слишком большим. Как я понял, это был магазин-склад. Основная масса материалов хранилась на другом конце железнодорожной сетки, по которой мог, к примеру, ездить кран-погрузчик с платформой. Это я так думаю.
Теперь мне захотелось пройти между складским забором и отелем. Зачем, не знаю. Затем же, зачем я вообще выперся на улицу в этот вечер.

      Подойдя под окно нашего, простреленного номера, я посмотрел на кучу досок, наверху которой, и была организована огневая точка. Похоже, именно так и было. Только вот неловко было снайперу стрелять по машине, стоящей на дороге. Две большие хвойные деревины росли на пути прямой видимости от кучи досок и до дороги. Хотя... мне с этого угла так только кажется. Надо встать туда, где стояла машина, и покрутить головой по сторонам. И что мне это даст? Не известно, но ноги меня уже принесли на место гибели Петровича. Я постарался встать на ту же точку, где стоял погибший. Примерно сверившись с балконом на втором этаже, с которого я кричал странное слово «позор», я получил возможность правильно рассмотреть окружающее. И увидел я всё правильно. Из-за этих ёлок-палок хвойной наружности, совершенно не видно той стопы досок. Только сделав одиннадцать шагов влево я, по моим подсчётам, смог попасть на линию огня. Та-а-к! И чё теперича? Не валили, выходит, Петровича со стороны склада? Стоп! А если в сумерках мне просто не виден просвет между ветками деревьев? А днём солнце светит лучше, и кое-что всё-таки видать? Вряд ли…. Во дворе склада горит фонарь, и он находится позади деревьев. И всё равно крона деревьев не даст такого обзора для стрельбы днём. Даже с оптикой.

 Что-то не вяжется. А что? А то, что это я махал в ту сторону, в сторону склада, когда были выстрелы в окно нашего номера. Почему? Потому, что пули… потому, что пули… а что пули, а? А то, что они шли, нет, летели, под углом. Не суть, каким способом они перемещались в воздухе, не надо зацикливаться на этом. Пули вошли в диван под углом к полу, а не параллельно ему, и не в потолок. Почему я решил, что стреляли с кучи? Потому, что я видел кучу, когда рассматривал вид из окна. В момент стрельбы я сложил впечатления в одну кучу и сделал вывод. Судя по всему, неверный. И очень. Теперь всё выглядит гораздо хуже, чем было пять минут назад.

     Я перешёл на противоположную сторону улицы и принялся ходить боком по тротуару, всматриваясь в дровяную стопку, пытаясь от неё провести линию до наших бывших окон. Даже делая поправку на то, что я стоял на земле и смотрел на предметы под углом и на расстоянии, даже принимая во внимание эти две хвойные единицы, вывод был отвратительным. Дровяной штабель был не выше подоконника в нашем номере. Вот и выходит, что с этой кучи не стреляли. А если и стреляли, то только стоя во весь рост, прижав ружьё к плечу. А, если стреляли из пистолета, то стоял человек во весь рост, вытянув перед собой руки. Это было бы слишком зрелищно для утра рабочего дня, поэтому я в это не верю. А, собственно говоря, почему я решил, что стреляли из винтовки с оптикой? Действительно, почему не из пистолета? Некто просто залез на кучу дров и, делая вид, что, например, потягивается, взял и всадил две пули в окно. Всё равно, очень рискованно и глупо. Не верю. Значит, стреляли из другого места. А этот пан офицер, судя по всему, не криминалист. Он в маленьком городке наводит порядок и усмиряет дерущихся. Иначе бы позвал кого-то и достал пули из пола. Тогда было бы понятно, из чего стреляли. А он только номер опечатал. А вдруг именно по моей наводке он полетел со своими крепышами рыскать по складу? Теперь я буду в этом виноватым? Ни фига! У него свои глаза должны быть под фуражкой. А если он сам это понял? Я про окно и высоту штабеля? Так откуда тогда Петровича положили? Если со стороны склада, тогда… только с крыши отеля. Больше неоткуда. Не мог сидеть стрелок на дереве и изображать большого дятла. Пальнул - и ноги в руки. Ага, а куда? Твою дивизию! Это же Чехия! Тут везде порядок! А лестница, которая на глухой стороне дома и состоит из складывающихся элементов, разодрана до самой земли. Вот и путь к отступлению - с лестницы на землю и вниз, по спуску к железнодорожному полотну. А там легче скрыться. Во, блин, я даю! Кстати, а что стоило, но это можно проверить, что стоило, зацепившись ногами, свеситься с плоской крыши и стрелять в окно? Из пистолета с глушителем? Потом подняться, подойти или подползти к другому краю крыши, и выстрелить в Петровича? И тут я, протягивая руку помощи Ворошиловскому стрелку, ору «стыдно»…, нет, ору «позор» и машу рукой в сторону склада. А этот, на крыше, слез по лестнице вниз и смылся. О, как! Похоже на правду? Почти. Я, маленько сомневаюсь, в свешивании с крыши над нашим окном…. Хотя…, но тени-то за окном я не видел, даже мельком. А сидел я боком к окну и глядел на жену, поэтому мог и не увидеть. Во, а, интересно, в нашем старом номере есть ламбрекен? Если есть, то я его точно не увидел бы, а он мог постараться и увидеть наши ноги. Мог? Мог. Ё-моё! Мог, не мог! Что я себя уговариваю, а? Теперь, если я всё расскажу пану офицеру, то у него будет больше поводов меня в чём-то подозревать. И в утаивании информации. И в ложном манёвре, который помог стрелку скрыться. Это про крики «позор». Вот какая ситуёвина образовалась. А с другой стороны, я был испуган, или был в каком-то ином состоянии, находясь в котором сделал первое, что мне пришло в голову - заорал и помахал. Я же привлекал внимание. Не посадят же меня за это? Максимум, я думаю, депортируют. Что, тоже, неприятно.

