Такая любовь!

     …Иногда она смотрела на себя в зеркало, внимательно и придирчиво вглядываясь в черты лица, улыбалась себе «разными» улыбками – тонкой, игривой, роковой, и думала: «Такая красивая и такая несчастная!» А иной раз, посмотрев на свое отражение, пренебрежительно фыркала: «Редкостная уродина. Ничего удивительного, что такая несчастная»…
    Со стороны могло показаться, что у нее нет причин быть несчастной: хороший дом, приличная, приносящая радость и удовольствие работа, когда-то даже муж имелся - замечательный, с которым провели несколько лет «семейного счастья» и расстались легко и ровно, почти весело. И никогда потом не жалели об этом.
    Казалось бы, живи и радуйся, чего еще? Поклонники не переводились, подруги не предавали и не игнорировали, приглашая на семейные торжества и дружеские посиделки, несмотря на ее статус «одинокой дамы», то есть вполне возможной соперницы. Не хватало самой малости, в сущности, ерунды, безделицы: счастья. Но без него, как выяснилось, все остальные преимущества теряли свою прелесть…
     Потом появился он, такой уверенный, высокий, улыбчивый, с внешностью, о которой говорят «обезоруживающая». И она застыла, замерла в предвкушении счастья, потому что его взгляд «выбрал» ее, она это поняла сразу, по тому, как глаза у него, сузившись, как у хищника перед прыжком, затем широко открылись, распахнулись одобрительно и приглашающее, а зрачки стали огромными, так что она сразу не смогла распознать цвет глаз – серые? Нет, похоже, все-таки голубые. А какая разница?... Потом они пообщались,  и она, любящая всем определять безобидные прозвища, обозначила его для себя «веселый циник». И убедилась в дальнейшем, что это было меткое попадание – такое точное, что ей потом не раз становилось не по себе. Казалось, что это она сама запрограммировала его… и теперь он это прозвище так умело оправдывает.
     И счастье пришло. Вернее, не так, счастье обрушилось на нее, заполнило все пространство вокруг, сделало ее отрешенной от окружающего всего и даже, по мнению ее подруг, немного глуповатой. Совсем чуть-чуть, не до такой степени, чтобы о ней можно было сказать «рехнулась от счастья». Но это не ново, это было всегда и есть, и будет: люди иногда глупеют от счастья, истина…  Ей впервые за долгие месяцы было так легко и радостно, что казалось, сила земного притяжения вот-вот отпустит ее, она полетит, как летала когда-то в своих снах, будет парить в безмятежности над землей, а внизу распластаются квадраты улиц, люди продолжат куда-то спешить, нестись по своим земным делам, а машины все так же будут гудеть и обгонять друг друга…  На работе, с подругами, да мало ли где еще, она, бывало, задумывалась настолько, что ее не сразу могли дозваться, а дозвавшись – втолковать, чего от нее хотят в этот момент. Ах, это так неважно все! Все остальное, кроме него. Ну что может быть еще важнее?..
     И все же в моменты, которые вполне можно было назвать отрезвляющими, наступало некоторое прозрение, такое реалистическое предчувствие: счастье не длится вечно или еще хуже – за все хорошее последует расплата, компенсация. Нет, лучше не думать об этом. Лучше…
     А что он? Он… Как известно, мужчина и женщина – две разные планеты, если не галактики. И что для одного может являться счастьем, для другого -  вполне возможно, лишь приятное времяпрепровождение в веселой и нескучной компании. И все чаще ей начинало казаться, что именно так он и рассматривает их совместный дуэт. Вот именно – дуэт, чувственный, красивый, они играли в одной тональности, в одном ритме, на одном дыхании. Только время от времени она замечала, что музыкальная пьеса, которую они с таким мастерством разыгрывали вначале, близится к завершению.
     Она была полна им, мечтала о нем, говорила о нем, про него. По сути, жила для него. И вот, когда она думала, что нашла к нему ключ (не ключ, а маленький потайной ключик, с которым можно было подобраться незаметно к невидимой глазу дверце и бесшумно, плавно, очень деликатно ее открыть), когда ей казалось, что она приручила его, привязала к себе тем, что сильнее цепей и веревок – нежностью и добротой своей - он вдруг одним махом рушил ее любовно возведенные нежные бастионы и вероломно ускользал в образовавшийся пролом.
     Временами он без всякой видимой причины начинал вдруг опровергать веками проверенные истины, посмеивался над ее убеждениями, в пух и прах разносил ее возражения, убеждая в собственной правоте. И тогда она чувствовала: еще момент – и он, так же нахально и обаятельно улыбаясь, как улыбался только что, издеваясь над ее выстраданными мыслями, встанет сейчас и уйдет, притворив за собой дверь. И она сникала и недоумевала тогда – за что? Просто так? Или у него есть какая-то цель или хотя бы веский мотив так обходиться с ней?
