Лики Кавказа. Часть вторая 5

        25 Муса Кундухов.

     “Безотрадно  окинув  взглядом будущность  нашей  родины,  я
нахожу  ее  для нас невыносимо гадкой и душной, и  потому  разум требует  от  нас  из двух зол выбрать меньшее” ,  –говорил  генерал  русской армии, осетин по  происхождению,  Мусса Кундухов  в окружении нескольких чеченских старшин. Он предлагал им  принять  тяжелое  решение  – согласиться  на  переселение  в Османскую  империю  и  повести  за  собой  своих  родственников, друзей,  сторонников.
 А.А. Ганич

В своих знаменитых записях, которые долгое время не были известны в России, бывший царский генерал, к тому времени служивший турецкому султану, Муса Кундухов, написал следующие строки: «В  1839  году  генерал Граббе отправил адъютанта своего  к Государю  с  донесением  о  взятии  резиденции  Шамиля  Ахульго. Император  между прочим спросил адъютанта: «Что  ты,  ехавши  по Терской   линии,  видел  замечательного?»  «Ваше   Императорское Величество, везде большой порядок и исправность. Только в городе Кизляре  положение  горских аманатов заслу...»  Николай,  грозно взглянувши  на  него,  оборвал: «Я тебя не спрашиваю о горских аманатах», и не дал ему договорить того, что требовали справедливость и человеколюбие.
  Трудно поверить тому, кто не был очевидцем, как ужасно, отвратительно было положение  аманатов, которые пользовались тою привилегией от арестантов, что избавили их от накладывания на них колодок, кандалов и цепей и что  днем около  своего дома они могли бегать и играть под надзором солдат и с дозволения фельдфебеля.».
В главе «Джамалуддин» был раскрыт трагизм положения человека, который был с детства оторван от привычных условий жизни, взращен в чужой среде и культуре, а затем вновь отправлен как бы в прошлое, которое стало к тому времени для него чуждым. История разлома человека на стыке двух миров, двух культур. Выросший как царский офицер, по воле обстоятельств он (Джамалуддин) попал обратно в свое прошлое, но не смог приспособиться. Судьба героя данного повествования во многом схожа с судьбой Джамалуддина. Она словно продолжает прерванный волей обстоятельств жизненный путь сына имама Шамиля.    
Помимо   военных  методов  покорения  края, российское правительство стремилось заручиться поддержкой местной горской знати и поощряло обучение ее детей в военных школах империи.  Создавались специальные воинские части, которые как правило, были  небольшими  и носили милиционный, то есть ополченческий, характер. Они никуда не отлучались от своего дома, являясь как бы местным гарнизоном.
      По названиям таких формирований можно определить территории, на которых они создавались, и национальности, из которых комплектовались. Среди первых мы видим Карабулахскую, Назрановскую, Самурскую и Эриванскую милиции, Кубинских и Куринских военных нукеров, Ширванскую и Карабахскую конницы. Среди национальных частей - Чеченская, Грузинская, Армянская, Ингушская, Осетинская, Джаро-Лезгинская милиции, Албанская и Татарская конницы и, кроме того, до четырех конно-мусульманских полков, комплектовавшихся горцами-мусульманами. Названия милиций князей Эристовых, князя Мачабели, князя Накашидзе, Лорис-Меликова и шамхалов Тарковских дают нам возможность узнать, кем они были созданы.
        Особой темой является Собственный Его Императорского Величества конвой. В 1828 году для эскортирования императора был сформирован взвод "из знатнейших кавказско-горских уроженцев", через два года развернутый в полуэскадрон. Имевшие экзотичный средневековый костюм - шлемы и кольчуги, горцы фактически были почетными заложниками, что подтверждается высочайшим распоряжением 6 октября 1837 года "через каждые два года присылать в Лейб-Гвардии Кавказско-Горский полуэскадрон по 12-ти человек из знатнейших горских фамилий, преимущественно таких, которые имеют влияние на своих единоплеменников". На следующий год была сформирована команда лезгин, еще через год - команда мусульман, имевших национальную одежду. На улицах Петербурга и Царского Села горцы в этих нарядах казались воинами из древности...      
Еще в  1819  г.  Главнокомандующий на Кавказе генерал  А.П.  Ермолов предложил  нескольким  почетным  тагаурским  алдарам (осетинским владетелям) отдать  своих  сыновей в Тифлисскую православную  семинарию  для получения  образования. Однако когда  по ее  окончании  ученикам предложили  принять  православие, желание знати отдавать  своих детей  на  обучение  в  такие школы быстро отпало. Так  или  иначе, в 12 лет отпрыск из мусульманской семьи  алдара Алхаста  из Тагаурии Мусса из рода Кундуховых был послан в Петербург,  в Павловское военное училище, по окончании которого в  1836  г.  в чине  корнета был зачислен в Отдельный Кавказский корпус. Быстро продвигаясь  по  служебной  лестнице,  он  уже  в  1841  г.  был  произведен в капитаны, награжден орденами Св. Анны  3-й  степени (а  позже 1-й и 2-й), Св. Владимира 4-й степени и Станислава 2-й степени, и это были не последние его награды.
