В долине Иван-чая

 

Надо же! Нарочно не придумаешь. Оба случая похожи, как две капли воды! И оба на моём веку: только один произошёл в Воронежской области, где я родился и жил пацаном, а другой на Колыме, куда меня занесла «нелёгкая» после окончания вуза. Вот они, эти случаи.
1.
Январь пятидесятого. На улице морозно. А в классе теплынь! и не только от того, что чугунина печки-голландки накалилась до бела, - урок вела незабываемая мною Любовь Михайловна.
Признаться, не смотря на столь юный возраст, я не обманулся в своих чувствах, -красивее женщины за всю свою жизнь так и не увидел. Одни глаза чего стоили. Не глаза, бездонное море! Голубое-голубое!. При встрече с ними становилось немножко жутко, -а выплыву ли оттуда? Любовь Михайловна как -будто читала мои мысли, ласковым взглядом давая понять, мол, плыви, плыви,  дурашка, не бойся, не утонешь! Тонкими длинными пальцами прикасалась к моей голове, заставляя следить за текстом в книге или писать в тетради, и неведомый ток пробегал по всему телу. Не-ет! Не только печка - голландка  согревала меня в классе.
Шёл последний урок. Вот-вот прозвенит звонок. Дверь в класс вдруг приоткрылась: за порогом  стояла моя мама. Она была чем-то озабочена. Я понял,  пришла за мной. Любовь Михайловна кивком головы разрешила мне выйти. В это время зазвенел звонок, все ринулись из класса и через минуту мы остались втроем: Любовь Михайловна, мама и я .
-Михаловна, - с деревенской простотой сказала мама, -посоветуй что делать. Ко мне в сенцы забежала зверюка...этот...как его...олень или лось. Забежала и лежит, - в комнату не войти. Не знаю, что и делать. Зверюка больше коровы.
Любовь Михайловна смутилась в растерянности, - что она могла посоветовать?
-Пойдёмте к директору, -нашлась учительница. Аким Григорьевич выслушал маму, приказал нам одеваться, сделал сам тоже самое, и мы четверо побежали к нашему дому прямиком, оставляя глубокие следы на снегу.
Двери в сенцы были распахнуты настежь, где прямо перед самым входом  лежала лосиха, действительно, большая, с корову. Появление людей ни сколько не потревожило её. Даже глазом не повела в нашу сторону, уставившись в одну точку. Так бывает когда человек или животное безразличен ко всему окружающему, -будь, что будет!
-Откуда она взялась? -удивлялись мы, разглядывая невиданную до сей поры скотину. А и правда откуда? Ведь у нас куда не глянь степи да поля колхозные. Лес от нашего села в двадцати километрах, -Усманский заповедник. Что заставило зверя проделать такой путь и очутиться в сенях деревенского дома? Появление лосихи тогда так и осталось для нас загадкой.
-Смотрите, -сказал Аким Григорьевич. - У неё нога сломана. Левая передняя нога ниже колена обрывалась острыми зубцами белой кости. Копыто и сломанная часть ноги болталась на сухожилии и на оставшейся не порванной полоске кожи.
-Варвара, - попросил Аким Григорьевич маму, -давай дадим ей воды. Может так лучше будет.
Мама принесла ведро с водой прямо из колодца, поставила перед лосихой. Та, почуяв влагу, задёргала ноздрями, задвигала губами, потянулась к ведру и в два счёта осушила его. Наши лица засветились радостью. Казалось, что тут такого? Обыкновенное дело-зверь попил воды. Мы смотрели друг на друга, не скрывая улыбок. Так приятно было слышать, как вода клокотала, собираясь в большой глоток, и потом бурно журчала уже внутри зверя.
Второе ведро лосиха не допила. Подняла голову, струйками воды поливая пол, равнодушно пережёвывая, вновь уставилась в одну точку. Не забыть никогда её взгляда: бездонная грусть в глазах, отрешённая печаль о чем-то безвозвратно ушедшем. Веки, опушённые длинными рыжими ресницами периодически смыкались, словно шторка фотоаппарата: щёлк и есть кадр воспоминаний, щёлк- ещё один кадр. Ах, если бы можно было составить из тех кадров киноплёнку и прокрутить трагедию на экране!
Тут к нашему дому на санях подкатил председатель сельского Совета однорукий Семён Михалыч. Прижав культёю ремённый кнут, который, к   стати, носил для проформы, ибо никогда не пускал его в дело, смотрел на лосиху, чмокал толстыми губами, что-то обдумывая.
-Волки, сволочи...это их рук дело... Нашла где спрятаться, - Семён Михалыч достал клочок курительной бумаги, зажав её губами, насыпал махорки и так быстро смастерил самокрутку, что со стороны казалось, вторая рука ему и вовсе не нужна, он так ловко управляется одной. -Надеялась на нашу помощь. А чем мы поможем. Она не жилец на свете, - категорически заявил он, повергая нас в уныние. -Будь-то корова, прирезал бы и вся недолга. Лось- государственный зверь, не имеем права. Это уже браконьерство. Нужно сообщить в исполком. Из Усмани приедут люди, заберут. Жаль, телефона у нас нету. Придётся кому-то ехать. Я могу дать вот... лошадь, -дымящей цигаркой указал на повозку.
