Несколько страниц о Генри

                1               

   


   В своей неисправимой судьбе, не избавляющей от странной обычности, прожитых тобой сомнений, необходимых разговоров и встреч, где происходит твое, смешанное с другими, едва знакомое, но известное только тебе –бесчисленное «я»…
  Ты оглядываешься и видишь день и бьющееся с облаками, ветреное небо. Знакомое, синее и чистое, как лазурь, как мечта любимого тобой живописца – голландца. Без родины и без счастливой линии жизни…
  Не вспоминая, не сопоставляя, продолжая бег, принося благодарность спонтанности и коротким вспышкам того, что так легко упустить…
  - Но это уже произошло, - говоришь ты, - и остаются только нестертые следы наслаждения и боли, несоизмеримые ни с ней, ни с тобой…
  - Ни с кем, - вторит ветер. И дождь распадается на частности.
  - Невозможно иначе, - подтверждает шум городских улиц за глухой стеной домов, - Так было всегда, в слепой необходимости, ускользающего в никуда времени…
  - Не имея права на прочерк, - отдается в скрежете водосточных труб.
  И ты продолжаешь, идя и падая, поднимаясь, чтобы снова научиться ждать. Только ждать. Ту же встречу…
 Когда сомнение, догоняющее тебя тенью, вновь рассыплется под ногами.
 Она… Запятнанная глубокими тенями заблуждений, скрытая за гримом – маской. С фальшивой накинутой наспех улыбкой и пустыми, хлесткими фразами. Быть может, она оглянется на твои неудачи. Сможет забыть? Вряд ли…
  - Никто не застрахован от ошибок, Генри, - говорит ее голос. Но ты уже далеко. Только эхо ее слов врывается в сознание, как сквозняк в незакрытые окна. Повторяясь снова и снова… Безо всякого смысла. Оставляя холод…
  - Слишком просто, - еле слышно добавляет она.
  -Что ты хочешь этим сказать?
     - Да ты не слушаешь!
     - Извини…
     - Нет, никогда. И именно за эту секунду.
     - Как мне вернуть время, Джун?, - будто теряя слова между короткими глотками воздуха, понимая, что уже опоздал. Только прощальный крик теплохода у самого горизонта, где наши случайные разорванные судьбой персонификации, вместе.
 - Раньше, в таких случаях не оставляли писем, - говорит она. И она права. – Чтобы оставаться людьми.
И не находится слов в ответ. Только всплывшие, забытые картины в памяти о прошлом…
 - Тогда лучше слушать, чем говорить.
Она останавливается, недоуменно смотрит в мою сторону.
 - Наверное, это одна из строк будущей книги. Не знаю…
 - Спасибо за эту фразу, - шепчет она, будто листая страницы дней, - Ты прощен.
 - Прощен еще раз. Что ж, так все и происходит. Действие и мольба о прощении. И снова слепое утверждение, не осознавая ни слова, ни порывы. Но это так.
 - А ты не думал, как мне приходилось там. Ждать тебя героем… А в ответ? Впрочем, не знаю… Эти бесчисленные страницы рукописей. Очень смелых. Да.
 
                2
И просьбы о помощи и приезде… Тебе не приходило в голову, что так не долго сойти с ума!
 - Мне тоже приходилось нелегко…
 - А мне? Вопрос в том, что я сильнее. А ты просто талантливее. Но только на бумаге. И что же? Писать, как жить?
 - Но у тебя значительное преимущество. Ты красивая.
 - Нет. Главное, сильная. Это то,  что помогло мне как то выжить! И любила я тебя, вот за эти страницы. Со всеми твоими поражениями. Зачем? Кто их будет печатать? А ты изменял! Но мне теперь все равно…
  - Джун, не надо… Знаешь как ты мне была нужна, как глоток воздуха… 
 - Еще скажи висельнику. Не правда. Это не так, я знаю. И прощаю, ни на что ни глядя… Поэтому  я и приехала. И вижу, что ты не так тут и задыхаешься…
 - А это? Тебе это что то говорит?
 Стол, старая немецкая пишущая машинка у окна, разбросанные листы бумаги. Вид на окна – зеркала бесприютных мансард, отражающих небо. Таких же холодных, пустых…
 - Это! – Она как будто удивлена, что еще ее здесь может держать?  - Что же еще?.. – смотрит на мою комнату, такую же убогую и пустую, как и комната безумного великого голландца в Арле… Стол, окно, ветер за окном. Что она чувствует в воздухе, в сквозняке? Что она знает о секундах идущих здесь. Одиночество. Покинутость. Разве я не мог быть мужчиной без нее?
 - Ты променял жену, женщину… на город, где отношение к ним, как к богиням. Но в чем я виновата.
 - Ни в чем, Джун. Я тысячу раз умолял, звал, просил…
 