В 1848 году майору Кундухову было поручено сформировать из горцев две сотни для усиления Кавказского конно-горского дивизиона, дислоцированного в Варшаве.
В марте 1849 года сформированный из двух сотен дивизион под командованием Кундухова по приказу начальника Главного Штаба действующей армии князя Горчакова выступил в поход в Венгрию.
По завершении Венгерской кампании, 24 сентября того же года Кундухов прибыл с дивизионом к месту постоянной дислокации в Варшаву. Был назначен командиром усиленного Кавказского конно-горского дивизиона. Прослужил в этой должности до 18 апреля 1852 года, когда был уволен в четырехмесячный отпуск на Кавказ. Вернувшись на Кавказ, участвует в переговорах с Шамилем, окончившихся неудачно.
После серии поражений (Салты,  Гергебиль) в Центральном Дагестане,  князь  Воронцов  в 1848  г.  обратился  к  Мусе Кундухову с важным  дипломатическим поручением  –  склонить  имама Шамиля  к  заключению  перемирия. Несмотря   на   удачное   начало,   переговоры   были   сорваны. Относительно  того,  какая  из сторон явилась  причиной  неудачи переговоров,  существует  две  версии.   По  мнению   Кундухова, виноват  был  Шамиль,  поскольку по его приказу  был  расстрелян взятый  в  плен  отставной русский майор.   Другое мнение  основывается  на  том, что  Петербург  не  согласился  с требованием    Шамиля    предоставить   независимость    горцам, находящимся тогда под его влиянием.
В описываемое  время, пока Муса Кундухов верой и правдой служил государю Императору,   один из его старших  братьев, Хасбулат, неожиданно ушел в Чечню.    После чего,  несмотря  на все  достижения и верную службу,  некоторые военачальники  не доверяли ему (Кундухову)  и обвиняли в тайных  контактах  с имамом. 
Чувство  взаимного  недоверия  было   характерно   для взаимоотношений  кавказских властей и “мирных” горцев.   Военное начальство   редко  доверяло  им,  подозревая  в   сношениях   с непокорными племенами, посылало за ними шпионов и при первом  же доносе,  даже  лживом,  сажало их под стражу  (вспомним  историю Хаджи  Мурата).   Это произошло и с  другим  братом Мусы   Кундухова,    Хаджи  Мурзой,  который,  разуверившись   в обещаниях  российского правительства, в 1843 г. присоединился  к Шамилю  и ушел в Чечню.  Однако уже  через год,  в 1844 г., Хаджи Мурза был убит в одном из столкновений  с русскими.   
Уход  упомянутого  выше  Хасбулата Кундухова в 1851 г. в Чечню был связан с деятельностью  Комитета по  разбору  личных и поземельных прав “туземцев”  и  начальника Военно-Осетинского   округа  барона  И.А.   Вревского,   который требовал от высшего сословия грамот и актов на владение  землей. Учитывая  тот факт, что до установления русской администрации  в крае  ничего подобного не существовало, так как в этом  не  было необходимости, алдары оказались перед угрозой конфискации  части своей собственности. В лучшем случае за свои  земли  они  могли получить небольшую компенсацию или пенсию. Поэтому многие из них поговаривали о том, чтобы наладить контакты с Шамилем. 
Хасбулат Кундухов был назначен наибом в одной из западных областей Чечни. В 1854 году упоминается наиб Хасбулат Арштинский, посетивший ряд мусульманских  районов  Осетии и  призывавший  их  к  восстанию.
