Неизвестный сын

Как и многие дети великих отцов он с рождения был обречен на непростую жизнь, которой не выбирал. Уди Даян, сын Моше Даяна, сопротивлялся этому много лет, убегая от тени отца, но, в конце концов, примирился с ней, изваяв шестиметровую скульптуру Моше Даяна и установив ее в Герцлии.
Впрочем, это не совсем скульптура - скорее, портрет. Огромная металлическая рамка, пересеченная внутри знаменитой черной повязкой.

Если бы автором был другой человек, возможно, его обвинили бы в неуважении к памяти великого полководца. Сына Моше Даяна в подобном заподозрить было сложно. Самый неизвестный для широкой публики – в отличие от депутата кнессета Яэль Даян и режиссера Аси Даяна - ребенок генерала унаследовал от отца не только поразительное портретное сходство, но и чувство юмора на грани фола.

Уди – человек совершенно непубличный, избегает контактов с прессой. Для того, чтобы он согласился на интервью, пришлось обратиться за содействием к людям, по-настоящему ему близким – таких совсем немного. А встретились мы в его мастерской, расположенной в одном из мошавов в центре страны. Вторая мастерская скульптора Уди Даяна находится в пустыне Арава, на постоялом дворе «101-й километр». Там же можно увидеть большую часть его работ.

...Каждое утро он выходит из дома на улице Шенкин, садится на мотоцикл, едет на ближайшую остановку «шеруток» до Нетании, покупает за десять шекелей билет до Ришпона, откуда ему остается пройти еще несколько сот метров пешком. Вся дорога занимает около часа. В отличие от Уди, я добираюсь до места всего за 15 минут: дождь только начинается и пробок на Аялоне еще нет. Звоню ему на мобильный. На проселочную дорогу выходит высокий худощавый человек в брюках и видавшей виды куртке. Улыбается знаменитой улыбкой Моше Даяна.

Бросает взгляд на мои белые сапоги и не удерживается от реплики:

- Для нашей деревни в самый раз!

Я шлепаю по лужам вслед за Уди, отмечая его легкую, пружинистую походку. Трудно поверить, что через год ему будет уже 70.

Его мастерская – старый полутемный сарай с грудой металлолома. Прежде чем опуститься на ветхую табуретку, пробую ее на прочность. Приглядевшись, замечаю детали. Вверху – прикрепленная к балке кнопками обложка журнала с портретом младшего брата Уди – режиссера Аси Даяна. Слева – занавесь из простыни, на ней – два черно-белых снимка Моше Даяна времен Шестидневной Войны. Над верстаком болтается на проволоке жестяной чайник-слон с приваренными к нему крыльями и ушами.

...Моя заочная встреча с Уди случилась много лет назад, когда путешествия по югу занесли меня на «101 километр» и я увидела там забавные фигурки, исполненные с большим чувством юмора. Это не было похоже на что-либо виденное мной прежде и потому запомнилось. Так что сегодня я собиралась на встречу со скульптором Уди Даяном, оказавшемся, помимо всего прочего, еще и сыном знаменитого полководца. Я вообще не уверена, стоит ли спрашивать его об отце: как он к этому отнесется? Разве что сам заговорит об этом... А пока он рассказывает мне о том, как увлекся скульптурой.

- Железо не такой уж тяжелый и мрачный материал, как кажется, - говорит Уди. – Сначала я строил из него загороди для птичников и коровников на ферме, которую получил от своих родителей. Когда рутинная фермерская жизнь меня утомляла, я принимался ее украшать, усаживая на изгородь смешных металлических птичек или «вписывая» рожицы в свои рабочие инструменты. Добавляешь всего одну деталь – глаз в пересечение клещей, и они уже смотрят на тебя с прищуром.

