Всегда слишком мой
Light up, light up
As if you have a choice
Even if you cannot hear my voice
I’ll be right beside you, dear…
Leona Lewis,Run
Сияй, сияй
Так, словно у тебя есть выбор,
Даже если ты не можешь слышать голос мой,
Я буду рядом с тобой, мой дорогой…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ЯРОСЛАВА
Глава 1
Осень, 1990 год
Двери распахнулись настежь, выпуская на улицу шумную ораву школьников. Свобода. Наконец-то.
Я стремительно сбежала с крыльца, выносимая вперед безудержной толпой. Еще один день позади. Еще один скучный, унылый день. Такой же, как и все остальные. Хотя нет, сегодня же вторник, а значит, и того хуже.
Не успеешь как следует проснуться по пути до здания школы, как первым уроком – бац! – физкультура. И какой идиот это придумал? Все носятся, толкаются, кричат. Еще бы – тут напряжение мозгов совсем не требуется. Вот радость-то!
Зато вторым уроком – математика. Орущее, взлохмаченное стадо молоденьких слонопотамов врывается в класс, норовя одновременно пролезть в узкие двери мерзко-коричневого цвета, глядя на которые лично мне хочется просто застрелиться.
Задача:
Дано: 45 минут тоски и методичного царапанья мела по деревянной доске.
Найти: Количество времени, в течение которого мозг впадет в глубокий анабиоз.
Я знаю ответ с точностью до секунды – мне хватает 6 минут 25 секунд.
Хорошо, что под партой спрятан любовный роман, который я втихаря стащила у мамы. Выяснение отношений между Джессикой и Кристофером дали мне возможность не уснуть. Правда, за невыполненную домашнюю работу, препод поставил точечку в журнал. Это у него любимое занятие – уже все клетки на странице в точечках. Классная возмущается, а ему и дела нет. Своим математическим мозгом он вывел не менее математическую формулу – набираешь себе определенное количество жирных точек за урок – вот и оценка готова. Можно даже к доске не идти, а гоняет он часто, что есть, то есть. В такие моменты нет ничего лучше, чем прикинуться мертвым опоссумом. Двоечники в моем классе так и поступают. Если в их летальный исход все-таки не верят, они маскируются под глухо-слепо-немых и сползают под самые задние парты, пытаясь применить эффект невидимости.
Увы, я так сделать не могу, потому что сижу за второй партой в первом ряду прямо под носом у преподавателя.
Из класса выхожу – точно узник из тюрьмы, все остальное кажется уже более мир-ным: русский язык, литература. Сосед по парте, Сережка, беззастенчиво списывал дик-тант. К концу одиннадцатого класса точно заработает себе косоглазие. Наша классная все время грозиться нас рассадить в целях воспитательной работы, но ей сейчас не до этого. Всем известно, что у нее роман с преподавателем по рисованию. Кстати, у него и был последний урок.
Когда мы вошли, вокруг него стайкой вились старшеклассницы, обсуждали деко-рации для предстоящего концерта самодеятельности. По моим губам скользнула усмеш-ка. Вот это мужик так мужик! Никакой книжный Кристофер ему и в подметки не годится! Высокий, подтянутый, волосы русые, до плеч, слегка вьющиеся на концах. Правда, имя у него совсем неподходящее – Апполинарий Карлович. Господи, о чем только думали его родители, нарекая так свое любимое чадо. Да если бы они только знали, какой замечательный экземпляр человеческой породы из него вырастет, то назвали бы его Апполон, не иначе.
Рисование я люблю. Особенно уроки на свободную тему. Но сегодня Апполинарий попросил нас нарисовать натюрморт – кочан капусты, морковь, несколько луковиц и листик чахлого салата на широком блюде – просто овощной набор какой-то!
Совсем не интересно, хотя наш мистер «Предел девичьих мечтаний» говорит, что такие рисунки просто необходимы, чтобы научиться реалистично передавать цвет, форму и материал, из которого сделаны предметы. В старших классах мы будем рисовать портрет. Держу пари, в его шкафу уже пылятся штук сто его собственных портретов, нарисованных восторженными старшеклассницами.
Капуста у меня вышла какая-то кривая, лук тоже подкачал, краска слилась и потек-ла - это окончательно испортило мне настроение. Не день, а сплошное разочарование!
Апполинарий Карлович невозмутимо ходил среди леса воздвигнутых мольбертов.
- Вова, твоя обнаженная леди совсем не похожа на капусту,- прожурчал он, даже глазом не моргнув. Апполинарий всегда выражался учтиво и никогда не повышал голоса.
Вовка Сибирцев покрылся пунцовой краской и стал похож на спелый помидор. Класс дружно зашелся в хохоте.
- Ничего не выходит, - пожаловалась я, когда учитель подошел ко мне.
- Разве? – он приподнял бровь и улыбнулся. Будь я старше, тут же свалилась бы со стула в беспамятстве. – По-моему, все хорошо, Ярослава.
Он осушил кисточку и убрал излишек краски с моего не в меру оранжевого лука, потом слегка подправил зеленым кособокий кочан.
- Спасибо, - сказала я и снова принялась за работу.
Он поставил мне «четыре».
- Это потому, что вы мне помогли? – спросила я, бессознательно ловя взгляд голу-бых глаз.
- Не только. Просто я знаю, что ты можешь лучше, намного лучше, - мужчина по-медлил. – Тебе ведь нравится рисовать, Слава?
Я утвердительно кивнула.
Апполинарий Карлович тепло улыбнулся.
- Старайся, быть может, из тебя получится неплохой художник.
Попрощавшись, я выскочила за дверь. Художник – это в нашем-то захолустье?! Апполоша что, совсем умом тронулся?
С трудом выбравшись из толпы ребят, которые в спешке хватали одежду у дежур-ных раздевалки, я накинула куртку, взяла рюкзак и была такова.
Здание школы – трехэтажное, с темно-зеленым бордюром, осталось позади. Я то-ропливо шла через стадион. Под ногами хлюпала земля. Был конец октября: солнце пря-талось за набегающие облака.
Я обернулась – с крыльца медленно сошли одноклассницы, посередине как все-гда – Светка – вроде как признанная королева нашего класса. С ней я мало общалась те-перь. С ней и свитой ее приближенных я поссорилась, когда мы ставили спектакль про Федота Стрельца для родителей в середине этого года. И все потому, что это я должна была играть невесту главного героя, а она стала нянькой при лысеющем вздорном царе.
Я перешла дорогу и по тротуару направилась прямо к дому. Каждое дерево, куст и даже камень мне были знакомы с самого детства. Сколько раз хожено по этой дороге и сколько еще предстоит пройти! Я мысленно подсчитала года – еще шесть лет. Целая веч-ность. Целая вечность однообразия.
* * *
Дома никого не оказалось, впрочем, как я и рассчитывала. В дверях меня встретил только черный кот Мефисто – любимец семьи. Вообще-то его звали Мефистофель, но он, не смотря на такое дьявольское имя, был сама доброта, да к тому же, порядочный лентяй. Я его тайком оставила в деревне у бабушки два года назад, и родителям не оставалось ни-чего иного, как взять котенка домой. Теперь бабушка жила в нашем городке, она продала дом, после смерти дедушки и переехала в квартиру в новом доме. Мне было этого жаль, каждое лето я обычно проводила в деревне с младшей двоюродной сестрой. Своих родных у меня не было. Я росла единственным ребенком в семье – милым и эгоистичным.
Поставив роман на полку, я улыбнулась. Моя мать была бы крайне возмущена тем, что я увлекаюсь подобным чтивом. Ведь мне всего десять лет.
Я поела и включила телевизор, оттягивая тот момент, когда придется сесть за уро-ки.
В пять пришел папа, в шесть – мама. Потом в гости зашла бабушка. Я прилежно сидела за письменным столом и делала упражнение по русскому. Мефисто развалился на учебниках и щурил большие зеленые глаза под лампой. Помощник….
В следующей жизни я решила стать котом.
Часы мелодично пробили восемь вечера, когда в коридоре раздался телефонный звонок. Мама взяла трубку, из-за закрытой двери я мало что слышала. После того, как трубка опустилась на рычаг, мама возвестила на всю квартиру:
- Оля родила сына!
Вот и приехали…..
Я услышала, как в соседней комнате забегала бабушка. Точнее, уже прабабушка. Оля – моя старшая двоюродная сестра, дочка бабушкиного сына. Ей было двадцать лет, и этим летом она вышла замуж.
Мама влетела в комнату точно вихрь, за ней поспевала бабушка.
- Слава, ты что, не слышала? – удивленно спросила мама.
- Отчего же? – я попыталась изогнуть бровь, как на уроке делал Апполинарий Кар-лович, и напустила на себя невозмутимость. - Ты сказала об этом так, словно родился принц. Думаю, все соседи уже в курсе, вплоть до пятого этажа.
- Ты не рада? – возмутилась бабушка.
Я посмотрела на нее и улыбнулась про себя: если бы не поздний час, она была бы уже на полпути к больнице. Маленькая, пухленькая, она, тем не менее, в свои года сохра-няла бодрость духа и расторопность, свойственную деревенским жителям Беларуси. Ро-дом она была оттуда.
Была ли я рада? Трудно сказать. Скорее, я не чувствовала ничего особенного. В семье пополнение – ну и что с того?
Для приличия я улыбнулась и заверила всех, что у-ж-а-с-н-о рада, чуть ли не больше всех вместе взятых родственников.
- Завтра пойдем их навестить.
Я с трудом подавила желание возвести глаза к небу. Отвертеться не получится, номер с мертвым опоссумом срабатывает только на учителях, мою мать не проведешь. Даже если бы мне удалось благополучно провалиться сквозь землю, она бы и оттуда меня достала.
Ладно, хоть какое-то разнообразие – после школы придется топать в больницу. Я с завистью глянула на своего кота - его явка не обязательна. Видимо, он это прекрасно по-нял, так как широко зевнул и погрузился в спокойный кошачий сон.
Глава 2
Мы стояли под окнами родильного отделения. Собрались все. В первую очередь, конечно, Олин муж - Виктор. Светится гордостью и нахальством. Молодой самоуверен-ный милиционер. Наверняка теперь считает себя состоявшимся мужчиной, раз у него ро-дился сын. Рядом с ним были его родители, родители Ольги, ну и наше семейство.
Мы ждали уже полчаса, наконец, в окне показалась парочка, о которой теперь ми-нимум три года будут говорить в третьем лице. Сестрица переступила тот рубеж, когда теряла свою индивидуальность и начинала по всем пунктам проходить под значением «мы».
Лицо Оли за стеклом окна было бледным, осунувшимся и землисто-серым. В вы-тянутых вверх руках она держала маленький, накрепко спеленатый сверток. Лицо мла-денца, морщинистое и красное, как переваренная сосиска, выражало глубокую младенче-скую муку. Казалось, еще секунда, и он разразиться душераздирающим плачем. Я обрадо-валась, что мы этого не услышим. Господи, надо же было затевать столько шума из-за орущего кусочка человеческой плоти.
- На меня похож, - сказал Виктор, еще больше раздуваясь от гордости.
"Ага, как же! Совсем одно лицо – ты такой же сморщенный, без бровей и во рту у тебя ни одного зуба. Прелесть, как похож!" – злорадно подумала я. Честно говоря, это бесцельное стояние под окном мне уже порядком поднадоело, да и ноги замерзли.
- Да, точно похож! – вторила худосочная мамаша Виктора. – Оля молодец, угодила тебе!
Я чуть не упала от таких слов. Господи, они хоть ее лицо видели или совсем осле-пли от радости?! Даже в десять лет я понимала, что это просто дикость – так говорить. Как будто речь шла о новом галстуке на День рождения. Я пожалела Олю. Если у меня будет такой муж, то я точно предпочту одиночество.
- Вы уже выбрали имя? – спросила моя мать.
- Я решил назвать его Артём, - отозвался Виктор.
- А Оля согласится? – не выдержала я.
Мужчина смерил меня презрительным взглядом, словно я вовсе не стоила даже се-кунды его драгоценного внимания.
- Не сомневаюсь, - снизошел он до ответа.
Я еще раз взглянула в окно. Ребенок открыл глаза, они были небесно-голубые, как и у всех недавно родившихся детей.
Да…. Нелегко тебе придется, малыш.
* * *
Через две недели Олю выписали, и скоро мама собралась к ней в гости. Меня она потащила с собой. По пути мы зашли в детский магазин и купили распашонку с веселы-ми оранжевыми медвежатами и желтую резиновую утку – специально от меня.
В однокомнатной квартирке пахло едой и сохнущими пеленками. Оля стрелой металась от плиты с борщом к мерно жужжащей стиральной машине, приглушенно рабо-тал телевизор, Виктор лежал на диване, закинув полусогнутую в колене ногу на другую. Артём спал в деревянной кроватке с реечными стенками.
Да здравствует семейная жизнь!
- Привет! - поздоровались мы.
- Привет, - сестра устало откинула выбившуюся прядь обесцвеченных волос со лба. – Проходите.
- Здрасьте, - протянул новоявленный папаша и даже соизволил встать с дивана. – Не ждали вас.
Интересно, а кого он ждал - принцессу Диану, что ли?
- Мы звонили, предупреждали, - сказала моя мать и отчего-то в ее голосе послыша-лись оправдательные нотки. Олиного мужа она тоже не очень жаловала.
Я вспомнила первую встречу с ним. Бабушка пригласила всех на обед. Тогда он показался мне вполне симпатичным и веселым.
Все стремительно стало меняться сразу же после их свадьбы, его истинная натура открылась с совсем нелицеприятной стороны. Впрочем, было уже поздно что-либо менять – Оля ждала ребенка, разводиться не собиралась, делать аборт – тем более. Вот и получи-лось все так – долгожданный первенец мирно посапывал в кроватке, муж с полным пра-вом лежал на диване, а ей оставалось, что и многим другим женщинам, таким же слабо-вольным как она, стирать, убирать, готовить, следить за ребенком.
- Мы принесли Тёме подарки, - сказала мама, чтобы как-то разрядить обстановку и прервать молчание, царившее в комнате, пока Оля была на кухне.
- Интересно, - выдавил Виктор и подошел к младенцу, - Эй, сынок, слышал?
Видимо, сынок и вправду услышал потому, как проснулся и, увидев склонившееся над ним лицо с трехдневной щетиной, зашелся громким плачем.
Виктор резко отпрянул. Из кухни выбежала Ольга.
- И чего он разорался? – искренне удивился мужчина. – Успокой,- сказал он с та-ким видом, словно жена вовсе не для этого пришла.
Она взяла мальчика на руки и принялась укачивать. А он все продолжал плакать, разрывался надрывно и взахлеб, словно бы скорбел над всеми бедами этого мира.
- Сколько можно! Совсем нет покоя от всего этого! – выкрикнул Виктор, и спешно натянув ботинки и кожанку, выскочил за дверь.
Оля тихо вздохнула и попыталась улыбнуться.
- Витя теперь мало спит, Артём не дает. Вот и стал нервным, ему сейчас нелегко, - попыталась оправдать Оля мужа и его поведение.
- А тебе разве легко? – возмутилась мама.
- Я жена и мать теперь, это моя обязанность, - кротко отозвалась Оля.
Артём затих почти сразу, как Виктор ушел, вот уж, воистину, ирония судьбы!
- Чаю хотите? – спросила Оля, укладывая сына в кроватку.
Я отрицательно покачала головой. Мама пошла с племянницей на кухню, где, не-которое время спустя, зазвенели чашки и полились разговоры.
Я тихо сидела на краешке кресла. Взяла пульт и выключила громкость телевизора.
Я покосилась на кровать, где лежал Артём, потом встала и подошла поближе. Мальчик изменился, утратив ярко-красную окраску, лицо разгладилось.
Ребенок неожиданно открыл глаза и вперил в меня удивленный взгляд.
Я моргнула, брови взметнулись вверх.
Глаза у него были удивительные. Голубой цвет исчез рано, а вместо него черные зрачки окружала светло-янтарная радужка.
- Не спишь?- мысленно спросила я.
- А сама разве не видишь? Не сплю, конечно, - невозмутимо отозвался Артём, не открывая рта. По крайней мере, у него был очень красноречивый взгляд. Мне так каза-лось.
- Почему?
- Не хочется.
- Испугался?
- Кого? Того мужика? Кто это, кстати?
- Твой отец.
- Да? Мне больше нравится та, что всегда приходит, когда я плачу.
- Орать ты мастер! Это точно!- хмыкнула я.
Диалог с грудным младенцем смахивал на идиотизм, но мне нравилось это занятие. К тому же он все так же заворожено продолжал смотреть на меня.
- Я же ребенок. Мне положено.
- Неужели?
- А ты не знаешь? Вроде большая уже.
Я улыбнулась и тут вспомнила про желтую утку.
- У меня есть подарок для тебя, малыш,- это я сказала уже вслух.
При слове «подарок» Тёма прищурил левый глаз, словно говоря: «Ну, давай по-смотрим, что ты там принесла, большая девочка».
Утка ему понравилась. При виде ее, глаза мальчика стали в два раза больше.
В комнату пришли мама и Оля.
- Что ты делаешь, Слава? – с улыбкой спросила сестра.
- Общаюсь с твоим сыном, - ответила я. – Он очень интересный собеседник.
Взрослые рассмеялись.
Мы еще немного посидели, разговаривая о пустяках, а когда собрались уходить, я еще раз взглянула на Артёма. Все это время он делал вид, что спит. Его глаза в обрамле-нии темных ресниц опять устремились на меня.
- Еще придешь?- был вопрос.
- А ты хочешь?
- Хочу.
- Тогда приду, конечно. Пока, малыш.
Виктор так и не появился. Пришел он только под вечер.
* * *
Артём пошел, когда ему было одиннадцать месяцев, заговорил в полтора года. Ут-ку он назвал Фруша. Таскал ее с собой постоянно. Я всегда потом удивлялась, как долго она у него прожила.
Он рос чудным ребенком, после полугода прекратил устраивать затяжные истерики и стал очень спокойным. Все замечали его янтарные глаза и не могли взять в толк, в кого они такие уродились. Виктор даже предположил, что это совсем не его ребенок. Но его мать быстро поставила его на место. После нескольких скандалов, Ольга совсем было собралась от него уйти, но родственники ее уговорили остаться. Лучшей жены для своего сына, у которого рыльце было в пушку, мать Виктора не могла и желать. Она прекрасно осознавала, что больше ни одна дурочка не захочет связаться с ним. Оля была тихой домашней девочкой, не говорила слова поперек, вела хозяйство, воспитывала сына – так что лучше и быть не могло. Какую цену платила сама Ольга за призрачную семейную идиллию, знала только она сама.
Несколько раз я видела Артёма вместе с отцом, он смешно шагал маленькими нож-ками по тротуару и смотрел на мир широко распахнутыми удивленными глазами.
Глава 3
За углом сарая, где хранились школьные лыжи, было неофициальное место для общей курилки. Парни и девчонки собирались стайками - те, что помладше торопливо делали несколько затяжек, нервно оглядываясь по сторонам. Учителя караулили учеников, точно каждый из них в прошлой жизни был Цербером в Аиде – в ход шли все надлежащие меры по воспитательной работе: замечания в дневник, вызов родителей в школу и штрафные работы.
Сегодня мне было паршиво – я решила бросить танцевальный кружок. Вчера было воскресенье, первые майские деньки, в Доме Культуры устроили концерт в честь Дня победы. Мы, восьмиклассники, тоже должны были выступить с несколькими номерами. Все и выступили – кроме меня. Мой партнер – Женька Виноградов, просто-напросто не явился в назначенный час.
Верх безответственности.
Столько репетиций, столько потраченного времени – и все зря! Ребята побежали на сцену, а я принялась вылезать из костюма. Чуть не разревелась от обиды! Нет уж, больше я к себе такого наплевательского отношения не позволю. Просто уйду. Без меня обойдутся. Не думаю, что мое отсутствие вообще кого-нибудь заденет. К тому же, у меня теперь появилось новое занятие – я начала ходить в изостудию в Доме Творчества. Там царил Апполинарий Карлович, собственной персоны. Он вел занятия в свободное от уро-ков время.
Так вот, в танцевальный кружок – больше ни ногой.
Девчонки стояли за сараем. В последнее время бегали они туда чаще обычного. Кто-то и вправду начал курить, некоторые просто баловались, стремясь попасть в группу избранных. Взяв в руки сигарету, ты официально становился старше. Впрочем, интерес вхождения в группу был один и до банальности обычен – мальчики.
О, все в этом мире в конечном итоге сводится к завоеванию мужского внимания. Повзрослев, я отчетливо это поняла. У меня появилось еще одно излюбленное занятие – наблюдать и анализировать. Анализировать и наблюдать. Это превратилось в забавную игру. Не было ничего лучше, чем тайком потешаться над своими одноклассницами. Как только они видели приближающегося старшеклассника, тут же нажимали у себя в мозгу кнопочку «стоп» и мысленный процесс мгновенно прекращался. Они как по команде сбивались в кучку, начинали громко говорить, а смех их переходил на неестественно высокие ноты и вот-вот грозился перейти в писк. Выглядели они хуже квохчущих кур. После того, как предмет их пристального внимания проходил мимо по коридору, они дружно прыскали со смеху и начинали перешептываться, отчего бедный парень тут же краснел, жутко терялся и удалялся из их поля зрения на сверхзвуковой скорости. Адекватно вели себя только одиннадцатиклассники - попросту не замечали этих малолетних балбесок.
Наша распрекрасная – будь она не ладна – королева Светка тоже была сегодня за сараем с лыжами. Рядом выпускали дым две ее подружки – Машка и Олеся. Машка была еще ничего – немного полновата, рыжая и в конопушках, зато Олеська – ну чисто стерво-за. Угольно-черные волосы всегда стянуты в тугой хвост на затылке и кажется, что от это-го ее и без того выпуклые карие глаза вот–вот выпрыгнут из орбит. Ну, ничего, если что, их задержат квадратные стекла очков в стальной серебристой оправе.
Они пришли сюда не случайно. Их внимание сконцентрировалось на парне по имени Кирилл Палиевский, который тоже был тут. Он являлся предметом всеобщего лю-бопытства. Перевелся недавно в десятый класс из другой школы. Говорили, за поведе-ние, которое хуже некуда. Впрочем, ему можно было простить все что угодно, а поведе-ние уж тем более. Кирилл был красив просто до неприличия. Чего только стоили его большие зеленые глаза под широкими, точно выписанными кистью, бровями, выразительные губы и очаровательная улыбка. Добавьте к этому светлые непокорные вихры и высокий, уже в свои шестнадцать лет, рост и получите портрет совершенства, о котором вздыхали по углам все девчонки от тринадцати до семнадцати.
- Славка, привет! Ты что тут делаешь?
Подруга Дашка удивленно вытаращила на меня глаза.
- Курить пришла, - буркнула я. – Сигарета есть?
- Ну, есть…. А ты не шутишь?
-Нет.
Даша протянула мне сигарету.
- И давно ты?
- Только что,- сказала я, подожгла и втянула дым.
Во рту сразу стало мерзко, будто сигарету я просто разжевала. От дыма заслезились глаза.
- Эй, полегче...
Дашка постучала мне по спине, когда я зашлась в приступе кашля.
- Смотрите-ка, - елейно пропела Светка, - пай-девочка учится курить.
У меня аж зубы свело от злости.
- А мамочка знает?
- Еще слово – и узнает твоя, - прошипела я.
- Змея,- она с ненавистью сверкнула глазами.
- Вот именно.
И откуда это взялось? Публичного оскорбления мне точно не простят. Наверняка объявят бойкот. Ну и пусть. Тоже мне, дон Карлеоне в юбке. Я сделала еще одну попытку затянуться. Все так же гадко.
Неожиданно началась суета, все побросали сигареты и кинулись в рассыпную. Учителя устроили облаву. Я оторопела и снова закашлялась. Чья-то рука принялась силь-но колошматить меня по спине. Когда я открыла глаза, вокруг никого не было. Наш физик сцапал-таки нескольких ребят, и они понуро побрели за ним в здание школы. Девчонок как ветром сдуло, я стояла с сигаретой в руках, а напротив столпом грозного правосудия возвышалась фигура завуча.
- Добрый день, Зинаида Владимировна. Какая приятная встреча, - сказал насмеш-ливо голос позади меня.
Я ошарашено обернулась и наткнулась на пронзительный взгляд зеленых глаз.
Это был Палиевский.
Мне захотелось провалиться сквозь землю.
* * *
У завуча была кличка «Сова». Зинаида Владимировна в своих больших круглых очках с толстыми линзами и прической на голове «а-ля гнездо» и вправду напоминала эту птицу. Вот только мудрой ее никак назвать было нельзя. Все знали, что у нее была страсть к раздуванию из мухи слона. Она была целиком за порядок и дисциплину, но против правды, которая шла в разрез с ее точкой зрения.
- Ростоцкая, уж от тебя я такого не ожидала!
Я смиренно молчала. Возразить мне было нечего, сколько ни отпирайся, а факты на лицо.
Допрос в кабинете завуча
Действующие лица: Зинаида Павловна, Сова.
Ярослава Ростоцкая, обвиняемая.
Кирилл Палиевский (ждет участи в коридоре, на сцене появится после Сцены первой).
Сцена первая
Сова: Я вынуждена сообщить твоим родителям.
На лице Ярославы отражается неподдельный ужас.
Ярослава: Но….. Я не…..
Сова (строгим голосом): Хочешь сказать, что совсем не курила? А сигарета?
Сова извлекает из ящика злополучную белую палочку, набитую табаком. Ей не достает полиэтиленового пакета, чтобы стало еще больше похоже на улику.
Ярослава: Не пишите родителям, прошу.
Сова: Все так говорят, а потом мы застаем их за курением снова. Ладно, я тебя там видела в первый раз, так что…
Обвиняемая Ростоцкая с повинной головой ожидает приговор.
Сова (продолжая): Будешь сегодня мыть кабинет химии. Дежуришь сегодня?
Ярослава: Нет.
Сова: Тем более. Свободна.
Обвиняемая быстро уходит, из-за двери слышен крик: «Палиевский!»
Конец Сцены первой
Занавес.
"Ну, красавчик, теперь твоя очередь отдуваться",- подумала я с кислой миной на лице.
Кабинет химии – хуже просто не придумаешь! Там вечно царит беспорядок. С уче-никами моей школы что-то случается, когда они входят в этот кабинет. Здесь самый по-следний двоечник непременно начинает считать себя великим ученым. Менделеев от-крыл свою таблицу во сне? Подумаешь! Мы сейчас за 45 минут урока изобретем новый химический элемент или смастерим бомбу из подручных материалов, это нам раз плю-нуть!
Уже изобрели. Спасибо большое. После этого химичка весь следующий день заи-калась и на полгода лишилась бровей.
Но выбора у меня не было. Не уберу кабинет – завуч настучит родителям, а ведь это же совсем не правда! Вернее, правда, конечно, вот только ее версия будет в корне от-личаться от моей.
После уроков я взяла ключ у вахтера и поплелась в злополучный кабинет. Там произошел маленький Апокалипсис, иначе никак не назвать - на полу бумажки, копоть и какая-то липкая дрянь – словно бы разлили сладкий чай. Большую зеленую доску и за сто лет не отмыть – не иначе дело рук злостного мелового вредителя.
Я испустила громкий стон и принялась поднимать стулья на парты. Когда с этим было покончено, я пошла за водой. Предстоящее мытье доски вселяло в меня тихий ужас. Хорошо, что ведро назад тащить не далеко, кабинет на первом этаже.
- Привет, Золушка! Куда путь держишь?
Я резко обернулась, вода в ведре предательски качнулась и лужицей растеклась по линолеуму.
- Не твое дело,- огрызнулась я. Видеть беспечную физиономию Палиевского было тем более обидно. Наверняка Сова ему ничего не сделала.
- Давай помогу, - не отставал он.
А что? Пускай, раз предложил.
- Помоги, - уже более миролюбиво ответила я.
- Куда нести?
- В кабинет химии.
Он покачал головой, светлая челка упала на глаза. Кирилл легко взял ведро и за-шагал впереди. Открыв дверь, он театрально поклонился:
- Золушки вперед.
Обалдеть, какой галантный…
Парень поставил ведро и присвистнул.
- Похоже, кто-то устроил здесь большой бара-бум.
Еще и наблюдательный. Ну, просто мечта!
- Хмм… - неопределенно проговорила я, из чего он видимо сделал вывод, что его остроумия я не оценила.
- Значит, вот какое наказание устроила тебе Сова?
- Да, - коротко отозвалась я.
- Старая мегера, - он сел на парту, свесив длинные ноги.
- Спасибо за помощь, конечно, но я хочу закончить побыстрее, а ты меня отвлека-ешь.
Брови Кирилла поползли вверх.
- Правда? Чем же? – его улыбка была в 200 ватт.
- Болтовней,- отрезала я.
- Болтовней?
- А ты думал своей несравненной красотой, что ли? - не удержалась я от ехидства.
Какую-то долю секунды он молча смотрел на меня, а потом разразился звонким смехом.
- Отлично, детка, так держать! – проговорил он, немного успокоившись.
Меня это разозлило.
- Я знаю только одну детку, и ей сейчас чуть больше трех лет – это мой племянник Артём.
- Ну вот, я почти знаком с твоими родственниками, а твоего имени до сих пор не знаю.
- Ярослава, - сказала я, чувствуя, как щеки начинает заливать предательский румя-нец, в ответ на его улыбку.
- А я Кирилл.
- Знаю, - выпалила я и чуть не прикусила себе язык от досады, но было уже поздно.
- Откуда?
Я решила отомстить Светке, и как ни в чем ни бывало, пропела:
- Королева моего класса положила на тебя глаз. Только и слышно от нее – Кирилл - то, Кирилл - сё…
- Королева класса? Как это?
Я пожала плечами.
- Самая популярная девчонка. Хорошистка и любимица учителей.
- Понятно….
Парень окунул тряпку в ведро, отжал и принялся вытирать доску.
- Что это ты делаешь? – оторопело спросила я, будто только что подцепила вирус глупости.
- А на что похоже то, что я делаю? – Палиевский весело подмигнул.
- Вроде как моешь доску.
- Точно, Золушка. Прямо в точку.
- Зачем тебе это?
- Хочу помочь. Сова наверняка думает, что ты тут будешь до ночи сидеть. Пусть подавится.
- Злыдня,- сказала я, пряча улыбку.
- Какой есть.
- А что она тебе сделала? – не удержалась я от вопроса, подметая пол.
- Мне? - Кирилл был удивлен. Он помахал в воздухе мокрой тряпкой словно пла-точком, поерзал носком туфли по полу с оскорбленным видом и, возведя зеленые очи к потолку, проговорил, комично хлопая ресницами:
- Я? Курить?! Да никогда в жизни, Зинаида Владимировна! Да чтоб мне навсегда прирасти к полу вашего кабинета! Нет, не то чтобы мне ваше общество не нравилось…. Напротив, я вас очень люблю…. Вернее, люблю ваш предмет…. Или нет…. Вас я все-таки люблю больше….
К концу этого спектакля я уже покатывалась со смеху. Этому блондинчику сошло бы с рук даже убийство Кеннеди.
- Знаешь, талант пропадает, - заверила я его.
- Думаешь?
- Точно говорю.
Он принес еще воды и взялся за швабру.
- У тебя что, дома дел нет?
- Сегодня особо нет.
- А девушка?
- Она должна относиться к списку дел?
Палиевский прижал швабру к себе, точно танцевал с ней. А может, просто пред-ставил на ее месте свою подружку?
- Не знаю, - я пожала плечами. - Тогда к какому списку?
- К списку развлечений, - уверенно изрек он.
Кто бы сомневался. Для него все было легко. Даже всеобщее обожание.
- А твоя подружка в курсе, что ты так думаешь?
Он хмыкнул.
- Которая из них?
* * *
Домой я летела как на крыльях. Болтать с Кириллом Палиевским оказалось на ред-кость легко и весело. Если бы все это видела Светка, то просто позеленела бы от злости! Я широко улыбнулась, представляя ее вытянутое лицо.
Спустя несколько дней я столкнулась с ним в дверях изостудии, он пытался удер-жать в руках несколько листов ватмана большого формата и одновременно закрыть дверь, повернув ручку.
- Привет! – поздоровалась я, поднимая прозрачную папку с чертежами на милли-метровке, которая выпала у него из подмышки.
- А… Золушка. Здорово!
- Что ты тут делаешь? – с любопытством спросила я, протягивая ему папку.
- Спасибо, - с благодарностью улыбнулся он.
Мое сердце скакнуло ближе к горлу.
- Хожу к Апполинарию на занятия, - ответил Кирилл на мой вопрос.
- Ты? – у меня глаза полезли на лоб.
- Удивлена?
- Не то слово, - вынуждена была признать я. – Все считают, что ты….
- Оболтус?
Казалось, это его нисколько не смутило.
- Вроде того.
- Не вздумай проболтаться, - заговорщицки прошептал он, - не хочу портить свою репутацию.
- Ладно.
- Как ваша королева? Все еще сходит по мне с ума?
Я притворно вздохнула.
- Тебе-то что, мистер Привлекательность? У нее разве есть шанс?
- Может через пару лет. Кто знает,- произнес он.
Я не смогла сдержать смех.
- Невозможно. Ты скорее застрелишься.
- Считаешь, что так хорошо знаешь меня?
Я смутилась.
- Нет. Но я знаю ее. Вам не по пути. Она редкостная стерва.
Палиевский задумался.
-Звучит заманчиво.
Я сморщила нос и кинула взгляд на часы – занятия шли вот уже десять минут.
- Мне надо бежать.
Кирилл кивнул.
- Так ты тоже здесь время проводишь?
- А то.
- Точно никому не скажешь?
С чего это он так беспокоится?
- Чтоб у меня нос отсох и уши отвалились!
- Нееет, - протянул он, - так дело не пойдет. Ты мне нравишься такой. В полном комплекте.
Парень легонько дернул меня за нос и спустился с крыльца, оставив меня в со-стоянии соляного столба.
Я? Нравлюсь ему такой?
* * *
Так продолжилось наше знакомство. От Апполинария я узнала, что Кирилл ходит к нему уже второй год подряд, его рисунки всегда висели на выставочном стенде. Только он их никогда не подписывал. Они всегда отличались от других. Он видел предметы иначе, словно бы через призму кривого зеркала или разбитого витража. Брызжущие краски, льющиеся цвета…. Другой мир, фасмантагоричный, ирреальный. Но в живописи он всегда придерживался установленных рамок. На натюрмортах ваза оставалась вазой, а на деревенском пейзаже над полями не летали фантастические феи.
- Твой друг очень талантлив, - заметил как-то наш признанный бог рисования.
- Он мне не друг,- возразила я, но через год уже думала иначе.
Глава 4
- Сдал!
Кирилл бежал через весь коридор ко мне, размахивая папкой. Я с облегчением вздохнула и радостно улыбнулась. Сегодня у него был последний экзамен. Физика.
Одноклассники с недоумением смотрели ему в след. Они все никак не могли взять в толк, что нас с ним связывает.
- Бедная девочка влюбилась в тебя? – с усмешкой спрашивали одни.
- Твоя сестра? - недоумевали другие.
- Друзья? Да быть того не может! – отмахивались третьи.
Для всех девчонок с восьмого по одиннадцатый класс я стала врагом номер один. А про Светку и говорить нечего – она бесилась больше всех. Проиграть старшекласснице было одно, но мне - совсем другое. Мы были одного возраста. Нет, Палиевского она не любила, просто ее гордость была глубоко уязвлена – она не получила того, что хотела. Кто-то осмелился проигнорировать то, что она считала себя пупом Земли.
Кирилл замер.
- Четыре,- выдохнул он.
- Молодец.
Я видела его в костюме впервые, обычно мы встречались или созванивались уже после его экзаменов. Свои, за девятый класс, я сдала раньше.