     В  1857  г.  полковник  Кундухов был  назначен  начальником Владикавказского    военного    округа.   С воодушевлением   принявшись  за  новое  дело,  он   провозгласил программу    преобразований   на   основе    “развития    всякой гражданственности и благоустройства в народе”.  Вот что  он  пишет  о  своих  проектах:  “Я  был  очень  рад  своему назначению,   давшему  мне  случай  осуществить  давнишние   мои искренние  желания: уничтожение обычаев, оставшихся в  народе  с варварских   времен,  разорявших  их  домашнее   благосостояние, поддерживая  постоянно  вражду,  вместо  доброго  согласия,   от которого  зависит народное счастье”.  Собрав  самых влиятельных людей в народе, он составил специальную комиссию  по вопросу  об уничтожении вредных обычаев среди осетин.  В  прессе того времени мы находим  подробности относительно тех обычаев, с которыми  он  вел  “борьбу”.  Прежде всего, он  выступал  против кровной мести. Вот, что мы читаем в одном из его воззваний:  “Во времена  безначалия  … кровомщение не имело  границ,  уничтожали целые   фамилии,   и   эта  беспредельная   месть,   как   чума, препятствовала     развитию    всякой    гражданственности     и благоустройства   в  народе”.   Также   он   считал разорительными  поминки и калым за невесту, предлагая свести эти расходы  до минимума. Несмотря на то, что все его преобразования носили  оттенок  подражания  российским  порядкам  и  стремления укоренить их в кавказской почве, он сумел сделать самое  главное –  водворить зыбкий мир и спокойствие в подвластном ему регионе. Это  отметили  начальник Главного штаба генерал Д.А.  Милютин  и генерал Н.И. Евдокимов, которые выразили удовлетворение тем, что “Военно-осетинский  округ  превратился  в   самую   надежную   и 
благоустроенную часть левого крыла”. О деятельности Мусы Кундухова на административной должности говорит следующий документ, письмо генерала Евдокимова военному министру:
«Из  писем  моих  и  личных объяснений Вашему  Превосходительству известно,  что  самою ненадежною и неустроенной  частью  на  левом крыле  был Военно-осетинский округ. Не далее как год тому назад  в этом округе происходили народные волнения, а разбои на дорогах и в окрестностях Владикавказа были вещью' самою обыкновенною. В январе месяце  нынешнего  года  заведование округом  поручено  полковнику Кундухову,  и  в  течение семи месяцев энергичного  и  деятельного управления  штаб-офицер этот успел восстановить  в  округе  полный порядок  и  устройство. Разбои прекращены, народ  предался  мирным целевым  занятиям,  множество полезных мер введено  для  улучшения быта  народного,  и в настоящее время по справедливости  я  должен считать  Военно-осетинский округ самою надежною и  благоустроенною частью левого крыла. Желая вознаградить полезную службу полковника Кундухова  и поощрить его к дальнейшей деятельности, я имею  честь покорнейше  просить ваше превосходительство не оставить  особенным ходатайством  перед  главнокомандующим о  производстве  полковника Кундухова в генерал-майоры, согласно моему представлению.  Примите,   милостивый  государь,  уверение  в  совершенном   моем почтении  и  искренней  преданности, с которыми  имею  честь  быть вашего превосходительства покорнейшим слугою.                Гр. Евдокимов».
К концу 1850-х  Кундухов  назначается  начальником Военно-Осетинского, а затем также и Чеченского округа Терской области. В 1860 году произведён в генерал-майоры с  назначением  на должность начальника Чеченского  округа  и командующим  войсками там расположенными (одна  пехотная  бригада, пять  линейных батальонов пехоты, один драгунский, четыре казачьих полка кавалерии) . 26 ноября того же года за 25-летнюю службу в офицерских чинах удостоен ордена Святого Георгия IV класса. 
Но на этом блестящая карьера 44 летнего Мусы Кундухова на службе русского военного командования  заканчивается.
Муса Кундухов предлагает руководству (русскому)  проект по переселению (мухаджирству) части осетин-мусульман, чеченцев Малой Чечни и карабулаков в Османскую империю, и, неожиданно для многих, возглавляет его. В начале марта 1865 года с пятитысячной партией горцев Кундухов направляется сухопутным путём через Военно-грузинскую дорогу и Грузию в направлении к Карсу, к которому прибывает 22 июня. Вместе с ним в Турцию направляются сыновья Асламбек и Бекирбей (будущий министр иностранных дел Турции), братья Афако и Казбулат. Кундухов принимает турецкое подданство, получает титул паши, должность дивизионного генерала.
В некоторых современных исторических исследованиях неожиданное решение Мусы Кундухова трактуется следующим образом: «…Еще до получения в Тбилиси повеления по чеченскому вопросу князь Михаил Николаевич поручил генерал-майору Кундухову, бывшему в 1864 году в Стамбуле, вступить в переговоры с турецким правительством относительно того, каким образом могла бы быть осуществлена идея о переселении в Турцию части чеченского и ингушского народов. По возвращении из Стамбула Кундухов объявил, что турецкое правительство согласно принять 5 тысяч чеченских семейств и предполагает расселить их на пространстве от Саганлугского хребта, через Топрак-Кале, до озера Ван. Размещение враждебного России населения на территории, примыкавшей к границам империи, вызвало недовольство русского правительства, а потому послу в Стамбуле было поручено договориться о поселении мигрантов в более далеких областях. После долгих переговоров министр иностранных дел Турции Али-паша согласился на поселение чеченцев в Алеппо. Относительно маршрута переселения было решено, что он будет производиться сухопутным путём, через Ахалцихе, и притом не всем скопом, а небольшими партиями.
Для этого начальник Терской области М. Т. Лорис-Меликов вызвал во Владикавказ Кундухова и предложил ему приступить к агитации чеченцев и ингушей на переселение. Кундухов охотно согласился, но при этом заявил, что в случае неудачи он должен будет объявить чеченцам, что и сам с семьей едет в Турцию. Выставил он и ещё одно требование – чтобы правительство, в случае его переезда, купило отведенные ему земли – 2800 десятин и выстроенный дом в Осетинском округе за 45 тыс. руб. серебром, а также выдало ему сверх того 10 тыс. руб. на расходы. Условия эти были приняты.». 