     Но были и моменты, за которые она могла простить ему все его слова и взгляды, и… его цинизм, каким бы веселым он ни был. Его руки, блуждающие по ее телу, неспешно, нежно, прикосновение кончиков пальцев к ее коже, доводящие ее до умопомрачения. Его губы, шепчущие ей на ухо такие милые и бесстыдные свои мысли и желания…
     Или его рука, скользящая по ее спине и застывающая в нежном поглаживании между ее лопатками. Ей думалось тогда, что вот эти прикосновения она и умирая не позабудет… Или мог еще вдруг расчувствоваться над совершенно заурядной мелодрамой с прямолинейным сюжетом и предсказуемым финалом. И она видела, как он совершенно искренне переживает, и что у него увлажняются глаза от подступивших слез… И она недоумевала: это он на самом деле или просто придуривается, чтобы ее позлить?..
     А потом, в тот самый момент, когда она надеялась, что всем ее сомнениям не стоит придавать значения, он вдруг давал волю своему циничному остроумию: например, одаривал комплиментами присутствующих в компании дам, замечая при этом мимоходом, как она несовершенна. И она падала в пропасть, мир рушился вокруг нее… При этом она не могла понять, как так? Почему другие обожают ее, восхищаются или же просто хорошо относятся к ней, тогда как он ее, оказывается, едва ли не презирает… И однажды она сорвалась, дала себе волю – впервые обиделась на него всерьез, да так, как будто раскрылись шлюзы и хлынула обида, и она подумала тогда: все, нет сил больше, невозможно это вынести…
     Она ушла с той вечеринки одна, накинув пальто и не застегнув даже пуговицы. Как в полусне, побрела по пустынной улице, под рассеянным светом фонарей и чуть моросящим весенним дождем, и слезы ее смешивались с дождевыми каплями, застилали ей глаза, она брела в никуда, просто вперед, потому что было невыносимо оставаться там, рядом с ним, и невыносимо было ловить сочувственные или же злорадные взгляды присутствующих.
     Он догнал ее, обнял за плечи и тряс, что-то говоря ей возмущенно, приводя в чувство. Она только могла сказать «За что?» Он рассмеялся, просто захохотал, совершенно искренне не понимая ее обиды.
     - Ну как ты могла это всерьез?.. Я же нарочно, чтобы сделать этим дурам приятное!
     - А я? А мне ты что сделал?
     И он прижал ее тогда к себе и убаюкивал, и успокаивал, и утешал…
     Потом они поехали к ней, и всю ночь он был с ней необыкновенно нежен, так нежен, как никогда ранее… и уже никогда потом. Именно в ту ночь она поняла, что это начало конца. Почему это так явственно ей открылось? Непонятно. И она сама не могла этого объяснить. Просто знала, что это так.
     Но расстались они не сразу, а спустя несколько месяцев, изрядно еще помучив друг друга. Хотя, скорее, это он мучил ее. Ей казалось, что он мучает, ему – что жалеет.
     Потом она умирала. От любви. Точнее, это любовь умирала в ней, умирала долго и мучительно. А она как раз-то жила. Но что это была за жизнь? Как будто ей вбивают осиновый кол в сердце – так оно болело. А еще хуже, когда кол начинают ворочать, крутить во все стороны, чтобы еще острее, еще больнее, еще мучительнее… Так было, когда она возвращалась мыслями в тот день, когда они разошлись, возвращалась и думала: а если бы она тогда не сказала? А если бы он не спросил?..
      Она была похожа на рыбу, выброшенную на берег – не хватало воздуха, чтобы дышать, не хватало сил, чтобы жить. Сколько так могло продолжаться? Не вечно же – думала она. Временами ей остро хотелось позвонить ему и сказать:
     - А как ты? Как тебе живется? Так же, как и мне или ты вообще ничего не почувствовал? Никакой потери?..
    Можно было позвонить. Но зачем?..
     Привыкшая в силу своей творческой профессии мыслить образами, она представляла, что душа ее – какую бы форму она не имела – похожа сейчас на обгоревшую спичку, которая еще некоторое время корчится в муках, когда огонь уже догорел.
     …Однажды утром она проснулась и совершенно отчетливо поняла: все, время ее страданий закончилось. Она свободна. Ее утро не  началось с вопроса, который она задавала себе немыслимое количество раз за прошедшее время – «за что?» Да ни за что! Просто не повезло, со всяким может случиться. А жизнь продолжается: хороший дом, приличная работа, бывший муж – замечательный человек. Даже любовь у нее была – ах, какая! Такая любовь… красивая, изумительная любовь! Кто узнает – еще и позавидует. Но все проходит. А то, что сейчас чего-то не хватает – самой малости, так, в общем, безделицы – так это ничего, без этого можно жить!
     И она жила…