Пора взрослеть

-------------------------------------------
Принят к публикации журналом "Уральский Следопыт" (февраль 2011 г.)
-------------------------------------------

Не открывая глаз, Вадим откинул одеяло и сел.

– Плохо все. Все плохо. Можно даже сказать – дерьмово. А еще точнее – как всегда дерьмово, – громко, с выражением произнес он.

Немного полегчало. Бороться с депрессией бесполезно – это он понял еще на Земле, когда поднимал себя с постели после тяжелейших смен в операционной. Надо весь негатив принять и выплеснуть.

Тяжело вздохнув, он открыл-таки глаза. Все было, как вчера, позавчера, неделю назад – раздражающим и удручающим. И пастельно-бежевые оттенки спальни («Может, цвет поменять?»), и причудливо выгнутые стены («Или перестроить все к чертовой матери?»), и нежный рассвет над бескрайней ржаво-красной пустыней за окном («А, все равно смысла нет…»).

Выпустив наружу раздражение, Вадим переключился на мысли о хорошем. Это тоже давно вошло в привычку, иначе свихнуться проще простого. Хорошее нашлось быстро: кофе с каждым разом получался все ароматнее, а сигареты уже давно не воняли тухлятиной и не разваливались в руках. Даже березка у порога вчера как настоящая получилась – весь вечер на нее любовался и, кстати, сегодня собирался еще таких же навострить штук десять. Или насколько сил хватит. Итак, утро, кофе, сигарета. Нет, сначала зарядка и душ – нельзя нарушать режим. Стоит расслабиться, и накрывает так, что хочется удавиться.

Лениво почесываясь, он выполз на крыльцо и замер. Опаньки! Это что за самодеятельность?

Перед домом сочно зеленели березки. Медленно, затаив дыхание и боясь поверить своим глазам, он подошел к деревьям. Нереальность сгустилась – все были точной копией его творения. Такая же плотная и гладкая кора, и ветки торчали в таком же порядке. Он надломил одну – ветка рассыпалась облачком красной пыли. Все правильно, но откуда?

За год в этом мире все происходило только по его инициативе. Ну, кроме самого попадания сюда – кто или что за этим стоит, он так и не понял. Просто щелк, и вместо родной квартиры оказался в пустыне абсолютно голым. Что было потом, Вадим помнил отдельными кадрами: растерянно оглядывался, щипал и выкручивал кожу на руке; шел; бежал; полз; матерился, срываясь на крик. Задыхался от жары, сходил с ума от жажды. Пока красная пыль в его ладонях не стала вдруг водой. Вот просто взяла и превратилась. Остальное – дом, еда, бытовые мелочи – давалось уже проще, хотя и не сразу. Только с животными он зарекся экспериментировать после первой же попытки. Бессмысленные глаза странного уродца долго преследовали его в ночных кошмарах.

Как он с ума не сошел за этот год, Вадим и сам не мог объяснить. Но не сошел. Сумел. Выжил. Научился управлять «гребаным Солярисом», как иногда в приступах отчаяния называл этот мир. Ох, и наслушался же некто за это время! Или нечто. Подозрения, что за всем этим стоит кто-то разумный, то появлялись, то исчезали в зависимости от настроения. Не стихало только желание задать вопрос: «Какого черта?», желательно, глядя в глаза. Он бы многое отдал и за возможность врезать прямым в челюсть. От души, до сбитых костяшек. Если у некта, конечно, есть глаза и челюсть. Единственное, ради чего Вадим был готов сжалиться – возвращение домой.

Но есть кто-то здесь или нет – до сих пор никаких признаков жизни он не подавал, покорно и молча превращая красную пыль во все необходимое по первому желанию. Что-то изменилось? Это знак? Сигнал? О чем? Вадим обернулся и замер: сюрпризы еще не закончились. Или только начинались?

С трудом переставляя ставшие вдруг деревянными ноги, Вадим обогнул свой «коттеджик». За ним расстилалась привычная красная равнина, застроенная точно такими же, как у него домиками, и даже березки перед крыльцом у каждого толпились точь-в-точь. Не было их вчера! А может…

Вадим рванул к ближайшему, но на полпути остановился. Если там есть люди – да хоть кто-нибудь живой! – не стоило показываться в таком виде. Он провел рукой по песку, поднял тряпку и обернул ей бедра. Сойдет.

