56. Декомпрессия и разгерметизация по-кандагарски

… Всеми первоначальными делами персонала, прибывающего на работу, ведала стайка девушек неопределённого возраста. Не то, чтобы возраст – какой-то особенный или его тщательно скрывали. Просто девушки были смуглыми представительницами Филиппин, если снова не ошибаюсь. И количество прожитых лет определить на глазок оказалось довольно затруднительным занятием. В равной степени, каждой из них, а было их пять-семь человек, можно дать и двадцать пять, и тридцать пять. По внешнему виду большинства азиаток ничего нельзя достоверно понять. Поэтому я и называю их обобщённо – девушки.


Они всегда держались вместе в выделенном офисе. На его двери имелось грозное объявление, гласившее, что все посетители-визитёры, прибывающие в SkyLink, первоначально обязаны явиться и отрапортовать о своём приезде именно здесь. У девушек всегда находилась масса обязанностей организационного характера. Размещение персонала, выдача форменного обмундирования, амуниции и постельного белья, бронирование авиабилетов, различные бумажные дела, обеспечение канцелярскими принадлежностями, писчебумажной продукцией и картриджами для принтеров, согласование всяких процедур с военными отделами авиабазы и многое-многое другое.


Конечно, сферы этих обязанностей они как-то делили. Каждая девушка занималась своим сектором, и порой, нельзя было решить свой вопрос с любой из них. В этом офисе на стене висела доска, как в школьных классах, где цветным фломастером в табличке отмечалось, кто и где проживает, на какой срок прибыл, делались пометочки о том, что и когда ему предстоит сделать. В общем, полная информация, нужная для быстрого решения какого-нибудь дела. Нечто, наподобие большого «склерозника». Зато очень наглядно!


Запомнились имена только трёх девушек: Нэриса, Меланья и Зои. С остальными же не довелось пообщаться или иметь какие-то конкретные служебные дела. Нэриса оказалась смешливой и улыбчивой толстушкой в очках. Она выдала постельное бельё, пару футболок и бейсболку с логотипом SkyLink. Меланья по комплекции выглядела почти такой-же, но очков не носила. С ней я дважды ездил на интервью, когда получал другой бэйджик. Не знаю, почему её все звали Меланья. Может быть, так имя и звучало на родном ей языке. А может быть, родители нарекли всё больше на американский манер – Мелани, а потом кто-то переиначил имя в близкий нам вариант русскоязычной деревенской Маланьи.


Зои отличалась, в первую очередь, тем, что была единственной, по-настоящему чернокожей. Издали её запросто можно принять за подростка – худенькая, стройная и спортивная. Но при ближайшем рассмотрении, всё-таки возраст как раз укладывался в те рамки, о которых говорилось. Ну, и имя тоже было легко запомнить. Зои – это почти, как наша Зоя. Не так ли?


В первый же час моего пребывания на авиабазе, в том офисе, где обитали в рабочее время девушки, мне выдали ещё и пачечку листов-анкет, которые необходимо было заполнить. Потом сняли ксерокопию водительских прав, что-то спрашивали. Я отвечал, но был ошарашен приездом, который едва не превратился в немедленный отъезд, а также чувствовал некоторое утомление перелётом и, наконец-то, свершившимся событием. Поэтому и не стал вдаваться в подробности анкет, а лишь спросил, надо ли их заполнять немедленно, или время всё-таки терпит?... Девушки успокоили, что никакой спешки нет, но и откладывать в долгий ящик не стоит! Поэтому я пока занялся вопросами первоочередного обустройства, отложив писанину на потом, когда станет немного спокойнее. Тем более, что заполнять требовалось вдумчиво, сверяясь с паспортом и другими документами. Как вы помните, паспорт изъяли в аэропорту, но на этот случай у меня была припасена ксерокопия.


Два-три дня было совершенно не до анкет. Они лежали на краешке стола, потом я их переложил на другой, потом снова вернул. Так они и перемещались по нескольку раз в день. Я почти успел позабыть про них. Но мне всё-таки напомнили, что это сделать нужно для предстоящего в скором времени интервью... О таинственном интервью я уже был наслышан.