Как можно было стать еще более привлекательным, чем он был, я просто не пони-мала. Тем не менее, это было так.
- Увидимся вечером? – неожиданно спросил он.
- Разве вы не идете праздновать в бар?
Это уже вошло у нас в привычку – отвечать вопросом на вопрос.
- Мне надо тебе кое-что сказать,- посерьезнев, сообщил он.
Я насторожилась.
- Важное?
- Важное, Золушка. Можешь надеть каблуки,- поддразнил он, глядя на мои старые кроссовки, джинсы и топ.
- Размечтался,- отпарировала я, размышляя над тем, что же он задумал.
- Давай в восемь на обычном месте, - предложил Кирилл.
- Хорошо, - я помедлила, а потом выпалила:
- Это касается нас?
В знакомых глазах вспыхнули искры и разлились теплом, которое окутало меня с головы до ног.
- Это касается всего.
* * * ;;
Ты в него не влюблена. Ты в него не влюблена.
А отчего тогда сердце так стучит? Ты вот-вот им подавишься.
Потому, что опаздываю. Приходится идти быстро.
Зачем тогда нацепила эти ужасные каблуки? Разве не ради него?
Просто захотелось посмотреть на его реакцию.
Какую еще реакцию? Ту, что ниже пояса?
Ну, все, хватит.
Этот разговор со своим собственным «я» начал выводить меня из себя. Проблема была в том, что я никак не могла заткнуть свой внутренний голос.
Выглядела я хорошо, но чувствовала себя глупо. На мне был легкий бежевый сара-фанчик и босоножки в тон, волосы я не стала забирать в хвост, а позволила им струиться по плечам. Минимум косметики. Ничего особенного.
Я оделась не ради него. Я не влюблена…. Не влюблена.
Кажется, я хотела впечатать это убеждение как можно глубже в свой мозг с каж-дым шагом и звуком каблуков по асфальту.
Под «обычным местом» Кирилл подразумевал две пары качелей чуть поодаль площадки для детски игр. Мы часто коротали там время после школьных занятий или ве-черами, когда находили свободное время.
Он уже ждал меня там. Вечернее солнце, медленно уходя за горизонт, высветило золотом все вокруг, на траву ложились густые темно-лиловые тени.
Палиевский встал с качелей и теперь невозмутимо стоял, засунув руки в карманы брюк, и беззастенчиво разглядывал меня.
- Отлично выглядишь,- сказал парень, и по его взгляду было понятно, что он не соврал.
- Спасибо.
- Вот уж не ожидал…. Думал, такое зрелище мне светит только во сне,- в глазах Палиевского плясали озорные смешинки.
- Не думаю, что хочу стать героиней твоих кошмаров.
Я села на качели, чувствуя себя неловко под его пристальным взглядом.
- А с чего ты взяла, что именно кошмаров? Быть может, я имел в виду совсем иное.
-Ты вроде бы хотел мне что-то сказать,- поспешила я сменить тему разговора. – Ты ведь для этого позвал меня.
Кирилл сел на соседние качели. Они были ему явно маловаты.
Обычно мы не показывались тут в дневное время, потому как сердобольные мама-ши, как по часам выгуливающие своих детей, превращались в настоящих фурий, когда видели, что на качелях сидит хоть кто-то, чей возраст превышает десять лет.
- Да, позвал. Сбежал с вечеринки, - он улыбнулся.
- Мог бы и завтра сказать,- делая безразличный вид, сказала я.- Сегодня бы весе-лился. Окончил школу, как-никак.
Кирилл неопределенно махнул рукой.
- Оно того не стоит. Я….
- Подожди-ка….
Я прервала его, увидев, как Ольга идет по тротуару. Артём колесил рядом на вело-сипеде. На нем была белая футболка с изображением Тигры. С недавних пор он бредил Винни-Пухом и его друзьями.
Я приветливо помахала им.
- Слава!- крикнул Тёма, бросил свой велосипед и подбежал ко мне.
- Привет, малыш.
Я села рядом с ним на корточки, он протянул ко мне руки и обнял за шею.
- Тетя Ярослава, Артём, - мягко поправила сына Оля, подходя.
Я скорчила уморительную гримасу.
Тёма засмеялся.
- Никогда не называй меня так, слышишь? - заговорщицки прошептала я ему на ухо, словно бы доверяя большой секрет.
- Как дела?
Оля похудела. Казалось, на лице остались только большие глаза. Тёме было уже четыре года, он ходил в детский сад, но сейчас было лето и забот у Оли явно прибавилось. Последнее время Виктор ездил по командировкам, и она подолгу оставалась одна.
- Нормально,- ответила сестра.
- А ты кто такой? – Артём давно высвободился из моих объятий и теперь переклю-чил свое внимание на Кирилла.
- Меня зовут Кирилл,- ответил Палиевский. Требовательный тон ребенка его забав-лял. – Мы с Ярославой друзья.
- Друзья? – переспросил Артём, и я увидела, как недоверчиво сузились его глаза.
- Друзья, - подтвердила я и кивнула.
- Ты ее не обижаешь?
Кирилл послал ему одну из самых обворожительных улыбок из своего арсенала. На Тёму это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
- Нет, конечно. А с чего ты взял?
-У меня в группе друзья обижают друг друга. Иногда даже дерутся и игрушками не хотят делиться,- ответил ребенок.
Брови Палиевского взлетели вверх.
- Это очень плохо, дружок. Но я никогда не сделал и не сделаю твоей тёте ничего дурного. Ты мне веришь?
Какое-то время Артём молчал, обдумывая сказанное Палиевским. Потом медленно кивнул, видимо решив, что этот большой дядя все-таки достоин его доверия.
- Ладно. Ты же мне расскажешь, если он поступит плохо?
Янтарные глаза смотрели на меня и словно бы говорили: "Если так случится, то этому блондину несдобровать". Я улыбнулась – ну и воображение у меня!
Оля краем глаза тоже поглядывала на Кирилла. Я сразу поняла, что о нашей встре-че будет доложено по адресу. Но меня это нисколько не смущало – родители знали про Палиевского. Мама относилась к нему настороженно, но встреч не запрещала.
- Нам пора,- сказала Ольга. – Идем, сынок. Бабушка ждет.
"Та-а-к, - подумала я. – Наверняка пришла мать Виктора, учить Олю жизни или у нее сегодня другая цель? Сын опять вляпался в историю, а она будет всячески его выго-раживать?"
Сколько еще пройдет времени, прежде чем сестра одумается и перестанет спасать то, что уже давно мертво? Ее брак трещал по швам уже в ту пору, когда только Тёма ро-дился. С чего она взяла, что ее дорогой муж вдруг одумается?
Нет, на свете, бессомненно, случаются чудеса. Но не такого глобального мас-штаба.
- Ты придешь в гости?
Тёма тянул время. Свидание со старой, вечно причитающей каргой, было ему не в радость. Я это точно знала.
- Приду,- заверила я.
- Когда?
Ну что за настырный ребенок! Ему всегда надо было все точно знать.
Я задумалась.
- На следующей неделе. Скажем, в четверг. Тебя устроит, мой маленький Тигра?
- Угу.
- Артём! – уже настойчивее повторила Оля. – Идем.
Малыш помахал нам на прощание и залез на свой велосипед.
- Вот это фрукт! – Палиевский в притворном ужасе вытаращил глаза.- Десять тысяч вопросов в минуту! Как ты с ним справляешься?
- Ему нравится всё новое.
- Не всё,- он покачал головой. – От меня он был не в восторге. Видала, какой он мне допрос учинил!
Я снова приземлилась на качели.
- Сейчас этим займусь и я.
- Семейная черта?
- Не сомневайся.
Кирилл принялся медленно закручиваться. Железные цепи качели заплетались в подобие косички и жалобно скрипели.
- Спорим, малыш меня ревнует.
Я хохотнула.
- Спятил! Ему всего четыре!
- Что с того?
- С того, что это невозможно. И вообще, Кирилл, хватит мне зубы заговаривать. Выкладывай, что там у тебя стряслось.
Он стал серьезен и позволил качелям раскрутиться назад.
- Я уезжаю, - просто сказал он.
Сердце у меня ёкнуло и остановилось при этих словах.
- Куда?
- В Петербург. Поступать в университет.
Я всегда знала, что рано или поздно этот момент наступит, но постоянно гнала от себя эту мысль. Он говорил о своем будущем редко и всегда неохотно. Я даже думала, тешила себя надеждой, что он останется здесь, найдет работу и будет…. А вот что будет, этого я не знала, вернее, не давала себе об этом мечтать.
- Ясно,- мне потребовалась вся своя воля, чтобы голос не задрожал. – В какой уни-верситет?
- Думаю, подам документы в несколько. Хочу пойти по художественному профи-лю.
Вот так новость! Впрочем, чего я ожидала? Наверняка Апполинарий и подал ему такую идею.
- Это будет трудно.
- Знаю. Но я готовился.
Ах вот как!
Мне захотелось закричать от злости.
Готовился.
Вынашивал эту идею.
Жил ей.
Дышал ей.
А мне даже не удосужился сказать.
Тоже мне друг!
Предатель!
- Почему ничего не сказал?- я не смогла скрыть негодования. – Я думала – мы дру-зья!
-Так и есть,- растерянно произнес Кирилл, не ожидавший такой вспышки,- Просто я решил никому не говорить, пока все окончательно не решу.
- Решил? – я вскочила с качелей. Меня душили слезы гнева и разочарования. Неу-жели я так и не смогла заслужить его доверия?!
- Решил,- подтвердил он.
- Отлично! – выпалила я. – Скатертью дорожка!
Я сорвалась с места, но он оказался быстрее меня. Дурацкие каблуки!
Кирилл развернул меня к себе и сильно сжал мои руки чуть выше локтей.
- Я думал, ты поймешь,- сказал он, осуждающе глядя мне в глаза.
Я часто дышала. Мне хотелось скорее спрятаться от его глаз. Хотелось убежать. Хотелось остаться.
- Нет, ты так не думал,- сквозь зубы прошипела я. – Ты вообще думать не способен! Иначе бы понял, что я умею хранить секреты и твое молчание меня… меня… - я терялась в мыслях, от возмущения я не могла подобрать слов.
- Что?- вдруг тихо прошептал он и ослабил хватку.
Я даже не сделала попытки отойти. Он был так близко.
Ближе, чем когда-либо.
- Обидит? – подсказал он.
Я стремительно теряла ход своих мыслей и просто выдохнула:
- Да….
Выдохнула прямо в его полуоткрытые губы, которые спустя мгновение накрыли мои.
Это длилось секунду?
Это длилось вечность?
Или все-таки чуть дольше?
Его дыхание пахло мятной жвачкой, губы были теплыми, нежными и одновремен-но требовательными. Я закрыла глаза и с упоением ответила на его поцелуй.
Через мгновение все исчезло.
Палиевский отшатнулся от меня, точно от прокаженной.
Я ощутила резкое чувство разочарования и потери.
Он нервно провел ладонью по лицу. Его пальцы слегка дрожали.
- Прости….- он сделал шаг назад. – Я не должен был….
- Все в порядке, - попыталась убедить его я.
Он нервно улыбнулся.
- Глупо все вышло.
- Точно.
Я никак не могла выдавить из себя больше пары ничего не значащих слов.
- Извини, что не сказал про Петербург.
Какой, к черту, Петербург! Ты только что целовал меня! Ничего не хочешь ска-зать по этому поводу?
- Ладно. Когда ты уезжаешь?
- Завтра.
Кирилл опустил глаза.
Завтра….
Все слишком быстро происходит. Мне казалось, что машина, под названием "Жизнь" вдруг сорвалась с тормозов и несется на бешеной скорости, не сбавляя оборотов, а я…. Я оказалась на обочине дороги и уже ничего от меня не зависит, я никак не могу помешать тому, что должно случиться.
- Надолго?
Он развел руками.
- Как повезет. Если поступлю, то еще приеду за вещами.
- А если нет?
- Все равно приеду за вещами. Здесь я не останусь,- твердо сказал парень.
С чего ты решила, глупая дурочка, что можешь тут его удержать? У него нет при-чин оставаться.
- Прийти тебя проводить? – мой голос не выражал никаких эмоций.
Плакать можно будет потом. Оказавшись дома, закрывшись в комнате. Ночью под одеялом. Но не здесь. Не сейчас.
- Если хочешь.
Я кивнула. Продолжать дальнейший разговор у меня не было сил.
- Мне надо домой,- соврала я. – Обещала сегодня быть пораньше.
Кирилл понял, что я говорю не правду. Он слишком хорошо успел меня выучить. Я была легким предметом для него.
- Ясно.
Слова падали как тяжелые камни и утопали в недоговоренности.
- Тогда до завтра? – В его голосе послышалась нотка надежды.
- До завтра.
Я должна была уходить прямо сейчас. Ну же, ноги, разворачивайтесь и топайте к дому!
- Слава….
- А?
Я будто бы видела его впервые. Где та уверенность, то нахальство, что всегда ис-ходили от Кирилла Палиевского – покорителя сердец? Где он сейчас настоящий? При-вычный?
- Если бы я мог, то остался.
Хорошо, сделаю вид, что поверила. Сыграем по твоим правилам.
- Конечно.
"Теперь уходи",- шептал внутренний голос. На сей раз я его послушалась.
И пошла.
* * *
Он ждал до последнего. Она так и не пришла.
Палиевский со вздохом закинул за плечи рюкзак и залез в старенький желтый автобус. Он завелся с подозрительным тарахтением и тронулся с места. Кирилл надеялся, что этот неуклюжий агрегат все-таки довезет его до ближайшей железнодорожной станции и не развалится по дороге.
Все верно. А чего он собственно ожидал?
Как он мог вчера так сглупить? Как мог поцеловать Ярославу? Господи, да он же ее сто лет знает! Она не какая-то там случайная знакомая на вечер. Она его друг. Один из немногих преданных друзей. Ну и пусть, что девчонка.
Но с той самой минуты, как она появилась на площадке в этом летнем сарафанчи-ке, Кирилл ни о чем другом не мог думать. Проклятая физиология!
Палиевский вспомнил их первую встречу – тогда ей здорово влетело от завуча.
А ему хоть бы что. Сова прямо растаяла у себя в кабинете, растеклась как просро-ченное желе, едва ему стоило пустить в ход свое обаяние.
Кирилла всегда удивляло, какое впечатление он производит на женщин практиче-ски всех возрастов. Года в три он этого не осознавал и все недоумевал, почему его все время норовят потискать за щечки и угостить сладким. Его это жутко раздражало.
В семь лет он научился извлекать из этого обожания пользу без зазрения совести, а уж когда минул подростковый период, так и вовсе начал воспринимать подобное отноше-ние как должное.
Первый поцелуй случился у парня еще в детском саду, к тринадцати годам он уже считал себя профи в этом деле.
Летом, после которого молодой Палиевский должен был пойти в девятый класс, он познакомился с Настей. Она была его соседкой по даче.
Семнадцать лет. Копна медных волос и веснушчатые щеки. Стройное гибкое тело в коротких маечках и обтягивающих едко-салатовых шортах.
О, то лето он запомнил на всю жизнь. Долго еще потом темными промозглыми осенними ночами он вспоминал ее ненасытные поцелуи, шепот горячих губ, требующих не прекращать, и податливое тело.
Потом были многие: брюнетки, блондинки: натуральные и не очень. Ботанички и полные пофигистки. Младше, старше….
Но Слава… Слава – это другое.
Такая хрупкая и милая, понуро идущая с ведром воды по школьному коридору. Ее светло-русые волосы тогда были заплетены в косу, которая спускалась почти до талии. Он решил помочь и просто донести воду до кабинета. Но все изменилось, стоило ему услышать: "Ты меня отвлекаешь. Спасибо за помощь". В переводе на другой, менее официальный язык, это значило: "Катись отсюда, парень, твоя улыбка меня не впечатляет".
Собственно, она потом так примерно и сказала.
Маленькая пигалица с острым язычком.
Она его рассмешила. И заинтересовала.
Заинтересовала не как объект для завоевания, а как просто человек.
Может, он бы забыл о ней, но потом они встретились возле изостудии.
В тот день он вышел оттуда окрыленный еле видимой, но такой притягательной мечтой. Апполинарий Карлович посмотрел его наиболее удачные работы и сказал, что место ему не здесь, в этом маленьком городке. Он, Кирилл Палиевский, может рассчитывать на нечто большее, и произнес заветное слов о"университет". Еще никто в его жизни за целых семнадцать лет не воспринимал его всерьез, никто не интересовался, что он чувствует и о чем думает. Его мечты были лишь его мечтами. Его рассуждения всегда оставались при нем.
А потом появился Апполинарий и Ярослава. Один воспринял его как взрослого, вполне самостоятельного человека. Другая - просто приняла со всеми достоинствами и недостатками. И самое главное – верила безраздельно. И у него никогда не возникало даже мысли солгать ей.
Так почему же теперь он утаил от нее самое важное решение в своей жизни?
Он провел много бессонных ночей, размышляя о том, стоит ли говорить ей о своих планах. Палиевский понимал, что она увлечена им чуть больше, чем хочет это показать. В таких вещах он не ошибался. Кирилл не хотел ее расстраивать раньше времени и все тя-нул. До последнего дня.
Каждый раз что-то неизменно мешало ему. В решающий момент он вспоминал, что эта мечта была только его. Никому о ней не заикался. Может, боялся сглазить.
Его мать после работы мало что волновало кроме очередной порции спиртного. На выходные она и вовсе пропадала. Моталась где-то с такими же запойными подругами, как и она сама. Приструнить ее было некому. Отец их давно оставил.
Вот и получалось, что надежды его были только на свой талант, голову и обаяние, а больше ничего и не было. Денег для платного обучения было взять негде.
А если так, то только надежда поступить на бюджетное отделение или идти в ар-мию. А это пустое дело. Особым патриотизмом Палиевский никогда не отличался, да и выполнять чужие приказы было не по нраву.
Вот он и готовился день и ночь. Из всех экзаменов только по физике у него вышла четыре и то потому, что препод злостный на него зуб имел – дочку его Палиевский оста-вил без всяких сожалений.
Он мог понять Ярославу, но все равно расстроился больше, даже чем сам ожидал, когда она не пришла на остановку, чтобы его проводить.
Сам виноват. Нечего было поддаваться соблазну. Но он был велик.
Теперь он был даже рад, что так скоро уехал, а то не знал бы как в глаза ей смот-реть.
Время…время… Оно все стерпит. Слава об этом скоро забудет. И он забудет тоже.
Теперь нужно думать только о поступлении.
* * *
- Ты грустная, - сказал Артём, катая машинку по полу.
- Правда? – Я очнулась от забытья. - Тебе показалось, малыш.
- Я что ду…- Он сосредоточился, вспоминая новое слово,- дурачок? Не вижу разве?
Я покачала головой. Хороший детсад. Прогресс на лицо. Схватывает все на лету без разбора.
-Ты совсем не дурачок, милый,- поспешила я отговорить его от этой мысли,- На-против, очень смышленый малыш. Я не грущу, поверь.
Эх, Слава, Слава… Детям врать не хорошо…
Только что тут поделаешь? Скоро неделя, как Кирилл уехал и от него ни слуху, ни духу. Мог бы позвонить. Я скучала по нему, не хватало наших прогулок и разговоров. Его самого не хватало.
Его поцелуй был мимолетным, он для Палиевского ничего не мог значить, а я все не могла забыть. Целовалась я впервые.
Вот именно. Просто это было в первый раз, а так… ничего особенного.
Совсем ничегошеньки.
Почему я тогда не пошла его проводить? Ведь уже из дому вышла, пошла по зна-комой дороге, да только вот свернула с полпути. Я не знала, как себя вести. Тогда еще не знала. Мысли в смятении носились в голове как взбесившиеся пчелы.
А знаю ли теперь?
Теперь думается, что лучше все забыть, будто ничего и не было. Приснилось. Вот и все. А сны ничего общего с реальностью не имеют. Кирилл все равно уедет скоро очень на долго, может, совсем не вернется. Зачем мне грезить о том, чего никогда не будет?
Тёма настойчиво подергал меня за рукав. Я опять про него забыла.
- Посмотрим мультик? – с надеждой на милость спросила я.
Он всегда меня прощал и, просияв в ответ озорной улыбкой, в которой не хватало двух недавно выпавших зубов, сказал:
- Давай.
- Какой?
Мальчик деловито подбоченился и с важностью заявил:
- А-то не знаешь.
Я рассмеялась. Как хорошо быть беспечным ребенком, в который уже раз поду-малось мне.
- Хорошо, мой принц. Для тебя все что угодно,- проговорила я и достала с полки кассету со «Спящей красавицей».
Тигра Артёму наскучил. Теперь он хотел стать Принцем Филиппом.
Глава 5
От музыки и выпитого вина начала болеть голова. Я стояла возле входа в малень-кий ресторанчик, вдыхая теплый вечерний воздух начала июля. Мой класс праздновал выпускной. Изредка посматривая в полутемный зал, я думала о том, что в сентябре увижу не многих. Почти половина ребят покидали школьную скамью, чтобы перейти в другие учебные заведения и разъехаться по близлежащим городам.
Я не испытывала по этому поводу никакого особого сожаления или тоски – в по-следнее время с одноклассниками я общалась мало. С той поры как у всех на виду Пали-евский дал понять, что мы дружны, некоторые из девчонок стали питать ко мне непри-язнь, не слишком умело скрытую за разного рода шуточками и саркатическими замеча-ниями. На улицу выпорхнула разноцветная стайка моих одноклассниц, с которыми я со-хранила дружеские отношения. Они все были веселы и прелестны в легких летних плать-ях и костюмах. Мы оживленно заговорили о планах на лето, о ждущих нас впереди двух долгих годах учебы…. Еще мало кто в серьез задумывался о своем будущем, об экзаменах, университетах. Никто из нас не знал, где найдет себя, какую изберет профессию. Все эти вещи казались еще слишком далекими, у нас впереди было достаточно времени.
Увлеченная разговором, я не заметила подошедшую сзади фигуру. Я поняла, что что-то не так лишь в тот момент, когда вся компания разом притихла. Обернувшись, я увидела перед собой Кирилла. Палиевский стоял на расстоянии вытянутой руки, и для меня его появление стало полнейшей неожиданностью. Прошли чуть больше двух недель с тех пор, как он уехал в Санкт-Петербург, даже ни разу не позвонив.
- Привет, - сказал он, не делая попытки подойти ближе.
- Привет, - откликнулась я, зная, что никого другого он тут знать не может.
Я старалась сохранить спокойное выражение лица, хотя радость от его возвраще-ния накрыла меня теплой волной.
- Ты вернулся,- ляпнула я, словно бы еще не веря, что он действительно здесь.
- Я же не мог пропустить твой выпускной.
По моим губам скользнула улыбка, выходит, Палиевский не забыл-таки об этом. Все во мне ликовало, к тому же в дверях очень кстати появилась Светка, разодетая в розо-вый шелк, и мне доставило огромное удовольствие видеть ее перекошенное лицо. К Ки-риллу она до сих пор дышала не ровно.
Я шагнула ему навстречу. Молодой человек подмигнул собравшимся и сказал, ода-ривая их своей неизменной улыбкой:
- Отлично выглядите, девочки! Просто высший класс!
В ответ прозвучал хор взволнованных сбивчивых «спасибо». Что и говорить, Ки-рилл умел произвести впечатление на слабый пол одной лишь своей улыбкой.
- Когда ты вернулся? – спросила я, когда мы завернули за угол, скрываясь от любо-пытных глаз и ушей.
- Вчера вечером,- он слегка коснулся моей руки. – Ты очень красивая, Слава.
Кирилл окинул меня взглядом. Платье было цвета лаванды с открытыми плечами и воротником-полочкой. Своей длиной оно доходило до середины колена.
Я смутилась. Получать комплименты было делом для меня непривычным. Что бы как-то скрыть свое замешательство, я забросала его вопросами:
- Как ты? Что видел? Где был? Расскажи мне обо всем скорее.
- Скорее не получится,- смеясь, отозвался Кирилл.- Однако, главная новость такова – вступительные экзамены я сдал и с сентября зачислен в Академию театрального искус-ства.
Я взвизгнула от восторга. Вся обида на Кирилла прошла, едва я чуть-чуть поосты-ла, поэтому теперь мне было совершенно ни к чему скрывать свои чувства.
Его искренне забавляли мое рвение и горячность.
- Может, лучше завтра? – спросил он. – У тебя же как-никак выпускной.
Я отмахнулась.
- В том-то и дело, что больше "никак". Скучно. Большая часть вечера уже прошла.
- По своему опыту знаю, что со второй половины как раз и начинается самое инте-ресное,- усмехнулся он.
- Не для меня, - фыркнув, заверила я.
- Странная ты, - Палиевский задумчиво смотрел на меня сверху вниз.
- Возможно,- согласилась я. Стоит ли ему объяснять, что вся посредственность коллективных праздников у меня уже давно в печенках сидит? Вся эта канитель и вечная увеселительная программа, когда тебя помимо воли тащат участвовать в дурацких кон-курсах, вызывали во мне глубокое чувство пренебрежения еще с начальной школы.
Мы уходили все дальше и дальше от ресторана, занятые разговором и незаметно для себя оказались на знакомой площадке с качелями. Воспоминания о поцелуе я поспеш-но прогнала от себя прочь. Мы сели рядом друг с другом на качели, и Кирилл принялся рассказывать мне о том, как приехал в город, как жил у знакомого парня в маленькой съемной комнатушке в коммунальной квартире возле Василеостровской; как едва не про-валил последний экзамен, но в комиссии были в основном женщины и ему опять повезло.
Днями они гуляли по Питеру, ходили в музеи и парки, а вечером отправлялись в кинотеатр или ближайший клуб. Эта ночная жизнь настолько захватила мое воображение, что я невольно вздыхала, думая о том, что в свете ночных огней можно познакомиться с кем угодно, встретить таких интересных людей! Эта другая сторона Петербурга манила, захватывала и не хотела отпускать. Мне очень хотелось увидеть все своими глазами.
- Когда ты теперь уедешь? – спросила я, когда небо приобрело серый цвет белой ночи.
- Скоро. Думаю, через неделю,- отозвался Кирилл, и я поняла, что и он сам уже давно был там, в чужом городе, всем своим телом и душой… Его теперь ничем не удер-жать.
- Хочу до начала учебного года подыскать себе работу. На стипендию особо не разгуляешься.
Мне сделалось грустно. Теперь мы долго не увидимся. Неизвестно, приедет ли Кирилл вообще, даже на каникулы. Я понимала его, но не могла свыкнуться с мыслью, что следующие два года в школе проведу без него. Да и не только в школе. Как отвы-кнуть от совместных прогулок, от разговоров, от него самого? Как не думать, не ждать, не мечтать?
Как сделать так, чтобы время прошло быстрее? Как научиться не считать дни до встречи или очередного телефонного звонка? Как сделать так, чтобы он даже в Санкт-Петербурге, уносимый водоворотом новых впечатлений, помнил обо мне? Потому что уж я-то точно буду помнить, буду ждать непонятно чего, пусть это и кажется глупым.
Кирилл сидел передо мной с таким видом, точно у него за спиной выросли кры-лья, а мои в этот самый момент кто-то подрезал безжалостной рукой. Но я не могла не ра-доваться за него, не могла не смотреть на него, не могла не скрывать свою печаль за улыбкой.
Я сжала руку Палиевского в безотчетном порыве, даже не представляя себе, как же трудно мне будет его отпустить.
* * *
Праздник Первого сентября ничем особенным не отличался. Пожалуй, только тем, что для меня оно было последним в школе, а для Артёма первым.
С утра небо заволокло сплошной серой пеленой, я опаздывала и выбежала за дверь, закалывая на ходу бант. Господи, кому в голову пришло продолжать традицию на-девать на девчонок старую коричневую форму, которая никогда особой красотой не от-личалась? Что это? Ностальгия по Совецкому Союзу? Так вот пусть родители ее и носят, раз приспичило вспоминать молодость! Держу пари, в городах подобным идиотизмом не страдают.
Да и что мне за радость, скажите на милость, носить форму, которая осталась от троюродной сестры моего деда и с тех пор передается по наследству с почестями, дос-тойными лишь фамильных драгоценностей? Как могу я влезть в этот раритет, который мне на два размера мал? Я в ней даже нагнуться по-человечески не могу. Ах да, чуть не забыла: фартук. Обязательно белый и накрахмаленный. Так что аж похрустывает. Извели на него годичный запас крахмала в доме, что равносильно нескольким вполне приличным ведрам среднестатистической русской картошки сорта "синеглазка".
Букет стандартный: охапка астр, завядшие за ночь флоксы и пучок какой-то деко-ративной травы, называемый "ёлочка".
"Все равны как на подбор" - это про нас, выпускников.
Принимайте. Оптом дешевле.
За год я успела стать порядочным циником. Ну и что с того? Не так скучно жить.
Обычно полный состав родителей на Первое бывал только у первоклашек и у вы-пускников. Подтягивались ровным строем к началу линейки и стояли по окружности ста-диона.
Уже издали я услышала знакомую мелодию, которая успела порядком набить мне оскомину за одиннадцать лет. Это та песня, где автор стихов почему-то решил, что"школьные годы чудесные". Наивный. Наверное, получил домашнее образование.
Мой класс уже полностью собрался под табличкой с надписью «11 А»
- Чего опаздываешь?- вместо приветствия накинулся на меня Сережка.
Классная нас так и не рассадила, она забыла про это в тот же час, когда выскочила замуж за приезжего офицера. Апполинарий так и остался холостым. Ну и правильно, он и так был женат на своем таланте.
- Проспала, - коротко ответила я.
- Понятно, а то я уже испугался, что мне придется одному искать себе первоклаш-ку.
Вот еще один апогей школьного идиотизма. Выпускники всегда брали за руку первоклашек и вели их в школу. Помнится, взрослые дядя с тетей, схватившие меня за руку и впихнувшие мне на добровольно-принудительных основах книжку "Огневушка-Поскакушка", особого восторга у меня не вызвали. Было страшно - все суетились, галде-ли и толкались. Мы, бедные испуганные первоклашки, были как вещи на распродаже - хватают, не глядя, и давай бежать.
Эти воспоминания вихрем пронеслись в моей голове, а пары уже двинулись по по-четному кругу стадиона. Начал накрапывать мелкий дождь. Светка заныла, что у нее сей-час потечет тушь.
Тёмку я увидела сразу же. Он стоял в стороне и никому не давал руки, когда другие хотели его вести в школу. В сером костюмчике и с огромным букетом, который он едва мог сжимать одной ладошкой, он был очень милым. Мой Принц Филипп подрос и теперь говорил, что он Супермен. Неплохой выбор, надо сказать. К отечественным мультикам он любовью не проникся, видимо дало знать мое пагубное влияние. Оля ругалась, конечно.
На линейку она тоже пришла. Выглядела она хорошо. Я заметила ее округлившийся животик. Бог весть откуда она взяла в себе силы и развелась с Виктором полтора года назад, после того, как застала в доме любовницу. В их же кровати.
Впрочем, времени она зря не теряла и вскоре снова была названа женой. Ребенка она ждала от второго мужа. Мужчина он был неплохой, да и к Артёму относился спокой-но. Но не более того.
Завидев меня, мальчик оживился и расплылся в улыбке от уха до уха.
Он уже всем успел рассказать, что в школу его поведет только тетя Ярослава и ни-кто другой. У них договоренность.
- Пойдем, малыш,- сказала я и взяла его за одну руку, Сережа взял его за другую.
- Слава!
Я глянула вниз.
Светлые брови мальчика сошлись на переносице.
- Не называй меня больше так, особенно при ребятах. Я уже большой.
А ведь и правда. И как я могла забыть! В свои шесть лет меня просто выводило из себя то, что все ко мне относились как к маленькой.
- Хорошо,- твердо сказала я. - Больше не буду.
Он удовлетворенно кивнул, скрываясь вместе с нами за дверями школы.
* * *
Я дежурила по этажам вместе с остальными. У каждого был свой участок. Утоми-тельное занятие, надо признать: на переменах следишь за порядком и успокаиваешь не в меру расшалившихся учеников младших классов, делаешь менее дружелюбные преду-преждения старшим, потом убираешь мусор в коридорах. Успокаивало то, что это была последняя неделя моего дежурства в школе, потом все – баста!
Я шла по пустому коридору второго этажа. Убираться было проще всего во время уроков. Никто не мешал. Обычно именно второй этаж больше всех пребывал в хаосе и беспорядке – там находились кабинеты начальной школы.
Одинокая фигура сидела на подоконнике.
Сейчас кто-то у меня получит!
Я уже было открыла рот, чтобы согнать наглеца, но к своему удивлению увидела Артёма. Он сидел, болтая в воздухе ногами, что-то усердно выводил в тетрадке и даже не сразу заметил меня.
- Ты что тут делаешь?- спросила я, тщетно пытаясь предать голосу хоть каплю строгости.
- Сижу, - отозвался он и поглядел на меня как на умалишенную – вроде как говоря: "Сама не видишь что ли?"
- Вот именно. А ну давай быстро слезай с подоконника!
Тёма скорчил недовольную мину.
- Все равно никто не видит.
- А как же я? - справедливо возмутилась я.
- А ты не расскажешь, - уверенно произнес он.
Смотри-ка, какой стал умный!
- Ты уверен? - грозно спросила я, желая преподать ему урок.
Мальчик устремил на меня взгляд несчастного щенка.
- Вообще-то не совсем.
- Точно. Давай, слезай.
Тёма с тяжелым вздохом закрыл тетрадь и спрыгнул вниз.
- Довольна теперь?
- Вполне.
Его характер менялся на глазах. Еще совсем недавно Артём был тихим, поклади-стым ребенком, но теперь нередко перечил и говорил без умолку. Ольга с ним еле справ-лялась.
- Пойдем лучше в спортзале посидим, - миролюбиво предложила я, - там сейчас нет занятий.
Он кивнул и пошел со мной рядом.
Спортзал находился здесь же, на втором этаже. Не слишком большой, с разметкой на полу для игры в баскетбол и канатами разных видов, которые можно было выдвинуть по специальному желобу в потолке. Они всегда внушали мне тихий ужас. Физкультуру я не любила.
Вдоль стен стояли скамейки.
- Так что ты делал в коридоре? – повторила я свой вопрос.
- С урока выгнали.
- За что?
Артём полез в рюкзак и извлек оттуда уже изрядно помятую тетрадку.
- За это.
Вообще-то это была тетрадь по русскому языку, но мой племянник использовал ее исключительно по своему усмотрению.
Там, где не плясали в разные стороны предложения, выведенные нетвердой дет-ской рукой, примостились полосатые кошки, рыжие собаки, деревья, сине-красная фигура Супермена…. Все, что он видел, все, что представлял.
Виновником же его изгнания на сей раз послужил аккуратный маленький домик с синими ставнями. Красовался он посередине последней страницы поверх упражнения правописания.
- Места больше нигде не было,- прокомментировал он.
- Ага. Жаль, что учительница этого не поняла, - с легким сарказмом заметила я.
- Тебе нравится?
Я улыбнулась.
- Хороший рисунок.
- При чем тут рисунок! - обиделся он. - Я про дом спрашиваю!
- Отличный дом,- на полном серьезе заверила я. Артём меня просто поражал. - Я бы пожила в таком.
- Правда?
- Да.
Он задумался и вдруг заявил:
- Потом построю его для тебя.
- Большое спасибо. Только тебе придется для этого много учиться и не пропускать уроки.
Я с отвращением слушала себя. Говорю как занудная взрослая тетка!
- Можно подумать, это так трудно, - презрительно фыркнул мальчишка.
- Представь себе. Это тебе не куличики в песочнице лепить, Артём Викторович, великий архитектор.
- Кто я? – не понял он.