Но в доме никого не было. И в другом тоже. И в следующем… Надежда обернулась пустышкой. Запыхавшийся и совершенно растерянный Вадим вернулся к своему дому, сел на крыльцо и закурил.

Но ведь что-то это должно означать! А, может, некто ждет от него каких-то действий в ответ? Но, черт побери, каких?

Впрочем, долго размышлять ему не пришлось – за домом раздался звучный хлопок. Вадим замер. Секунда тишины сменилась отчаянным женским визгом, детским плачем и мужскими криками.

«Люди?!»

Ударившись ногой о крыльцо, упав, рассадив локоть и совершенно этого не заметив, Вадим бросился на звуки. Едва он обогнул дом, как навстречу вылетел голый мужик с безумным взглядом.

– Занято, да? – выдохнул тот и, не ожидая ответа, заорал: – Танюха, беги дальше, здесь уже застолбили!

Вадим проводил глазами сверкающую ягодицами фигуру и остолбенел. Между домами метались обнаженные люди, прижимая к себе надсадно ревущих детей. Где-то завязалась драка.

И никто не обращал на него ни малейшего внимания.

– Ты тряпочку сам сварганил или разжился где?

Вадим резко повернулся. Рядом стоял невысокий жилистый мужчина. Глаза неопределенно серого цвета в тон тронутым сединой волосам смотрели спокойно и чуть насмешливо. Нагота его явно не смущала.

– А?

– Тряпочку, говорю, где взял? – он ткнул пальцем в набедренную повязку. Вадим проследил взглядом за его рукой. Что за чушь? О какой тряпке можно говорить, когда тут такое? Люди! Но…

– Кто вы? Откуда? – Вадим с трудом протолкнул слова сквозь непослушное горло.

– Ты не в курсе? – в голосе незнакомца прорезалось удивление. Вадим помотал головой. – Странно, как же тебя без инструктажа пропустили?

– Ка-какого инструктажа?

Мужчина внимательно оглядел Вадима.

– Давно здесь?

– Год. Или около того… Да что, твою мать, тут творится?!

– Так. А ну, пойдем! – решительно подвел черту незнакомец и, словно не сомневаясь в выполнении приказа, направился к крыльцу. Оглядываясь в страхе, что все эти люди сейчас исчезнут, Вадим поплелся следом.



– Вот так вот и выперли нас с Земли как последних засранцев, – подытожил свой рассказ Миша.

Вадим зачерпнул кофейником красную пыль у порога, провел рукой по ступеньке и поставил посудину на мгновенно раскалившуюся поверхность. Привычные движения успокаивали и позволяли хоть немного собраться с мыслями.

Невозможно. Бред! Но он здесь. И люди… Как можно поверить, что какие-то инопланетяне – как их там, тхуканцы? – просто явились и всех выгнали? Только потому, что человечество загадило планету донельзя, и та уже не может восстановиться сама. Какое они имели право?

– А ты, значит, и есть тот самый «первопроходец», – задумчиво протянул Миша. – Хреново было?

Вадим усмехнулся. Им-то все объяснили, и не поодиночке переселили, а всех вместе. Он же оказался просто тестовым образцом. Справился – и других можно сюда.

– А если бы я сдох? Или свихнулся?

– Не думаю, чтобы они позволили тебе умереть. Гуманизм из них так и прет.

– И это ты называешь гуманизмом? – Вадим оторопело посмотрел на Мишу.

– В масштабах всей цивилизации – да.

– А цивилизация сама по себе или все-таки из людей состоит?

– Из людей, а как же. Только из очень большого количества. Семь миллиардов. Вдумайся в цифру – семь миллиардов! Которым вы помогли спастись.

– Мы? – Вадим вздрогнул.

– Тебе и этого не сказали?

– Мне ни черта не сказали!!!

Миша резво переставил кофейник, над которым уже вздыбилась шапка ароматной пены, и опасливо покосился на багровое пятно на ступеньке:

– Как ее выключить?

– Кого? – не сразу понял Вадим. – А-а-а, да просто все. Руку рядом положи и представь, что она уже холодная.

– Ух, ты! И впрямь просто. – В голосе Миши звучало детское восхищение. – Знаешь, я ведь до конца не верил, что здесь все возможно… – Не дождавшись ответа, он вздохнул и вернулся к прежней теме: – Ну, сам посуди: один человек – это не показательно. Что русскому хорошо, то другим смерть. А на кону жизнь – напоминаю! – семи миллиардов. Тхуканцы во множественном числе о вас говорили, но точную цифру не называли. Думаю, с десяток, не меньше. И, кстати, все справились!