     Ладно, основные выводы уже сделаны, а правильно, не правильно… завтра выясним.

С этими разумными, как, впрочем, и всегда, выводами, я вернулся в отель. За столом администратора было уже две девушки, одну из которых я видел впервые. Впервые за два дня.

--Добрый вечер! Вы сменяетесь?
                --Нет, я остаюсь. Этот отель принадлежит нашей семье, поэтому мы здесь работаем… не по сменам. Понимаете? Это моя сестра Хелена.

--Очень приятно. Простите, но мы не познакомились с вами, хотя уже много пережили вместе.

--Я Марта.

--Вдвойне приятно. Марта, вы хоть немного пришли в себя?

--Пытаюсь. Заспать будет трудно. Но спасибо, что волнуетесь за нас. Вы ходили гулять?

--Не только. Я….

     В голове, почему-то, раздался шум воды. Сразу решив, что это хлынули хорошие мысли внутрь мозгов, я ошибся. Это была просто вода. Не мысли. Хотя немного замутить эту воду не помешало бы. Я решил попробовать.

--А вот скажите мне такую вещь. Вчера, или позавчера у вас не было проблем, скажем, с электрикой? С телефонным кабелем, с телевизионным, с вентиляцией?

--Вы хотите нам помочь?

--Нет, я эгоист и стараюсь выжить после сегодняшнего дня. Мне интересно, не вызывали ли вы какого-нибудь мастера?

--Таких нет.

--Каких, таких?

--Электрика - нет, а вот,… по вентиляции,… приходил мастер, чтобы осмотреть крышу. У нас договор с фирмой, которая на крыше стелет… Хелена, как сказать по-русски?

--Не надо, не переводите. Он пришёл сегодня, да? До того, как пришли гости в наш номер.

--Да.

--Он как-то представился? Хотя имя не важно. Как он отрекомендовался?

--Он сказал, что из фирмы… по крыше.

--Это понятно. Название этой фирмы написано метровыми буквами на заборе строительного склада. У него было что-то в руках? Сумка такая… спортивная, или что-то объёмное?

--У него? Рюкзак был. А что?

--Вы его помните в лицо? Узнаете?

--Наверное, узнаю. Что случилось?

--Погодите. А из помещения отеля, не со стороны улицы, а изнутри, есть выход на крышу?

--Да.

--И последний вопрос. Вернее предпоследний. Вы видели, как этот мастер уходил?

--Нет. Вы сами видели, что тут началось. Я не видела.

--И последний вопрос. У этого мастера была в левом ухе серёжка?

--Да… вроде была…точно не…по-моему, была.

--Как найти пана офицера?

--Это срочно?

