Глава 9

       Следующий день заполнили собой приезжавшие и приходившие отовсюду люди, чины, специалисты в разных областях и какие-то родственники Марты и Хелены. Эта разночинная орава о чём-то громко переговаривалась, что-то непрестанно фотографировала и записывала. Они сновали по лестнице с этажа на этаж, толкаясь плечами и уступая дорогу вновь прибывшим представителям чего-то. Главным героем был, конечно, пан офицер, неторопливо плавающий в людском водовороте с видом мудрого Соломона, бросившего в ярости свой перстень и увидевшим на нём другую надпись, приведшую его одномоментно к просветлению навсегда.

    Мы сидели в своём номере и занимались истреблением скуки, которая начала нас сковывать по рукам и ногам.

    Когда нам стало понятно, что интерес к нам угас полностью, я набрал номер Валеры.

--Привет, это я. Какие новости?

--У нас стабильно тяжёлые. Лесник в коме, пацаны в шоке и все вместе в жопе. Про погоду рассказать?

--Перебьюсь. Ты ещё в больнице?

--Да, но веры у меня поубавилось в близсидящих друзьях. Ты сам как?

--Я примерно там же, где вы все.

--А что так? Чехи хреново принимают?

--Нет. Свои хорошо. У нас весело. Лёха, который с крестиком в ухе, завалил Петровича на глазах полиции. Чистюлю та же полиция загребла за драку со мной. Забрали с поломанными пальцами, и Стечкиным в кармане. Лёха успел стрельнуть по нам с женой, но не искренне это сделал, поэтому и промахнулся. Всё произошло вчера в течение дня. Лёха, который тоже у полицаев, пришёл администраторшу добить, но я гулял рядом, с битой, и случайно дал ему в пятак. Той же самой битой. А сегодня тут народно-полицейское гуляние, одних криминалистов человек несколько.

--Ты что сказал про Петровича?

--Лёха попал ему в левый глаз, и у него снесло половину черепа, прямо на полицейскую тачку. Летальный исход. А что?

--Ты идиот?

--Валера, я и тебя могу встретить где-нибудь с битой, понял? Я не вру.

--Какой, на хрен, Петрович? Я с ним минут сорок назад свистел по трубе, какой, в жопу, исход?

--Летальный… - замедляя слово на каждой последующей букве, проговорил я. - Как ты мог с Петровичем,… я же… сам видал.

--Ты повытаскивай всё из ушей, и лови звук. Петрович был в Питере по делам, сейчас он где-то около тебя, в смысле в Чехии. Я с ним по телефону разговаривал перед твоим звонком. В чём твои сомнения?

--Слушай, а не мог кто-то другой тебе позвонить вместо Петровича?

--Не мог. Он говорил то, что надо говорить и его хриплый голос, я ни с кем не спутаю.

--Хриплый… и мне мужик звонил хриплым… голосом. Погоди. Этот, мой Петрович, ну не мой, а тот, который,… ну… покойник в деревянном пиджаке, он… я его у Лесника видел, они вдвоём сидели в полуподвальном кабинете. Лесник ещё говорил, что это его правая рука.

--То было его правое яйцо, а не правая рука. То был Илюха-мафия, бандюк харьковский, который тёрся около Лесника, чтобы копейку срубить. По гонору он начал представляться Ильёй Петровичем. Так это его Лёха отметил? Теперь понял, понял. Петрович, тот, который не твой Петрович, у него ударение в фамилии на «е», он по родителям то ли серб, то ли югослав. У моего Петровича это фамилия, а не отчество, понял? Это мы его так называли, на русский манер. Ну, блин, новости у тебя… проверяй их получше, прежде чем семафоришь. Ладно. Значит Илюха уже на небесах, так? Чистюля, он без мозгов, поэтому не скоро вырвется из полиции. А жаль…. Лёха тоже в полицайке… понятно. Ладушки, их наказание пока откладывается. Что у тебя ещё происходит?

--Остальное всё, как в Европе. Транспорт по расписанию и пиво вкусное.

--А мой Петрович знает, что твоего Петровича шпокнули?

--Мне ещё надо знать, кто есть твой Петрович.

     Тут Валера, используя свой могучий лексикон, в основном состоящий из «типа» и «ну, такое», описал мне человека, бросившего записку в почтовый ящик дома, в который привёз нас Лёха, в день приезда в Чехию. То есть Лорик, жена брата Коли, и был Петровичем.

--Ладно, понятно. Пока.

--Что ты так резко обламываешься?

--Валерий, ступайте кобыле под хвост. Постройтесь, подровняйтесь, и ступайте. Ты, Петрович, Степанович, Тарасович и все остальные, которые у вас там ещё живые остались. Всё, пока!

--В чём дело?

--В вас дело, любезный, в вас. Зачем я здесь? В Чехии? Чтобы, не понятно для чего себе на лоб мишень прицепить? Тир, блин, устроили! Намолотили денег столько, что лощадь подавится, а порядком заниматься некогда? Так у вас? В вашей, коза ностре долбанной, информация утекает во все стороны, как через сито - все знают кто я, на кой чёрт прусь в Чехию, и встречает меня тот, кто ближе всех к  вокзалу окажется. Одна шелупонь срёт вам, как хочет, а вы только и успеваете на кладбище мотаться. Примите к себе в штат жмуровую команду, у вас и неделя без них не обойдётся. Петрович с ударением прячется ото всех, этот сын Мойдодыра меня стережёт с пистолетом наперевес, другой своего шефа валит при ментах. Что в вашей банде происходит, я не знаю и не понимаю. И не хочу знать. Я хочу знать, что я здесь делаю? Какова цель? Если меня из-под какого-то удара хотели вывести и спасти, то как, простите, называется то, что вчера в отеле было? Играете во взрослую жизнь? Так играйте на здоровье. Но без меня, понял? Пока!

