Восемьдесят девятый

После новогоднего праздника Платона вызывали на коллегию «Рабочего», чтоб извинился пред ними, но он сразу пошёл в наступление:
- Это вы должны извиниться! Извиниться за то, что суд признал вас не правыми. Газета - не ваша собственность, а что засели в ней, так это не значит, что вы - полноправные хозяева.
Когда легла спать, прошептала: Господи, только об одном тебя прошу, сделай так, чтобы мужа взяли в газету!
… В магазинах пропали и макароны, разметают соль. Еду в военторг, - там все же хоть иногда кое-что выбрасывают. И точно, - повезло же! - начинают давать пшено, рис и у прилавка быстро выстраивается очередь. Подхожу, занимаю.
- Отпускают только по два килограмма и что-то одно, - оборачивается и поясняет женщина, стоящая впереди.
Елки-палки, а как же взять и то, и другое?
- А если мне и пшено, и рис нужны? - спрашиваю у «знающей».
Она пожимает плечами, но все же советует:
- А вы попросите кого-нибудь, кто ничего не берет, что б взяли, - и смотрит на меня, словно изучая, а потом предлагает: - Давайте я возьму. Сама-то я только соли хочу взять, но ее тоже по килограмму дают. – Я, конечно, соглашаюсь, а она снова взглядывает: - А Вы соль берете? - Нет, я не беру. - Ну, тогда мне возьмите. 
Вот и хорошо: «договор подписан, соглашение заключено», стоим тихо, мирно. Но тут подходит слепая, начинает протискиваться к прилавку, чтобы взять без очереди, моя компаньонка уже ворчит на нее, но та, ничего не отвечая, продолжает проталкиваться, и тогда «моя» рявкает:
- Куда лезешь? Стоять надо, как все! - Слепая приостанавливается, но не отходит, а «моя» уже упирается рукой в ее плечо, слегка толкает: - Нет, не пройдешь! Только после меня! 
Говорю ей в затылок: слепая, мол… имеет право, инвалид же... но она вроде как не слышит и уже отдает чеки продавщице, сует свои кульки в сумку. «А как же мое пшено? Ведь унесет, непременно унесет!» И впрямь, она уже отходит от прилавка, продолжая ворчать на слепую… и уже - у порога… с моим пшеном. «Да ладно, хрен с ним, у такой и брать стыдно». Но всё же догоняю:
- Женщина, -  и даже улыбаюсь, как ни в чем не бывало: - а как же моя крупа?
Она оглядывается, смотрит на меня с еще не угасшей инерцией злобы секунду-другую, но все же наклоняется, молча вынимает кулек из сумки, сует мне, я ей - соль.
Иду домой и думаю: «Ах, Боже мой! Что же с нами сделали, если из-за каких-то килограммов пшена, соли люди утрачивают сострадание? Ведь молчала очередь, молчала, когда отталкивали слепую! Да и я хороша. Взяла же пшено у нее… у обидчицы!
... Сегодня «тройкой»,* как в тридцатых, -  Корнев, Гергало, Афронов, - просматривали снятую с эфира видеозапись «Эстафеты» Сомина. Но пришла и я, - за что будут «расстреливать»? А сюжеты такие: сауну построили для начальства за деньги, предназначенные для ремонта общежития строителей, и в ней - телевизор цветной импортный, холодильник, везде - резьба по дереву, плитка на полу заморская; сюжет с мясокомбината: сосиски, копчености, окорока... но куда, мол, все это девается, если в магазинах нет?.. идёт в партийные кормушки?: о даче для обкомовцев на берегу озера - не дача, а замок!.. и рядом - лодочная пристань; новогодний подарок сдатчикам мяса: японские цветные телевизоры, но в накладных, по которым их уже получили, подписи: зав. Райфо, председатель райисполкома, еще какие-то начальники. После просмотра «Эстафеты» - общее молчание. Потом Афронов бросает:
- Ну... пошли.
Понимаю, хотят уйти от меня. И спрашиваю:
- А почему вы сняли «Эстафету» с эфира? Все материалы правдивые, интересные, крепко сделаны.
Сергей Филипыч набычивается:
- И вы считаете, что все это можно давать в эфир?
- А почему бы и нет?
Краснеет:
- Вот и будете говорить об этом на летучке, а не…
- Сергей Филипыч, - прерываю его: - не указывайте мне, где говорить. Всю жизнь говорю, когда и где считаю нужным.
И он ничего не ответит. А рядом уже вспыхнет перепалка между Соминым и Корневым, - должен Лев Ильич точно доказать, что та копченая колбаса распределяется по начальству.
- А если докажу, - усмехается тот: - то вы и подавно снимите сюжет с эфира.
Потом они уйдут в кабинет, перепалка минут двадцать будет доноситься и оттуда, и я услышу голос Корнева:
- Да, конечно, Сомин всегда прав! И уважаемая Галина Семеновна его защищает. А я не прав... выходит?