Тут же выяснилось, что ехать некому. Семён Михалыч и Аким Григорьевич, должны быть на заседании Совета, неотложные дела. Маме идти колхозных коров доить.
-Давайте я поеду, - вызвалась Любовь Михайловна, стоявшая молча в сторонке, пригорюнившись, жалостливо смотревшая на зверя.
- Лошадь- не трамвай. Нужно уметь править, - буркнул директор школы, намекая на  городское происхождение молоденькой учительницы.
-Я умею править, -сорвалось у меня с языка. Возражать никто не стал. В то время мы, ребятишки, с лошадьми  были на “ты”, во всём помогали колхозникам.
Любовь Михайловна села в сани. Семён Михалыч ловко укутал её тулупом, что лежал на грядушке. Вскочил в сани и я. Мама кинула мне на ноги старую стёганую фуфайку. Молодая кобыла Стрела, стоявшая с изогнутой шеей и выпученными бельмами глазевшая на лосиху, почуяв кровь, храпела и “танцевала” на месте. Как только я взял в руки вожжи, она рванулась, далеко выбрасывая перед собой передние копыта, вытянулась в струнку, прижала уши, закружила нас снежной метелью и клубами пара, что вырывался из её ноздрей.
Всякий раз, управляя лошадью, не раз удивлялся, насколько это умное животное. Вот и тогда Стрела не побежала прямо, в сторону Семёновки, или направо, к сельсовету. (Уж эти-то дороги она за день сто раз исходила! ) На месте развернув сани, точно взяла курс на Хаву, как бы поняв разговор людей и заранее сама определив себе задачу.
Стрела несла нас по Кирюхинскому порядку. Мимо летели саманные избёнки, крытые соломой, перекошённые и местами завалившиеся плетённые изгороди, редкие яблони и вишни на заснеженных огородах. В разгорячённое лицо дул морозный ве-тер. Он забирался через расстёгнутый ворот рубашки к телу, растекался ознобом по бокам и спине, остужая не столько тело, сколько рубашку и пальтишко. От этого одежда дубела, становилась колкой. Любовь Михайловна заметила, как мне зябко на ветру.
-Иди ко мне, -тронула она мой рукав, -здесь теплее.
-А мне не холодно, -начал я было хорохориться.
-Какой же ты глупый, - учительница распахнула верхнюю одежду и увлекла меня за руку к себе. Прикрыла полою пальто, укутала тулупом так, что снаружи торчала одна моя облезлая шапчонка. Со стороны я походил на писклока, выглядывавшего из-под тёплого крыла матери-наседки. Сразу одежда, а за ним и тело моё согрелись. Какой это был рай- ощущать тепло дорогого мне человека! И только ли тепло! ? Впервые я почувствовал до селе мне незнакомый, ни на что не похожий, но оттого не менее прекрасный запах женского тела. Еле уловимый, нежный аромат вместе с духами пьянил до головокружения. Что творилось в моей душе! Что творилось! До слёз было жаль лосиху, но я благодарил судьбу, что случилось именно так. Мысленно упрекал Стрелу,- так долго едем, с лосихой может случиться что угодно, и в тоже время хотелось, чтобы поездка длилась вечно и никогда не кончалась.
До Хавы и обратно время пролетело незаметно. Однако, дома произошли невероятные события: лосиха принесла приплод,- неуклюжего лосёнка, а сама, потеряв много крови, ушла в мир иной. Мы застали, когда неживую лосиху и лосёнка грузили в «полуторку», прибывшую из Усманского заповедника.
-Мой-то никак уснул? - спросила мама учительницу.
-Да, пригрелся,  - ответила Любовь Михайловна, распахнув тулуп и пальто. Меня сразу обдало холодом и я почему-то расплакался.
-Ему лосиху жалко, - определила Любовь Михайловна. - Уложите его спать, всё пройдёт.
Да, мне было жаль лосиху. Вот и лились мои слёзы ручьём. И не только от этого! Рядом с горем в моей душе одновременно поселилась и радость! Я плакал…Я плакал… Я плакал, от того счастья, которое пережил под тулупом. А ещё плакал оттого...оттого...Мало ли отчего плачут дети
               
                2.Попрошайка.
Прошло двадцать с лишним лет. Точно такой же случай с лосихой  повторился, но уже в другом месте.Тогда я жил на самом краю земли- на Колыме.
В Кадыкчане мы были проездом: в конце сентября ехали рыбачить на Индигирку как раз через этот посёлок. Остановились у магазина купить хлеба. На Колыме в каждом посёлке пекут свой хлеб. Чем меньше посёлок, тем вкуснее хлеб получается, -пекут же для себя! Ну а нам зачем  везти с собой обыденный, когда можно было отовариться здесь чудесным хлебом.
