мирониха. глава из романа африканский мешок

МИРОНИХА

Западный Урал, Коми-Пермяцкий автономный округ, г. Кудымкар. 1967 год.
Волна загадочных и необъяснимых преступлений прокатилась по округу, и это уже которую неделю не давало покоя Николаю Полуянову. Возможно, все и прошло бы мимо него, да нет же, случилось так, что во вверенном ему районе Кудымкара, где он работал участковым милиционером, произошло одно из таких странных преступлений. Да и собственно, преступление ли это вообще? Может, просто какое-то глупое недоразумение? Как вообще считать что-либо преступлением, когда по факту нет самого главного — преступника?! Так мог подумать любой другой, но только не Николай. У него уже было собственное мнение, но он предпочитал молчать до поры до времени. Все равно никто не поверит, уж слишком невероятными и фантастическими казались его подозрения.
Еще утром, перелистывая сводки по округу, он в который раз сделал вывод, что в цепи нашумевших дел есть какая-то закономерность, какой-то общий стержень. Но какой? Коопторговский магазин в поселке Пожва, ЦУМ в Кудымкаре, столовая в Егве, билетерша в кинотеатре Косы — и все за один вчерашний день. Бред какой-то! Сводки преступлений по городу и округу в последнее время все больше и больше походили на злой розыгрыш. Если еще в начале этой эпопеи вся городская, районная и окружная милиция сломя голову мчалась на каждое подобное место происшествия и тщательно исследовала все детали (естественно, впустую), то после второго десятка таких дел даже окружком партии замолчал, поручив во всех аналогичных случаях разбираться участковым. И немудрено, ведь во всех делах напрочь отсутствовала любая логика.
Да и по всем законам криминалистики самого состава преступления как такового не было. Обычная для любого преступления цепь — мотив, исполнитель, состав и, наконец, пострадавшие — в данных случаях сводилась только к одному звену — пострадавшему. Всего остального, как только появлялись сотрудники милиции и пытались хоть что-то понять, вроде как и не было. И любой участковый уже после пятиминутного рассказа очередной жертвы о том, что произошло, начинал чувствовать себя либо шутом гороховым, либо врачом-психотерапевтом, обследующим больного с редкой формой шизофрении.
Полуянов тут же вспомнил себя, когда впервые столкнулся с одной из таких жертв. Он тогда еще подумал: «Господи, да как такое в голову могло прийти!» Тогда в качестве потерпевшей проходила продавщица отдела кондитерских изделий — с виду совершенно обычная пожилая женщина, измученная бытом и семьей, в обычной ситуации и двух слов не связавшая бы. А тут такое несла!.. Стоявшая рядом заведующая, разобрав сквозь слезы подчиненной все, что она говорила, лишилась дара речи: ну не может обычный человек такого придумать! И именно это, несмотря на абсурдность, ставило Полуянова в тупик и заставляло анализировать каждую новую сводку, ища хоть какую-то логику в произошедшем. Он даже несколько раз встречался с другими участковыми, тоже столкнувшимися с подобными случаями, пытаясь глубже разобраться во всех деталях. И понемногу, шаг за шагом, все же подошел, как он предполагал, к разгадке этих загадочных преступлений.
Сейчас Николай почти наверняка мог сказать, что подавляющее большинство этих происшествий, имеющих одну и ту же картину, — всего лишь своеобразный резонанс на какое-то главное, случившееся когда-то давно и стоявшее в самом начале цепочки. А каждое последующее — это новая история с новыми героями на старую, гениальную по замыслу и исполнению, тему. Гениальную настолько, что даже если бы сам автор оказался в руках правосудия, то вряд ли был бы подсуден. Становилось понятно, что обычному человеку просто физически невозможно совершить то, о чем пишется в многочисленных свидетельских показаниях, собранных со всего округа. Это может означать только то, что подавляющее их число написано людьми, использующими феноменальность первых преступлений, или попросту новоявленными мошенниками, по случаю объявившими себя жертвами. И что самое ужасное —  доказать это нельзя.
