Глава 15

       Для ориентировки во времени и в пространстве, я оглядел кухню, ставшую ещё одним полем боя. Около входной двери, немного слева, в кресле спокойно сидел Самсон… как-то там… Штирлиц. Нет, Тихонов. Рядом встал парень, вернее мужик, чаще всех посылаемый и не допущенный к рулю - значит, Николай. У широкой и какой-то новомодной электрической плиты, стоял один из молотобойцев и смаковал коньяк через прореху в зубном ряду верхней челюсти. На его плече, имитируя эполет, висело полотенце. Значит, это Стас. Прямо у его ног, в позе никуда не бегущего египтянина, расположился громила-официант. Конечно, он козёл редкостный, но мне стало даже приятно от того, что он был жив. В самом углу, справа от Тихонова и Коли, сидела на полу Моник и размазывала по лицу макияж. Странно, но у неё больше не было такого количества приятностей, как несколько минут назад. Где-то посередине этого Куликовского побоища, в кресле, сидел я. Рядом был Валера. Явно не хватало ещё двух «наших» и всех «не наших». Надо бы спросить, что с ними.

--Говорить сможешь, или погодим?

--Сначала…. - Я протянул Стасу пустой стакан.

--Ага, - сказал, подходя он. – И без сожаления!

     Это означало, что стакан будет налит до самого края.

--А потом?

--А потом ещё вопрос. Как он…, - я показал глазами на официанта. - Чем он меня?

     Самсон посмотрел куда-то выше меня и кивнул. Значит, он разрешил Валере говорить.

--Я вошёл на кухню сразу за ними. Ну,… не сразу, я там занят был,… в общем,… ну он и успел тебя стукнуть разок. Чем - не знаю, может кастет, может скалкой - не знаю. Если интересно будет, сам спросишь.

--Мне не будет интересно. Вы хотели что-то спросить?

     Самсон покивал головой и, другими глазами и другим голосом, озвучил то, что его интересовало.

--Откуда узнал, что у Султана пистолет?

--А-а, это. Это … кино.

--Прости, что?

--Я говорю, что это кино.

   Вообще-то, глупо я начал этот разговор. Но, меня извиняла начавшая пульсировать боль в голове. Поэтому, я и ответил, сам, понимая, что окружающие не страдают головной болью и, соответственно, не понимают смысла, который я вкладываю в слово «кино».

--Я, может быть, тебе не приятен, как человек, - вдавливая каждое слово в пространство между нами, сказал Самсон. - Но из уважения к моему возрасту, ты мог бы подробнее ответить.

--Извините, но голова сильно болит… я не чувствую к вам… просто башка раскалывается. А подробнее,… подробнее, не обижайтесь, ладно? Подробнее - это кино. Ну, как вам сказать? Мне всё в этом зале показалось каким-то неправильным, что ли…. Ваши… охрана, старательно наряжались водкой, cултановские корчили из себя благородных девиц. Этот, - я снова покосился на громилу, - таскался по залу по траектории, по которой ходила Моник, а она без толку и слишком часто выходила в зал. Зачем? Отвлекать кого-то от чего-то. Вы-то спиной сидели, и вам было чем заняться. Этот…, - я показал большим пальцем правой руки себе за спину, - мало того, что еле согласился меня забрать из Отницы, так ещё и запрещал разговаривать за столом. Вот я и таращился  по сторонам. И всё, что я видел, напоминало игру по какому-то плану. А вот когда эта дама попёрлась в мужской туалет, а громила встал в дверном проёме так, что её никому, кроме меня, конечно, видно не было, то одно, что крутилось в голове у меня в тот момент, так это слово «кино». Его, кстати, Валера первый произнёс, и оно ко мне прицепилось. Вот,… да-а… а когда она так шустро из мужского туалета вышла и, идя по залу, поправила причёску, то этот Сулейман тут же засобирался в тот же туалет. Зачем? Затем, что это кино.

--Какое кино?

--Извините, договорю, только… Стас, плесни, а?

    Не спрашивая разрешения у Самсона, охранник налил мне щедрой рукой коньяка.