     Телефон захлопнулся и связь оборвалась. Интересно, девки пляшут. У них там цех по клонированию Петровичей открылся? Или методом отстрела избавляются от устаревших моделей? Ну, что же, это ваша технология, вам с ней и жить, а мне это наст… надоело. Все их тайны, которые никто не хранит, их отношения, которые заканчиваются стрельбой, и их государство в государстве, которое живёт по законам внутреннего страха, и шакальей храбрости. Столько лет я прожил рядом с этим государством и ни разу не пересёк их суверенную границу? Много? По моим понятиям много. Теперь же, попав к ним контрабандой, я хочу покинуть это полулегальную территорию и уйти на сопредельную жизнь. Их веселье отдает поминальной тризной, а весёлая музыка - это аранжировка похоронного марша. За время моего знакомства с ними, на кладбище переселилось человек двадцать. Я даже не хочу точно подсчитывать, сколько. Стать новосёлом в их кладбищенском кооперативе я не тороплюсь. Мне и здесь приятно, в вертикальном положении и в надземном мире.

--Да!

     Дверь в наш номер открылась, и вошёл пан офицер, в сопровождении трёх мужиков и Хелены. Они по-деловому расселись, кто куда, и приготовились. К чему?

--Есть ли у вас просьбы, замечания или жалобы?

--На кого жалобы?

--Это касается событий вчерашнего дня.

--Нет. Жалоб, кассаций, рекламаций, аннотаций, прокламаций и провокаций нет. Что хотят от меня это господа?

--Они хотят знать, будете ли вы обращаться на что-то или кого-то с жалобой в ваше консульство.

--Нет.

--Пан офицер хочет знать, что, поскольку, вы гражданин другого государства, и на вас не распространяются те процессуальный процедуры, которые распространяются на граждан Чехии….

--Минутку. Что на меня распространяется, поговорим потом. Кто я в этом деле? Спросите у него. Я подозреваемый, соучастник, свидетель или жертва? Кто я по процессуальной принадлежности?

--Пан офицер не уполномочен делать конкретных заявлений на ваш счёт. Он говорит, что если вы хотите пригласить сюда вашего консула, чтобы в его присутствии сделать любое заявление, или даже отвечать на вопросы, то вы вправе это сделать. Тогда разговор будет перенесён на более позднее время. Если вы согласны говорить сами, то присутствующие здесь господа смогут быстрее закончить с формальной стороной дела.

     Мне вспомнился разговор в господе о том, как наш новый знакомый названивал в консульство и в посольство, за ответом на простой вопрос. И чем закончилось? Откуда у меня уверенность, что кто-либо из огрызковцев прилетит сюда, чтобы представлять мои интересы без ущерба для меня самого?

--Я готов поговорить и ответить самостоятельно.

--Тогда пан офицер ещё раз задаст вопрос ….

--О жалобах? Их нет. Претензий ни к кому нет.

--Пан офицер спрашивает, как долго вы намерены пробыть в Ждирце?

--Уеду при первой возможности.

--Пан офицер спрашивает, как долго вы намерены пробыть в Чехии?

--Не знаю. Я хочу посмотреть Карловы Вары, Прагу и что-нибудь ещё. Неделю, полторы ещё побуду. А что?

--Пан офицер просит сообщить ему любым способом, о вашем решении покинуть страну.

--Спросите, кем я прохожу по этому делу?

--Пан офицер говорит, что у чешских властей нет к вам претензий, и вы можете свободно перемещаться по стране. Пан офицер ответил на ваш вопрос?

--Да. Ответил.

--Тогда господа извиняются за причинённые неудобства в нашей стране, которые возникли не по нашей вине.

--Извинение принято.

     Господа, пришедшие молча, поднялись и в том же порядке удалились из номера. Хелена прикрыла за ними дверь и, немного помявшись от волнения, сказала:

--Я не поблагодарила вас… за то, что вы….

--Минуточку, Хелена, вам не за что меня благодарить. По существу, я ведь сам притащил к вам этих… соплеменников. Так что спасибо вам, что не выгнали нас.

--Ну, что вы… сегодня вечером приезжает отец. Он отдыхает в Швейцарии. Когда я ему позвонила и рассказала обо всём, он решил срочно приехать. Он хочет с вами пообщаться. Я правильно сказала? Пообщаться?

--Правильно.

--Хорошо. Ещё он хочет познакомиться.

--Вы хотите познакомить меня со своим папой?

--Да.

--Хелена, я уже женат.

--Я не в том смысле, - смеясь, сказала она. - Кофе не хотите? Марта сейчас здесь и она сварит.

--Мы хотим кофе.

    Вечер снова обещал стать насыщенным. Только сегодня на знакомства.

     Смакуя кофе, которое, почему-то, здесь намного вкуснее и ароматнее, чем в таких же упаковках на Украине, мне вдруг стало страшно скучно. Не потому, что закончились боевые действия, а потому, что… как бы так сказать, чтобы самому не запутаться? Ну, это как читаешь какой-то рассказ, и он начинает надоедать. И уже не интересно, чем этот рассказ закончится. Ты читаешь, читаешь, вроде даже что-то и происходит, а рассказ не кончается. Тебе скучно и ты читаешь из последних сил, а он всё равно тянется, как сериал. Вот так и мне эта Ждирская жизнь наскучила до зевоты. Вроде я что-то делаю, что-то говорю, и даже кому-то отвечаю, а сам себе думаю - ну, зачем мне это всё надо, а? Мучаю себя и жену этими кофейными посиделками, знакомствами с отцом-миллионером, выглядящим, как наш обычный работяга. Надоело мне это до чёртиков!

    Вечером состоялось знакомство с родителем отельных сестёр. Он долгих бесед нам веселее не становилось. Становилось только тоскливее от того, что нам надо будет сидеть здесь до завтрашнего утра. Из последних сил я предложил хозяину отеля и двух дочек выпить водки. Видимо хозяин скучал не меньше моего, поэтому стразу согласился. Так мы дотянули до утра.