– В это, значит, ты поверил?

Миша поморщился, покачал головой, но отвечать не стал.

Вадим разлил кофе по чашкам, половину мимо. Жизнь снова выворачивалась наизнанку. Кто-то чужой и равнодушный двигал его по клеточкам ради миллиардов точно таких же пешек. И не только его, оказывается.

– Если бы я знал… – прошептал он.

– Вряд ли вам позволили бы контактировать друг с другом, – все ж таки услышал его Миша. – Чистота эксперимента была бы нарушена.

– Да имел я этот эксперимент! – Вадим сорвался на крик. – Кто им позволил?! Кто дал право? Со мной, со всеми! Мы же люди!!!

– Тише, тише! – миролюбиво протянул Миша. – Я могу понять твои чувства, но и ты пойми. Они же спасли человечество. Мы, наши дети, может, еще и пожили бы на Земле в более или менее нормальных условиях. Но чем дальше, тем тяжелее бы приходилось нашим потомкам. Тхуканцы лет двести планете отвели, не больше. Потом ей кранты, а все живое раньше погибнет. Своим внукам, правнукам ты такое пожелаешь? А теперь посмотри на то, как пришельцы все организовали…

– Я вижу, – рявкнул Вадим, но уже потише.

– Что ты видишь? Ты меряешь все линейкой размером в одну жизнь. Свою. Они подготовили идеальные условия – загадить этот мир невозможно, а все необходимое появляется по одному велению. У каждого! Каждый может здесь получить все то, чего он был лишен на Земле. Причем, заметь – они убедились сначала, что человек здесь сможет жить, и уж потом тщательно проинструктировали и перебросили всех аккуратно и безболезненно. Здесь у нас есть будущее, пойми ты это!

– Какое? – не сдавался Вадим. Перехваченное спазмом горло и кипящий в крови адреналин мешали сосредоточиться и хладнокровно объяснить Мише всю ущербность его слов.

– Оно есть – это главное! Какое – время покажет. Если у всех есть все, то вряд ли материальные ценности будут играть какую-то значимую роль, разве что произведения искусства. Представь такую цивилизацию! Разве ты не хочешь, чтобы человечество стало более духовным, менее зацикленным на деньгах и шмотках?

Вот как объяснить Мише, что никакой высшей целью нельзя оправдать такое отношение к отдельным людям? Что нельзя так равнодушно списывать в утиль все достижения человечества. Для чужаков они, может, и не значат ничего или даже вредны и опасны, а нам, людям, каждый шаг вперед достался немалой ценой. А теперь все потеряно. Перечеркнуто. Уничтожено. Речь даже не о науке и технике – многие ли помнят наизусть всего Гомера, Шекспира, Пушкина?

– Но мы никто, и на наше мнение можно наплевать. – Он и не заметил, как заговорил вслух.

– Опять ты за свое! Не плевать им на нас, иначе оставили бы человечество умирать вместе с планетой.

– Но зачем так-то? Словно с детьми малыми, неразумными. Неужели нельзя было по-человечески, по-взрослому? Обсудить, договориться.

– А мы и есть малые и неразумные! – Миша тоже начал заводиться. – Или ты хочешь сказать, на Земле мы вели себя как взрослые? Обсудить? У нас правительства между собой не могут договориться. Да, по сравнению с ними мы – дети. Видел бы ты, на что они способны!

– Я видел…

– Ты сам как ребенок сейчас – обижен: доиграть не дали, посмели сломанную игрушку забрать. А что об эту игрушку ты пораниться мог – не думаешь.

Вадим не стал отвечать. Надо успокоиться, взять себя в руки. Не для того он в одиночку выживал все это время, чтобы подраться с первым же человеком.

Шум за домом постепенно стихал, лишь изредка вспыхивая детскими восторженными воплями и смехом, плачем, хлопаньем дверями и другими звуками, от которых Вадим уже успел отвыкнуть. Звуками человеческой общины.

– И что теперь будет?

– А ничего. – Миша проглотил остатки кофе и с сожалением посмотрел в пустую чашку. – Люди попривыкнут, освоятся. Собьются в кучки вокруг вожаков и будут жить дальше.

– Вожаков?

– Большинство людей предпочитает не думать самостоятельно, а делать, что говорят. Им нужны вожаки. Лидеры.

– Где ж их столько взять?