Но ведь где-то есть и ОН. Полуянов окрестил его для себя АВТОРОМ и сейчас мысленно пытался нарисовать его портрет. Он читал десятки самых первых протоколов допросов потерпевших, и самое поразительное, что никто из жертв не мог даже приблизительно сказать, кто был с ними рядом в момент преступления. И только спустя некоторое время появились новые, красочные как на подбор показания из более свежих дел, где описывались подробные портреты предполагаемых преступников. Даже дурак заподозрил бы некую несуразицу во всем этом: то ни малейшего намека на присутствие кого-либо, то неограниченный выбор претендентов на «вакансию» злоумышленника. Преступник оказывался неимоверно многоликим: то это был портрет старушенции со злющими глазами, то заезжей говорливой цыганки, то вовсе какого-то отъявленного бородатого бандюгана с большой дороги под три метра ростом. В общем, никакой ясности.
Но как бы то ни было, участковому виделся образ интеллигентного высокого мужчины в очках, лет сорока, аккуратного, одетого в черный костюм и непременно держащего в руках портфель. Почему именно так —  Полуянов и сам не знал. Единственное, в чем он был уверен, так это в том, что где-то рядом ходил совершенно необычный человек, обладающий поистине фантастическими способностями и возможностями, спровоцировавший во всем округе настоящий взрыв пересудов и разговоров, страхов и возмущений и, как выяснилось, еще и волну псевдопреступлений. И Николай дорого бы отдал, чтобы его увидеть.
Для Полуянова, участкового с 20-летним стажем работы в милиции, эта чрезвычайно запутанная самими гражданами история стала тяжелым испытанием его профессиональных навыков и чутья. Кто этот человек? Откуда он? Почему именно здесь, в захолустье, где и ловить-то нечего?. Он реально сознавал степень опасности этого человека и все же в глубине души уважал невидимого соперника столь высокого полета. Размышления, размышления... Все его время в последние недели уходило на размышления об одном и том же. И даже сейчас, сидя в одиночестве в опорном пункте и составляя очередной отчет, он мысленно искал ответы на свои вопросы.
Звонок телефона не сразу смог оторвать его от мыслей — Полуянов спохватился на третьем гудке и сорвал трубку с противно дребезжащего аппарата. Он сразу узнал голос жены и быстро переключился на текущие семейные дела. Как выяснилось, домашний холодильник так и не пополнился заказанной им еще с утра армавирской полукопченой колбасой из-за свалившейся на жену сверхурочной работы в тубдиспансере, где она трудилась врачом. По причине этого Полуянову предлагалось самому сходить в коопторговский магазин, находившийся рядом с опорным пунктом, и успеть купить там палку копченой колбасы до двух часов, чтобы не нарваться на часовой обед. Участковый глянул на часы — без десяти. Суетливо попрощавшись с женой и положив телефонную трубку, Николай оперативно разложил по углам стола разбросанные на нем листы и, схватив с уступа кирпичной печки амбарный замок, вышел на улицу. Просунув замок сквозь дужки на двери, он с лязгом провернул ключ и торопливо зашагал по узкому деревянному тротуару в сторону трехэтажного купеческого особняка конца прошлого века, в подвале которого и находился магазинчик.
 Полуянов любил этот коопторг. В нем всегда было немноголюдно по причине более высоких, чем в государственных магазинах, цен, и полно всяких вкусностей, какие могла предложить только сельская потребкооперация. Его любимая армавирская по шесть пятьдесят вообще только здесь появлялась, не выдерживая низких ценовых порогов простых городских магазинов, где, кроме вареной колбасы, по рубль восемьдесят ничего и не было. А здесь запросто лежали мясные деликатесы, сердце, печень и особенно любимые Полуяновым говяжьи почки по девяносто копеек. Причем все всегда было свежим. Думая об этом, Николай почувствовал, как в животе заурчало от голода. Он даже хихикнул, мысленно сравнив себя с собакой Павлова. Вот и обшарпанная дверь магазинчика. Полуянов бросил взгляд на часы и, убедившись, что успел, вошел в темный маленький зал. Не дотягиваясь до окон, толстые кирпичные стены магазина переходили в сводчатый потолок, лишая солнечного света все пространство коопторговского подвальчика. Поэтому вся небольшая площадь магазина освещалась только слабыми электрическими лампочками, сиротливо висящими без всяких плафонов прямо на проводах. Из-за этого было ощущение, что находишься в винном или охотничьем погребке, только заваленном свежими и консервированными дарами природы и продукцией крестьянских хозяйств.