- Архитектор - тот, кто проектирует дома. Проще говоря, придумывает их. Как они будут выглядеть, что будет находиться внутри, а что возле входа. Ты придумал, что будет в твоем доме?
- Еще нет. Я подумаю, - серьезно кивнул он.
Я взглянула на рисунок.
- А самое главное во всем этом знаешь что?
- Что? - глаза превратились в огромные янтарные блюдца. Маленький непоседа за-ерзал на месте от нетерпения.
- Идея. Она у тебя вот тут.
Я дотронулась до его лба, приподняв ладонью светлую прямую челку. Сейчас он был похож на ангельского бесенка.
- Приходит внезапно, но ты точно знаешь, что это она и есть.
- Сама приходит?
- Ну…. Может и не сама, - я позволила себе немного пофантазировать . - Думаю, ее приносит Фея Идей.
- Самая настоящая, взаправдашняя Фея? - недоверчиво спросил Артём. Он привык мне верить, но тут явно чувствовал какой-то подвох.
- Да. Фея больших и маленьких идей. Знаешь что, давай договоримся: я подарю те-бе альбом, где поселятся все твои новые идеи, а ты больше не будешь рисовать в тетрад-ках.
- Идет, - согласился Тёма.
Через три дня он принес мне готовый план строительства своего нарисованного дома. Мальчик нарисовал две комнаты, кухню, прихожую, а еще несколько будок и доми-ков для своих рыжих собак и полосатых кошек – им же тоже надо было где-то жить.
Глава 6
Решение ехать в Петербург после окончания школы созрело уже давно, а после не-продолжительного визита Палиевского оно укрепилось еще больше. Кирилл пробыл в нашем сонном городке лишь неделю, но и этого за глаза хватило, чтобы навсегда и беспо-воротно изменить ход моих мыслей и обозначить мечты. Я до сих пор смутно представ-ляла себе, чем же хочу заняться в своей жизни, какую профессию избрать, вечерами, пе-релистывая справочники для поступающих в Вузы, я думала не о том, кем быть, а лишь о том, чтобы навсегда уехать. Уехать ни куда-нибудь, а именно в Санкт-Петербург. Это же-лание было столь сильным, что почти сжигало меня целиком.
Бывало, я не могла уснуть по ночам и все мечтала о чем-то, что было трудно выра-зить словами. Петербург превращался для меня в место, где было все равно на кого учить-ся, лишь бы просто быть там, в этом городе - дышать его воздухом, ходить по тихим улицам и шумным проспектам и искать... Все время искать в толпе одно лишь лицо, кото-рое станет роднее и ближе всех в мире. Одно лишь лицо, которое позволит мне избавить-ся от навязчивой идеи под именем "Кирилл Палиевский".
Мы встретились с ним только один раз после того, как он приехал после двух лет отсутствия.
Мы сидели на скамейке, каким-то чудом сохранившейся в старом заброшенном парке и все не могли наговориться. Его глаза, возбужденно горевшие в то время, как он с увлечением рассказывал мне о своей учебе, о новых людях и новых впечатлениях и с ис-кренней дружеской теплотой смотревшие на меня, задачи мне отнюдь не облегчали. Мое сердце предательски начинало биться и едва ли не выпрыгивать из груди, стоило лишь ему взглянуть на меня. Напрасно я пыталась втолковать в свою глупую голову, что влюб-ляться в Палиевского — напрасная трата времени, сил и эмоций, хотя последние просто переполняли меня, готовые вот-вот выплеснуться через край.
Когда он сел на автобус, чтобы тот отвез его до железнодорожной станции, я вздохнула едва ли не с облегчением. Пришло время вновь взяться за ум, который, как на-деялась я, еще остался, и подумать о чем-нибудь более приземленном и насущном, нежели бесплотные мечты о Кирилле. Но сердце - главный предатель рациональных мыслей и в нем, где-то в самом дальнем уголке, поселилась неумирающая надежда о том, что в Пе-тербурге мы непременно встретимся.
* * * ;;
Все воспоминания о Северной столице в тетрадке в 48 листов. Это было главное хранилище моей памяти. Кто в семнадцать лет не вел дневник, доверяя самые потаенные мысли бумаге? Все мои чувства, все эмоции, воплощенные в слова, покоились на этих белых листах в клеточку. Они были едва ли не самыми ценными моими сокровищами.
Сначала пришел май, за ним июнь со своими заботами, со сдачей школьных экза-менов и выпускным вечером вслед за ними. Много было сказано напутственных речей, в основном ожидаемых и избитых. Говорят, для каждого они особенные. Но разве это так? Сам выпускной превращается в формальность. Многие девчонки из моего, и из парал-лельных классов, плакали, мне же было совсем не до слез. Разве что от радости, но никак не от грусти. Цинично? Пусть так, но последние годы в школе были сущим кошмаром, и проливать по ним соленые реки не входило в мои планы.
Буквально через неделю я вместе с матерью уехала в Петербург.
Это была любовь с первого взгляда. Никакие рассказы Палиевского не могли пе-редать ни красоты, ни атмосферы. То чувство новизны навсегда осталось со мной. Я хо-дила как потерянная, мало думала об учебе, о поступлении. Мы давно определились в вы-боре, подали документы. Что оставалось делать? Только взирать, только любоваться, только впитывать впечатления и ночами все писать и писать, стараясь не упустить ни мгновения, ни одной прожитой минутки. Мы жили у маминой подруги где-то в районе Ломоносовской, и я каждый день видела из окна квартиры, как курсируют катера по Неве.
Поступить оказалось не так уж и трудно. Я избрала для себя психологию, но уни-верситет оказался мне не по зубам. Во-первых, знаний недоставало, во-вторых, такие спе-циальности были, как правило, платными. Поэтому ограничились колледжем с педагоги-ческим уклоном.
Было ли это моей мечтой? Определенно нет, но утешало уже то, что, ни при сдаче вступительных экзаменов, ни при дальнейшем обучении в программе не было ненавист-ной математики, да и вообще точных наук. Все больше гуманитарий, за исключением ин-форматики.
Кирилл знал, что я в Петербурге. Знал и потому приехал. Я просто диву давалась как он, со всей своей умопомрачительной харизмой, смог завоевать доверие моей матери. За всё то время, что мы были с ним знакомы, она ни разу не попрекнула меня, не читала нотаций на тему "будь осторожна" и вела себя подозрительно покладисто. Когда Палиев-ский заявился на порог с подробным планом, куда собирается меня везти и во сколько клятвенно обещает меня вернуть, она согласилась без разговоров. Просто чудеса!
А он повез меня в Летний сад - его любимое место в этом городе, которое для ме-ня стало таким же спустя время. Уставая от суеты, от толчеи, от вечной спешки ты при-ходишь отдыхать душой именно сюда. Вдруг в центре Петербурга нисходит покой, и ты просто наслаждаешься им. Так говорил Палиевский, а я пока была не в состоянии понять этой простой истины потому, что мне слишком надоел покой во всех его видах.
Он рассказывал обо всем, о своей работе, по большей части ночной, так как рабо-тал барменом, о том, куда мне нужно будет непременно сходить, что посмотреть когда я сюда перееду. Он был очень оживлен, радовался за меня, как прежде я за него и все время повторял, что поверить не может в то, что я здесь.
Я тоже не могла. Но это было действительно так. И когда две недели пролетели, и надо было садиться в поезд, я и не думала скрывать своего разочарования. Время до сен-тября казалось мне годами, а не месяцами, которые будут тянуться бесконечно.
* * *
Я медленно поднималась по ступенькам лестницы, которая вела на четвертый этаж, где находилась Ольгина квартира. Можно было по пальцам пересчитать те разы, когда я бывала у нее одна. Обычно, мои посещения были за компанию с матерью или бабушкой. Сегодня я сознательно отказалась от их общества. Мне нужно было попрощаться с единственным человеком в этой квартире, который значил для меня больше, чем все остальные - с Артёмом.
У него недавно родилась сестра. Ее назвали Ксенией, и ее я видела только раз. Это была крупная розовощекая девочка с сильными легкими и не менее сильным голосом. Я едва не оглохла от ее требовательного ора, когда мы приходили навестить Ольгу после того, как ее выписали из больницы. В тот момент я вспоминала новорожденного Тёмку и то, как его отец пренебрегал им. Сестре мальчика повезло больше - ее отец не мог на нее надышаться. Мне было совсем не трудно представить каково сейчас Артёму быть семи-летним ребенком в семье, где для Ольги мир с некоторых пор начал вертеться вокруг сво-его нового существования. А новым для нее стало едва ли не все: новый муж и новый ре-бенок. Странно думать, но понятие "старый", больше подходящее для вещей, прочно ас-социировалось у меня с Артёмом. После рождения Ксении, он, по сути, стал "старым" ребенком, который только одним своим видом заставлял мою сестру вспоминать о прошлой жизни с Виктором, о которой она предпочла бы вообще забыть.
Погруженная в свои мысли, я не услышала, как наверху хлопнула дверь, и кто-то кубарем скатился с лестницы. Маленький юркий вихрь, наделав порядочно шума, едва не сбил меня с ног.
- Эй! - возмущенно воскликнула я, поднимая глаза на возмутителя лестничного спокойствия.
- Слава!
- Тёма! - я попыталась сделать рассерженное лицо, - Осторожнее надо быть.
- Прости, - мальчик виновато потупился. Он стоял на три ступеньки выше меня, держа в руках футбольный мяч, но на его лице не было ни тени улыбки. Янтарные глаза были почти вровень с моим взглядом и напоминали собой застывшие льдинки солнечного света.
- Что случилось? - спросила я.
- Ничего, - ответил он и опустил глаза. Врать он еще только учился.
- Будь по-твоему, - я пожала плечами. - Куда ты идешь?
Он хмыкнул и вскинул голову. По этому жесту можно было прочесть ход его мыслей. Он выражался в следующих риторических вопросах: "Ты что же, совсем того? Мяча в моих руках не видишь?"
- Играть с мальчишками в футбол, - тем не менее, пояснил он, смотря на меня как на умственноотсталую.
- Ясно, - проговорила я, чувствуя себя не совсем уютно.
- Ты пришла к моей маме?
- Нет. Я пришла к тебе.
Мое заявление заставило его вскинуть две полоски светлых бровей.
- Ко мне? - протянул мальчишка.
- Именно, - отозвалась я. - Почему тебя это так удивляет?
- В прошлый раз даже не сказала, что уезжаешь, а сегодня сама пришла...
Господи, что я слышу? Не иначе как фраза задетого мужчины? Но нет, Артём всего лишь мальчик, недавно закончивший первый класс.
- Да, пришла, - я почувствовала себя виноватой, но теперь мне хотя бы стала понятна причина его хмурого поведения. - Ты обиделся?
- Вот еще, - пробубнил он себе под нос.
- Ты тогда гостил у бабушки в деревне, неужели не помнишь?
- Помню, - кивнул Тёма.
- Мне нужно было срочно ехать, мой хороший, но я просила твою маму, чтобы она сказала тебе, что я скоро вернусь и обязательно приду к тебе.
- Она просто сказала, что ты уехала,- в его голосе больше не было слышно осуждающих ноток. Теперь ребенок был растерян - он не знал на кого стоит обижаться больше - на мать, которая не сказала ему о том, что я не навсегда уезжаю или на нерадивую тетю, которая сама не сказала ему об этом.
- Но теперь я здесь, - я улыбнулась. - Пойдем на улицу, мне надоело стоять в подъезде.
Во дворе к Артёму кинулись мальчишки, но увидев, что он вышел не один, замерли в нерешительности.
- Это моя тетя Ярослава, - сказал Тёма, и я в первый раз услышала слово "тетя" из его уст.
- Здравствуйте! - наперебой начали кричать мальчики, которых было человек пять. Отчего когда к тебе обращаются на "вы" дети, начинаешь вдруг чувствовать себя совсем взрослой, хотя сама только закончила школу?
- Привет! - улыбаясь, откликнулась я.
- Тёмка, идешь гулять?
- Будем играть в футбол?
- Ты скоро?
Поток вопросов обрушился на него со всех сторон — шум, гам, беготня Добро пожаловать в маленький мир Артёма, Ярослава Игоревна!
- Я сейчас, - сказал мальчик и отдал друзьям мяч. Он хлопнулся о землю, и ребятня помчалась к импровизированному полю во дворе.
- Вижу, ты тут весело проводишь время, - сказала я, провожая детей глазами.
- Когда как, - его худые плечи дрогнули в едва заметном пожатии.
- Как твоя сестренка?
Артём скривился.
- Плачет почти все время. Не люблю я ее.
В его голосе отчетливо слышалось раздражение.
-Думаю, скоро ты изменишь свое отношение к ней, - попыталась я сказать как можно непринужденнее.
- Почему?
- Ну.... Она все же твоя сестра, - мои слова прозвучали как-то не совсем убедительно. Быть может оттого, что я сама не была уверена в том, что любовь должна приходить лишь по той простой причине, что человек, появившийся в твоей жизни, назвал себя родственником.
- Почти, - поправил он безо всяких эмоций.
- Почти, - согласилась я, думая о том, что воспитатель из меня никудышный. Наверняка другой взрослый принялся бы рьяно убеждать мальчика в том, что так говорить не положено. Сестра она и есть сестра, родная кровь и все такое прочее. Но я не была другим взрослым, я была я. Той, которая всегда старалась говорить Артёму правду. Ложь, сказанную мною, он презирал даже в свои ранние годы.
- Ты сказала, что пришла ко мне. Зачем? - Мальчик выжидательно посмотрел на меня.
Я села на скамейку перед подъездом. Он молча уселся рядом, свесив ноги.
- Хотела сказать, что мне опять уезжать.
- Это обязательно? - тихо прошептал он.
- Боюсь, что да. Я теперь буду учиться в другом городе, Артём. Приеду только зимой.
- Зимой? - для него время до зимы казалось очень долгим. - А что за город? Он далеко?
- Далеко. Нужно ехать на поезде. Называется Санкт-Петербург.
- А на выходные ты приезжать разве не сможешь?
- Нет,- коротко ответила я.
Артём печально посмотрел на меня.
- Долго ты будешь там?
Долго ли я буду там? Вот уж действительно, прав был тот, кто утверждал то, что дети задают самые прямые, каверзные вопросы. Я не знала, что ему ответить. Два года как минимум, потом учеба в университете, если все пойдет хорошо, а дальше... Надо ли говорить сейчас Артёму то, что я могу однажды совсем не вернуться? Ни зимой, ни летом... Вообще никогда?
Я не стала врать. Какой в этом прок?
- Долго, - ответила я.
Это мое "долго" равнялось для него сейчас чуть ли не всей жизни. "Долго" значило прожить время, которое зимой тянется мучительно медленно за партой, а летом так же мучительно у его бабушки в деревне, куда его собирались теперь отправлять каждый год.
- Ты можешь совсем не уезжать, Слава?
Он не сказал: " Не уезжай, Слава", как обычно поступают все дети. Не плакал, хотя глаза у него и так были на мокром месте, просто сидел рядом и с какой-то обреченностью принятия обстоятельств смотрел на меня.
- Нет, Тёма, я не могу.
Мне не хотелось говорить сейчас о том, что я просто тут задохнусь, что не выдержу пустоты и какой-то мелочной, ничего не значащей жизни здесь. Что поезд, увозящий меня в Петербург, едва ли не единственный шанс совсем не потерять себя в этой рутине ежедневно повторяющихся одинаковых дней. Я отчаянно тосковала по той новой жизни, которая ждала меня за поворотом дороги, и как бы ни тяжело было сейчас прощаться со всем привычным, ожидание самостоятельной жизни было все же сильнее. Артёму, в его семь лет, все это показалось бы странным, но я отчего-то знала, что когда-нибудь он поймет.
- Когда ты уезжаешь?
- Через неделю.
- Но ты ведь еще придешь? - его взгляд просил лишь о том, чтобы я сказала "да".
Я сказала и, прощаясь, думала о том, как все же хорошо быть ребенком, живущим лишь в данный момент.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КИРИЛЛ
Глава 7
Зима ,1999 год
В актовом зале университета не было свободных мест. Среди учащихся, препода-вателей и приглашенных гостей сидела и я, почти у самой сцены, во втором ряду, и с вол-нением наблюдала за разворачивающимся сюжетом. Это была любительская постановка « Веер Леди Уиндермир».
В роли Маргарет блистала моя подруга Юлька. Она была поистине прелестна и покорила всех живостью своей игры.
Был конец декабря и вопреки новогоднему представлению учащиеся-энтузиасты, занимающиеся в театральном кружке нашего колледжа, решили выдать зрителям этот спектакль, напрочь пренебрегая всеми устоявшимися традициями. Впрочем, руководство было в курсе и нисколько не возражало.
Комедия и впрямь была хороша, но дело было даже не в этом. Для меня, как и для Юльки, главная особенность этой премьеры заключалась в том, что это была совместная постановка старших курсов нашего колледжа и педагогического университета, а главная героиня училась только на втором курсе. Вещь неслыханная. Но талант победил все.
Подготовка к этому событию, можно сказать, прошла через все наши два года обу-чения. Два года… Они пронеслись так стремительно быстро, что я едва успела осознать этот факт. Уже через три дня все разъезжались на зимние каникулы, а впереди нас ждала весенняя сессия и выпускные экзамены.
Домой я не ехала, вместо этого должна была сесть в поезд вместе Юлей и отпра-виться к ней в гости. Празднование Нового Года в кругу семьи вещь, конечно, замеча-тельная, но смена обстановки на сей раз привлекала меня больше. За это время мы долж-ны были принять окончательное решение по поводу дальнейшей учебы. Однако, кажется, все и так уже было решено. Заочное отделение на факультете психологии. Четыре года. Я боялась даже себе это представить. Утешало только одно – мой Петербург оставался со мной. Покидать его я не собиралась ни за какие коврижки.
Лорд Дарлингтон (выпускник пятого курса) меж тем говорил:
- Вы знаете - мне кажется, хорошие люди приносят много вреда в жизни... И главный вред в том, что они придают такое огромное значение дурному. Бессмыс-ленно делить людей на хороших и дурных. Люди бывают либо очаровательны, либо скуч-ны. Я предпочитаю очаровательных, а вы, леди Уиндермир, хотите вы того или нет, к ним принадлежите.
Моя Юлька, сверкнув глазами, отвечала с большим возмущением:
- Лорд Дарлингтон! Опять? – она изящно встала, - Сидите, сидите, я хочу только поправить букет, - и пошла к столу.
Я улыбалась. Все разыграно как по нотам. Воспоминания о том, как все это начи-налось, вызывали во мне двойственные чувства. В своих стремлениях подруга была бес-пощадна….
….. Год моего поступления 1998. Человечество сумело во второй раз потопить «Титаник», вернее, это сделал один человек, Джеймс Кэмерон, и именно поэтому весь остальной мир сошел с ума.
Я приехала в Санкт-Петербург с большими надеждами и не менее амбициозными мечтами. Жизнь сделала поворот на 180 градусов в одно мгновение. Я не могла не думать о том, что Кирилл тоже в городе и наша встреча само собой разумелась.
Петербург все так же поражал меня своей красотой, он опять обрушился на голову, но теперь уже гораздо мягче.
Я едва успела уладить все вопросы по поводу своего заселения в общежитие, едва успела внести свои вещи в комнату, как в дверь влетело некое яркое, чрезвычайно возбу-жденное существо. Существо это было Юлькой. В своей розовой кофточке и белых брючках, обтягивающих длиннющие стройные ноги, она шествовала впереди процессии ее помощников, точно какая-то королева экзотической страны. Конечно, носильщики во-все не были её собственностью. Эта честь выпала на долю мальчикам-первокурсникам, зачисленным, как и мы, в этом «Титаническом» году.
Чемоданов у нее было три. Само собой, ей не составило труда прикинуться беспо-мощной девушкой. Впрочем, в физическом смысле так оно и было (она никогда не под-нимала ничего тяжелее семи килограмм), но никак не в моральном, в чем мне вскоре пришлось убедиться на собственном опыте.
Она, эта яркая бабочка, приземлилась на голый матрац еще не застеленной крова-ти, улыбнулась премило, пропев "Спасибо, мальчики. Жду вас в гости!", и принялась болтать ногами, разглядывая пустые невзрачные стены грязно-желтого цвета. И тут, на-конец, заметила меня.
- Привет, - сказала девушка, вперив в меня изучающий взгляд своих карих глаз. - Тебя как зовут?
- Привет, - отозвалась я. - Ярослава. А тебя?
- Юля, - представилась она с достоинством королевы все той же экзотической страны, но в следующее мгновение уже совершенно непринужденно произнесла:
- Можно просто Юлька. Ты моя соседка?
- Видимо, - ответила я с большой долей сомнения. Я все еще не знала, хорошо это или плохо.
- Стены как в психушке, - хмыкнула Юля. – Ну, чисто "жёлтый дом".
- Сразу приучают к особенностям будущей профессии, - сказала я с сарказмом.
Ее красиво очерченные брови изогнулись, и она покатилась со смеху.
- Точно говоришь!
Девушка подскочила к окну, разглядывая урбанистический пейзаж. Он был так себе. Сплошная застройка, среди которой сиротливо зеленела заплатка газона.
- Надо все здесь переделать, - решительно заявила она. - Стены совершенно ужас-ны. Поклеим их обоями, непременно голубыми.
- Почему? – спросила я, слегка опешив от ее натиска.
- Мне нравится этот цвет. К тому же, голубой визуально расширяет пространство, - со знанием дела сказала она. - Ты против?
- Нет, - я пожала плечами.- Совсем нет.
- Вот и ладушки, - Юля еще раз огляделась. - Повешу плакаты с Лео прямо над своей кроватью, а один на шкаф.
Шкафов было два, и, судя по количеству ее чемоданов, Юлька собиралась окку-пировать его целиком.
- Точно, - сказала она, кивнув самой себе. - Решено. Тебе нравится Лео?
Ох, ну кому в ту пору не нравился Лео? Хотя нет, не так выразилась. Кто в тот мо-мент не любил его или не ненавидел лютой ненавистью?
Tertium non datur. Третьего не дано. Смазливой мордашки молодого Ди Каприо не было разве что на туалетной бумаге, уж простите за сравнение.
Я принадлежа к числу любящих. Стоило мне только ответить утвердительно на ее вопрос, как я тут же завоевала сердце этой девушки, которая прибыла в город на Неве из Архангельска.
У нас нашлось много тем для разговора. Очень скоро мы буквально читали мысли друг друга. К нам подселили еще одну девочку – Кристину и мы создали свой собствен-ный триумвират. Юлька говорила, что мы три мушкетера (в детстве она обожала этот фильм, особенно Арамиса), а я, что гардемарины, хоть их и было четверо. Но вскоре чет-вертое лицо появилось. Как ни прозаично, но это оказался Палиевский.
После того, как Юлька узнала, что у нас в колледже есть театральный кружок (а узнала она это буквально на следующей же неделе учебы), она потеряла всякий покой. Грезы о славе Примадонны не давали ей спать по ночам. У нее на это были все основания. В школе Юля не пропускала ни одной постановки, ни одного концерта. Ее театрально-танцевальная карьера началась с танца "Маленьких утят" в первом классе и с тех пор не прерывалась ни на год. Общешкольных мероприятий энергичному ребенку, а затем уже и подростку, было явно маловато и поэтому она, вместе со своими одноклассниками ставила сценки и танцы на все праздники, проводимые для класса, начиная от Нового Года и заканчивая 8 Марта, а иногда и 9 Мая.
Но в театральный коллектив колледжа было не так-то легко попасть. Точнее, по-пасть в него было можно, но главных ролей ей бы ни за что не дали, а она представляла себя только в этом амплуа. В кружке господствовали старшие ученики и ученицы, и их просто необходимо было чем-то покорить. Притом наповал.
Юлька долго думала и решила остановиться на одной из сцен «Макбета». Леди Макбет из нее должна была выйти что надо. Она решила пойти на прослушивание непре-менно вместе с Макбетом. Проблема была в том, что вероломного злодея было не сыс-кать. Она всех своих друзей мужского пола перебрала, пробовала репетировать с ними, но все они не годились - слишком инфантильные и недостаточно харизматичные. Их словам никто не верил.
В одну из наших редких встреч с Палиевским я пожаловалась на то, что еще не-много, и я точно сойду с ума. Я клялась, и то была сущая правда, что знаю теперь траге-дию Шекспира от корки до корки и могу декламировать ее часами. Обладай я такими зна-ниями во времена школьной скамьи, "пятерка" за четверть, да что там, за год, мне была бы точно обеспечена.
Кирилл в ответ только посмеивался. Его забавляла моя горячность.
Даже будучи в Петербурге, мы не утратили общих интересов, не утратили нашей дружбы, хоть это и давалось мне с большим трудом. Его заполучить я и не надеялась больше. Просто-напросто запретила себе даже думать об этом. Он говорил, что я поменя-лась, приобрела легкий городской налет самомнения и едва уловимый специфический говор. Про него я вообще помалкивала. Он был здесь уже три года и от него прежнего мало что осталось.
Нет, внешне он был все тот же, веселый и невозмутимый, но циничность, сарказм и чувство пренебрежения, смешанное с нетерпимостью к откровенно неумным людям расцвели буйным цветом. Вместе с тем, он стал намного утонченнее, собраннее и, чего уж греха таить, еще более привлекательным. И раз уж речь зашла о театре, и в частности о литературе, то в тот период времени он у меня ассоциировался с Евгением Онегиным. Но это было только тогда. Позже, эта невинная параллель уступила свое место более темной, более жестокой, но все такой же обворожительной параллели с Дорианом Греем. Но это случилось намного позже….
- Твоя подруга хотя бы хорошенькая? - по своему обыкновению спросил Кирилл, терпеливо выслушав все мои жалобы.
- У тебя что, синдром старой коровы проснулся? – не без ехидства спросила я в свою очередь.
- Да нет. Просто леди Макбет всегда вызывала во мне образ властной, сильной женщины, не лишенной своей аристократичной красоты. Но в ней определенно должно быть что-то от ведьмы.
Я рассмеялась.
- Про ведьму это ты попал в самую точку. Можешь даже не сомневаться. Все женщины такие. А Юлька мастер перевоплощений. Хочешь, приходи на репетицию.
Сказала - и тут же забыла, как оказалось – зря.
В тот день Юлька при полном облачении стояла на сцене, уповая на то, что это бы-ла одна из последних репетиций. Рядом с ней в тени кулисы был не слишком впечатляю-щий Макбет в лице какого-то второкурсника.
Я изнывала со скуки, сидя с краю на одном и рядов подальше от сцены. В который раз слушать этот диалог было выше моих сил, поэтому я втихаря листала журнал.
-То, что свалило их, меня взбодрило;
Их погасив, зажгло меня. Чу! Тише!
То крикнул сыч, зловещий сторож ночи,
Сулящий людям вечный сон. Он - там.
Раскрыта дверь, и сытый храп холопов
Трунит над службой. Сбитень мой таков,
Что смерть и жизнь о них готовы спорить,
Мертвы они иль живы.
Макбет-второкурсник за сценой произнес:
- Кто там? Эй!
Юлька вновь заговорила:
- А вдруг они проснулись - и не вышло?
Нам страшен неуспех. Чу! Их кинжалы
Я положила на виду. Не будь он
Во сне похож на моего отца,
Я бы сама все кончила.
Я могла не поднимать глаз, зная, что сейчас выйдет Макбет.
- Мой муж!
И в этот момент из глубины зала донеслось:
- Я сделал все. Ты не слыхала шума?
Прямо по проходу шел Палиевский, но разве это был он? Учеба в Академии давала ему преимущество, и потому он был облачен в плащ, на плечи ему падала грива иссиня-черных волос парика, а шаги гулким эхом раздавались в пустом зале, потому что на нем были высокие сапоги. Палиевский никогда не мог отказать себе в возможности эффектного появления, конечно, если только она была к месту.
Лицо у Юльки-Леди Макбет вытянулось так, словно Палиевский пришел на пару с Шекспиром, но она быстро взяла себя в руки и продолжила свою реплику по тексту.
Кирилл легко запрыгнул на сцену, обезоруживающе улыбнулся горе-Макбету и тот с явным облегчением ретировался.
- Там один расхохотался
Во сне, другой вскричал: "Убийцы!" Оба
Они проснулись. Я стоял и слушал.
Они прочли молитву и опять забылись сном .
Палиевский говорил и его голос звучал даже в самых отдаленных уголках зала.
Откуда он знал текст? Выучил? Это вряд ли… Он был загружен учебой. Скорее всего, память просто сохранила бессмертные строки, вопрос в том, когда он сам учил их? В школе "Макбета" не проходили.
После того, как они закончили, раздалось несколько аплодисментов. Это уборщи-цы, которые наводили порядок, застыли со своими швабрами, да кто-то из ротозеев загля-нул в приоткрытые двери зала.
- Да чтоб меня! – вырвалось у "Леди Макбет" - Это то, что нужно! Вы кто?
- Позвольте представиться, Кирилл Палиевский, мадам, - он склонился в изящном поклоне, глаза его искрились смехом.
- Ох… - вырвалось у Юльки.
- Да, обычно такова основная реакция женской половины человечества на этого субъекта, - не удержалась я от замечания, подходя ближе и глядя на них снизу вверх. - Я думала, что ты благополучно избежишь этой участи. - В моем голосе едва заметно сквози-ла нотка ревности, но только я это знала.
- А я, по-твоему, не женщина, что ли? - притворно возмутилась Юлька.
- Перестань, ты знаешь, что я имею в виду.
- Да, - она повернулась к Кириллу. - Наслышана о тебе. Я - Юля, кстати. И, честное слово, ты отличный Макбет! Думаю, в этой сцене ты станешь прекрасным дополнением ко мне.
Парень расхохотался. Это Кириллу понравилось, и я знала почему. Юлька не ска-зала ни слова о его внешности. Она ее полностью проигнорировала. Моя подруга оценила Палиевского по своей собственной шкале, мерилом которой вовсе не являлась телесная оболочка. И по этой самой шкале он являлся всего лишь приложением. Кирилл был рамкой, в которой ей виделся свой собственный талант. Он был призван обрамлять, а вовсе не затмевать.
- Но я еще не дал своего согласия, - ответил парень, успокоившись.
- Разве?- удивилась Юля. - Зачем бы тогда ты вообще приходил сюда, да еще и при полном параде?
- Слава, вы стоите друг друга! – воскликнул Кирилл.
Так появилось это упущенное звено среди мушкетеров, наш личный Д’Артаньян, хотя нет, Д’Артаньяном все-таки была Юлька. Палиевский смиренно принял ее роль заво-дилы. Само собой, с таким Макбетом ее взяли в театральный коллектив с распростертыми объятиями. Все сидели на прослушивании, открыв рты, а я внутренне торжествовала и в тайне гордилась тем, что первокурсники могут переплюнуть старшие курсы. После того, как эта парочка отыграла положенную сцену, Кирилл раскланялся, но заявил в конце, что декорации, которые он видел за кулисами, просто отвратны и явно сделаны бездарностью.
За такую прямоту его едва не прогнали взашей, но его спасло присутствие дирек-тора нашего колледжа.
- А вы, молодой человек, можете лучше? – спросил он.
- Разумеется, - ответил Палиевский без всякого бахвальства, потому что так оно и было на самом деле.
Этот эпизод не был бы так существенен, если бы в последствие не повлиял на ди-пломную работу Палиевского и всю его дальнейшую карьеру.
Юльке доставались роли второго плана, но это было только до конца первого кур-са. Как только начался сентябрь директор собрал всю театральную группу вместе и ска-зал, что решено ставить полноценный спектакль вместе с группой Педагогического уни-верситета. Это было действительно большим событием.
После долгих споров и предложений выбор пал на «Веер Леди Уиндермир». По-считали, что комедия произведет большее впечатление, чем трагедия. Палиевский, как человек со стороны, участвовать в самом спектакле не мог, но сокрушаться по этому по-воду не собирался. Вместо этого он заключил договор с директором на прохождение сво-ей практики. Кирилл сделал декорации, которые вполне могли бы затмить сам спектакль.
И сейчас, в день премьеры, он тоже был в зале. Сидел рядом со мной и наслаждал-ся произведенным эффектом. Изредка я кидала взгляд на его профиль в полутьме. Он, то был серьезен, то улыбался курьезам, происходившим на сцене. Юлька была чудесная ак-триса, но комедийные моменты удавались ей особенно. Мне хотелось продлить эти мину-ты как можно дольше, заставить время остановиться, но это было совершенно невозмож-но. Два часа пронеслись как один миг, и когда опустился занавес, я подумала о том, что еще один этап завершен.
- Браво! – воскликнул Кирилл, импульсивно вскакивая с места, а вслед его крику уже неслись оглушительные аплодисменты…..
Выпускной прошел на славу. Мы гуляли по городу всю ночь, и к утру я просто не чуяла ног.
Вот и все. Прощай, колледж, здравствуй, университет.
Ближе к вечеру на следующий день я встретилась с Кириллом. Мы сидели в уют-ном маленьком кафе недалеко от его дома.
- Как прошло? – спросил он, затягиваясь сигаретой.
-Твое появление произвело маленький взрыв в прелестных женских головках моих сокурсниц, - сказала я, делая большой глоток кофе. Большую часть дня мы с Юлькой и Кристиной просто проспали.
- Неужели?- он сделал вид, что удивлен.
- Все решили, что ты все-таки мой парень, - хмыкнула я.
- Надеюсь, ты их разубедила, - помрачнев, произнес Кирилл.
- Разумеется,- солгала я, прямо глядя в глаза Палиевского.
Стоило ли ему объяснять, что за два года так никто и не смог достаточно сильно привлечь моего внимания? Нет, такому он вряд ли сможет поверить.
- Хорошая девочка.
- А ты как? - я решила скорее сменить тему разговора.
Палиевскому недавно стукнуло двадцать один, через год он заканчивал Академию по специальности художник-сценограф. Говорил, что совсем разочаровался в женщинах. На прошлой неделе расстался с очередной своей пассией, сказал, что мозгами не вышла. Господи, какие мозги! Я видела эту девушку лишь однажды - живое воплощение обложки "Плейбоя" - кто в здравом уме откажется от такой? Выходит, есть такой человек - и в данный момент он сидел прямо напротив меня.
- Собираюсь летом поработать.
- Где?
- Отец моего приятеля недавно купил дом за городом. Он хочет, чтобы я оформил комнату его дочери.
- Отличные у тебя друзья….- протянула я.
- Разные.
В последнее время это стало его любимое слово. Разные друзья, разные связи, раз-ные дела, женщины. И ничего постоянного. Совсем ничего. Только стремление к конеч-ной цели, которую он до сих пор не озвучил.
Я молчала в нерешительности. Мысль пришла внезапно, но как отреагирует на нее Кирилл?
- Слушай….
Я набрала в легкие побольше воздуха.
По губам Палиевского скользнула односторонняя полуулыбка.
-Хочешь что-то сказать? Я весь внимание, детка,- он автоматически включил обая-ние. Этого ничто не могло изменить.
- Ты же будешь там все лето?
Кирилл кивнул.
- Безвылазно.
- Может, можно будет устроить, чтобы я пожила там с тобой какое-то время? - не-уверенно спросила я.
- Со мной? - его четко очерченные брови поползли вверх.
- Да ты не беспокойся, - поспешила успокоить его я.- Я не стану мешать, буду при-езжать только вечером.
Казалось, парень удивился еще больше.
- А где, скажи на милость, ты будешь пропадать днями напролет? - В его голосе от-четливо послышались строгие нотки.
- Через две недели у меня вступительные экзамены в университете, надо подыскать квартиру, работу…. Много дел предстоит.
- Я думал, ты уедешь домой, а приезжать будешь только на время сессии.
В немом удивлении я уставилась на него.
- Ты в своем уме, Палиевский! – воскликнула я, как всегда в такие волнительные моменты, называя его по фамилии. - Что я там забыла? В нашем захолустье мне делать нечего. Туда я не вернусь. Как ты вообще мог такое подумать! Видимо, совсем меня не знаешь!