Ещё  подъезжая к Кадыкчану, в карты разыграли кому идти в магазин за хлебом. Жребий выпал на меня. Расплатился я за покупку, повернулся к выходу, и тут в магазин зашла женщина. На пороге она остановилась и кому – то строго приказала в открытую дверь:
-Жди  здесь! Не ходи за мной.
Обычно так поступают с безотвязными и чересчур преданными собаками. Я люблю встретиться взглядом с такими собачками. Они обычно виновато смотрят на вас и дружелюбно крутят хвостом. Каково же было моё удивление, когда прямо за дверью я столкнулся нос к носу с лосёнком. Это было так неожиданно и так необычно: дикий зверь у дверей магазина, в людном месте, да ещё в роли попрошайки, потому как при виде хлеба в моих руках, он нисколько не стесняясь, вытянул губы трубочкой, языком мусоля верхнюю булку. На меня он ноль внимания, видно привык ходить у всех в друзьях. Хлеба я взял с запасом. Подкармливая попрошайку,  мог спокойно разглядеть его.
Я привык к тому, что лось красивый, большой, статный зверь. А тут вдруг неимоверный уродец. Части тела так разительно не соответствовали друг другу, смех да и только. Ножки тоненькие и прямые, как спички, изображали букву “л”, того гляди поломаются под тяжестью непропорционального брюха. Лосёнок сбрасывал первую в своей жизни шерсть, готовился к лютой зиме и шерсть та висела на нём клочьями. Хвостик, что тряпочка телепался на ветру. Смешнее всего выглядели уши. Они были явно не с его головы, а со взрослого сохатого. Лосёнок так чудно ими водил. Со стороны казалось, что уши не принадлежат ему, а двигаются сами по себе: до того координация их движений не совпадала друг с другом. Я смотрел на уродца и не верилось, что когда-то он будет красавцем-лосем. Мы встретились взглядом. Его глаза были добрыми и поразительно печальными. Будто он вспоминал о чём-то грустном, а хлеб жевал просто так, от нечего делать.
Его печальные глаза запали в мою душу, долго не давали мне покоя. Знаете, бывает иногда какая – нибудь  песня привяжется и ни как от неё не отмахнуться. День мурлычешь себе под нос знакомый мотив, второй, неделю. Так вот и глаза лосёнка долго преследовали меня, пока не подвернулся случай быть по работе в Кадыкчане, где знакомый мне работник библиотеки рассказал историю появления лосёнка в посёлке. Вот как это было.

                3. Железная Леди .


В семи километрах к северу от Кадыкчана за грядою бесконечных сопок есть небольшая долина. Зажатая со всех сторон высоченными хребтами, заслонявшими собой солнце, долина скудна на грибы и ягоды.  Сюда не заглядывают ни грибники, ни охотники. Такие места обычно называют “медвежьими углами”.
Низина вся от сопки и до сопки покрыта иван-чаем. Эта трава, даже если взять отдельно  её пурпурно-розовую метёлочку, красоты неописуемой. А уж когда вся долина покрыта иван-чаем, картина и вовсе сказочная : летом склоны сопок утопают в сочной зелени, а низина пурпурно-розовая, как кратер кипящего вулкана, пышет жаром, а стоит по ней пробежаться лёгкому  ветерку, заволнуется “лава”, оживёт, того и гляди побежит ручьями по распадкам; осенью листья деревьев пожелтеют, склоны сопок покроются седым мхом, а низина всё такая же пурпурно-розовая; с октября пойдёт снег, засыплет всё вокруг и только в низине снега не видно, -оседая меж стеблей иван-чая на землю, он словно тает в красноте, оставляя долину всё в том же пурпурно-розовом цвете. Уж когда ударят сильные морозы, когда холода стаями рыщут в поисках живого, чтобы превратить всё в безжизненную ледышку, только тогда краснота угасает, а вместе с нею успокаивается “лава”, замирает до следующего лета.
Для грызунов такие места - сущий рай: и сама долина, и склоны сопок, покрытые шарообразными кустами стланика кишмя кишели бурундуками и полёвками.
С недавнего времени здесь жила старая медведица. Злая была, каких свет не видел. Очень большая и сильная. Будучи ещё медвежонком она показывала свой свирепый норов: не слушалась мать, постоянно ссорилась с нею, а порою и просто дралась. Росла быстро. Когда ходила в пестунах, уже была вровень с медведицей. Со стороны не отличить кто из них мать, а кто дочь.
Младший братишка натерпелся от неё столько горя, что хватило бы на десятерых. Боялся  её как огня. Лупила она нещадно  по поводу и без.
Когда пришло время покидать обжитое матерью  жилище, молодая медведица осатанела: с невиданной злобой набросилась на мать, устроила ей такую трёпку, что та не выдержала и вместе с медвежонком покинула долину иван-чая и никогда в ней не появлялась. Выгнав мать, как чужую квартирантку, злюка обошла теперь уже свои владения и установила жестокий порядок: ни один крупный зверь не имел права не то что жить, бывать в долине иван-чая, тут же изгонялся медведицей, а непослушники расплачивались жизнями. (Рога и кости оленей, снежных баранов, валявшиеся среди кустов стланика, подтверждали эту истину). Сородичи- медведи и носа сюда не совали, зная дьявольский норов хозяйки долины. Лишь редкие дни она терпела медведя-самца, уступая зову матушки- природы.