    Утро пришло достаточно бодрым внутри и пасмурным снаружи. Прошло двое суток с момента трагической встречи с Чистюлей и Петровичем без ударения. Немного угнетавшее воспоминание, об увиденной отвратительной смерти, в значительной степени угасло, благодаря откровению Валеры о существовании двух Петровичей в отдельно взятом Ждирце над Дубравой.

     Надоевший вчера жизненный рассказ, я решил прекратить читать прямо сегодня. Нет, прямо сейчас. Подбадривая в себе это решение, я уговорил, и без того согласную уехать из этого города жену. Допив кофе, годовой запас которого мы извели в загашниках этого отеля, мы попрощались с девушками и собрались уходить. Но они ещё попросили фото на память и нам пришлось прожить в этом отеле ещё пару минут из того короткого промежутка, который мы себе отвели на победоносное бегство в другую часть Чехии.

     Автобусом мы добрались до Брода. В пансионате «У Золотого льва» нас, по-прежнему, ждал наш номер с нашими вещами. Наскоро поразмыслив о том, куда направить свои стопы, мы, путём простого тыкания в карту, определили следующий город, в котором будем спасать человечество. Этим городом оказался Брно.

    Собрать вещи, узнать расписание движения автобусов и рассчитаться за номер мы смогли за сорок минут. Одно слово портье и нас уже ждёт такси. Тогда - в путь!

     Что-то, неискренне-бравадное, болталось у меня в голове. «В путь!». Может встать на капоте такси так, как Ди Каприо в «Титанике»? Кого я дурю? Ведь как только прекратится какое-либо движение людей вокруг меня я сразу, засучив рукава, начну разбираться в вопросе двух Петровичей, недосказанности Лесника и Валеры и обо всём том, что мне, возможно, ещё предстоит пережить из-за вышеперечисленной, но сильно поредевшей компании. И как бы я не старался с внутренним жаром кричать себе в ухо: «Да пошли они все!», я очень не был уверен, что вот эта часть моего прошлого от меня отстанет. Потому, что я начинал понимать глубину трясины, в которую меня вежливо попросили войти. И ещё я понимал, что безбрежность этого болота не позволит мне хотя бы приблизительно определить направление, в котором находится берег. И не поскачешь с кочки на кочку, поскольку неизвестно, чья это кочка, бандитская или государственная. Для меня эти слова - синонимы, но на одной кочке можно с местными жабами договориться, а вот на второй придётся иметь дело с безжалостными монстрами. Такая вот у меня кочка зрения.

А вообще, у меня здорово получается поигрывать метафорами и аллегориями. Я уже заметил, что и со своими мыслями я тоже поигрываю. Когда о чём-то думаю, то рассуждаю так, словно кому-то рассказываю и при этом даже вижу довольное выражение лица слушающего - так ему нравятся мои словесные пассажи, отяжелённые гиперболами, иносказаниями и матом. И совсем не факт, что последний не преобладает. Это естественная беда интеллигентного человека, такой разнообразный и изощрённый лексикон.

     Автобус тронулся и уже через пять минут мы уже выехали за городскую черту. Начались пяти-семи домиковые посёлки и узкая полоса не разбитого асфальта.

       Ехать нам предстояло около двух часов и в этом временном запасе тяжко ожидаемые мысли не приходили. Это меня радовало. Но это с одной стороны, а с другой, я опасался лавинообразного обрушения какой-то одной плохой мысли, вместо постепенного привыкания к её приближению.

    Лавина и ожидание случились одновременно в виде телефонного звонка. От Валеры. По салону автобуса прошёл человек в расшитой золотым позументом ливрее и, звоня в мелодичный звоночек, громко говорил всем, обращаясь только ко мне:

--Второй акт, господа, второй акт. Прошу всех на свои места. Антракт закончен. Второй акт, господа, начинается прямо сейчас.

--Да, слушаю.

--Привет, братик! Будешь слушать меня, или бросишь трубу, как в прошлый раз?

--Говори.

--Тебе надо с Петровичем, ну… ты понял, да? С настоящим Петровичем увидеться. Это важно для всех Он тебе всё расскажет. Всё, что тебя интересует. Можешь не бояться, скрывать он ничего не будет. Так «наши» решили на сходке. Они решили, что когда вы вдвоём будете играть по нотам, дело легче доделать, чем водить тебя вслепую. Сам я тебе ничего сказать не могу. Я реально не знаю даже половины того, что знаешь ты. Иначе я бы тебе все тузы засветил сразу, можешь не сомневаться.

--Ладно, я поговорю с Петровичем. Ты сам-то собираешься сюда?

--Я привязан здесь сам знаешь, какой причиной. Как только что-то изменится в любую сторону, я сразу к тебе.

     Голос у Валеры был усталый. Вины в его интонациях не слышалось, а только усталость. От недосыпания, от однообразного и тревожного ожидания у постели Аркадия Михайловича. Ещё от недопонимания между нами, от бездействия, наконец. Я начал понимать состояние Валеры и почувствовал приступ стыда за вчерашний разговор.

--Валера, ты… не сердись на меня за вчерашние мои психи. Я ведь тут тоже не букеты собираю. Что-то поганое происходит вокруг меня. Я не успеваю отбиваться от всяких друзей, и при этом абсолютно не в курсе, почему я в таком эпицентре внимания. Извини, ладно?

--Всё путём. Я понимаю, в какой непонятке ты сидишь. Перетри с Петровичем и побыстрее. Где ты сейчас?


--Едем в Брно. Автобусом. Приеду и сразу наберу. Только это… я в Брно еду не по нашему коду, помнишь?

--Да, я понял. Не на север на полста км. Ещё одно. От меня лично. Ты там не строй из себя фраера из районного посёлка, слышь? Мне тут уже стуканули о твоём характере.

--Кто так расстарался?