-Во-первых, не торопись с выводами, - спокойно заметил он, - во-вторых, пере-стань так кричать, на нас уже люди смотрят. – Кирилл усмехнулся. - Наверняка выглядим со стороны, как парочка влюбленных идиотов, которые что-то не поделили.
- Не знаю как насчет влюбленности,- возразила я, - но один из нас явно тянет на ти-тул "полного идиота" и скажу по секрету, это не я.
Палиевский тихо присвистнул, явно пораженный словесной шпилькой в свой ад-рес.
- Милая, да ты, оказывается, стерва.
- Помнится, тебе нравились такие,- не преминула снова поддеть его я.
- Точно подмечено, именно "нравились". Прошедшее время.
- Вот и отлично,- я попыталась скрыть откуда-то взявшееся разочарование. - Так что ты скажешь?
Палиевский задумался. Он не упомянул о том, что хозяин дома улетал на три меся-ца в Европу и должен был вернуться лишь в начале сентября. До этого времени в доме никто появляться не будет, Кириллу предоставлялась полная свобода действий. У хозяина было только одно условие - не устраивать вечеринок. Этого он делать и не собирался, если что, всегда можно сходить в клуб.
Славе он искренне хотел помочь, но три месяца с ней под одной крышей…. Впро-чем, в доме, как понял Кирилл, много комнат, да и все свое время он намерен проводить за работой. Ладно, в конце концов, они уже сто лет знают друг друга, да и юношеская влюбленность давно прошла. А если кто-нибудь спросит, что это за посторонняя девушка в доме, он всегда сможет ответить, что это его помощница, одногруппница, к примеру.
Таким образом, согласовав все вопросы со своей совестью, Палиевский ответил.
- Ладно. Почему бы и нет!
- Спасибо!
Я едва не кинулась ему на шею от радости, но вовремя вспомнила, что мы сидим в кафе.
- А где этот дом находится?
- В поселке Лисий Нос, недалеко от Кронштадта,- пояснил он. Я переезжаю туда через неделю, надо уладить кое-какие дела в городе.
- Отлично,- сказала я. - Я как раз успею съехать с общаги.
- А твоя мать в курсе таких грандиозных планов? - спросил Кирилл, допивая бокал пива.
- Почти,- уклончиво отозвалась я. - Сегодня скажу ей о том, что буду жить у тебя.
- Не очень хорошая идея, - он покачал головой.
- Почему? Ты мой друг. Она тебе доверяет.
Палиевский хмыкнул.
- Ладно, как знаешь.
- Значит, договорились?
- Угу.- Парень смотрел на меня своими зелеными глазами шелудивого кота, но я никак не могла понять, о чем он думает.
- Слышишь, Золушка, ты хоть готовить умеешь?
Я откинулась на спинку стула.
- Суп из пачки, макароны, подгоревшие котлеты - все как полагается.
- Да у тебя талант! – со смехом заявил он.
- Стараюсь.
-Ладно. Мне пора бежать,- неожиданно опомнился Палиевский. -Обещал заказчику переслать ему еще несколько эскизов до вечера.
- Ну, давай,- кивнула я.
Кирилл достал кошелек, оставил деньги за заказ и поднялся со стула. На прощание он чмокнул меня в щеку и был таков.
Я лениво наблюдала из окна, как он перебегает дорогу - стройная фигура в пиджа-ке песочного цвета, светлых брюках и с повязанным вокруг шеи легким шарфом в бело-зеленую полоску. Городской мальчик. Талантливый мальчик. Мальчик, который никогда не станет моим. Я давно оставила подобные мысли, свыклась с ними и запрятала в самый дальний угол самого пыльного чулана своего сознания. С меня было довольно, что мы друзья, иначе, я бы уже давно исчезла с горизонта его жизни, как все эти красотки, кото-рых Кирилл никогда не любил. Это было совсем не по мне. В жизни Палиевского я намеревалась остаться надолго.
Стрелки часов двигались к пяти, будни. Город замер, изнемогая от душной жары. Я достала из сумки телефон и набрала Юлькин номер.
Глава 8
Дом в Лисьем Носу оказался двухэтажным строением из белого кирпича, который позже предполагалось обшить сайдингом. Он был еще не обжит, да и по сути своей дол-жен был исполнять роль загородной дачи, нежели постоянного жилья. Мы с Кириллом могли о таком только мечтать.
Участок, на котором стоял дом, был небольшим, всего соток шесть, огорода не держали, и всю площадь занимали зеленые насаждения и деревья, которые никто не соби-рался вырубать. Участок был обнесен забором и находился в конце улицы, которая выхо-дила на автостраду. Шум машин едва долетал до этого тихого уголка.
Мать восприняла мою идею без особого энтузиазма. Ей хотелось видеть меня ле-том возле себя, но я смогла ей втолковать, что это будет лишь напрасной тратой времени.
Мое отношение к дому кардинально поменялось. Действительно, только теряя в какой-то мере то, что имеем, мы начинаем по-настоящему это ценить. Кто бы мог предпо-ложить, что уже спустя месяц после того, как началась моя учеба в колледже, я буду тос-ковать и по своему прежнему укладу, и по любимым местам, и по родителям? Жизнь в общежитии многому учит нас, но кажется порой, что уж лучше бы не учила. Только тогда начинают посещать мысли о том, как хорошо было бы вновь устроиться под крылом в уюте и тепле и не заботится о себе самой ежедневно. Но такова была плата за самостоя-тельность, ничего с этим поделать было нельзя.
Мы быстро распаковали вещи, сбегали в ближайший магазин и пока Кирилл хо-дил осматривать будущее место своей работы, я занялась приготовлением нехитрого обе-да. Солнце стояло высоко, пели птицы, шаги Палиевского раздавались наверху, и что с того, что это лишь временное пристанище, что из своего в этом доме у нас разве что одежда, полотенца, да зубные щетки? Впереди было лето, впереди снова была борьба, но сейчас, обжигая руки ледяной водой из-под крана, я мыла овощи для салата и была абсо-лютно счастлива.
* * *
В клубе было полно народу. Веселье набирало обороты. Девчонки потянулись к бару. На сцене в крохотных блестящих шортах и топе выгибалась стриптизерша. Я улыб-нулась. Нам не повезло, мужской стриптиз сегодня ночью опять отменялся. Ну, разве что в несколько ином контексте – по индивидуальному заказу.
Я заказала себе коктейль. Мои подружки хищными глазами высматривали жертву, каждая по своим зубам. Я отстраненно скользнула взглядом по толпе - в цветных огнях светомузыки люди дергались на танцполе, напоминая безвольных марионеток.
- Пойдем что ли,- протянула Юлька.
- Пойдем,- согласилась я, понимая, что остальных ждать бессмысленно. Они еще как минимум час будут сидеть в баре, доходя до нужной кондиции.
Музыка играла заводная, в стиле Латинской Америки. Мы начали танцевать. Рит-мы кружили, не давали стоять на месте, в толпе потных тел отключался мозг, не хотелось ни о чем думать. Пришли девчонки, принесли еще коктейлей. Они были не одни - уже успели подцепить каких-то парней. Их было четверо. Впрочем, как и нас. Двоих к рукам прибрали Кристина и Вика. Их имена тут же вылетели у меня из головы. Мы с Юлькой переглянулись. Двое других явно предназначались нам.
- Давайте знакомиться,- сказал крашеный блондин с родинкой над губой. - Я - Лё-ша.
- Корсак? - хохотнула Юлька, тут же вспоминая героя "Гардемаринов". У этого парня даже родинка была как по заказу.
- Нет. И не моряк, - ответил он, соображая, о чем речь.
- Не имеет значения,- успокоила подружка.
- А это - Максим.
-А что, сам он с посторонними не разговаривает? - По моему лицу скользнула улыбка. Мне было весело, и я была не прочь пообщаться с новыми людьми.
- Разговаривает, если посторонние назовут свои имена,- сказал Максим, оглядывая меня с головы до ног.
- Меня зовут Ярослава,- сказала я, следуя его примеру. У него были каштановые волосы, в полумраке казавшиеся почти черными и голубые глаза. Не плохой экземпляр на вечер.
- Я - Юля,- сказала подружка и, ухватив Лёшу за руку, потащила танцевать.
- Идем,- я не успела опомниться, а Максим уже увлек меня на танцпол.
Он рассказал, что они пришли сюда праздновать День рождения Андрея. Я смутно вспомнила, что это тот парень, который был сейчас с Кристиной. Все они были из разных городов и учились на последнем курсе Военмеха. Я мало говорила о себе, в основном только общие фразы. К чему это? Утром мы спустимся в метро, и каждый поедет в свою сторону.
Ближе к утру, ребята совсем раззадорились, участвовали в конкурсах и даже выиг-рали бутылку шампанского, которую тут же распили вместе с нами. Ко мне, пританцовы-вая, подошла Юлька.
- Парни собираются в другой клуб, предлагают ехать с ними.
- Что им тут не сидится? - проворчала я. Честно говоря, ехать мне никуда не хоте-лось.
- А я знаю? – пожала она плечами. - Так ты едешь?
- А ты?
- Куда все -туда и я. Не одной же тут до утра киснуть,- заключила девушка. – К то-му же, вместе пришли – вместе и уходить.
- Ладно, поедем, - сдалась я.
Парни приехали на машине, но всем в ней было не уместиться. Пришлось ловить еще одну. На улице было пустынно, стрелки часов перевалили за полпятого утра.
Мы расселись парочками. На заднем сиденье Андрей лапал Кристинку. Все на-стырные ухаживания своего кавалера я резко пресекала. У Максима зазвонил мобильный. Из соседней машины ему сообщили, что в клуб они не едут, а чтобы скоротать время до утра, завернут в офис к Виталику. Это был еще один "безымянный" молодой человек.
Я решила, что дело не чисто.
Машины кружили по центру города, потом пересекли мост, свернули на Петро-градку. От выпитого клонило в сон. Я вспомнила, что так и не позвонила Кириллу. Ну и пусть! В конце - концов, я не обязана отчитываться перед ним за каждый свой шаг.
Мы затормозили возле какого-то здания. Я плохо знала этот район.
Внутри тускло горели лампочки ночного освещения. Пахло пластиком и офисной пылью. Молодой охранник, протирая глаза, открыл дверь. Он поздоровался с Виталиком и впустил нас в помещение какой-то фирмы.
- Мой отец тут директор,- пояснил он и плюхнулся на кожаный диван.
Мне было глубоко плевать на это. Я увидела, как Вика и Кристинка исчезли из поля зрения вместе с парнями.
Юлька уже засыпала рядом на диване, склонив голову на плечо своему "Корсаку". За соседней стеной слышались приглушенные стоны.
Мне вдруг стало смешно. И вместе с тем гадко.
Что я тут делаю?
Зачем все это?
Захотела взрослой жизни?
Совсем не кстати проснулся внутренний голос.
"Получай. Это выглядит именно так. Можешь тоже присоединиться к товарищам за стеной. Максим тебе посодействует и на один долбаный комплекс, который все чаще донимает тебя, станет меньше".
Я не совсем вежливо попросила голос заткнуться.
До открытия метро осталось полчаса. Я решила, что с меня хватит. Пора было то-пать отсюда. Приехать домой и залезть в душ, чтобы избавиться от запаха сигарет, кото-рый въелся во все тело и смыть с себя препаршивое ощущение, что я стала похожа на по-таскушку.
Я растолкала Юльку. Она открыла глаза и уставилась на меня затуманенным взглядом.
- Мы уходим,- голосом, не терпящим возражений, заявила я.
Она кивнула и нехотя поднялась. Ей нужно было вечером на поезд.
Лёша и Максим вызвались проводить нас до метро.
- Думаю, ваши подружки потом сами разберутся,- с ухмылкой произнес Максим.
- Это точно,- ответила я и мы пошли.
По Петербургу растекался золотисто-розовый утренний свет. Я молча любовалась рукотворной и природной красотой, открывшейся моему взору. Я особенно любила такие моменты, когда весь город только начинал просыпаться, а на его улицах не было ни машин, ни людей. Только тишина и одинокие крики чает над Невой.
В голове прояснилось. Мы подошли к станции "Горьковская". Простились быстро, обменявшись телефонами. Я точно знала, что никому из них не позвоню никогда.
С Юлькой мы договорились, что я приеду к поезду ее проводить.
* * *
Когда я приехала в Лисий Нос, было уже восемь утра. Сонливость прошла, но по всему телу разливалась приятная усталость - одна из тех, после которой стоит только го-лове коснуться подушки, и тут же проваливаешься в глубокий сон.
Кирилл сидел на кухне в старых голубых джинсах и босиком. Волосы были в бес-порядке. Перед ним стояла чашка холодного кофе и пепельница с горкой окурков. Судя по всему, спать он не ложился.
- Привет,- тихо сказала я.
Палиевский кинул на меня такой взгляд, что мне захотелось провалиться под зем-лю и остаться там лет на сто.
- Где ты была всю ночь? - прорычал он и двинулся ко мне.
- В клубе, - пролепетала я, думая, что он сожрет меня с потрохами.
- Какого черта не сказала?! - мужчина схватил меня за плечи, и начал трясти что есть силы. - Я тебе не мог дозвониться!
- У меня села батарея.
- Ты ведешь себя безответственно, Слава.
Его поведение меня возмутило и разозлило. Кто он такой, чтобы отчитывать меня?
- Не твое дело! Можно подумать, ты беспокоился! - выпалила я, с силой скидывая его руки со своих предплечий. На них остались красные следы.
Кирилл поморщился и пожалел о том, что не смог проконтролировать свою силу.
- Я ночь из-за этого не спал, дурья твоя башка! - прокричал он.
- Почему? – тупо спросила я.
- Потому что мне не все равно. Откуда мне знать, в какую переделку ты могла по-пасть.
- Не говори глупостей, - отмахнулась я, чувствуя, как становится тепло при мысли, что моя судьба ему не совсем безразлична.
Он опешил.
- Я говорю глупости? Это город, деточка, здесь может случиться все, что угодно.
- Не читай мне мораль!
- Твоя мать мне голову оторвет, если с тобой что - нибудь случиться!
- Ах, вот в чем дело! - едко заметила я. - Ты просто боишься за свою блондинистую голову! - Меня понесло, и я уже не могла остановиться.- Ты - бесчувственный чурбан, Палиевский! Ты прав - это город! И мне очень жаль, что сегодня я не трахнулась в клубе с первым попавшимся парнем! Тогда бы я могла послать тебя с наставлениями куда по-дальше, и ты не стал бы тратить на меня свое драгоценное время!
Я выбежала из кухни, оставив его в состоянии ступора, и с оглушительным сту-ком захлопнула за собой дверь ванной.
* * *
Я проспала до трех часов дня, потом быстренько перекусила, собралась и поехала на Московский вокзал. С Кириллом мы не пересекались, он работал в детской и носа от-туда не показывал.
Я шагнула в суетливое море людей, вокзалы вызывали во мне неоднозначное чув-ство: мне чаще приходилось провожать, нежели уезжать самой.
На перроне я встретилась с Юлькой. Выглядела она не лучше меня.
- Сяду в поезд и завалюсь спать,- сказала она, зевая.
- Интересно, как там девчонки?
- В порядке,- усмехнулась она.- Вика мне звонила. Они обиделись, что мы ушли без них.
- Ничего себе! -возмутилась я. - А что же нам было делать?
Юля заговорщицки подмигнула.
- То же, что и они, полагаю.
- Нет уж, спасибо,- засмеялась я.
Подали состав на Архангельск. Я помогла занести вещи.
- Значит, увидимся в конце августа? - спросила я.
- Да. Не скучай!
- Постараюсь.
Мы обнялись. Проводница начала выгонять провожающих из вагона. Я вышла на перрон, Юлька помахала мне за стеклом. Поезд выпустил пар и медленно тронулся в путь.
Глава 9
На обратной дороге меня начала мучить совесть перед Кириллом. Он в этой ситуа-ции был совершенно прав, а я повела себя как глупая истеричка.
Почему я всегда старательно отгоняю от себя мысль о том, что Палиевский беспо-коится обо мне, думает, переживает?
Может, все дело в том, что я сама думаю о нем чаще, чем хотелось бы? С тех пор, как я переехала в дом, меня не оставляет чувство непонятного беспокойства, присутствие Кирилла ощущалось мной всюду, даже когда его не было поблизости. Впервые я задума-лась над тем, что провести в его компании летние месяцы было не столь уж блестящей идеей. Моя башня спокойствия, возведенная со школьной скамьи во всем, что касалось Палиевского, дала трещину и пошатнулась. Долго ли она сможет выстоять?
Я вздохнула: осталось продержаться еще около полутора месяцев. Но удержаться от чего? Мы виделись не так часто, как это могло показаться. Он сутками пропадал у себя в комнате, обдумывая новые идеи, или претворял их в жизнь в будущей детской. Пока я предавалась размышлениям, автобус затормозил возле остановки. Я вышла на улицу и зашла по пути в магазин.
Я была виновата перед Палиевским.
А чем еще можно задобрить рассерженного мужчину как ни вкусной едой?
* * *
В комнате пахло высыхающей краской. Помещение было еще пусто, но его стены уже оживляли рисунки Кирилла. Он едва закончил работу над фоном. По задумкам это должна была быть волшебная страна, где цвели прекрасные растения, жили фантастиче-ские существа и с цветка на цветок порхали изящные феи. У хозяина дома была жена и пятилетняя дочь. Предполагалась, что последняя должна была просто сойти с ума от радо-сти от такой красоты.
Кирилл наносил последние мазки фиолетовой краски на листья какого-то причуд-ливого растения.
- Привет,- поздоровалась я и сделала несколько шагов ему навстречу.
Парень обернулся, поднялся с корточек и медленно выпрямился.
- Привет,- сдержанно произнес он.
Как ни старалась я сохранить серьезность, все же не могла удержаться от смеха. Палиевский был весь перемазан краской, на щеках остались желтые полоски, а на носу красовалось зеленое пятно.
- В чем дело? - удивленно спросил парень. Вообще-то, Кирилл ожидал несколько иной реакции на свой сердитый, как ему казалось, голос.
У него сегодня и так из-за этой вздорной девчонки все валится из рук. Ее утренний выпад застал его врасплох, можно сказать, раздавил своей неожиданностью, а она после всего сказанного преспокойно пошла в свою комнату и уснула. Гулёна. Ее за порог-то одну выпускать нельзя, а она по клубам шатается!
Палиевский нахмурился. Рассуждает сейчас как старый трухлявый пень, из которо-го уже опилки сыплются. Ведь сам же он не прочь повеселиться. С чего он взял, что Слава в свои годы будет сидеть под замком?
- Ты выглядишь просто волшебно,- услышал он, возвращаясь к реальности.
- Правда?
- Неведомая зверушка Кирилл Палиевский - весь в полоску и в пятнышках.
- Ааааа,- протянул парень и тут же опомнился. - Что ты тут делаешь?
- Пришла сказать, что мне ужасно стыдно за свое поведение сегодня утром. Ты был прав, а я нет.
- Неужели? - он изогнул одну бровь.
Я покраснела.
- Да. Я вела себя глупо.
Кирилл подошел ко мне.
- Я не должен был на тебя кричать. Просто пойми одну вещь,Золушка: ты мне очень дорога и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Вот и все,- вкрадчиво про-изнес он. - Просто позвони в следующий раз.
Я улыбнулась.
- Значит, снова друзья?
- Разумеется,- Палиевский, как раньше, слегка дернул меня за кончик носа.
- Я приготовила ужин.
- Звучит подозрительно,- по-доброму поддел он.
- Поедим на веранде? – предложила я.- Вечер теплый.
- Хорошо, - кивнул он. - Я только умоюсь.
Кирилл сложил кисти, закрыл краски, пропустил меня вперед и вышел из комнаты, погасив свет.
* * *
- Надо же, даже не пригорело,- сказал Кирилл, уплетая куриное филе под соусом за обе щеки.
- Повезло,- отозвалась я.
Мы сидели на ступенях веранды и слушали, как потихоньку затихает все вокруг. На траве лежали глубокие тени, цветы закрыли бутоны, засыпая, пели цикады.
- Где ты была сегодня? - спросил парень, проглатывая очередной кусок.
- Провожала Юльку домой. Приедет только в конце августа.
- А ты сама не хочешь поехать к родным?
Я задумалась.
- К родным - да, но не более. Там меня ничего кроме них не держит.
- А друзья?
- Уехали по разным городам, а те, кто остался - не друзья вовсе. Я привыкла к Пе-тербургу.
Он кивнул.
- Я тоже.
Несколько минут прошли в молчании.
Я вспоминала дом, родителей, немного школу. Все это теперь, спустя два года, ка-залось таким далеким и чужим. Словно бы это вовсе была не я, и жизнь была не моя. Я подумала об Артёме - ему сейчас столько же лет, сколько было мне, когда он родился. Как быстро прошло время! Целых десять лет. Его сестре около трех, но о ней я почти никогда не вспоминала, эта девочка росла не на моих глазах, я совсем не знала ее.
- Слава… - тихо позвал Кирилл.
- Что? - очнулась я.
- Можно вопрос?
Его нерешительность меня позабавила.
- Валяй,- с легкостью согласилась я.
- Парень у тебя есть?
- Нет,- честно призналась я. - В колледже был. Вернее, я бы сказала, что это было только одно название от парня. Мы недолго встречались.
- Ты с ним спала? - напрямую спросил Кирилл.
У меня перехватило дыхание. С каких это пор его беспокоит моя личная жизнь?
- И где твоя тактичность, Палиевский! - я сделала оскорбленное лицо.
- Извини, - стушевался он.- Просто ты сегодня сказала… Я решил…
- Я еще ни с кем не спала, если ты об этом.
Кирилл поставил пустую тарелку на пол веранды.
- Тебе же девятнадцать лет! - поразился он.
- Спасибо, что напомнил, а то я уже слишком стара, чтобы держать в голове такие вещи,- съязвила я.
- Но почему?
- Что почему? Не спала - и все! - отрезала я. - Разве я виновата, что никого подхо-дящего не нашлось, а единственный достойный кандидат по иронии Судьбы - мой лучший друг!
Убейся головой о стену, Ростоцкая. Прямо здесь и сейчас. Или в следующий раз просто прикуси себе язык.
Палиевский смутился.
- Ты серьезно?
Я рассмеялась как можно беспечнее.
- Нет, конечно. Мы же в Питере. Ты давно перестал быть первым парнем на дерев-не. Здесь вашей братии - как рыбы в океане.
Палиевский заметно расслабился. Я была этому рада.
- Спасибо за ужин, - сказал он.
- Не за что.
- Съездим завтра в Кронштадт? - предложил парень.- Отпразднуем примирение.
- С удовольствием, - согласилась я, улыбнувшись.
Весь следующий день мы гуляли по городу, что на острове Котлин: ходили на при-стань, где пришвартованные стояли корабли. Их серо-стальные корпуса матово блестели на солнце. От белизны маяка резало глаза. На небе не было ни облачка, только синяя высь до самого горизонта, которая потом сливалась с водной гладью. Мы побродили по площади, возле которой громадой высился Морской собор, зашли в парк, сделали пару снимков, потом перекусили в местной забегаловке. День прошел замечательно.
После душа я забралась под одеяло, мысленно благословляя того, кто придумал кровать. Перед сном я решила немного почитать и открыла книгу, краем уха прислушива-ясь к тому, как льется в душе вода.
* * *
Кирилл вышел из душа, обмотав вокруг бедер махровое полотенце. Как приятно было ступать босыми ногами по деревянному полу! Ему нравился этот дом и всякий раз, когда он думал об этом, ему не давала покоя мысль, о том, что такой он вряд ли когда - нибудь сможет себе позволить. Палиевский прошел мимо комнаты Ярославы. В ней горел свет. Он тихонько приоткрыл дверь, чтобы пожелать девушке спокойной ночи.
Она лежала на кровати, откинув одеяло. Ее глаза были закрыты. Мягко горел при-кроватный светильник, на полу лежала раскрытая книга, обложкой вверх. Палиевский тихо прошел в комнату и поднял упавшую книгу. Это был "Портрет Дориана Грея" Оскара Уайльда. По лицу Кирилла скользнула улыбка, он стоял и смотрел на Ярославу, ее светлые волосы разметались по подушке. Кирилл осторожно убрал прядь, упавшую ей на лицо. Он не удержался и провел кончиком пальца по ее щеке. Кожа была мягкой и прохладной. Он подумал о том, что сам сейчас похож на Грея, который борется с искушением, но никак не может ему противостоять. Ярослава зашевелилась во сне, тонкая бретелька ее сорочки сползла с плеча. Нужно было убираться отсюда, пока он не натворил глупостей.
Палиевский отвернулся и положил книжку на тумбочку.
- Кирилл…- ее рука слегка коснулась его ладони.
- Я думал, ты уже спишь,- растерянно прошептал он.
- Задремала.
Ее взгляд пробежал по его телу, остановился на лице.
- Твоя книга упала,- сказал он.
- Моя книга? – сперва не поняла она.- Ах, да…Сколько времени? -спросила она.
- Поздно, - коротко ответил Кирилл.
Он улыбнулся и наклонился, чтобы погасить светильник. В тоже время легкие руки взлетели и обвили его шею, а губы стремительно завладели его губами.
Это было похоже на настоящую пытку, томительную сладкую пытку, которой он покорился всего на пару секунд, но и этого хватило, чтобы заставить его кровь стреми-тельно нестись по венам, вспыхнувшим пламенем.
- Слава, нет… Я не могу…Мы не можем…
Он с трудом заставил себя оторваться от трепещущих губ. Мысли разбегались и никак не хотели становиться в ровный логический ряд.
- Почему?- спросила она, и ее доверчивые глаза устремились ему прямо в душу. - Я тебе совсем не нравлюсь?
- Отчего же… Очень даже нравишься, просто дело не в этом…
- Знаю, - кивнула она,- ты думаешь, что нашей дружбе придет конец. Прости…- она усмехнулась. - Наверное, я выгляжу сейчас как дура, уж чувствуя себя точно так.
- Вовсе нет,- Кирилл улыбнулся и присел на край кровати. Сна у нее уже не было ни в одном глазу.
- Просто я вдруг подумала, что лучше пусть это будешь ты, чем какой-то случай-ный парень на одной из вечеринок.
Он долго смотрел на нее, задумавшись, борясь со своей собственной совестью и снедавшим его желанием обладать ею прямо здесь и сейчас. В том, что она говорила, дей-ствительно был смысл, и он вовсе не хотел, чтобы все для нее началось именно так, как она говорила. Ничего хорошего в этом не было. Но они все же были друзья…
Кирилл нежно взял ее за подбородок.
- Ты уверена, что хочешь этого?
Меньше всего он желал причинить ей боль
Слава молча кивнула, он увидел, как ее щеки заливает румянец, но глаза смотрели прямо на него, они были совершенно спокойны.
Он коснулся ее губ осторожно, будто впервые, воскрешая в памяти тот давний по-целуй возле качелей. Они оба стали другими, но вкус ее губ он хранил где-то внутри себя все это время - он остался прежним.
- Возможно, утром мы пожалеем о том, что случится…
Она лишь улыбнулась и сказала:
- До утра еще далеко…
Глава 10
Его начало терзать чувство сожаления едва ли не сразу. Как только Ярослава ус-нула, Кирилл тихо поднялся с кровати, которая была явно узка для двоих, и, притворив дверь, вышел в полутемный коридор.
Ночь была теплой и он, стоя на крыльце, затянулся сигаретой, наслаждаясь легким прикосновением ветра к обнаженному, разгоряченному телу.
Господи, зачем он это сделал? Зачем позволил эмоциям возобладать над ясным ра-зумом? Ему следовало включить голову и отключить все остальное, но вышло как раз на-оборот…
Слава…Милая, нежная… Как скрипка поет в умелых руках, так и она со всем пы-лом откликалась на каждое его прикосновение, на едва уловимый трепет, на самый тихий шепот, на самый сладкий стон… Он наслаждался ею, упивался близостью до самозабве-ния.
Кирилл мечтал подарить, открыть ей этот мир чувственных наслаждений и самому стать ее проводником.
Мужчине было мучительно наблюдать за ее лицом лишь на миг исказившегося от боли, а потом….Потом он взял ее бережно, медленно, сдерживая вихрь закруживших его эмоций… Он забыл себя в ее объятиях… и престал думать… Да, он не думал, черт его возьми!
Палиевский едва слышно выругался от злости на себя самого, ему хотелось стукнуться головой о перила, но это вряд ли бы помогло… Раньше надо было соображать.
Слава.
Она всегда была ему другом. Как он мог все разрушить? Как мог поставить жела-ние обладать ее телом превыше их отношений? Разве ему было мало ее понимания, ее участия, ее заботы о нем, пусть и неумелой?
Да, ему было мало…Надо было признать. Палиевский все никак не мог избавиться от навязчивой мысли о том, что он на самом деле хотел быть ее первым мужчиной, всегда хотел. Он жаждал научить девушку всему, видеть, как раскрывается ее истинная сущность, до сей поры еще спавшая, как трепещет ее тело, и как потом она сама с азартом и упоением ученика, освоившего все уроки, будет возвращать ему ласки с торицей. Ему хотелось видеть в ее глазах не только удивление и восторг, ему хотелось быть завороженным расширившимися зрачками, потемневшими от шалой страсти.
Кирилл с досадой поморщился, чувствуя, как на него вновь накатывает волна вожделения.
"Ты – чертов идиот, Палиевский… Совершенно чокнутый!" - Выговаривал он себя, зная, что искушение слишком сильно, что он сделает все как задумал, но, однако же, не зная, как посмотрит Ярославе в глаза на рассвете…
* * *
Я медленно выплывала из утренней дремы... Какая истома во всем теле… Какой чудесный, какой восхитительный был сон этой ночью… Мне снилось, что я и Кирилл… Стоп.
Это был не сон.
Я, как на пружинах, подпрыгнула на кровати. Солнце заливало все вокруг радост-ным светом. Я протерла глаза, пригладила растрепавшиеся волосы… Боже мой… Я со-блазнила Палиевского… Или это он меня соблазнил? Впрочем, не все ли равно? По лицу ползла глупейшая улыбка совершенного счастья… Мне хотелось смеяться, хотелось скорее увидеть его… Хотелось делать миллион дел одновременно. Я знала, что на это у меня с лихвой хватит и сил и энергии.
Мозг просыпался медленно, но все же просыпался. Нахлынули воспоминания одно ярче другого… и тело тут же отозвалось на них. Заныло каждой своей клеточкой. Оно требовало еще… Однако…
Я откинулась назад на подушки.
Палиевский наверняка уже в детской, так зачем сломя голову мчаться к нему, хотя меня так и распирали эмоции. Какое же, право слово, у меня к нему странное чувство… Мне хотелось ему все-все рассказать о своих переживаниях как лучшей подружке, хоте-лось его спросить о многом, но… что-то останавливало меня… Это что-то было моей влюбленностью к нему. Кирилл теперь был любовником и другом одновременно. Как вести себя с другом я знала, как вести себя с любовником - не имела никакого понятия.
Лежа в кровати, все еще хранившей его запах, я прислушивалась к собственным ощущениям.
Так… Вывод номер один: значение первого раза слишком преувеличено. Уж и не знаю, где все понабрались этого книжного бреда, только вот о неземном блаженстве и речи не идет. Я бы даже сказала, что большее удовольствие получаешь до, а вовсе не во время или после….
Вывод номер два: мир остался стоять на месте. Небо не обрушилось на голову, солнце не взорвалось. Отчего, всегда казалось прежде, что после этого все изменяется, что начнешь по иному смотреть на вещи? Вот и следующий вывод напрашивается сам собой - нечего было в юности зачитываться дешевыми любовными романами.
Ну и наконец… Никаких особых изменений в своем теле ни внутри, ни снаружи я не замечала и не ощущала. Господи, сколько же возни вокруг этого вопроса придумали сами же люди, а на поверку…На поверку… все точно не могло быть так. А как же тогда?
Это еще предстояло выяснить…
* * *
Дружба и секс - вот два связующих звена, способных удержать людей вместе. Ка-жется, что этого достаточно. По крайней мере, для одного из них. Дружба, если она ис-кренна, никогда не причинит страданий и боли разлуки после расставания. Дружба обла-дает одним весомым преимуществом перед любовью - дружба умеет выживать. Мы лю-бим много раз, но дружим всерьез лишь однажды.
Да, наша дружба с Палиевским продолжилась совместными усилиями, и я ни за что не призналась бы ему, что влюблена в него без памяти. Я знала все его привычки наперечет, и совсем не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы понять - едва лишь я заикнусь об этом, как Кирилл тут же сбежит. Ответственность пугала его как страшный монстр в темной комнате пугает несмышленого ребенка - безотчетно, до самой настоящей паники. Тогда я сказала ему с усмешкой: "Уж не хочешь ли ты сказать, что это все? Ради этого вся шумиха?"
Он улыбнулся краешком чувственных губ, окинул пристальным взглядом с головы до ног… Очень медленно… Так что каждая часть моего тела вспыхивала под этим взглядом. Кирилл ответил: "Разумеется, нет, Золушка. Это только начало… Я покажу тебе."
После этого мир больше никогда не был для меня прежним… После этих слов я напрочь позабыла обо всем глупом вздоре, терзавшем меня поутру.
И было замечательно и до и во время и после… Все в совокупности, все отдельно и все вперемешку…
Палиевский был мне мучительно необходим. Я молчала об этом, как если бы это стало самой страшной тайной. Но так оно и было на самом деле. Самая охраняемая тайна моего сердца. Любить Палиевского можно было только так - притворяясь, что со-всем не любишь его, что для тебя все это лишь игра, увлекательные уроки, которые он с самозабвением давал мне. Это была счастливая пытка - видеть его рядом, быть с ним рядом, говорить, чувствовать, желать, думать едва ли ни в унисон, но все время покрывать свои истинные чувства прозрачной вуалью притворной беспечности, приправленной ноткой циничности, и изрядной долей легкости… Невыносимой легкости бытия….
Он был мне нужен. Нужны его глаза с лукавой смешинкой в глубине, его улыбка, наши беседы. Наши прогулки. Наши дни. Наши ночи. Нет, я бы ни за что не позволила Кириллу раствориться в толпе, исчезнуть из моей жизни.
В этом доме мы создали хрупкую иллюзию некой идиллии и забывали хоть на день, хоть на час, что так не может быть всегда. Наши отношения были похожи на лето, в котором мы жили – когда оно начинается и солнце заливает все вокруг благодатными лу-чами, когда просыпается природа и буйство красок после долгой, холодной зимы ослепляет, пленяет и радует, кажется, что это никогда не кончится, потому что такого просто не может быть.
Но мы, хоть и поддались этому очарованию, оба были слишком реалисты в душе, чтобы мечтать о вечном лете наших чувств. Мы, хоть и не говорили об этом вслух, нико-гда не забывали о том, что август подходит к концу.
Ночи с ним превратились в откровения. Доверие к Палиевскому было поистине безгранично, и я могла делать то, что никогда не подумала бы делать. Он уводил меня на край пропасти и в самый последний момент протягивал руку и не давал мне упасть. Я словно заново открыла саму себя. Я могла быть с ним кем угодно и под тысячей масок я знала, что путь, по которому он ведет меня и светел и мрачен до ужаса одновременно, но он неминуемо ведет к наслаждению, граничащему с болью…
* * *
Как ни хотелось продлить летние дни, но и они закончились, а вместе с ними при-шел логический конец нашему короткому, но такому яркому роману. Кирилл закончил детскую, а уже через три дня вернулись хозяева. Их маленькая дочка пришла от сказоч-ного мира в полный восторг.
Юлька приехала за несколько дней до начала установочной сессии. Мы выбрали одну специальность и теперь, как и прежде, должны были учиться психологии вместе. Целых четыре года.