--Спасибо. Какое кино? Художественное. Официанты не ходят в туалет для посетителей. Это правило. Для этого, есть свой туалет, и для него, есть свои специальный работники. А что ей было делать в мужском туалете, как не положить туда что-то такое, что понадобится одному из собравшихся? И если в туалет не пошёл никто из ваших, то оставленное там не про вашу честь. Понятно? А что там может быть? Там - кино. «Крёстный отец». Часть вторая. Там, помните, тоже в итальянском ресторане, Майкл Корлеоне сходил в туалет, взял пистолет и пристрелил покушавшихся на его отца. Видимо, эта сцена из кино и случилась сегодня. Знаете,… мне показалось,… ну, пусть я ошибусь с пистолетом в туалете, и зря запаникую, чем ошибусь и ничего не скажу…. Такое вот кино.

--Так и было, или сейчас придумал?

--Не, он в натуре про кино раз десять говорил.

--Валера! – Одёрнул его «Тихонов». – Пусть он говорит.

--Пусть он говорит, да? Хорошо, я скажу. Какая вам разница? Даже если я это сейчас придумал, то, что из того? Важен ведь результат, да? Или вы подозреваете меня в том, что я, каким-то боком, в сговоре с этим Саркисьяном? Или как его там? Тогда я в последний момент чего-то пересрал и решил своих сдать, да? И Петровича тоже я?

--Ты уже сердишься?

--Нет. Не сержусь. Просто у меня украли жену, мне разбили голову и она чертовски трещит. Я не сержусь, правда. Сейчас я не в том состоянии, чтобы долго и подробно говорить. Можете мне поверить?

--Во-первых, - Самсон встал и, подойдя к Стасу, забрал у него бутылку, из которой попытался подлить мне в стакан. Бутылка оказалась пустой. Самсон покачал этой ёмкостью в воздухе, и Стас резво покинул кухню. - Я тебе верю, но после того, что о тебе говорил Лесник и то, что я увидел сегодня… мне надо свыкнуться с тем, что ты не совсем предсказуемый и ещё с тем, что я должен сначала лично тебя поблагодарить за своё… скажу так, спасение. Не очень пафосно? Вот и хорошо. Ребят я тоже отблагодарю. Во-вторых, я не могу тебя избавить от головной боли. Коля уже поехал за моим знакомым. Он врач и попробует подлечить тебя здесь. В больницу тебе нельзя. И, в-третьих, судьба твоей жены меня тоже интересует, и это мы попробуем решить сейчас. Кстати, в баре есть сигары. Любишь сигары?

--Сначала о жене.

--Ладно. Стас, приведи сюда Султана.

   Стас вышел и через минуту вернулся, конвоируя вертлявого. Тот держался спокойно и даже не без наглости. Скорее всего, Султан решил, что людей его уровня будут только уговаривать, поэтому, войдя, он потребовал для себя кресло. Я встал так быстро, как позволяла боль в голове. Взяв своё кресло, я поставил его около кухонной плиты.

--Присаживайтесь! А где моя жена?

--Ты кто? - Сморщив от неудовольствия нос, прогнусавил Султан.

--Её муж. А ты кто?

--Самсон, что это за чмо? - Отвернувшись от меня, Султан посмотрел  на «Тихонова».

--Ты, уважаемый, не крути балдой, пока я с тобой разговариваю. Я задал тебе вопрос - где моя жена? Ты о себе что-то много возомнил, не находишь, а? Ты, сам-то, кто? Бог? Чужими судьбами распоряжаться вздумал? Где моя жена? Или ты на слух не воспринимаешь речь? Тебе записку написать? Слушай, Сигизмунд, у меня раскалывается голова, у меня упёрли жену, у меня страшно казнили друга, а ты тут носик морщишь, как кролик. Не крути башкой! Смотри мне в глаза! Мне насрать, куда ты взлетел среди своих бандюков, мне насрать на твой уровень, понял? Пахан ты, или, кто там ещё, в законе, мне одинаково. Для меня ты такой же, как и я. Просто человек, из костей и из мяса. А со своей важностью, будешь дрочить свой чубчик перед той коротковолосой тёлкой, что там, в зале, а не передо мной. Если хочешь, все выйдут, и мы останемся сам на сам. Хочешь? Только тогда ты не выживешь, меня от тебя оттянуть некому будет. Спрашиваю в последний раз - где жена?

    Султан отвернулся от меня и молча уставился на Самсона. «Тихонов», слушая нашу беседу, и увидев последний жест Султана, откинулся на спинку кресла, и заложил ногу за ногу.