Нет, не зайду к ним, - мне на таком «совете» быть по статусу не положено, - и, сидя в кабинете, подумаю: Пустова-то, режиссер Сомина, не защищала своего журналиста! А, впрочем, как ей защищать, если её отец, будучи директором этого самого мясокомбината и распределяет колбасу по начальникам, а она чуть ли не каждый месяц меняет золотые серьги и дубленки, которые можно достать только по большому блату или распределению.
... Платон ездил на заседание избирательной комиссии в Бежицу. А дело в том, что Аристарх Бетов, наш друг художник, предложил институту, где и работает, выдвинуть Платона кандидатом в местные Советы, выборы в которые будут в марте. И собрание выдвинуло, но райкомовцы признали собрание недействительным. Тогда в институте снова собрались и опять проголосовали за Платона. Выдвинули его и в Брянске, так что он все раздумывал: где остаться? Ведь в Бежице в соперниках - заместитель начальника треста и ректор института, а здесь, в Брянске, - директор школы и рабочий. И сегодня решил:
- Останусь в Бежице. Там соперники сильней, интересней борьба будет.
... Теплый, весенний день с журчащими ручьями, с пахучим ветром, с голубым небом и веселыми облаками. Радостно-звеняще в воздухе! А мы - на митинге, на Кургане бессмертия. Народу!.. И председательствуют двое: от СОИ* Шилкин, от властей секретарь горкома партии Сарвиров. А картина такая: как только говорит Шилкин, - аплодисменты, возгласы одобрения, а как какой-либо оратор начинает восхвалять Партию и ее «нерушимое единство», взлетает, нарастая, свист. И кульминацией станет выступление первого секретаря Обкома Построченкова, которого будут улюлюкать, а вслед за ним – в полной тишине слушать Платона:
- Мой брат работает шахтером, - начнет он. - И когда узнал, что я избран кандидатом в депутаты местного Совета, то сказал: «Брось ты это дело! Партия довела нас до жизни такой, партия пусть и расхлебывает». Но я с ним не согласился. – И говорит громко, срывая голос: - Если Партия останется у власти и свернет от этой пропасти, то непременно заведет в другую, поэтому наша задача разрушить ее монополию на власть.
Вспыхнут аплодисменты, возгласы:
- Молодец! Давай, работай!
И он заговорит о том, что ни «Рабочий», ни Радио, ни местное телевидение не публикуют платформы радикальных кандидатов, хотя СОИ к ним не раз уже обращался, и предложит бойкотировать подписку на газету (аплодисменты), призовет голосовать только за беспартийных (снова аплодисменты, одобрительные возгласы).
За обедом, вместе с детьми, говорили и говорили о том, что видели, слышали, и то был праздник.
... Вечер. Звонит телефон. Платон снимает трубку, потом выглядывает из-за двери:
- Ты знаешь, кто звонил? - смеется. - Построченков!
И собирается куда-то идти.
- Куда ты? - спрашиваю.
- Как куда? К нему. На приём.
- Так поздно?
Но ушел. Вернулся через час.
- И что? - вышла навстречу.
- Спросил, где бы хотел работать, и я ответил, что в «Рабочем». Обещал поговорить с главным редактором Кузнецовым. Завтра у них бюро Обкома, на нем и будут решать мою судьбу.
Ну и ну!
... Были в гостях у Бетовых. За бутылкой водки рассказывали, как вечерами ходят по подъездам и расклеивают листовки, которые Аристарх отксерокопировал в своем институте: «Черные чернила тем, кто ездит в черных «Волгах!» и «за» кандидатуру Платона.
... Муж пришел домой возбужденный, радостный:
- Столько народу на митинг в Бежице сошлось! А перед началом ходил я в Райисполком с требованием, чтобы установили на площади микрофоны, предлагал начальникам, которые выглядывали в окна на собравшихся, выйти на диалог с народом. Обещали, но не вышли.
Выступал и он на митинге, обвиняя их в нежелании идти на контакт с людьми, требовал отдать обкомовские дачи и больницу городу, раскрепостить прессу, обнародовать данные о преступной халатности начальства в замалчивании проблем южных, облученных после аварии на Чернобыле, районов области.
- Схватил аплодисмент!  - рассмеялся.
Был митинг и в Советском районе за спиной Ленина*, выступал Сомин: кому-то, мол, нужны слухи, что к нашему городу стягивают войска для предотвращения беспорядков во время выборов в местные Советы; обвинял секретаря райкома в том, что тот где-то сказал: «Не нужен нам депутат армянин»; сказал и о том, что местное телевидение не пропускает острых материалов. Несколько раз ему аплодировали, а когда не уложился в лимит и его хотели прервать, то люди засвистели, зашумели:
- Пусть говорит!