--А ты думаешь, наши тебя не пасут? Может меньше, чем положено, но за это я им отдельно выпишу. Так ты понял, о чём я? Не суйся туда, где могут железные пчёлы покусать…. Я не хочу гулять на твоих похоронах. У меня и так уже никого, почти, не осталось. И тебя терять… ну ты понял. Тем более что по моим данным, у тебя не совсем приятный отдых намечается.

--Я понял. Подробности о предстоящей войне мне расскажет Петрович. Всё понятно. Ты там… короче, спасибо на добром слове, я буду стараться. Только постарайся и ты поскорее сюда.

--Ладно, чего попусту ветер гонять. Давай, братик, удачи тебе.

--Давай, пока. А то тут на меня пассажиры уже оглядываются. Наверное, думают, если с женой едет, то с кем это он любезничает по трубе?

--Шо ты свистишь? Там одни чехи! Откуда им знать, с кем ты едешь и с кем и о чём свистишь? Шо ты мне морочишь зуб мудрости? От, ты балабол! Ладно, всё. Жене привет. Чехам не передавай. Сам передам им привет, когда приеду. Пока.

      Всё-таки хорошо, что я с Валерой вот так поговорил. Снялись, как тяжёлый рюкзак, озлобленность и раздражённость. В смысле информативности, этот разговор ничего не дал, а на душе стало приятно. Иногда надо говорить простые и приятные слова друг другу, от этого и понимание восстанавливается, и отношения принимают осмысленную форму. Меня, конечно, жаба не давит из-за того, что Валера первый мне отзвонился и начал человеческий, нет, дружеский разговор, но не мешало бы и мне быть чуточку порасторопнее в делах душевных. Большого ума не надо, чтобы достать шашку и махать ею по своим и чужим. Большой ум надо для того, чтобы вовремя вложить её в ножны и просто пообщаться со своим, не один день, знакомым. Это урок на будущее.

     Обласканный этим умиротворённым состоянием, я откинул спинку сидения и предался праздному разглядыванию проезжающих мимо пейзажей.

     Брно был больше Ждирца. Раз в семьсот. И многолюднее и многотранспортнее. Чистые улицы, старые, но сохранённые дома, снующие те, кого не определю одним словом, как житель Брно. Вот в Москве – москвичи, а в Брно как? Короче говоря, эти, которые не определены одним словом, ходят по своим делам своей чешской жизни и, судя по их виду и поведению, не очень опечалены проистекающим где-то кризисом. Старые здания присоединили к себе ультрасовременные постройки из стекла, металла и чего-то ещё, напоминающего чёрное зеркало. Красиво, изящно и монолитно. Правда, между историей и современностью, в смысле архитектуры, остались бесхозные и грязные улицы с выбитым асфальтом и чисто колхозным мусором на тротуаре. Выглядят такие улочки для меня, представляющего Европу, как образец во всём, удручающе.

     Мы по старой привычке остановились в пансионате. Название этого заведения мило вплелось в общую канву впечатлений о чешском периоде нашей жизни. Я представил себе, что на Украине, придя в исполком регистрировать подобное заведение, я в графе «назва» пишу то название, которое прочёл на этом пансионате. Меня бы не просто высмеяли, даже не очень просто высмеяли бы. Мне бы всю регистрацию зарубили бы. А здесь, называя пансионат «У немца», и владелец и муниципальный орган едины во мнении - плати налоги и называйся, как хочешь. Не знаю, хорошо это по-европейски, или глупо по-украински, но оно тут так есть.

      В номере, который нам предложили, мы первым делом провели рекогносцировку на местности. Окна проверили на предмет приемлемой широты обзора для ведения огня. Пейзаж за окном тоже не изобиловал возможными укрытиями для снайпера. В целом, номером  мы остались довольны.

     Остаток дня провели в хождении по улицам и разглядывании всего, что попадало в поле зрения. Не забывали, конечно, запоминать, куда и сколько раз сворачивали, чтобы вернуться на базу до захода солнца.

      По дороге, разглядывая витрину какого-то магазина, я позвонил Петровичу. Полуэлектронный женский голос на чистейшем чешском языке сообщил мне, что если я не понимаю языка, на котором она говорит, то не фиг и звонить. Это я так перевёл. Короче говоря, Петрович для меня пока недоступен. Значит, у меня началось время неопределённого ожидания неизвестно чего. И что хуже всего, неизвестно на какой срок.

      Насколько бесцельно мы провели день, настолько же бесцельно мы легли спать.
Событие, первое событие, произошедшее в Брно, случилось через день после нашего приезда.
                Сидя в номере и изнывая от безделья, мы, практически одновременно пришли к одному решению. Едем в другой город! Наконец-то найдя себе занятие, мы принялись укладывать вещи. В самый разгар упаковочной страды зазвонил телефон. На другом конце провода был Валера. Разговор был короткий. Лесник, придя на пару минут в сознание, умер. Петрович сейчас в Будеёвцах, он отдал распоряжение о похоронах и ждёт нас. Вот и весь разговор.

Надо ли что-то говорить о состоянии в душе и в мыслях после такого сообщения? Тогда это было трудно описать, а сейчас и вспоминать не хочется. Тогда у меня не обошлось без слёз, хоть я и не сентиметален. Ладно, а то сейчас снова нахлынет  та волна воспоминаний и настроение надолго зацепится на отрицательной шкале. Одним словом - скончался Лесник.

Теперь я понял и другую вещь. Я был в относительной безопасности, пока Лесник был между небом и землёй. Кто-то ждал от него окончательного решения для того, чтобы предпринять следующий шаг. Но раз Аркадий Михайлович не сказал того, что от него хотели услышать, значит, право ответа переходит ко мне. Это я понял совершенно точно, но с двумя неизвестными в середине. Первое. Я не вхож в круг Лесника, поэтому, что и кому я могу ответить? Второе. Что я такое знаю или имею, раз на мне висит табличка с надписью «ответчик»? Эти неизвестные факторы не особенно меня пугали. Есть ещё Петрович и Валера, которые могут попытаться объяснить. Но то, что теперь я был последним звеном какой-то цепи, меня страшило. Ещё больше меня страшила моя уверенность в этом, и переубедить себя я не мог.