Она с воодушевлением, свойственным всем молодым особам на пороге новых впечатлений въехала в однокомнатную квартирку, в которой я жила уже с начала сентября. Наше общее жилище имело скромную меблировку. Кухня была маленькой, но комната достаточно просторной. В ней стоял старенький диван, кресло с потертой обивкой, неуклюжий, совершенно уродливый шкаф времен безликого Совдепа (мы его впоследствии заменили на менее габаритный) и очень красивый маленький столик. На обратной стороне столешницы мы даже смогли разобрать едва видную дату его изготовления – 1910 год. Настоящий раритет и наша маленькая гордость.
Больше всего нам нравились окна – большие и высокие, выходившие на солнеч-ную сторону. Летом в квартире стояла удушающая жара, а вот на зиму приходилось ста-рательно заклеивать все щели, потому что дуло из них неимоверно. Широкий подоконник надолго стал своеобразной лежанкой.
Цветы я любила, но только не ухаживать за ними, потому Юлька взяла эту обязан-ность на себя, она завела пальму и фикус, которые мы поставили в кадках по обе стороны окна. Выносить помещение, без каких либо признаков проявления жизни – будь то расте-ния или животные, Юля не могла. За все время, пока мы жили с ней вместе, у нас было штук пять хомяков, две декоративные крысы и одна морская свинка. Кошку нам держать запрещалось, что одинаково сильно огорчало нас обеих. Мы были те еще кошатницы.
Я помню так, как будто это было только вчера: Палиевский возлежит на подокон-нике, свесив свои длинные ноги с видом арабского шейха, его красивая скульптурная голова с гривой светлых волос откинута на подушку (ему удивительно шли длинные волосы, мягкими волнами спускающиеся на плечи) и он декламирует Блока, мешая его то с Пастернаком, то с Байроном…
Незаметно прошло три года и за это время много воды утекло. Мы продолжали учиться, начиная заранее паниковать в преддверии сдачи дипломов. Кирилл уже давно работал…. Мы с Юлькой тоже, но отнюдь не по специальности. У Палиевского появилась привычка исчезать внезапно и надолго, а потом вдруг так же неожиданно появляться вновь. Когда это происходило, наш мир начинал крутиться вокруг него, словно он был центром маленькой Вселенной.
Его часто кидало из стороны в сторону. Молодой мужчина то всерьез увлекался джазом, то бросал его; признавал классиков Ренессанса, но относился к ним с долей иро-нии и холодка, считая изображения слишком уж идеальными. Его пленяли шокирующие образы импрессионизма. Он обожал Модильяни, Пикассо, Дали. Палиевский ценил не-обычную, преломленную действительность этих полотен. Яркое, смелое проявление под-сознания разжигало его интерес и подстегивало собственное воображение. Часами рас-сматривая ту или иную работу в оригинале или ее копию, Кирилл после начинал толко-вать ее значение. Он прочел много книг об этом течении искусства, пустившее свои корни и буйно зацветшее цветами вседозволенности в начале XX годов XX века.
Настоящим увлечением, страстью, сохранившейся на всю жизнь, для нас всех стал театр. Мы не особо любили балет, но все остальное посещали с завидной регулярностью. Не беда, что в большинстве случаев у нас были билеты на самые дешевые места, мы ра-довались каждому спектаклю, опере, мюзиклу как дети конфетам.
Юлька за эту привязанность к театральному искусству отдала свою душу Кириллу со всеми потрохами. Она сама таким образом компенсировала свою неудовлетворенную страсть и талант, который так и остался в пределах стен любительского театрального кружка, в котором она играла, пока училась в колледже.
Надо ли говорить о том, что Кирилл производил настоящий всплеск гормонов у юных нимфеток театрального мира. Еще с тех самых пор как он учился в Академии, па-рень завел нужные знакомства, чтобы беспрепятственно проникать в театральное закули-сье. Мне казалось, он отчаянно мечтает узреть свою единственную музу, которая могла бы стать для него тем, чем Гала стала для Дали, а Жанна Эбютерн для Модильяни. Но поис-ки ни к чему не приводили, а череда стройных барышень проходила через его жизнь прекрасной, но давно обезличенной, постной чередой. Мне было его искренне жаль.
Их отдельных черт этих женщин он рисовал в воображении свой портрет совер-шенства. На его свободное плавание в море очаровательных улыбок и прекрасных тел я смотрела сквозь пальцы. Я не могла иначе. Мои чувства все никак не хотели умирать, му-чительно продолжая сосуществовать с полным безразличием Кирилла, вызванного его незнанием. Я отчаянно, до боли тосковала по нему. Тосковала и духовно и физически. Это было истинной мукой – быть с ним рядом, но не иметь даже возможности коснуться. Вновь ощутить его губы на своих губах, прижаться к его телу.
О, он хорошо меня воспитал, хорошо научил. Настолько хорошо, что никто другой не мог с ним сравниться. Временами меня ломало как истинного наркомана, но вся беда была в том, что свою дозу счастья я не могла ни купить, ни украсть. Мне ее мог подарить только Кирилл, но он дарил его кому угодно, только не мне. Он словно бы навсегда из-брал тактику поведения, расставив все приоритеты, поставив нашу дружбу во главу угла. Он стал скрытен, и не вдавался в подробности того, где бывал и в особенности что делал, словно бы старался уберечь наши отношения от темной, порочной стороны своего суще-ствования…
От отчаяния, которое накатывало на меня периодами я, как и он, кидалась с голо-вой в авантюры, но они долго не длились, оставляя после себя только терпкую горечь раз-очарований и все усиливающейся тоски.
За возможность быть с ним рядом я платила своим измученным, глупым сердцем, а он даже не подозревал.
Да, ему я обязана, прежде всего, своим блестящим умением лгать и скрывать ис-тинные чувства. Он был точно линия, прочерченная, нет, скорее процарапанная через по-лотно моей жизни….
О, как мне порой хотелось не знать его никогда! Тогда все было бы во сто раз лег-че…. Не было бы этого извечного сравнения его со всеми и жгучего разочарования от разбитых надежд.
Палиевский, возведенный на пьедестал со всеми своими недостатками и пороками, со всеми своими достоинствами, упорно отрицала это. Юлька только качала головой с полным чувством безнадежного смирения, видя, как я мечусь по квартире за час до его прихода; как потом мое лицо застывает в знакомой маске «свойского парня», друга, с которым можно поболтать, выпить пару бокалов вина и не беспокоиться о том, как ты выглядишь и что говоришь.
Наши вечера в этой квартире остались самыми светлыми воспоминаниями сту-денческих лет. Мы втроем, иногда с несколькими общими приглашенными друзьями уст-раивали импровизированные пикники на полу на расстеленном покрывале, вечера при свечах с ароматом египетского табака, коллективные просмотры фильмов модного арт-хауса. Иногда казалось, что он обитает у нас безвылазно, хотя сам снимал квартиру. Но это было не так. Ночевать он никогда не оставался. Быть может, всего пару раз, когда за-сидевшись едва ли не до рассвета, уже не было причин ехать к себе домой, а впереди еще один выходной и никуда не надо ни нам, ни ему… . И можно спать так долго, как только пожелаешь.
Я ненавидела себя за то, что просыпалась раньше и в тишине, где слышалось только наше общее мерное дыхание, подперев голову рукой, лежала на диване и смотрела, как спит Палиевский на полу рядом с диваном. Просто смотрела, любуясь каждой его чертой, и сердце подпрыгивало в панике всякий раз, когда он шевелился. Мне казалось, что он сейчас откроет глаза и увидит меня. Это было просто немыслимо, словно бы он вдруг застал меня за совершением преступления.
Так уж вышло, что за это время я ни разу не была дома. Сказать по правде, я не бы-ла там уже пять лет. Родители сами выбирались ко мне, для них эти поездки были сменой обстановки, своеобразной отдушиной. Они приезжали, когда я оставалась одна. Юлька домой ездила с завидной регулярностью, отправляясь туда как в Крестовый поход – с ре-шимостью и повиновением высших сил в лице своей матери, которая все никак не могла привыкнуть к тому, что ее ребенок уже вырос и живет самостоятельной жизнью.
Я никогда не забывала про Артёма. Посылала ему подарки на Новый Год и Дни Рождения, а иногда и просто так. Письма от него приходили стабильно одно-два в полгода. Про его сестру я тоже помнила, но совершенно иначе. Она была для меня эфемерным, почти несуществующим созданием, растущим на фотографиях.
Я старалась помимо игрушек, пока Тёма был еще ребенком, присылать ему инте-ресные книги, какие-то мальчишеские безделушки. Я помнила, что он хотел стать архи-тектором и, насколько я могла судить по его письмам и рассказам своих домочадцев, сво-ему намерению не изменил. Он занимался у Апполинария постоянно.
Удивительно странными выглядели наши душевные отношения с этим мальчиком на фоне моей разгульной юности. Они давали мне ощущение тихого покоя и избавляли от мук совести, когда думалось, что я совсем не принимаю участия в жизни своей семьи.
Глава 11
Зима в Петербург пришла неохотно, почти весь декабрь с неба сыпалась промозг-лая дождевая пыль, смешанная со снегом. Люди топтали ногами слякотно-грязный песок. Казалось, Новый год пойдет под стук дождя за темными окнами. Однако, всего за неделю до конца декабря, зима вспомнила о Северной Пальмире, и восполнила свое долгое отсут-ствие сполна. В предпраздничной агонии носился весь город. Среди этой одуревшей тол-пы, увы, пришлось оказаться и мне. В срочном порядке закупая подарки для родственни-ков, друзей и коллег, я чуть не сошла с ума. Благо, что отдуваться шлось не одной, а вме-сте с Юлькой.
- Еще одна авторучка для мужа подруги, еще одна овощерезка для этой самой под-руги и дурацкий ошейник для их собаки, и клянусь, Ярослава, тебе придется посадить ме-ня на этот самый ошейник, потому как я собственноручно порежу тебя на куски в овоще-резке и воткну ручку тебе в глаз!
- Юль, ты что, «Факультет» на ночь смотрела?!- воскликнула я в притворном ужа-се.
- Мне уже которую ночь снятся наши набеги на магазины,- проворчала Юля, - про-сыпаюсь в холодном поту. Клянусь, Ростоцкая, в следующем году ты меня никаким кала-чом не заманишь участвовать в этой предпраздничной суете.
- Разумеется,- согласилась я, не моргнув глазом. Таким грозным заявления я давно потеряла счет.
- Какие планы на Новогоднюю ночь?- спросила подружка.
Я пожала плечами. На данном этапе у меня никого не было, да я и не особо жаж-дала каких-то отношений. Мне было в кой-то веки спокойно и комфортно в своем одино-честве. Я устроилась на работу в частную клинику, пока только помощником психолога, но будущие перспективы грели мои амбиции, хоть я и стала замечать за собой некоторые сомнения в том, что психология – это именно мое ремесло.
Весной предстоял диплом, от такой перспективы волосы на голове начинали ше-велиться от ужаса. На самом деле мы собирались отметить праздник в общей компании, быть может, в клубе или у друзей.
Юлька закатила ярко накрашенные глаза к небу, с которого начинал сыпаться мел-кий снежок.
- Мой хочет поехать за город на дачу, где соберется вся его родня. Чувствую, это добром не кончится.
Под словом «мой» Юля имела в виду своего молодого человека - Диму, с кото-рым она познакомилась полгода назад. Их отношения развивались удивительно гармо-нично. Диме было 27 лет, он был кареглазый шатен и пришелся всем ко двору. У него бы-ла замечательная способность к дипломатии, он мог поддержать любой разговор. Мягкий, уступчивый с виду, Дмитрий держал Юльку под строгим наблюдением, иногда и в ежо-вых рукавицах, что было ей весьма полезно с ее переменчивым, вздорным характером.
- Почему?- удивленно спросила я.
Девушка вздохнула.
- Скука одна, да и только. Знакомство с родителями – только этого мне для полно-го счастья и не хватало!
Я покачала головой. Как знать, может, именно этого и не хватало, но я не стала оз-вучивать свою мысль.
Мы дошли до метро, неся в руках шелестящие пакеты.
- Как Кирилл?
От неожиданности я резко вскинула голову.
- Не знаю. Давно его не видела,- ответила я. - Почему ты спрашиваешь?
- Слышала, что их компания устраивает грандиозную вечеринку. Вроде даже зака-зали банкетный зал в каком-то отеле.
- И что?
- Как думаешь, тебя пригласит?
Я как можно безразличнее пожала плечами.
- Вряд ли.
- Жаль,- протянула Юлька,- Говорят, они собираются провести маскарад.
Я фыркнула.
- Увидеть Палиевского в костюме какого-нибудь заштатного Робин Гуда совсем не входит в мои планы.
- Ему больше подойдет образ Прекрасного Принца,- Юля озорно подмигнула.
- Ты что, старушка, совсем умом тронулась?!- расхохоталась я. – Ты не хуже меня знаешь, каков он на самом деле.
Юля понимающе улыбнулась.
- Кирилл красив, в этом ему не откажешь, - сказала она очевидную истину.
Я задумалась. Не единожды у меня с ним возникал один и тот же ассоциативный образ.
- Прекрасный Принц с темной душой, - проговорила я. - Дориан Грей, вот он кто.
- Такой же порочный?
- Не без этого.
Юлька нахмурила брови.
- По-моему, ты слегка сгущаешь краски.
Я молча пожала плечами, думая о своем.
* * *
Юлька как в воду глядела, приглашение от Палиевского последовало буквально на следующий же день. Причем для нас обеих. Юльке пришлось отказаться, Диму она оце-нила дороже карнавала. Юлька с восторгом заявила, что поможет мне с выбором подхо-дящего наряда. Я подумала про себя, что роль ведьмы придется мне весьма кстати. По крайней мере, я бы с радостью превратила Кирилла во что-нибудь малопривлекательное. Может тогда бы я перестала на него так бурно реагировать.
До новогоднего праздника оставалось четыре дня. Юлька взяла меня в оборот и на это время я исчезла в ворохе шелка, атласа, бархата и шифона. К концу второго дня я про-кляла все, включая даже то, что меня угораздило родиться женщиной. В глазах рябило от стразов и стекляруса, ноги заплетались от беготни и, казалось, что даже ресницы вот-вот отвалятся, если моя подружка нанесет еще хоть один слой туши, подбирая мне макияж.
Я твердо решила следующий Новый Год встретить на дрейфующей льдине вместе с пингвинами. Думаю, им будет всё равно, какого цвета у меня наряд и сочетается ли серьга в моем правом ухе с туфлей на левой ноге.
* * *
Такси затормозило возле гостиницы «Пулковская». Я была одна, но сей факт меня нисколько не угнетал. На мне было длинное приталенное платье глубокого синего цвета с открытыми плечами. Лицо скрывала бархатная полумаска.
С неба сыпался легкий снежок, и я шла почти на носочках, чтобы ненароком не растянуться на обледенелой дорожке. Похоже, дела у дизайнерского агентства, в котором работал Кирилл второй год подряд, шли в гору, раз они решили всем составом погулять на широкую ногу.
Все кругом было залито теплым светом, в зеркалах отражались фигуры пригла-шенных гостей. Кого здесь только не было: короли и дамы, шуты и феи, мимо проскольз-нули две девушки-ангелочка. Мужчины пялились на них так, что их вряд ли одолевали благочестивые мысли, а о святости они и думать забыли.Вечер только начинался, но весе-лье уже было в полном разгаре, играла музыка, искрилось шампанское в бокалах. Палиев-ского нигде не было видно.
До Нового Года оставался ровно час. Мне стало душно и я, прихватив с собой бо-кал шампанского, вышла на балюстраду, чтобы немного прийти в себя. Вечеринка грози-ла затянуться до самого утра, что ж - гулять так гулять!
Сквозь тронутое изморозью стекло мерцали огни, было людно, повсюду слыша-лись голоса и смех. Скоро должен был начаться салют.
- Маскарад! Ложных образов парад. Маскарад…
Теплое дыхание едва заметно коснулось шеи.
Я медленно обернулась, уже зная, кто только что пропел мне на ухо эту песню из "Призрака Оперы".
- Спрячь лицо, чтоб тебя не узнавали,- закончила я.
- Привет.
- Привет, Кирилл,- выдохнула я.
Он, как и многие мужчины, был облачен в смокинг, единственным отличием была красная роза в бутоньерке.
- Отлично выглядишь. Кто ты?
Палиевский окинул меня взглядом с головы до ног. Его глаза под черной полумас-кой сияли. Мое лицо пылало. От шампанского и духоты. Не больше.
- Спасибо,- ответила я. - Леди в синем, наверное. А ты?
Он усмехнулся.
- Мужчина в черном, полагаю.
- Юля решила, что ты будешь Прекрасным Принцем, - улыбнулась я. Ему очень шел смокинг.
На лице Кирилла отразилось удивление.
- Жаль, что она не пришла.
- Да, - согласилась я.- она была бы в восторге.
- Если честно, я бы предпочел быть Питером Пеном, - вдруг заявил мужчина.
На этот раз пришла моя пора удивляться.
- Ты не хотел взрослеть?
- Не хотел и не хочу.
-Наверное, это многое объясняет.
Палиевский приблизился на шаг и с заговорщицким видом произнес:
- Хотелось бы надеяться. Это снимает с меня всякого рода ответственность.
В этом не было причин сомневаться. На ответственность у него всегда была аллер-гия в ярко выраженной форме.
На мгновение повисло молчание.
- Я рад, что ты пришла.
- Мне здесь нравиться. Отличный вечер. Волшебный.
- Тогда почему ты здесь одна?
- Вышла немного подышать. Кстати, как ты узнал меня?
В ответ мелькнула улыбка.
- Я всегда узнаю тебя.
Мое сердце ухнуло куда-то вниз.
- Это не есть хорошо, - сказала я.
- Почему?
Я опустила глаза.
- От тебя трудно скрыться.
Кирилл поднял руку и медленно стянул с моего лица маску. Я стояла не шелох-нувшись, не в силах даже возразить.
-Так ты именно этого и хотела? Скрыться здесь ото всех?
Полутьма скрыла смущение на моем лице.
- Нет,- возразила я. - Мне кажется, этого хотел ты.
Палиевский едва заметно прищурился.
- Может и так. Ты всегда была проницательна, Ярослава. По крайней мере, в от-ношении меня.
Пальцы Кирилла коснулись моей щеки, очертили линию скул, задержались на под-бородке.
Это был как удар тока для меня. Что он делает? Неужели забыл про кредо нашей дружбы?
Да, прошу тебя, Кирилл, забудь, забудь про него хоть на миг….
Я должна была что-то сказать, но у меня пересохло во рту. Я втянула в себя воздух и облизала пересохшие губы. Лицо Палиевского было совсем близко, так близко, что даже темнота не могла скрыть вспыхнувший огонь в глубине его глаз.
За окном кто-то запустил фейерверк. Резкий хлопок заставил нас одновременно вздрогнуть. Мужчина отпрянул и, словно ожегшись, отдернул руку от моего лица.
- Скоро полночь,- тон его голоса был совершенно спокоен. Он надел на меня полу-маску. – Надо идти, если мы не хотим пропустить наступление Нового Года.
Я кивнула. Мне следовало поблагодарить случай за то, что Кирилл во время опом-нился, не поцеловал меня, но отчего тогда я никак не могла избавиться от сожаления того что он этого так и не сделал?
В зал я пришла позже Палиевского, но тут же увидела его среди общих знакомых. Наши глаза встретились в тот самый момент, когда звук бьющих курантов наполнил зал, оповещая всех о наступлении Нового Года. Отовсюду посыпалось конфетти, цветные бумажные ленты, серпантин... Звенели фужеры, все поздравляли друг друга, смеялись. Я потеряла Палиевского в толпе, но это не имело ровным счетом никакого значения потому что я знала, что он меня найдет.
Он всегда меня находил.
* * *
Кирилл уверенно вел меня в танце. Музыка плавно текла и, казалось, проходила сквозь тело, заставляя обостряться все чувства, ощущать ее каждым нервом. Наши пальцы переплелись, я старалась скрыть дрожь в пальцах, старалась даже не смотреть на него.
- Ярослава…
Я подняла на него глаза, чувствуя себя загнанной в угол. Его рука скользила по мо-ей спине.
- Расслабься. Я тебя не съем.
Я хмыкнула.
- Очень сомневаюсь.
- Разве я не внушаю доверия?
Он-то внушал. Вот только я не могла доверять себе самой, когда дело касалось Ки-рилла Палиевского. Разумеется, признаться в этом было равносильно самоубийству.
- Будем считать, что внушаешь,- с трудом выдавила я.
- Спасибо. Ты очень добра.
В его глазах плясали смешинки. Он меня подначивал, и явно находил в этом удо-вольствие.
Какое-то время он молчал и просто смотрел на меня. В этом молчании музыка вдруг стала почти оглушающей, а может, исчезла совсем и я не слышала ничего кроме звука своего отчаянно бьющегося сердца. Я уже начинала сожалеть, что приняла это при-глашение. Когда танец кончился, я едва это осознала.
- Шампанского?- Кирилл стоял рядом и протягивал мне фужер.
- Спасибо, - мне было жарко.
- С Новым Годом, - тихо сказал он.
- С Новым Годом,- я залпом осушила бокал.
- Ого! – Кирилл удивленно вскинул брови.– Ты видно решила сегодня повеселиться на славу?
- Разве не для того я здесь, собственно говоря?- отшутилась я.
- Только не так быстро, а то пропустишь самое интересное.
- Что именно?
Я не стала уточнять, что самое интересное здесь для меня – это его собственная персона.
- Продолжение банкета, всякие конкурсы….
Я фыркнула.
- Переживу. Смотреть, как дурачатся большие дети навеселе, мне не особо хочется.
Я взяла еще один фужер с подноса проходящего мимо официанта. Сервис был просто выше всяких похвал. Такое я видела только в кино, пожалуй.
- Я хотел с тобой поговорить вообще-то, - начал Кирилл и мне явно не почудились ни его смущенное лицо, ни его дрогнувший голос.
- Звучит не слишком обнадеживающе.
Я попыталась сгладить неожиданное напряжение между нами.
- У тебя что-то стряслось?- я не смогла скрыть волнения. Мы давно не виделись, а Палиевский был знаком с приключениями не понаслышке.
- Ничего страшного, - улыбнулся он. – По крайней мере, ничего из ряда вон выхо-дящего, что стоило бы твоей паники.
- Ты что-то утаиваешь,- я посмотрела на него пристальным взглядом.
- Может, немного, - Палиевский отвел глаза. – Идем отсюда.
Он, как это бывало прежде, вдруг подал мне руку. Вдвоем мы вышли из зала. Ки-рилл провел меня по коридору, мы зашли в лифт.
- Куда мы едем? – спросила я. Голова у меня шла кругом. Шампанское на голод-ный желудок дало о себе знать. На вечере ни один кусок пищи не лез мне в горло.
- Я снял номер в этой гостинице, как и многие из приглашенных. После ночных торжеств не хочется никуда ехать, да и не в том все будут состоянии, сама понимаешь.
- Понимаю, - кивнула я, выходя из лифта вслед за ним.
- Если хочешь, я оставлю тебе ключ, - сказал он, прикрывая за нами дверь.
Номер был небольшой, но уютный. В его оформлении доминировали синие и го-лубые тона.
- А как же ты?
Он непринужденно пожал плечами.
- Устроюсь на полу возле кровати. Мне не привыкать, - Кирилл улыбнулся.- Пом-нишь, как раньше?
- Да, - смущенно отозвалась я. – Только теперь все по-другому.
Странное дело, прошло не более года с тех пор, как Палиевский ушел с головой в работу, перестал оставаться у нас, а мне уже казалось, что все это происходило не с нами.
Кирилл молча кивнул и сделал шаг ко мне.
-Ты тоже другая, Слава, - сказал он, и взгляд зеленых глаз был пристальным и изу-чающим.
- Вовсе нет, - я улыбнулась, но вышло как-то нервно. Во мне мало что изменилось, разве что прическа. Волосы стали длиннее и приобрели более светлый оттенок.
- Я должен был сказать раньше…. Выглядишь сегодня просто потрясающе.
Нет, Кирилл, нет…. Разве ты забыл, что я не только твой друг, но и женщина? Что я тоже могу терять голову от комплиментов? Даже сказанных тобой, мастером подобных ухищрений. Особенно тобой.
- Ты просто не привык видеть меня в том, что не имеет штанин.
- Не привык.
Я вдруг поняла, что Палиевский стоит совсем рядом со мной, что я могу без труда коснуться его, могу даже уловить запах его туалетной воды и лосьона после бритья.
- Мне тебя не хватало, - прошептал он.
Я встретила его взгляд с решимостью, с которой обреченные кидаются в омут.
- Я тоже скучала. Ты не приходишь больше, совсем забыл наш маленький кружок.
Мужчина смутился.
- У меня было много дел. Прости.
В тишине можно слышать, как текут и исчезают секунды. В тишине можно видеть невысказанные желания в глубине глаз, смотрящих на тебя. Если бы я не увидела прежне-го огня, вдруг полыхнувшего в зеленой глубине, если бы он только остановил меня…. Но он не остановил.
Я рванулась к нему всем своим сердцем, всем своим телом, которое так стоскова-лось по нему, что больше не было сил терпеть. Четыре года добровольного истязания, че-тыре года сдерживаемых эмоций вдруг вырвались на свободу и я в безотчетном порыве снова, как прежде целовала его, обнимала его, не помня себя от страсти, потоком уносив-шего меня прочь от спасительной бухты разума.
- Слава…. Славочка… Я не должен….. Я же себе обещал….
Слова Палиевского в промежутках между поцелуями были несвязны, в них не было протеста, скорее стон неизбежности, которая вновь не просто толкнула, а буквально швырнула нас в объятия друг друга.
- Я хочу, чтобы ты любил меня…. Всего один раз, пожалуйста…..
Я знала, что пожалею, что буду корить себя за то, что прошу, за то, что вымаливаю у него ту долю чувств, которой он всегда лишал меня вполне сознательно. Теперь я это знала наверняка.
Сколько раз хотел он обладать мною, как и я им? Сколько раз хотел вернуть свои уроки? Кирилл знал, так же как и я, что нам не нужны были ни слова, ни объяснения…. Наши тела всегда сами знали, что им надо и как им надо. Была ли у него хоть раз такая девушка, о теле которой он знал все, которая сама знала его тело как свое собственное? У меня точно не было такого.
Он поддался, и, как это случилось в первый раз с нами, никто не знал толком, кто кого сейчас соблазняет…. Но это было совсем не важно. Важно было лишь то, что я вновь могла к нему прикасаться без всяких запретов, могла его целовать, как только хотела и где только хотела. И видит Бог, я хотела его всего от макушки до пят… Он и был моим. Сердце мое стучало, как паровой молот.
Его тело изменилось. Тогда мне казалось, что лучше быть уже не могло. Но я ошиблась. В свои двадцать пять Палиевский был теперь настоящим мужчиной - полно-стью сформированным, окрепшим, таким удивительно пропорционально сложенным. Он всегда был красив, и теперь, утопая в мягкой гриве его светлых волос, чувствуя такую волнующую тяжесть его тела, я не могла даже представить, как могла быть с кем-то дру-гим кроме него. Как могла так долго жить без тепла его рук, без их чутких прикоснове-ний…. Только теперь, балансируя где-то между небом и землей, я смогла в полной мере представить всю масштабность своей тоски по нему.
В конечном итоге, все возвратилось на круги своя. Все повторилось снова и снова.
* * *
- Кажется, ты хотел о чем-то поговорить, до того, как нас отвлекло более прият-ное занятие.
Я сидела на краешке кровати, натягивая на вытянутую ногу чулок.
Палиевский накинул рубашку, но застегивать ее не спешил. Кончики его светлых волос были еще слегка влажными после душа.
- Если ты и дальше будешь компрометировать меня своим видом, то мы здесь за-держимся до утра, - сказал он, глядя на меня своими яркими глазами. По губам скольз-нула плотоядная полуулыбка, на которую мое тело отозвалось мгновенно.
Против такой перспективы я отнюдь не возражала. В платье я влезала как можно медленнее, зная, что он следит за каждым моим движением.
Мужчина подошел сзади и аккуратно застегнул молнию на спине, не удержав-шись, коснулся губами открытого плеча.
- Кирилл…
- Ммм..?
- Говори,- потребовала я, зная, что таким образом, он просто тянет время.
Полуобернувшись, я встретила его взгляд. Он был на удивление серьезен.
- Я уезжаю, Ярослава, - без обиняков сказал он.
- Куда? - только и спросила я, чувствуя, как сердце сковывает привычный холод пустоты. Даже сейчас, хотя он все еще был рядом, я не могла избавиться от внезапно на-катившего ощущения покинутости.
- В Италию. Если более точно, то в Рим.
У меня глаза стали размером с блюдца.
- Ничего себе! Надолго? Это по работе, да? Фирма отправляет?
- Нет, не фирма. Я вообще-то увольняюсь…
Я нахмурила брови.
- А если поподробнее?
- Есть один проект, к которому меня хотят привлечь как сценографа. Ставят один эпатажный спектакль и его финансируют несколько весьма влиятельных и отнюдь не бед-ных меценатов из России и Италии.
- Контракт?
- Что-то вроде.
Я ушам своим не верила. Вмиг позабыв всю свою грусть, я кинулась его обнимать.
- Это же просто замечательно, Кирилл! Поздравляю! Наконец-то ты получишь то, к чему всегда стремился.
- Да….
- Когда ты едешь?
- Через неделю.
Как скоро… Я не могла скрыть своего разочарования. Радость за него и чувство неизбежной разлуки слились в душе в причудливый сладко-горький коктейль.
-Это еще не все, - добавил Палиевский.
Я смотрела на него и никак не могла взять в толк, отчего он так внешне спокоен, если не сказать подавлен. При таком удачном стечении обстоятельств, меньшее, что он должен делать сейчас – это прыгать до потолка. И я вместе с ним. Потому что как ни был хорош Санкт- Петербург, Рим все же совершенно иной уровень.
- Слушаю.
Обычно Палиевский был более красноречив, теперь же приходилось буквально вытягивать из него каждую фразу едва ли не под пыткой.
- Я женюсь.
Сперва показалось, что я просто ослышалась, так невероятно прозвучали его сло-ва.
- Что-о-о?
- Женюсь, - снова повторил мужчина.
Мои губы тронула неуверенная улыбка.
- Ты, верно, шутишь, Палиевский.
- Отнюдь. Я вполне серьезно. Ее зовут Мария Тропинина, может быть, ты её пом-нишь. Кажется, вы встречались.
Я напрягла память. Смутный образ тоненькой, бледной девушки со смазанными чертами лица всплыл среди воспоминаний.
- Он похожа на моль, - с пренебрежительно фыркнула я, напрочь утратив чувство такта.
- Это не так, - слабо возразил он.
- Да неужели?- с сарказмом заметила я. - Отчего именно она, Кирилл? Только не говори, что влюблен.
- Я и не собираюсь. Ее отец в числе тех меценатов. Помимо всего прочего, у него своя галерея в Риме и в дальнейшем он, как хозяин, хочет приобрести у меня несколько нынешних и будущих работ.
Теперь все встало на свои места. В этом был весь Кирилл: уж если что задумал, не-пременно воплотит это в жизнь. Значит, вот как… Он решил положить свою свободу на алтарь карьеры в искусстве. Меня это покоробило.
- Отличные перспективы, - мои губы дрогнули в презрительной усмешке. - Мои поздравления.
Кирилл поморщился.
- Слава, не надо. Я понимаю, как все это выглядит со стороны, но…
- Это не выглядит, Кирилл, - жестко прервала я. - Это так и есть.
Его глаза предупреждающе сверкнули.
- Не тебе меня судить, Ярослава, - приглушенно сказал мужчина, пристально глядя на меня. - Я поступаю так, как считаю нужным.
- Разумеется, - хмыкнула я. - Тогда где же твоя Мария сейчас? Где твоя Золотая антилопа? Разве не с ней ты должен быть? Какого черта ты сейчас здесь со мной, ведь мне же нечего тебе предложить! Или это компенсация за мальчишник?
Я была зла на него необычайно. Нет ничего хуже женщины, которая чувствует себя преданной. Мне сделалось ужасно гадко, словно бы он просто использовал меня только что.
-Господи…Не пытайся все свалить на меня, дорогая, - процедил он сквозь зубы. - Тебе не хуже меня известно, что мы оба хотели этого одинаково сильно. Не нас, а наши тела тянет друг к другу с непреодолимой силой, потому что только мы знаем, что нужно каждому. Признай, это просто секс. Вот и все.
Я даже не пыталась скрыть разочарования от того, что он мыслит так узко.
- Железная логика, - с ледяным спокойствием сказала я. - Охренеть можно.
- Сколько времени я буду должен ждать в Петербурге, сколько лет должен буду от-дать работе, прежде чем начну получать хоть какой-то результат? Мне нравиться то, что я делаю, другого не хочу, но это только с виду так кажется, что у нас дорога молодым везде открыта. В Риме я действительно могу попробовать себя не только в дизайне, но и в жи-вописи, - говорил Кирилл. В его зеленых глазах появился фанатичный огонек, они светились необычайной решимостью.- Почему ты так реагируешь на мою женитьбу, Слава? Разве этот поступок выглядит так уж аморально?
- Просто я знаю тебя, Палиевский. Брак и ты - понятия взаимоисключающие.
- Быть может, недостаточно знаешь. Вполне возможно, что тебе просто хочется так думать.
- Брось, - отмахнулась я. Он и сам не верил в правдивость своих слов. - Признай, что ты женишься не на Марии, а на галерее ее отца!
Он просто взбесился. Я видела это по его прищуренным глазам, по сжатой челю-сти и по напряжению тела.
- Не пытайся выставить меня большим материалистом, чем я есть на самом деле. Отца я ей не выбирал.
- Да ты бы на нее не взглянул даже при других обстоятельствах. Мало у тебя что ли было красоток? Что-то я не заметила, чтобы ты так же рьяно рвался под венец!
Мы стояли друг напротив друга как двое смертельных врагов, готовых вцепиться в глотку противника при первом же удобном случае. Наша битва давно началась, и оружие было пострашнее – словесные шпильки сыпались градом, а удары незримым кинжалом взаимных упреков были остры и метко достигали цели.
- Скажи мне, разве бы ты поступила иначе?- неожиданно спросил Кирилл. - Только говори правду, Слава. Будь у тебя выбор между жизнью в России и жизнью где-то еще с человеком, который предлагает тебе реализацию всех твоих желаний - тайных и явных?
- Мы не обо мне сейчас речь ведем.
- А все же? - не унимался он. - Скажи. Мне можешь не врать, в этом нет смысла.
Я не хотела об этом думать, но Палиевский буравил меня взглядом, заставляя за-глянуть в самые потаенные уголки души, вытащить из темноты на свет амбиции и жела-ния. И чем больше я размышляла об этом, тем гаже мне становилось. Потому что я пони-мала, что я такая же как и он. Я ничем не отличаюсь в этом от него самого.
- Хорошо, - наконец произнесла я. - Пусть ты прав. Но… Как же тогда любовь?- растерянно произнесла я.
Он удивился.
- Любовь? - Кирилл презрительно усмехнулся. - Вся любовь, которую я знал, рас-сыпалась в прах как истлевший саван, не выдержав испытания временем.
- Видимо, мы говорим о разной любви.
- Я не живу надеждой встретить миф, который может просто никогда не прийти по одной простой причине: его просто нет в природе. Я думаю о сегодняшнем дне и о тех возможностях, которые он мне открывает.
Он ни черта не понимал, мой самый милый, любимый эгоист… Моя любовь к нему уже сама по себе была из ряда фантастики. По крайней мере, других слов для обозначения своих чувств, я не находила.