Полуянову очень нравилось рассматривать витрины этого уютного, на его взгляд, погребка. Кедровые орешки, тушенка, медвежатина, мед, сухофрукты – хотелось купить все, но зарплата участкового могла выдержать не больше одного похода в коопторг в неделю, и то со строго лимитированным списком покупок.
Николай неизменно останавливал свой выбор на армавирской колбасе и, со вздохом бросая взгляд на все, что продолжало лежать под стеклом витрины, а не в его сумке, удалялся. Вот и сейчас, зайдя в магазин, он по привычке посмотрел на витрины, одновременно профессионально, краешком глаза, подметив отсутствие продавца и покупателей в торговом зале.
В дальнем углу магазина, где обычно располагалась касса, Николай с трудом раглядел маленькую фигурку человека, скорее всего, расплачивающегося покупателя. На первый взгляд, все казалось вполне обычным, и ничто не настораживало. Николай в ожидании продавца стал прохаживаться вдоль витрин, медленно приближаясь к кассе. Одетый в гражданскую одежду, он не привлекал внимания ни кассира, ни покупателя. Ему вообще показалось странным, что его никто до сих пор не заметил и не вышел в зал.
Оказавшись у ближайшей от кассы витрины, Полуянов разглядел покупателя, что-то приглушенно говорящего кассиру и, по-видимому, подающего деньги. Это была худенькая девочка-подросток, одетая, как староверка с Сылвы. Они все носят невзрачную холщовую одежду серого цвета, обвязавшись какими-то несуразными поясами. Николай уже собирался перевести взгляд обратно на витрину, удовлетворив свое мимолетное любопытство, как вдруг ему почудилось, что он увидел в руках у кассирши что-то белое, и это белое шелестело и пересчитывалось.
Николай вздрогнул. Неосознанно в голове у участкового сработал механизм, чувствительно анализирующий любую информацию, ведущую к заданной цели.
Сейчас Полуянов, максимально обострив чувства, впился глазами в быстро двигающиеся пальцы кассира. Так и есть, женщина увлеченно и вполне серьезно пересчитывала одинаково нарезанные тетрадные листы, как будто это денежные купюры. Оторопевший от неожиданности участковый не поверил своим глазам, его словно током ударило. Невероятно, но сейчас перед ним стояла причина всех его бессонных ночей. На расстоянии вытянутой руки находился долгожданный ответ на все его вопросы. Гроза и страх всего округа. Матерый, умный и опаснейший преступник. Человек-легенда! Автор!
          «Это девочка?!» – участковый на мгновение остолбенел, пытаясь изо всех сил взять себя в руки и выйти из ступора. С огромным трудом ему удалось овладеть собой.
В следующую секунду Полуянов громко воскликнул, обращаясь к
деловито считающей белые бумажки кассирше: «Что вы делаете?!» Кассирша вдруг вздрогнула и сбилась со счета, прекратив шелестеть нарезанными тетрадными листами. Стоящая напротив участкового девочка опустила голову. Пальцы женщины-кассира внезапно задрожали, глаза округлились, еще недавно считавшиеся деньгами белые листы разлетелись во все стороны вокруг кассы, на них безумным и ничего не понимающим взглядом смотрела шокированная женщина. Полуянов вытащил из кармана удостоверение сотрудника милиции и протянул его в сторону растерянной кассирши:  «Я ваш участковый, на моих глазах вас только что хотели обмануть». Кассирша перевела все тот же рассеянный взгляд на удостоверение Полуянова и стала смотреть куда-то сквозь него. С таким же успехом он мог сунуть ей под нос свое свидетельство о браке, назвав его удостоверением. Женщина ничего не понимала и была практически невменяема. «Приду в опорный пункт — вызову «скорую», - подумал участковый, видя состояние,в котором находилась кассирша.
