Перелом
Старший – долго мотался по стране, и, наконец, обосновался с семьёй в соседнем городе. Родителей навещал достаточно часто. Да и звонил раз в неделю обязательно, иногда чаще. Волнений старикам от него, однако, хватало более чем…. Мама говорила: «Вагон и маленькая тележка». По её же выражению старший был «гулена». Его жена не раз порывалась развестись; даже подавала в суд. Но всякий раз он добивался прощения. Она иногда тоже звонила и писала свекрови письма. Она плакала в телефонную трубку и жаловалась на свою горькую долю, выпавшую ей из-за замужества с их сыном, рассказывала про «очередные его похождения и пьяные выходки». Старики сосали валидол, пили валерьянку, и иногда делились своим горем с младшеньким.
Когда старший узнал, что мать сломала ногу, он всё бросил, приехал, послал брату телеграмму, обещал каждый день звонить отцу, а через день навещать маму в больнице.
Желая прояснить ситуацию, младший позвонил отцу. Он уже давно не доверял словам брата, поскольку тот его не раз обманывал – с самого детства.
Отец уверял, что страшного ничего нет: - Ну, сломала… всего-то… ногу. Нога – она и есть – нога… даже не шейку бедра, как часто бывает у стариков, а немного пониже.
- Мне приехать? – спросил сын
- Да нет – не надо. Справимся. Разве что… сам хочешь. Редко видимся…
В голосе отца сын уловил нечто такое… нотки искусственной бравады что ли?.. и ему стало тревожно.
Жене он сказал: «Не нравится мне… Что-то не так. Надо ехать».
Приехал вечером. Отец был дома. Выглядел растерянным и подавленным. У мамы выявили внутреннее кровотечение. Была нужна срочная операция. Отец только что вернулся из районной больницы, встретить сына. Маму уже должны были перевезти оттуда в больницу городскую. В городском стационаре – хирургия необходимого профиля, - так, по крайней мере, уверяли врачи из «районки». Сын позвонил в «районку». «Нет – еще не перевезли, - ответил голос в трубке».
Мама одиноко сидела на каталке в коридоре. Лицо бледное с зеленоватым отливом. Руки холодные. Увидела сына – виновато улыбнулась. Улыбка пополам с болью. Рядом ни души – ни врача, ни медсестры. Врачи на консилиуме. Отца стало трясти. Сын идет туда, где консилиум. Секретарша ничего не знает, но к врачам его не пускает. Просит подождать. Сын ждать не может. Прерывает консилиум и вежливо, но решительно требует действий. Один из врачей выходит и от секретаря куда-то звонит по поводу машины. Ему на вид лет тридцать. Из того, как он это делает, сыну становится ясно, что о его маме здесь просто забыли. Никто до сих пор машину не вызывал. Врач посмотрел на сына и, кажется, понял, что тот догадался. Он засуетился, но машины действительно нет. Сын не выдержал, бросил врачу в лицо: «Не хотел бы я, чтобы ваша мама оказалась в подобной ситуации!..» - и побежал ловить частника.
К больничному пандусу старенькие «Жигули» подъехали одновременно с фургоном «Скорой помощи».
В городской больнице маму сразу доставили в операционную.
Дежурный врач убеждал отца и сына отправиться домой. Отец упрямо хотел остаться, но сыну, сказали, что оперировать будет лучший хирург города, и он принял сторону дежурного врача: «Мы сделали всё, что могли. Теперь очередь врачей. Ты устал. Да и я – тоже. Завтра у нас будет трудный день. Надо постараться хотя бы немного отдохнуть». Непонятная безотчетная уверенность в благоприятном исходе операции вселилась в младшего сына. Откуда эта уверенность взялась, он не осознавал. Ведь он понимал, что любая полостная операция под общим наркозом может закончиться трагически. Уверенность эта просто была и всё. И отец с ним согласился.
Дома отец положил под язык очередную таблетку и прилег на диван. Сын присел на краешек рядом. Отец сказал: «Вот, её нет, и мне здесь невыносимо… мне было бы легче сидеть и ждать в больнице… я ведь жить без неё не могу…».
Сын устало и нежно гладил отца по голове, как когда-то в детстве то же самое делал ему отец, а отец стал рассказывать, как мама сломала ногу. Каждые пол часа сын звонил в больницу. Операция затянулась. Отец рассказывал: «Была пятница. Она поехала на рынок за продуктами. Сам знаешь: в магазинах – хоть шаром покати. Автобусы – битком. На какой-то остановке стало свободнее, и ей предложили сесть. Она пошла. До сиденья было чуть больше метра. Водитель резко тронул с места. Под её ногами оказался голый, до блеска отполированный песком и обувью пассажиров, стальной лист. Мама упала. Водитель – сволочь - даже из кабины не вышел. Если бы не одна женщина… Она подняла крик и заставила его остановиться у районной больницы. Там сразу – на вытяжку. Ухода никакого. Я стал приплачивать нянечке. Нянечка - одна - на кучу лежачих больных. Начала относиться лучше. Кровотечение мама обнаружила сама и пыталась обратить на это внимание врача. Ну, понимаешь?.. когда… какала… цвет… показался подозрительным. Но врач поначалу отнесся как-то легкомысленно. Лишь через несколько дней, когда мама заметно ослабела от потери крови и анализы… и то… ты же видел, как они к старикам… сволочи… если б не ты!.. »
Отец заплакал.