Глухарям, рябчикам, куропаткам “железная леди “ не давала житья. В долине было мало ягод и дополнительные рты медведице были ни к чему. Все длинные летние дни проходили у неё в поисках птичьих гнёзд. Птенцы, если попадались таковые, и яйца с хладнокровным расчётом пожирались ею.
-Ешь, ешь! Тварь ненасытная! Может треснешь, - возмущался по праву рыжеволосый бурундук Сеня. Уж кому- кому, а бурундукам злюка кровушки попортила вдоволь. Весной выйдет из берлоги ну в чем душа держится, -кожа да кости. Вначале, подчиняясь негласному закону медвежьей породы, чтобы “вышибить пробку”, объедается ягодами, а после этого целое лето только тем и занимается, что чавкает жёлтозубой пастью, -бурундуки и мыши только держись. К осени располнеет, - гора горой, еле в берлоге умещается, до того здорова  была зверюка.
Медведица строго блюла материнские обязанности. Каждый медвежонок получал надлежащее воспитание. Осенью следующего года, отбыв летом “практику” пестуна-няни, изгонялся матерью за перевал на Север, а там иди на все четыре стороны, но только обратную дорогу забудь навсегда.
Полтора десятка лет “Железная Леди” была в здравии. Затем стала сдавать. Старости не скажешь “Погоди!”. Последние две весны не было приплода. Это бесило медведицу, приводило  в ярость. Сознание её порой мутилось и в порыве бешенства она крушила всё на своём пути, -двухпудовые валуны, раскидывая, колола, как орехи. Потом успокаивалась, бродила по своим угодьям в поисках пищи. Лето на Колыме быстротечно. Надо успеть нагулять жиру. А какой тут нагул, если в рот кусок не лезет от такой жизни.
Чем больше валил снег по осени, тем короче становились маршруты медведицы. Теперь они не простирались дальше ягодников, что имелись в полукилометре от берлоги. Единственная забота оставалась у неё, - сберечь ягоды брусники и голубики. Без ягод весной- гибель! Пока снег не закрыл их хорошенько, “Железная Леди” к берлоге не подходила. До отдыха ли ей! Стоило  чуть отвернуться, откуда-то из-за перевала, как снег на голову, появлялись куропатки. После них ягодинки не сыщешь. Ладно когда урожай! нынче же лето выдалось паршивым. Ни единой капельки дождя! Раскалённое солнце целыми днями сушило и без того оголившуюся землю.
С тревожным чувством отправлялась медведица на покой, на зимнюю спячку. И без того длиннющая зима  казалась вечностью. Приходилось часто просыпаться от кошмарных снов. Грезились лихие схватки с непослушниками. Тогда медведица рычала, вздрагивая всем телом, впивалась когтями в землю, скрежетала зубами. Чаще снилась расправа над птицами и грызунами. Тогда “Железная Леди” сладко вздыхала, громко глотая обильную слюну.
Весна на Колыме удивительна! Просыпается медленно, как бы нехотя и тянется долго-долго. Порой не можешь точно определить, зима это ещё или уже весна. Снег тает медленно-медленно, словно понимает пустяшность всей этой затеи, -ведь не пройдёт и трёх месяцев, как ему придётся вновь укрывать эту богом забытую землю. Но приходит день и из космоса обрушивается лавина такого тепла и света, что всё окоченевшее за зиму, на глазах оживает. Под каждый кустик, под каждую травинку, заглянет солнце, выискивая, не остался ли где клочок снега, кусок льда. Из каждой ложбинки по капле выдавит чистую, как слеза младенца, студёную воду. Собирая её в ручейки, гонит с вершин сопок по распадкам к руслу реки, образуя хрустальную гладь Колымы и её притоков.
И уж совсем удивительно появление на свет божий молодой листвы. Происходит это, как все таинства природы, ночью. Ложишься спать, -почки на деревьях, заметно подросшие за последние дни, ещё крепки и не думают лопаться. Затаились. Ждут определённого момента. Вроде бы земля изнутри вот-вот должна нагреться до определённой точки, способной ослабить ледяной обруч Вечной Мерзлоты. В одну из весенних ночей этот момент наступает. Утром просыпаешься- мир будто вновь народился, -фантаст-художник не пожалел зелёной краски, поливал ею, как из ведра. Листья за одну только ночь станут крупными, какими бывают в середине лета. Каждый листок дружно лепечет на ветру, мол, здравствуйте! вот и мы. Явились не на время, на всегда. Душой  наивной хочется  верить, что это именно так, умом же понимаешь -вся радость до первых морозов.
Эта весна для “Железной Леди” была последней, хотя и долгожданной. Проснулась медведица задолго до того, как начало пригревать солнце. Запасы жира, с таким трудом накопленные летом, подходили к концу. Голод не давал покоя. Проснувшись однажды от очередного кошмарного сна, она так и не уснула. Голод, тревоживший  постоянно, теперь приобрел в её понятии живое очертание крупного зверя, пришедшего к ней из сна. Будто наяву “Железная Леди” дралась с супостатом, который- таки выкрал у неё большой кусок  мяса, заставив её голодать.