--Я так понимаю, что тебе в падлу со мной разговаривать? Я ниже тебя по статусу? Но только и я говорить больше не стану!

    Взяв его левой рукой за затылок, а правой за челюсть, я повернул его голову против часовой стрелки, отчего он крутанулся всем телом и упал на пол. Что делать дальше - я не знал совершенно. Перевернув его на живот, и завернув руки за спину, я оглядел кухню в поисках хоть чего-то, что помогло бы мне закончить начатое с Султаном. Единственное, что я увидел, это верёвка, которой был связан бесчувственный официант.

--Валера, поможешь? – Я показал глазами на верёвку.

--Ладно.

     Связав руки Султана за спиной, я с трудом усадил его в кресло. Так. Что дальше делать? Что делать? Бить его? Язык, как сделали Петровичу, разрезать? Султан хренов! Стоп-стоп! Султан? Ладно, будет тебе Султан!

    Я подошёл к Моник и сказал, как можно строже:

--Сняла передник и отдала мне! Быстро! Шутки кончились.

    Странно, но она подчинилась моментально. Я старательно её поблагодарил. С разделочного стола я взял нож и распустил передник на полосы, которыми привязал ноги Султана к ножкам кресла. Его брючным ремнём я прикрепил его торс к спинке. На всякий случай я подёргал перевязочный материал – привязан крепко.

--Что ты хочешь делать? – Уже без наглости в голосе спросил Султан.

--Разговаривать раньше надо было. Сейчас уже поздно!

     Мне самому, в происходящем, не всё нравилось, что-то очень не нравилось. Что? А то, что я освободил от верёвок громилу. Пришлось повозиться, переворачивая его и снимая с него ремень, которым я стянул его руки. Теперь мне всё стало нравиться больше.

--Что ты хочешь делать? – Уже тревожно заговорил Султан. – Что ты хочешь делать?

.   Я нашёл ещё одну тряпку и, приложив достаточно усилий, завязал глаза.

    Тут же моё внимание привлёк Самсон. Он отрицательно покачал головой. Сделав ему успокаивающий жест, я продолжил своё занятие.

    Тем же ножом я срезал молнию с брюк и разрезал цветастые трусы.

    Привязанный и не на шутку перепуганный Султан громко и фальцетом завыл:

--Что ты дела-а-а-ашь?! А-а….

--Терпи коза, а то мамой будешь! - Из последних сил от подкатившего бешенства пошутил я. Для завершения задуманного, оставалась одна мелочь, но я не хотел делать её своими руками.

    Я снова подошёл к Моник и тихо спросил:

--Хочешь соскочить по-лёгкому?

     Она старательно закивала.

--Тогда вставай. Сделаешь, как скажу, попрошу Самсона Леонидовича помиловать тебя. Согласна?

    Моник снова кивнула. Тогда я объяснил ей, что надо сделать. Отстранившись, она посмотрела на меня отупевшими глазами.

--Сделаешь - прямо сейчас попрошу его, - сказал я так громко, чтобы «Тихонов» хорошо расслышал. - Не сделаешь - получишь то, что получишь.Ну?

               
    Она кивнула головой так, словно соглашалась с палачом. Наверное, она приняла правильное решение.

    Султан продолжал раздражать воздух своим скулёжом.

--Что я буду делать? Сейчас скажу. Я из Султана буду евнуха делать. Хочешь что-то сказать по делу, говори быстро и громко….

    По моей команде Моник взяла руками его член и, по возможности, посильнее оттянула его. Тем ножом, которым я резал фартук, но только тупой стороной, я осторожно прикоснулся к натянутой коже. Султан резко замолчал и в долю секунды покрылся струящимся потом.

--У тебя есть шанс. Последний. Как говорит мой знакомый, - я покосился на Валеру, - считаю до одного. Ра….

--На складе, овощном складе… это… Гавличков Брод… 
                --А-а, я там был, не понравилось. Так что там, на складе? Я приеду, и мне её выдадут?

--Я… мне… отпусти, я позвонить должен.

--Ты чего-то не понял? Кто, кого и куда отпускать будет? Звони из этой позы и сейчас! По громкой связи. Если что не так сделаешь, будешь покупать себе фаллоимитатор. Не тебе условия ставить. Считаю до одного!

--Трубку! Дай трубку!