Однако миссия Мусы Кундухова по переселению кавказцев в Турцию с его слов, то есть из его мемуарных записок, не согласуется  с мнением чеченских историков.  Но в принципе, учитывая взаимную неприязнь осетин и чеченцев, особенно в наше неспокойное время, эту версию нельзя считать истиной в последней инстанции.
Но есть еще и другая версия:  «17 мая 1864 года Командующий войсками Терской области получил телеграмму за № 198: "Правительственная, Владикавказ. Командующему войсками. Великий князь согласен на предложение генерала К. Желаю полного успеха.- Чем дальше - тем лучше. Карцев". В июне 1865 года Кундухов прибыл в Стамбул для переговоров о переселении части горцев на земли Турции. В Стамбуле он встретился с генералом Назир Махмат Емин-пашой, и спустя две недели турецкое правительство разрешило переселение пяти тысяч чеченцев и осетин. В Турции Кундухов был встречен с почетом. В 1866 году он был назначен командующим 4 армией и стал называться Черкес Мусса Кундухов. Его имя было окружено ореолом военной славы и у турецкого правительства, как и ранее у русского, он пользовался глубоким уважением. В 1877 году грянула русско-турецкая война, лейтмотивом которой было освобождение славянских народов многовекового ига Османской империи. Жестокое подавление болгарского восстания, в котором зверство османов было беспримерным, вызвало возмущение всей европейской общественности. Поток добровольцев из России был столь велик, что пришлось ввести ограничения и направлять лишь лиц, имеющих военную подготовку. На Балканы устремились солдаты, офицеры, врачи, медсестры. Все прогрессивное человечество ратовало за спасение народов Балканского полуострова. Немалый вклад в освободительную войну против турецкого ига внесли Кавказские полки, в которых с беспримерной храбростью сражались сотни сынов Осетии. Тем большим диссонансом является позиция, занятая в этой войне генералом Кундуховым, выступавшим на стороне Турции. Но фортуна изменила ему.
13 мая под Магарджиком турецкая кавалерия под командованием генерала Кундухова потерпела поражение, а 17 мая "разъезды наши донесли о громаднейшем турецком лагере, - это была 25-тысячная конница Муссы-паши. Нашей молодецкой кавалерии, под личным начальством начальника кавалерии генерал-лейтенанта Чавчавадзе, на рассвете 18-го числа была рассеяна вся конница Кундухова, расположенная у Бегли-Ахмета".
Он был дважды проклят. Кавказцами, за то,  что воевал против сородичей и соплеменников и русскими, за то, что все же,  «прозрев», перешел в стан врагов Империи. Он хотел быть пророком Мусою (Моисеем) чтобы вывести несчастных соплеменников в «землю обетованную». А получилось так, что в памяти потомков остался изменником. Всему этому есть простое объяснение, Муса Кундухов был лишь жертвой обстоятельств. Он оказался на изломе двух культур. Ушел от «своих» к «чужим», но не смог уйти от истоков.  «Свои» не простили за измену, «чужие» не приняли за «своего». Россия не смогла его адаптировать настолько, чтобы он стал «русским».
Муса Кундухов оставил после себя мемуары, которые долгое время не были известны на Родине. Бесценны эти записи тем, что дают картину Кавказской войны, увиденную с совершенно другой точки зрения.      
У воспоминаний Кундухова сложная судьба. Чудом уцелевшие от пожаров, войн и революций, они увидели свет в 1936–1937 гг., почти через полвека после кончины автора. Не в Турции и не в России, а во Франции в русскоязычном эмигрантском журнале “Кавказ”, куда их передал внук М. Кундухова Шевкет Кундух. В 1938 г. первые три главы из них в переводе на английский публикует лондонский ежеквартальник “The Caucasian Quarterly”. Об издании мемуаров в СССР, по понятным причинам, нельзя было и помыслить. Впрочем, тогда мало кто в нашей стране вообще знал об их существовании. “Кавказ” не числился ни в одном из “спецхранов” Москвы и Ленинграда. Что касается указанного англоязычного журнала, то в Ленинской библиотеке он был. Разумеется — в особом отделе с ограниченным доступом.
Именно в этом журнале  совершенно случайно обнаружил мемуары Кундухова и в дальнейшем довел до читателя эти бесценные записи   исследователь истории Кавказской войны В.Дегоев.






 26 Теофил Лапинский
   (Тофик-Бей)


«Абдурахман вспоминал один эпизод из жизни Шамиля и его семейства в Калуге, когда однажды во двор их дома вошел старый солдат, поляк и воскликнул: «А где наш прежний император Шамиль? Я жажду его видеть. Он защищал нас и делал нам добро в Дарго».
Из книги Хаджи Мурада Доного «Победит тот, кто владеет Кавказом. Миниатюры Кавказской войны» М., 2005.

