По запульной в музу

В жопастых подмурниках, похожих на резиновые гамаши без карманов, Абалэс Джорка расписывал праздные кружки вокруг девичьего стана без преувеличения трижды борзо.

К сему прочему лагерь оказывался набит путешествующими девами, красот таких же неописанных, как и безбашенная природа, нашпигованная лесными нехочухами и трелями хохотушек. 

Но тягу тянули красавицы и грех души маяли во степном монастыре Зауречья, при наглухо запертых ставнях -раз, натопленных жарах бань -два, и крепко сложенной традиции, - что вечно ценно в любом послушании и фарсе побыта.

Погода наивно чаровалась не величественно тихая.
По житному красно-летнему лицу удовольствия хлестали суматохами мелкой шелохни летающие во все успешном направлении махи.

Бился камыш в речке Тапе, где отирался кабан Карп, и рыли белые мыши под горкой шашни и люли. Но синие птахи, шикующие по беспределу забавного из ряда вон перлива, закрашивали и без прочих синее море атласного неба-крова. Пряли только шныри-паучки свои закрамольные фируля.

И монахиня Рибоппола Тарапольская, баба в целом чуть нарядная и около терпкая ко всему живому, вдрюкнувшись в папеломообразный шарф с головой и шеей, вывела своих послушниц прогудеться задами во лесном подбазнике на благоуханье чар Божественных и да услышит Он их.

В целом.

Абалэс Джорка, сам того не желая пИсался от бучной, накормленной хари, какую имел от рождества своего.
К весу прибавить, что нажрался он медка дерзкого, очень дерзкого медка дернул на кишку лишка дав, и разбузив красную пачку  своей транды, заискивающе перециклился одним глазом у всех на виду, и начал шпынять подмигивающЭ  во все очья  для соблазну девам в рюхах и стразах якобы.

Бражно кланяясь.

Само по себе и проссыкиваясь меж послушниц, Абалэс Джорка выпячивал шаром жоповидную грудь, доставшуюся ему от яростного воина-деда, и непременно балалас - который и без права почитался самым длинным балаласом во всей Шкурляндии.


В тишине шепотом по теченью, этот балалас, доставшийся Абалэсу по иному наследию, и похожий на отжившего свой век бездомного хорька, был навялен от любовника отца, вытиравшегося где и зачем - никто и не ведает.

И только лык на губу влез как.  Секельнула одна из наушниц жалобицу в тютю.
«Мол, тута бродит секой франт безобразный, что хоть со лба потницу бери два ведра и текай в реку мыться.

И Рибоппола Тарапольская, матушка ихняя по наказу и духу, ухом даже не повела, а гамом в писк ринулась, рогом за визг схватилась, зудом по всей кожице дернулась.

Послушниц выстроила по линейке в расчет на вырост. Проверила у каждый нырь и хавальник от ягодок красельной, и ну наказывать дубовым бумом - грома пудом:
«тута если кто  увидит этого балаласника, чтоб должон без пешки мне зашкалить немедленно в гущецу.

На том и схавалось.

Ночью сиранул меж ветвей Абалаэс Джорка и луну не спугнув на кось, и на цыпочках педичных к палаткам жар утолять рюхнулся .

А там хрен с гречкой, да помидор в печке. Задернуто всё на шнурок. Ни гуся погонять,  ни орла встретить, ни сушек погрызть.

Посморкался  на куче и уляпался восвояси, что ни нате.