Ташкент Камиль Соня Даша Бумажка Чимкент Ожог 1960

Воспоминания Петряковой/Умарбековой Галины Александровны 1929 г.р.
Глава 79

 Я писала сестре Лене письма, что я с Томочкой у подруги в городе Шаббазе ( ныне Беруни), УзССР. Этой весной Гриша должен был приехать в Казахстан для набора новобранцев в Армию, на Украину, и заодно выполнить поручение моей сестры Лены выслать мне на дорогу четыреста рублей и разузнать, что думает и делает Яша.
Гриша выслал четыреста рублей и телеграмму, что все родные, Яша и Славик, ждут моего возвращения в Чимкент, домой. И добавил:"Лети самолетом в Ташкент, к моей сестре Соне, а там мой брат Камиль с семьей в гостях. Они ждут тебя. В аэропорту Соня и Камиль встретят."
   Я получила 400 рублей на почте и телеграмму, а подруга Лена уже об этом знала, ей сказала почтальонша. "Галя, может останешься?" — повторяла Лена, но я ее крепко обняла и поцеловала и сказала:"Спасибо, Леночка, мне так здесь было хорошо, и если бы я не соскучилась за Славиком, я бы еще пожила, но я скоро потеряю аппетит от тоски по нем." Тогда Лена дала указание в детсад, чтобы начислили зарплату и расчетные в срочном порядке, так как Галина Александровна сегодня улетает в Ташкент. Она сама несла мои вещи, а я Томочку. На прощание я подарила им красивый расписной кувшин, как ваза, только с ручкой (недавно купила на всякий случай). Так как Лена у меня денег за жилье не брала, я сказала:"Пусть будет вам на память,спасибо за все. Ждите от меня письмо." Лена усадила нас в самолет ТУ-24. И мы скоро были в Ташкенте, где нас встретили Камиль и Соня. Соня жила в самом центре Ташкента, ее дом ремонтировали в подъезде, а квартира уже была обновлена. Но Соня занимала такую маленькую комнатку, что гости еле поместились. Соня с женой Камиля взялись готовить пельмени; они обе закончили институты: Соня медицинский — врач эпидстанции, а Даша (по-татарски забыла как ее звали) педагогический — математик.
   На другой же день Камиль и Даша пригласили меня к себе и мы поехали в какой-то большой совхоз, где Камиль работал шофером, а Даша учителем в школе. Даша советовала задержаться у них, пусть, мол, Яша побеспокоится немного. Я ходила в магазин, за водой, когда Томочка спала. Однажды я увидела пожилую женщину, которая ходила по совхозу и пела Украинские песни, а увидав какую нибудь бумажку, подбирала ее и рассматривала, потом клала в свой фартук с карманами. Дома Даша мне рассказала, что эта бабушка жила на Украине и имела шестерых сыновей, пятеро из них погибли на фронте; она получала извещения о гибели четырех сыновей подряд, друг за другом, и тронулась умом. Когда пришла весть о пятом погибшем сыне, то родные ей извещение не дали, боясь, что она попадет в дом сумасшедших. Годы шли, но ни сына, ни бумаги о его смерти не было. Она говорила всем, что и пятый погиб, но родные, видно, потеряли бумажку, теперь надо искать эту бумажку. Тогда родные написали ее младшему сыну письмо в Узбекистан, так как он был по броне механизатор в колхозе, на фронт его не брали; родные просили его забрать мать к себе, может, там она не будет ходить и искать с утра до вечера бумажку. Сын давно хотел взять ее к себе, но она все не хотела покидать Родину. В этот раз родные ничего ей не сказали, а сын приехал за нею и привез в Узбекистан, в совхоз. Так как помешательство у нее было "тихое", то она даже не отреагировала, что это другой совхоз, другие люди, и, как на Родине, в Украине, так и тут с утра до вечера искала бумажку.
   Я слушала, как она поет, и сердце мое сжималось от боли; для чего она родила их? Что бы в 60 лет не соображать, чтоб до самой смерти приносить мусорные бумажки в фартуке домой и просить единственного оставшегося в живых сына:"На, сынку, пошукай ось тут, я найшла, подывысь, можэ цэ вона..." Сын будто бы искал:"Ни, мамо, цэ нэ вона."И когда бы я ни ходила за водой, все время она поет и ищет, и собирает бумажки:"Маты мэнэ зрадыла, за рудого витдала, тай ще мэни приказала, щоб я його шанувала. А я його шаную, як собаку рудую: кисточкамы годувала, помыямы напувала..."  Видать, она любила петь.