Потом из-за семейных проблем ферму пришлось продать, меня занесло на «101 километр» к Куши Римону, где я по-настоящему увлекся скульптурой. Мои первые работы до сих пор там, - продолжает Уди. - Я искусству нигде не учился – ни в «Бецалель», ни в «Авнер». Даже простую школу закончил с трудом, - усмехается. - Предпочитал учиться от природы. Когда ко всему относишься с юмором, получается забавно. Я никогда не повторяю уже сделанного: неинтересно. Для заработка иной раз делаю другие вещи – хамсы и прочее. Не люблю всего этого, но, что делать, приходится. А из скульптур, которые я делаю с удовольствием, время от времени устраиваю выставки: большая часть эспонатов раскупается, у меня появляются деньги, я тут же беру билет до Тайланда или еще куда подальше и еду путешествовать, пока не потрачу все до последней агоры. Возвращаюсь и начинаю зарабатывать на новое путешествие.

- А чувство юмора у тебя от кого?

- От отца. Он был очень серьезным человеком, довольно пессимистичным, но при этом обладал потрясающим чувством юмора. Вот такой парадокс. Это что-то генетическое: я, как отец, одинокий волк, не нуждаюсь в обществе других. Мне нравится быть одному, но при этом отцовский пессимизм унаследовал Аси, а я – его чувство юмора. Иногда мне удавалось рассмешить даже отца, когда я перерассказывал ему наш интернатский фольклор.

- Интернатский?

- Интернатский, киббуцный...Я в детстве мало находился дома, меня постоянно отправляли куда-то на перевоспитание. Родители были заняты своей карьерой, а я постоянно делал им проблемы. Большим преступником;конечно, не был, - смеется. – Так, разные глупости - кража жвачки из киоска и прочее. Сестра и брат вели себя, в отличие от меня, хорошо и жили с родителями. А за мной отец раз в две недели присылал водителя и я ехал на выходные домой.

- Ну и как тебе такая жизнь?

- Было тяжело, я, конечно, страдал, но потом понял, что на самом деле все к лучшему.

- С кем тебе было легче – с мамой или отцом?

- Мама – человек более легкий и открытый, а у отца была потрясающее чувство юмора. Я очень его любил...

- Ты в хороших отношениях с братом и сестрой?

- Да, вполне. Но слишком тесно с родственниками предпочитаю не общаться.

- Трудно было выживать в тени известного отца?

- А как ты думала? Я все время был под микроскопом. И когда меня спрашивали: «Так ты сын Моше Даяна?», отвечал: «Нет». И до сегодняшего дня отрицаю, прячусь, чтобы не слишком доставали. Многие вообще не знают, что у Моше Даяна было два сына. Мой брат Аси – известный режиссер, к тому же попадает в разные истории – о нем пресса пишет часто, - улыбается.

- А в армии? Когда твой отец был главнокомандующим и министром обороны?

- Я служил в армии, потом ходил на резервистские сборы. И везде положение отца работало против меня. Ни один командир не относился ко мне, как к простому солдату, или резервисту: либо преувеличенное внимание в надежде, что я дома расскажу отцу про него что-то хорошее, либо неприкрытое издевательство: «Мол, я покажу сыну Даяна, что почем!» Все относились ко мне с оглядкой на отца, неискренне.

- Тебе приходилось воевать?

- Участвовать в серьезных операциях не приходилось. Может, командиры не хотели «рисковать сыном Даяна»... К тому же я в армии был жутким «бардакистом», выламывался из любых рамок. Помню, как в Войну Судного Дня появился слух: старшего сына Моше Даяна, то есть меня, убили. Мало того, что арабы про нас все время что-то придумывали, а тут – свои. Кто-то увидел отца по телевизору с мрачным лицом и тут же придумал, что его сын убит.

