Не место красит человека, а человек место с

Прекрасно, когда человек на своем месте, будь то финансовый директор Лев Иосифович Шнебельсон-старший или суровая уборщица Галина Викторовна Сидорчук, грозного взгляда и мокрой тряпки которой опасаются все сотрудники конторы, включая самого Шнебельсона…

 

Нина работала продавщицей в маленьком продуктовом магазинчике и была девушкой крупной, дородной, с русой косой, перекинутой на могучую грудь.

- Нинка, - тощая кассирша с полу-экзотическим именем Марианна и прозаической фамилией Карасикова, вытянула шею из-за кассы:- Этому молоко за 13-40 пробивать?
- Кончилось за 13-40, - Нинка лениво перевернула толстыми пальцами ценник на молоко.
«Этот» втянул голову в плечи и, робко заглядывая в лихо подведенные Марианнкины глаза, чуть запинаясь, спросил:
- А какое есть?
- Откуда я знаю – фыркнула Марианнка и принялась отколупывать краску с уголка кассового аппарата – Смотрите на витрине.
«Этот» какое-то время еще топтался возле витрины, близоруко щуря глаза из-под двойных линз и пытаясь хоть что-то разглядеть за спиной намертво приклеившейся к прилавку Нинки.
- А молоко за 19-30 свежее?
- За 19-60! –тоном, не терпящим возражений, поправила Нинка и, приподняв свой могучий бюст,  сделала элегантный поворот внушительным корпусом градусов на семьдесят. – Вчера привезли.
Эта ремарка могла означать только одно – либо вчера привезли свежее молоко, либо несвежее. До дальнейших объяснений Нина не опускалась.
Покосившись на захлопнувшуюся за покупателем дверь, она, тяжело опустив грудь на прилавок, вернулась к прерванному рассказу Марианнки об очередном ухажере:
- Ну а он что? А ты?

 

Нет, Нинка не ненавидела свою работу, она не любила тех, кто её работе мешает: шумных детей, считающих, хватит ли им денег на покупку жвачки, дотошных бабулек, пытавшихся по нюху определить свежесть продукта, женщин с детьми, чьи чада утыкали всю витрину грязными пальцами, женщин без детей, как потенциальных конкуренток, мужчин, которые не в состоянии были не то что разглядеть мелко от руки подписанные ценники, но и её, Нинкину, красоту. Последнее удручало особенно.

Подруга Козлова настойчиво пыталась переманить Нинку к себе в штамповочный.
- Хоть мужика там себе найдешь, - аргументировала Козлова, - глядишь, и штамп в паспорте появится.

У самой Козловой штамп в паспорте был, и хотя тот, чья фамилия была в этом штампе указана, уже давно был изгнан самой Козловой по причине его двух неизлечимых страстей – к водке и к бабам, непосредственное наличие этого самого штампа сильно возвышало Козлову в Нинкиных глазах.

И Нинка согласилась. Теперь она работала в шумном штамповочном цехе, где все приличные мужики были заняты, а неприличные мало чем отличались от Козловского бывшего мужа. Да и пышную грудь было уже некуда приложить – ведь штамповочный пресс всё-таки не прилавок. 

Изредка Нинка наведывалась на прежнее место работы. Марианнка, шепотом, полным ненависти, рассказывала про свою новую напарницу, бросая красноречивые взгляды на веснушчатую девчонку, шустро орудующую за прилавком.
- Стерва ещё та,- шептала Марианнка, горестно закатывая глаза. Нинка лишь удрученно вздыхала.

 

Вскоре магазинчик закрыли. Неизвестно что послужило причиной его закрытия. То ли построенный рядом супермаркет, то ли отсутствие колоритных продавщиц…