... Вчера Платону позвонил заместитель первого секретаря Обкома и сказал, что возьмут его в «Рабочий», но временно. А сегодня рассказывает:
- Пошел к редактору, а он: «Завтра, завтра приходи». Смеюсь: «А почему не сегодня?» «Ну, надо же как-то коллектив подготовить!» - И грустно усмехнулся: - Так что я для этого коллектива что-то вроде пугала.
- Да уж лучше быть пугалом, чем слиться с ними, - попробовала взбодрить.
Ничего не ответил.
... Сегодня, в погожий солнечный мартовский день, Платон, журналист-демократ и народный избранник в местные Советы, в темно-синей тройке ходил на первую сессию Советов.
- Ну, и как? – встретила, когда возвратился. – Почувствовал себя победителем?
- А-а, - махнул рукой и, сидя у порога на детском стульчике, стал разуваться: – Ничего хорошего из этого Совета не получится.
- Что так? – спросила, хотя и предполагала ответ.
- А так… Понавыбирал народ наш доблестный почти одних коммунистов. Восемьдесят шесть процентов! Так что нам, демократам, почти невозможно будет пробиться со своими начинаниями, идеями.
- А чего ж ты хотел? Народ консервативен, осторожен, так что будете понемногу с Соминым… его ведь тоже избрали...
- Вот-вот, понемногу, - перебил.
Прошел к себе, сел на диван, откинулся на спинку. Пусть посидит, оттает, а я ему сейчас – чайку с мёдом... для успокоения.
… Середина мая, почти жарко. И зелень бушует!.. А по радио транслируют заседание Верховного совета и в речах выступающих - стоны о помощи! Гибнут реки, леса, моря, зарастают сорняками поля; совхозы и колхозы давят арендаторов, да и колхозники помогают им, - в Сибири одного спалили; сомкнувшись с партийным аппаратом, растет преступность; Горбачев все никак не может отвернуться от социализма и снова выступил с обвинениями против Ельцина: он, де, в своем докладе ни разу не упомянул о достижениях социализма, поставил, де, под сомнения завоевания революции семнадцатого года!.. Ну кто объяснит нам, несчастным: где же эти «завоевания», если из магазинов расхватали все крупы и даже горох.
… Поднимаюсь на свой пятый и думаю: «Сейчас приду, упаду на диван, отлежусь, а потом уж и поем». Но у порога сын встречает:
- Иди в парк. Взглядлвцы приехали...
И разворачиваюсь, иду. Но в парке их нет, а есть наши СОИвцы. Они, притиснутые к высокому каменному забору стадиона, небольшой группкой собрались на ступеньках буфета и по очереди говорят что-то горстке слушателей, раздавая синие листки. Люди подходят, отходят, некоторые садятся тут же на лавочки, читают их, слушают трансляцию… Слушают прямую трансляцию с заседания Верховного Совета: во второй раз избирают председателя и снова внесли в список Ельцина. Сяду и я в тенёк под разлапистой липой и… И эта буйствующая зелень парка, и воздух, пронизанный солнцем, и горстка СОИвцев, раздающих синие листки, и прямая трансляция, - всё создаст ощущение почти сбывшейся надежды на то, что наконец-то Россия двинулась к свободе!
Но опять слушаю трансляцию: еще раз выдвинули кандидатуру Ельцина на председателя. Что будет?.. И тут радио вырубается. Отключили? Иду домой.
И только после трех приходит сын и с порога кричит:
- Ма, Ельцина избрали.
Ну, слава Богу! И уже вечером слушаем трансляцию с сессии, которую ведет он, предлагает всех гостей отсадить на балконы, чтоб не давили на депутатов (молодец!) и временно, на два дня, прервать работу, чтобы обсудить кандидатуру премьера. Ну как же всё это непривычно!.. вот так, по радио, слушать, как там, в верхах что-то обсуждают. И говорю детям: 
- Да, конечно, здорово, что избрали Ельцина. Но жаль, что он - шалый, как все русские, и не знаешь, чего от него ждать?
... После обращения народных депутатов к народу «Хранить спокойствие в эти трудные, переходные дни к рынку» с прилавков исчезли не только сигареты, табак, но и яички - наше спасение и пошли слухи, что их, мол, в Москву отвозят. А на базаре цены на мясо поползли вверх и теперь я покупаю там тушки нутрий. Мясо-то их вкусное, но Платон привередничает:
- Их же для меха выращивают!
- Ну и что? – ворчу. – У коров, кроликов тоже мех, а едят же.
Нет, он - своё… А мама, между прочим, не нарадуется, когда еду в Карачев и привожу котлеты из этого «мехового» зверька, - «Хоть котлеток вволю наемся».