Подгоняя время, пришлось раньше положенного срока выйти из берлоги и тропить след к ягодникам. Косые лучи солнца еле-еле грели . Их тепла не хватало для того, чтобы жесткие крупинки снега сделать мягкими, липнувшими друг к другу. Под лапами медведицы они, как песок перекатывались с места на место. Утоптанного следа не получалось. Это беспокоило “Железную Леди”. И здесь она видела “происки” супостата. Постоянно оглядывалась в надежде увидеть лютого врага. А он не появлялся, скорее всего прятался, что тревожило и злило её ещё больше.
Медведица каждый день выходила из берлоги. Она сильно исхудала, так, что её покачивало из стороны в сторону, когда тропила след. Делала два, три неуверенных шага вперёд, останавливалась, вроде бы как передумав, возвращалась обратно. Садилась на зыбкий сыпучий снег и подолгу думала о чём-то. Ждала настоящего тепла, без которого ягодникам не избавиться от метрового снега.
Сразу после долгой зимней спячки есть кроме ягод ничего нельзя. Это медведица прекрасно знала. Суров закон медвежьей “диеты”, но без неё “не вышибить пробки”.
Медленно таял снег, зато быстро таяли силы “Железной Леди”. Теперь она была похожа на ходячую смерть. Мыши и бурундуки, деловито сновавшие по просохшим проталинам в поисках прошлогодних семечек стланика, нисколько не боялись свою вечную обидчицу. Наоборот, догадываясь о “диете”, злорадствовали. Бурундук Сеня вставал “столбиком” перед медведицей, оттопырив хвост, нагло заглядывал ей в глаза и насмешливо стрекотал:
- Старрая вешалка, старрая вешалка.
Медведицу раздражала эта наглая стойка выскочки. Она рычала отлежалым голосом во всю мощь (это ей ещё удавалось), но кидать и колоть валуны, как делала раньше, уже не могла. Для вида острыми и длинными когтями передних лап будоражила снег вокруг себя. Бурундук понимал, что это только “пыль в глаза” и продолжал потешаться над старой и немощной медведицей.
Вот, наконец-то, и знакомые кустики голубики. Вокруг них большие проталины, только внизу у самых корней долёживал обречённый снег.
Медведица потянула носом воздух, обнюхала ветки. Ягод нет. Ветки пусты. Белесый язык медведицы, не доверяя носу, несколько раз коснулся шершавой коры реденьких стебельков голубики. Значит она опоздала, проторила тропинку гораздо позже, чем появились проталины и снег освободил кусты. Но ещё не всё потеряно. Можно поправить дело. Просто ягоды сорвало ветром. Они посыпались на камни и закатились в расщелины. Так бывало не раз. Стоит только языком смахнуть с расщелин прошлогоднюю листву. У медведицы ещё хватит на это сил. Она найдёт все до единой ягодки.  Достаточно двух горсточек, но она добудет их в два, в три раза больше. Шершавый язык тщетно скользит по расщелинам, не находит ягод. Расщелины пусты. Медведица с трудом бродит по склону сопки, обнюхивая каждый кустик. Ягода сама не могла исчезнуть. Значит это дело обстряпали залётные куропатки. Твари негодные! Нет не зря медведица разоряла их гнёзда. Пусть все считают её злюкой, самым страшным зверем на свете,  -ей от этого ни жарко, ни холодно. Зато каждую весну она была с ягодой. Стоило прошлым летом прихворнуть чуть-чуть, недосмотреть и теперь расплачивайся, возможно самой жизнью.
Ягоды наверняка есть за хребтом, но медведице туда не добраться: сил совсем не осталось. Ей бы парочку бурундуков съесть, сразу бы окрепла. Однако инстинкт подсказывал, -вначале нужна ягода. Круг замкнулся сам собой: чтобы добыть ягоду, нужна сила, а чтобы появилась сила, нужно есть мясо, вопреки строгой “диете”, иначе -голодная смерть.
Медведица всё чаще делала вынужденные лёжки прямо среди ягодников. В участившихся голодных обмороках ей постоянно грезился тот зверь, который явился во сне и раньше времени прервал её спячку. Приходя в себя из забытьи, она и впрямь носом улавливала струи пота большого лося.

4. Не прошенная   гостья.

Не от хорошей жизни лосиха появилась в долине иван-чая. Ей от роду семь лет. Вместе со стадом она обитала далеко от этих мест. Пять вёсен приносила приплод. Прошлым летом на Колыму пришла засуха и пожары. Стихия разметала всё стадо. Лосиха чудом спаслась вместе со старым самцом. Всю зиму искали новое пастбище. Облюбовали распадок в десяти километрах от долины иван-чая. Привлекло обилие молодых осин и частые кусты розового тальника, тянувшегося вдоль ручья.