Классическое определение интервью – опрос человека по профессиональной или личной тематике, проводящийся журналистом с целью публикации или вещания в СМИ, обмен мнениями, взглядами, фактами, сведениями. Является одним из методов получения информации в журналистике... Думаю, если бы вдруг случился подвиг или героический поступок, то непременно, такого рода интервью имело бы место. Но скорее всего – такой вид интервью не для импортной прессы, там нужны свои доморощенные герои. Да и все давным-давно знали бы о чём-то таком, экстраординарном. Только в данном случае, ни о какой журналистике, ни вообще о средствах массовой информации речи не велось.


На утренних и вечерних брифингах я обратил внимание – кто-либо из стайки девушек сообщал во всеуслышание, что на завтра намечено интервью с таким-то или таким-то. Поначалу не придавал этому значения, но иногда видел, как кто-либо из названных пилотов или вновь прибывших работников то и дело уезжали куда-то с Меланьей, а через непродолжительное время возвращались. К ним подходили другие ребята, похлопывали по плечу и интересовались, как всё прошло. Ответ, как правило, давался один и тот же – всё нормально. Некоторые вздыхали с облегчением, другие на что-то пеняли или казались не совсем удовлетворёнными полученным результатом. А для некоторых поездка на интервью представляла собой сущий пустяк.


В данном случае, интервью проводилось американской военной разведкой. Конечно, никакого двустороннего обмена мнением быть не могло. Цель – получение информации об интервьюированном от него же самого, а результатом становилась выдача легитимного ID-бэйджика взамен ядовито-оранжевого, примитивного и бесправного с почти позорным клеймом Visitor.


По реакции приезжающих после интервью с полной уверенностью можно было судить, оправдались ли надежды претендента на тот или иной вид бэйджика, или он потерпел фиаско. Суммируя информацию, полученную от соискателей, которые уже прошли данную процедуру, мне предстояло вплотную заняться заполнением выданных анкет и на что-то конкретное рассчитывать. И ещё я задумался, почему к этому моменту у меня пока не изъяли то, чего по правилам нельзя иметь. А я как раз имел в наличии почти всё, что иметь запрещалось!... Заплёл мозги? Поясню подробнее.
 

… Во-первых, это относится к личному ноутбуку. Хотя почти каждый на базе имеет его, это запрещено, если нет специального разрешения. Во-вторых, телефон, тем более – с фото и видеофункциями. Собственно, фотоаппарат или видеокамера – тоже запрещены. В-третьих, наладонники-лэптопы в виде КПК. В-четвёртых, радиоприёмники и флэшки... Всё это иметь нельзя до тех пор, пока на личном бэйджике не появятся специальные отметки.
Попробую немного порассуждать на эту тему.


Конечно, вышеперечисленное не является чем-то, совершенно криминально-запрещённым, вроде наркотиков. А также имеющим ограничения к перевозке, как алкоголь. Но учитывая особый статус режима на авиабазе, приходилось быть готовым к тому, что всё это могут временно изъять до лучших времён. До сих пор не могу понять, почему мой ноутбук не только дотошно и скрупулёзно не проверяли, но и на пути в Кандагар вообще не просили вынуть из сумки. А в этой сумке добросовестно перевозилось, кроме компьютера, и всё остальное, включая зарядные устройства, наушники и моток различных соединительных проводов.


По идее, всё это должно сразу же привлекать внимание служб досмотра в аэропортах. Ведь масштабы терроризма на авиатранспорте в последние годы приняли совершенно беспрецедентный характер. И противодействующие меры тоже не заставили себя долго ждать. Поэтому, любое электронное устройство, тем более, в тесном соседстве с клубком разномастных проводов и батарейками-аккумуляторами, обязано подвергаться тщательному досмотру и многократным полномасштабным проверкам. Азбука для любого здравомыслящего, даже неграмотного в вопросах обеспечения безопасности!


Однако, как ни странно, моя сумка даже не открывалась, и вопросов не возникало. Всё ограничивалось лишь просвечиванием на рентгеновском аппарате, именуемом интроскопом, а сам ноутбук на пути в Кандагар даже не извлекался. А вот, уже на обратном пути, в Дубае, меня всё-таки попросили компьютер вынуть. Представитель службы досмотра задумчиво повертел его в руках, внимательно осматривая. Потом открыл и попросил включить... Я и нажал на кнопку, следя за его реакцией. Интересно, каковой бы она была, если бы там начался обратный отсчёт на таймере, и цифирьки быстренько сменялись, приближаясь к нулям во всех разрядах?!... Привет от Бени Ладена?!... Шутка чёрного юмора!