Но, как ни странно, появились печенья, вафли, тортики и теперь приезжие из других областей завидуют: «У-у, живете, как у Христа за пазухой!» Хорошо-то оно хорошо, но вот за бельем - очереди «до смертоубийства» и даже носков нет. В чем мои мужики ходить будут? Пока вечерами ставлю латки из тех, что совсем износились, на те, что еще как-то можно реанимировать.
... Смотрели вчера «Взгляд». Ведущий сидел вымученный, издерганный, да и вся мебель оформления студии была перевязана веревками, - словно перед переездом, - а в центре стояла скульптура тоже в бечевках. Наверное, дают понять, что их вот-вот прикроют. Послала телеграмму на ОРТ: «Взгляд» Захарова - жалоба. «Взгляд» Любимова - знак СОС. Ребята, держитесь»!
Все темное только и ждет минуты моего ночного пробуждения, чтобы хлынуть в чуть отдохнувший мозг. И нужно большое усилие, чтобы, прижавшись щекой к подушке и мысленно сказав себе: «Все ерунда! Только бы живы и здоровы были мои родные», уснуть.
... В эти жаркие июльские дни проходит съезд* «руководящей и направляющей». Как же тошно смотреть на эти «сплочённые ряды» партийцев, на замкнутые, неживые лица! И только Ельцин… Сегодня он заявил, что выходит из её рядов. Браво, Борис Николаевич! Может, и этот съезд – последний?
... Была в Карачеве. Молодая женщина с ребенком принесла маме талоны на мясопродукты, сахар, водку, конфеты, сигареты, летние туфли, зимнюю обувь, ночную рубашку и панталоны.
- Получите, - протянула. - Только ничего этого в магазинах нет.
- Ну, малыш, - наклонилась я к ее сынишке: - запоминай, как при социализме разносил талоны. Вырастишь, вспоминать будешь.
А мать его покачала головой:
- Запомнит... если выживем.             
... Прочла у Фейербаха* в журнале «Новый мир»: «Свобода от голода хотя и является самой низменной, но вместе с тем и самой первой, самой необходимой свободой».
Но почему именно об этом так редко говорят наши политики? Почему почти - только о свободе слова и печати?
... Сегодня Платон снова витийствовал на митинге в Бежице:      
- Нас, СОИвцев, «Рабочий» обвиняет в том, что мы, мол, рвемся к власти. А мы только стараемся немного потеснить партийцев, чтоб хоть часть какую-то занять в их «парламентах».
Рассказывает мне это, а я ворчу:
- В других странах совсем хотят убрать коммунистов отовсюду, а ты только «потеснить». Вон, в Чехословакии устроили демонстрацию с плакатами: «Народный фронт без коммунистов»!
Да, согласен он со мной, но... Как-никак в Чехословакии коммунисты были у власти только сорок пять лет, а мы под их гнетом – уже семьдесят, поэтому далеко не каждый в России понимает и помнит, что есть и другие формы правления. И надо вначале разъяснять это народу, а уж потом....
... У обочины нашей центральной трассы соорудили из кирпича и бетона длинную, нелепую раму для злободневных плакатов. Иногда в ней пусто и это значит, что думают партийцы: какой бы клич бросить в народ? А в эти дни на ней - огромные красные буквы призывают: «Главная задача на сегодняшний день - заготовка кормов. Каждый обязан заготовить по 250 кг. сена». Вечером еду троллейбусом домой и вижу: рядом с рамой, - словно ожившая иллюстрируя - зачуханный мужичок сметает в копёнку скошенную возле нее траву.
... Платон пришел с заседания комиссии по культуре и гласности, сел на маленький стульчик у порога:
- Сомин выступил с докладом против вашего Корнева.
- Ну и… как комиссия к этому отнеслась?
- В общем-то, осудили Корнева. Он же так и не дал выступить по телевидению депутату от неформалов, когда того пригласил Сомин. Осудили, но предложили как-то им помириться, а Лев Ильич заявил, что не хочет примирения и, если ему и в дальнейшем не будут разрешать говорить правду, то объявит забастовку.
- Знаю его... Если сказал, так и сделает. - Прошла на кухню и уже оттуда спросила: - А в какой форме... забастовка-то? Не сказал?
- Нет, не сказал. А еще хочет открыть свою газету, но ему не разрешают.
Да-а, ситуация у Сомина... И в Комитете оставаться невыносимо, и уйти некуда.
… В газетах спорят: как отмечать праздник Октября? Где-то намечают провести альтернативные митинги, где-то «торжествовать», но за счет самой партии КПСС, где-то и вовсе не вспоминать об этом «празднике». А вот демократы предложили отметить как день памяти жертвам эпохи социализма и в двадцать один сорок пять погасить свет на пятнадцать минут и выставить на окна свечи.   