Снег уже покрылся крепким настом, это признак весны, да и телёнок всё чаще заявлял о себе, беспокоил лосиху.  Самка искала место для отёла.
Всё шло хорошо: уже место облюбовано. Но однажды утром, когда солнце только-только осветило заснеженные дали, вдруг над сопками появилась железная стрекоза. Она летела вдоль хребта, высматривая снежных баранов и, казалось, ей не было дела до лосей. Но это только казалось. Винтокрылая жужжалка коварна! Не обнаружив снежных баранов, вмиг сменила направление, стала терять высоту, выравнивая курс на долину, где находились лоси.
Самка метнулась под развесистую сосну и замерла. Самец понял безысходность их положения, подал сигнал лосихе “отсидеться”, рванулся от подруги и крупной рысью стал удаляться к противоположному склону сопки, где и спрятаться - то негде было, -кругом реденькие кустики карликовой берёзы. Нужно отвлечь беду от самки, “вызвать “ огонь на себя. Металлическая дребезжалка “клюнула” на его приманку. Красавец - лось далеко  выбрасывал перед собой копыта, с необыкновенной легкостью вспарывая снежный наст, не бежал, а летел по воздуху, еле касаясь земли, оставляя позади те самые кусты розового тальника, обещавшего лосям такую сытую жизнь. Стрекоза устремилась за ним. Не торопилась, не спешила. Понимала, условия игры сто к одному в её пользу. На бреющем замедлила скорость, наблюдая, как самец растерянно метался на чистом снегу и не находил укрытия. Чудак! Разве можно спрятаться от хлопков-выстрелов, что раздаются из дверок вертолёта и несут с собой смерть. Но лось и не думал прятаться. Невдомёк железной скотине, - другие жизни ему сейчас были дороже своей собственной.
Как только железная громыхалка, догоняя лося, удалилась, лосиха вышла из укрытия, не раздумывая,  широким намётом понеслась вверх по распадку, круша на своём пути кусты и снежный наст. Молодая, полная сил самка, подгоняемая инстинктом самосохранения, легко брала подъём за подъёмом. Через полчаса она была в долине иван-чая. Укрылась в густом сосняке, легла на снег, тяжело дыша и дрожа всем телом. Огромные уши-локаторы не стояли на месте, остро реагируя на каждый шорох, придавая беглянке тревожный вид.
Затаившись, лосиха долго приходила в себя. Когда дыхание успокоилось, пришла пора “осмотреться”. Для этого не обязательно ходить по долине. По запаху легко читалась вся информация о новом месте. В первую очередь самку беспокоило, есть ли угроза её жизни? В левом дальнем углу медвежья берлога. Неприятный и неотступный запах медвежьего пота заполонил воздух. Волков вроде бы не слышно. Остальная мелочь её не интересовала. Лёгкий ветерок вдруг донёс до лосихи слабый запах человеческого жилья. Он был еле заметным и шёл из-за хребта.
Знакомство самки с долиной прервал гул железной стрекозы. Лосиха прижала уши, замерла боясь себя выдать.
А стрекозе уже было не до неё. Её холодное чрево пополнилось дополнительным грузом убитого самца. Дребезжание её стало спокойнее и гуще, как у любой такой скотины, утолившей ненасытный голод.
До вечера самка не сходила с места. Ночью перешла в дальний правый угол, подальше от медвежьей берлоги. И запах медведицы, и близость человеческого жилья беспокоили её, но выбора не было. Телёнок всё больше заявлял о себе. Нужно хорошенько готовить место для отёла. Для поиска другого, более подходящего места  просто не было времени.

5. СХВАТКА НЕИЗБЕЖНА .

Пока лосиха собиралась в очередной раз стать матерью, перед медведицей возник вопрос жизни или смерти.  Ягод она так и не нашла. Эту беду-отсутствие ягод - в силу своих медвежьих способностей “Железная Леди” не могла считать природным явлением, например, засухой. Злой умысел мерещился ей постоянно с того самого сна, когда пришлось прервать спячку. Запах огромного зверя и сейчас повис над долиной, с каждым движением воздуха напоминая о себе.
“Железная Леди” впервые за прожитые ею годы решила отступить от закона, выработанного вековыми опытами предков и переданного ей с материнским молоком, решила нарушить “диету”.
У подножия сопок, в толстом слое земли, мышиных нор и укрытий бурундуков более чем достаточно. Для медведицы выловить грызуна, бывало, не составляло никакого труда. Прикладывала к норе нос, делала резкий короткий вдох с небольшим храпом и из норы в её рот вылетали не только живые обитатели подземного укрытия, но и гнездо вместе с мягкой подстилкой. Сейчас она настолько ослабла, что как ни старалась, резкого вдоха не получалось. Содержимое одной норы вроде бы подалось на её позыв, но когда медведица открыла пасть, юркий мышонок буквально перепрыгнул через её губу. Долго мучилась старая, пока ей удалось придавить зазевавшегося бурундука. Трапеза не вызвала у медведицы приятных ощущений. И мышь приличных размеров она жевала машинально. И только потом, спустя какое-то время, у  неё проснулся аппетит. Аппетит зверский! В глазах засверкали бесовские искорки. Мельтешивший перед ней бурундук Сеня заметил перемену во взгляде неистребимой злюки. Сидя на самой макушке сухой лесины, извещал своих родичей:
-Озвер-рела, братцы, озвер-рела!