- О моем отъезде знают лишь несколько человек, - сказал мужчина уже более спо-койным тоном. - Я не мог не сказать тебе и просто уехать, ничего не объяснив. Знаю, что тебе не в радость выслушивать все это, но ты все же мой друг.
Я сделала глубокий вдох. Его хлебом не корми, дай только возможность при-крыться нашей дружбой. А что если я прямо сейчас скажу ему, что уже сыта этой друж-бой по горло? Что мне от него надо гораздо больше? Но нет…Это было бесполезно. Более того, это грозило разрушением всего. Кирилл сбежит. И сбежит ни куда-нибудь, а в Ита-лию, потому что от нее он ни за что не откажется.
Я вдруг почувствовала себя жутко уставшей. Я и в самом деле устала бороться с его амбициями, с его упрямством, с его непробиваемым цинизмом с пренебрежением к чувствам… Хотя, о чем это я? Разве этот его урок я пропустила? Нет… И именно поэтому я понимала его, знала все мотивы, что движут им. Он был расчетлив, его разум цепко держал все возможные варианты. Он давно все просчитал.
Поэтому я просто сказала:
- Да, я твой друг, Кирилл, но если бы ты знал, как тяжело это дается.
В глазах мужчины я увидела печаль, смешанную с такой пронзительной нежно-стью, что буквально утонула в ней. Сердце предательски щемило, а горло сдавил спазм. Я не знала, о чем он думает, но он точно знал, что все было не так уж просто между нами, как он хотел это показать. Сожаление в его глазах читалось ясно, но, еще мгновение, и все исчезло.
- Я знаю. В этом можешь не сомневаться.
Я понимала, что на этом всё. Была поставлена последняя точка в нашем рассказе. Невидимая глазу, но от этого не мене ощутимая. Она значила, что бы ни было в прошлом, это не повторится. Ко всем его прикосновениям, ко всем моим восторгам, ко всем его ласкам, ко всем моим надеждам можно было смело присоединять слово «никогда».
- Только не продешеви, - сказала я с грустной иронией ему напоследок, - а то мне будет как-то не по себе из-за осознания того, что и я смогла бы купить тебя с потрохами.
И закрыла за собой дверь. В голове осталась лишь одна истина: никогда больше.
Глава 12
В квартире царил кавардак: разбросанная по полу одежда, пустые бокалы с остат-ками красного вина…
С трудом разлепив сонные веки, я с безразличием взирала на этот антихудожест-венный и далеко не творческий беспорядок. Стрелки часов застыли на двух часах дня. Я опешила. Солнце настойчиво пробивалось сквозь тяжелые бордовые шторы, в воздухе все еще витал аромат табака. Так… Вчера курила кальян, пила… С кем? Кажется, его звали, как и меня - Слава. Мы познакомились в баре, потом поехали ко мне, потом… Боже…
Я протяжно застонала вслух, обхватив голову руками. Она просто раскалывалась. Кое-как я заставила подняться тело, распластавшееся среди смятых простыней и идти в ванную. Отражение было ужасным. Лицо помято, разводы туши темнеют под красными глазами с припухшими веками. Электрический свет так резок, что от него еще больше бо-лит голова. От присутствия Славы не осталось и следа. Вообще, все произошедшее каза-лось не более чем сюрреалистическим смешением символов с любимых полотен Палиев-ского.
Палиевский… Черт его возьми! Это все из-за него. Из-за него… Я никак не могла свыкнуться с мыслью, что он потерян, и даже само его присутствие отнято у меня какой-то там невзрачной девицей. От этой мысли захотелось реветь. Но проблема была в том, что безутешно сокрушаясь о своих попранных чувствах, я уже давно выплакала все свои слезы. Теперь не было смысла притворяться вечерами. Я была одна. Юлька съехала к Ди-ме. Все у них было отлично, и я мысленно, а иногда и наяву держала скрещенными паль-цы за верную подругу. Дай-то Бог…
Прошло уже более полугода со времени отъезда Кирилла. Эти семь месяцев были для меня подобны всем семи кругам Дантовского Ада. Все, что происходило, было омер-зительно. Мой внутренний Дориан Грей, воспитанный Палиевским, взлелеянный моим самомнением и эгоизмом, очнулся от долгой спячки и принялся за старое, многократно увеличив свои аппетиты.
Полученный диплом не вызвал ровным счетом никаких эмоций - ни положитель-ных, ни отрицательных, лишь спал груз лихорадочного напряжения последних месяцев интенсивной подготовки.
Я работала, как и прежде, всю неделю была занята повседневной рутиной. Заботы в клинике позволяли роскошь забвения. Но на выходных у меня просто на просто сносило крышу, ни больше, ни меньше. Я развлекалась напропалую. Но ничто не помогало избавиться от чувства полной бессмысленности существования, от неизбывной тоски. В конце концов, даже и это надоело. Юля меня не узнавала. Я и сама с трудом воспринимала себя, потерявшись во всей этой канители.
Вчера опять звонил Палиевский. Он взял себе привычку делать звонки каждые две недели, давая понять, что не забывает меня. Какое утешение…
Его голос был так близок, он ласкал слух, заставлял вибрировать каждый нерв. Кирилл рассказывал о последних новостях, о своей поездке в Венецию. Я слушала его, ужасно ревновала и ужасно скучала, но маска жизнерадостности намертво приклеилась к лицу, и он верил ей безраздельно. Нашу последнюю ссору мы не обсуждали, его свадьбу тоже и оба старательно делали вид, что между нами ничего не произошло. Наш спектакль двух актеров носил название "Все по-прежнему хорошо".
После его вечернего звонка, я молча собралась и поехала в клуб, пустила все на самотек. У Вячеслава были светлые волосы и чувственные губы. Юлька сказала бы, что это синдром. Фатальный типаж. Я и сама это прекрасно знала, но выносить одиночество в этот вечер, было выше моих душевных сил. Объятия были горячи и порывисты, но корка льда, сковавшая сердце, была слишком прочной, чтобы ее растопить.
И вот теперь я стояла под душем, включенным на максимум, и позволяла почти обжигающим струям хлестать тело. Потом я протопала на кухню, выпила растворимый кофе, щурясь под лучами солнца, светившего из окна. На десерт была таблетка обезболи-вающего, которую я достала из кармана сумочки. На глаза попался прямоугольный кон-верт. Это же письмо от Артёма. Вчера утром я достала его из ящика и машинально запи-хала его на самое дно, а потом забыла о нем на весь рабочий день.
Тёма не любил телефонные разговоры и предпочитал писать, неоднократно заве-ряя, что так ему легче выражаться. Слова ровным строем маршировали по бумаге, но он редко исписывал больше трех-пяти листов. Разорвав конверт, я вчитывалась в строки, на-писанные синей пастой. Почерк его со временем менялся. Буквы становились все более поспешными и писались с меньшей аккуратностью. Его письмо не содержало никаких особо примечательных новостей. Парень сетовал на то, что дома ужасно скучно, что дру-зья разъехались на лето. Мать с отчимом отправились к родственникам в Вологодскую область, оставив на него сестру. Я мысленно прикинула, что ей, должно быть, около семи. Бедный мой мальчик! Какая мука для подростка прозябать дома с младшей сестрой. Мне захотелось его увидеть. Фото он никогда не слал. Я сидела и вспоминала ту жизнь, которая была до моего переезда в Петербург. Как размеренно, спокойно и безмятежно было мое существование. Теперь, оглядываясь назад, я думала о том, как не хватает мне этого покоя.
Письмо заканчивалось то ли просьбой, то ли надеждой, что я все-таки приеду.
А что? Меня вдруг осенило. Быть может, это как раз то, что мне необходимо. От-пуск свой я еще не отгуляла, никаких особенных планов на него я не строила. Время было подходящее. Хватит с меня Палиевского, он надоел мне до зеленых чертей! Я больше не хотела о нем плакать и сокрушаться о потере того, что, по сути, никогда не было моим. Мне хотелось отдохнуть морально от города, от его вечной суеты, хотелось тягучего, сонного покоя, чтобы восстановить нервы, а то они совсем расшатались. Да, решено: я еду домой.
* * *
Я приехала домой в конце июля. Сонный мир вокруг меня окутывал, дарил ощу-щение забытого покоя и безопасности. Мне необходимо было прийти в себя. Привести мысли в порядок, расчистить чердак, захламленный воспоминаниями. Отдохнуть от всего и вся.
Я зашла в квартиру, одновременно узнавая и не узнавая ее. Я не была здесь шесть лет. Шесть долгих лет, которые, тем не менее, пронеслись как один миг.
Из моей комнаты исчез старенький письменный стол с надписями, накарябанными от скуки или по иным причинам, и шифоньер с антресолями -теперь это была родитель-ская спальня. Мама все переделала по своему вкусу. Я ее ничуть в этом не упрекала, про-сто почувствовала здесь себя еще более чужой, чем прежде. Я приехала искать знакомый мир, но он мне больше не принадлежал. Грусть сдавила сердце.
- Что ты собираешься делать теперь? - спросила мама, когда все вещи давно были разобраны, эмоции улеглись и мы сидели за чашкой вечернего чая на кухне.
Обычно она держалась особняком, не встревала в мои дела, придерживаясь прин-ципа, что мне лучше знать, как поступить в своей жизни.
- Отдохну здесь немного, потом вернусь в Петербург, буду работать,- я неопреде-ленно пожала плечами. - Там видно будет.
- Мы уж думали, что ты скоро выйдешь замуж.
Я не удержалась и громко фыркнула от возмущения.
- Мама, да ты что, в самом деле! По-моему, уже давно пора понять, что замужество и я - вещи несовместимые! Слава Богу, у меня перед глазами было немало примеров того, почему не стоит выходить замуж!
- Хочешь в конечном итоге остаться одна?
- Не такой уж плохой удел, - усмехнулась я.
- Ты заблуждаешься.
Я передернула плечами.
- По крайней мере, я буду избавлена от мужа - идиота, считающего себя центром всего мироздания. Кстати, как там поживает моя сестрица? - вспомнила я.
- Хорошо,- сказала мама,- я ей говорила, что ты приедешь.
- Угу.
Мы еще немного поболтали, а потом я пошла спать, себя дала знать усталость по-сле поездки.
К своей досаде, я долго ворочалась без сна. Было непривычно лежать в чужой по-стели, слушать тишину за окном вместо гула ночного города.
Чем была моя любовь к Палиевскому? Была ли она любовью? А если нет, то как вы-глядит настоящая любовь или она давно стала мифом? Разменным словом, которым люди бросались при каждом удобном случае?
Я люблю тебя… Люблю твои глаза, твой голос…
Люблю пирожное «Наполеон», свою старую футболку и носки с Микки- Маусом… Бред какой-то.
Нужно было о многом подумать, но голова была пуста. Мозг ушел в отпуск, не по-дав мне предварительного заявления.
Мучаясь без сна в душной постели, я вспоминала прошлое.
Где та девочка, что раньше мечтала здесь, строила замки из бесплотных надежд, грустила, смеялась и плакала? Этой девочки больше нет. Она ушла навсегда. Я иногда отчаянно тоскую по ней, зову в полуночной тиши, срывая голос до хрипоты, но она больше никогда не придет. Я теперь это точно знаю. Ей на смену пришла циничная, слегка холодная молодая особа, скрывающая свое истинное лицо за чередой меняющихся масок. Для каждого случая - своя. Всегда разная. Их стало так много, что своего лица у этой особы почти не осталось, она стала забывать его и скоро забудет совсем. Просто в один прекрасный день очередная маска намертво приклеится к настоящему лицу и его будет уже не спасти…
* * *
Меня разбудила заливистая трель звонка.
Господи, кто такой садист?!
Я посмотрела одним глазом на будильник: было почти двенадцать дня. Ничего се-бе! Давно пора было вставать.
Я свесила ноги с кровати и попыталась отыскать тапочки. Один был на месте, дру-гой, как всегда, бесследно пропал. В конце - концов, я обнаружила его далеко под крова-тью.
- Ма, кто пришел? - Крикнула я, натягивая халат.
Чья-то голова робко просунулась в дверной проем - вихры непокорных светло-русых волос, два янтарных глаза и вспыхнувшая юным очарованием улыбка.
- Привет, тётя Ярослава!
- Артём! - воскликнула я и подскочила с кровати как на пружинах.
- Можно мне войти? - неуверенно спросил юноша, явно смущенный моим взлохма-ченным после сна видом.
- Конечно!- поспешно сказала я и без раздумий кинулась его обнимать.
- Как ты вырос.
Я удивленно посмотрела на него. Подросток быстро опомнился от моих неожи-данных объятий и теперь улыбался мне, как и прежде - открыто и лучезарно.
Артёму было почти четырнадцать лет, шесть из которых я совсем не видела его. В моей памяти он все еще оставался восьмилетним мальчишкой, не смотря на нашу скуд-ную переписку. Для меня он вырос стремительно быстро - в эту самую минуту. Милого мальчугана больше не было, вместо него на меня смотрел еще нескладный юноша со слишком длинными руками и ногами, немного сутулый, угловатый, но полный все того же задора. По росту он сравнялся со мной.
- Давно не виделись,- улыбнулся Тёма.- Как ты?
Его голос уже начал ломаться. Артём становился взрослым, неумолимо напоминая мне всем своим видом, что для меня время летит слишком быстро. Неожиданно я почув-ствовала себя значительно старше. Не на семнадцать, как бывало раньше, а на все свои двадцать четыре.
- По-разному,- уклончиво ответила я. - Меня больше интересует, какие у вас тут новости.
- Отчего-то я в этом не сомневался,- его глаза лукаво зажглись, и я поняла, что он оставался одним из немногих людей здесь, которого я действительно была рада видеть.
- Как учеба? - строго спросила я.
- Только давай не будем…- страдальчески протянул Тёма. - Сейчас же каникулы, не надо портить мне настроение, тётя.
Он это специально. Зуб даю.
- Если еще хоть раз я от тебя услышу слово «тётя» в свой адрес…- притворно - уг-рожающе начала я.
- Понял, понял…- поспешно согласился парнишка, - больше не стану.
- Меня это просто выводит из себя,- поморщилась я.
- Знаю. Но мама всегда учила меня обратному.
- Твоя мама часто говорила и совершала много всякого вздору. Извини,- опомни-лась я. Исполнять роль ворчливой особы я не собиралась.
- Ничего. Надолго ты здесь?
- Недели на две. Может, подольше. Как карты лягут.
- Покатаемся вместе на велосипедах?- неожиданно предложил он. - Я хочу послу-шать про Петербург.
- Ладно,- подумав, согласилась я. Это был хороший способ развеяться. К тому же мне хотелось привыкнуть к новому Артёму, узнать, как он теперь живет, о чем мечтает. - Когда?
- Завтра. Давай пораньше, а то, боюсь, сестрица увяжется следом,- юноша смешно сморщил нос.
Его сестра была первоклашкой. Даже само ее имя мне ничего не говорило.
- В девять? - уточнила я.
- Ага.
- Я буду готова,- заверила я.
Юноша кивнул, я проводила его до двери.
- Я рад, что ты приехала, - сказал Артём, прежде чем умчался по своим делам.
Я задумчиво закрыла за ним дверь.
- Я думала, ты его не узнаешь, - сказала мама, стоя за моей спиной.
По моим губам скользнула улыбка.
- Его невозможно не узнать,- разве могла я забыть эти янтарные глаза, будто бы заполненные солнечным светом?
- Несносный мальчишка, - заявила мать, - совсем с ним сладу не стало. Оля никак не может на него повлиять.
"И, слава Богу", - подумалось мне.
- Чаю хочешь?
- Лучше какао,- я приземлилась на табурет. - А что не так с Артёмом?
- Переходный возраст.
Мама поставила передо мной большую чашку.
- По-моему, это естественно,- заметила я.
- Оля хочет, чтобы он закончил девятый класс, пошел в училище и получил про-фессию.
- Что? - я резко стукнула чашкой по столу, мои глаза стали размером с блюдца.
Мать недовольно поморщилась.
- Оле лучше знать, все-таки он ее сын.
- Тёма плохо учится? - предположила я. Обычно так было принято, не можешь нормально доучиться - идешь в ПТУ.
- Нет, вроде бы хорошо.
- Тогда, простите, какого…? - у меня от возмущения пропали все дипломатические выражения.
- Его хоть об этом спросили?
- Думаю, сами разберутся. Его образование в университете они не потянут. К тому же, подрастает Ксюша.
Ах, вот оно что! До меня наконец-то дошло. Артём фактически жил в чужой для него семье. Разумеется, что муж Ольги в первую очередь печется о своей дочери, а моя сестрица опять безропотно идет на чужом поводу. Как была размазней, так и осталась.
Я ничего не стала на это отвечать, но твердо решила завтра поговорить с Артёмом.
Глава 13
Утром, встретившись с Артёмом у подъезда, я оседлала велосипед, который папа накануне привез из гаража.
- Только не смейся, если я свалюсь на первом же повороте,- предупредила я пар-нишку,- сто лет не каталась.
- Не волнуйся, все получится! - подбодрил он.
Я кинула на него быстрый взгляд: футболка с короткими рукавами цвета песка здорово оттеняла его глаза, на ногах старые кроссовки и шорты, на багажнике закреплен альбом. Я с удивлением обнаружила, что он не утратил свою страсть к рисованию. Мне стало интересно узнать, каких успехов он добился за это время.
Мы дружно закрутили педали к выезду из городка. День обещал быть жарким. Не-бо выгорело на солнце и приобрело линялый голубой оттенок. Мы ехали вдоль знакомых каждому из нас улиц, старательно объезжая колдобины и ямки на потрескавшемся асфальте. Тёма гнал велосипед впереди. За мостом через речку свернули на пыльную дорогу и покатили в сторону бывших колхозных полей, за которыми раскинулась деревня. Она была основана еще лет сто назад, а то и больше. Всюду стояли двухэтажные дома из бревенчатых срубов, потемневших от времени. Некоторые избы были настолько старыми, что весь первый этаж у них практически врос в землю, стоящему рядом человеку окна доходили до пояса. Мы слезли с велосипедов, я сделала несколько снимков, Артём принялся за наброски. Я видела, как он уверенно проводит линию за линией, это напомнило мне о Палиевском. Он тоже молниеносно переносил все, что видел на бумагу без видимого труда. Мне же всегда приходилось прилагать для этого усилия.
В деревне мы пробыли часа три, колесили по округам не спеша, чтобы не трево-жить размеренный быт жителей. Пару раз чуть не задавили чьих-то кур, которые стайкой разбрелись по дорожке. Артём настойчиво позвенел в звонок, птицы с возмущенным ку-дахтаньем разбежались по сторонам. Потом нам перегородило дорогу стадо черно-белых коров, и пришлось долго дожидаться, пока пастух прогонит их через деревянный мост, который вел на другой берег тихой речушки.
В полях стрекотали кузнечики, летали бабочки и мошкара. В траве буйно росли лиловые колокольчики, белели ромашки, желтыми бархатистыми шляпками тянулись к солнцу одуванчики, вдалеке паслись козы и коровы. Мое разгоряченное лицо обдувал легкий ветерок, я вдыхала всей грудью такой знакомый аромат травы, листвы и горькова-то-сладкий запах северного лета. Здесь я почувствовала себя опять дома, действительно дома и от этого пришел долгожданный покой. По лицу медленно ползла улыбка. Артём нарвал полевых цветов и принес мне.
- Спасибо. Предлагаю где- нибудь приземлиться и перекусить, - сказала я.
- Я знаю отличное место неподалеку, - оживился парень.
Мы проехали еще немного и оказались на небольшой полянке, в стороне от про-топтанной дорожки через поле. Там особнячком росло несколько сосен. Люди странным образом не успели облюбовать это место для отдыха. Я расстелила взятое из дома покры-вало под деревьями, и мы устроили небольшой пикничок. Во время еды я рассказывала Тёме о Питере, он травил школьные байки. Мне было с ним очень легко, не смотря на нашу разницу в возрасте, и даже то, что мы так долго не виделись, было не помехой. Я начала привыкать к этому новому Артёму - разговорчивому, импульсивному, где-то из-лишне прямолинейному, но одновременно настороженному, серьезному и очень ранимо-му, хотя он отчаянно пытался это скрыть за внешней бравадой.
- Ты учишься у Апполинария Карловича? - спросила я, глядя, как он снова принял-ся что-то выводить на бумаге.
- Точно, - подтвердил парень мою догадку. - Лучше него никого нет.
С этим я была полностью согласна.
- Можно взглянуть на твои рисунки?
Он молча протянул мне альбом.
- Здесь только то, что я успел зарисовать сегодня, остальные дома,- пояснил Артём. - Фея Идей иногда прилетает ко мне,- смущенно проговорил он.
Я послала ему улыбку. Он все еще помнил. Я была ему благодарна за это.
Рисунки и в самом деле оказались хороши на редкость - очень реалистичны, точны в деталях, но при этом не мертвые. Так бывает иногда - смотришь на работу и не чувству-ешь в ней ничего, хотя с первого взгляда она кажется идеальной. В рисунках Тёмы была душа: в них слышались деревенские звуки, пение птиц, шепот листвы и солнечный свет.
- Очень красиво, - серьезно сказала я. -У меня самой редко так выходило.
- Ты рисовала? - спросил Тёма, стараясь справиться со смущением, вызванным мо-ей похвалой.
- Когда-то. Ходила в студию к Апполинарию, как и ты сейчас.
- Это просто увлечение, - попытался отмахнуться Артём. - Друзья меня не понима-ют.
- Просто они не умеют рисовать так, как ты.
- Все равно от этого умения никакой существенной пользы,- с досадой обронил он.
- Никогда не смей так говорить! - прикрикнула я. - Один мой друг построил себе карьеру благодаря своему таланту.
- Правда? И что с ним теперь? - слегка презрительно спросил Артём, явно ожидая услышать, что этот некто влачит жалкое существование.
Я и сама толком не знала, как теперь живется Кириллу, но видно все не так уж плохо, раз он все еще в Риме.
- Работает в Италии.
- Неужели? - в янтарных глазах вспыхнули искры.
- Именно так, - подтвердила я, тщательно скрывая тень тоски во взгляде. - Послу-шай, Артём, я понимаю, что не имею права вмешиваться, но мне стало известно кое-что…- я предпочла сменить тему разговора.
- Например? - парень насторожился. Тон у меня был серьезный.
- Например, то, что твоя мать подумывает о том, чтобы ты ушел из школы после девятого класса.
Тема не стал лукавить, а просто посмотрел мне прямо в глаза и сказал:
- Это не она подумывает, а я.
- То есть как? - опешила я и даже отложила в сторону венок, который плела из цве-тов, сорванных Артёмом.
Он медлил с ответом, видимо эту тему он редко с кем обсуждал, а может, не обсу-ждал вовсе, держа все свои мысли при себе.
- Я хочу поскорее уехать от них,- наконец произнес парень,- прежде чем оконча-тельно превращусь в обузу.
Мой бедный мальчик! Каким уязвимым он выглядел сейчас, как растерян был в эту минуту. Его лицо оставалось непроницаемым, но я хорошо его понимала. С высоты про-житых лет все видится в ином свете. Однако, как я могла судить о чем либо, если даже не имела понятия о том, как он жил последние шесть лет?
- И ты думаешь, это лучший выход? - мягко спросила я.
- По крайней мере, я получу профессию, а не потрачу зря два года в школе, где но-вому все равно не научат.
- Какую, к черту, профессию! Штукатура -моляра?! - я впервые позволила себе кричать на Артема. - Ты в своем уме, Тёма!
- А что еще мне остается? - в свою очередь взвился он.- Закончить школу, чтобы потом сразу идти в армию?
- Тебя и так заберут, будь уверен, - скривилась я. - Только вот там точно уму-разуму не научат.
- Зато я смогу уехать отсюда,- сказал парень. - Как ты.
В нем я отчетливо узнавала себя: то же стремление увидеть больше, нежели пред-лагает родной городок, желание узнать новых людей и новую жизнь. Этот огонь разгорался внутри него подобно пожару и, как и я, он ничего не мог с ним поделать. Ему становилось тесно в рамках условностей его семьи, он презирал постоянный круговорот одинаковых дней и изнывал от своей беспомощности.
- Почему ты не хочешь закончить школу и поступить в университет?
- У моей семьи нет на это средств. Они копят на учебу сестре.
- Ей только семь лет! - опешила я.
- Кто знает, что произойдет, когда она вырастет. Так отчим говорит.
В который раз я поразилась, что Тёма живет среди людей, чей умственный коэф-фициент, судя по всему, равнялся минус единице.
- Ты уже думал над тем, кем хочешь стать?
Артём усмехнулся уголком рта.
- Вообще-то я все еще хочу построить дом с голубыми ставнями.
Я вспомнила его детский рисунок на тетрадном листе, и как он пообещал, что это будет дом для меня.
- Тогда тебе точно надо продолжать учиться. С твоими задатками, ты вполне смо-жешь поступить бесплатно.
Юноша недоверчиво покачал головой, словно стараясь отогнать от себя затаенные мысли, которые вдруг вырвались на свободу и теперь бились в его голове, словно запер-тые птицы, в стремлении обрести свободу.
Я с запозданием подумала о том, имею ли право говорить ему подобные вещи, ба-ламутить воду в тихом пруду его жизни, поднимать на поверхность ил сомнений и при-зрачных надежд? Впрочем, я рассуждала о вполне реальных вещах. Мальчик не мог про-вести в этом богом забытом городке всю свою жизнь. Только не Тёма. Если я смогу хоть как-то повлиять на его нынешнею точку зрения, то сделаю это, не сомневаясь ни минуты.
- Глупо все это, - сказал он, смотря куда-то сквозь меня.
- Знаешь, - мой голос заставил его очнуться,- за время своей учебы, я отчетливо по-няла только одну вещь - когда ты выбираешь себе специальность, нужно следовать голосу сердца, а не идти на поводу здравого смысла своих родителей.
Тёма улыбнулся одной из тех улыбок, когда на его щеках появлялись озорные ямочки.
- Не зря тебя считают сумасбродкой.
- Я расцениваю это как комплимент.
Венок наконец-то был закончен, и я одела его на голову. Над нами безмятежно све-тило солнце, но с запада ползла большая грозовая туча. Ее иссиня-черные края приближа-лись стремительно быстро.
- Скоро пойдет дождь,- сказала я, вставая. - Давай-ка собираться.
Тёма тихо присвистнул.
- До дома мы точно не успеем.
- Зато до моей дачи тут рукой подать, - тут же нашла я решение.
У моей семьи и вправду был домик в небольшом дачном поселке, который нахо-дился на месте старого известнякового карьера. Лет двадцать назад туда привезли землю и люди начали обустраивать участки. Мы сели на велики и с поспешностью закрутили педали, туча двигалась следом за нами.
С каменистого обрыва спустились осторожно, ноги то и дело скользили по мелким камням и они россыпью катились вниз в застоявшийся ручей, через который был проложен хлипкий мостик. Еще какое-то время мы ехали по периметру поселка, потом свернули на улицу. Стало совсем темно. Послышался рокот грома. На пыльную дорогу упало несколько крупных капель, а уже через мгновение на нас обрушился поток низвергаемой с небес воды. Стрелой мы влетели за калитку, я нащупала ключ, спрятанный в желобе для воды, и открыла дверь. По полу растекалась равномерная лужица, на нас не было ни единой сухой вещи.
- Нужно убрать велосипеды в гараж,- проговорила я, выжимая волосы.
- Я поставлю, - Артём шагнул под хлещущие струи. Небо прорезала яркая вспышка молнии.
- Ключ от замка под крышей, - крикнула я, надеясь, что отец не изменил своим привычкам.
Я зашла в дом - ни в комнате, ни в кухне ничего не изменилось. Я вспомнила, как целыми днями играла в Барби у себя в комнате на втором этаже. Пришел Артём. Его била мелкая дрожь.
- Сейчас достану полотенца.
Парень с интересом оглядывался по сторонам, пока я рылась в тумбочке. На моей даче он никогда раньше не был.
Я выудила полотенца, мамину кофту и широкую юбку для себя, и отцовские ста-рые шорты и футболку - для него. Мы переоделись - я в комнате, он - на кухне. Когда па-рень вышел, я глянула на него и прыснула со смеху. Одежда была ему велика и висела на нем мешком.
Артём не стал обижаться и только сказал:
- И у тебя видок что надо!
Выглядела я чуть лучше него самого.
Одежду мы развесили возле печки. Летом ее не топили, дом за день прогревался настолько, что в нем стояло одуряющее пекло, и без открытых настежь дверей было про-сто не выжить. Сейчас же, после освежающего природного душа нам было тепло и уют-но.Глядя в окно, я наблюдала как капли, скатываясь по стеклу, бежали потом по нему ко-сыми ручейками. Молния разрезала небо, и оно раскололось надвое громким раскатом грома.
Я вздрогнула.
- Боишься грозы?
Голос Артёма за моей спиной прозвучал неожиданно, хотя он произнес эти слова почти шепотом.
- Немного, - ответила я, глядя на него. Его волосы торчали в стороны, после того как он вытер их полотенцем, и мне бессознательно захотелось пригладить их рукой.
- Вдвоем не страшно,- уверенно заявил юноша.
В тишине тикали часы, стрелка подползала к семи вечера. Дождь яростно бараба-нил по стеклам, и прекращать явно не собирался.
- Думаю, тебе следует позвонить матери, сказать, что задержишься.
- Судя по всему, до утра, - хохотнул он.
Мысленно я признала, что он прав. Не было никакого смысла в сумерках возвра-щаться домой по скользкой и грязной дороге. К тому же, одежда будет еще долго сохнуть.
После того как мы уладили этот вопрос каждый со своими домочадцами, мы по-шли на кухню и поставили чайник. Я вознесла молитву к небу, чтобы во время грозы не закоротило розетку. Чайник был электрический.
Тёма с блаженным видом сидел на табуретке и по - кошачьи щурил глаза.
- Почему ты не замужем?
Вопрос был столь неожиданным, что я едва не выронила чашку из рук.
- А почему у тебя нет девушки? - в ответ я решила так же застать его врасплох.
- Ты так в этом уверена?
Ну и кто здесь, после этого наивное дитя? Уж точно не Артём.
- Теперь нет.
Это становилось интересным.
- Кто же она?
- Мой вопрос был первым, - попытался уклониться он.
- У меня право по старшинству,- не моргнув глазом, сказала я.
- Не честно! - возмутился парень.
- Как знаешь… –- притворно-равнодушно заметила я.
- Ее зовут Марианна, она учится в параллельном классе, - со вздохом раскрыл он секрет.
- Красивое имя, - сказала я.
- Так что же ты?
Артём выжидательно смотрел на меня.
- Не думаю, что я готова к замужеству. Послушай, я открою тебе один секрет… - я помедлила. Тёма наклонился корпусом вперед.
- Меня мало кто способен долго выносить.
- С тобой невозможно разговаривать о серьезных вещах, - фыркнул он.
Я рассмеялась.
- Вот видишь! Что я тебе говорила!
Мы допили чай, поговорили о пустяках, и решили лечь спать. Под звуки утихаю-щего дождя дремота завладевала нами, заставляла слипаться глаза. Мы устали после ве-лопрогулки.
Артём растянулся на кресле, а я легла на диван. Уже почти засыпая, я услышала:
- Хорошо, что все так вышло, Слава.
Он ей солгал. Вернее, сказал лишь часть правды. Почему-то Артёму хотелось ду-мать именно так. Быть лгуном в глазах Ярославы ему не хотелось. Наступило утро, но она еще крепко спала, положив голову на согнутую в локте руку. Солнечный луч медленно крался вдоль ее тела. Парень проснулся рано, вышел на дышащую свежестью улицу, по-ходил по участку и снова вернулся в дом. Будить девушку он не собирался, а просто взял в руки карандаш и тихо уселся на кресле напротив нее, по-турецки скрестив ноги.
Марианна действительно существовала, перешла в девятый класс, но его девушкой не была. У него вообще еще не было девушки. Но Марианна ему нравилась - ее темные длинные волосы и голубые глаза заставляли его ладони потеть, а мозг стремительно тупеть. Весьма неприятное чувство, надо сказать. Артём всегда с трудом мог произнести в ее присутствии несколько слов.
С Ярославой все было значительно проще, ее он знал с детства и, что самое глав-ное, она никогда не относилась к нему как к несмышленому ребенку. Юноша был рад то-му, что она смогла хоть ненадолго приехать. Вчера они провели вместе замечательный день и даже то, что им пришлось остаться ночевать на даче, вызвало у него только поло-жительные эмоции.
Ему совсем не хотелось возвращаться назад в свою крошечную комнату, куда с трудом могли поместиться кровать и письменный стол. С той поры как родилась Ксюша, одну из комнат квартиры пришлось поделить надвое, чтобы у каждого из них был свой уголок. Если бы у Артёма появился брат, все было бы проще, но мать родила девочку. Ксения росла очень шумным ребенком, постоянно требующим к себе всеобщего внима-ния, и порой ему очень хотелось оказаться как можно дальше от семьи.
Отца Тёма помнил только по старым фотографиям. После развода он уехал на за-работки куда-то на север, вроде бы обзавелся новой семьей. Родня матери не хотела о нем ничего знать, как и она сама. Лет с семи Артём был фактически предоставлен самому се-бе. Взрослые бдительно следили, чтобы он посещал школу, не гулял поздно и учил уроки, но на что-то большее их уже не хватало. Порой парню казалось, что он начинал тихо не-навидеть сестру только за то, что она поглощает все внимание матери. На отчима ему бы-ло плевать, близки они так и не стали.
Ярослава пошевелилась, но глаз не открыла. В утреннем свете она была особенно хороша: никакой косметики на лице, светлые волосы облаком обрамляют овальное лицо. Артём жалел, о том, что не может найти общего языка с девчонками своего возраста так же легко, как находил его с ней. Ее слова заронили в его душу первые семена сомнения. Теперь Артём не был настроен так решительно на то, чтобы бросить учебу. В конце кон-цов, какой-то ее друг смог добиться успеха, так почему бы и ему не попробовать?
- Эй…
Парень оторвался от рисунка и посмотрел в сторону дивана. Ярослава проснулась и теперь лежала с открытыми глазами. Интересно, давно она наблюдает за ним?
- Привет! - Артём расплылся в улыбке.
- Привет. Давно ты встал? - спросила она, скрывая зевок за ладошкой.
- Не очень.
- Что ты делаешь?
- Перевожу бумагу,- усмехнулся он и захлопнул альбом. -Хочешь чая?
- Хочу, - согласилась она.
Тёма спрыгнул с кресла и протопал на кухню. Пока он заваривал чай, Слава успела переодеться в одежду, которая уже успела высохнуть.
Через маленькую щель, которая была между кладкой печи и стенкой, он случайно увидел, как она сняла с себя нелепую юбку и кофту и осталась в одной комбинации. В лицо бросилась краска, но он никак не мог отвести взгляд. Движения девушки были плавными и неторопливыми, когда она подняла руки, чтобы надеть на себя футболку, он отчетливо видел каждый изгиб ее тела.
- Как там мой чай? - крикнула она, влезая в шорты-капри.
Артём моргнул и отвернулся, втягивая в себя воздух.
- Остывает,- сказал он. - " И я вместе с ним".
- Заедем к тебе, - заявила Ярослава, входя в кухню. - Я хочу поговорить с твоей ма-терью.
- О чем? - настороженно спросил он. Обычно разговоры с родителями имели свой-ство заканчиваться неприятными вещами.
- О многом. Ей пора перестать прятать голову в песок.
После таких слов парень забеспокоился еще больше.
- Не знаю, что ты там задумала, прошу лишь об одном - не наломай дров, - счел нужным предупредил он.
Ярослава ничего не ответила, посчитав, что не стоит Артёму знать о том, что имен-но этим она и собирается заняться.