     Он продиктовал номер и, пока Валера набирал, я спросил на ухо Моник:

--Не устала держать?

    Она брезгливо сморщилась и отвернулась.

--Сёма! Сёма, твою мать! Не базарь много. Слушай внимательно! Скоро приедут люди за барышней, да, от меня приедут… - тут он покачал головой и попытался пожать плечами. Валера отнял телефон от его уха, прикрыл микрофон и тихо сказал:

--На твоей тачке.

--Сёма, - снова в трубку заговорил Султан, -  они на моей точиле прикатят, понял? Выведешь им даму, и без выпендрёжа уйдёшь. Пацаны наши, так что всё в тему. Понял? Не знаю, когда. Как будут гнать, так скоро и приедут. Чао!

    Валера убрал трубку и посмотрел на Самсона, но заговорил Султан.

--Я сделал всё, что ты хотел. Сними повязку!

--Как раз сейчас я об этом думаю.

    Самсон поднялся с кресла и показал Николаю, что Султана надо убрать с кухни и позвать остальных на вечернюю раздачу приказов.

     Тут кухонная дверь приоткрылась на ширину, позволяющую просунуться Стасовой голове.

--Лепила прикатил. Впускать?

--Да. Стас! – «Тихонов» позвал охранника. – Султана вытащи в зал и пока не разматывай. Лепилу сюда и никого не пускать. Надо будет - позову.

     Скрипя ножками кресла по кафельному полу, Султана выволокли в другое помещение. Он попытался голосом привлечь внимание Самсона, но притих, услышав в свой адрес:

--Не пырхай! Ещё поговорим. Там посидишь! - «Там», это, как я понял, в банкетном зале.

     Вошедший мужчина в очках и с «пивным» животиком поздоровался, тщательно выговаривая все буквы. Ему бы диктором на радио попробоваться….

--Здравствуй, Василий Владимирович, проходи. Как сам?

--Пока держусь. Что у вас?

--У нас наш друг получил… посмотри, как у него?

--Если сам стоит, то жить будет. Это моя острота. Не весёлая? Жаль. Так, пациент, прошу в кресло. Руки мыть не буду, у меня есть перчатки. Итак, что у нас?

     Василий Владимирович встал слева от меня и, как-то щёгольски щёлкнув резиновыми перчатками на запястьях, пальцами прошёлся по моей макушке.

--Ну,… это понятно,… и это,… и вот так,… тут не надо, тут,… это оставим…. Сколько? Минут десять… я готов.

--А я? – спросил я, делая заявку на участие в общем разговоре, который должен был начаться после слов врача «я готов».

--Ты… вы… пока нет.

--Начнём с «ты». Что там с головой?

--Держится пока крепко… смеха не услышал, значит, шутка не прошла. Тогда я буду без предупреждения сыпать искромётным юмором. Понравится - хихикнете. А теперь, по делу. Удар был по касательной, поэтому рана получилась глубокая и обширная, но не опасная. Свёртываемость меня устраивает, по нюху я определяю, что анестезиолог уже был, поэтому лишний раз нагружать химией не стоит. Далее,… перекисью промываем, четыре шва, ещё сто грамм анестезии и я свободен. Через день я хотел бы его посмотреть,… тут возможна неприятная гематомка и,… но проконтролировать надо. Я приступаю?

--А какой у меня выбор?

--Я не у тебя спрашиваю. Самсон Леонидович?

--Начинай, а мы пока поговорим.

    Василий Владимирович, зашёл мне за спину, положил ладонь, одетую в резиновую перчатку, мне на лоб и запрокинул голову назад.

--Так и сиди. Не дёргайся. Будет больно - скажи, но не дёргайся. Договорились?

--Ладно.

     Самсон Леонидович перетащил кресло поближе ко мне и уселся поудобнее. Он открыл рот, чтобы начать разговор, но в это время Василий Владимирович, делавший приготовления к операции без сестры, загремел какими-то кастрюлями, позвякал тарелками или ещё чем-то стеклянным. Когда звуковое оформление немного утихло, терпеливо ожидавший своей очереди в воспроизводимом врачом шуме, Самсон сказал:

--Откуда такие инквизиторские приёмы?

--От Торквемады.

--А серьёзно? Ты уже что-то подобное делал раньше, или только что придумал?