Сначала я был на курсах летчиках, но недолго. Инструктор взял меня в полет и начал «гонять по приборам», а я в этом был не силен. Когда мы приземлились, он сказал: «Бегай по аэродрому вокруг саимолетов, пока я не вернусь!» и пошел пить кофе. Я по инерции пробежал один круг, а потом меня как ударило. Это было такое унижение! Подобные наказания устраивают обычно новичкам в «тиронуте», но чтобы на курсах летчиков?!? Просто инструктор решил продемонстрировать свою власть над сыном Даяна. Я пошел в казарму, переоделся в штатское и поехал в Тель-Авив, в генеральный штаб, к дяде – он был командующим ВВС – и сказал, что на курсы больше не вернусь, не объясняя причин. Дядя сказал: «Хорошо», связался с каким-то командиром и поручил ему выдать мои вещи и отпустить, а попутно выяснить, что произошло. Начальник летной школы решил меня, несмотря на указание командующего ВВС, наказать за побег двумя неделями гаупвахты, чтобы другим было неповадно. Меня это жутко разозлило: я ведь приехал только забрать вещи! Но вышло не так уж плохо: на «губе» я сидел с одним летчиком, разрисовывал на базе эквалипты, а отец приезжал меня проведать.
Это было очень пикантно по тем временам: главнокомандующий приехал навестить своего проштрафифшегося сына-солдата! Тем более, что отец никого не предупредил о своем визите и когда он появился, все вытянулись по струнке. Помню, отец улыбается и спрашивает командира базы: «Могу я взять Уди с собой на чашку кофе?» А тот ему отдает честь: «Есть!» и добавляет: «Конечно, товарищ Даян». Отец берет меня в машину, мы едем в какой-то занюханный маколет, он покупает мне какие-то сладости, и мы возвращаемся на базу.

Отец не думал о том, что после таких визитов все чувствовали себя не очень комфортно, и в первую очередь командир базы: почему Даян ему не позвонил и не сказал, что приедет? – продолжает Уди после небольшой паузы. – Что уж говорить обо мне: отец-то приехал и уехал, а я со всем этим тут остаюсь! Сейчас у меня, конечно, другое отношение. Понимаю, насколько это было смешно на самом деле.

- А что было после летных курсов?

- Я попал в команду «Ями» (спецназ – Ш.Ш.), для чего пришлось получать специальное разрешение. Правда и там я во всем подводном снаряжении вместо тренировок шел ловить рыбу. Для армии я не годился, мне любые рамки были тесны. Куши Римон (друг Уди Даяна, основавший в пустыне Арава постоялый двор «101 километр – Ш.Ш.) такой же. Потому, наверное, и сошлись. У нас было много разных приключений – и хороших, и плохих.

- О некоторых он мне рассказывал. А по поводу того, как вы вызволяли из тюрьмы на Кипре одного бедолагу-израильтянина, сказал: «Пусть тебе лучше Уди об этом расскажет!» Помню, я читала про эту историю в ивритской прессе. Там была даже фотография человека, которого вы с Куши вызволяли из тюрьмы.

Уди начинает смеяться, потом говорит:

- Ну ладно, так и быть - тебе расскажу, как все было на самом деле. Даже если Куши будет сердиться. Мы с Куши возвращались на корабле с Кипра. Плыли долго, стало скучно, вот мы и придумали эту историю про парня, с которым просто познакомились на том же корабле - будто он сидел в тюрьме на турецкой стороне Кипра, а мы ездили его освобождать. За время плавания история обрастала все новыми и новыми деталями и настолько увлекла не только Куши, но и того парня, что он потом тоже стал давать интервью журналистам. Они сделали из этого «скуп», и все были довольны. Это я к тому, что иной раз публикуют в наших газетах, - смеется и добавляет уже серьезно. - Ну сама подумай: кто бы мне дал заехать после такой «освободительной операции» снова на Кипр, а ведь я путешествую там довольно часто на мотоцикле?

- А про операцию по спасению из индийской тюрьмы молодой израильтянки тоже враки?

- Нет. Выдумок на самом деле очень мало. Про Кипр, да еще про то, что Куши, якобы, был близок к Меир Хар-Циону и служил в знаменттом 101-м подразделении у Шарона. Последнее ему почему-то многие приписывают, и он уже просто устал всем объяснять, что это не так, говорит: «Считайте, как хотите!». А с индийской тюрьмой – реальная история. Мы просто не успели вернуться в Индию: операцию провернули по плану, разработанному Куши, не дожидаясь нас. И все сорвалось из-за ерунды: мотоцикл ждал узницу в другом месте – не там где она вышла.