– Сами найдутся. Или люди выберут – они без этого не могут.

Ответить Вадим не успел – из-за дома вырулила крупная дама в строгой юбке и белой блузке с рюшечками и направилась прямиком к ним. Бюст ее выдавался далеко вперед, а закрученные фигушкой волосы довершали картину. В руке она держала что-то похожее на блокнот и карандаш.

– Добрый день. – Не дожидаясь ответа, она продолжила: – Мы тут переписываем всех. Для порядка. Кто здесь проживать будет – вы вдвоем?

– Посмотрим, может, вдвоем, а, может, я и в другое место перееду, – усмехнулся Миша.

– Нет уж, вы сейчас определяйтесь! Как потом разбираться будем – кто где живет? Не хотите здесь, там еще много пустых домов осталось – любой берите.

– Определимся, не волнуйтесь.

– Как это – не волнуйтесь? И так бедлам устроили, а я теперь бегай, всех пересчитывай! А если потом кого найти надо будет, а? Где искать? Адресов-то нет еще. Вот вечером все соберемся, будем и администрацию выбирать, и прочий порядок наводить. Ну, так что – двоих записывать или как?

– Пиши двоих, – Миша решительно пресек говорливую тетку и подмигнул Вадиму. Тот, впрочем, и не собирался вмешиваться. Вместе, так вместе.

– Та-а-ак, – протянула она, скрипя карандашом. – А кто вы такие будете?

– Люди, вроде как. Мужескаго полу, – уже откровенно веселился Миша.

– Это я вижу, что мужеского, – рявкнула дама. – Работали на Земле кем?

– А какое это имеет значение?

– Большое! Особенно, ежели врачами были. Есть кто из медперсонала?

– Есть, – буркнул Вадим.

– Ой, правда? – ее голос сразу потеплел. – Сколько домов обошла, еще ни одного. Так что вы уж вечером обязательно приходите. Вы нам очень нужны. – Она повернулась к Мише и сурово добавила: – И вы тоже. Все должны быть. Для порядка!

– Для порядка… А ты спрашивал – где взять, – проводив взглядом тетку, хмыкнул он и повернулся к Вадиму. – Слушай, научи меня сигареты крутить. А то теория теорией, а ручками попробовать тоже надо.

– А откуда она одежду взяла? – вдруг озадачился Вадим, когда они уже задумчиво дымили.

– Так баба же. Она из какого хочешь дерьма конфетку сделает – это у них в крови. А тут только захоти, и любой наряд готов. Кстати, надо будет заглянуть к кому-нибудь – штаны попросить сварганить, а то как-то непривычно.

Вадим оглядел наброшенную на бедра тряпку. Целый год его не волновало – во что он одет. А ведь среди прибывших и женщины есть…

– Угомонился? – Миша покосился на него и сплюнул на песок. – И то дело. Горячку пороть ни к чему. А то я уж подумал, рванешь пришельцам морды бить и требовать возвращения.

– В глаза им заглянуть я и сейчас бы не отказался. А уж вернуться и подавно.

– Куда? Земля пустая, города мертвые, электричества нет – как ты жить будешь? Откуда еду брать? А одежду? Что делать собираешься, чем заниматься? Людей там нет, или по одиночеству соскучился? Это очередной детский каприз, уж прости. Буду делать поперек, просто лишь бы не соглашаться. Отобрали игрушку – верните обратно. И после этого хочешь, чтобы к тебе относились не как к ребенку?

– А делать, что приказывают – не ребячество?

– Если дело приказывают – нет. Почти все это поняли, только ты возмущаешься.

– Почти? – уцепился за слово Вадим. – Значит, не все добровольно сюда пошли?

– Конечно, нет. В любой ситуации найдутся идиоты, которым неважно – против чего выступать, лишь бы пошуметь погромче.

– Ты на Земле, часом, не политиком был?

– Угадал. – Миша усмехнулся. – Только сейчас это не имеет никакого значения. Главное, как человек себя в этом мире проявит. Здесь цениться будут, в первую очередь, личные качества.

– Особенно умение красиво врать и убеждать.