«Ну что, пройдемте, гражданка, со мной», - как-то не совсем уверенно и, скорее, даже боязливо проговорил Николай, обращаясь к стоявшей к нему спиной девочке.
Не поднимая головы и закутавшись в платок, «гроза округа» беспрекословно направилась к выходу. Покидая магазин, Николай бросил взгляд на кассиршу — женщина продолжала не мигая смотреть куда-то в район полки с консервами. Николаю стало не по себе.
Всю недолгую дорогу до опорного пункта участковый молчал, судорожно соображая, как поступить дальше. Вызвать следователей из окружного отдела? Сразу сдать девочку оперативникам? И что тогда? В этом случае он ничего не узнает, и все его вопросы скорее всего так и останутся без ответов, как только закроется дверь милицейского «козлика». Полуянов не мог допустить, чтобы вся его аналитическая работа пошла насмарку, ведь он единственный шел к решению загадки, несмотря на сарказм и скептицизм сослуживцев.
«Нет, сначала я сам поговорю с ней, сдать в отдел всегда успею ", — решил Николай. Он еще не догадывался. что решение это было роковой ошибкой.
Подойдя к опорному пункту, Полуянов открыл громоздкий амбарный замок и впустил малолетнюю преступницу внутрь, указав на стул посреди комнаты, рядом с кирпичной печкой. Девочка осторожно села на огромную грубо сколоченную зеленую табуретку. Платок продолжал скрывать ее лицо. Полуянов, закурив от волнения папиросу, сел за свой стол, стоящий в двух метрах перед табуреткой. В комнате воцарилось молчание.
Участковый медлил, нервно покусывая конец папиросы. Как ему казалось, предстоящей беседе нужно было придать серьезный тон — все-таки допрос, для чего он положил перед собой чистый лист бумаги, ручку и стал собираться с мыслями, окончательно разжевав недокуренную папиросу. Он старался не смотреть в сторону задержанной, поэтому не мог видеть, как за ним из-под серого платка внимательно и изучающее наблюдали девичьи глаза. Они фиксировали каждое движение сидевшего за столом мужчины, не пропуская ни одной детали. Во взгляде было что-то схожее со  взглядом охотящейся змеи, и змея эта готовилась к прыжку.
Странно, но Николай впервые в жизни не мог сосредоточиться — что-то мешало, и мучавшие его до этого момента вопросы сейчас разлетелись по буквам и носились вихрем где-то в подсознании. Вспотев от непонятного напряжения, он наконец выдавил стандартный протокольный вопрос: «Фамилия, имя, отчество?» Ответ пррозвучал неожиданно быстро. Новая обитательница зеленой табуретки без тени смущения в голосе проговорила: «Баяндина Липа-Тася».
Сам ответ, его форма и уверенность, знакомый акцент и даже сам голос немало удивили участкового. Сплошные противоречия. Николай был уверен, что долго будет ждать ответа и ему придется выцарапывать из этого наглухо закутавшегося в платок существа каждую букву. А тут на тебе... Спрашивайте — ответим. Как будто это не допрос, а обычное анкетирование, и перед ним не преступница, а абитуриентка. Ответ на вопрос об имени и отчестве даже слегка развеселил Полуянова.
Он знал, что коми между собой вместо отчества чаще называют имя матери, так уж издавна повелось, своеобразный национальный матриархат. Но чтобы так ответить официальному лицу — это вызов. Только вот вызов к чему?
Николай недолго думая решил подыграть своей «пленнице», быстро и с умешкой переспросив:
— Мирониха, что ли?
— Ага, мирониха, — нисколько не смутившись, выдала та.
Коми миронами и миронихами называли обычно детей, рожденных без отцов. После такого ответа Николаю показалось, что общий язык найден и дальше у него не возникнет трудностей в разговоре:
— А чего платок-то не снимаешь? Холодно или стесняешься?