                3
- И я не отвечала? Не говорила, что собираю деньги?
 - Отвечала. Но письма, это  не ты… Совсем не ты…
 - Как и то, о чем ты пишешь! Разве не так?
 - Как и то, как мы все живем. В независимости от нас самих...
 - Ах вот как! – Она бросает листы на стол. Листы разлетаются, падают на пол. – К черту! Мне просто смешно. Когда и что ты мог еще сказать в свое оправдание?
 - Когда искал тебя ночами… И мои ноги сами вели меня на набережные в порту… На вокзалы… Где могла бы быть ты… И где тебя не было год за годом…
Год за годом одиночества, когда я разговаривал с тобой там в порту и вокзалах и здесь в этой комнате…
  - Год за годом… Тебя можно узнать. Почему же тогда такое странное название?
  - Это как та история… С потерявшимся счастьем, или прошлым, не знаю…Помнишь,
Я читал ее тебе, когда ты грустила.   
     - Синяя птица Метерлинга… Помню конечно. Но почему снова и снова…
 - Потому что, как только оно найдено, оно исчезает…
Только не говори, что меня сгубил психоанализ. Ты забыла о главном. Оно все равно находится снова и снова.
 - Да нет, мне нравится. Очень похоже. Но сколько тебе за это заплатят?
 - Если вообще напечатают…
 - Больше трехсот страниц откровений… Падений на самое дно, и попаданий в точку. В точку отсчета. Точно как в жизни… Это я, да, и этот город и ты, такой как есть…

                4
 - Не знаю…
 - Вот то-то и оно, не знаешь! Опять бороться мне.
На этот раз еще и с издателями.
 - Я этого не говорил.
 - Но просил… Просил, ведь так? И о приезде… А я?
Я ненавижу этот твой Париж! С его старыми кварталами, с его улицами и кафе, наполненными шлюхами и оборванцами вроде тебя… С его тупиками, где я не могу найти себе места! Но тебе здесь хорошо. Тебе все нравится… Писать, как ты говоришь, ты можешь только здесь. Зачем я?! Генри, зачем?..
 - Ты моя жена.  Я выбрал тебя. Выбрал любя… Как же могло быть иначе…
 - Ты? Нет, это я согласилась. От боли и сожаления над твоим гением… Висящим над тобой вверх ногами!
 - Джун!
 - Но и в ответ я получила только боль и сожаление… Счастье? Такое же перевернутое…
 - Ты сама знаешь, что это не так!
 - Перестань! Я не найду здесь ничего! Я знаю… Завтра наступит утро, и ты заснешь, если сможешь… Я сама пойду к издателям. Чего бы это не стоило… И только потому, что я всегда любила тебя… Даже изменяя и терпя измены. Тебе в твоих мыслях не хватало самого главного – веры в меня! Веры в меня, без меня! Эти твои мысли – строчки, наполненные энергией в штанах, прости… Точно и глупо. И жизнь, как одно сплошное выживание… Ради чего?..
 -Джун ! 12-и часов не прошло, как пришел твой теплоход, что ты несешь?
 - А ты? Ты хотел иначе? Чего же ты хотел?! Убери руки! Ты бросил меня. Бросил без сомнения. Ради чего, я спрашиваю? Чтобы оторвать пуповину? Ты не любишь Нью-Йорк! Конечно! Эйфелева башня у тебя в штанах Генри!
                5
               