      Хороший вопрос. А действительно, это мне срочно надо? Или до утра подождёт? Не буду играть в ромашку или-или. А если этот стрелок вздумает пообщаться с администраторшей? Ведь если она не дура, и сложит два и два, то может наплести пану офицеру про утреннего визитёра и предположить, что он и есть убийца. Тогда завтра, я ещё около одного трупа буду изворачиваться, чтобы не проболтаться о сегодняшних предположениях. И потом. Я тут не сплю, не хрен и ему дома сидеть. Это на его земле мокруха.

--А у вас кофе ещё есть?

--Да.

--Тогда это срочно. И обязательно с кинологом.

--Кто?

--Не кто, а с кем. Это человек с розыскной собакой.


--Вы шутите?

--Уже нет. Хелена, свет очей моих, сделайте, пожалуйста, кофе. А вы, Марта, радость моего сердца, звоните и требуйте его сюда и срочно. Не забудьте про собаку. И ещё одно. Я не буду ему рассказывать через ваш перевод, зачем он так срочно понадобился. Он, вернее, они с собакой, здесь нужны, пока не случилось ещё чего-нибудь плохого. Без предварительного анонса.

      Девушка закрыла ладошкой рот и уставилась на меня широко открытыми глазами.

--Марта, время не на нашей стороне. Выходите из ступора и звоните. Требуйте их сюда. Срочно!

       Администраторша занялась телефонной связью, а мне стало тревожно. Не так, как в номере перед выстрелом, но всё равно не по себе. Я отправился ходить по вестибюлю без всякой причины. Просто так, чтобы не стоять.

--Я принёс… ла кофе.

--Вы тоже говорите по-русски?

--Да, но я учу язык не так много, как Марта.

--Не так долго.

--Что? - переспросила Хелена, слишком чётко произнеся букву «Ч».

     Какая тебе, балбесу, разница, а? Много или долго? Что ты лезешь всех поправлять? Тебе нечем заняться больше? Вот точно, вода в голове вместо мозгов.

--Не обращайте внимания. У вас входная дверь запирается?

      Слушайте, а мне всё хуже и хуже. Я начинаю себя сдерживать, чтобы, вдруг, не услышать мат в собственном исполнении.

--Короче так! Быстро запереть дверь! Не спрашивай! Просто запри. Давай. Марта, что у тебя?

--Он не отвечает.

--Звони в участок, домой, на мобильник, в рельсу звони… или снова вызывай полицию. Всю. Хелена, заперла двери? Тогда, милочка, не стой статуэткой, а быстро спрячься в подсобке, чтобы тебя не было видно с улицы.

--Что есть подсобка? И что происходит?

--Иди в комнату за твоей спиной. И сиди там.

--Что делается?

--Хелена! Много текста, вот что происходит! Вали в подсобку и не маячь около стола.

     В эту секунду, из той же самой пресловутой подсобки, вырулила Марта с трубкой в руке и с невинными глазами на лице задала вопрос:

--Что такое «звонить в рельсу»?

--Вы несчастная и бедная на лексику нация.

        Всё, пацаны, меня заклинило на этом самом страхе. Опять это мерзкое ощущение паники, ужаса и запора в мыслительном процессе.

      Я схватил с журнального столика какие-то брошюры, газеты и кое-как их скомкал. Этим комком чешской прессы я запустил в Марту. Одно издание небольшого размера всё-таки умудрилось долететь дальше всех остальных, не сумев, к сожалению, преодолеть последнего метра до цели. То есть до Марты. Она испуганно пригнулась, и в эту самую секунду треснуло стекло входной двери. Над головой Марты появилась дыра в офисной  мебели. Отколовшаяся щепка повисла на декоративной плёнке и, по инерции, ещё несколько раз качнулась. На кой шут я уставился на эту дурацкую щепку? Только зря сжёг несколько секунд. Вот тупой, а?

--Марта! Лежи и не вставай. Ползи по полу в подсобку и продолжай звонить. Вызывай обычную полицию, пусть летят сюда, Поняла? И не выходи оттуда!

     Сам я стоял около широкой колонны. Наверное, колонны. Да и какая разница, как она называется? Слева от меня была стеклянная дверь с одной дыркой (да здравствуют стеклолитейщики), а с другой - окно, подоконником упиравшееся мне в плечо. То, что я не был под обстрелом - хорошо. Может этот гость меня вообще не увидел, что тоже хорошо. Но, будет ли так же хорошо, когда он решит по быстрячку высадить дверь и добить Марту? Что мне тогда делать против пистолета? Взывать к его рассудку?

    Из приоткрытой двери подсобки замаячила голова Хелены.