* * *
После развода Ольги я бывала в квартире ее нового мужа всего пару раз. Там мало что изменилось, разве что из одной комнаты сделали две. Артём про это даже словом не обмолвился. Оля была дома, она вышла нам навстречу в коридор, за ней выбежала маленькая девчушка и замерла на месте, смотря на меня, как кролик на удава. У нее были рыжеватые брови и почти невидимые ресницы, волосы торчали в стороны из двух жиденьких хвостиков.
- С приездом! - как ни странно, сестра была рада меня видеть. Она слегка раздалась вширь, покрасила волосы в платиновый цвет и сделала короткую стрижку. - Как провели день?
- Отлично, - за меня ответил Тёма.
- Ты кто? - голос Ксюши требовательно-визгливой ноткой замер где-то в районе потолка.
- А тебя не учили прежде здороваться?- мрачно заметил Артём.
В ответ она показала ему язык.
- Я твоя тетя Ярослава, - сказала я наглому созданию.
- Понятно,- равнодушно протянула она и снова переключила свое внимание на брата.
- Почему не взял меня с собой? Ты плохой! Плохой!
Артём присел рядом с ней на корточки и вкрадчиво произнес, разделяя каждое сло-во:
- Будешь себя и дальше так вести, я тебе покажу насколько я действительно пло-хой.
При этом в его глазах промелькнул такой дьявольский огонек, что я решила - се-стрица вот-вот должна будет свалиться в обморок. Мне даже стало ее немного жаль.
- Артём, не пугай сестру!- вмешалась Оля. - Проходи, расскажешь как там город-ская жизнь.
И почему всем непременно хочется это знать?
- На самом деле я пришла, чтобы поговорить с тобой.
- Со мной? - Оля удивилась. - О чем?
Я поймала настороженный взгляд Артёма, когда он повел Ксюшу в детскую. Мы прошли в комнату.
- Это правда, что Артём решил бросить школу после девятого класса? - с места в карьер начала я.
- Он думал об этом, но мы еще не все обсудили,- растерянно произнесла сестра.
- Нечего тут обсуждать, - решительно заявила я.- Ты должна отговорить его от этой нелепой идеи.
- Я?
- Кажется из нас двоих, именно ты его мать, - не удержалась я от сарказма.
- Пусть сам решает.
Мне стало казаться, что куда проще договориться с Кэмероном, чтобы он снял второй «Титаник» с хэппи-эндом.
- Он намеревается учиться в ПТУ, а потом идти в армию! - воскликнула я, наивно полагая, что она может быть не в курсе.
- Ничего страшного,- преспокойно заявила Ольга. - Все через это проходят, и его отец, кстати, тоже отслужил положенные два года.
- Видимо там он лишился последних мозгов, если они вообще у него когда-либо были!
Ольгино лицо начало покрываться бордовыми пятнами.
- Замолчи! – прошипела она. - Не тебе говорить о чужих мужьях и детях! Ни того, ни другого у тебя нет!
Я задохнулась.
- Не кричи на нее! - в комнату ворвался Артём, громко хлопнув дверью.
Я с досады поморщилась. Ему тут было не место. Все пошло гораздо хуже, чем я ожидала.
- Артём, уйди, пожалуйста, - как можно спокойнее попросила я.
- Нет, пусть останется и послушает, как любимая тётя Ярослава опускает его отца! - взвилась Ольга.
- Мне и так хорошо известно, что он никудышный отец и отвратительный муж, раз ты развелась с ним, и он после этого совсем исчез из нашей жизни,- в сердцах выпалил парень. - Не думаю, что Слава откроет мне что-то новое!
- Спелись, - выдохнула Оля, продолжая раздражаться.- Что она тебе наговорила? Рассказывала сказочки про прекрасную питерскую жизнь?
- Это лучше, чем слушать здешнее постоянное нытье!
Оля замахнулась, намереваясь влепить ему пощечину, но я успела встать между ними.
- Не смей, - выдавила я, вставая на защиту Артёма. В этот момент я с удивлением и ужасом поняла, что ради этого мальчика способна на все. Даже сделать врагом собствен-ную сестру.
Она как будто очнулась. Опустила руку, и устало опустилась на диван.
- Чего ты хочешь? - спросила она, глядя на меня.
- Мне жаль, что я сказала такое, - повинилась я, стараясь вернуть ее былое распо-ложение. - Просто я волнуюсь за Артёма.
- Ты думаешь, мне безразлична его судьба? - спросила она, и мне захотелось пове-рить, что ей действительно было не все равно.
- Нет, вовсе нет. Поэтому я и пришла, - я перевела дух и сказала:
- Я хочу, чтобы Артём поехал в Петербург.
- Что? – кажется, они воскликнули это одновременно.
Мне некогда было объяснять все Артёму, я смотрела прямо на Ольгу и пыталась достучаться до нее.
- Ненадолго. Скажем, на осенних каникулах. Пусть посмотрит город, отдохнет, увидит, что может предложить ему эта жизнь…
- Чтоб потом он вернулся и сожалел о том, что у него этого нет?
- Чтобы он вернулся и сделал все от него зависящее, чтобы у него это появилось. Я хочу, чтобы он не бросал школу или… - я помедлила, - или оставил ее, но уже сознатель-но.
- Не вижу особого смысла, - сестра с сомнением покачала головой.
- Послушай меня. Послушай меня всего один раз, - я попыталась вложить в эти слова всю силу своего убеждения. - Когда он потом закончит одиннадцатый класс… Если он закончит одиннадцатый класс и захочет продолжить учебу, я хочу, чтобы ты его отпустила, куда бы он ни решил поехать, пусть попытается. Дай ему этот шанс. Это все, что я прошу.
- Мечты мало куда приводят, - голос ее прозвучал бесцветно.
- Но все же приводят иногда.
Несколько томительных секунд прошли в ожидании.
- Я подумаю, - наконец сказала Ольга, не ответив ни "да" ни "нет".
- Но мама… - Артём попытался возразить, но она его осекла.
- Иди к себе. Потом поговорим.
Его лицо одновременно выражало нетерпение и ожидание того, что я оспорю ре-шение матери. Но я даже не посмотрела в его сторону.
- Почему ты делаешь это? - спросила Ольга, когда за Тёмой захлопнулась дверь.
- Я не хочу, чтобы однажды утром он проснулся дряхлым стариком, которому не-чего будет вспомнить.
- С чего ты взяла, что так оно и случится? Быть может, его место здесь.
- Ты, правда, в это веришь? - прямо спросила я.
Сестра тяжело вздохнула.
- Пыталась верить вплоть до сегодняшнего дня. Но когда я увидела, как загорелись его глаза при слове "Петербург", то моей уверенности поубавилось.
- Ему все равно придется уехать, рано или поздно, - я говорила прописные истины, но мне нужен был ее ответ. - Пусть даже ты не хочешь отпускать его от себя.
Ольга пристально посмотрела на меня и вдруг сказала:
- Быть может, это ты не хочешь, Слава? Ведь если Артём будет учиться в Петер-бурге, ты сможешь держать его в поле зрения.
Я отрицательно покачала головой, напрочь отметая глупое предположение.
- Нет, ты не права. Город большой, а в надзиратели я не нанимаюсь.
- Ты всегда любила его больше всех остальных, уж и не знаю почему, - задумчиво проговорила Ольга, - и когда я вижу, как меняется мой сын под твоим влиянием, Яросла-ва, мне становится действительно страшно.
Неприятно екнуло сердце и всего лишь на миг, меня будто бы обдало холодом с головы до ног. В этот момент мне показалось, что я стала завершающим звеном, запус-кающим некий механизм. Я толкала Артёма на другой путь и в этом была какая-то пред-решенность. К добру или к худу, но события принимали уже совсем иной оборот.
Глава 14
Я встречала Артёма на Ладожском вокзале, который открыли чуть больше двух лет назад. Были первые числа ноября - пора осенних каникул в школе. Как мы и договорились с Ольгой, он приехал в Санкт-Петербург, но всего лишь на три дня. Внутренне, я затаила надежду, что это короткое время изменит в жизни Артёма многое. Занятая своими мыслями, я его чуть не проглядела.
Тёма легко шагнул с подножки вагона на перрон.
- Здравствуй, Слава, - улыбка осветила юное лицо.
- Привет.
На нем были темные джинсы и короткая куртка с капюшоном синего цвета. Свет-лые волосы трепал осенний ветер. С плеча свисал рюкзак.
- Как доехал?
Подросток смерил меня лукавым, с прищуром взглядом, его ответ был лаконичен:
- Хорошо.
Мы поднялись на эскалаторе в здание вокзала. Артём озирался по сторонам, стара-ясь ничего не упустить. От окон в виде больших иллюминаторов он пришел в совершен-ный восторг. То ли еще будет.
Мы вышли на стоянку позади вокзала, где была припаркована моя машина. Сереб-ристо-серый старенький «Ниссан» я купила в начале осени, родители помогли с креди-том, на права я сдала чуть меньше года назад. Дорогу я хорошо знала, поэтому за рулем чувствовала себя уверенно, но на дальние расстояния еще побаивалась выезжать, как-никак водила в Петербурге я только третий месяц и практики особой еще не набралась.
- Машина? - хмыкнул парень. - А мы не разобьемся, Слава?- в голосе юноши про-звучало сомнение, но глаза смеялись. О моей покупке он уже был наслышан от домашних.
- Типун тебе на язык, Тёма, - откликнулась я возмущенно. - Давай, кидай рюкзак на заднее сиденье и поехали.
Он сел рядом со мной, и мы тронулись с места. До дома было 10-15 минут езды, ничего примечательного по дороге не было, но Артем все равно все время смотрел в окно. Мое жилище не произвело на него впечатления, что не удивительно. Даже спустя столько лет квартира все равно создавала ощущение временного пристанища.
- Как дома? - спросила я, когда мы уже сидели в единственной комнате после позд-него ужина и пили чай.
- Как всегда, - парень пожал плечами, - Слякотно, скучно невыносимо, школа дос-тала… В общем, как обычно.
- А твоя мать?
- Что "моя мать"?- уголок его губ дернулся в усмешке.- Надавала кучу бесполезных напутственных советов, точно я уезжаю на сто лет, не меньше. Твердила, чтобы я не слишком-то обольщался и не поддавался твоему влиянию.
Интересно… Выходит, Ольга до сих пор мне не доверяет. Но как же она не может понять, что я желаю Тёме только добра? Что я не позволю ни себе, ни кому бы то ни было навредить ему?
- Ты тоже так думаешь? - осторожно спросила я, глядя Артёму прямо в глаза. Они были удивительно хороши - два золотисто- прозрачных озерца в обрамлении густой тени ресниц.
- Я думаю, перемены всегда к лучшему, и я очень рад, что сейчас нахожусь здесь,- его улыбка смела последние остатки моих сомнений. - Жду- не дождусь завтрашнего дня, чтобы посмотреть город. Ты ведь устроишь мне экскурсию?
Перед воодушевлением Артёма и его ярко горящими нетерпением глазами невоз-можно было устоять. Я улыбнулась.
- Ну конечно, мой хороший, ну конечно.
Три дня пролетели как один миг. Я взяла на работе отгулы, и все это время посвя-тила Артёму. Я не могла показать ему все рукотворные красоты Северной Столицы, но основную экскурсионную программу мы с ним постарались выполнить: Невский, Эрми-таж, Петропавловка, Александро-Невская Лавра, Кунсткамера, Музей артиллерии и войск связи, откуда его было не утащить за уши как любого прочего мальчишку.
Гуляя с ним по роскошным залам и анфиладам дворцовых комнат, поднимаясь на колоннаду Исаакиевского собора, продуваемую всеми ветрами, я словно бы заново пере-живала те забытые эмоции радости, то чувство восхищения и восторга от красоты города, который давно стал для меня родным.
Про его главную мечту я тоже не забыла. На самом деле, он ведь приехал именно за этим. Просто приятно провести каникулы, посмотреть на город, мать ему бы не позво-лила. Она и так считала эту идею нашей общей с Артёмом блажью, от которой не будет толка.
Мы посетили несколько наиболее значимых университетов, набрали кучу разных брошюр и листовок с информацией о вступительных экзаменах, сроках подачи докумен-тов и условиях конкурса для поступления на бюджетную основу. Конечно, многое может поменяться за два года, но он уже сейчас должен быть во всеоружии и знать, чего следует ожидать от себя, чтобы не попасть впросак.
Сейчас, в этот последний день перед его отъездом (поезд шел вечером), мы сидели на скамейке в Летном саду и ели мороженое. День выдался на редкость теплым, землю покрывал сплошной ковер из опавших кленовых листьев. Они горели на солнце красно-желтым огнем. Я подумала о том, что надо бы собрать букетик домой. Статуи еще не за-крыли на зиму в этой части сада, хотя работы уже начались. Мы сидели в самом конце, почти возле ограды, выходившей на Дворцовую набережную. Это место я любила более всех прочих, чуть дальше памятника Крылову, рядом с бюстом Александра Македонско-го.
- Ну, что ты скажешь теперь про нашу авантюру, Тёма?- спросила я лукаво. - Она была не напрасной?
Он посмотрел на меня, широко раскрыв глаза.
- Разумеется, нет. Тысячу раз нет, - с пылом ответил парень.
Все это время с его лица не сходила счастливая улыбка. Он был полон впечатле-ний, и ему все время хотелось еще. Я его прекрасно понимала. Три дня - слишком мало, чтобы насытиться Петербургом. Три дня - только чтобы раздразнить аппетит. Я хотела, чтобы он вернулся, хотела, чтобы жажда этого желания не давала ему покоя, заставляя делать все от него зависящее, чтобы в следующий раз целенаправленно приехать, посту-пить и остаться.
- Каковы теперь твои планы? Ты не передумал?
Я понимала: вместе со всеми радужными надеждами в его душе появилось еще больше сомнений, чем прежде. Здания университетов уже сами по себе давили своей фун-даментальностью, своей значимостью. Он едва коснулся этот мира, увидел толпы студен-тов, снующих по коридорам в промежутках между парами, понял, как много надо знать и уметь, чтобы попасть в этот круг. У Артёма не было иной возможности, как использовать только свои собственные знания, привилегия платного обучения была закрыта для него. Это были издержки современного образования, ведь он даже сейчас был умнее многих первокурсников, но это ничего не меняло.
- Нет, не передумал, а только еще больше понял, что хочу учиться здесь.
Во взгляде юноши не было неуверенности, а только решимость, которая стала мне наградой.
- Думаю, что мне все-таки придется походить на дополнительные занятия по алгеб-ре и геометрии, - сказал он, поразмыслив. – У меня "пять" за прошлый год, но это ничего не значит теперь.
- Точно, - кивнула я, - а "четверки" по русскому языку должно хватить.
С русским у него были проблемы. Его мозг больше тяготел к точным наукам, не в пример моему. Тёма терпеть не мог разбирать предложения по составляющим и вовсе не считал трагедией пропущенную запятую.
- С рисунками мне поможет Апполинарий, а черчение и так для меня раз плюнуть, - оптимистично закончил он.
Я ему поражалась. И завидовала белой завистью, потому что если бы сама в его годы была твердо уверена в том, кем хочу стать, все могло бы сложиться совсем по-другому. Но проблема была в том, что даже в свои двадцать пять я до сих пор не знала, правильный ли избрала путь. Еще совсем недавно я с явной уверенностью и даже, я бы сказала, самоуверенностью, полагала, что только я из нашей семьи, из всех своих родст-венников, смогла выбраться достаточно далеко от дома, что жизнь в Петербурге сама по себе фактор моего превосходства. Здесь у меня какие-никакие, но все же успехи, не в пример сестрам, которые давно обзавелись семьями. Обязанности матерей и жён прикова-ли их невидимыми цепями и лишили свободы, а так же возможности жить для себя. Но теперь, глядя на Артёма, я знала, что он пойдет гораздо дальше меня, не я, а он составит главный предмет гордости всего нашего семейства.
Я была рада тому, что сейчас участвую, пусть даже косвенно, в его первых шагах к намеченной цели. Я горячо надеялась, что его работа будет и его призванием, это в жизни было едва ли не самое главное, ибо ходить на нелюбимую работу было равносильно каж-додневной пытке. Уже сейчас я чувствовала в нем тот внутренний стержень, который вы-держит все испытания и не даст ему сломаться, чтобы ни ждало впереди.
- Я все думал, в какой город лучше всего ехать поступать. Размышлял о Вологде, об Архангельске, даже о Москве, но Петербург - это нечто особенное.
- Чтобы так говорить, тебе нужно, как минимум, побывать во всех перечисленных городах, иначе, как ты можешь сравнивать?
- О, это совсем ни к чему, - заверил Артём, и я не могла ни улыбнуться в ответ на его импульсивность. Как удивительно в нем сосуществовала эта твердость, где-то даже упрямство, и наивность, желание в порыве радости обнять весь мир целиком.
- Скажи, - сказал он, - Разве у тебя не было подобного чувства, когда ты приехала сюда? Тебе не казалось, что только в Петербурге твое место? Ты не думала о том, что с этим городом тебя будут связывать самые светлые воспоминания?
"И самые печальные", - добавила я про себя, но вслух сказала:
- Отчего же? Не знаю, как насчет воспоминаний, но то, что мне здесь было ком-фортно с первого же дня, несомненно.
Это чувство, настигающее людей, было трудно описать словами, но я знала, о чем говорит мой племянник. Не с каждым это случается, но со мной было именно так. С Па-лиевским тоже. И вот теперь настала очередь Артёма. Не потому ли, что все мы, хоть и были каждый по-своему разные, но все же из одного теста? Нам всем было мало про-странства в родном городе, нас всех манила за собой красота.
- Вот и я о том же! Как хорошо, что ты можешь меня понять, Ярослава! Не хочу теперь даже думать о других городах.
Он говорил сейчас как страстно влюбленный, весь во власти своего объекта жела-ния, движимый лишь одной мыслью - после неизбежной разлуки вновь увидеть дорогой сердцу образ. Но ведь, по сути, так оно и было на самом деле. Он влюбился в Петербург с первого взгляда, окончательно и бесповоротно и не мог вообразить себе другого поворота событий.
- Что ж, здесь достаточно возможностей, есть из чего выбирать.
Мы еще какое-то время сидели на скамье, пока ноги не начали замерзать, потом поднялись и медленно побрели вдоль дорожек. Изредка, я нагибалась, чтобы поднять приглянувшийся листок. Артём тоже не отставал.
- Как думаешь, что будет дальше? - вдруг спросил он, - лет так через десять?
Его вопрос застал меня врасплох. От удивления я даже остановилась. Мне потре-бовалось время, чтобы ответить.
- Станешь знаменитым архитектором, - сказала я, с долей беззаботности в голосе, - будешь строить хорошие дома,- добавила я.
Тёма рассмеялся.
- Знаменитым не буду, но хорошим - надеюсь. Но это обо мне. А ты?
Я задумалась. Десять лет - большой срок, невозможно предположить, что будет с тобой через год, а он говорит о десяти. Но если обернуться назад - это не такой уж боль-шой срок. Скоро ровно столько, как я закончила школу, а казалось, это было вчера.
- Может, кто-нибудь не побоится и возьмет меня в жены, - ответила я. - Надеюсь, я все еще буду здесь.
- У меня идея, - неожиданно сказал парень, хотя чему, собственно удивляться - идеи на то и идеи, чтобы вспыхивать в голове подобно озарению.- Давай встретимся че-рез десять лет вот в этот самый день, как сегодня.
- 4 ноября? – усмехнулась я.
- Угу, - кивнул Артём и его взгляд был на сей раз совершенно серьезен.
- Где именно?
- Да вот хоть в Летнем саду, он-то уж точно будет на своем прежнем месте.
- Хорошо, - кивнула я, легко соглашаясь, – даже если вдруг оба будем в тот мо-мент не в Петербурге?
- Конечно.
- Только бы не забыть.
Его идея вдруг начала нравиться мне все больше. Нет, совершенно невозможно не любить этот ребенка.
- Я не забуду, - сказал он и добавил:
- И ты тоже.
С этими словами Артём протянул мне пышный букет осенних листьев. Улыбка у него была от уха до уха.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
МАЙКЛ
Глава 15
Весна, 2006 год.
Машина упорно не желала трогаться с места. Я в тщетной попытке еще раз нажала на педаль. Мой «Ниссан» урчал, фырчал, как недовольный котенок, потом чихал и глох.
Вот и все, приплыли. Вернее - приехали. Я мысленно плюнула, чертыхнулась и в кой-то веки пожалела, что родилась не парнем. Уж в чем-чем, а в умении обращаться с техникой им не откажешь.
На часах было девять утра. Прием у меня в десять. Если я не потороплюсь, то на-верняка опоздаю. С тоской взглянув на свои каблуки, я схватила папку с документами и вылезла из машины. Благо, что заглохла она во дворе. Интересно, как долго ее будут ре-монтировать, а главное, во сколько мне это обойдется?
До остановки было минут пять ходьбы. Уже через пару минут мне стало очевидно, что мои шпильки не предназначены для спринтерского забега. Нет ничего более глупого, чем вид женщины, бегущей на каблуках. Я уже давно посылала по матери того, кто выду-мал ходить на работу в костюме и туфлях.
Очередь на маршрутку была длиной с Великую Китайскую стену, не меньше. Пока я влезла в салон, часы предательски показывали двадцать минут десятого.
В Петербурге начиналось рабочее утро. На всех парах я влетела в вестибюль стан-ции Ладожская. Жетона у меня, естественно, не оказалось. Перед кассами змейкой тяну-лись две очереди. Я сдержала обреченный вздох. Пахло поездами, удушливой сыростью, пылью и большим скоплением людей.
Ступив на эскалатор, я побежала. Прощайте мои набойки! Где-то посередине левой свободной стороны движущейся лестницы мне пришлось затормозить, как и еще паре бежавших вслед за мной людей. Какая-то бабуся с дребезжащей тележкой, на которую был водружен большой мешок, стояла поперек прохода и никак не хотела отодвигаться. При этом, она что-то яростно бубнила себе под нос и смотрела на нас, словно Цербер, которому, в лучшем случае, мы должны свои никчемные души.
Господи, найдется в мире хоть один человек, который объяснит мне, глупой и не-радивой, отчего у нас в метро по утрам так много пожилых с котомками, корзинками, те-лежками?! Что, Бога ради, там можно возить, особенно по утрам? Человеку в старости положено отдыхать, а не носиться по метрополитену с авоськами! Вы когда-нибудь виде-ли утром в метро милую старушку, которая мирно себе идет и никуда не спешит? Лично я - нет. Сплошь одни мегеры и ведьмы попадаются. Я усмехнулась. Наверное, каждое утро на шабаш ездят.
Ехать нужно было до Площади Восстания. Одного взгляда на часы было достаточ-но, чтобы понять - я уже опоздала. Не на много, но все же…
Из метро меня вынесла толпа. Ну и видок у меня! Костюм помят, туфли в пыли, прическа разлетелась. Я не нытик, просто очень обидно, когда утром пытаешься привести себя в порядок, а потом все твои героические труды пропадают даром.
Мне уже пора было нестись галопом. Увы, меня едва хватало на чахлую рысь. За-звонил мобильник. Я на ходу попыталась достать его из сумки. Глаза выхватили зеленый свет светофора. Рука наконец-то нащупала разрывающуюся трубку.
-Алло!
Какой-то парень толкнул меня. Неприятно кольнуло в плече. От неожиданности я выронила телефон. Он смачно треснулся об асфальт.
На этом мое терпение лопнуло. Я разразилась отборной бранью. Все еще продол-жая чертыхаться, я нагнулась за телефоном. Удивительное дело, он не раскололся, только лишь слетела задняя панель и вылетела батарея
Рядом кто-то крикнул. Я подняла голову и увидела мчащийся прямо на меня авто-мобиль. Все произошло в считанные секунды. Визг тормозов, удар, падение и темнота.
* * *
У меня жутко болела голова. Наверное, от этого я и очнулась. Звуки возвращались постепенно. Они наплывали волнообразно. Сперва я услышала шелест шин проезжающих машин, потом гомон толпы. Я открыла глаза. Свет солнца скрывала стайка облаков. Я лежала на чем-то мягком и первое, что увидела, было небо. Потом глаза наткнулись на лица зевак: у кого встревоженные, у кого любопытные. Я пошевелила головой - вроде цела. Только вот от боли сейчас треснет, наверное.
- Лежите спокойно,- мягко, но в то же время настойчиво, приказал чей-то голос. - Разойдитесь. Тут не на что смотреть. Все в порядке.
В порядке, как же! Я было попыталась усмехнуться, но опять дала о себе знать го-ловная боль.
- О, черт…- простонала я.
- Признаться, меня по-разному называли, но вот чертом быть еще не приходилось, - сказал все тот же глубокий голос. В нем отчетливо слышался иностранный акцент.
Пошутил, нечего сказать!
- Вы в порядке?
Этот мужчина – идиот?! Судя по всему, его машина меня и сбила.
- Я по вашей милости чуть Богу душу не отдала! А вы мне говорите о каком-то по-рядке! Совсем, что ли свихнулись!
Я попыталась подняться, но этот ненормальный меня удержал. Его лицо склони-лось прямо к моему, закрыв солнце.
- Попробуйте пошевелить ногами и руками. У вас может быть перелом. И не кру-тите головой. Судя по всему у вас небольшое сотрясение мозга.
Приподнявшись, я смогла теперь как следует его рассмотреть.
У него были дымчатые серые глаза, выразительное лицо с ярко очерченными ску-лами и чуть длинноватый нос. Темно русые волосы были аккуратно подстрижены до средней длины и волной опускались на шею, несколько отдельных прядей упали на лоб.
- Это у вас сотрясение мозга,- не удержалась я. - Или дальтонизм. Вы ехали на зе-леный.
- Уже горел красный,- попытался оправдаться незнакомец.
Переломов, к счастью не было. Я подняла голову, которая, кстати, лежала на его кожаной куртке, и села. Перед глазами все поплыло.
- У вас идет кровь,- он промокнул ранку не лбу носовым платком.
- Спасибо. Все нормально.
- Вас нужно отвезти в больницу.
Напоминание о больнице заставило меня вспомнить о другом.
Я же опоздала!
-Да, здесь недалеко. Меня ждут пациенты.
Я вскочила на ноги, но они тут же подкосились.
Он успел меня подхватить.
- Вы сами пациент. Идемте, я отвезу вас.
- Я себя паршиво чувствую, конечно, но не умираю. Так что можете продолжить свое хобби.
- Какое хобби?- удивленно спросил мужчина. Я подумала, что он, скорее всего, из Европы.
- Сбивать людей. По утрам этого особенно хочется.
- Вы говорите бред. Вам точно надо к врачу, - он настойчиво вел меня к автомоби-лю.
Все ли в порядке с моими глазами? Черный "Ягуар"- купе, чтоб мне провалиться!
- Мне надо на работу.
- Трудоголики долго не живут.
Он -таки запихал меня в машину. Я перестала сопротивляться. Мне действительно было не хорошо. Кровь со лба тонкой струйкой снова потекла по щеке.
- Да, их истребляют такие как вы. Признайтесь, именно этим вы и занимаетесь. Не удивительно, что экономика в упадке.
Мужчина молча посмотрел на меня, достал аптечку и протянул бинт, смоченный в каком-то растворе.
- Это чтобы кровь не текла.
До меня вдруг дошло.
- Вы врач, верно?
- Да. И мне, правда, очень неприятно, что так получилось. Я должен…
- Извиниться?
- Не только. Мы едем в больницу, где я работаю. Я осмотрю вас. Надо сделать то-мографию.
- Уфф…
Мой телефон умер. Отдал свою мобильную душу в телефонный рай.
- Вы не могли бы одолжить мне свой телефон?
- Конечно.
Я сменила сим-карты и дозвонилась до секретаря. Ох, и причитаний же было! По-сле долгих заверений, что у меня целы все кости, я с чувством выполненного долга отки-нулась на сиденье, прикрыв глаза.
- Только не спите, - предупредил он, делая поворот на дороге.
- Какой уж тут сон, - хмыкнула я и уставилась в окно.
* * *
Ему нужно было к ней прикоснуться, чтобы понять, спит она или нет. Если да, то это не хорошо. Оставалось надеяться, что сотрясения мозга действительно нет.
Ну и утро! Долгожданный выходной, а он снова на работе. Эта девушка, такая хрупкая с виду, но такая колючая! Другая бы на ее месте устроила истерику, пригрозила судом. Знавал он таких особ. Причем не мало. А эта пустила в ход сарказм! Никакой па-ники, только тонкие словесные иглы точно летели в цель. Ее глаза так и метали молнии. Были они у нее, как он успел заметить, пронзительно голубые.
Ее прическа совсем развалилась, заколка перестала сдерживать большинство пря-дей медового оттенка. У нее были красивые губы, а в уголке правого глаза находилась маленькая аккуратная родинка. На виске алел след от запекшейся крови. Мужчина по-морщился. С ним подобного не случалось. Он всегда аккуратно водил. Но она так неожи-данно возникла прямо на пути. Этот дурацкий ее мобильник…
Он легонько тронул ее за плечо.
- Мы приехали.
Девушка подскочила как от удара током. Какой-то момент она пристально смотре-ла на него, будто стараясь восстановить в памяти все произошедшее.
Он помог ей выбраться из салона. Вместе они поднялись по ступеням крыльца и вошли внутрь.
Он зашел в приемную. Молодая медсестра оторвалась от заполнения карт.
- Доктор Кэслер, вы здесь откуда?
- Дела,- коротко бросил он. Надел халат и взял другой для своей случайной попут-чицы, вернее даже сказать, жертвы и вышел в коридор.
Молодая женщина была бледна как кусок сахара. Странно, в машине она казалась ему вполне пришедшей в норму.
- Пойдемте,- он протянул ей халат.
- Спасибо,- коротко поблагодарила она и с этого момента не произнесла больше не слова.
Через полчаса она сидела у него в кабинете. На рану пришлось наложить несколько маленьких швов. Девушка озиралась по сторонам с видом любопытного ребенка.
- Завтра заберете результаты томографии, но могу сказать почти наверняка, что со-трясения мозга у вас нет. В течение дня еще может кружиться голова, не более.
- Значит, трепанация не понадобится?- щеки ее заметно порозовели. Выглядела она уже гораздо лучше.
- Нет,- он усмехнулся, - а вот лоб еще немного поболит.
- И синяк на колене будет, - добавила она.
Кэслер нахмурился и поднялся из-за стола.
- Дайте взглянуть.
- Пустяки,- попыталась отмахнуться она.
- Если вы ударились чуть ниже, то существует вероятность того, что может вытечь межкостная прослойка.
Она смотрела на него сверху вниз, пока его руки методично осматривали колено.
-То есть кости будут тереться друг о друга и этим причинять боль при ходьбе, я вас правильно поняла?
- Да. Хотя эту проблему можно решить операционным путем.
Пока он говорил все это, его ладони продолжали лежать поверх ее колена.
- Но мне это не грозит.
- Верно,- он слегка смутился и убрал руки.
- Что ж, доктор, спасибо вам за оказанную помощь.
Он еще раз осмотрел ранку на лбу и заклеил ее кусочком пластыря.
- Меня зовут Майкл.
- Ярослава.
Он усмехнулся.
- Жаль, что наше знакомство состоялось при столь неприятных обстоятельствах.
- Переживем,- она улыбнулась.- Откуда в питерской больнице врач-иностранец?
Он не переставал удивляться. Никаких криков, претензий. Совсем ничего.
- Я работаю в России уже около трех лет.
- Тогда понятно, почему вы отлично говорите по-русски.
- Спасибо,- улыбнулся он.
Девушка встала.
- Могу я что-нибудь сделать для вас? - поспешно сказал Майкл.
- Вы и так достаточно сделали, - она дотронулась кончиками пальцев до пластыря.
- Может кофе?
Она отрицательно покачала головой.
- Больницы выводят меня из равновесия. Обычно я стараюсь обходить их за вер-сту. Извините.
- Я понимаю.
Они вышли в коридор. Она слегка прихрамывала. Девушка сняла заколку и на пле-чи ей хлынули светлые пряди волос. Он изо всех сил старался придумать причину, чтобы задержать ее хоть на минуту.
- Если что…
В ее глазах промелькнуло странное выражение.
- Все в порядке, доктор Кэслер.
- Просто я чувствую себя виноватым, Ярослава.
Девушка улыбнулась.
- Я заеду завтра.
- Только не ждите очередь на прием. Проходите так.
Она снова улыбнулась.
- Надеюсь, меня не убьют за это в коридоре.
- Нет, конечно.
- От наших людей можно ожидать чего угодно. Вы должны были это уже понять.
- Ваша правда.
Он был совершенно очарован ее глазами.
- До свидания.
- До свидания, - выдохнул Майкл с долей сожаления, провожая ее фигуру глазами, когда она удалялась по коридору.
* * *
Я взяла отгул на работе и весь остаток дня провела дома: лежала на диване, читала Экзюпери и старалась не думать о том, что для меня все могло кончиться гораздо хуже. Если бы не мгновенная реакция этого врача, лежать бы мне сейчас бездыханной под бе-лой простынкой с синеньким личиком в компании таких же недвижимых тел.
Никому из знакомых я, естественно, ничего не сказала - зачем зря людей волно-вать.
Как не хотелось мне возвращаться в больницу, однако же, на следующий день все-таки пришлось. Необходимо было забрать результаты томографии, которые, как обещал доктор Кэслер, должны были быть готовы.
Я быстро прошла по коридору и, мучаясь внутренне угрызениями совести перед людьми, терпеливо ждущими своей очереди на прием, постучала в дверь кабинета и, ус-лышав нетерпеливое "Войдите!", шмыгнула за дверь. Майкл сидел за столом и что-то пи-сал в толстой карте пациента. Женщина лет сорока в гипсе на правой руке тихо сидела рядом на стуле.
Мужчина поднял голову.
- Здравствуйте, - сказал он и слегка улыбнулся уголком рта.
- Здравствуйте, - к его акценту я привыкала долю секунды.
Майкл был собран и полностью сосредоточен на своей работе. Едва кинув на меня взгляд, он принялся давать рекомендации своей пациентке. Меня поразил его мягкий, терпеливый тон и полное отсутствие снобизма. С первого взгляда становилось ясно, что он отличный специалист, и я опять поразилась тому, почему он приехал работать в Россию. Разве в Европе мало клиник, где можно заняться частной практикой?
Пока я размышляла о том, что подвигло его на такой поступок, женщина с гипсом попрощалась и тихо прикрыла за собой дверь.
- Что же вы стоите?- Майкл с легким удивлением приподнял брови. - Садитесь, пожалуйста.
- Я всего на минутку, - попыталась возразить я, однако сделала несколько шагов вперед по направлению к его столу. - Вы сказали, что результаты будут готовы.
- Да, - кивнул он. - Садитесь же. Я не кусаюсь. - Он хмыкнул и в тот же момент улыбнулся, обнажая ряд ровных зубов.
- Быть может, кусаюсь как раз я, - мне отчего-то никак не удавалось настроиться с ним на волну общения врач-пациент.
- Неужели? - в серых глазах вспыхнули две искорки.
- Как знать? После вчерашнего удара головой все может быть.
- А если серьезно? - Майкл испытующе посмотрел на меня. - Как вы себя чувст-вуете?
- Это вы мне скажите.
Он выдвинул ящик стола и достал оттуда папку со снимком.
- Все в норме, никаких осложнений.
- Значит, так оно и есть,- кивнула я, внутренне вздохнув с облегчением.
- Ярослава, мне, в самом деле, жаль, что все так вышло.
Его покаянный вид меня позабавил.
- Не стоит, - как можно убедительнее произнесла я. - Я сама виновата. Надо быть более внимательной.
- Точно.
- Спасибо вам, доктор Кэслер. - Я смотрела на мужчину и думала о том, что на-до бы уже откланяться и завершить знакомство, начавшееся с неприятностей. - Мне пора.
Он поднялся.