Тут возникла маленькая заминка, и девушка, прежде чем ответить, слегка поерзала на табурете.
— Не сейчас, позже сниму, когда нужно будет.
Ничего не поняв, Николай тем не менее проговорил:
— Ну хорошо, поступай как знаешь.
Его так и подмывало, учитывая разговорчивость девушки, сразу перейти к сути дела и конкретно спросить, что же все-таки произошло в магазине между ней и кассиром, но он сдержался.
— Какого ты года рождения?
— Пятидесятого, — последовал такой же, как и предыдущие, быстрый ответ.
Николай прикинул в уме и понял — перед ним девушка лет шестнадцати.
— Откуда приехала? — спросил он, заранее зная точный ответ, учитывая ее одежду и характерный акцент.
— Сылва, — прозвучало как доказательство его правильных догадок. Только староверы в Сылве живут обиняком, в своих закрытых от глаз чужаков деревнях, и говорят они как-то по-своему, и одежду носят иную.
— Где в Кудымкаре-то учишься?
— В медицинском училище на первом курсе, — ничего не скрывая, проговорила девушка.
Полуянов все аккуратно отмечал.
— Мама, сестры, братья есть? — спросил Николай, зная, что у староверов всегда большие семьи.
— Мама одна. Сестра умерла сразу, как родилась, мы с ней двойняшками были, —  скупо ответила та.
Почувствовав смену настроения в голосе, Николай решил перейти к главному.
— Липа, скажи, а что ты делала сегодня в магазине? — задав вопрос, Николай почувствовал какую-то непонятную робость и неудобство, будто спросил что-то недозволенное.
Он не видел лица девочки и не мог сказать, как отреагировала она на этот вопрос и что изменилось в ее облике, но если бы выражение глаз, появившееся в тот момент, все же было им замечено, оно привело бы его в ужас, и, может быть, Полуянов смог бы еще исправить свою первую роковую ошибку. Но угроза в глазах молодой староверки была не замечена, и он только почувствовал какое-то волнение, исходящее от сидевшей на зеленом табурете девушки. Казалось, что она даже готовилась сбросить с себя большой серый платок. И почему-то именно этот жест больше всего взволновал Полуянова, как будто он боялся того, что окажется под этим платком.
Николай инстинктивно сглотнул и ощутил головокружение и легкость во всем теле. Все это появилось так неожиданно, что участковый сделал попытку взять себя в руки. Странная реакция организма на его попытку прийти в себя еще больше удивила мужчину. Как только он попытался это сделать, в недрах сознания внезапно появились незнакомая ему ранее тревога и неприятное возбуждение, сопровождаемые учащающимся дыханием безо всякой на то причины. Странно, но на этом цепь новых ощущений не закончилась — он стал терять самообладание и контроль над своими чувствами.
Нервы сдают, подумал Полуянов и не без труда повернулся всем корпусом к окну, чтобы взять с подоконника графин с водой. Мысленно пытаясь разобраться в причинах непонятного ему приступа, он так и не вспомнил, чтобы когда-нибудь с ним происходило подобное. До этого времени он считал себя практически здоровым, не считая наследственного геморроя. И вдруг...
«Я тебя там ждала», —  резко прогремело прямо над головой.
Полуянов, уже почти дотянувшись рукой до стеклянного кувшина, внезапно оцепенел. Не успев повернуться, он увидел свое отражение в окне за белыми бутонами герани. Над отражением собственной головы отчетливо вырисовывалось лицо незнакомой девушки, стоящей прямо сзади.
Неожиданно прогремевший голос совпал с приступом сердцебиения, возникшего, как и все остальное, внезапно и нарастающего с ужасающей скоростью. Вслед за этим он ощутил острую нехватку воздуха и безуспещно попопытался  вдохнуть его. Становилось все хуже и хуже.
Полуянов лихорадочно хватался за рассыпающееся на куски сознание, прилагая неимоверные усилия, чтобы не провалиться в пугающую пустоту небытия. Он не понимал истинной причины своего состояния, связывая его только с первым в его жизни сердечным приступом, так некстати случившимся в столь неподходящий момент.