«Все будет хорошо, - сказал сын и, нагнувшись, стал целовать отца в заросшие колючей щетиной впалые щеки»
Из больницы отвечали: «После операции состояние тяжелое, но стабильное».
Рано утром позвонил старший сын. Он приехал во второй половине дня, и втроём они отправились в больницу. Мать уже вышла из наркоза. Но в реанимацию не пускали. Старший сын потребовал встречи с заведующим отделением. Тот вышел и пригласил сыновей в кабинет. Отцу было невмоготу, и он остался ждать на лестнице. Позже – года через три – выяснилось, что в те дни отец перенес на ногах микроинфаркт.
«По отношению к вам и к вашей маме, - начал доктор, усадив братьев, - я нахожусь в очень непростом положении. Её состояние – критическое. В любой момент маятник может качнуться в ту или другую сторону. Визит ваш может повлиять отрицательно. Но, если я не пущу, возможно, ни у вас, ни у вашей мамы шанса увидеться больше не будет. Поэтому решайте сами».
Старший сын заплакал. Младший произнес: «Нам надо её увидеть».
Здесь следует сделать некоторое отступление в рассказе и кое-что пояснить.
Родители всегда считали старшего сына способнее. И действительно: в школе он все схватывал на лету, сочинял стихи, безобразничал и являлся неформальным лидером. Если бы не лень, чрезмерное увлечение девочками… и другие приятности жизни…
Младшенького любили больше. Наверно жалели. Но не только потому, что он был младшеньким, хотя и это тоже. Он рос спокойным, ласковым, честным и послушным ребенком. Однако учеба давалась ему туго: со слезами, с напряжением всех душевных и физических сил. Когда мама сердилась на него, а это обычно бывало, когда у нее – учительницы – не хватало терпения во время приготовления сыном школьных домашних заданий, то обзывала его тумкалкой и тяжело вздыхала: «Горе мне горе… ну, как он будет жить такой головой и с таким характером…»
Едва врач вышел из кабинета, чтобы подготовить маму к встрече с детьми, младший сын, обращаясь к старшему, начал резко и напористо: «Не смей плакать!.. Она еще не умерла! Мы должны её вытащить! Если не можешь улыбаться, то хотя бы не реви! Просто стой. Говорить буду я».
Произнося эту короткую речь, младший брат чувствовал, что он сам вот-вот расплачется или, не выдержав напряжения, потеряет сознание.
Они вошли в реанимационную палату и увидели маму. Она лежала с закрытыми глазами. На лице её была кислородная маска. За ней – на каталке – без видимых признаков жизни лежала какая-то старушка. Старший сын прошел вперед и… заскулил по-щенячьи. Тогда младший оттеснил его и прежде, чем мама открыла глаза, приблизился к ней, стараясь заслонить плачущего брата. Ощущение присутствия смерти было настолько явным, что у него перехватило дыхание. В глазах своего ребенка мать прочитала отчаянье. И сын увидел это своё отраженное отчаянье на лице матери. Сделав неимоверное усилие, он заставил свои непослушные губы растянуться в улыбке. В следующую секунду, он почувствовал, как некто другой, а не он сам, решительно взял на себя управление его эмоциями и начал диктовать ему и слова и движения и мимику. Он лишь стал копировать за этим «другим», повторяя за ним всё в точности до мелочей.
«Мама… Мамочка…» - быстро зашептал он так нежно, с такой любовью, что Мама потянулась к нему. Он нагнулся и поцеловал её в руку, потом где-то около маски… Она шевелила губами, пытаясь говорить, но он ничего не слышал. Тогда она сорвала маску. Её голос, точнее хриплый обрывочный шёпот, был ужасен. Она хрипела с частыми паузами, по слогам: « Хо-ро-шо… что при-шли… Ра-да… ви-деть…»,- и неожиданно перешла на другое: «Там… в шка-фу… сбер-книж-ки… от-ца… не ос-тав-ляй-те…» Когда эти слова дошли до сознания младшего сына, он вдруг вспылил: «Какие сберкнижки! Врачи сказали, что ты везунчик!.. Операция прошла великолепно! Всё замечательно! Ты будешь жить! Ты нам всем ещё очень-очень нужна! Вон – отец на лестнице ждет. Его не пустили. Сказали «и так тесно». Ты же знаешь Толю, – какой он пробивной! Нас не пускали тоже, но он добился» – и младший сын улыбнулся. Теперь улыбка получилась настоящей – такой настоящей, что мама поверила и поняла: « Да… я буду жить. Мне надо жить», - ведь её «младшенький», её «тумкала» лгать не умеет…
Сын прочел это в её глазах и будто тяжелый груз свалился с его души.
Потом, когда мама поправилась, доктор говорил: «Невероятно! Это же чудо! Она вернулась с того света! Такого в моей практике еще не было. Даже я со своим опытом думал…»
О чем думал доктор «со своим опытом» догадаться не сложно; тем более: что в тот вечер маму поручили оперировать молодому хирургу. Это был удобный случай для практики, потому что безнадежные случаи для практики очень хороши.
.
Свидетельство о публикации №211012201580