Этот факт и по сей день очень удивляет, почему происходило именно так? То ли в Афганистане и без того полно всяких подобных «игрушек», а если одной больше, то и – чёрт с ним!? А если, наоборот, возвращаешься из этого региона, то уж будь добр, предъяви!... Не знаю точно, но всё это, по меньшей мере, странновато. А может быть, я чего-то не знаю...


По прилёту в Кандагар, морально был готов к тому, что уж там-то меня не только дотошно проверят, но и временно заберут то, что, по их мнению, не вписывалось в категорию разрешённого. До особого статуса, который должен обрести посетитель после прохождения различных инструктажей, а также получения соответствующих разрешений и допусков... По крайней мере, мне так представлялось и мыслилось. Но как выглядело на самом деле, я уже рассказал. По всей видимости, американцам не слишком хотелось заморачиваться помещениями для хранения изъятых предметов, что, в свою очередь, потребовало бы увеличения обслуживающего персонала и бессмертного бюрократического аппарата. Непременно что-нибудь пропадало бы безвозвратно, и возникали потом всякие несоответствия. А непременные жалобы и претензии?! Кого обяжут с этим разбираться?

 

И ещё – есть предположение, что американцы всё-таки надеются и очень рассчитывают на благоразумие и порядочность прибывающих. А поэтому всё отдают на откуп администрациям подразделений натовского альянса. Не знаю, есть ли в таких рассуждениях хоть капля того, что на самом деле скрывается за этим. Знаю, что периодически проводятся внезапные рейды военной полиции с целью выявления нарушений персонала... И не совсем внезапные. Однажды, о таком «шмоне» нас предупредили за сутки. И очень просили убрать с глаз долой всё, чего законно иметь нельзя. То есть, своего рода профилактика.


Ребята из МР (военной полиции) – мужички очень решительного вида и неслабой комплекции. Они похожи на качков-культуристов. Уверяю, что попасться им под горячую руку найдётся минимум желающих. А отличить их очень просто – они ходят в униформе чёрного цвета. Как говорили, часто и собачек привлекают на подмогу, если есть конкретная наводка. Значит, что-то находят?!


Ну, а в те разы, когда они появлялись, ко мне не заходили. Хотя я, как в песне Высоцкого, свои «вилки», на всякий случай, заранее от греха подальше спрятал...


Что касается радио, у меня в нём надобности не возникало. Вполне хватало того, что обеспечивал интернет. Но вроде бы, на авиабазе существует и своя собственная радиостанция. Не проверял, не знаю!


Вертолётчики в полёт берут сотовые телефоны для связи. На всякий случай. Утверждали, что они – самые простые и без новомодных наворотов. Чтобы только ответить или позвонить по уже внесённым в память нужным номерам. Поэтому даже функция фото в них категорически отсутствует. Не знаю, кто это проверяет и контролирует перед вылетом. Скорее всего, такие телефоны являются служебными и выдаются непосредственно в полёт. А потом они точно так же и сдаются уполномоченному лицу.


Но если есть правила, то существуют и какие-то пути грамотного обхода. Главное, не слишком афишировать и не попадаться. Всё равно, фотографии и видеоматериалы есть у каждого, компьютеры и самые навороченные телефоны – тоже. И всякие КПК, диктофоны и GPS-приёмники. Как говорится, не пойман – извини, дорогой товарищ!


Почти вся эта информация скопилась в голове к моменту начала заполнения анкет. Я наконец-то созрел. И, надо сказать, заполнить их было не так-то просто, как поначалу казалось.