«Дурное обращение чеченцев с нашими военными дезертирами удерживало многих неблагонадежных солдат и в особенности поляков от побегов, но если теперь они узнают, что Шамиль дает свободу дезертирам, то я боюсь, что побеги увеличатся. Я помню, что в экспедиции за Кубанью в 1834 г. чрезвычайно много бежало поляков, но побеги уменьшились, когда поляки узнали, что шапсуги дурно с ними обращаются и изнуряют тяжкими работами»,   
                Генерал-лейтенант Грабе.

Кавказская война 19 века и современные события в Чечне невольно заставляют нас провести между ними параллели. Уж очень во многом  одинаково для простого обывателя и не только, звучат термины мюридизм и вахабизм. Средства массовой информации неустанно твердят о том, что совершено очередное дерзкое преступление, о похищении людей чеченскими боевиками. Иной раз всякого рода ток-шоу на телевидении показывают тех несчастных, которых боевики держали в рабстве и т.д. На фоне всего этого создается впечатление, у простого обывателя в первую очередь, что чеченцы, да и в целом горцы, на то и способны, что воровать людей и мучить их в рабстве. Ну, и конечно, все это навевает в душе каждого мало-мальски знакомого с русской литературой ассоциацию с произведением Льва Толстого «Кавказский пленник». И на фоне этого понятия Кавказская война  и нынешние чеченские события как бы зеркально отражают друг друга. Да, нельзя отрицать и тот факт, что торговлю пленниками вели на Кавказе не только боевики, но и испокон веков это считалось доблестью любого воина Кавказа. Однако это не аксиома, что кавказцы видели в своих пленниках только рабов. Пленники были нужны еще и для взаимного обмена и не только. На пленников можно было обмениваться боеприпасами и продуктами. И этим, кстати, занимались не только кавказцы. Исподволь этим пользовались и представители Царского правительства. Поначалу на территории Имамата горцы относились  равным образом как к пленникам, так и перебежчикам.  Однако имаму удалось переломить в сознании своих подвластных страсть относится к пленным и перебежчикам как к товару и выгодным сделкам. В 1840 г. он писал своим наибам: «Знайте, что те, которые перебежали к нам от русских, являются верными нам, и вы тоже поверьте им. Эти люди являются нашими чистосердечными друзьями… Создавайте им все условия и возможности к жизни». Крепостническая эксплуатация в царской России, произвол и гнет командования вынуждали нередко русских солдат бежать к горцам. Побеги солдат в горы особенно возросли в 40-х годах ХIХ в., когда в солдаты стали брать людей из западных губерний Российской империи, и когда Шамиль стал одерживать победы.  В сведениях из рапорта начальника левого фланга кавказской линии генерал-лейтенанта Ольшевского генерал-лейтенанту Граббе о мерах предотвращения дезертирства нижних чинов говорилось: «9 января 1842 год. Весьма секретно. Вашему  превосходительству известно, что до сих пор наши военные дезертиры считались у чеченцев ясырами и принуждены исполнять самые трудные работы. Каждый военный дезертир составлял собственность того чеченца, которым был пойман».  «Ныне Шамиль, - продолжал военный, - изменил этот народный обычай и постановил давать свободу всем военным дезертирам. Он собрал уже до 80 человек беглецов, из коих некоторых, если они находились у сильных людей, купил, а остальных отобрал. Шамиль оставил при себе из этих людей стражу, дал им оружие и отвел им землю в Дарго для поселения, но пока они выстроят себе дома, Шамиль дозволил им жить у кунаков».
Это не могло не иметь благоприятные последствия для воюющих горцев. И как следствие неприятности для командования русской армии.  При относительном затишье в  военных  действиях  явилась  новая  напасть. Теперь не горцы нападали на царские  крепости,  а  солдаты  стали  все  чаще перебегать к Шамилю. Это началось  еще  при  Ермолове,  который  требовал  выдачи  дезертиров, угрожая приютившим их горцам страшными карами. Побеги участились при Головине, у которого обеспокоенный Клюгенау  даже испрашивал разрешения расстреливать дезертиров. По указу  царя  беглых солдат  даже  предписывалось  выменивать  на  соль.  Испробовав все меры устрашения, командование решило прибегнуть к другой тактике, обещая прощение всем, кто вернется из бегов. Тем не менее, бегство к Шамилю приобретало все больший размах.  Дело дошло до  того,  что  устроены  были  особые  артели на паях, где укрывались солдаты, чтобы через неделю-другую вернуться к своим, будто бы бежав из горского плена. Таким способом многие не по своей воле "забритые  в солдаты" крестьяне добывали себе освобождение от крепостной зависимости, а положенная за "геройство" награда делилась между сообщниками. Но случалось, что "пленные"  передумывали возвращаться, предпочитая стать свободными горцами.    Вскоре неподалеку от ставки имама выросли "русские  слободки"  со  своими церквями и священниками. Солдаты обучали горцев  артиллерийскому  делу,  отливали пушки и ядра, делали гранаты и конгриевые ракеты, лафеты и зарядные ящики, чинили часы. Они же построили для имама, которого называли  "наш  царь   Шамиль»,  дом  по европейскому образцу, поставили пороховой завод и ткацкую фабрику.  Бывшие  царские  офицеры  были  при  имаме советниками, переводчиками, инженерами, картографами. Они обучали горцев европейским методам ведения войны и командовали подразделениями из перебежчиков. Беглые  солдаты,  хорошо знавшие   расположение царских крепостей, становились проводниками  при  рейдах   горцев. Были  они и хорошими разведчиками. С их  помощью в царских  крепостях распространялись письма беглецов, описывающих выгоды их вольной жизни в Имамате. А  бывший  сотник Лабинского полка Атарщиков с товарищами взял в плен и доставил к Шамилю даже  адъютанта самого Нейдгардта - поручика Глебова. Многие из перебежчиков становились знаменитыми воинами, получали от имама награды за мужество и отвагу и оставались с Шамилем  до последнего дня войны.