... Сегодня на летучке Корнев снова бичевал Льва Ильича:
- Сомин в своей «Эстафете» написал вопросы, на которые сам же и отвечал, чтобы еще больше скомпрометировать Партию. Ну вот, к примеру такой вопрос к выступающему: «Вы - депутат областного Совета, так почему же не видно ваших дел, которые изменили бы что-то в области?» И сам же отвечает: «Нас, демократов, мало в Совете, в основном народ избрал парт аппаратчиков, которые и не дают ничего делать».
... Каждый день у Платона то встречи с избирателями, то митинги, то выступления, вот и сегодня... Сидим с дочкой у телевизора, он опять собирается куда-то, и мы слышим:
- Вот какую насыщенную жизнь теперь веду! С утра пишу, а после обеда занимаюсь общественными делами. И семья у меня хорошая, - стоит, улыбается.
Выхожу в коридор, чтобы проводить моего общественного деятеля:
- Плюнь три раза, чтобы не сглазить, - советую. 
 И советую потому, что что наш друг-художник Махонин как-то звонит:
- По городу слухи ходят, что Качанова арестовали.
А мы и впрямь волнуемся, когда его долго нет, поэтому старается возвращаться домой к программе «Время».
... Сижу в троллейбусе у окна, дочитываю рассказ и вижу... краем глаза вижу: рядом стоит Сомин. Взглянула. Поздоровался, сел рядом.
- Лев Ильич, - улыбнулась, - вчера вашу «Эстафету» вел диктор и Афронов сказал, что вы отказались.
- Нет, врет он, - не ответил на улыбку: - Запретили. И я даже посылал запрос в Обком: почему запрещают?
Говорит-то как громко! И сидит гордо... не сидит, а возвышается и женщина, сидящая впереди, уже оборачивается, с интересом рассматривает его.
Но уже выходим, переходим улицу, я останавливаюсь, пропуская машину:
- Еще не разрешили Вам открыть свою газету? 
- Нет. Ждут, когда съезд делегатов примет постановление о печати.
- Конечно, это лучше... своя-то газета, - уже подходим к Комитету и он
открывает дверь проходной.
- А что ж, - придерживает ее: - купаться в этом грязном корыте вместе с Корневым?
- Думаете, что другие лучше, чище? «Рабочий», «Комсомолец»…
Нет, не лучше, не чище, но и в этом он не хочет.
- Ну, что ж, - уже идем по двору: - желаю выдолбить своё корыто… просторное, чистое. - И улыбаюсь: - Ни пуха, ни пера.
- Спасибо, - бросает, вышагивая к своему корпусу.
... Два дня на сессии Верховного Совета шло сражение между теми, кто «за» передачу земли крестьянам и теми, кто «против». А вчера выступал журналист Чередниченко:
- Стыдно, больно до слез видеть молодую женщину Ярославну из Ярославля, у которой остались лишь одни глаза, потому что ей по талонам как беременной полагается, полкилограмма манной крупы в месяц. До чего большевики довели Россию!
А по телевизору показывают склады, забитые продуктами, дефицитными товарами - мафия партийная придерживает всё это, чтобы, захватив власть, умилостивить народ, который все больше жаждет крепкой руки, да если еще пряник будет!.. А в Европе собирают и шлют нам гуманитарную помощь, - ведь у России нет денег, чтобы хотя бы хлеба купить для людей! - но помощь эта «зависает» на границах. Иностранцы об этом знают, как знают и о том, что если помощь эта и прорвется, то до народа не дойдет, осев в «верхних эшелонах власти», поэтому собираются создать свои комиссии, которые следили бы «за доставкой помощи в первые руки».
... В кабинет вошел Афронов:
- С наступающим праздником Вас... - Я с усмешкой посмотрела на него, он подождал ответа, помедлил и прибавил: - Так сказать...
- Да уж лучше «так сказать», - улыбнулась: - Лучше бы этого праздника и вовсе не было.
- Что так? - дернул щечками: - Как же... традиция... годовщина...
- Годовщина чего? Каких достижений? Что у пропасти висим?
- Да не скажите, - усмехнулся: - Есть и достижения…
- Сергей Филипыч, о каких Вы достижениях? Задавили интеллигенцию, религию, крестьянство уничтожили, а Вы...
- Да, да... крестьян...
Потоптался возле моего стола, взглянул странновато и стал сбивчиво, словно выдавливая из себя, рассказывать: вот, мол, он и сам из крестьян, жили они до революции зажиточно, а после революции, когда землю всем раздали, и вовсе хорошо, а потом...
Замолчал, отошел к окну, постоял там с минуту, обернулся:
- Но, ничего, в нашей деревне на трудодни кое-что давали. Да и вообще, удавалось нашему колхозу отбиваться от объединений, разъединений... – Снова помолчал, ожидая ответа, но не дождавшись, продолжил: - Правда, далеко не везде так было.