        Поездка в Будеёвицы, по-нашему внутреннему состоянию, был похожа на чешское небо в осенние дни - тёмные и тяжёлые тучи, рваный ветер и мелкий дождь, падающий в обнимку с мелким снегом. Погода соответствовала настроению, как нельзя лучше. (Здесь надо читать – как нельзя хуже).

      Красиво-современный вокзал, на который нас выгрузили из автобуса, был немного мрачным из-за погоды. Многоуровневое строение с переходами, эскалаторами и зоной посадки-высадки на крыше, сортировало и перемещало людей внутри себя продуманно и спокойно. Так же спокойно происходил приём приезжающих для дальнейшей сортировки, а по расписанию точный отъезд отсортированных, автоматически получающих название пассажира.

Через минуту разглядывания вокзальной архитектуры, мы снова оказались в том, параллельном и опасном мире, от которого старались не то, чтобы сбежать, а хотя бы отвлечься. Перейти из одного измерения в другое нас заставил звонок Петровича.

--Здравствуй, вы сейчас где?

--В Ческих Будеёвцах. На автовокзале, только что из автобуса вышли. Что случилось?

--Случилось. Лесник умер.

--Знаю. Валера отзвонился.

--Нам надо встретиться и поговорить очно. Это срочно и серьёзно.

--Я так понимаю, что нам надо куда-то приехать?

--Есть на чём записать?

--Сейчас найду. Диктуйте.

       Петрович продиктовал по буквам местное название, которое я не смог бы с первого раза произнести.

--Бери такси и лети по этому адресу.

      Под этим адресом скрывался одноэтажный дом в небольшом посёлке, на самом краю леса. Небольшой, если не сказать миниатюрный, посёлок из шести жилых домов, мэрии, господы, магазина, теннисного корта и футбольного поля, был уютный, чистым и заасфальтированным. Дом, в котором нас ждал Петрович, назывался по-местному - барак. Это название резало слух, ассоциируя его с бараками у нас дома. Но так здесь называют все жилые дома, которые ещё иногда называют халупами. Но, не смотря на такое название в них, халупах и бараках, есть горячая вода, отопление и ванная комната. На улице удобств не предусмотрено.

     Зайдя в дом, мы застали Петровича за лепкой пельменей. По локоть в муке и с ней же на носу и левой щеке, он с довольным видом показал на несколько подносов, заполненных чёткими рядами готовых, в смысле слепленных, пельменей.

--Думал, что успею. Здравствуйте ещё раз. Проходите. Ваша комната с зелёной дверью. Ванна и туалет в конце коридора. Сейчас поставлю воду. Так что скоро за стол.

     Через минуту я уже сидел за столом напротив Петровича и с воодушевлением соединял тесто и фарш, производя на свет благословенный и любимый мною продукт. Хотя я могу и обидеть пельмени, назвав их продуктом. Это вкуснейший дар Господа человечеству. Во всяком случае, я так думаю.

     Когда пельменное священнодействие закончилось и первые творения попали в кипящую воду, приездное настроение и хозяйская гостеприимность постепенно улетучились, уступив место собранности перед большим и серьёзным разговором.

--Давайте помянём Лес… Аркадия Михайловича Ильина. Царствие ему небесное. Пусть простит нас, что не придём на похороны… не можем… пока…. Ладно, не чокаясь.

      Когда водка обожгла горло и начала свой путь к своему последнему приюту, Петрович снова заговорил.

--Пельмени были любимой едой у Лесника. Поэтому… вот.

--Я его очень понимаю в отношении пельменей. Я достойная ему замена в этом смысле. Правда, только в этом смысле.

     Застолье, или, если хотите, поминальный обед, не получился долгим. Мы трое, понимали, что тот обещанный разговор, из-за которого мы собрались, будет висеть над нами грозовой тучей, пока мы его не…. Выпитая водка заплела мысли морским узлом и не дала закончить предложение. Но общий смысл мысли таков - пока разговор не состоится, неуютность в наших отношениях с Петровичем не исчезнет. Наверное, то же самое чувствовал и Петрович. Ведя себя, как гостеприимный хозяин, он старался придумать какие-то, ничего не значащие темы для разговора, которые, в свою очередь, не хотели складываться в общую беседу. Даже, при утроенном старании сидящих за столом. Ситуацию разрядила жена, использовав свою интуитивную способность чувствовать скрытое напряжение в милой беседе.

--Чем дольше вы будете ходить вокруг да около, тем сложнее будет переходить к главному. Если хотите, я могу оставить вас. Поговорите без меня.

--Не надо уходить. Он, - Петрович кивнул головой в мою сторону, - всё равно тебе расскажет, даже если я потребую этого не делать. Тем более,… тебя уже это как-то коснулось.

--Ну, не так коснулось, как… извините.

--Да всё правильно, не извиняйся. От того, что произошло, не уйти, как не называй прошлые события. Давайте ещё по одной. Тост прежний. За Лесника. Чокаться не надо. Его похоронами займётся Валера. Хоронить его будут на родине. В Коломне. Ладно, выпили.

Атмосфера за столом начала приобретать осмысленное очертание. Задачи каждого стали ясны и понятны. Петрович расскажет то, чего я не знал во всей нашей чешской эпопее, а мы должны будем понять, насколько глубока яма, в которую мы попали и есть ли способ выбраться из неё. По-возможности живым.

--Разговор сложный и долгий. Выводов, и готовых решений, нет. Вся ответственность за случившееся, как и за последствия, ни на ком. А раз так, то виноватыми решено считать тех, кто стоит ближе всех к истоку проблемы. Это ты, друг мой ситный, потом я, но с большим отрывом. Твоя жена замыкает тройку лидеров. Она в деле потому, что она твоя жена. Таков расклад на сегодня.

