Несуны

«ЗАПИСКИ  ОБЫВАТЕЛЯ»

Н  Е  С  У  Н  Ы

Нет, я не поклонник марксизма. Но высказывание Маркса о том, что «…способ производства материальной жизни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще», мне кажется абсолютно справедливым. Экономическая обыкновенность страны Советов ещё как обуславливала.
  «…если режим безнравственен – свободен подданный от всяких обязательств перед ним»,- писал Александр Солженицын.
   Без звероподобной руки кровавого Сосо Джугашвили население страны повально заболело клептоманией. Это при товарище Сталине могли припаять «пятерик» или «чирик» голодающему человеку, который на поле после жатвы собирал бросовые колоски пшеницы. На сленге того времени осудить на пять или десять лет. Мой бывший знакомый, царство ему небесное, заслуженный человек, фронтовик нелепо попался на заводской проходной в 1947 году. Десять лет лагерей получил. В верхнем кармане спецовки у него обнаружили маленький напильник. Забыл выложить перед уходом. В 1954 году его освободили по амнистии.
Факты, события, явления, выхваченные из памяти, похожи на цветные стеклышки калейдоскопа. Соединяясь вместе, они образуют рисунок. Так и из кусочков памяти складывается картинка, образ ушедшей эпохи.
Одной из ярких примет развитого социализма, я бы сказал симптомом, были несуны. Слово несун является чисто нашим неологизмом. В других языках, в советском понимании, не встречается. Точное его значение определяется, как ворующий у государства. Происходит от нести, выносить. Заключает в себе элемент некоторой молодцеватости, умения жить и крутиться.
Украсть у гражданина считалось поступком низким и мерзким. Украсть у государства – милое дело. Нравственного отторжения это не вызывало. А выносили, т.е. крали всё, все и везде. Частной собственности в СССР не существовало. Фабрики, заводы, предприятия, магазины принадлежали государству и назывались общенародной социалистической собственностью.
Как-то зашел я к приятелю. У него гостил тесть, приехавший из Львовской области. До войны его село находилось в пределах Польши. Несмотря на привычно грустное выражение лица, дедок оказался юморным.               
«Григорий Иванович,- спрашиваю его,-  как вам лучше, при Польше или при Советах?» Старик сделал вид, что задумался. Потом посмотрел на меня хитро:
               
               
наверное, всё-таки при Советах. Украсть можно больше».
Жена моя работала учителем. При советской власти эта профессия престижной не считалась.  Ну что мог украсть учитель кроме карандаша и резинки? Это вам не на мясокомбинате пахать, пусть даже скромным работягой.
Однажды в августе мой коллега ЛОР врач попросил его подменить на время отпуска. 9-я городская поликлиника территориально обслуживала работников мясокомбината. И вот, я веду амбулаторный приём. Помню как сейчас, в кабинет заходит высокий симпатичный мужчина. Но фигуру его портил непропорциональный, как бы раздутый, торс.
«Садитесь,- говорю ему,- что вас беспокоит?»
«Подождите, доктор»,- и начинает расстегивать фланелевую рубашку.
«Не нужно раздеваться, садитесь».
« Минуточку, доктор. Я сейчас». Мужик снимает таки рубаху, а грудь его и живот, будто кольцами удава обвиты, ароматно пахнущей колбасой. «Это вам»,- и кладёт колбасу на кушетку. Потом зашла женщина лет тридцати пяти. Болело горло. В конце визита пациентка расстегивает синюю матерчатую сумку, вынимает оттуда две тушки кролика и тоже кладёт на кушетку. И так в течение месяца каждый день. Особенно вкусными были «рябчики». К птице это отношения не имело, а «рябчиками» называли, окорочка молоденьких поросят, обработанных по специальной технологии. Приносили всего так много, что я просто не знал, куда это всё девать? Делился с родственниками и друзьями. Казалось – мясокомбинат работал только сам на себя. Между тем, в магазинах всего этого изобилия не было и близко.
Государственную собственность в СССР охранял ОБХСС. Аббревиатура расшифровывается как отдел борьбы с хищением социалистической собственности. Но КПД этой суровой организации напоминал, если образно, борьбу с мухами на навозной куче при помощи газетного листка или борьбу с коррупцией в современной России.
Изобретательность  воровства иногда потрясала воображение. Чудную историю в конце семидесятых рассказал мне мой школьный товарищ и пациент. Сам он был майором милиции. Произошла она на моей родине в городе Луганске и связана с ликероводочным заводом.
В том месте, где река Луганка подходила к заводу берег был крутоват. Предприятие работало себе и работало. А в 5-ом отделении милиции в это время служил молоденький лейтенант Василий Пендюра. Был он активным комсомольцем, подавал надежды. А в силу небольшого стажа служба ему приесться не успела. И в ментовском беспределе Вася замечен не был. Так вот этот Вася, с любого боку положительный охранитель общественного порядка, обратил внимание на то, что по вечерам к крутому бережку тянутся мужики с канистрами. «Интересно,- подумал милиционер,- отчего это они туда шастают? Ведь явно не за водой из речки, испохабленной промышленными отходами. Надо бы проследить». Месяц следит. Два следит. Мужики себе ходят и ходят, а никакого криминала не вырисовывается. Но терпение всегда вознаграждается.
И случилось. В начале третьего месяца наблюдений Вася заметил, как какой-то пьяненький мужичок, шатаясь и что-то мурлыкая себе под нос, направился к берегу реки с трехлитровой банкой. Их на Украине баллонами называют. Василий тихонечко за ним. Подкрался. Видит – мужичок, презрев осторожность, подставил банку к бережку, а оттуда что-то полилось. Вася хвать мужика за руку. Отбирает банку, нюхает, на вкус пробует: «Мать честная! Да водка же!». Место происшествия молодой детектив осматривает тщательно. Обнаруживает в береге нишу. В нише труба. На трубе краник. Отвернул, и полилась она, чистая, как слеза ребенка, родная наша водочка. Внизу валялась дощечка. К ней, для камуфляжа, травка была приклеена. Досточка предназначалась для закрывания ниши.
Шло следствие. Потом  суд. Выяснилось, что труба была проложена под землёй. Она тянулась с территории завода и выходила к берегу реки. В течение полутора лет кайфовали мужики на халяву.
Милиционера Васю повысили в должности, а народ, его возненавидевший, придумал такую кличку, что я стесняюсь её здесь приводить.
Вспомнил я эту историю, а тут из памяти другая выскакивает. Кажется, в году 65-ом довелось мне в Днепропетровске посетить один прелюбопытный заводской музейчик. В народе он назывался «Воровской музей». На заводе было разливанное море спирта. Спирт использовался для очистки или там протирки каких-то сложных деталей. Интереснейшие экспонаты хранил музей. Например, телогрейка. Казалось бы, обычная теплая стеганная рабочая куртка. Ан нет! Вся она состояла из резиновых контейнеров, обтянутых сероватой тканью. Под воротничком небольшое отверстие, заткнутое пробкой. В эту телогрейку заливалось от пяти до семи литров спирта. Работяга спокойно шел через проходную и никто даже подумать не мог, что он там несёт.
Была ещё одна любопытная штуковина. Палка. Такая обычная, ну может чуть толще, с которой ходят старики и инвалиды. Рассказывали, что заводской токарь, здоровый крепкий мужик неожиданно захромал. По цеху ходит, опираясь на палочку. Но что интересно?  Когда его видели в городе, он шел довольно таки бодрым шагом. Возникли подозрения. А как же? И вот, когда этот лукавый токарь стоял однажды у станка, мимо проходил начальник смены. Берет он в руки палочку, прислоненную к стенке, и как бы между прочим, как бы в задумчивости крутит-вертит.
               