Стоял напротив, полуприсев на соседний стол, и говорил сбивчиво, с паузами, словно только-только осмысливая.
- Да, крестьянство уничтожили... интеллигенцию тоже, а «гегемона-пролетариата» все утверждали, утверждали, но, в конечном счете, и его обманули.
Слушала, помалкивала, а на языке висело: «Ну почему ж тогда ходите по кабинетам и поздравляете!?» Но не спросила. Потому не спросила, что не хотелось снова услышать враньё.
... Сегодня «Эстафету» Сомина делаю я. Идем с ним по коридору к монтажной и я приостанавливаюсь:
- Лев Ильич, Вы сами будете ее вести?
- Да, сам. – И смотрит на меня как-то легко, весело: - Я сказал им: если запретите выходить в эфир, то издавайте приказ.
- Ну и правильно, - взглянула, улыбнулась: - Так бы с самого начала и надо было...
- Нет, не издают приказа, - тоже улыбнулся: - Ну, раз не издают... – уже входим в монтажную: - буду сам вести. Нахально.
Молодец! И радуюсь за него.
... Накануне «нашего светлого праздника Октября» давали нам продукты и вино, а я как раз была в командировке, и когда вернулась, сказали: ваши продукты и вино взяла себе Сергеева, член профкома. Ну, что? Попробовать вернуть? Да еще и интересно: что ответит моя протеже, ведь когда-то предложила ей, машинистке, перейти к нам в ассистенты. Звоню ей: Ирина, так, мол и так, хотя бы вино мне… а она как понесла!.. Ну, я и повесила трубку, - противно. Но минут через десять звонит: приходите, мол. Нет, не пойду. Как это вино и пить-то после такого?
На следующий день должны были давать конфеты, но всем этим заправляла уже не Сергеева, а журналистка Редькина. Не  пойду и за конфетами, потому что знаю: эта Редькина еще яростнее Ирины и моя робкая ассистентка сегодня пожаловалась:
- Захожу в их кабинет, а они сидят и едят шпроты. Говорю им: «Хотя бы нам по баночке к празднику дали», а Редькина как закричала: «Это мы к банкету достали!» Отвечаю: «Но сами-то вы сейчас едите!» «Ну и что, - опять кричит: - ведь мы же все это выколачивали у начальников!»
Попробовала утешить свою помощницу:
- Не огорчайтесь, Наташа, пусть едят. Думаю, что торжество таких скоро закончится. Во всяком случае, будем надеяться.
... Седьмое ноября. Годовщина революции. Пасмурно, повсюду чуть тронутые ледком лужи, порхает реденький снежок... Раньше-то в это время уже много людей на улице было, а вот сегодня... Поеживаясь, без транспарантов, пробежала в сторону центра стайка студенток техникума и всё. Встал и мой сын, собирается на демонстрацию, - он же староста группы, ему приказали, - а мы будем смотреть трансляцию парада с Красной площади.
В Москве тоже пасмурно, крыши домов заснежены. Вчера-то, на торжественном собрании «в честь…», делал доклад Лукьянов, и коротко делал, минут пятнадцать: «Изменила революция нашу жизнь...», «Влияние на другие страны оказала...» Да уж!.. Говорили и другие, но о чем угодно, только не о достижениях, да и Горбачев - тоже коротко, без «достижений». Потом - парад. После него Михаил Сергеевич, Ельцин, демократический мэр Москвы Попов сошли с трибун, направились к историческому музею, подошли к «колоннам трудящихся», пошли во главе, о чем-то переговариваются... Вчера-то, в самом конце торжественного собрания, выступал рабочий и говорил: «Желаю, чтобы Горбачев и Ельцин нашли общий язык, а то в последнее время что-то потеряли контакт» (Смех в зале), и вот сейчас идут они «в контакте», - ну, прямо друзья-товарищи. Подошли к мавзолею Ленина, вошли в него с цветами, вышли – «без», поднялись на трибуны, машут демонстрантам... Идут, идут люди. И такие веселые!.. Ну и пусть «демонстрируют», если так хочется, - видать, нужны людям праздники.
А вечером, в программе «Время», рассказали об альтернативных демонстрациях в других городах: в Минске не обошлось без драчки с милиционерами, когда демократы хотели возле Ленина установить антиреволюционные транспаранты: в Москве какой-то псих стрелял в воздух из обреза, - успели заснять, как хватали его. Но в основном всё прошло тихо-мирно, - спустили «праздник» на тормозах. Может, в последний раз «демонстрировали» ?..
А на наших окнах в двадцать один сорок пять горели свечи в память жертв этого «праздника».
... Карачев. После обеда легла немного вздремнуть, а проснулась от дыма, - плавает по хате синим облаком. Встала, открыла дверь в коридор.
- Это сухарь подгорел, - топчет мама навстречу: - Здесь-то, на кухне, и дыма нет, а вот в зал понашел...