--Кто распределил так места? Я это лидерство не старался заполучить, если кто-то это заметил. Меня назначили на это призовое место. А не много ли на себя берут эти, кто места распределяет? Рассказали бы мне сначала, в каком виде спорта я участвую. И спросили бы моего согласия. Ты виноват, и спрос с тебя. А если я не соглашусь?

--На что не согласишься? Выжить?

--Не понял.

--Этот вид спорта, о котором ты говоришь, называется борьба за жизнь. В буквальном смысле. Тебя не назначали, ты просто попал в ситуацию, из которой два выхода - или победа, или… сам понимать должен.

--Здорово! Я могу узнать, что за ситуация, в которой я главный персонаж? Я что, пукнул, в присутствии короля Испании? Петрович, говори всё, как есть.

--Я к этому иду. Ситуация называется «Проект АР». Вторая часть, которую ты читать не стал, помнишь?

--Помню - не помню, орёл - решка… каким боком я к тому проекту? Я его не читал, это правда. Но я его и не писал!

--Сейчас это не важно. Ты был тем человеком, который передал этот проект Леснику. Ты был тем, кто этот проект взял в руки, Даже, притом, что все понимают, что на твоём месте мог оказаться любой - от дворника до Лесника, царствие ему небесное, то в качестве виноватого во всём произошедшем, выбран тот, кто первым дотронулся до него. Это выбрали те, кто….

--Паханы на сходке.

--Пусть они так называются, если хочешь. Они решили, что тебе надо эту ситуацию….

--Разрулить.

--Подходящее слово. Но те, кого ты назвал «паханами на сходке», понимают, что приказать тебе они не могут. Они даже не будут тебя просить это сделать. Они предлагают тебе разрулить эту ситуацию, как ты говоришь, с положительным исходом. Иначе они вынуждены будут принять решение относительно тебя. Я рассчитываю на то, что ты понимаешь смысл этих слов. Пока они предлагают тебе содействие деньгами и людьми, если надо.

--Ах, как лихо, а? Или кто-то меня вжарит, или они. С какого хера, извините за слово « с какого», я должен разруливать что-то вместо них? Пусть встретятся с кем надо на стрелке и перетрут свои беды. Я каким боком между ними?

--Мотивация их проста. Ты получил от продюсеров этот проект и передал его Леснику. Ты от спасённого еврея получил вторую часть и снова передал Леснику. То есть, эти проекты пришли от тебя. Так? Я иду к ответам на твои вопросы постепенно. Ты мог не передавать их никому, а оставить у себя? Мог. Не перебивай. Я знаю, что ты был обязан ставить в известность всех, кто стоит выше. Значит, ты мог не передавать? В принципе мог. Как ты пострадал от всего этого? Никак. А кто-то пострадал? Да. Лесник, Зеня, Стас, Буря и ещё семеро в общей сложности. Но тебя это никак напрямую не коснулось. Почему? Ответа пока нет. Нет и подозрений на твой адрес. Это просто констатация. Понимаешь?

--Понимать, я понимаю. Значит, я выпустил джина из бутылки и мне его обратно впихивать?

--Примерно так.

--Как мне это делать? И почему мне одному? Если людей… ваших людей, пускают под нож, тогда всем надо отбиваться. Я так думаю.

--А они так не думают. Почти полностью на деньги паханов построена телестудия, а это большие деньги, понимаешь? И от этих денег тебе дают процент. Они считают, что ты, получая деньги на ровном месте, должен отработать их. Раз с тебя началась проблема, в которой ты не виноват, то она началась с тебя. И тебе её разруливать. Их решение не обсуждается. Хотя оспорить его можешь. Такое право у тебя есть. Но результат не изменится. Таково положение вещей на сегодня.

--То есть, выбора у меня нет?

--Выбор есть. Погасить тот пожар, который начался из-за этого проекта. Или погасят нас троих.

--А тебя каким боком приписали к ответчикам?

--От тебя тот диск попал к Леснику, а потом и ко мне. Они просто назначают ответственных за эту проблему с самого низа, то есть с тебя, и идут по ступенькам вверх. А наверху - они. Паханы, как ты их назвал.

--А почему они не защищаются, а сидят, как бараны?

--Они по-своему защищаются. Но ведь надо и их понять. Они делают свой бизнес, живут в своём мире, и тут появляешься ты с этим диском, и у них начинаются проблемы. Доходы падают, прибыльные предприятия лопаются, люди начинают гибнуть в мирном периоде из бизнеса. Они причём? Эти паханы не просили ни у кого этот проект, из-за которого всё происходит. Они вправе настаивать на том, чтобы проблемы были устранены тем, кто их принёс?

--Но моей вины в этом нет! Этот диск мог взять любой!

--Они это понимают и не ставят тебе условий и требований. Но посуди сам. Диск берёшь ты, а убивают Михыча. Поступая, в общем-то, правильно, ты передаёшь диск Леснику. Что стало с Лесником? С тобой опять ничего. Я уехал из дома ночью и в багажнике машины, а через час дом взорвали. Там никого не было, в доме, поэтому обошлось без жертв и разговоров о ещё одном взрыве. Что происходит с тобой? Ничего. Я прячусь здесь, как бомж. Я узнаю про дела этих придурков, во главе с Илюхой-мафией, и чуть ли не пешком убегаю в другой город, чтобы никак не засветиться. Я про угон машин говорю. А с тобой что? Ничего. Ты открыто сидишь в пансионе и не думаешь прятаться. Почему это происходит? Хочешь….

--Стоп. Сейчас ответишь. С тем Петровичем, то есть мафией, Илюхой, было трое?

--С Илюхой был Чистюля, Лёха и Бубен.

--А где этот Бубен? Теперь его очередь палить по нашим окнам?

