Спи спокойно, дорогой товарищ

 - Ой, Владимир Дмитриевич, извините, я заколку уронила. Да-да, вот там, под столом, у вашей ноги./плюх/Спасибо большое. Я такая рассеянная бываю.
Так о чём вы меня спросили? Ах да, о тётке. Тут так сразу и не ответишь.
А чай очень вкусный у вас. Спасибо, что налили и мне тоже. Другой бы следователь не стал с такой как я церемониться. Себе бы налил и до свидания. А вы – нет, и мне тоже.
А о тётке тут надо всё по порядку, чтоб вы поняли.
       Мать то я рано потеряла, мне ещё семи лет не было. Она от рака крови умерла в тридцать лет. Отец пил сильно и нас с братом сразу тётке отдал, а сам исчез и больше не появлялся. Говорят, где-то в Белоруссии, у родственников, спился и умер.
       А тётка, Алевтина Петровна, меня сразу невзлюбила, всё больше над братиком младшим тряслась. Он у неё хороший, а я, как Золушка из кинофильма «Морозко», - поди туда, принеси то. Кормить меня часто забывала, за стол никогда не приглашала. Если сама сяду – покормит кое-как, а нет, так и хожу голодная. А я девочка любознательная была, ещё ребёнком выносила воду вечером в миске на мороз, а утром удивлялась, что была вода, а стал, почему-то, лёд. Ну я и решила как-то ночью, мне лет семь было, яичницу пожарить. Зажгла газ, поставила сковороду на плиту, разбила яйца кое-как, а когда снимать надо было, взяла полотенце, чтобы руки не обжечь. Я же маленькая, дотягиваюсь кое-как, ну и загорелось полотенце это. Дым по всей кухне, уже бумаги какие-то начинают гореть, я реву. Ужас! Кошмар! Всё бы сгорело, да, хорошо, соседи, глухонемые, зачем-то на кухню вышли, вовремя потушили. Мы в коммунальной квартире жили, в деревянном доме – у нас две комнаты, у них одна.
       Тётка одна жила, с мужем в разводе. Красотой её природа решила не обременять, ну и не могла никого найти. А я, когда подрастать стала, становилась всё симпатичнее и привлекательнее. Мужики на меня стали засматриваться ещё когда мне лет двенадцать было. За это она ещё больше меня возненавидела.
К ней одно время цыган один ходил, морда цвета немытой моркови, видно больше на неё никто не клевал, так он и ко мне свои ручёнки липкие протягивать начал. Он на лошади приезжал – весь в сене, вонища! Как она с ним любезничала, непонятно. Но выгнала всё-же. Поняла, наверное, что он больше на меня, сучок, засматривается, чем на неё.
       После этого она и решила спихнуть меня как можно скорее. Как только я восемь классов закончила пришлось в ПТУ идти – тётка отказывалась меня в десятый класс отправлять, думала побыстрей работать начну.
       Тут-то я и встретила своего будущего мужа. Внешне он, конечно, выглядел неважно – сам из сельской местности, взгляд как у Ельцина с несильного похмелья, роста невысокого, худой какой-то, но зато постоянно ждал меня у дверей после уроков и провожал до дома. В общем, прилип как репей и не хотел отцепляться. У тётки мне жить, к тому времени, стало совсем невыносимо – надоели её постоянные придирки и нравоучения. Вот я и решила выйти за него, чтобы вырваться, наконец, из тёткиного дома.
       Прожили мы с ним десять лет. Сначала вроде ничего было. Его родители меня очень любили, помогали во всём как могли. А потом он начал потихоньку попивать да меня поколачивать. Даже когда сынок у нас родился, не успокоился, а, наоборот, стал ревновать и постоянно упрекать, что ребёнок не от него. Не похож, мол, и всё тут. Заставлял меня по ночам сидеть с ним за столом и слушать его пьяные бредни. Мне с утра на работу, а приходилось до трёх часов ночи выслушивать его бессмысленные монологи о том, что всё плохо и никто его не понимает. Он-то, к тому времени, уже нигде не работал, и мне приходилось кормить его и ребёнка. Если б вы знали, товарищ следователь, как мне было тяжело в этом аду!
       Долго я терпела, но всё-таки решила уходить. Знала бы я тогда, чем это закончится,- никогда бы не ушла. Лучше бы до сих пор мучилась, Владимир Дмитриевич!
       Идти мне некуда было – пришлось вернуться к тётке. Сына я оставила у мужа, боялась, что он будет преследовать меня из-за ребёнка. Она бы меня не пустила, да ей неудобно было перед другими родственниками. Как так! Не пустила сиротку! Тем более, что жила она одна. Брат вырос, стал самостоятельным, женился и переехал от неё.
       Вот тут она и показала себя во всей красе, уж и поиздевалась надо мной. Целыми днями пилила меня, как затупленной пилой. Всё вспомнила: как я дом чуть не сожгла, как я суп из кастрюли по ночам втихаря хлебала, как деньги на сапоги копила полгода, да потом потеряла в магазине, зачем от мужа ушла, а надо было терпеть ради ребёнка, почему на работу не могу устроиться уже полгода, брат то у тебя видишь какой стал, а ты -  тварь непутёвая. И так далее, и тому подобное.
       Ну, а дальше, как я её била молотком по голове в течение получаса и как труп прятала, вы уже знаете. Вывела она меня в тот день окончательно. Заявила мне, чтоб ноги моей здесь больше не было, и чтоб я убиралась куда подальше.
       Что это с вами, Владимир Дмитриевич? А-а, понятно… Только вы не думайте, товарищ следователь, что вы засыпаете. Нет, вы – умираете. Не слышали, как вам в стакан что-то плюхнулось, когда вы под столом в поисках моей заколки шарили, нет? А ещё следователь называется. Так это я тебе яду туда сыпанула. Хотела себе оставить, да уж больно в тюрьму не хочется. Сидел тут с понимающим видом, уже думал, наверное, как бы мне срок скостить, а может на аффекте и на условку выйти, а? Да плевать я хотела и на тётку, и на мужа-дебила, и на детей этих сопливых и на раскаяние это липовое. Квартира мне её нужна была и деньги, которые она на похороны копила. Жаль не успела продать. Да ты всё равно это уже не услышишь, Митрич. Ну, ладно, пора выбираться отсюда. Хорошо ещё, что первый этаж. Где тут у нас окошко заветное? Решётки надо было поставить, придурки. В следующий раз умнее будете. Ну я пошла. А ты... Спи спокойно, дорогой товарищ.