- Ну что ж, откровенность за откровенность, - решаюсь я. - А ты знаешь, что Куши не придумал этот план, а получил его от специалиста по выживанию в экстремальных условиях, которого он обвел вокруг пальца. Он пришел к нему с рисунком тюрьмы и спросил: «Скажи, а как бы ты, например, выбирался из такого места?» Тот, не подозревая подвоха, изучил рисунок и объяснил – как. А потом узнал об истории неудачного побега из газет и ругал себя и Куши, который его, якобы, во все это втянул. На что Куши ответил: «Но я ведь нигде не назвал твоего имени!» Я услышала эту историю от того самого специалиста по выживанию.

- А, может, и ему этот план тоже кто-то нарисовал? Ты не проверяла? - смеется Уди и добавляет уже серьезно. - Жаль, что его не было рядом с Куши, когда он дважды пытался бежать из немецкой тюрьмы, может, тогда бы ему это удалось, - замолкает и после небольшой паузы продолжает. – Я два раза ездил в Германию его навещать. Это было очень тяжелое зрелище. Куши -большой ребенок, ему там было невыносимо. И мы даже поговорить толком не могли: рядом сидел немец-надзиратель и запрещал общаться на иврите. Кстати, а ты знаешь о том, что он потом женился на настоящей немке? Она прошла гиюр, стала очень религиозной, и они сделали тринадцать детей.

- Знаю, он говорил. Но детей, кстати, одиннадцать, - поправляю я.

- Может, уже и 13, - смеется Уди, - эти товарищи времени не теряют, соблюдают «мицвот».

- А где ты больше работаешь? Тут или на "101-м километре"?

- Большую часть времени я провожу здесь, а на "101-й километр" срываюсь примерно раз в две недели. Там у меня большая мастерская. А здесь всего лишь этот уголок. Ты видела мои работы на "101-м километре"?

- Конечно. И не один раз. Особенно меня впечатлила большая крыса, попавшая в мышеловку, и человеческая нога, «недоеденная тигрицей». Я их даже сфотографировала.

- А Куши сказал, что посетители кафе не любят есть рядом с раздутой дохлой крысой.

Пришлось переместить ее на задворки. По мне, так вышло забавно: она такая толстая – объелась перед тем как угодила в мышеловку. Иногда у меня прорезается черный юмор...

Там есть еще арфа с двумя руками на струнах и птицей наверху. Орлу так надоела игра музыканта, что он его склевал, остались только руки.

- А самая любимая твоя скульпутра?

- Их две. Одну я назвал «Моше Даян» и посвятил отцу. Она установлена в Герцлии. А вторая – «Дон-Кихот», который стоит у входа в постоялый двор. Она появилась там первой и превратилась в «визитную карточку» «101-го километра».

У Куши тогда была ветряная станция, и мой герой с ней сражался. А мне «Дон-Кихот» дорог еще и потому, что оседлал мой первый мотоцикл, на котором я когда-то разъезжал у себя на ферме. Последнее время я увлекся флюгерами и пропеллерами: в Араве сильные ветры, и мне нравится, что все это постоянно крутится и вертится. Недавно я установил там ведьму на метле, а рядом - самолетик с летчиком.

- Видела. Они у тебя соревнуются – кто летит быстрее?

- Ну понятно, что ведьма победит. Она на метле, ей бензин не нужен, - смеется.

- Ты сказал, что много путешествуешь. Какое путешествие было самым необычным?

- Однажды, когда отец еще был жив, я плавал на Сейшелы. А вышло все достаточно случайно. Просто я я встретил какого-то человека, у которого была небольшая яхта и умер напарник, вот он и предложил мне поехать вместо того покойника. Я жене дома сказал, что еду в небольшое путешествие и скоро вернусь. Она позвонила моему отцу и сказала: «Уди отправился на Сейшелы через Средиземное море». А дальше – не знаю, правда или нет – что отец, якобы отдавал приказ военным катерам перехватить яхту в пути и вернуть меня назад, но опоздал. Возможно, это и в самом деле было опасно, но мы до Сейшел все же добрались и потом я написал об этом несколько статей для «Маарива».

Было еще одно замечательное путешествие - в Петру. Мы ездили туда с Куши и его двумя детьми в память об убитых там израильтянах, которые мечтали – еще до заключения мира с Иорданией - увидеть красные скалы, но не дошли...