Конечно, откуда же она могла знать, что будет война и 5 сыновей положат головы в бою. А если бы и знала точно, не рожала бы, что ли? Все равно бы рожала, раз вышла замуж. Вот я же хочу родить еще восемь детей, а сама не знаю, что меня ожидает. О, спаси и помилуй меня, Господи, не допусти такой ужас. Пусть мой сын на много лет переживет меня, а так же все дети, которые родились и родятся после Славика.
   С такими мыслями я сказала Камилю и Даше, что еду в Чимкент, посмотрю, как и что. Камиль проводил меня на автобус и сказал: "Дорогу к нам теперь знаешь, в случае чего всегда пожалуйста. Привет всем казахам от наших татар!" — рассмеялся Камиль.
   Ну, никак не могу вспомнить, как я шла на Токарную улицу, одна с Томой, или с кем-то. Вышибло из памяти. Наверно, Гриша тут был до меня и успел всех подготовить. Не было никаких упреков, намеков, как будто я не была с ними всего один день. Все по-старому, ничего не изменилось. Яши отношение ко мне было, как в медовый месяц. Помню нормальное отношение ко мне, детям и первый вопрос:"Ну, как ты решила, пойдешь на работу или дома посидишь, пока Тамара маленькая?"
—А ты как хотел бы? —спросила я.
—Да мне все равно, как ты захочешь, так и будет.
   Я помню, как меня это удивило. Что могло произойти, почему он стал такой покладистый, как в Самарканде, думала я.  И мне показалось, что он очень за мной соскучился (видно, мне так хотелось думать). Отсюда и пошло, в мае 1959 г. я опять забеременела и была очень рада, что рожу для Томочки, будут вместе расти. Ну, а остальное я уже описала: поступила в Горкоопторг, пошла в декрет и родила Гулечку в феврале 1960г. Гуля при рождении закричала низким голосом и я сначала я подумала, что родила мальчика. Но медсестра сказала, что у меня девочка. А рядом рожала узбечка, она страшно боялась, что у нее будет девочка, так как ее муж хотел мальчика только. Родился же у нее мальчик.
   Яша поспешил в ЗАГС сам, чтобы дать имя казахское Гульнара. Я не ссорилась, не обижалась, а хвастливо сказала ему:"Гульнара, так Гульнара, все равно я ее буду звать Гулей, Гулечкой." Он зыркнул на меня глазами, но промолчал.
   Итак, мы живем на Токарной. Отец Умарбек попросил меня выучить мусульманскую молитву: "У нас в семье все знают главную молитву, Славик тоже выучил; осталась, калин, только ты." Я подумала, велика ли наука выучить молитву, да я могу все молитвы мира выучить наизусть, если надо.... Свекр диктовал, а я повторяла, и так два раза, а на третий раз я сама повторила без подсказки. Я не знаю, как писать эту молитву, а на словах она выглядела так:"Аузи билля хи мна, шайтан раджим, бисмилоху Рахмону Рахим Ля, иллаха илаула Мухаммеду рассулилло худай бер, пайхомбар хак." Что эти слова означали, я даже не спрашивала. Я знала, что слова "худой бер" означают "Бог Один" и все.
Отец похвалил меня :"Молодец, келин! Теперь я спокойный." Я невольно подумала, что незаметно, потихоньку, отец попросит меня с Таджигуль помолиться, потом детей моих учить начнет; нет, надо скорее отсюда уходить; и что там Яша возится с постройкой дома, скорее бы перейти туда, жить по-своему, как я хочу, ато он радовался, что отец меня начал переделывать... Нет уж, договор наш в силе, жить по-казахски я не буду...
   Яша взялся за воспитание Славика. В чем-то Славик провинился, и он заставил его копать туалет. Славик, как послушный сын, взял лопату и стал копать, раз отец приказал — закон.  Мне это не понравилось:"Яша, если ты заставляешь Славика работать, я не против, это хорошо приучать к труду, но ты должен сам с ним вместе копать, показывать ему, как правильно это делать," — примирительно сказала я. К моему удивлению, он даже не спорил и пошел его учить. Ну, думаю, какой он стал, опять поумнел, отчего бы это?
  Но, однажды Яша пришел поздно и пьяный. Я не ожидала.  Он сел на кровать на кухне, а на другом конце кровати лежала Toмочка, ближе к печке, для тепла. Он приказал мне:"Сними с меня сапоги!" У меня мелькнула мысль:"...этого никогда с ним не было, но он пьяный, нужно потерпеть". Я отставила казанок с борщом с плиты на пол, чтобы вынести его в коридор потом, ибо сейчас он что угодно может сделать, надо скорее снять с него сапоги..." Только я сняла ему сапоги, а тут Томочка от шума проснулась, а Яша разлегся, столкнув ее на самый край кровати. Естественно, Томочка упала на казанок; если бы крышка не открылась, ничего бы не случилось, но крышка сдвинулась и моя крошка ручкой и плечом упала прямо в горячий борщ. Она заплакала, я схватила ее, плача и проклиная Яшу, намазала ожог постным маслом, но она продолжала плакать. Тогда, забыла я, то ли Яша сам отрезвел, то ли кто-то из родных вызвал скорую помощь, и Томочку увезли.