И действительно она озверела. И днём, и ночью без устали жевала. Зверский аппетит взбудоражил её, появились силы. Пробудилось желание двигаться, и она двигалась, даже ночью не отдыхала. Так продолжалось два дня.
Лосиха тем временем меж кустов длиннолапого стланика облюбовала себе место, легла тёплым брюхом на утоптанный снег. Ни сегодня, завтра на этом месте появится проталина. Днём самка встанет, проталину согреет солнце, а на ночь лосиха вновь прикроет её своим телом. К моменту рождения телёнка на проталине подсохнет прошлогодняя трава и будет мягкой подстилкой сосунку. Лосиха не покидала место. Для питания у неё был достаточный запас в требухе. Воду заменил снег. Ей тяжело было стоять и всё время она проводила лёжа. Монотонно пережёвывая, замечала, как, полнея, мягшали губы, увеличивалась скользкая мясистость носа. Под глазами набухала, вздуваясь, каждая жилочка. Всё тело самки готовилось к торжеству новой жизни. Лишь глаза, обрамлённые длиннющими ресницами, с обречённой печалью смотрели в одну точку, словно предчувствуя надвигавшуюся беду.
Медведица за эти два дня обшарила весь склон, что напротив её берлоги. Жизней загубленных не счесть. И всё в утробу, в утробу! В былые годы за сезон столько не съедала грызунов, сколько умудрилась заглотить за эти два дня. Голодные боли прекратились, но вскоре появились другие, щемящие, растекавшиеся по всему животу. В утробе начался необратимый процесс. Ни заглушить его, ни остановить! Согретые солнцем за день камни, к которым прикладывалась медведица, не помогали. Со стоном откинув один камень, она животом прикладывалась к другому. А боли усиливались. Стоны уступили место рёву, оглашавшему долину, приводя в ужас всё живое.
Лосихе медвежий рёв не в новинку. Медведи всегда ревут: самки облегчают свою участь при родах, самцы кричат, “вышибая пробку”.
Тут же было совсем другое. Рёв длинный, душераздирающий, ранящий в самое сердце. Лосиха беспокойно оглядывалась, как бы ища защиту. Защиты не было, да и откуда ей взяться. Защитник-самец ушёл в мир иной и только в виде запаха шашлыка доносился из-за хребта.
“Железная Леди” час от часу злилась всё больше, не понимая откуда исходят боли. Случались и раньше боли, но они как приходили, так и уходили. Эти же постоянно усиливались, вводя медведицу в бешенство. Во злобе она ломала сухие лесины, выворачивала пни, разбрасывала камни. (За два дня “мясной диеты” силёнок прибавилось). Срывала зло на чем могла, но это не помогало -боль постоянно росла. Значит причина в другом и виноват тот, кто прервал её спячку.
Темная туша медведицы среди ночи сливалась с чернотой кустарников. Не видимая глазу, но постоянно орущая, казалась чудищем, а не зверем.
Лосиха, чувствуя приближение медведицы, встала. С проталины поднялся лёгкий парок, разнося запах прелой листвы и прошлогодней травы. Он тут же таял в неприятном запахе медвежьего пота, который с каждой минутой усиливался и подавлял все остальные запахи. Постылый дух пробудил в самке ответную злобу. Она прерывисто дышала, порой переходя на храп.
Медведица всегда легко расправлялась с не прошенными гостями. Удар её лап настолько был силён, что опрокидывал супостатов на земь, а вырваться из длинных и острых когтей практически было невозможно. Но то было раньше. Теперь от былого мощного тела остались кожа да кости. Сейчас она походила на большой мешок, набитый невероятной злобой, да тяжёлым духом. Этого мало, чтобы сразить лосиху и остаться в живых.
Если ружейный выстрел не пробивает череп медведя, то удар лося передним копытом раскалывает его как орех. Лиственница толщиной в десять сантиметров крошится, как спичка.
“Железная леди” за пять метров до лосихи поднялась на задние лапы во весь рост, мотая головой и делая неопределённые движения передними.. Уши плотно прижала. Прижала уши и лосиха, давая понять, что не намерена уступать сумасбродной незнакомке. Из широко растопыренных ноздрей с огромной силой вырывались клубы пара. Внутри лосиха, подогреваемая инстинктом самосохранения, пылала жаром , злоба бурлила, как в котле. Она первой нанесла упреждающий удар передними копытами точно в грудь медведицы. Послышался приглушённый хруст, как -будто рядом валился не до конца сгнивший дуб. Если бы не стон, вырвавшийся из утробы медведицы, то можно было принять этот хруст за треск падавшего дерева. Но то ломалась грудина “Железной Леди”, её хребет, основа всей огромной туши.
