Владимир Маяковский, Человек

               

   Развихляйный  мир  Маяковского  воспитан  протестантской  свободой  Льва  Толстого,  вскормлен  мировоззренческими  химерами  индийской  философии.  В  них  Маяковский  черпает  своё  святое  и  серьёзное,  их  выдаёт  за  плоды  внутренней  работы,  не  подлежащие  сомнениям.  Ржавчина  насмешливости  с  самого  начала  разъедает  всё  его  творчество,  несерьёзный  тон,  который  он  принимает  на  себя,  в  конце  концов,  не  даёт  ему  отличить  лжи  от  истины,  несмотря  на  крайнее  и  в  чём-то  мученические  истончение  чувств.
    Маяковский  принял  растворённое  тогда  в  воздухе  отвержение  христианства  в  его  церковном  обличии,  но,  как  поэт,  на  правдоискательство  он  был  обречён.  Молодая  природа  Маяковского  фонтанирует  игрой  ума,  и  здесь  появляется  ещё  один  побег,  который,  выросши  в  дерево,  впоследствии  заслоняет  для  него  Небо.  Невольно  напрашивается  сравнение  с  Борисом  Пастернаком,  который  был  гораздо  менее  талантлив,  но  оказался  гораздо  более  благородным,  и  до  конца  пронёс  свой  жизненный  крест.  Пастернак  всегда  был  серьёзен,  никогда  не  давал  себе  увлечься  возникающими  из  своего  естества  фантастическими  искрами.  Борис  Пастернак  свой  талант  возрастил  и  приумножил,  а  искрящаяся  талантливость  Маяковского  будто  только  умножала  трагизм  бытия,  который  он  так  мастерски  отражал  в своём  творчестве.
   Маяковский  с  особенной  силой  переживает  дисгармонию  своего  положения,  в  котором  для  счастливого  брака  ему  нужно  нечто  принципиально  другое,  отличное  от  того,  что  он  выбрал  важным  для  себя  и  чему  себя  посвятил.  В  самый  мир  этот  его  догматов  примешиваются  некие  черты  запретного  плода,  некоей  умственной  вольности  и  непослушания.  Принципиален  ли  этот  трагизм  любви  для  земного  бытия  и  является  следствием  его  двойственности,  или  он  плод  недоделанности,  недовершённости  человека,  некая  задача,  стоящая  перед  ним  -  этот  вопрос  остаётся  нерешённым.
   Когда  неточность,  расплывчатость  мировоззрения,  увеличатся  для  человека  до  огромных  размеров,  когда  его  своеволие  и  самонадеянность  принесут  свои  горькие  плоды,  тогда  смысл  его  первенства,  смысл  его  подвига  становится  сомнительным.  В  силу  своих  неординарных  духовных  задатков  Маяковский  выпал  из  безмятежного, филистерского  течения  жизни.  Он  говорил,  что  к  его  сердцу,  как  чуду  20-го  века,  придут  паломники,  отвернувшись  от  Гроба  Господня.  На  сегодня  он  остаётся  памятником  несбывшихся  надежд, памятником  великих  стремлений,  которым  не  суждено  было  сбыться. 
«Будьте  мудры,  как  змии,  и  бесхитростны,  как  голуби»,  -  говорил  Христос.  Маяковский  вступил  в  борьбу  с  миром  за  свой  внутренний  идеал,  но  духовный  дом  его  остался  не  достроен,  молодые силы  не  обеспечили  ему  удачливости,  и  полной  победы  увидеть  ему  не  довелось.  «Свет, который  просвещает  всякого  человека,  грядущего  в  мир»,  который  светил  в  его  душе,  не  был  им  сознательно  распознан.  Сохранить  независимость  духовной  жизни,  провозглашая  устами  революционные  лозунги,  даже  нарошно  облекая  их  в  двусмысленную  форму,  было  невозможно.  Компромисс  в  той  духовной  распре,  которая  создала  русскую  революцию,  заложил  прочные  основы  духовного  краха  в  творчестве  Маяковского.  На  скрижалях  истории  культуры  Маяковский  останется  великим  поэтом,  не  нашедшим  дороги,  не  решившим  поставленного  перед  ним  ребуса.

               
                26. 01. 2007.