--Мы имеем биту. Я вам бросить.

--Молодец! Давай поменяемся местами?

--Хорошо. Я бросить.

       Из-под стола администратора, кружась вокруг своей оси и передвигаясь в мою сторону, покатилась бейсбольная бита. Пригнувшись ниже подоконника, я догнал её и, ухватившись двумя руками, занёс над плечом, как делают самураи со своими катанами. То есть мечами. В этой позе я снова замер около колонны, или как там её ещё назвать?

Счёт на спасение Марты и Хелены шёл на секунды. Во всяком случае, я так думал, поэтому и заорал на Хелену. Но и стрелок себе свою задачу ограничил тоже секундами, не собираясь, по-видимому, только изредка постреливать по отелю. В дверном стекле снова появилась дырка, и эта пуля мягко прошла сквозь дверь подсобки. Поскольку из-за плохого обзора мне не было видно, что делает стрелок, но по звуку я понял, что он разбивает стекло. Видимо, войти хочет. Гад! Это ему удалось быстро, судя по падающим  на пол осколкам. Вот ещё один звук - осколки хрустнули под ногой. Ну что, с Богом?

       Скорее по интуиции, чем по трезвому прицеливанию, я со всей дури опустил биту на входящего. А прицелиться не помешало бы. Бита, скользнув по лбу и носу входившего, провалилась в пустоту. Теперь, я смог рассмотреть вошедшего даже очень ясно. С первой преградой, лбом, ничего особенного не произошло. А вот вторая резко пустила кровь.

--Сука, сука! - зарычал вошедший, и прижал руку с пистолетом к носу. Его глаза начали слезиться, и он окровавленной правой рукой провёл по ним, отчего контрастность изображения не улучшилась.

     Я вспомнил урок потерянного времени, преподанный отколотой щепкой, и решил больше не тянуть. Ещё раз размахнувшись, я влепил битой этому посетителю по лицу, прикрытому пистолетом. Он зарычал громче, отнял руку с перебитыми костяшками от лица и выронил пистолет. Всё-таки оба удара не прошли зря. Стрелок, немного осоловело уставился на меня, и получил третий удар по освободившемуся лицевому пространству. Звук удара и второй, сопутствующий звук описывать не стану. Неприятные звуки. Он покачнулся, ноги его подкосились, и задница хрустнула осколками на полу.

--Шо…это….

--Это День Разбитых Носов. Праздник такой. И вообще, здороваться надо, когда заходишь, Лёха.

        Наш чешский знакомый лежал головой на улице, а ногами в отеле. Расквашенное лицо кровоточило, глаза были полузакрыты, но дыхание оставалось ровным. Зрелищности во всём этом было мало, но взгляд отвести удалось не сразу. Только когда он начал шевелиться.

--Дамы! - Заорал я на весь первый этаж, не подозревая, что сёстры давно, ну, относительно давно, стоят около своего рабочего места, так же, как и я, не в силах оторвать взгляд от валяющегося Лёхи. - А, вы здесь… мне нужна верёвка,… хотя откуда у вас такая роскошь? Скотч есть? Срочно. Широкий и прозрачный. Алё! На палубе!

Я пощёлкал в воздухе пальцами, чтобы привлечь их внимание. Хелена первая поворотила на меня свои глаза. А вот для Марты столько крови за один день было многовато. Поэтому и тормозила, в смысле, реакции. Но для моей просьбы было достаточно и её сестры.

--Хелена, читай по губам - мне нужен скотч. Широкий. Крепкий. Сейчас.

       Не глядя на меня, а созерцая только лежащего Лёху, Марта нагнулась, и из недр своего стола достала рулон скотча. Серебристого.

       Мне стоило трудов перевернуть Лёху на живот и скрепить скотчем ему ноги, чуть пониже колен. Так же скрепили и руки за спиной. Потом пришлось столько же сил потратить на то, чтобы усадить этого ковбоя, прислонив его спиной к той самой штуковине, которую я назвал колонной. Теперь, кажется, все дела сделаны. Самое время напрячь Хелену на предмет кофе.

--И на мою долю чашечку, пожалуйста, - спросила жена, стоявшая на лестнице, опёршись на перила.

--Ты давно здесь?

--Слова «сука, сука» я слушала отсюда.

--А ты не понимала, когда слушала эти слова, что у него пистолет? Что он мог выстрелить? Из дверей ты, как на ладони.