 С таким  успехом ты мог бы писать где угодно.
   Ты мог бы писать и в Палестине на задворках!..
 - На задворках распятия, - Он усмехается ее словам, - Вряд ли.
 - Ах вряд ли? Еще бы?
 - Джун!
 - Нет, молчи! Конечно, тебе нужен центр! Центр всего. Центр жизни… И еще шлюхи. Ведь так? Так или нет? Отвечай! И шлюхи даже больше, чем все остальное!
 - Джун, остановись, прошу тебя!
 - Когда ты наконец поймешь, что центр это и есть ты! Вместе со всем своим прошлым. Вместе со всем своим будущем счастьем. Или несчастьем… Не знаю… Где бы ты не находился.
Исписав эти горы бумаги. Когда?
 Джун, пусть ты права, но успокойся… - И он, как будто стирая с лица невидимый грим, давно догадываясь, о чем она… О чем он много молчал и искал такими же бессонными ночами. Путаясь в бессвязных  воспоминаниях, и боясь наступающего утра. Боясь спросить свои чувства, бежал прочь от себя…
 - Ты же знаешь, я все это писал тебе. И только для тебя. Но писать я могу только здесь. Там бы я свихнулся, точно. Или покончил с собой. Как ты не поймешь, что невозможно медленно дожидаться смерть, избегая реальность. День за днем, как отец в своей мастерской. Эта жизнь для других. А что такое настоящая жизнь, может быть не знает никто. Ни я, ни ты, не другие… Мы только становимся сильнее или слабее ее… Все, кроме тебя сейчас, конечно… И этот чертов Атлантический океан, эта огромная соленая лужа, разделяющая нас,  не высохла за все это время, только из-за моих слез, так мне тогда казалось… И я продолжал надеяться…
 Она молчит. Слова, чередуясь как попало, неоформленные, не сотканные в нить, как не просеянные обрывки бисера, прозрачные и цветные падают на порванной тонкой паутине недействительности, рассыпаются… Их уже не собрать.            Безумная колесница, господствующих надо всем сущем часов,
будто затаптывает их в песок. Археологические раскопки невозможны, память не сохраняет мимолетные детали,  непередоваемые ломкие подробности.
                6
    Интонации лжи и правды… Это все равно, что искать те же слова, разгребая пыль между ними… Но это невозможно. Прошлого уже нет, как нет и его мимолетных оттенков…
 Несколько ударов по клавишам – буквам, и она продолжает.
 - И самое смешное, что тебя, лысеющего, в дешевых круглых очках, пройдоху за этой идиотской машинкой, я любила больше жизни…
 - Потому что ты знала, что когда я засыпал с твоим именем на губах, только тогда я и просыпался…
 - Если ты пишешь, ты умеешь найти слова. Но ты опять врешь, как впрочем и всегда. Почему я тебе верю?
 - Потому что это правда…
 - Уже слишком поздно. А я здесь, как ты и хотел. Как ты только можешь, как только можешь… Но я ни о чем не жалею.
 И я хочу, чтобы ты знал…
 - И тогда, я еще что нибудь да значу. Еще значу…
 - Закрой окно, холодно. И этот ветер… Завтра – послезавтра они прочтут, то что прочла я. И это и есть то, что хоть что то значит. И объясняет. Без украшений. Не понятно, только почему всегда жертва?
 - Мне тоже, но я привык.
 - А я не могу привыкнуть. Или смириться, не знаю… Не могу.
 - Я давно не задаю таких вопросов.
 - Ну да, и конечно ты снова лжешь.
 - Да, но не лгу.
 - Хорошо Генри, но и я тоже…
 - Наверное. Так или иначе…
 - Так или иначе, - Ее ресницы слипаются, она говорит почти шепотом, - Слишком много страниц для одной, первой встречи… Слишком много.
 - Когда ты заснешь, я погашу свет.
 - Не надо Генри, пусть остается… Можешь смотреть…
 - Скоро рассвет…
                ---
  Шум волн… И далекий, едва слышный крик сирены теплохода. Ее снова нет.
 Часы, минуты, секунды… Как буквы, бьющие ритм на страницы исчезающего времени.
                7               
 Листы, падающие со стола на голый пол комнаты. Сумерки.
Уже слишком поздно. И скоро рассвет. Но буквы вновь и вновь вылетают из под клавиш пишущей машинки. Складываются в строчки. Через запятые, многоточья. Продолжают бег…
 - Не останавливайся… - воет за окном ветер.
 - Ее снова нет… - Отвечают клавиши – буквы.
 Взбалмошная, сумашедшая Джун. Зачем ты спешила туда…
Что ты найдешь там, В Нью-Йорке без меня? Свое настоящее безумие? Иллюзию свободы, как импортированную статую из Европы. Символику голых слов, на терпящей ложь бумаге…
 Призрачную жизнь в гонке за мнимым успехом. Счастье, такое же перевернутое…
 Ты добилось своего. В издательстве дали сокгласие рассмотреть рукопись, хотя и с большими купюрами… Не без твоих сцен и истерик. Не иначе… Почему надо было уезжать?
 В последние дни мы ни о чем друг - друга не спрашивали, и…
не скрывали…  И даже почти не говорили… Сливались, для того чтобы скорее расстаться… Не существуя ни для кого…
 Что ты делаешь теперь? На той, другой стороне океана. В тенях своего Нового Света… Что ты можешь там найти? Потерю рассудка? Стать марионеткой иллюзий…
 Зачем ты так торопилась? Укладывала  наспех подаренные   
парижские платья, как будто знала…
  Теплоход скрывается за горизонтом, укутанный в серый молчаливый туман осени. Еще одной осени… Неужели все так хрупко? Так действительно хрупко… Как и на придуманном «Тропике…» Интуитивно угаданным и нанесенным на карты полушарий как едва заметная черта. Проведенная мелким пунктиром, будто нервной рукой рассеянного неведомого картографа…
 Едва заметной прерывистой линией жизни. Разделяющей и соединяющей вместе… когда она обрывается и возникает вновь, как и прежде… в мечтах одинокой, непостижимой власти, меня, сходящего с ума... и неизвестного Бога – Времени…               


                -----------    В.К.      29.02.2004