А причина стояла сзади, оставив в одиночестве зеленый табурет и уже не скрывая своего лица. Большой серый платок был сброшен на пол. Девочка молча наблюдала за приступом участкового, не предпринимая никаких видимых действий. Она просто внимательно смотрела ему в спину. Ее глаза сверкали, зрачки то расширялись, то сужались, буквально упиваясь страданиями корчившегося на стуле мужчины. Сейчас она торжествовала и властвовала, играла, как хищник со своей жертвой, изматывая ее физически, но все же не позволяя той пока осознать и увидеть виновника своих мук.
Удары сердца перешли границу допустимой нормы, и частота его сокращений стала совпадать с бешеным  ритмом дыхания — еще несколько секунд до момента остановки. Не выдержав, сердце остановилось, дыхание замерло  — мужчина вздрогнул.
Пошевелилась и девушка, положив руку на стол, за которым спиной к ней сидел участковый. Она  хорошо знала все, что сейчас происходило с умирающим милиционером. Казалось, что молодая староверка в чем-то засомневалась, размышляя о дальнейшей судьбе этого человека.
Она принимала решение.
Через несколько секунд остановившееся загнанное сердце сократилось, вновь протолкнув по замершим, словно  в ожидании, венам кровь. Легкие расправились и впустили в себя новую порцию воздуха. Организм ожил.
Николай, обуреваемый страхом от того, что происходило с его телом и сознанием, сделал попытку пошевелиться — ни один мускул не отзывался. Он вдруг понял, что только что находился в состоянии клинической смерти, и с удивлением прислушивался к спокойным, ритмичным ударам в своей груди, никак не напоминающим работу больного сердца. Как будто произошло чудо, и рядом оказался врач-реаниматолог, вытащивший его с того света. Приходящий в себя Полуянов вдруг вспомнил, что в комнате был не один, а…
  —  Я здесь, — как отзвук появившейся мысли прозвучало за спиной.
Николай еще раз сделал попытку пошевелиться и обернуться — получилось. «Видно, странный приступ прошел окончательно», - мелькнуло в затуманенной голове. Но последствия все-таки ощущались: перед глазами все плыло, мысли путались, перескакивая с одного момента, произошедшего за этот час, на другой. Вереница образов, ощущений, действий крутилась, как испорченная пластинка, не давая остановиться на одном месте: дорога в магазин, звонок жены, кассирша, амбарный замок, комната, страх, сердце и что-то еще...
Словно оглушенный, участковый, окончательно развернувшись к столу, встретился взглядом со стоящей рядом девушкой, пристально всматривающейся в его глаза.
Его осенило: «Девушка… Еще была девушка. Она сидела на стуле до того, как мне стало плохо».
И сейчас перед ним стояла худенькая девчушка, но уже без платка. Стояла почти вплотную, напряженная и сосредоточенная. Полуянов, не успевший еще прийти в себя после отпустивших его минуту назад страданий, чутко уловил ее решительность и свою беззащитность перед ней. Могучая и невероятно разрушительная сила, спрятанная в теле молодой староверки, сейчас переполняла ее и готовилась выйти из заточения, обрушившись на все живое, что было на ее пути. Зная о заключенной в ней силе, девушка всем своим видом показывала, что целиком властвует над сидящим перед ней слабым смертным существом, сознание которого все больше и больше уступало натиску сильного чужого разума хищника. Она, как удав, терпеливо ждала абсолютной покорности жертвы, все больше и больше сжимая ее в своих кольцах.

Николай внезапно и ярко вспомнил все, что было связано с этой девушкой, и это было не по его воле. Как будто кто-то захотел и заставил извлечь из памяти все мысли, ощущения и события, связанные с образом одного человека. Этот кто-то дал время и на то, чтобы все фрагменты выстроились в ряд и были проанализированы его мозгом.
