1962-65 гг. Отцов дом

Об отцовом доме сохранилось единственное воспоминание.

Я сижу на окне, а, может быть, и около окна и смотрю на оранжевый шар заходящего солнца. Солнце клонится к земле, становясь все сочнее, громадней и насыщенней, а я заворожено гляжу на него и не могу оторваться от этого зрелища. У меня болят глаза, по щекам текут слезы, которые я пытаюсь утереть рукою, но, несмотря на это, я, упорно, продолжаю смотреть на закат. Я забываю есть ли кто-то рядом со мной или нет. Я не вижу комнаты. Я вижу только, ставший уже малиновым, диск заходящего солнца. Вижу, как постепенно темнеет во дворе, как растет тень от стоящего во дворе флигеля, как солнце медленно уползает за горизонт, давая отдых моим усталым глазам, и виднеется уже наполовину, потом начетверть... потом скрывается целиком...

Но, на мою беду, напротив, начали строить высокий дом. И теперь, еще желтое, а не оранжевое, солнце, еще не клонясь к закату, скрывалось за строящимся домом. Этажи в новом доме росли, как на дрожжах, и, с каждой неделей, солнце скрывалось все раньше и раньше. Теперь во дворе темнело быстрее, уже не было теней, поскольку двор целиком был погружен в одну огромную тень, зато сумрак длился дольше. И глаза болели меньше. Но я все равно сидел и смотрел.

 

Все ; воспоминания закончились, даже комнаты не помню. Одно только солнце.

 

Удивительно!

На противоположной стороне Кутузовского проспекта стоял дом где жила девочка, уверяющая, что, порою, бабушка водила ее играть в наш двор, где была большая песочница и качели. Но, ни я, ни она, этого не помним. С ней мы встретимся только в 9 классе, когда она уже переедет из этой квартиры, в совершенно другой район города. Нам придется пережить, и счастье, и горе первой любви, первый поцелуй и первую потерю. Мы проживем всю жизнь, порознь, так и не увидев друг друга, изредка переговариваясь по телефону...

Но все это будет потом, намного позже.

А пока, в свои три-четыре года я сидел на окне и смотрел на свое будущее, на свою первую и, честно сказать, единственную, любовь, даже и не подозревая об этом. И даже не подозревая, что такое любовь, вообще.

Всем остальным москвичам, сей дом памятен тем, что в нем помещался первый, и единственный в то время, московский магазин телевизоров «Голубой экран». Мне запомнилась его огромная витрина, заполненная множеством синих экранов. Наверное их было штук двадцать. Черт знает. Маленькому ребенку и восемь - много! Я иду вдоль нее, а на экранах мелькают, то какие-то смутные образы, то какие-то полосы, то просто – светится пустой экран. Иногда по всем экранам шла полнейшая рябь, так, что у меня начинала кружится голова. Чехарда полнейшая, но она мне нравится, видимо, поскольку очень необычна. Необычна, - ведь другой такой нигде нет.

Кстати в этом магазине мои родители покупали и свой первый телевизор «Аврора», который я совершенно не помню в отцовом доме.

Моим родителям настоящим адом стал, расположенный рядом с «Голубым экраном», магазин «Дом игрушки», в котором я мог пропасть навсегда, если бы меня не утаскивали из него. А какие слезы, какие крики при этом я издавал. Мать помнит до сих пор! Сохранились в памяти залы этого магазина, стены раскрашенные в яркие, веселые цвета с картинками (в советских магазинах этого принято не было, поэтому так хорошо запомнилось мне). Помню переходы из зала в зал, очень неудобные, потому что были узкие и со ступеньками. В них всегда толкался народ и пройти, не зацепив кого-нибудь, было невозможно. А я вечно умудрялся застрять между взрослыми, иногда, случайно получая рукой или сумкой по морде.

Редко-редко я уходил из магазина без, пустяковой, но покупки, что больно било по карману, моих малообеспеченных родителей.

 

Помню еще одну сценку.

Ближе к гостинице «Украина», на углу, был книжный магазин. Мы все ; я, отец и мать идем от него к «Дому игрушки». Я тащу за собой на веревочке игрушечный трактор с прицепом, в котором лежит коробочка ванильной соломки, одинаково любимой и мной и моим отцом. Отчетливо помню ; шум, страшный грохот от пластиковых колес игрушки6. Может он и не был таким сильным на самом деле, но таковым остался в моей памяти. Мне запомнился исключительно шум. Почему?

Мать рассказывала, что на первомай то ли 1962, то ли 1963 года в витрине «Дома игрушки» был выставлен портрет Хрущева, рядом с большой розовой плюшевой свиньей. Простоял он недолго ; к вечеру его убрали. Насколько это правда ; не могу знать. Сам лично ; не помню, даже если и видел.

Мне нравилось гулять по автостоянке, которая находилась между современными домами №9 и №11. В доме №11, то ли жили иностранцы, то ли располагались какие-то импортные конторы и на стоянке можно было увидеть самые разнообразнейшие автомобили. Сохранилось мое фото около «Мерседеса». Со слов матери я запросто отличал «Опель-кадет» от «Опеля-адмирала». Каким образом ; не знаю, не помню, но хорошо запомнил свои вылазки между, казавшимися тогда мне очень высокими, автомобилями.

На крыше углового дома Кутузовского проспекта с набережной, напротив гостиницы «Украина» была громадная, во всю длину дома, бегущая строка, как тогда она называлась «Электрогазета». Что там писалось ; не знаю, поскольку с буквами еще знаком не был. Запомнились движущиеся разноцветные значочки - феерическое зрелище. Зрителей было очень много ; тогда это была большая редкость7.

Помню, как мы гуляли с матерью по набережной Шевченко, среди яблонь, и как я собирал яблоки в нитяную сумку, называемую «авоська». Сохранился в памяти памятник Шевченко весь закрытый то ли досками, то ли тряпками. Как его открывали ; я не видел. Когда увидел, то мне он показался какой-то жуткой черной глыбой, в которой не было ничего человеческого. Хотя мамка уверяла, что Шевченко - сочинитель стихов. В ту пору в фаворе была певица Клавдия Шульженко. По сходству фамилий они перепутались в моей голове на всю жизнь. Кто певец? А кто поэт? Не разберешь! Мать сильно ругалась, на этот памятник, поскольку расчищая место для этого куска гранита, вырубили много яблонь, под которыми люди собирали бесплатные яблоки, экономя, важную в их утлом бюджете, копейку8.

Современный адрес отцова дома ; Кутузовский проспект, д.9, корп. 2