… По внешнему виду анкеты выглядели невзрачно – самые обычные, наподобие таких, которые заполняются при устройстве на работу или получении загранпаспорта. Но самих бланков-листочков оказалось многовато. Я был наслышан и о том, что такие анкеты порядком подпортили кое-кому настроение. Например, один из пилотов наотрез отказался сообщать данные о службе в армии. Ни номера части, ни занимаемой должности, ни своих обязанностей не раскрыл. Упёрся, и – ни в какую! Может быть, правильно сделал, с какой-то точки зрения и военной присяги. Раз принимал присягу, давал какую-то подписку о неразглашении, то и слово надо держать! Тем более, если речь шла о военных действиях в Афганистане, то это всё равно не понравилось бы американцам. Результат оказался бы однозначным – развернули бы назад без излишних разговоров... Не хочешь сотрудничать, езжай домой!


По другим сведениям, точно так же поступили и с тем, кто сознательно или по забывчивости что-то напутал в ответах. При любом раскладе, мне требовалось прислушиваться внимательнее к тому, о чём ходили правдоподобные байки в кулуарах... Кто знает, какие возможности у военной разведки, и какова необходимость полнейшей достоверности ответов, изложенных в анкете? Не то, чтобы что-то хотелось скрыть или утаить, просто некоторые вопросы могли запросто поставить если не в полный тупик, то, уж точно – вызвать немалые затруднения при ответах.


Самые простые вопросы, как водится – о себе, любимом, и о ближайших родственниках. Слава Богу, на эти пункты анкеты мог ответить сразу и не задумываясь. А вот новенькое – графа о вероисповедании?... Что там указать, если я крещёный, но в церковь не хожу, постов не соблюдаю, но отношусь к этому с пониманием и уважением?... Думаю,  ответы, вроде – сочувствующий безбожник или стойкий атеист, вряд ли приняли и правильно поняли, хотя это, на самом-то деле, совсем недалеко от истины. Но с подобными пунктами я с грехом пополам справился. А вот, потом уже началось такое, что поставило в весьма  затруднительное положение.
 

Скажем, надо было указать и перечислить пятерых человек, которые смогли бы подтвердить, что я в последние годы работал там-то и там-то. Причём, эти пятеро должны указываться с конкретной датой и местом рождения, занимаемыми должностями, адресами и телефонами... Интересно, как я могу всё это знать или удержать в памяти? И как это будет проверяться на подлинность? Неужели станут разыскивать моего командира, выкручивать руки, пытать и пристрастно допрашивать?... А если он давненько уже поднимает сельское хозяйство и занимается масштабными аграрными реформами на отдельно взятой личной даче? Да и оставшаяся четвёрка – тоже пенсионеры. Не так уж много мест работы я сменил, чтобы успеть наследить...


Поверьте, очень трудно отыскать в своём окружении пятерых знакомых, о которых разведка мечтает узнать даже больше, чем знаешь ты! Попробуйте на досуге поэкспериментировать.


А следующий листочек тоже настойчиво предлагал найти пятерых добровольцев, мечтающих подтвердить обо мне что-то другое. Голова пошла кругом, и я честно не знал, как поступить, чтобы соблюсти святой принцип – и волки сыты, и овцы целы... Поплёлся проконсультироваться с теми, кто уже успешно преодолел эту процедуру.


Вертолётчики не сильно помогли моей беде. Но совместными усилиями всё-таки выработали определённый совет... Отвечать правдоподобно, с максимумом истинных сведений, а если в чём-то есть сомнения, тоже как-то стараться избегать слишком уж явного искажения фактов... Ведь не станут же всё подряд и очень досконально проверять! Где взять на это силы, а главное – время? И не такого уж высокого полёта птица, чтобы на мне зацикливаться и подлавливать на мелочах. Какой в этом смысл?... Хотя, что именно является пустяком, а что – нет, судить мы не могли. Но всё равно, мысль об оставшейся, кроме  командира, четвёрке «знатоков» никак не давала покоя. Родственники исключались из списка однозначно...


Потом всё же зашел на обратном пути в офис и поинтересовался у Меланьи, должны ли пятеро с первого листочка являться совершенно другими персонами в сравнении с такой же пятёркой второго? Если бы она сказала, что обязательно должны быть разными, а ещё лучше, чтобы и не знали друг-друга, я бы точно тронулся умом... На моё счастье, Меланья сказала, что это – как раз вовсе не обязательно. Пусть будут одни и те же, только давай уж, братец, поскорее заканчивай..., а то вот-вот очередь на поездку подойдёт. Интервью, сам понимаешь!