Полуянов вздрогнул. То, что он в результате понял, и стало главным оружием того, кому нужно было, чтобы он смог все это осознать. На этом сопротивление одного из противоборствующих было сломлено окончательно.
«Ведьма!!!» — резкая и единственная мысль в голове участкового стала последней перед тем, как его жизнь перестала принадлежать ему.
«Ведьма?» — уловив мысль своей жертвы, переспросила девушка и залилась смехом.
Еще несколько секунд она продолжала хохотать, расхаживая по комнате и уже не сосредотачиваясь на замершей фигуре милиционера. Она полностью парализовала его разум и больше не играла с ним. Все  интересное для нее уже было позади, и, получив свою добычу, девушка потеряла к ней интерес. Ей всегда нравился сам процесс охоты, когда она изучала свою жертву, медленно овладевала ее мыслями и затем делала решающий удар, окончательно подчиняя ее себе. Но со временем и это становилось скучным занятием, учитывая предсказуемый исход. Человеческий мозг хрупок и беззащитен, и ей не составляло труда сломить его слабое сопротивление.
«Ведьма?» — уже без смеха, но с озорством в глазах  вновь переспросила девушка. Она смотрела на замершую на стуле беспомощную фигуру мужчины, как на свою куклу, всецело подчиняющуюся рукам хозяйки. И эта кукла открывала в ней совсем детские чувства, проскакивающие во всем ее образе, еще недавно спрятанные под внешней завесой поведения взрослого человека, хоть и совсем необычного.
Казалось, что все, что сейчас происходило в комнате опорного пункта, — театральная постановка, и девушка просто играла свою роль в этом самодеятельном спектакле, и играла неплохо. Еще несколько секунд — и все нелепое напряжение спадет, мужчина оживет, и со всех сторон раздастся дружный шквал аплодисментов. Со стороны все виделось именно так и не иначе. Но время шло, а юная «актриса» не собиралась выходить из роли жестокой и коварной ведьмы, наложившей свои черные заклятья на сломленного ею человека.
Вдруг, как будто вспомнив о каком-то неоконченном деле, девушка изменила свое настроение: на время утраченный интерес к своей побежденной жертве вернулся вновь. Уловив что-то, понятное только ей, она, как и некоторое время назад, пристально всматривалась в бесчувственное тело участкового. Это что-то ее явно заинтересовало, заставляя вернуться в угасающий разум парализованного человека. Через секунду недра чужого мозга открыли для нее еще одну тайну, не замеченную в самом начале.
По лицу староверки пробежало легкое изумление и одновременно любопытство — мужчина оказался интересней, чем она думала. Его память преподнесла сюрприз, и юной ведьме захотелось с ним поговорить, зная наверняка,что он ее слышит.
«Я не ведьма», — как бы отвечая на последнюю реплику своей жертвы, проговорила  староверка, почти вплотную склонившись к остекленевшим глазам участкового.
«Я БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВЕДЬМА!» — торжественно заключила она и снова выпрямилась, явно довольная своим могуществом. Распирающая ее гордость за свое никому не известное величие соседствовало с хорошо заметной обидой за непризнанность и одиночество. В ее душе подростка происходила мучительная борьба гения и тщеславного человека, требующего внимания к себе и своим талантам, и чувствовалось горькое сожаление от вечной необходимости быть в тени и изоляции. Она интуитивно понимала, что это было условием ее сверхъестественной силы, и мирилась со своей участью, тонко предчувствуя предопределенность своего рождения в закрытом для ее глаз будущем. И, может быть, поэтому, взглянув в недра памяти милиционера и обнаружив там свое отражение, вернее, точное совпадение полуяновской информации с известной только ей одной, девушка оценила логику старого участкового. Вместе с мыслями этого человека она ощутила и его чувства. Ей польстило, что соперник, заранее все предугадав, испытывал уважение перед тем, во что, казалось бы, не должен был верить. ОН УВАЖАЛ ЕЕ! И даже опрометчивый поступок участкового с попыткой докопаться до всего самому, несмотря на очевидный риск, вызвал в юной ведьме отклик сочувствия к этому полуживому человеку.