--Его наняли, как водилу. Его задача - найти шестёрок поглупее и угнать тачки. Он получил аванс и сделал работу. Остальное его не интересует. Его нанимает, кто угодно. Он, как говорят, не в теме. Так я продолжу. Я могу ответить на этот вопрос, почему ты в стороне, а моих… знакомых, мочат. Ты - никто. Без обид. Ты просто мужик, который попал в дело с телестудией. И всё. Что ты решаешь? Ничего. Ты можешь что-то решить на семейном уровне. Кто такие Михыч и Лесник? Это люди с большими деньгами, связями, властью и авторитетом. Какая между вами связь?

--Диск.

--Умница!

--Для меня этот диск только повод для нервотрёпки, а в руках Лесника это бомба.

--Лесник говорил, что ты не глуп.

--Только вот глупости вы городите, господин хороший, со своими авторитетами. Я не знаю ни одного человека, который серьёзно отнесётся к этому проекту. Там одни общие фразы и ничего конкретного вообще нет. Кого это пугает, а? За эту бредятину кого-то убивать? И мне в это надо поверить?

--Дело во второй части. Ты её читал?

--Нет. Даже не собирался.

--Могу пересказать. Хочешь?

--Когда мне вынесли приговор, то глупо от чего-то отказываться.

--Приговор на нас двоих выписан, так что не надо быть героем-одиночкой. Суть такова. Этот еврей-аналитик оказался умнее своей должности.

--Это как, простите?

--Он начал проявлять эмоции при выполнении своих прямых обязанностей. Ему, как простому человеку, стал очень антипатичен главный герой его собственного проекта. Оно, в общем-то, и понятно. Поэтому всю работу над проектом он разделил на две части. Первая, официальная, предназначалась для ознакомления руководства с положением вещей в их собственной стране. Вторая часть - это его собственное расследование и подробный анализ карьеры нынешнего президента. Те факты, которые есть во второй части, есть достаточным основанием для открытого уголовного преследования. Это, как ты сказал, действительно бомба.

--Не сильно верится. Допустим, кто-то на весь мир говорит, что президент виноват в том-то и том-то. И что? Он берёт в охапку детей, ставит рядом свою американку, подходит к микрофону и говорит: « Люби друзи! Це - замовлення. Це - замах на святе. На мене» И всё! Инцидент закончен! Хохлы, типа бабы Параски, за полтинник пойдут на майдан с плакатами «Руки прочь!». И он опять герой.

--Оно так. Но на первый взгляд. Давай по порядку. Где диск со второй частью?

--Не знаю.

--А я у тебя и не спрашиваю. Это риторический вопрос. Его нет. Его уничтожили. Об этом лично сказали … паханы человеку, который встречался с ними от имени президента. Поверил он, или нет, не знаю. А вот те, кому президентский человек передал их слова, не поверили точно. С диска могли снять копию, распечатать или просто запомнить основные факты. Теперь немного о другом. Мы прекрасно понимаем, что президент, человек достаточно случайный во всей политике. Он не блещет умом и сообразительностью. Хозяйственник из него никакой, политик он никакой, он вообще никакой во всех отношениях. Но он - только видимая единица в армии, стоящей за его спиной. Вот где сила и власть. Это они всё решают в стране, а не он. Это они вкладывают ему в рот слова, которые он говорит, наверное, и сам не понимая, что и зачем он говорит. Это для них бомба тот диск, а не для него. Он говорящая кукла для походов на Говерлу. Теперь на секунду подумай, что могут потерять те, заспинные, люди, если президента сместят? Они потеряют всё! Ты понимаешь, всё! Области, районы, предприятия, деньги. Миллионы хохлов выйдут из-под их контроля! Они потеряют власть! Тебе этого не понять. Ты не чувствовал безраздельной и бесконтрольной власти.

--Почему же? Я в армии был ефрейтором. То есть старшим матросом.

--Это не шутки. Это власть. Это величие, это… это, как Бог, только реальнее. Бог делает что-то и когда-то, а эти могут всё и сейчас. Это не передать словами. И всё самое сладкое и изысканное из их ежедневного меню можно потерять. Из-за кого? Из-за жида-писаки? Из-за какого-то диска? А тут, как на беду, президентские выборы, представляешь? Если бы этот диск появился вначале президентства, то и беды никакой не было бы. Было бы время на правильную подготовку общественного мнения у баб Парасок. А сейчас нет времени ни на что. Сам президент, ни на что путнее не способен, вот его окружение и взялось радикально решать вопросы. Во-первых, чтобы информация не всплыла. Во-вторых, чтобы информация не всплыла у законопослушной Европы. В-третьих, чтобы она не всплыла у дамы с косой. Эти три варианта один хуже другого по мере их перечисления. И четвёртое - это, как я уже говорил, у них нет времени на утрясание ситуации. Только тотальное уничтожение носителей информации.

--А сколько этих носителей осталось в живых?

--Почём мне знать? Я знаю, что наши… паханы, давали слово президентскому человеку никогда не лезть в политику и не упоминать о диске. Среди обещавших, был и Лесник. Значит, не поверила президентская рать слову авторитетных людей? Значит, не поверила.

--Значит, поверили паханы своему скудоумию и решили, что я один пойду против этой рати и победю?

--Это значит, что нам надо что-то предпринимать, чтобы остановить президентский кровавый террор.

--Лихо сказано. Как говорит мой знакомый – не ничего проще! У тебя нигде не завалялась визитка президента? Я звякну ему на досуге и скажу, чтобы перестал портить уважаемым людям жизнь. Так надо остановить? Или как?

--Не знаю. Лесник говорил, царствие ему небесное, что у тебя есть привычка нестандартно решать проблемы. Может что-то и придумаешь. А от того, что мы сейчас начнём упражняться в остроумии, толку не будет. Если нас не прихлопнут президентские шохи, то об этом позаботятся паханы. Если мы ничего не сделаем. Выбора у нас нет вообще. Вернее есть, но один из вариантов я не рассматриваю вообще.

--Вообще, вообще… не нервничай. Всё равно когда-то помирать.

--Я тоже смерти не боюсь. В отдалённом будущем и достаточно абстрактно. Но… давай думать о деле.