--Не важно, что я понимала, важно то, что всё закончилось. А что это за девушка?

--Это Хелена, сестра Марты, это их семейный отель. Кофе скоро будет. Этого парня, которого ты созерцаешь, ты никогда… поняла?

--Я пойму всё, что надо, если ты мне скажешь, этот… короче которого я не знаю несколько дней, так этот… это тот, который стрелял? Петрович его рук дело?

--Да.

--Как получилось его вычислить?

--Погоди. Марта, пан офицер на проводе?

--Что?

--Дозвонилась ему? Или я в одиночку мир спасать должен?

--Сейчас, простите….

--Теперь моя очередь, - сказала жена, присаживаясь на привычный для нас диван в вестибюле. - Что я пропустила?

--Знаешь, устал я сегодня. Сейчас приедет пан офицер….

--Если его найдут.

--Вот именно, если. И мне придётся всё снова пересказывать.

--Не вредничай!

--Понял. Короче я….

--Мне не надо короче, я не тороплюсь. Рассказывай подробно.

      Я начал рассказ с бесцельного хождения вокруг здания отеля, о сумерках и лестнице, об окне и складе и о стрельбе с крыши. Потом подробно описал свои размышления, относительно стрелка и Марты и о том, что был приятно удивлён правильности моих выводов. Не забыл упомянуть и о том, что не удивился, увидев за стеклянными дверями Лёху. Хотя лично его я не ждал увидеть. Просто не удивился. Единственное, о чём я сожалел, так это о том, что не представится возможность узнать причину, по которой Лёха, играючи, стрелял в нас и так старательно в Петровича. Относительно Марты мне всё понятно.

--А что тебе не понятно? Хоть нам и представили всё так, - резюмировала мой рассказ жена, - будто Лёха и Чистюля ходят под Петровичем, но на самом деле Лёха под кем-то другим. А тот, другой, и отдал приказ убрать Петровича, а заодно и нас. И будет совсем не удивительно, если очень скоро, свои интересы нам Лёхин шеф лично предъявит.

--И тогда всё может начаться сначала. Разговоры о деньгах и, не дай Бог, стрельба.

--Прикуси язык. Нам сегодняшних приключений до конца наших дней хватит.

--Нам-то хватит, а им мало. Неужели они все думают, что у меня есть ключи от казначейства? На какие деньги они охотятся? И каким боком я ко всему этому? Я скоро здесь организую похоронную службу. Крови и стрельбы тут, аж зашкаливает.

--Я, простите, дозвонилась. Он спрашивает, как срочно он здесь нужен.

--Марта, посмотри вокруг и ответь ему сама. Сможешь?

--Я всё поняла. Рыхло.

--Что «рыхло»? Куда «рыхло»? Я с этим до утра сидеть буду? - для убедительности моего вопроса, я показал пальцем на Лёху.

--Нет. «Рыхло» - это быстро. Скоро.

--Серьёзно?

--Так.

--Тогда, йо.

       Пан офицер появился минут через двадцать. Он был в штатском, на машине и в сопровождении двух новых для меня полицейских меньшего калибра.

Осторожно ступая по битому стеклу, он вошёл через, по-прежнему, закрытую дверь и внимательно посмотрел на меня. Окровавленная бита, которую я держал в руках, не настроила его дружелюбно по отношению ко мне. Даже наоборот.

       Мне же, честно говоря, было немного плевать на его поведение и отношение. То, что тут произошло после его утреннего визита, процентов на девяносто на его совести. Не надо было сидеть и пялиться на меня, как грязный Гарри, а что-то делать по своей полицейской специальности.

     Теперь он демонстративно расстегнул куртку и обнажил для всеобщего обозрения бретельку наплечной кобуры. Типа, власть пришла. Бойтесь.

     Состоялись короткие переговоры с сёстрами-администраторшами, которые попытались в лицах и с максимальным числом жестов объяснить то, что произошло. Но пана офицера заботило нечто другое. И я уже понял, что именно. И готов был к игре в вопросы и ответы, которая началась сразу же, после того, как один из сопровождающих упаковал пистолет в пластиковый пакет. Лёхин пистолет.

     Допрос начался через третьи руки.

--Что вы сделали?

--Попытался защитить себя и этих сестёр. Это запрещено законом?

--Говорите только то, о чём я спрашиваю. Вы знали, что вам и сотрудницам грозит опасность?

--Я об этом догадался.

--Как?