--Не. Не придумал. Это армейский прикол.

--А где ты служил? В "СС"?

--На флоте я служил. У нас в части рассказ один ходил, между собой его пересказывали. Причём утверждали, что этот рассказ чистая правда, и произошёл он в нашей части. Хотя он мог произойти где угодно, а мог и вообще никогда не происходить.

--Что за рассказ?

--Ну,… короче говоря, был у нас в части, такой капитан-лейтенант, торпедист. Приходит он однажды домой со службы, звонит в дверь - тишина. Начал стучать - тишина. Третий этаж, в окно не заглянешь, ключей при себе нет, вот он и тарабанит в дверь. Минут через десять дверь открывается и появляется жена, почти ни в чём, в смысле одежды. Стоит и держится одной рукой за грудь, а второй за стену и говорит, так, мол, и так, сердце схватило, да так, что еле до двери добралась. Вызови, говорит, неотложку. Наш торпедист забыл тут же, что собрался поскандалить. «Скорая» была вызвана. Вот, значит, примчалась бригада быстро, как и положено в подобных рассказах. Да, а пока врачи ехали, кап-лей от жены ни на шаг, переживает сильно, руку жене поглаживает в сожалетельном состоянии. Тут, как я уже говорил, приезжает «Скорая» и просит мужа покинуть на время спальню. Минут через несколько выходит фельдшер и, обуваясь перед уходом, подзывает капитана и говорит, что с его женой ничего серьёзного не произошло и, скорее всего, не произойдёт. И вообще-то муж, это фельдшер капитану говорит, мог бы и сам в такой ерунде разобраться, поскольку он, муж, сам врач и тыкает пальцем в висящую на вешалке шинель. А шинелька та имела на погонах медицинские эмблемы. Тут до торпедиста кое-что дошло. Он попрощался с врачами и вернулся в комнату к жене. Конечно, он ей ни слова о своём открытии. А на службе, он со своим другом вычислил любвеобильного медика, и через какое-то время приглашает его провести вечер под шум водки. Когда медик немного расслабился, то торпедист, с другом, шустренько связали врача и сделали примерно то, что я хотел сделать с Султаном. Только капитан полоснул ножичком по члену, конечно тупой стороной, а его друг, в эту секунду сломал в руках карандаш. Звук раздался такой, будто плоть по-настоящему разрезали. Такая вот история.

--И чем закончилось?

--Закончилось не так весело. Медика этого комиссовали из армии - у него что-то с головой не то случилось. Торпедоносцу впаяли три года и тоже попёрли из армии. А его другу, который карандашом хрустнул, устроили в Красном уголке суд офицерской чести, после которого он стал самым популярным человеком в части.

--Познавательно.

--И поучительно. Спасибо за терпение - я закончил. Кто-то ещё нуждается в починке?

--Нужна только профилактика. Посмотришь?

--Тут или в зале?

--Сходи в зал, лады? Мне без ушей пару слов сказать надо.

--Если ты, дружок, рассказал армейскую быль, значит и с головой сейчас у тебя порядок. Во всяком случае, я на это рассчитываю. Поэтому, вот тебе мой рассказ. То, что ты собрался сделать с Султаном - было только один раз и только здесь. Больше никогда ты не станешь делать что-то такое, на что я не дам разрешения. Это понятно? Чего молчишь? Если больно говорить - кивни. Вот и хорошо. Мы, ты понял, о ком я говорю, имеем свои собственные правила и законы. И, что очень примечательно, соблюдаем и выполняем их. В отличие от этих хохлов, типа Султана. Но, если бы с ним здесь что-то случилось, после твоих опытов над его членом, мне пришлось бы отвечать перед серьёзными людьми, потому, что мы так не поступаем. Всё, что надо сделать, мы делаем сами и своими силами, без посторонней помощи. Тебя извиняют только две вещи - ты предотвратил пальбу и при этом сам пострадал. Но на этом твоя бурная деятельность и самодеятельность закончились. Мне кажется, что ты понял, о чём я тебя не прошу. Я тебе указываю, как ты обязан себя вести. Можешь опять кивнуть.

    Я кивнул. А что мне оставалось? Рвать на груди рубаху и с пеной у рта доказывать правильность моего поведения? Или предложить Самсону поменяться со мной местами и посмотреть, как он будет себя вести, когда бы у него украли жену? Хотя, говорят, что таким, как он, семья не полагается. Одним словом, я кивнул.