Это несколько успокоило, но, на всякий случай, свою пятёрку знакомых друганов расположил на бланках совершенно в разном порядке. Перемешал, перетасовал и перестраховался... Кто их там в разведке знает? А может быть, и «прокатит»! И кое-что пришлось присочинить. Ведь откуда знать точный адрес кого-то, если писем туда не пишу? Нашли почтальона Печкина, понимаешь!... Улица – да! А уж номер дома и квартиры пусть сличают те, кому это надобно больше, чем мне. Если бы я имел возможность узнать, сидя дома, то и вопросов бы не возникало... Сдал бы всех друзей оптом, в розницу, сразу и за милую душу... В общем, я всё-таки отнёсся к делу слегка наплевательски, хотя и правдообразно, если можно так выразиться.


Анкеты мужественно заполнил, отнёс и не очень надеялся на быстроту продвижения дела. Никто в лагере толком не знал, когда подоспеет очередь ехать на интервью. Если учитывать, что пилотам и техникам всё-таки старались побыстрее оформить ID, чтобы не тормозить ежедневную работу на аэродроме, то тем, кто трудился исключительно на пространстве лагеря SkyLink, не очень-то торопились выдать бэйджик, отличный от категории «visitor». К примеру, Ирина, которая работала преподавателем английского, уже почти четыре месяца так и ходила с ядовито-оранжевым пропуском. Хорошо, что её всегда мог сопровождать муж Олег, командир вертолёта. Не в этом ли было дело?... Ответить никто не мог, да и спросить, в общем-то, не у кого. Так что, я спокойно сдал бланки и не очень горевал по этому поводу... Как раз, к этому моменту, начал обращать внимание, что тревогу на авиабазе стали объявлять всё чаще и чаще...



Не знаю почему, но самая первая неделя на авиабазе прошла на удивление мирно. А я внутренне настраивался на то, что обстановка вокруг будет напряжённее. Конечно, перед отъездом меня заверяли, что всё вокруг – под неусыпным контролем и очень безопасно. Не очень-то верилось, особенно после прочтения новостей о высылке некоторых сотрудников ООН... Но факт остаётся фактом. Я и думать перестал об этом, полагая, что всё действительно тихо и гладко. Иногда из Торонто меня спрашивали, как обживаюсь, как вхожу в курс дела?... А между делом, нет-нет, да и прозвучит вопросик, слышал ли вой сирен или объявление тревоги?... И успокаивали: «Не пужайся сильно, мил-человек! Оно здесь – частенько и в порядке вещей!»


Пугаться не было ни времени, ни причин. Да и каску с бронежилетом не выдали, хотя это полагалось. Если бы стало туговато, не тянули бы с этим вопросом. Я особо не настаивал на получении, полагая, что ходить за пределы лагеря пока не имею права, а на своей территории таскать амуницию по жаре и пылище, как белая ворона, нет смысла. Когда посчитают нужным, тогда и выдадут. А звонки из Канады как сглазили – через недельку оно и началось...


Как-то раз, завыла сирена и мощный голос за окном явственно произнес: «Rocket attack!», причём дважды. А потом – ещё и ещё раз... Ракетная атака, будь она неладна!
 

… Всё это очень напоминало утренний призыв муэдзина с минарета ко всеобщей молитве, да ещё будучи многократно усилено репродукторами на вышке. Таких вышек с динамиками и прожекторами было много. Очень они походили на те, которые устанавливаются на стадионах. И если учесть, что длина ВПП в Кандагаре больше трёх километров, то можно прикинуть количество вышек и мощность динамиков, чтобы обеспечить слышимость в любом уголке территории. Высоченные сооружения стояли через каждые триста-четыреста метров.


Это прозвучло весьма неожиданно. Что делать-то и куда бежать?... Пропал ты, Вовка, ни за понюх табачку... и сложил буйную головушку на чужеземщине! И где моя простыня, белые тапочки и ближайший погост?... Не совсем такие мысли, конечно, но нечто подобное в первый момент ощущалось. Оторопь, волнение, тревога и неуверенность. Я находился в полном одиночестве и в учебном классе. Да и при всём желании, быстренько смастерить белоснежный саван не удалось хотя бы из-за несоответствия цвета выданных постельных принадлежностей.