— Мне жаль тебя, дядечка, — вполне искренне произнесла она, имея в виду роковую для Полуянова ошибку. Выражение ее глаз изменилось, и сейчас она смотрела на своего бывшего стражника вполне дружелюбно. Причиной тому была незаурядность участкового, разгадавшего ее тайну задолго до столкновения с ней. Это ли не повод проявить милосердие?
— А ведь ты, дядечка, не дурак. Не такой, как все они…» — сказала староверка, подразумевая под «все они» своих жертв. На самом деле именно он, не дурак, при других обстоятельствах их знакомства представлял для нее большую угрозу, а значит, был потенциально опасен. И никто не знает, что бы произошло, если бы он в самом начале повел себя по-другому, а не дал ей, по своей глупости, все карты в руки.  Знать-то знал, но все же недооценивал.
Но ей нравились сильные и достойные соперники, ради которых стоило рисковать, и она  готова была в благодарность за хорошую игру подарить ему жизнь, но уже другую, с выдернутыми из нее некоторыми страницами, которые она в память о встрече забирала себе.
— Знаешь, дядя, а ты мне нравишься. И я, пожалуй, не буду забирать твою жизнь. Оставь ее себе. Я только кое-что возьму, но это тебе все равно не нужно и больше никогда не понадобится, а мне пригодится — вдруг мы еще увидимся…”
Речь староверки напоминала задушевную беседу старых приятелей, один из которых все время молчал и, казалось, был согласен на все. Но в другой реальности, доступной только для участников этого разговора, все обстояло по-другому. Подавленный и отрезанный от мира разум одного человека воспринимал каждое слово, доносящееся извне, как четкую команду собственного мозга, управляемого могущественной и несокрушимой силой. И эта сила содержалась в словах молодой девушки.
Юная ведьма еще секунду помедлила, как будто собираясь с мыслями, и, наклонившись к самому уху пожилого милиционера, четко и громко заговорила, резко изменив интонацию в голосе. Фразы были короткими, сухими и звучали, как страшное заклинание. Они представляли собой команды-убеждения, медленно накладываемые на стертое поле памяти, имевшее «ненужную» информацию. Новая, замещающая информация ложилась на память поэтапно, фраза за фразой, будто вживляясь в ткани мозга:
— ТЫ ПРИШЕЛ НА РАБОТУ, У ТЕБЯ БОЛЕЛА ГОЛОВА….
— ПОЗВОНИЛА ЖЕНА, ПРЕДЛОЖИЛА СХОДИТЬ В МАГАЗИН…
— ТЫ ПЛОХО СЕБЯ ЧУВСТВОВАЛ И УСНУЛ…
— ТЫ СПАЛ ДО САМОГО ВЕЧЕРА.
Стерев память минувшего дня и создав новую картину событий, девушка принялась уничтожать всю информацию в мозгу участкового, так или иначе связанную с собственным образом. Делала это она как никогда аккуратно — слишком много было запутанных цепочек в голове у старого милиционера, и все они переплетались в сложную цепь. Как опытный хирург, шаг за шагом она находила ключевые моменты памяти, связанные с ее образом, и выдергивала ниточки у самого их основания, распутывая тем самым клубок его воспоминаний о себе. Благо, исчезнувшую информацию не нужно было замещать новой, милиционер не делился ни с кем своими рассуждениями. Отдав еще несколько десятков команд, она полностью вычеркнула из его мозга любое упоминание о странном преступнике, появившемся в округе не так давно. Дело сделано.
«Проще было убить», — хихикнула она про себя и удовлетворенно посмотрела на свое новое порождение, продолжавшее покоиться в гипнотическом сне. Она совершила невероятное, и об этом никто не узнает. Как хорошо, что можно быть всегда выше всех и над всеми! Но как же плохо, что так никто и не узнает, что она совершила еще одно чудо, и никто это не оценит. Тщеславие…
Девушка вздохнула, последний раз посмотрела на погруженного в глубокий сон участкового, подняла с пола платок, забрала со стола исписанный им лист и вышла из опорного пункта.