--Я походил по улице, посмотрел вокруг, немного подумал, испугался и догадался.

--Значит, вам было, чего бояться?

--Да, этого человека с пистолетом.

--Кто это? Вы знакомы?

--А вы не будете писать протокол? Рассчитываете на память?

--Не переживайте, все процессуальные процедуры будут соблюдены. Вы его знаете?

--Нет.

--Не встречались?

--Нет.

--Тогда откуда вы знали, что он придёт?

--Ходил по улице, смотрел, думал и понял, что он придёт.

--Откуда вы могли знать, что придёт человек, которого вы не знаете?

--Ваших полицейских я тоже раньше не знал, но они пришли.

--Вы не хотите отвечать?

--Не хочу на глупые вопросы.

--Вы считаете меня глупцом?

--Нет. Только вопросы.

--Тогда я воспринимаю это так, что вы не желаете помогать следствию.

     Или я совсем тупой, или я в действительности услышал этот вопрос. Даже когда жена схватила меня за руку, требуя сохранять спокойствие и терпение, я уже не смог удержаться. Эх! Раззудись, плечо!

--Ну-ка, Марта, радость моя, напрягись на русский язык и не отставай!

      Я резко поднялся с дивана и водрузил на своё место бейсбольную биту. Пан офицер откинул полу куртки, чтобы иметь возможность быстро достать оружие. Я заметил этот жест и запомнил.

--Что ты называешь следствием, а? Сидеть тут на стуле и держать руку на кобуре? Или делать мне жесты, как собаке, чтобы сидел и не рыпался? Рыпался - не переводи. Это следствие? Или ты решил, раз ты дома, так и герой? А я кусок говна приезжего? Что такое следствие? Ты пули из пола достал? Ты сравнил их с пулей из черепа Петровича? А откуда стреляли, выяснил? Как стрелок ушёл со своего поста, узнал? А ты знал, что стрелок утром лично беседовал с Мартой? А ты не можешь догадаться, что в вашем захолустье… захолустье не переводи. В вашем Ждирце, стрелок не захочет оставить свидетеля? А как это сделать? Отследить и подождать удобного случая. Она не сменилась, вокруг тьма, вот он и явился. Кто об этом должен думать? Ты со своим следствием? Тогда почему я, рискуя жизнью, лезу спасать двух гражданок Чехии, когда пан офицер, который озабочен следствием, два часа недоступен по телефону? Собаку выгуливал? Ты вот тут рисанулся, кобуру оголил. Так достань пистолет и стрельни в меня! Что смотришь? Давай, стреляй! Вали на месте злодея! Потом, довольный собой пойдёшь спать. Гордиться собой будешь, аж до пенсии. И не беспокоит меня, как ты отнесёшься к моим словам, потому, что тебя что-то очень узкое интересует в твоей работе, и в твоей жизни. У тебя под носом хохляцкая мафия практически концлагерь организовала, и хрен вам налоги платит, а ты этого не видишь. Да и не хочешь видеть. А меня своей кобурой пугаешь. Следствие у него…. Я бы сказал, как эта процедура называется! И паспорта наши верни завтра! Утром! Мы уезжаем, и твою работу за тебя бесплатно больше делать не буду. Всё! Расход!

--Расход, это как развод?

--Это, как окончание разговора. Хелена, я завтра куплю вам большую пачку кофе. Сделайте, пожалуйста, нам с женой по чашке. Мне - большую. О кофе переводить не надо.

--Уже перевела.

--Ну и ладно.

--Пан офицер просит вас помнить о том, что вы разговариваете с представителем власти и….

--Я разговариваю с мужиком в штатском, у которого есть пистолет.

--И ещё пан офицер спрашивает, на чём вы основываетесь, когда делаете заявление, что….

--Стой! Я не делаю заявлений. Я просто эмоционально высказался относительно следствия. А заявление, если хотите, могу сделать сейчас. Тот, кто стрелял в номере, и по Петровичу, сидит перед вами. Стрелял он с крыши готеля, а не со склада. Вот это моё заявление. Марта, вы про паспорта перевели?

--Да, я всё перевожу и стараюсь быстро. Пан офицер спрашивает, откуда у вас такая уверенность?

--Пусть отдаст паспорта, тогда поговорим.

--Пан офицер говорит, что он не торгуется. Паспорта в участке, и утром он их отдаст.

--Вот утром и поговорим. Пошли спать?