   Я чуть свет оделась, одела Гулечку и пошла в ту больницу. Я не знала, сколько я задержусь в больнице, а через три часа надо Гулечку кормить грудью, поэтому я ее взяла с собой. Пока врач разрешила, пока я разделась, перепеленала Гулечку, покормила ее, чтоб она не плакала, зашла к Томочке; она как кинулась ко мне:" Мама-a, ма-а-а-м-а-а!"- и ручки тянет, а сама перебинтована, ее же трогать нельзя, а она просится ко мне. Я кое -как взяла ее осторожно на руки, целую ее, успокаиваю. Немного она успокоилась, я дала ей грудь, она с удовольствием пососала, немножко я ее по забавляла, а врач говорит:"Хватит, мамаша, а то проснется меньшая, тогда крику не оберешься; пока она спит рqдом с медсестрой, Вы подготовьтесь к уходу." Я стала одеваться; Томочка догадалась, что я должна уйти и расплакалась на всю больницу, прямо закатывалась, чтоб я не уходила. Все врачи собрались:"Боже мой, у нас таких детей не было, чтоб так долго и надрывно плакали за матерью. Она же затемпературит и долго у нее не будет заживать ожег."  Я  прижала Тому к себе, она утихла и за это время я рассказала врачам, как это произошло. Врачи в один голос сказали, чтоб я вовсе не приходила проведывать, ребенок хорошо кушает, мазь обезболивает, она не плачет, а Вы пришли и она не может успокоиться от того, что Вы уходите, а она остается. Потерпите несколько дней и возьмете ее домой." "Ну, как же мне сейчас от нее уйти? Она же еще больше заболеет от крика и плача,"- заплакала я. "Пока маленькая Гуля проснется, Вы можете прилечь с Toмой, может она задремлет, а Вы потихоньку уйдете. Без Вас она плакать не будет," - сказала лечащий врач.
   Я прилегла и гладила ее по головке(она так обычно засыпала) и пела колыбельные про середочку и селедочку, золотую пеленочку, про бочок и про волчок; одним словом, утомленная ревом, она стала зевать и, чуть-чуть удобней отвернувшись, заснула. Время было уже к обеду, мои девочки насосались грудного молока, а я сама была голодна. Я быстро оделась, запеленала спящую Гулечку и на автобусе, а потом пешком дошла до дому.
   На другой день родные видят, что я не иду к Томе в больницу и вечером нажаловались Яше. Он зашел и сразу:"Какая ты мать, за целый день к ребенку не сходила, а меня упрекаешь, что я чуть не погубил ее, когда от тебя увез. Как это можно не проведать ребенка?"  Я ему сказала:"Ты мне душу не терзай, я и так всю ночь не спала, зная, что нельзя к ней пойти. Если ты хотя бы увидел, как Томочка за мной плачет, ты сам бы запретил мне к ней ходить. Все врачи в один голос запретили посещать Томочку, иначе от расстройства она не сможет вылечиться, болезнь затянется. А без истерики она скоро поправится; ее через два дня выпишут и я ее привезу домой." "Привезу домой, привезу домой..." - передразнил меня Яша. "Что с ним?" - думала я. "Совсем изменился, такой злой стал; первый раз слышу, чтоб он меня передразнивал. Если Яша "завелся" из любви к Томочке, то еще я могу его простить, а если чтобы досадить мне, довести до ссоры, до слез, я это ему не прощу."
   Но, он быстро подлизался. Через два дня я забрала Томочку из больницы. Врач ожогового отделения сказала:"Ну, мамаша, вот этой мазью продолжайте смазывать..., а так она вполне здоровенькая; шрам может останется только на руке, но она, когда подрастет, то сама поймет и может полюбит носить платье или кофточку с длинным рукавом. А мужа Вы простите, если он не часто заглядывает в рюмку. Будьте все здоровы и больше не попадайте к нам." Я обещала быть осторожной:"Большое Вам спасибо, доктор, что вылечили мою крошку, успехов Вам в Вашей нелегкой работе." Я умышленно не сказала "До свидания", так как такого свидания с больницей я не желала даже и врагам.