-Кр-р-руши-и её !-верещал на соседнем дереве бурундук Сеня.
Мощнейший удар лосихи опрокинул навзничь медведицу. Лосиха прекрасно сделала своё дело! Ей бы отойти в сторонку и наблюдать за предсмертными судоргами “Железной Леди”.
-Кр-р-руши-и её !-просил бедняга бурундук, терпевший столько горя от этой твари. Лосиху обуяла злоба. Она кинулась на опрокинутую медведицу и стала нещадно топтать её. “Железная Леди” ещё дышала. На миг в её сознании промелькнула вся жизнь от рождения до настоящей минуты. Вдруг вспыхнуло яркое желание вцепиться в жизнь когтями и не отдавать её ни кому. Откуда-то взялись силы, она взмахнула лапами под брюхом лосихи. Острые длинные когти вонзились в шкуру самки. Медведица как бы вцепилась в жизнь, вздрогнула и замерла на веки вечные.
Жгучая боль живота образумила лосиху. Всем телом рванулась в сторону. Но и вес бездыханной медведицы был не мал. Брюшина будущей матери не выдержала напряжения, лопнула и потянулась лоскутами за острыми когтями медведицы. На мгновение лосиха замерла, почувствовав как по шерсти передних колен потекли тёплые струйки, запахло кровью. А тут ещё телочек шевельнулся прямо под самым сердцем.
-Беги к людям !-зазвенел звоночком бурундук Сеня, -К людям, к людям !Там за перевалом посёлок, -маленький зверёк всей душой убеждал лосиху в том, что люди, только люди сейчас смогут помочь ей, спасут телёночка.
Лосиха сделала два неуверенных шага в сторону хребта, откуда доносился запах жилища, потом перешла на рысь.  Силы тонкими струйками покидали её тело, оставляя на снегу кровавые пятна. Успеть бы добраться до посёлка ! Ах, жизнь, жизнь ! Почему ты не даешь покоя всему живому на свете, заставляешь спешить, торопиться? Или в этом и есть твой смысл!?
С вершины перевала посёлок, как на ладошке. В рассветных сумерках  высокие трубы клубами дыма и пара подпирали небо. Здесь на маленьком пятачке земли средь Вечной Мерзлоты теплилась жизнь. Посёлок просыпался. Хаотичными вспышками загорались окна домов.  Люди, как и всё живое, торопились жить.
Вот уже совсем близко крайние домики. Слышался одинокий лай собаки.
Копыта лосихи, пронизывая наст, вспарывали застоявшуюся тишину возле посёлка. Иногда плотный снег задерживал в себе копыта зверя и тогда лосиха припадала на передние колени, но не останавливалась, двигалась к намеченной цели. Тяжело дышала, стонала. Теперь это было едино: и стон, и дыхание.
Двери сеней второго с края домика открылись. Вышла женщина с ведром и направилась в сарай. Хорошо, что женщина! Но даже если бы на пороге появился мужчина с двумя железными дулами, изрыгающими смерть, то и тогда лосиха-мать поднялась бы с колен и пошла навстречу. Неужто  хватило бы ему безрассудства расстрелять любовь к жизни ?!!Нет! Любовь и жизнь вечны, как вечен мир и их уничтожить нельзя!
Лосиха собрала последние силы, поднялась с колен, качаясь по сторонам, добрела до сеней. В сенях спокойно опустилась на пол, издав вздох облегчения. Телёнок тем временем показал свои ножки. Вот и головка появилась на свет божий...
...Любовь Васильевна (так звали женщину, учительницу средней школы) вернулась из сарая в сени. От неожиданности выронила ведро с углём. Лосиха! В сенях! Десятое чувство женщины-матери помогло ей уловить ситуацию. У лосихи уже не было сил сделать последние потуги. Она всё реже и реже дышала. Любовь Васильевна нежно, по-матерински взяла телочка за ножки и потянула к себе. Скользкое тельце легко покинуло материнскую утробу, в которой только что теплилась жизнь.
-Миша ! Миша ! -закричала женщина, носком валенка приоткрыв дверь в комнату. - Проснись, сынок, иди сюда, помоги.
На пороге комнаты появился заспанный мальчуган лет десяти.  При виде лосёнка в руках матери глаза его округлились, мальчик удивлённо спросил:
-Откуда он у тебя?
-Долго рассказывать, -сказала мать, держа на руках телочка, как маленького сыночка, боясь выронить. Тонкие его ножонки касались пола. -Возьми в шкафу простынь и дай мне, да постели старое одеяло у печки, -распорядилась мать. Закутанного в простынь лосёнка уложила в угол на одеяло.
Так в посёлке Кадыкчан появился новый житель, о котором в дальнейшем заботился буквально каждый. Весть о новом жителе вскоре облетела весь посёлок. На другой день ребятишки во главе с преподавателем физкультуры Андреем Васильевичем Прошиным на лыжах, по не растаявшему насту, по кровавому следу лосихи побывали на месте события. Видели убитую медведицу. Потом каждый на свой лад рассказывал представшую их воображению картину происшедшего. Я же только пересказал   вам одну из них.