Вернуться в сад

рассказ из цикла " Мой сад"


Вот бузина, а вот калитка, и прорезь для узкой руки, чтобы открыть внутреннюю задвижку. Входя, мы с Малышом слышим, как мама говорит сама с собой: скоро обед, семья соберётся, а хлеб кончился, догадаются ли купить? Она не видит нас, а мы её. Только голос с застеклённой веранды...

Мы обходим дом по солнечной – огородной – стороне и попадаем в сад. Там глубокий вечер. Быть может, уже ночь –  не понять, потому что давным-давно идёт мелкий, холодный дождик, а значит, звёзд и луны не видно за тучами.
Мы сидим на скамейке под плотным пологом вишневых ветвей и молчим. Мне казалось, в саду никого нет, но вдруг различаю силуэт Коня: он спит. Спина мокро поблескивает в свете слабого ночника из окна спальни. Срываюсь со скамейки, вспомнив, что могу его угостить, хоть в доме и нет хлеба: в моей сумке, оставленной в огороде, специально для него два великолепных ржаных ломтя, посыпанных крупной солью – он так любит. Но срываюсь слишком резко, Конь вздрагивает, просыпается и, как обычно, пытается юморить:
- Ну, ты даёшь – меня не будил даже этот кипяток с небес, что льёт уже шесть часов подряд, а ты…

А я слышу его слова, проскакивая границу из сна в явь – здесь ночь, хрущёвка. Бордовые шторы у окна, где спит Малыш, подсвечены ночником. Конь прав: я слишком резко сорвалась со скамейки…
Мне нужно вернуться в сад, я не хочу быть здесь, где одиночество, бессонница, где сразу взяло за горло состояние прожитого дня. Недописанные стихи на музыку Альбинони терзали весь день. Простые слова рождала  в муках, в слезах, срываясь на рыдания. Никогда строки не рождались так трудно. Другие писала для себя, эти – для всех. Мелодия открылась мне, я знаю, о чём она, быть может, одна во всём мире точно знаю, какими должны быть слова. Столь же глубокими как адажио соль-минор, и в то же время вполне эстрадными, потому что – для всех. Я написала два куплета:

Всё знаю про тебя, Любовь.
Всё помню, будто проживаю вновь:
всю нежность и боль,
всю сладость и соль,
свет ясный свечи,
сон, что двоим приснился в ночи...

Жизнь наша любви длинней,
что после нам делать с ней?!..
Как одолеть миражи
осиротевшей души?
Как сохранить, уберечь,
свет, ясный свет наших встреч...

Но сегодня я больше не хочу реальности. Я хочу в сад. Нужно вернуться... Я зажмуриваю глаза и выталкиваю себя отсюда.

На сей раз в саду солнечно, Конь нянчится с моим внуком. Ванька, разбежавшись, остановился и, потеряв равновесие, встал на четыре точки. Конь осторожно поддел мордой Ванькин задок, но тоже не рассчитал усилия, и Ваня плюхнулся носом в одуванчики. Мы с Конём переглянулись, и он нежно заржал, смеясь тому, что милая круглая мордашка малыша стала жёлтой от пыльцы. Я тоже засмеялась, но тут услыхала стук каблуков в начале лестницы,
ведущей с верхней веранды дома прямо в сад. А я смотрела на Коня и Ваню, стоя на её нижних ступеньках. О, я узнала это мощный энергичный стук каблуков! Не оборачиваясь, увидела знакомое женское лицо, полыхающее сосредоточенной злобой. Она появилась и в моём саду… Она достала меня и здесь. Я знала, она не остановится и сшибёт меня с лестницы – так и случилось. Я с грохотом покатилась по ступенькам, с грохотом выкатилась из сна...

Тоска моментально залила моё существо: явь. Бордовый свет, две котлеты в сковороде на газовой плите – одну можно съесть, полив кетчупом… А потом? Не дочитывать же повесть о Форстере! Колоссальная фигура эпохи «Бури и натиска» была столь неприкаянна в личной жизни, что читать больно. Ох уж это мне единство слова и дела, слова и жизни, на что у него хватало воли, – само по себе залог несчастья. Вот потому-то лишь единицы живут так, обрекая себя быть настолько несчастными, насколько может быть несчастным человек. Единство философии, культуры и этики поведения – нет, нет, жизнь не площадка для такого эксперимента. Прочь, прочь отсюда, от бессонницы, котлет, Форстера – в мой сад!

Там вечер. Я засыпала в траве на плотном матрасике, когда некто тихими шагами приблизился, тихо стал укладываться рядом. Кто это, кто, как бы вспомнить, не открывая глаз?! Этот человек был мне близким, может быть, родным. Почему так мучительно его соседство, почему оно невыносимей из всего, что было? С этим я не хочу быть даже в моём саду, мне нужно уйти отсюда немедленно, пусть туда, где бессонница, Георг Форстер, нескончаемая ночь и утро, которого не ждёшь.

Ночной столик с раскрытой книгой выплыл навстречу – так плавно я въехала в реальность. Вставая, уже не спрашивала себя, зачем. Котлета так котлета. Потом будет чай и чтение. Потом усну, и не попаду в мой сад. Он будет существовать отдельно, этого достаточно.  А пока... Малыш спал, свернувшись калачиком, одеяло валялось на полу. Ну, вот и ни к чему спрашивать: зачем. Проснуться надо было хотя бы для того, чтобы укрыть ребёнка. Этого тоже вполне достаточно, чтобы продолжать жить.

1999 г., Кострома