- Куши твой лучший друг?

- Я вообще по натуре одинокий волк, как мой отец. Не люблю ни с кем дружить. Так что Куши для меня единственный в своем роде. Когда-то мы охотились с ним на зверей у границы с Сирией. Потом вместе плавали в Грецию и Турцию на яхте, которую он тогда держал. И, кстати, Куши, в отличие от меня, все время «травил» за борт, - смеется. - Я всегда еду к нему на "101-й километр" с удовольствием. Люблю слушать, как он про себя рассказывает. Даже если что-то сочиняет – на здоровье. Все равно его интересно слушать. Куши очень добрый и ранимый человек, он доверяет мне такие вещи, которые не расскажет другим. И я его не разочаровываю. Потому что сам человек закрытый и умею хранить чужие секреты.

- А кому ты доверяешь свои секреты?

- Держу их при себе. Что-то могу рассказать Куши, но с оглядкой. Он очень наивный человек с душой ребенка и может случайно проговориться кому-то еще. Иной раз вижу рядом с ним каких-то дебилов и прямо говорю: «Что у тебя может быть общего с этим идиотом?», а он мне: «Тихо, тихо, а то он услышит и обидится». В этом весь Куши.

- Как ты проводишь обычно день?

- Утром встаю, еду сюда и первым делом иду в кафе – оно тут рядом. Беру чашку кофе, газеты и начинаю читать их с траурных объявлений, чтобы убедиться, что Уди Даяна пока в этом разделе нет, - смеется. – Это меня всякий раз очень радует и поднимает настроение. Иду в мастерскую, работаю. Потом снова в кафе - пить кофе. И так несколько раз за день. Я даже скульптуру такую сделал, потом тебе покажу – она тут рядом. Называется «зависимый от кофе».

А однажды я заковал одно дерево в кандалы на улице Фришман в Тель-Авиве и назвал свою композицию: «Пожизненное заключение». Муниципалитету не понравилось. Пришлось кандалы снять.

- Ты мог бы уже открыть на "101-м километре" свой музей...

- Эта идея то появляется, то исчезает: сделать такой отдельный уголок моих скульптур, который сейчас разбросаны по всему постоялому двору. Может, когда-нибудь и получится...

- Какой день был для тебя самым счастливым?

- День, когда я родился – 31 января 1942 года. Только я в тот момент этого еще не знал, - смеется.

- У тебя никогда не было суицидальных мыслей?

- У меня? – смеется. – Не-е-т, я не по этой части. Скорее, мой брат в этом силен, он унаследовал отцовской пессимизм, а я – отцовское чувство юмора.

- Но был у тебя когда-нибудь тяжелый день?

- Да. День, когда умер отец. Не помню, в каком году это было. Странно звучит, да? Просто у меня проблема с датами. Но я помню, что отец был моложе меня, нынешнего, когда умер. Между нами тогда уже не было такой душевной связи, как в детстве: я вырос, да и у него уже была другая жена, другая жизнь. Но отцовскую смерть я воспринял очень тяжело.

- А как ты воспринял то, что происходило во время Войны Судного Дня?

- Я тогда был призван в армию в числе других резервистов. Мне было двойне тяжело: и то, что все мы оказались в большой опасности, и то, что всю вину за это сбросили на отца. Но что умерло, то умерло... Надо двигаться вперед.

- Кого ты в своей жизни любил больше всего?

- Не знаю. Я тяжелый человек. У меня не хватает терпения на людей. В детстве я был очень привязан к отцу, а сейчас уже и сам большой мальчик.

- Почему же ты тогда создавал отцу столько проблем?

- Потому что я был сыном Моше Даяна. И хотя он ничего не делал для того, чтобы я получал какие-то привилегии, все относились ко мне не так, как к другим, и мне постоянно хотелось это поломать.

- Между прочим, при том, что мы с тобой довольно много говорили о твоем отце, я шла сегодня интервьюировать скульптора Уди Даяна, а не сына Моше Даяна - Уди.

Уди понимающе улыбается и после небольшой паузы произносит:

- Теперь, когда прошло столько лет, я уже этого не разделяю...