– И все равно эта цивилизация будет лучше той, где сам человек не стоил вообще ничего. – Миша помолчал и, не дождавшись ответа, продолжил совсем другим тихим и проникновенным голосом, в котором аккомпанементом звучала железная убежденность: – Вадим. Ты же здравый, адекватный мужик. Выбрось из головы эту ерунду о возвращении – надо помочь людям здесь. Ты – врач, и, похоже, единственный среди этой группы. Неужели ты готов бросить людей, которые могут заболеть, сломать ногу? Женщины рожать будут – кто поможет? Надо и других спецов готовить, иначе кому следующие поколения врачевать – шаманам с бубнами? Священникам с молитвами? О детях хотя бы подумай – сам же знаешь, как им помощь медика нужна.

Это Вадим знал не понаслышке – сколько раз приходилось вытаскивать пацанов с того света. Детская фантазия границ не признает. Какими приключениями и травмами обернутся их игры в этом мире, где можно сотворить все?

Но разве можно смириться с тем, что сделали пришельцы с ним и со всем человечеством? Принять, простить и остаться?

– Гладко стелешь. И ловко манипулируешь, – бессильно огрызнулся он.

– Ох, достал! Я никого ни к чему не принуждаю. Хочешь вернуться – вперед. Ищи пришельцев, бей им морды, требуй своего. – Миша встал и отряхнул песок. – Пойду я, пожалуй, не дело двум взрослым мужикам в одном доме жить. Захочешь поговорить – заходи.

Вадим провожал его взглядом, пока тот не скрылся за домами.

Два взрослых мужика? Ой, ли? Один покорно принял переселение и других призывает радоваться чистой комнате и новым игрушкам. Другой пытается отстоять честь и достоинство человека и человечества, но его убеждают в том, что именно это и есть ребячество. Кто прав? Кто из них рассуждает по-взрослому? И можно ли так сказать хоть про одного?

К чему призывает Миша? Воспитатель цыкнул, и детки, держась за руки, стройными рядами потянулись за ним. Вожак сказал «Туда!», все радостно завопили «Да!» и ломанулись в указанном направлении. Как говорится, найдите отличия, кроме возраста. Ох, не зря он назвал всех нас детьми, не зря! Только вот как он при этом был убедителен! Аргументы непробиваемы, на каждый вопрос однозначный ответ. Может, в этом-то все и дело? Он не слепо следует приказу, а сознательно разделяет эту позицию. Пусть гнусную, но он ее все-таки отстоял.

Вадим понурился. А он сам? Смог ли привести хоть один внятный довод в свою защиту? И что, собственно, предлагает? Остаться одному на пустой планете? Он слишком хорошо знает, что это такое. Найти единомышленников и вместе махнуть возрождать Землю? Это тоже означает бросить людей без медицинской помощи. Остаться и не брать грех на душу за смерти людей из-за отсутствия врача рядом? И постоянно мучиться, что прогнулся, покорился, смирился. Если в мыслях такой раздрай, о каких аргументах может идти речь?

Мишу можно понять – политикам проще управлять детьми. Сказал – сделали. И слава Богу, что ни о чем не задумались. И самим детям хорошо – никто не заставляет шевелить мозгами, напрягаться. Гораздо проще поступать по правилам, следовать каждой букве инструкций, приказов, заповедей. Только вот детство не только беззаботно, но и беззащитно. Завтра придет другой миша и поведет толпу баранов на бойню. И никто не пикнет, пока ворота не захлопнутся.

И все же сам Миша не ребенок – он сознательно принимает решения и умеючи их отстаивает. Измерять нравственность его позиции надо другой линейкой – «плохими» и «хорошими» могут быть все независимо от возраста. Быть взрослым – значит, думать своей головой. Понимать, что тебе говорят, предлагают, требуют. И соглашаться или протестовать исключительно потому, что сам эту точку зрения разделяешь или нет.

И ему самому надо уже прощаться с детством. Объявит ли он персональную войну пришельцам, пойдет ли собирать команду и требовать возвращения их на Землю – в любом случае это должно быть его собственным решением. Даже если останется, то поступит так не потому, что приказали.

И тогда он найдет аргументы для Миши. И для всех остальных миш тоже, с какой бы планеты они ни были родом.

Пора взрослеть.

Мимо пробежала стайка малышни лет пяти. Вадим вздрогнул – среди ребят прыгало безобразное существо, похожее на помесь колобка и голубого кролика.

– Эй, пацанва! – Они дружно повернулись на оклик. – Это кто у вас такой?

– Это Крош. Смешарик. Это мы сами сделали. Прикольный, правда? А у девчонок – Нюша, – наперебой загалдели малыши.

Вадим встретился глазами с Крошем. Тот улыбнулся и подмигнул.