--А кто это такой? Ну… тот, чью фамилию ты назвал?

--Торквемада? Это инквизитор. Настолько опытный, от слова «пытка», что попал в историю. А что?

--Ничего. Что ты намерен делать? Хочешь поехать за женой?

--Уже нет.

--Вот как? И почему? - Самсон, хлопнув ладонями, картинно прижал их к груди.

--Султан как-то нервно говорил по телефону,… не уверен, что там не предусмотрели вариант, подобный произошедшему. И потом,… вы бы кому-нибудь отдали свою машину, а? Даже для такого дела? Я думаю, что нет. Всегда можно найти другую тачку. Короче говоря, даже с членом на перевес, Султан схитрил и предупредил своих. Этого Сёму… может это Сёма Петровича?

--Рана на голове тебе не повредила - думаешь правильно. Хотя мне показалось, что ты повёлся на его трёп.

--На что только не поведёшься в азарте.

--Азарт пока попридержи. Сходи в бар и подлечись чем-нибудь. Позови сюда Колю. Теперь нам самим надо покумекать. Без тебя. Ступай.

     Но в дверном проёме появился Стас. Или ему срочно понадобилось что-то сказать Самсону, или он попросту подслушивал.

     Посторонившись и придерживая рукой дверь, не сводя своих глаз с моей головы, дождался, пока я покину кухню. Но, как я ни старался уходить помедленнее, из-за закрывающихся дверей, я так ничего не услышал.

    Зал, в котором началась «стрелка» и в котором всё закончилось Аустерлицем для хохлов, уже не напоминал поле грозной сечи. А, может быть, это Моник, говоря по-чешски - «рыхло», навела порядок?

    Роль бармена, в состоянии самообслуживания, исполнял Василий Владимирович. Та небрежность, с которой он обращался с бутылками и та отточенность движений в общении с шейкером и стаканом, выдавали его с головой, как профессионала. Многолетнего и многоопытного профессионала.

--Василий… забыл, как вас по батюшке кличут?

--Лишь бы по матушке не посылали. Шутка. Владимиров сын я.

--Ну да, Василий Владимирович. А скажите мне, хирургия для вас хобби? Я сужу по….
Широким жестом я осенил его «рабочее место». Он проследил глазами за движением моей руки и, сделав глоток, равный по объёму половине пивного бокала, скромно пожал плечами.

--Любимому делу я всегда отдаюсь без остатка. Это у меня наследственное. Я ещё марки собираю.

--Я о хирургии спрашивал.

--Ей я зарабатываю на хлеб и….

--И на шейкер. Угадал?

--Остришь? Значит, будешь жить. Пока.

--А дадите мне попробовать ваших смесей?

--Не рекомендовано. У тебя имеет место быть сотрясение. Не сильное, но присутствует. Поэтому есть подозрение, что после спиртного тебе придётся спеть Рыголетто.

--Я рискну.

--Тогда выпей чистого продукта. Водки, например.

    Из холла с попугаем выплыл Валера. Он был озабоченно суров и серьёзен.

--Где Коля? Где Стас?

--На кухне с Самсоном. Выпьешь?

--Не до вас, алкачи.

--Что-то случилось?

--Здесь всегда что-то случается. Ты не нагружайся, - это сказано было мне, - скоро будем валить отсюда. Я тебя на себе тащить не буду. Усёк?

--Что случилось?

     Валера отмахнулся от меня и подошёл к кухонной двери. Коротко стукнув по наличнику ногой, Валера сказал:

--Это я.

    Что раздалось в ответ, я не расслышал – Василий Владимирович затарахтел шейкером, за что я одарил его сердитым взглядом.

     Я всё-таки налил себе стаканчик водочки, которую раньше дегустировать не приходилось. Называлась она «Божков». Большая, симпатичная бутылка с блестящей этикеткой…. Одним словом, пока я утолял эстетический голод, созерцая ёмкость для спиртного, из кухни вышла троица заговорщиков и быстрым шагом направилась к нам с хирургом. Не останавливаясь, Самсон-«Тихонов» спокойно сказал:

--Владимирович, закрывай лабораторию и езжай домой. Решаем с тобой вопрос, как обычно. Понял?