Но более всего в данной главе нас интересует судьба поляков, сосланных в разные годы на Кавказ, и перешедших на сторону имама Шамиля. И больше всех такого, несомненно яркого персонажа, каким был  Теофил Лапинский.  Однако прежде коротко о том, что привело поляков в этот далекий горный край.
С конца ХVIП в. Польша фактически перестала существовать в качестве суверенного государства. В 1794 г. вспыхнуло польское национально-освободительное восстание во главе с Т. Костюшко, которое было жестоко подавлено царской Россией. В подавлении восстания участвовал генерал А. Ермолов. После этих событий многие поляки-«заговорщики» были сосланы на неспокойный Кавказ, где вынуждены были служить в действующей армии. Они вместе с депортированными в 1812 г. (в количестве около 10 000 чел.) и составили «первую волну» польских военнопленных. О некоторых из них пишет, в частности, Г. Прозрителев в брошюре «О военнопленных поляках на Северном Кавказе в войну 1812 г.». В ней автор расшифровывает польские надписи, обнаруженные в начале ХХ в. на скалах близ сел Ореховки и Высоцкого Ставропольской губернии. Одна из них гласит: «Для отчизны мила смерть, раны и кандалы. Поляки в 1813 году». В другом месте начертаны фамилии некоторых военнопленных: Циемниевский, Шнинциер, Порадовский и др. По мнению Прозрителева, поляки были размещены в Ставрополе, Пятигорске, Моздоке, Кизляре, Георгиевске; в Ореховке пленные поляки работали в каменоломнях для крепостей. Вместе с тем автор сообщает, что в Ставрополе хранилось дело о побеге из Горячих вод 26 пленных. После подавления польского восстания в 1794 -1795 П. масса поляков-беженцев прибыла в Турцию, где они стремились создать польский легион. Поляки видели в Турции, воевавшей с Россией, своего естественного союзника, который, по их мнению, мог переломить сложившую ситуацию в Восточной Европе. С военными успехами Османской империи, которая была не согласна с разделом Польши, они связывали надежды на освобождение своей родины и возрождение Польского государства. Как свидетельствует Ж. Таргальский, «кавказские горцы впервые начали фигурировать в польских  проектах в 1797 г., и им суждено было занимать в них решающие позиции на протяжении почти целого столетия войны. В 1830–1831 п. вспыхнуло очередное польское восстание, которое с еще большей жестокостью было подавлено царским правительством. Подавлением восстания руководил наместник на Кавказе в 1827–1830 годы генерал-фельдмаршал И. Паскевич, который был назначен главнокомандующим Действующей армией в Польше (14 июня 1831 г.). Впоследствии он получил титул «светлейший князь Варшавский» (1831 г.) и стал наместником «Царства Польского»   
В 40-х г. XIX в. в царской армии было 25–30 тыс. поляков.  Многие из них искали удобного случая для того, чтобы сбежать к персам, в Турцию или к горцам. Бывало, что их выдавали обратно. Иногда беглецы оказывались даже на невольничьих рынках Турции. Часть  поляков-дезертиров оставалась жить среди горцев, женились на черкешенках, участвовали в освободительной борьбе черкесов (в источниках под именем «черкесы» часто подразумевались многие горцы Северного Кавказа). Среди многих поляков перебежчиков более всех известен Теофил Лапинский.
Родился Теофил Лапинский в 1826 году в Галиции. Детство и юность его проходили в условиях подъема польского национально-освободительного движения, что не могло не наложить отпечатка на формирование его характера и политических убеждений. В ноябре 1830 года поднялось известное Польское восстание против колониального гнета русского царизма. Жестоко подавив восстание, русский царь отменил также и конституцию, предоставленную Королевству Польскому в 1815 году. Ужесточение колониального режима неизбежно должно было вызвать новый подъем польского освободительного движения. Т. Лапинский с юных лет активно включается в борьбу за обретение независимости Польшей. Подавление восстаний 1846-го и 1848-го годов вынуждает его эмигрировать. Он, как и многие другие деятели польской эмиграции, принимает участие в Венгерской революции 1848 — 1849 годов. В период Крымской войны в чине полковника артиллерии участвует в боевых действиях на стороне европейских держав в составе польской дивизии генерала Замойского.