- Зачем ты их сушишь? - спрашиваю.
- Да это для кур...
Но знаю, что не для кур, а запасается. Виктор как-то рассказывал, посмеиваясь:
- Маманя совсем меня замучила! Всё сухари сушит и сушит. Как только привезу лишнюю буханку хлеба из Брянска, порежет ее сразу и - на печку.
Вот и сейчас стоит, перекладывает с места на место сухарики, переворачивает их, - не подгорели б опять:
- Заведем летом кур побольше, и буду без горя.
Нет, не уговариваю её не делать этого. Пусть сушит. Только горько мне: всю-то жизнь прожила она под страхом голода! Поэтому и ходит за мной, когда приезжаю: «Ну, съешь кашки, супчику. Всё-ё думаю, что ты голодная... И уедешь уже, а мне все кажется, что поехала голодная, вот и страдаю вослед».
- Да не за себя я боюся, а за внуков, - стоит возле железной печки, опираясь на палку: - Тогда-то, в тридцатых годах, когда голод был, безработица... Сколько ж голодных скиталося! Помню, выхожу утром на улицу, а соседи окружили крыльцо напротив, и что-то рассматривають. Подхожу, а там паренёк ляжить мертвый... ка-ак раз, как наш Глебушка, ну вылитый Глеб… - Замолкает, и губы её начинают подергиваться. Но справляется с собой: - Вот и думаю теперича: да ладно, насушу сухариков, пока хоть в Брянске хлебца достать можно. И если сохранить нас Господь, не пошлёть голода, то куры поклюють.

Мама не получала пенсию от государства и как-то я написала письмо в райком Карачева с вопросом: почему, мол… И пришла чиновница к маме, сказала ей, чтобы она предоставила справки о трудовой деятельности.
- А у кого ж я возьму эти справки? – удивилась мама: - Тех, у кого я работала, разорили, раскулачили…
И чиновница ответила:
- Ну, значит, и пенсии Вам не будут.
Но в 1990-году вышел закон*, по которому наше перестраивающееся государство «изыскало средства» для выплат пенсии и по старости. Конечно, прожить на такую минимальную пенсию было невозможно, но я никогда не слышала от мамы, что вот, мол, мало платят, - наверное, для нее было важнее другое: государство и ее признало своим равноправным членом - и, поверив ему, все деньги, что скопила «про черный день», положила она на сберкнижку. 
    
... И снова кипят страсти на сессии Верховного Совета. Сегодня голосовали за проведение всенародного референдума по введению поста Президента России и по сохранению Союза. Казанник, юрист из Омска, который в свое время уступил место Ельцину, чтобы тот попал в наш первый и всенародно избранный орган власти, разъяснял на «Маяке»: этот грядущий референдум - лукавство Горбачева, который знает наперед, что партократия проведет его так, как и раньше: если, мол, не проголосуете за того, кто нужен, не дадим ни сенокосов, ни тракторов. Вот люди и проголосуют «за» Союз.
... Третий день на улице дождь со снегом. Холодно, слякотно. Очень хочется в парилку, чтобы отогреться, пропахнуть березовым веничком.
В предбаннике почти пусто, только на соседних лавочках неторопливо одеваются несколько женщин и одна из них вздыхает, негромко и протяжно охает: вот, мол, цены снова подпрыгнули, а купить все равно нечего.
- Это нам таким-то нечего, - отвечает та, что моложе, - а некоторые...
Слышу и еще голоса: да, покупают некоторые!.. и не только покупают, но и накупают.
- Где? Да на базах, - слышу голос: - Вон, соседка рассказывала. Одна ее знакомая сняла с книжки восемь тысяч, поехала на базу и целую машину продуктов импортных привезла, банками всю квартиру забила!
И другой голос:
- В газете-то писали... Директор стальзавода награбил себе и машину, и квартиры родственникам, и дачу вон какую отгрохал! За границу ездил, оттуда машину «Рафик» привез вроде как для завода, а сам на нём отходы из заводской столовой возит и там, на даче, свиней откармливает, продает.
Сидят усталые, износившиеся в работе женщины, вспоминают, делятся слухами...
А за окном сечет и сечет мелкий дождик со снегом. А в предбаннике тихо, чисто, влажно-тепло, по цементному полу чуть слышно плещется вода. И уже моё тихое после банное блаженство смешивается с тревогой подслушанной беседы, с этим мокрым снегом за окном, с неторопливостью утра...
Прихожу домой, ложусь на диван. Напротив, на стене - плакатный портрет итальянского актера Микеле Плачидо... то бишь, капитана Коррадо Каттани. Несколько лет назад мы смотрели этот итальянский сериал по телевизору и сейчас… Вот он, умный, красивый, сильный!..  а не победил же свою мафию! Помню, как в последней серии «Спрута» сидел он у стены, прошитый автоматными очередями, и остывающими глазами смотрел на меня. Ах, Каттани, Каттани, а что ж нам делать... со своей?