По логике событий, надо было ожидать воя приближающегося снаряда или ракеты, последующих разрывов, дыма, пламени и какой-то паники... По крайней мере, к этому  приучили многочисленные киноленты о войне. Я прислушался. Ничего не происходило. Вообще – н и ч е г о!... Выйдя на крылечко, с высоты второго яруса попытался определить, где же та опасность, о которой вещали репродукторы, и как себя ведут те, кто находился в лагере. Надо было брать пример именно с них!
 

… А примера брать было абсолютно не с кого. Если не считать одинокого пилота, лениво бредущего по направлению к столовой. Он плёлся совершенно не спеша и был одет в маечку, шорты и тапочки на босу ногу. Его не волновало ничего. По-моему, он даже позёвывал на ходу. Скукотища!!! А с чего тогда переживать мне?!


Да и в окрестностях не слышалось ни стрёкота вертолётов, ни рёва истребителей-перехватчиков, ни каких-то отголосков канонады. Полная тишь да блажь, как всегда до этого. Короче говоря, никаких признаков, свидетельствующих о том, что тревога была объявлена, и принимались какие-то экстренные меры к противодействию.


Отбой тревоги я как-то упустил. Вернее, не смог точно определить, был он или нет. Это потом уже я научился распознавать начало и конец объявленного аларма... Тревога начинается с воя-завывания сирены. Точно так, как в военных кинохрониках. А окончание  сопровождается какими-то трескучими звуками, которые не берусь описать или с чем-то сравнить. Это надо просто услышать. Если воет сирена, то потом надо ждать объявления о характере или виде угрозы. А отбой венчает диктор, говоря, что всё вокруг чисто: «Аll – clear»... – Что там – чисто и в каком виде санитарной гигиены, знать вовсе не обязательно. Короче говоря, угроза миновала, или принятыми мерами обеспечили дальнейшую безопасность.


Вообще-то, голос диктора слышался какой-то неестественный, с металлическим оттенком. Скорее всего, на магнитофоне набирали самые ходовые фразы, как в информации о погоде на метеоканале в аэропортах. Нашу систему называют «Попугай». Склоняюсь к тому, что какой-то подобный вид попугая и задействовали на авиабазе, только голос – строго мужской. В авиации же привыкли, что погоду вещают, как правило, женским.


С каждым последующим днём количество алармов увеличивалось. Тревогу объявляли почти каждый день, а то и по нескольку раз. Кроме ракетных атак, которые были, видимо, обыденным явлением, существовал ещё один вид тревоги. Это  – когда после сирены сообщалось, что вскоре последует серия контролируемых взрывов в какой-то конкретной части авиабазы. Обычно, в юго-западном секторе. Скорее всего, именно там неутомимые талибы успевали что-то заминировать или подтащить мобильные ракетные установки. Но их вовремя обнаруживали и прицельно уничтожали.
 

… Как оказалось, не всё выглядело так спокойно, как хотели преподнести. И многие из старожилов SkyLink утверждали, что ничего подобного в таком масштабе раньше не происходило. Значит, мне в определённой степени повезло. Или наоборот. В зависимости от того, с какого ракурса рассматривать. И проблемы с генераторами тоже не возникали, если верить утверждениям. А теперь они стали отказывать довольно часто. Это стало настоящей проблемой и головной болью для руководства. Почему-то, чаще всего, страдали от перебоев электроэнергии в той части лагеря, где проживали представители Киргизии. Тот генератор, который обслуживал учебный класс и мою комнату, тоже временами брал тайм-аут, но не так часто. Сами понимаете, что на питание от электричества в таких условиях задействовано всё. От насосов, подающих воду, а соответственно, и обеспечивающих слив канализации, до компьютеров, элементарного света, кухни и совсем уж немаловажных кондиционеров... Нет электричества – нет и жизни. Всё практически парализовано. И – ни тебе свет потушить, ни воду слить! Труба дело...


Ну, а самое серьёзное нападение на авиабазу произошло 22-го мая. Об этом расскажу чуть подробнее.