В это время участники польского национально-освободительного движения все больше свои взоры обращают на Кавказ, где уже на протяжении почти столетия горцы являли миру яркий пример способности противостояния военной мощи России. Поляки, венгры, украинцы и другие народы, испытывавшие колониальный гнет со стороны крупных держав, находились, по словам Т. Лапинского, под сильным впечатлением от романтических описаний подвигов мужественных черкесов, которыми изобиловала европейская печать того времени. Вместе с тем они видели, что Европа, на словах поддерживая справедливую борьбу народов Северного Кавказа за свою свободу, на деле не предпринимает серьезных усилий для оказания реальной поддержки.
В этих условиях Т. Лапинский планирует оказание практической военной помощи кавказцам. Считая всех, кто противостоит Российской Империи, естественными союзниками Польши, Т. Лапинский и его друзья надеялись усилением сопротивления Кавказа приблизить час освобождения и своей родины.
Предполагалось сформировать на территории Турции, где Лапинский был известен под именем Теффик-бея, польский экспедиционный корпус численностью от 6 до 15 тысяч солдат и офицеров с мощной артиллерией, которой, как известно, особенно не хватало горцам. Однако об этих приготовлениях стало известно Российскому правительству, которое не замедлило выразить Порте решительный протест. Османское правительство, не желая до предела осложнять и без того натянутые отношения с Россией, вынуждено было расформировать польский корпус.
Такая неудача не заставила все же отказаться Т. Лапинского от своих намерений. Преодолев множество трудностей и препятствий, небольшой польский отряд полковника Т. Лапинского в ноябре 1857 года пристал к черкесскому берегу. Польские добровольцы вписали яркую страницу в истории Черкессии и Кавказской войны, проявив мужество и самоотверженность в борьбе за свободу и справедливость.
Вернувшись в Европу, Т. Лапинский вновь активно включается в работу польской эмиграции. В 60-70-е годы его имя становится широко известным в Европе. Одни представляют его бесстрашным героем, другие видят в нем лишь талантливого авантюриста. Т. Лапинский завязывает знакомства с виднейшими деятелями европейского революционного движения. В 1863 году он знакомится в Лондоне с К. Марксом, под влиянием, вероятно, которого, увлекается социалистической идеей. Среди знакомых Лапинского был и А. И. Герцен, который дал ему любопытную характеристику. «Лапинский, — писал А. И. Герцен, — был в полном смысле кондотьер. Твердых политических убеждений у него не было никаких. Он мог идти с белыми и красными, с чистыми и грязными; принадлежа по рождению к галицийской шляхте, по воспитанию — к австрийской армии, он сильно тянул к Вене. Россию и все русское он ненавидел дико, безумно, неисправимо. Ремесло свое, вероятно, он знал, вел долго войну и написал замечательную книгу о Кавказе».
Находясь в Европе, Т. Лапинский не оставляет новых попыток организовать новую экспедицию в Черкессию. В частности, в начале 60-х годов в период его пребывания в Лондоне он предложил английскому правительству новый план организации интервенции на Кавказ, который не был принят: все понимали, что к тому времени участь Черкессии уже была решена.
Во время польского восстания 1863 года Т. Лапинский предпринимает отчаянные усилия с целью оказания содействия повстанцам. В марте того же года лидерами польской эмиграции было решено снарядить морскую экспедицию к берегам Литвы для оказания помощи восставшим Польши и Литвы. Возглавил экспедицию Т. Лапинский. А. И. Герцен, также принимавший участие в организации экспедиции, писал: «После долгих исканий Домантович и парижские друзья остановились на полковнике Лапинском, как на способнейшем военном начальнике экспедиции. Он был долго на Кавказе со стороны черкесов и так хорошо знал войну в горах, что о море и говорить было нечего. Дурным выбора назвать нельзя».
Экспедиция Т. Лапинского к берегам Литвы на пароходе «Ward Yackson» оказалась неудачной: добровольцы не смогли десантироваться на сушу около Клайпеды. В начале июля 1863 года Лапинский предпринимает новую попытку морской экспедиции, для чего датская шхуна «Эмилия» с отрядом добровольцев на борту вновь направилась к литовским берегам. Однако во время высадки в районе Паланги разыгрался шторм, во время которого часть людей погибла. Шхуна вынуждена была вернуться к шведскому острову Готланд.
После неудач экспедиций Т. Лапинский некоторое время жил в Англии, Франции, Италии и других европейских странах. В начале 70-х годов, получив амнистию австрийского правительства, он поселился на родине — в Галиции.
Умер Теофил Лапинский в 1886 году во Львове.