--Пан офицер просит вас быть более учтивым к местной власти.

--Эта местная власть, в лице пана офицера, подставила под угрозу жизнь трёх человек.     Даже четырёх, если бы я не пошёл вечером на улицу, а остался в номере. Не будет учтивости. Пусть арестует меня или отдаст паспорта, иначе разговора не будет.

      Что хотелось сделать в этот момент пану офицеру в отношении меня, могу только догадаться. Но не обниматься со мной. Может быть, и мне не стоило в присутствии двух девиц разговаривать с ним таким тоном? Не знаю. Но зубы иногда показать стоит.

     Пан офицер вышел на улицу и закурил. Не менее двух минут он держал зажженную сигарету в руках, не поднося её ко рту. Потом о чём-то долго беседовал с подошедшим полицейским. Мне надоело любоваться их спинами, и я перевёл глаза на вечернего, вернее сумеречного гостя. Лёха, по всей видимости, уже давно пришёл в себя и тихо созерцал происходящее. Ещё и слушал. А что мне было скрывать от него? Пусть слушает, говнюк.

Офицер вернулся в вестибюль и зябко передёрнул плечами. Не глядя на меня, он застегнул куртку и что-то сказал Марте. Она внимательно посмотрела на Лёху, с опаской сделала несколько шагов в его сторону, и снова принялась рассматривать лежаще-сидящего бандита. Насладившись этим зрелищем, она вернулась к своему столу и твёрдо сказала пану офицеру:

--Ано, йо.

     И ещё головой кивнула. Пан офицер опять ей что-то сказал и показал большим пальцем руки себе через плечо. Жест, скорее всего, был направлен на меня.

     Марта удалилась в подсобку и вышла одетая для уличной прогулки.

--Пан офицер спрашивает, не могли бы вы рассказать, почему вы решили, что стреляли с крыши. Я сама пыталась объяснить, но он хочет сначала вас. Услышать.

--Пошли на улицу. Расскажу. Я постараюсь поскорее.

      Последнее предложение я адресовал жене.

       На улице мне пришлось снова пройти тот самый маршрут, на котором понял ошибки и пришёл к правильным выводам. Мы обошли вокруг готеля, посмотрели на лестницу, перешли на противоположную сторону улицы и прочитали название фирмы, которая делает крыши.

--После этого я не смог прийти к другому выводу. Стреляли с крыши. Марта - свидетель. Она его видела и показала дорогу на крышу. А вы слишком быстро приехали, а во время нашего разговора Марта была с нами. Поэтому стрелок не смог сразу её … нейтрализовать. Поэтому было логичным ожидать его вечернего визита. И если бы не нашлась эта бита, я не знаю, чем бы это всё закончилось. Теперь наши паспорта.

     Пан офицер снова достал сигарету. Покрутив её в руках, он подозвал своего сопровождающего в форме, топтавшегося около машины. Тот, после кивка офицера, протянул мне два паспорта.

--Пан офицер просит вас завтра не уезжать, поскольку приедут крайские криминалисты и у них будут к вам вопросы.

--Марта, как же вам не надоело по сто раз на дню переводить одно и то же?

--Это хорошая практика. Мне на пользу.

     Пан офицер отдал многословное распоряжение подчинённым, и они упорхнули, что-то, устно выданное, выполнять. А у меня появилось чувство какой-то растерянности, что ли? И уйти было неловко, и торчать колом около задумавшегося пана офицера было тоже не в жилу. Разрешить мою ситуацию помогла осень.

--Я уже замёрз. Я пойду в номер. Если что, заходите.

     Кто заходите, куда заходите…. Что за глупости я несу? Нет, чтобы просто сказать, что, мол, всё, пока, я ушёл. Так нет,  надо самого себя ввести в какое-то полурастерянное состояние, выдавить, именно выдавить из себя извиняющийся тон и бормотать что-то глупое. А перед этим, в вестибюле, героем был, правильно поставленным голосом и чёткой дикцией изображал благородный гнев. А сейчас - заходите…. Мямля.

      Но, тем не менее, я ушёл. Поднявшись в номер, я получил от жены втык за мою несдержанность и моё красноречие, которую я использую не там, и не перед теми. Самыми миролюбивыми словами были такие:

--Ты же на учителя похож, а….

     А дальше, всё вышеизложенное в очень резкой форме, о чём я не хочу говорить ниже. Мужская гордость не позволяет. Вот.