… Накануне была пятница. На этот день у меня намечались вполне определённые планы. Не сказать, что очень уж грандиозные. После занятий предстояло обязательно сходить на «деревяшку» и купить гель-концентрат для стирки. Стиральные машины в лагере были устрашающих размеров. В их чрево с успехом помещались лётные комбинезоны и много-много ещё того, что требовалось постирать или освежить. Конечно, постирушку можно  производить и более мелкими партиями, но тогда и расход стиральной жидкости значительно возрастал. Поэтому стирку старались приурочить к тому моменту, когда накопится изрядное количество одежды, или когда уже срочно приспичило. До этого момента меня выручали коллеги-вертолётчики, одалживая пару колпачков геля, но пора было уже и честь знать!


Кроме стиральных агрегатов, рядышком находились и сушильные машины барабанного типа. Ведь бельё сушить было практически негде. В комнате на двоих разместить его практически невозможно, а если делать это на улице, то вид военного городка стал бы вовсе смешным. И толку от такой сушки на пыльном ветру было бы мало. А сушильные аппараты делали это быстро и качественно. Потом даже отпадала надобность в глажке. К слову сказать, я не слышал, что где-то есть намёк на существование гладильной комнаты или примитивного утюга.


А от сушильных машин вертолётчики были в полном восторге. Помню, один пилот говорил, что обязательно купит подобную, когда вернётся домой. Жил он в районе Кавказских Минеральных Вод, где, как известно, очень влажный климат. И проблема сушки белья там стоит очень остро, особенно зимой.


А ещё пятница являлась тем днём, когда раз в две недели в лагере происходил процесс, который канадцы метко окрестили словом «decompression». Термин «декомпрессия» больше подходит для тех, кто занимается дайвингом или любым глубоководным погружением. Это набор процедур, призванных обеспечить подъём аквалангиста или водолаза с глубины без риска для здоровья. Декомпрессия заключается в остановках на определённых глубинах на известный период, за время которого азот, гелий или другие газы, накопленные в тканях тела, естественным путём выходят через лёгкие. Количество, глубины и время остановок рассчитываются по декомпрессионным таблицам или с использованием специализированного компьютера (декомпрессиометра). Подъём на поверхность без соблюдения декомпрессионных остановок может привести к декомпрессионной (кессонной) болезни.


В нашем случае речь идёт совершенно о другом. Раз в две недели начальство всё-таки милостиво шло навстречу мятущейся русской душе и разрешало подведомственному контингенту вертолётного коллектива «стравить давление» и снять стресс с помощью употребления алкогольной продукции. Вы, конечно же, спросите, каким образом она там появлялась, если на авиабазе существовал строгий запрет?... Точно сказать не берусь, но вертолётчики добираются в Кандагар различными путями, не всегда требующими даже оформления афганской визы. Транзитными самолётами через Кабул, пересаживаясь из самолета в самолет и не всегда проходя таможенные посты... Пусть это останется тайной, покрытой мраком, и большим буржуинским секретом авиакомпаний, экономящих на своих работниках, а также изюминкой пилотов-контрабандистов.


Однако, правдами или неправдами, но вертолётчики всё равно умудрялись иметь и пополнять запасы спиртного и пива. Я был наслышан об этом ещё до приезда. Что-то, вроде того, что начальство об этом знает, но стыдливо прикрывает глаза. Уж лучше как-то организовать этот процесс и контролировать, чем разбираться потом с непредсказуемыми спонтанными последствиями. Кажется, всем прибывающим вменялось в обязанность сдавать всю спиртосодержащую влагу старшему менеджеру для хранения в специальном помещении до нужного случая. О таком случае объявлялось особо. Его с нетерпением ждали и предвкушали расслабуху после напряжённого двухнедельного воздержания.


Не надо думать, что decomression происходит в виде всеобщей буйной пьянки с песнями, танцами, братанием или выяснением отношений, как это иногда принято в простонародьи... Процесс заключается в чинных и благородных посиделках по интересам. В этот день не проводится вечернего брифинга, завтра – обязательный выходной, а обычный ужин и вовсе отменяется. Вместо него сразу же после обеда на околостоловском пространстве появляются большие мангалы. Вся поварская братия занимается подготовкой гарниров, а по лагерю распространяется аромат дымка и поджаривающегося мяса. Один-два поварёнка внимательно следят за приготовлением, складывают готовые порции на поддоны и ждут, когда им принесут следующие партии мясца.