... Из писем друга семьи Володи Володина - Платону:
«Ты заметил? Главное - вольнее дышать стало, некоторое освежение чувств наблюдается. Но все же подлинного духовного обновления еще нет. Даже в самых смелых откровениях ощущается повторность, топтание на месте. Кажется, в тупик некий уперлись и, как высоко ни вскидывай колени и руками ни махай, все это - бег на месте или шараханье из стороны в сторону перед каким-то непреодолимым барьером. Как не клеймят извращения и искажения, но апеллируют все к тому же Ленину, и никто пока не хочет признать, что само учение его и есть извращение естественного человеческого бытия. Абсурд, подтасовка, элементарное незнание индивидуальной и общественной природы человека кричат с каждой страницы его работ! И этого никто не видит. Даже умнейшие и честнейшие. Так в первом номере журнала «Дружба народов»* Лисичкин разделывается с Роговиным, - по сути дела громит ленинский социализм массового контроля и учета: «Распределение и перераспределение созданных трудящимися благ - это и есть самая благодарная среда для ее, бюрократии, процветания», - и тут же ссылается на Ленина: «Ленин предостерегал... Ленин нас учит...» Слишком долгая инерция творения кумира ничего хорошего нам не принесла, и всё это - ни что иное, как продолжение застоя».
«Через месяц шагнем в следующий год нашей «перестраивающейся» жизни... А у нас в Вязьме она спокойная, как в тихой заводи, - никаких митингов, никаких демонстраций протеста. Всех развлечений в сонном бытии, когда в очереди за водкой кого-нибудь раздавят да голову кому-нибудь топором отрубят. И когда б не это - со скуки помереть.
Рассказы мои со всех журналов выперли, недавно и «Лит. Россия» назад прислала, - редколлегию не прошли. Остались лишь в «Сельской молодежи», но и оттуда, я думаю, благополучно отфутболят. И с одной стороны, это неплохо, - возвраты отбили охоту писать, благодаря чему появилось время для чтения, и вот только что закончил читать письма Короленко* к Луначарскому*. Обрадовался и огорчился. Огорчился потому, что все это уже знаю, но знание мое далось тяжелой и мучительной работой, - чтоб прочитать эти письма лет двадцать назад! Сколько б усилий сохранилось... А обрадовался тому, что мысль моя работала в правильном направлении. И это, брат Платон, главное. Черт с ними, с публикациями, с литературными успехами, со славой! Прекрасно то, что мы были свободными людьми и думали, как хотели, - то есть так, как подсказывала нам наша гражданская совесть. Мы не угодничали, не шестерили, а ты должен гордиться вдвойне, потому что если у меня и случались вывихи, то ты сразу же давал мне по ушам. И правильно делал!  Слушай, Платон! Ведь в чем цель жизни? В освобождении духовном. И только в этом! Все остальное - преходяще. Все остальное - суета сует. А раз так, то мы с тобой счастливые мужики. Верь мне».

*Тройки НКВД осуществляли деятельность в соответствии с Оперативным приказом народного комиссара внутренних дел СССР от 30 июля 1937 года «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».
*СОИ – Совет общественных инициатив, созданный горсткой демократов города.
*Владимир Ленин (1870-1924) - Революционер, лидер большевистской революции, глава советского правительства (1917-1924).
*Михаил Горбачев (1931) - Генеральный секретарь ЦК КПСС в 1985-91, президент СССР в 1990-1991 годах.
*Борис Ельцин (1931-2007) - Первый Президент Российской Федерации, в ноябре 1991 - июне 1992 года одновременно возглавлял «правительство реформаторов».
*«Взгляд» - одна из самых популярных телепрограмм России, впервые вышла 2 октября 1987 года.
*28 съезд КПСС – Съезд Коммунистической партии Советского Союза, проходивший в Москве 2-13 июля 1990 года. Оказался последним съездом партии перед её упразднением в 1991-м.
*Людвиг Фейербах (1804-1872) - Немецкий философ-материалист, атеист, коммунист.
*«Новый Мир» - один из старейших в России (издается с 1925 года) ежемесячных толстых литературно-художественных журналов.
*Юрий Черниченко (1929-2010) - Писатель, прозаик, журналист, общественный и политический деятель, телеведущий.
*Владимир Короленко (1853-1921) - Украинский и русский писатель, журналист, публицист.
*Анатолий Луначарский (1875-1933) - Первый нарком просвещения РСФСР, активный участник революции 1905-1907 годов и Октябрьской революции 1917 года.
*Закон РФ "О государственных пенсиях в Российской Федерации" от 20.11.1990
*«Дружба народов» - Советский литературный журнал.