     Хирург еле заметно кивнул и совершенно трезвой походкой направился к выходу. Это походило уже на муштру, а не на благодарность за услугу.

--Тебе, ученик Торквемады, сегодня вряд ли удастся выпить. Собирайся и едем. На сегодня не все дела закончены. Валера, осмотрись здесь. Всё лишнее убери. Тот бык, - Самсон большим пальцем правой руки тыкнул себе за спин, в сторону кухонной двери, - ладно… развяжешь его. Если придёт в себя - расскажешь ему правила поведения. Догонишь нас.

--Дайте мне кого-нибудь,… я тут не дома и ещё на ночь глядя… куда я поеду догонять?

--Стас, оставь ему помощника. Всё! Едем!

     Я не стал вступать в разговор. Мысль о том, что каждая секунда, проведённая в перепалке и в праздной болтовне, только отодвигает решение того важного дела, из-за которого и заварилась эта возня с наивно-идиотской игрой в бандитов и воров по понятиям, с драками и не шуточными похищениями жены. Это должно закончиться и как можно быстрее. Настохренело мне это пацанско-бандитское брожение в той нормальной жизни, о которой я теперь только вспоминаю и, которую, судя по происходящему, никогда больше не проживу. В моей зашитой голове появилась идиотская, по своей философской формулировке, мысль о том, что прямо сейчас меня устраивает практически любой финал, лишь бы он был финалом. С этим финалом в голове, и с желанием финала на лице, я без жалости отодвинул недопитую стопку и решительно взял со стойки бутылку «Божкова» и принял вертикальное положение.

    Шесть глаз с тремя чётко читаемыми мыслями упёрлись в меня с такой силой, что я покачнулся. Из этих трёх мыслей не было ни одной одобрительной.

    Я нехотя поставил бутылку на место и виновато спросил:

--А, что?

--Едем! Валера, его с собой в попутчики возьмёшь.

    Валера подкатил глаза под лоб и покачал головой. Но возражать не стал.

    Спереть бутылку мне так и не пришлось, потому, что в нашей упряжке меня сделали первопроходцем в сторону выхода из ресторана. Жаль, конечно, так как попади я в компанию ценителей водки «Божков», мне пришлось бы сидеть молча с глупым видом, и трезво ощущать свою неосведомлённость в благородном обществе.

     Валера открыл мне дверь машины со стороны пассажира и проследил за тем, чтобы я снова не повредил голову при посадке.

    Усевшись в тёплый салон какой-то «Шкоды», я снова вернулся мыслями к водке и к своему нетрезвому состоянию. Скорее всего, именно нетрезвое состояние и позволило мыслям бесцельно носиться внутри головы, позволяя моему рассудку безрезультатно махать сачком для бабочек, в тщетных попытках изловить хоть одну. С таким же результатом можно махать сачком на комарином болоте. Однако две штуки, видимо, по своей нерасторопности, всё же попали в ловушку и предстали передо мной для дальнейшего додумывания. Первая из них, тоже, или снова, о кино. Что со мной не так, а? Убили Петровича, украли жену, что не менее страшно, а я, какой-то, спокойный, что ли? Почему у меня нет киношной нервозности и показушной тревоги за её судьбу? Может быть мне, попросту, всё равно? Ничего подобного! Мне даже очень не всё равно! Тогда почему я таскаюсь по Чехии и попиваю водку вместо того, чтобы рыть землю в её поисках? Что со мной не так? А вот что, - отвечаю я сам себе, - не верится мне, что это происходит в реальности, что действительности что-то произошло. Как-то, по киношному, это обставлено. Блин! Достало меня это кино! Это не кино, это спектакль! А я - зритель, которому, чтобы он не скучал, подкидывают для размышления кое-какие фактики. И, пока я пытаюсь, как зритель, что-то переварить, на сцене происходит довольно шумное действие, сильно мешающее думать и старательно отвлекающее от реальности. А может моё спокойствие основано на необъяснимой уверенности в том, что с женой ничего не произойдёт? Что сегодня она снова будет со мной целая и невредимая? Бывает же так, что не реагируешь на неприятное потому, что точно знаешь, что от этой неприятности ни тебе лично, ни твоим близким вреда не будет? Что эта неприятность таковой не является, что её суть не страшнее летнего «слепого» дождя? Наверное бывает… с кем-то…. Почему же я спокоен?