В историю  Теофил Лапинский вошел не только как отчаянный авантюрист, борец за независимость Польши. Он был одним из первых европейцев, который заинтересовался историей и культурой народов Кавказа, особенно адыгского народа. Книга Теофила Лапинского «Горцы Кавказа и их освободительная борьба против русских», повествующая о наиболее трагических страницах черкесской истории, связанных с последним периодом Кавказской войны, дает яркую картину жизни адыгов, их культуры, традиций и быта. Без сомнения книга Лапинского вызывает интерес широкого круга читателей, испытывающих потребность как можно больше узнать о прошлом  кавказских народов. Ценность данной работы еще и в том, что автор был не только свидетелем и очевидцем описываемых событий, но и одним из главных персонажей драмы, разыгрывавшейся на протяжении 1857, 1858, 1859-го годов в четырех западных исторических областях Черкессии: Натухаи, Шапсугии, Абадзехии и Убыхии. Несмотря на то, что книга Т. Лапинского на русском языке была издана недавно и до сих пор известна лишь узкому кругу специалистов, интерес к ней в России проявился давно. Вскоре после ее выхода (а издана она была на немецком в Гамбурге в 1863 году) в VI книге «Записок Кавказского отдела императорского русского географического общества» на нее появилась рецензия. Автор ее не мог, естественно, скрыть своего раздражения относительно политических пристрастий Т. Лапинского, который демонстрировал свои откровенно антирусские настроения и считал борьбу адыгов за свою независимость не только справедливой, но и важным фактором защиты европейской свободы, в связи с чем страны Европы, по его мнению, просто обязаны были активно и всеми средствами помогать Черкесии. «Вдаваясь в ученые рассуждения, — писал автор рецензии, — Лапинский впадает в ряд самых грубых ошибок, которые свидетельствуют о совершенном невежестве его в этом отношении... Автор отмечает в себе мало ученой пытливости и даже добросовестности и с военною бесцеремонностью обходится с этнографиею, историею и статистикою, подчиняя научные убеждения своим политическим предубеждениям и страстям, с которыми он всегда находит возможность согласить свои ученые доводы». Однако этот же автор далее пишет: «Живя долгое время среди адыгов, Лапинский мог подметить многие самобытные черты народного характера, ознакомиться с образом ведения войны, с внутренним гражданским бытом племен, с политическим значением мусульманской пропаганды и т.п. Эта часть сочинения очерчена резкими и выразительными чертами и представляет собой полную живую картину гражданского строя адыгов и политического положения племен относительно друг друга и в отношении Турции и России в тот момент, когда начался последний акт вековой борьбы их с Россиею, окончившейся полною эмиграциею туземцев из Закубанского края. С этой стороны сочинение Т. Лапинского проливает совершенно новый свет на этот уголок Кавказа и имеет высокий интерес»
Большую ценность представляют сведения Лапинского по поводу религиозных верований адыгов. Отмечая религиозную неортодоксальность адыгов, Лапинский приходит к выводу, что несоизмеримо большую роль в повседневной жизни играли веками устоявшиеся традиции и обычаи. Религия же имела порой лишь прикладное значение. «Пока Турция делала попытки поработить страну, — подмечает он, — она оставалась, по крайней мере по некоторым обрядам, христианской, когда же Россия начала ее завоевывать, она сделалась магометанской».
Будучи христианином, Лапинский особо тщательно ищет следы этой веры в Черкессии. Считая одним из способов спасения Черкессии введение вместо ислама христианской религии, Лапинский сетует: «В чем же причина, что этот народ, той же самой расы, как и мы, который внешне почти не отказался от христианства, которого нельзя назвать «варварами», так как он цивилизованнее, чем крестьяне многих европейских стран, который, так сказать, живет у ворот Европы и насчитывает полтора миллиона душ, в чем же причина, — думал я, — что ни одна из многих политических и протестантских миссий не попыталась посеять семена Евангелия на этой так хорошо подготовленной почве... Никто не позаботился о духовном спасении одного из прекраснейших и от природы интеллигентнейшего из народов».
Деятельность Лапинского по-разному оценивается в историографиях Европы и России. Для Европы – он борец за свободу и не только своей родины Польши, но и в целом всех колониальных народов (разумеется, кавказских). С точки зрения русских историков Теофил Лапинский – авантюрист на службе Великобритании. Разумеется, Лапинский не лишен был авантюризма. В этом он сродни англичанину  Уолтеру Рэли и французу Антуану Орили де Тунансу.    С той лишь разницей, что авантюристов Рэли и Орили двигало прежде всего нажива, приключения. У Теофила Лапинского на первом месте была борьба. Борьба за освобождение Польши. 
( Антуан Орели де Тунанс  - чудак и авантюрист 18 века,  чья жизнедеятельность  связана с  индейским племенем  арауканы –мапуче  в Южной Америке. Неоднократно за свою деятельность был судим французскими властями.
Уолтер Рэли – один из самых известных авантюристов 16 века. На протяжении многих лет искал страну Эльдорадо. О своих путешествиях издал  книгу,  полную вымыслов и фантазий.  Был казнен) 
 
(продолжение следует)