Вертел так вертел, как вдруг неожиданно опорная ручка отвинчиваться стала. Отвинтил. А палочка – то полой оказалась. Аккурат литр двести спирта туда помещается. Так и появилась она в музее. Ещё там экспонировали брючные ремни. В них можно было пронести от двухсот пятидесяти до трехсот граммов огненной воды.
Чего только не было на стендах! Всякие слесарные инструменты, надфили, оцинкованные ведра, водопроводные краны, гаечные ключи и пр. И, конечно же, это была малая часть из того, что выносилось с завода.
Несунов всячески стыдили. Фотографии их размещали на стендах с подписями: «Они позорят рабочий класс!» Попавшихся, разбирали на профсоюзных собраниях, о них писали в стенной печати. Несуны каялись, смущались, давали обещания больше не расхищать социалистическую собственность. Но всё это было лишь проявлением лукавства. При любом удобном случае тырили вовсю.
В городе Луганске был крупный завод союзного значения по производству тепловозов. Он носил гордое название – завод имени Октябрьской Революции. Сокращенно ОР. По всему периметру предприятие окружал высокий металлический забор. И только в одном месте, протяженностью метров сто, забора не было. Естественной преградой для проникновения на завод была речка Луганка. Возможно, отсутствие забора объяснялось  обычной административной расхлябанностью.
Однажды, гуляя с маленьким сынишкой по противоположному берегу, я стал свидетелем такой картины. Недалеко от нас останавливается мотоцикл с коляской. А на заводском берегу появляется мужик в синей рабочей спецовке. В руках у него камень. К камню привязана тонкая белая веревка. Мужик кидает камень, пытаясь перебросить его через речку. Никак. Минут пятнадцать старался. Наконец, это ему почти удалось. Осталось метров десять. Тогда мотоциклист берёт палку с гвоздём, снимает туфли, закатывает брюки и заходит по колено в воду. Затем цепляет палкой веревку и вытаскивает её на берег. На противоположном берегу, мужик в спецовке привязывает к своему концу веревки пенопластовый  плотик, грузит на него банки с краской, кисти и чего-то (не рассмотрел) ещё. Мотоциклист плотик подтягивает. Груз перекочевывает в коляску. Мотоцикл отчаливает.
Нужно сказать, что поскольку тепловозы шли на экспорт, покраска производилась очень качественными красками. В магазинах таких днём с огнём не сыщешь.
Крали всё и везде. Из кондитерской фабрики тащили кусковой шоколад, коньяк, который добавляли в конфеты. Иногда ликёры, но редко. Со строй - участков пёрли кафельную плитку, белила, линолеум, обои. Из молокозавода масло, сливки, сметану, творог. Работники столовых, кафе шли домой с полными сумками ворованных
               
продуктов. Вся огромная страна от Балтики до Тихого океана, носящая гордое имя Союз Советских Социалистических Республик, была тяжело больна. Невиданная воровская эпидемия разворачивалась на огромных пространствах.
Недавно моя добрая знакомая, в ком глубокая религиозность грешно и причудливо перемежается с острой ностальгией по богоборческой власти, сказанула: «В Советском Союзе люди были намного чище». Я же со своим стремительным воображением вдруг представил, как в небесных чертогах захихикал министр Щелоков. А товарищ Андропов, сдвинул сурово брови.