Когда наступает время ужина, народ отправляется в столовую. Там на общем столе уже находится всё, что требуется. Хочешь, садись и ешь прямо здесь, но без употребления... Ведь не у каждого завтра – выходной. Случается, что кому-то и работать приходится! А если ты уже «спелся» с конкретной компанией и слился с ней в едином порыве, тогда бери ланчбокс и накладывай туда всё, что душа просит. И безо всяких ограничений... С этими ланчбоксами, как правило, народ и уходит в свои каморки. Подальше от посторонних глаз. Изредка, вновь приходят гонцы за добавкой закуски, но на улице никто не бродит и не устраивает посиделок на скамейках. Поэтому непосвящённый и не определит, что в лагере сегодня какой-то особенный день.
 
 
Скажу сразу, что традиционного шашлыка нет и в помине. Ароматный запах мяса вводит в сильное заблуждение. Мясцо, нарезанное крупными ломтями, готовится на решётках. Прискорбным фактом является то, что мясо совершенно не вымачивается ни в специальном соусе, ни даже в обычном уксусе. Оно вообще никак предварительно не подготавливается! Размораживается, наскоро присыпается при жарке солью и специями, которые толком не успевают его пропитать. Само мясо тоже не всегда качественное и пригодное для такого вида жаркого. Его бы лучше тушить, а не жарить. Но выбирать не приходится... Так что, народ готов удовольствоваться тем, что подают. Частенько, кусочек, размером с ладонь, невозможно угрызть – он напоминает подошву новенького ботинка. А пластмассовые нож и вилка ломаются, будучи не в силах распилить выбранный ломоть... Почему пластмассовые? А потому, что металлическими приборами разрешено пользоваться только в столовой, а с ланчбоксами в комнату надо брать пластиковый набор.
 

Я не знаю, чем объясняется то, что мясо – соблазнительное на запах, но довольно безвкусное. То ли тем, что повара не умеют приготовить его вкусно, как мы привыкли, то ли просто не хотят. Конечно, то количество, которое требуется приготовить, достаточно велико. Но ведь вполне можно дать возможность мясу полежать в маринаде два-три часа, и этого вполне хватит, чтобы оно стало помягче и повкуснее. И чтобы вертолётчики потом не сокрушались по этому поводу и не обижались, приговаривая: «... кинут кусок мяса, как собакам.» – Ни выдумки, ни желания, ни экспромта!... Но это уже в порядке критики. Как есть, так и есть! А запах-то всё равно приманивает и сулит нечто умопомрачительное. Обманка-пустышка!


По моему мнению, для таких случаев всё-таки больше подходил авиационный термин. Его с успехом можно наутро применять в качестве определённого теста на «вшивость». Смог выговорить – честь тебе и хвала. Силён мужик, ничего не скажешь! А если нет, то и вывод соответствующий... Словечко это мудрёное и труднопроизносимое даже в здравом уме..., но все авиационные люди его знают: depressurization... Попробуйте произнести сами и убедитесь в том, что язык, поначалу, предательски заплетается сам собой. Надо достаточно долго тренироваться и проговаривать снова и снова!


Это – не что иное, как разгерметизация. Что, в сущности, совсем не то, что означает термин декомпрессия... Разгерметизация – это потеря герметичности корпуса или какой-либо системы технического устройства. Разгерметизация может быть штатной (при проведении технических работ) и аварийной – непредвиденно, вследствие технического дефекта, внутреннего или внешнего воздействия. Аварийная разгерметизация может быть очень опасна, так как при этом, в значительной мере, нарушается функция системы. В частности, аварийная разгерметизация кабины самолёта или космического аппарата может привести к гибели экипажа и пассажиров... Страшная штука, если не предпринять немедленных экстренных мер, в виде аварийного снижения.


Когда я впервые сказал канадцам, что термин водолазов и подводников надо бы заменить на более подходящий для авиации, то это сначала вызвало бурю восторга. Но всё-таки привычное и прижившееся до этого определение сути процесса осталось без изменений. Тем более, что decompression выговорить гораздо проще в любом состоянии заплетающегося языка...


(продолжение следует)