--О деле… Я не знаю, что о нём думать и где искать выход. Это не Чистюля с Лёхой, это госмашина. Пусть даже она работает неофициально, я не могу представить, чем мы можем её остановить. Кстати, а подробнее ты не помнишь, что было во втором томе?

--Что?

--Во втором томе полного собрания сочинений этого еврея?

--Там много чего интересного. Только представь возможности этого аналитика, и добавь его не глупые мозги, тогда и получится тот материал, который он собрал. А покороче, я скажу так - там вся подноготная президента. Как его протаскивал в люди тогдашний глава нацбанка, о том, как его бездарь-протеже попал в наблюдательный совет банка, как он был выдвинут на премьерскую должность. Потом этот руководитель нацбанка понял, какую медвежью услугу он оказал Украине, выдвинув на передний план этого человека. Но было поздно. Этот премьер уже успел обрасти нужной сволочью, которая и помешала главному банкиру вывести на чистую воду своего же ставленника. Если помнишь, этого банкира застрелили в лифте собственного дома. Не буду останавливаться на том, кто санкционировал эту акцию. Еврей нашёл массу документов по этому делу. Была ещё  попытка свержения второго президента. Её готовил тогдашний мэр Киева вместе с нынешним президентом. Но в последний момент, наш главный герой второго диска, просто струсил, потому, что не умел принимать самостоятельных решений. Переворот сорвался. Сил у мэра оказалось недостаточно, премьер обгадился, а Кучма спустил дело на тормозах. Затем, когда глупость и трусость нашего фигуранта стала подниматься к критической отметке, то ему срочно понадобились люди, которые смогут стать его вторыми мозгами. Такие алчные жополизы, в достаточном количестве крутятся около таких «лидеров». Он, лидер, не раздумывая приближает к себе эту свору, и начинается то, что сейчас происходит. Убирают, причём буквально, всех тех, кто был рядом и много знал. Помнишь неудачное самоубийство министра МВД  двумя выстрелами в голову? Царскую охоту в Харькове, когда депутата-регионала положили вместо зайца, помнишь? То убийство проведено было так бездарно, что любой ментовский сержант-алкоголик за три дня расследовал бы ту «охоту». Потому, что у мясников, для чистой работы, мозгов не хватает. Догадайся, у кого брали лицензию на ту охоту? Ещё? Сколько угодно. Прокурор в Днепропетровске, у которого руки не удержали ружье? Помнишь? И ещё с десяток подробных «происшествий», след от которых оставлен одним человеком. На каждый инцидент есть доказательства такие, словно этот еврей сам находился рядом и конспектировал всё происходящее. Там же и история с отравлением. Он заврался настолько, что разумного решения этого вопроса с его травлей, не существует. Там же, в мемуарах, о дарении земель наиболее подданным сподвижникам. Угодий с холопами и заводиками. Есть и про Катюшку, жену его американскую. Там не только шпионаж и подрывная деятельность имеет место, вообще очень впечатляющий послужной список у простой хохлушки из Пентагона. Такая вот взрывоопасная информация на том диске. Если бы там не было столько доказанной правды, то не суетились бы так его помощники. Они ведь на открытую войну с бандитами пошли. Просто ва-банк идут, потому, что бомба, как ты её назвал, реально опасная. А если она рванёт в правильных руках, то не одна сотня голов полетит из числа тех, кто постоянно торчит на экране телевизора. Я уже про депутатов не говорю. Тех не то, что половину без работы оставят, им бы выжить. Вот тогда стремительно начнётся зачистка свидетелей. Одним словом - в их лагере начнётся паника. Но нам от этого не легче.

--Этот проект большой по объёму?

--Он на одном диске. А что?

--Просто спросил. Не молчать же. А чем ещё промышлял благополучно отравленный?

--Да так, всего понемногу. Казной пользовался под свой интерес, рэкет на государственном уровне. Всего хватает. Но, сам-то он, не очень делами занимается. У него своя бригада работает, которая ему в уши вкладывает нужную им информацию и сама же реализует то, что он с их подсказки скажет.

--Тут, в Чехии, полно разных фирм, у руля которых хохлы стоят. Это не….

--В основном, это парни из Закарпатья. Им дали свободу действий, поэтому они только отстёгивают долю президентскому заму. Вся Чехия поделена на зоны, в которых верховодят нежные парни. Правда, тут есть насколько восточников, но это, скорее, самозахват. Но им, видимо, предложат перейти в общую структуру под общую крышу. Если согласятся - будут работать. Не согласятся - их проблема. Но Чехия не единственная оккупированная страна, твои земляки в половине европейских стран сидят.

--Они не мои земляки.

--Я образно.

--Короче. Что делать будем? Есть свежие мысли?

--Ничего у меня нет. Я только вторые сутки без оглядки живу. Напрягаться надо вместе.

Примерно на этом разговор и закончился. Были сварены ещё пельмени, была открыта ещё одна бутылка. Разговор плавал между анекдотами и приукрашенными случаями из собственной жизни. К главному разговору мы больше не возвращались. В тот вечер.

      Наступил похмельный рассвет. Страшно не хотелось вставать и не хотелось больше лежать. Единство и борьба… пустоголовое похмелье и мощная работа всего мозга по поиску подробностей вчерашнего разговора. О чём был сам разговор, я, конечно, помнил. Он был… что-то про меня и, кажется, Израиль. Нет, не Израиль, как таковой, а про еврея, который… чего он там делает? Действительно, а что делать еврею в Израиле? Нет, это про того самого проектировщика А.Р. С продолжением на втором диске. Проект А.Р. возвращается. Участники расхлёбывания последствий этого проекта сильно надеяться, что вторая часть будет последней.

       Довольно неторопливо под крепкий и сладкий чай, под пьяно поднимающееся небесное светило, ко мне приходили подробности беседы. Возвращались не одни, а с моими, трезвеющими комментариями.