- Если вы думаете, что я вас так легко отпущу, то заблуждаетесь.
От неожиданности я совсем растерялась, все мое красноречие куда-то пропало.
- Но ведь, как выяснилось, я совершенно здорова, а вас еще ждут пациенты.
- Да, - он вздохнул. - К сожалению, рабочий день еще только начался.
Я вскинула на него глаза. Доктор Кэслер явно не собирался ставить точку в нашем разговоре на фразе "приятно было познакомиться".
- Я жду вас в субботу на чашечку кофе.
Каюсь, Ваша честь. Я действительно признаю себя виновной в усиливающемся интересе к Майклу Кэслеру. Ну и что с того? К тому же, это не я, а он приглашает ме-ня.
- И где же вы меня будете ждать? - я никак не могла избавиться от глупой улыбки, медленно растекающейся по губам.
- Это мы обсудим позже. Ах да! - спохватился он, - Я ведь не знаю вашего но-мера телефона.
По тому, как снова сверкнули его глаза, я поняла, что дело было вовсе не в его забывчивости.
- И часто вы, доктор, просите номера телефонов у девушек, которые кидаются вам под колеса?
Он развел руками.
- Вы не поверите, но это в первый раз.
Его искренней улыбке трудно было противостоять. Я достала из сумки блокно-тик, написала номер и протянула ему вырванный листочек.
- Для дальнейших консультаций, - сказала я.
- Непременно.
- До свидания, доктор Кэслер, - я взялась за ручку двери.
- Майкл, - поправил он.
Я кивнула.
- Майкл...
- До встречи.
На моем лице снова заиграла улыбка. Выходя из кабинета, я подумала о том, что еще никогда посещение больницы не доставляло мне столько положительных эмоций.
Глава 16
Собираясь на встречу с Майклом, я не могла не испытывать волнения. Это было несколько странно даже для меня. Впрочем, если учесть, что уже год с лишним я не была на свиданиях, подобная реакция была вполне объяснима.
Так. Стоп. Кто тут вообще говорит о свидании? Эта встреча, лишь попытка загла-дить свою вину, не боле того.
Перерыв весь гардероб, я остановила свой выбор на тонком белом вязаном свитере с рукавами на три четверти и джинсах, подчеркивающих стройность ног. Одеваться по-особому не было повода. К тому же, у меня создалось впечатление, что Майкл не тот че-ловек, который положительно отнесется к пусканию пыли в глаза. В который раз я напомнила себе, что это только чашка кофе с доктором Кэслером. Чертовски привлекательным доктором Кэслером… Я никак не могла с точной уверенностью определить, что же мне в нем так симпатично. То ли то, как он улыбается уголком своих четко очерченных губ; то ли его глаза, отражающие внутреннее спокойствие и ум, то ли все сразу.
Решив зря не забивать себе голову вздорными мыслями, я подкрасила губы, доба-вив последний штрих в макияж, заправила джинсы в сапоги, накинула плащ и выскочила за дверь.
Ехала я на метро. Машина все еще пребывала в ремонте. После душной подземки было так приятно выйти на воздух, в котором уже вовсю чувствовалось дурманящее ды-хание весны. На Петроградке сновали машины, темнота вечера была расцвечена разно-цветными огнями. Найдя вывеску, я отворила дверь. Мелодично звякнул колокольчик, возвещая о моем приходе. Это было уютное маленькое кафе с барной стойкой. Приглу-шенно играла музыка, меня окутало мягкое журчание голосов. Окинув взглядом зал, я без труда отыскала Майкла. Он тоже заметил меня и приветливо махнул рукой, поднимаясь с высокой табуретки возле бара. Стоило лишь мне взглянуть на него, как я едва не застонала вслух. Господи, ну почему я не надела пресловутое коктельное платье, которое сиротливо висит в шкафу, дожидаясь подходящего случая?! В черном костюме и голубой рубашке с расстегнутым воротом Кэслер был просто великолепен.
- Добрый вечер, - сказал он, подходя ближе.
- Здравствуйте, Майкл, - выдохнула я. От звука его голоса у меня мурашки бежали вдоль позвоночника.
- Как официально, - хмыкнул мужчина, улыбнувшись.
Да, его улыбка мне определенно нравилась.
- Слава богу, вы не у меня на приеме, Ярослава. Расслабьтесь. Больно не будет. Обещаю.
В серых глазах вспыхнули лукавые искорки.
Мне немедленно захотелось узнать, что еще он может пообещать? И если больно не будет, то, простите, доктор Кэслер, мое любопытство: что же тогда будет?
- Поверю на свой страх и риск, - откликнулась я, принимая его шутливый тон.
Мы прошли к столику и Кэслер помог снять мне плащ, повесив на вешалку-треног, стоявшую неподалеку. Подоспевший официант принял заказ.
- Как ваши дела?- спросил Майкл, глядя на меня.
Его глаза… Это именно они вызывали во мне такое смешение эмоций. Нечто сред-нее между отчаянно колотившимся сердцем и щемящей тоской по чему-то несбыточному. Его глаза излучали рассеянный свет, каким-то непостижимым образом отражавшемся на всем его лице.
- Хорошо, - сказала я, чувствуя, что размышления уводят меня от нити разговора и пауза вот-вот должна затянуться.
- А если вы про это, - я приподняла челку, открывая часть лба. На нем алел шрам с аккуратно наложенными стежками, - то и подавно.
Мужчина слегка наклонился вперед. Взгляд стал внимательным и сосредоточен-ным. Я уловила ненавязчивый теплый аромат от Dior
- Действительно, - морщинка, прорезавшая лоб, разгладилась. - Жду вас на неделе, снимем швы.
- Вы всегда так о своих пациентах печетесь?- Усмехнулась я.
- Это называется "индивидуальный подход". Он только для тех, кто вызывает мой неподдельный интерес.
- Больше похоже на характеристику образца в лаборатории.
Ну, вот опять. С ним удивительно сразу пропадает ощущение скованности, и каким бы серьезным Кэслер сейчас не выглядел, настроиться на серьезный лад никак не удавалось. Да и с какой стати?
- Об образце можно узнать хоть что-то. К нему прилагаются документы. О вас же я не знаю практически ничего.
- Ко мне документы тоже прилагаются, - уверила я его.- А что вы хотите знать, Майкл?
Я нырнула в его глаза с головой.
- Я буду слишком прямолинеен, если скажу "всё"?
Мои брови поползли вверх.
- Вы будете слишком самоуверенны, - ответила я, послав ему улыбку. Он был дос-таточно умен для того, чтобы не воспринять эти слова всерьез.
Кэслер рассмеялся.
- Пусть так. Это меня не смущает.
Еще бы! Судя по всему, его вообще мало что могло смутить. Он был само спокой-ствие и нравился мне все больше. И дело было вовсе не в улыбке и глазах, не в его непри-нужденной манере держаться, не в волнах надежности, которые так и исходили от него. Дело было во всем этом в совокупности. А всё - это уже чересчур. Всё - это уже опасно. Всё - это почти совершенство. Но на совершенство только смотрят глазами. Оно выстав-лено в музеях под толстыми стеклами и спрятано в хранилищах под замками. К совершенству нельзя прикоснуться, вдохнуть его аромат, ощутить тепло, исходящее от него…. Но с Майклом можно было и первое, и второе, и третье… Он был слишком хорош, чтобы просто быть. А тем более правдой.
И, тем не менее, он сидел сейчас рядом, слушал меня, кивал головой и задавал во-просы. Задавал тактично, точно бы исподволь доходя до сути, но не переступая некую грань, которую он чувствовал интуитивно. Я с наслаждением позволила времени медлен-но течь сквозь этот вечер, сквозь огни за окнами, всем своим естеством погружаясь в рас-слабленное спокойствие.
Меня подкупала его прямота, его стремление всегда честно отвечать на постав-ленные вопросы. А мне еще о многом хотелось его спросить, но время позднее. Как я ни желала, но стрелки часов невозможно было повернуть вспять. Мы вышли на улицу. Вечер кутался в прохладу, хотя на календаре стояли последние числа мая.
- Хороший вечер, - сказал Майкл.
- Хороший.
Я посмотрела на Майкла, потом на его машину и снова на Майкла, и в который раз подумала с сомнением: "А по зубам ли вы мне, доктор Кэслер?"
Его черный "Ягуар" был само воплощение красоты. Невольно хотелось дотронуть-ся до блестящей поверхности корпуса, провести ладонью по капоту, точно погладить. Как- будто машина была живым существом.
- Отчего ты так смотришь? - мужчина вопросительно выгнул брови и открыл дверь.- Я не собираюсь больше тебя сбивать, - он улыбнулся виновато.
- Такой машиной не грех, - хмыкнула я.
- Глупости, - нахмурился Майкл. - Никакая машина того не стоит. К тому же, она уже достаточно старая.
- Неужели? - Я удобнее устроилась на сиденье рядом с ним. - Выглядит как новая.
Что и говорить, в машинах я разбиралась как свинья в апельсинах, а то и еще хуже.
- Шестьдесят первый год выпуска. У нее своя история.
- Правда?
Надо признать, оказавшись в его автомобиле во второй раз, я испытала совершен-но противоположные чувства. Еще бы, когда я очутилась под колесами, мне было совер-шенно наплевать, чьи колеса это были, пусть хоть от старого "Запорожца". Его тачка, по-иному и не скажешь, вызвала только приступ раздражения. Всем своим видом она явно подтверждала неписаный закон российских дорог - если ты на колесах стоимостью боль-ше миллиона, то можно сбивать пешеходов почем зря. Сами виноваты - зачем чинить препятствия и мешать движению своими раздражающими хождениями по переходу?
- Когда я только приехал, то жил на Василеостровской. У меня был сосед по лест-ничной клетке, которому эта машина и принадлежала. Ему было уже глубоко за шестьде-сят, и в своей жизни он испробовал множество профессий, но в основном занимался ком-мерцией и вкладами. Еще в пору Советского Союза этому проныре удалось каким-то об-разом уехать в Англию и осесть. Он жил там долго, но в конце девяностых вернулся в родной город и привез с собой машину. Он сам купил ее с рук лет пятнадцать назад, и она напоминала ему об Англии. Да, только напоминала, потому что по состоянию здоро-вья мой сосед ездить сам уже не мог, зрение подводило.
- И он тебе ее продал.
- Да… - по лицу Кэслера скользнула тень улыбки воспоминаний. - После долгих уговоров. Вид у нее был не тот, что теперь. Пришлось изрядно повозиться. Я на ней начал ездить только через год, после того, как купил. Потребовалось время, чтобы ее смогли до-вести до ума в мастерской, а я оплатить ремонт.
- Результат того стоит, - сказала я. - Она просто великолепна.
- Классика. Все детали оригинальные. Чистокровный англичанин до последнего винтика, не в пример мне.
- Не в пример тебе? - удивилась я.
В его серых глазах зажегся огонек.
- О… Это уже другая история. Приберегу ее для следующего раза, - он повернул ключ зажигания. Мотор сразу зарычал.
- Договорились.
Кэслер ехал быстро, но осторожно. Не успела я опомниться, как он уже заворачи-вал к моему подъезду.
- Еще раз спасибо за вечер, - проговорил Майкл, и мне захотелось смотреть в его дымчатые глаза бесконечно.
- До вторника.
- До вторника, - машинально повторила я, сгорая от желания его поцеловать.
* * *
Утром во вторник я, как по часам, сидела в кабинете Майкла. Он маленькими нож-ницами аккуратно снимал швы и удалял остатки ниток пинцетом. Во время процедуры он был сосредоточен и молчалив.
Это была его основная черта характера - никто, и ничто не могло отвлекать его от работы. Едва ли можно было в такие моменты заметить хоть проблеск улыбки на его ли-це, которое, казалось, застывало подобно ледяной маске. Но глаза его всегда оставались живыми, излучая свое туманное сияние.
- Готово, - Кэслер обработал ватным тампоном красноватый рубец и заклеил его пластырем.
- Спасибо, доктор Кэслер, - поблагодарила я.
Его глаза вспыхнули, и уже через мгновение он улыбался вместе со мной. Приступ сосредоточенной мерзлоты миновал.
- Не за что. Таких бесконфликтных пациенток как ты, еще поискать.
Он медленно отвел челку с моего лба. Руки у него были теплые, пальцы сильными, на редкость аккуратной формы. Руки хирурга - как руки музыканта - ничего лишнего, только гармония.
- Почаще выезжай на дорогу.
- Не смешно, - нахмурился он.
- Прости, - я покаянно склонила голову.
- Ты не хочешь вернуться? Я имею в виду, в Англию? - спросила я, и отчего-то от этой мысли сожаление охватило сердце.
- Хочу. Вернусь непременно, но пока не время. Мне нравится работать в Петер-бурге.
Честно говоря, я не хотела знать, когда придет это время, зато хотела знать дру-гое.
- Я хочу услышать историю, - попросила я.
- Какую? – мужчина выглядел растерянным.
- Ту, что ты так и не рассказал, когда мы возвращались после… после…- Я все пы-талась подобрать подходящее слово.
- После ужина? - подсказал он, явно догадавшись, что говорить "свидание" я не хо-тела.
- Именно.
- Расскажу потом.
- Почему не сейчас? - своей настойчивостью я сама себе напоминала требователь-ного ребенка.
- Потому что хочу видеть тебя в пятницу.
- Это похоже на шантаж, - рассмеялась я.
- Пусть так.
- Майкл, ну пожалуйста, расскажи! Обещаю, что мы увидимся в пятницу, даже ес-ли у тебя иссякнут все истории, и ты будешь просто молчать.
Ох, что-то я переборщила. Кажется, теперь ни за что не удастся притворяться, что я к нему равнодушна. Да и надо ли?
Кэслер тихо рассмеялся.
- Ладно, - сдался он. - На самом деле, никакой тайны тут нет. Когда я говорил о том, что я не чистокровный англичанин, то просто имел в виду то, что мои предки не всегда жили в Британии. Моя бабушка была русской, ее звали Елена.
- Не удивительно теперь, почему ты так хорошо говоришь по-русски.
- Дело не в этом, а в том, как она встретилась с моим дедом. В моей семье иначе как перстом Судьбы это событие не называют.
- Что же в нем особенного? - спросила я, хотя считала на самом деле, что каждая встреча, какой бы она ни была, носила на себе признаки предопределения.
- Они встретились в сорок пятом, когда союзники и Красная Армия вошли в Бер-лин. Представляешь, они прошли всю войну. Она - двадцатилетняя девочка, ушедшая на фронт медсестрой и он - на семь лет старше нее, участвовавший в Битве за Англию и еще в десятках других сражений. Мой дед, Джереми, был сапером. Такая служба, что мороз по коже, по крайней мере, у меня. Как он дожил, просто уму непостижимо. Так вот, Берлин, капитуляция Вермахта и взятие Рейхстага. Все это он благополучно пропустил, потому что подорвался на мине.
- Ох! - вырвалось у меня.
- Ирония Судьбы. Ранение не смертельное, но в госпиталь он угодил. А госпиталь был походный, который базировался неподалеку от места взрыва.
- И там была твоя бабушка.
- Совершенно верно. Госпиталь оказался русский, так они и познакомились. Самое удивительное во всем этом, что он не знал ни слова по-русски, а она - по-английски. Они общались на немецком, потому что каждый за долгое время войны смог выучить худо-бедно язык вражеской стороны. После того, как дед оправился, они уехали в Англию. Ба-бушке пришлось сделать новые документы, поддельные, конечно, только чтобы ее выпус-тили из страны. Отношения между Англией и Советским Союзом всегда были напряжен-ными, даже не смотря на то, что они были союзниками в войне.
- Я понимаю. Но ведь ее родные знали, где она?
- Да, знали, но никому не говорили, пока не прошло время. Все остальные считали, что моя бабушка без вести пропала.
Я задумалась.
- Как, должно быть, им было тяжело притворяться.
- Лучше притворяться, чем знать, что твоя дочь действительно погибла, - заметил Майкл.
- Это точно.
- Они поженились и всю жизнь прожили в Дэнвоншире, у них было трое детей - две девочки и мальчик - мой отец.
Я улыбнулась и подумала о том, что в моей семье все обошлось без таких при-ключений. Моей бабушке было пять, когда началась война, она взрослела, встретила деда и растила своих детей уже в мирное время.
- Хорошая история, - сказала я и, помолчав, добавила:
- Они еще живы?
Майкл отрицательно покачал головой, на его лицо набежала тень.
- Дед умер, когда мне было десять, а бабушки не стало совсем недавно, три года на-зад. Мы были с ней очень близки, это она не давала мне забыть о своих корнях, она нау-чила меня любить Россию, учила языку. Я знаю, что она любила меня больше всех ос-тальных своих внуков. Мой отец был поздним ребенком, долгожданным мальчиком и по-тому отношение к нему и его детям было особенным.
Майкл говорил тихо, его глаза заволокла дымка воспоминаний. Мне делалось не-много не по себе оттого, что я вызвала его на откровенность, но вместе с тем чувство теп-лоты наполняло сердце. Я была рада, что он смог доверься мне. Сам его вид в этот мо-мент и голос, звучащий с едва уловимой ноткой печали безошибочно дали мне понять одну важную деталь его биографии.
- Ты ведь один в семье, да?
- Да.
Я кивнула. Чувство собственного одиночества, прошедшее сквозь жизнь, запря-танное где-то на уровне подсознания, не позволило мне ошибиться. Я знала, что значит быть единственным ребенком в семье, знал это и Майкл. Казалось, я приблизилась к нему еще на один крошечный шаг. Почувствовал ли это он?
- Когда она умерла, я долго этого не мог осознать, мне все думалось, что она про-сто уехала и вот-вот вернется. Именно тогда я понял, что хочу в Россию, хочу понять… Как это говорят иностранцы? Загадочную русскую душу, да…. Именно так.
Наши глаза встретились.
- И как успехи?
Улыбка тронула четкую линию его губ.
- Кажется, я только в начале пути.
Глава 17
Вечер пятницы мы провели вместе. Гуляли в центре, но, избегая суеты и толчеи Невского проспекта, свернули во дворы, откуда окольными путями вышли на Дворцо-вую. Александровский сад встретил тенистой прохладой. Удивительно потеплело и это несмотря на то, что еще пару дней назад впору было натягивать свитер и куртку.
Я шла рядом с Майклом, который на сей раз был одет менее консервативно, и я исподтишка его все время разглядывала. Он был в светлых джинсах и белой рубашке-поло, легкий пиджак был перекинут через плечо и он непринужденно поддерживал его за петлю двумя пальцами.
Я уже давно не испытывала такого всплеска эмоций по отношению к мужчине. Бо-лее того, мне хотелось это испытывать. Замерзшее сердце слишком долго спало в мерзло-те одиночества. Я надеялась, что эта весна, а главное - этот человек, шедший рядом, смо-гут общими усилиями его растопить.
- Я приехал в Санкт-Петербург ранней весной, - рассказывал Кэслер, - Здесь было так же серо, сыро и безрадостно, как и в Лондоне в это время года.
- Я не равнодушна к Лондону, - сказала я. – Я тяготею к нему еще со школьной скамьи, когда нам настойчиво вдалбливали: The United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland.
Майкл рассмеялся.
- Ты никогда не была там?
- Нет,- призналась я. - Надеюсь побывать, во всяком случае.
- Он тебе понравится, - заверил мужчина.
- Ты вот так запросто смог оставить все?
- Не так чтобы запросто. Я взял отпуск, потому что к тому времени уже давно жил в Лондоне и работал в больнице. Из Дэнвоншира я переехал как только поступил в уни-верситет. Я планировал провести здесь месяц, так и случилось, но за это время многое изменилось. Вернувшись, я не пробыл в Лондоне и двух месяцев, собрал вещи, уволился и отправился в полную неизвестность. Моя семья была в шоке, но что они могли поделать?
Я усмехнулась.
- Да, ты был уже большой мальчик.
- Точно. Я думал остаться в Петербурге на год, не больше, но вот уже скоро три, а я все еще здесь. Просто не могу отпустить этот город. Как бы тебе объяснить… Как по-добрать подходящее слово?
- Засосало, - только и сказала я.
Кэслер остановился и в упор посмотрел на меня.
- Верно, - в этот момент он осознал, что мне ничего объяснять не надо, что я и так его прекрасно понимаю.
Кто мог сказать, сколько нас было таких, покоренных? Тех, кого засосали эти призрачные болота, на которых стоял прекрасный город, воспетый великими людьми?
На улице шло представление, уличные клоуны жонглировали разноцветными ша-риками и заставляли собачку плясать.
- Я не люблю цирк, - сказала я. - Жалко животных.
- Значит, свидание в цирке отменяется, - в глазах Майкла плясали смешинки.
- Да уж… Боюсь, мы уже вышли из этого возраста.
- Чтобы устраивать свидания?- он даже не думал скрывать улыбку.
- Не слишком ли поздно спохватились, доктор Кэслер?
- На настоящее свидание я тебя еще не приглашал, - сказал он.
Мне тут же захотелось знать, что в его понимании значит настоящее свидание.
- А что тогда это?
- Это … Пролог.
Мы зашли в небольшое уютное кафе, одно из тех, что ютятся на Невском с обеих сторон. Майкл оказывал на меня прямо-таки гипнотическое влияние. Его глаза в полу-мраке были, как два искрящихся колодца, у которых не было дна. Его голос, приглушен-ный, но сильный, ненавязчиво звучал в тишине. И от Кэслера было совершенно невоз-можно оторвать взгляд.
Он подвез меня до дома. Сидя в его машине, я сказала, забывая о всяких условно-стях:
- Могу я арендовать тебя завтра на весь день и всю ночь?
Брови Майкла слегка приподнялись, по губам скользнула потаенная улыбка.
- Звучит многообещающе.
Я это и сама прекрасно знала, но к большему пока не была готова, и ни на что та-кое не намекала. Видит бог, я хотела его тело так же страстно, как и знания о нем самом. Я желала знать, помимо этого, еще кучу всевозможных вещей: что он любит есть, что де-лает, когда не нужно ехать на работу, как он отдыхает и где…Что видел, как пришел в медицину. Как понял, что его призвание - быть хирургом. Какие он фильмы смотрит, ка-кую музыку слушает, как выглядит, когда спит. Просто спит. Как спокойно вздымается во сне его грудь, как трепещут ресницы, едва только утренний свет заглянет в окно и серые глаза распахнутся навстречу новому дню. Я хотела это увидеть. Но знать, понять его внутренний мир было куда интереснее и важнее, чем познать его физически.
И потому я ответила, немного все же лукаво, стараясь скрыть охватившее меня смятение:
- В этом нет никакой подоплеки. Серьезно.
- Я стараюсь верить, - глаза англичанина смеялись.
- Я давно не гуляла до утра. Признаться, я скучаю по тихому, сонному городу. На-верное, таким я видела его в последний раз в студенческие годы.
- Тогда нужно как можно скорее исправить это досадное недоразумение.
- Я думала, ты не согласишься.
- Почему?
- Слишком банально.
- Не банальнее, чем пригласить тебя в ресторан.
Он прекрасно все понимал. В конечном итоге, что бы мы ни думали, что бы ни го-ворили, чтобы в действительности из себя ни представляли, все закончится в постели. Но я надеялась, что наше едва завязавшееся знакомство не сведется только к этому.
Я улыбнулась.
- Так значит, настоящее свидание? - спросил мужчина.
- Настоящее. И это я тебя приглашаю.
- Спокойной ночи, Ярослава, - тихо сказал он и не сделал ни малейшей попытки поцеловать меня.
- Доброй ночи, Майкл.
Его имя я произнесла едва заметно медленнее, пытаясь прислушаться к тому, как звучит оно в моих устах. Мне понравилось. Дело не в том, что оно было каким-то не-обычным, вовсе нет. Разве что для России. Я всегда питала определенную слабость к ино-странным именам, пусть даже к таким прозаичным, как Джон.
Я наклонилась вперед, не в силах побороть желания хоть на миг к нему прикос-нуться. Губы ощутили гладкую, теплую поверхность его щеки, почувствовала едва уло-вимый аромат лосьона после бритья. Как раз такой, как мне нравился - приятная свежесть, что-то похожее на Nivea for Men. Я закрыла глаза. Меня тянуло к нему с неимоверной си-лой.
Какой вкус у его губ? Становятся ли они мягкими, податливыми, эти, губы с упря-мым изгибом? Куда ложатся его руки при поцелуе? Опускаются ли они на затылок, под-держивая голову партнера, обхватывают ли плечи, или, может быть, скользят по спине? Или он целует самым бережным, самым проникновенным поцелуем, беря лицо в ладони?
Довольно.
Этот момент длился всего ничего, но на сегодня и его более чем достаточно.
Мужчина улыбнулся очень открыто, совсем по-мальчишески, и эта улыбка стерла всякие следы серьезности и отстраненности, которые всегда были свойственны его лицу.
- До завтра, - попрощался Майкл, и я вышла из машины.
Проводить меня до квартиры он не предлагал, а я сама не просила, потому что знала совершенно точно - стоит ему только ступить за порог, как я от себя его больше не отпущу.
Кэслер дождался, когда я включу свет, просигналил один раз, и только тогда его "Ягуар" медленно вырулил со двора.
Глава 18
- Нет, этого просто не может быть! - мои глаза с удивлением, больше смешанным с недоверием, смотрели на Майкла.
Мы стояли, облокотившись о гранитный парапет набережной, и глядели, как ве-чернее солнце пляшет на розовых стенах Аничкова дворца. Последний час мы развлека-лись в подобие игры "Скажи, что ты никогда не делал".
Все началось с весьма прозаического и постыдного для меня факта, что я никогда не смотрела "Крестного отца" и с его "никогда не любил Мадонну".
Мой возглас относился к последнему заявлению Кэслера, что он ни разу за всё то время, пока жил в Санкт-Петербурге, не катался на прогулочном катере по Неве.
- Это правда,- на полном серьезе сказал мужчина, разводя руками и покаянно све-сив голову на бок.
- Боишься воды? - спросила я, потому что другой резонной причины просто не на-ходила.
- Нет. Как-то так само вышло. Смешно, да?
- Не то слово, - я ему просто диву давалась. Мои глаза тут же зажглись.
- Тогда вот тебе мое следующее "никогда": я никогда не позволю тебе упустить этот шанс. Пошли сейчас же за билетами.
- Что?
- Что слышал, - я веселилась от души, видя растерянное выражение на его лице. Сейчас Кэслер выглядел просто премило.
Я протянула ему руку и сделала несколько шагов в сторону будочки, прямо возле моста, где продавали билеты на разные экскурсии. Он поддался и последовал за мной.
- Идем же, - повторила я.- Тебе понравится.
Мужчина с сомнением окинул легкие суденышки, покачивающиеся на неспешных речных волнах. Вода с легким стуком ударялась о металлические борта.Тем не менее, он купил два билета на ночную прогулку.Судно отчаливало через полчаса. К крошечной пристани уже начали подтягиваться желающие совершить это небольшое водное путеше-ствие.
Мы не стали спускаться вниз на крытую палубу, а остались сидеть на корме, на которой рядами были выставлены стулья. Майкл сказал, что это полное несоблюдение техники безопасности - стоит только чему-то произойти, как мы тут же окажемся за бор-том. Я сказала, что этот вопрос вряд ли кого-то здесь особенно волнует, окрестила его "занудой" и опустилась на стул.
Стоял конец мая, было тепло, но от воды тянуло прохладой. Всем пассажирам вы-дали пледы - кому черные с синей полосой, больше похожие на шерстяные тонкие одея-ла; кому красные с выбитым рисунком по краям, те, что обычно продавались в IKEA.
Пока все собрались, прошло добрых пятнадцать минут. Наконец, швартовые были отданы, катер затарахтел мотором, вспенил воду позади кормы, и нос пошел вперед, раз-резая темнеющую гладь воды.
Разумеется, Майклу доводилось кататься по Темзе, даже по Сене, но его это со-вершенно не оправдывало в моих глазах.
Мимо величественно проплывали дома, дворцы XVIII-XIX веков, постройки со-ветских лет и здания новостроек - все смешалось в причудливый каменный рисунок - удивительно гармоничный и разнообразный. Зажглись фонари, и их мягкое золотисто-оранжевое сияние разлилось по улицам. Подсветка переливалась зелеными, белыми, жел-тыми цветами, подчеркивая всю красоту и изящество строгих форм классицизма или ви-тиеватую, похожую на застывшее безе, лепнину барокко.
С воды город представал, точно возведенный на пьедестал. Привычные виды Пе-тербурга обретали свою особенную прелесть. Мы плыли по узким каналам, и особый вос-торг у приезжих вызывали моменты, когда катер проходил под очередным из многих мостов, соединявших берега. Становилось темно, свод едва ли не касался голов, и кто-то непременно вскрикивал по громче, чтобы звучное эхо, возносясь вверх, замирало где-то в каменной кладке.
- Ты только посмотри!- неожиданно воскликнул Майкл.
Я подняла глаза и криво усмехнулась, не зная, какие чувства во мне больше преоб-ладают: удивление, смех или испуг. Какой-то парень, явно навеселе, перелез через перила и, зацепившись за маленький выступ, висел на обратной стороне. Вопреки всем ожиданиям, падать он не спешил. На самом мосту стояли люди и приветливо махали руками.
- Он просто сумасшедший!- возмутился Майкл, качая головой.
- Ты хирург, а не психиатр. Не делай поспешных выводов, - усмехнулась я.
- Это и так понятно, - откликнулся Кэслер.
А мы все плыли и плыли…. И пока Майкл сидел рядом, я составляла на него до-сье в своей голове.
Что могла я сказать о нем теперь, кроме того, что его зовут Майкл Джордж Кэслер и у него удивительная история семьи?
Его отец, Джордж, был адвокатом, а мать - музицирующим бухгалтером. Блестя-щий хирург уже в свои 32 года, Майкл, казалось, имел только один существенный недос-таток: от своей русской бабки он не перенял ни капли любви к классической музыке. Фортепиано как инструмент его совершенно не интересовало. Думаю, что его отец женился на девушке с музыкальным образованием потому, что был глубоко привязан к таланту своей матери. Все попытки женской половины семейства Кэслер приучить его к прекрасному, потерпели полный крах. Кажется, они немного успокоились, только когда их ненаглядное чадо избрало медицину.
Он слушал джаз, немного блюз, любил «Scorpions», Бон Джови и некоторые песни Брайана Адамса, но просто терпеть не мог оперу, оперетту и балет. Я, как могла, пыталась скрыть свое разочарование, памятуя о чудесных вечерах юности. Современные художни-ки были вообще вне его понимания.
На работе Майкл думал только о работе, и ни о чем другом. Даже сейчас, зная его недостаточно хорошо, я поражалась тому самообладанию, той собранности, с какой он всегда входил в кабинет. С его лица пропадало всякое проявление посторонних эмоций. Со стороны Кэслер казался замкнутым, надменным, на его выразительном лице нет-нет да и проскальзывало выражение полнейшей отчужденности и самолюбования.
Я признавала, что меня в нём, прежде всего, привлекают те черты, которых на-прочь был лишен Палиевский. И все остальные, с кем меня когда-либо сталкивала Судьба или собственная глупость. Кирилл был легкомыслен как вольный ветер. Майкл был как неприступная скала. Первый никогда не признавал ответственности, второй же являлся прекрасным образчиком надежности. Кирилл терпеть не мог костюмов, а если уж надевал, то ворот рубашки был постоянно расстегнут. Он говорил, что галстук на шее олицетворяет собой аркан или удавку. В нем он чувствовал себя пойманным и прирученным.
От того, как выглядел Кэслер в костюмах, я готова была умереть на месте, потом воскреснуть, испустить протяжный стон вожделения и снова умереть.
Привлекательность Майкла была в его противоположности. В ней же заключалась и его сила. Сила его обаяния, сила его характера и сила воздействия на меня.
Развели мосты, и кто бы что ни говорил, как бы ни возмущались скептики, это было поистине красивое и романтичное зрелище. Огни отражались и плясали на темной воде. Позади нашего катера маленьким флотом двигались другие катера и лодочки, каза-лось, это целый кортеж сопровождает нас. Дворцовый мост взмыл над Невой и точно две разорванные арки разрезали купол небес. Я позабыла про фотоаппарат. Я хотела только смотреть, не отвлекаясь на беспорядочное щелканье камерой.
Катер вернулся к той же пристани возле Аничкова дворца, и мы пошли пешком в сторону площади.
Начался дождь. Теплый, но сильный. Ни у меня, ни у Майкла зонта при себе не было, поэтому мы стремглав кинулись спасаться от потоков низвергающейся воды. Мы укрылись под аркой Эрмитажного моста, что перекинулся через Зимнюю канавку. Вокруг толпились люди, так же как и мы застигнутые врасплох истинно петербургской погодой.
Мокрые пряди волос прилипли ко лбу Майкла, по лицу дорожками стекала дожде-вая вода. Держу пари, вид у меня был такой же, но разве это имело хоть какое-то значе-ние?
Он улыбался, и в глазах плясали тысячи искр. Они были такими же серебристыми, как и капли на его щеках. Он опирался ладонями о каменную кладку, отгораживая меня от толпы и я, точно взятая в плен, окруженная им, поняла в эту самую минуту, что это окончательная капитуляция. Сердце билось предательски часто, от этой мысли я не могла не улыбаться ему в ответ.
Его поцелуй пах дождем, пах благородной изысканностью его парфюма, и каким-то одному ему свойственному ароматом. Это был удивительный контраст - ощущать теп-ло его губ и холод камня за спиной. У меня кругом шла голова. Его руки сомкнулись на моей спине, и я прильнула к нему всем телом…
Это была ночь, полная очарования. Даже потом, спустя много времени, я вспоми-нала о ней с трепетным волнением, потому что больше никогда и ни с кем не было у меня ночи прекраснее, чем эта. Потом дождь стих и чтобы не уснуть, мы пили обжигающий эспрессо в круглосуточном кафе. Сумеречная летняя ночь потемнела небом в три часа, а в четыре опять стало светать.
Я, забывая о сне, думала о том, что есть влюбленность, любовь, одержимость, в конце концов. Была ли я влюблена в Майкла? Определенно да, но, однако же, слово, да и понятие в частности, казалось слишком бледным, слишком затертым. Юношеским. Оно датировалось тем временем, когда в моей жизни присутствовал Кирилл, но все, что было связано с ним, было настолько давно или казалось таковым, что уже терялось в глубинах памяти.
Любовь? О нет… Для этого я еще слишком мало знала его. Но было ли время во-обще важно для любви? Должна ли была она вызреть, как плод на ветке, налиться соком и цветом постепенно и однажды упасть прямо в руки готовой? В моем случае, упасть на голову, как пресловутое яблоко упало на Ньютона. Только тогда бы до меня дошло.Но вот что я могла сказать наверняка: это было наваждением. Майкл сам стал для меня наважде-нием. Я все смотрела на него, и у меня отчетливо возникало желание ущипнуть себя, лишь бы понять, что это все не сон.
Идеализировала ли я его? Несомненно. Ошибалась ли я? Тоже верно. Я знала, что не стоит строить замки из песка, не стоит рисовать его приукрашенный портрет, но ничего не могла с собой поделать. Я хотела, чтобы этот мужчина остался со мной чуть дольше, чем на пару вечеров… Намного дольше.
Светало. На Дворцовой гасили фонари и сама площадь мерцала под рассеянным све-том от прошедшего дождя. Старик, сидя на складном стульчике возле Александровской колонны, играл на саксофоне. Вокруг него прямо на брусчатке сидела молодежь. Не-сколько пар стояло поодаль. Они слушали, как летит над площадью, отражаясь от стен главного штаба и Эрмитажа, тягучая, плачущая мелодия, оставляющая в душе светлую грусть. Это была "Summertime" Джорджа Гершвина. Мы тоже подошли. Майкл взял меня за руку, притянул к себе. Я уткнулась носом в его плечо. Было удивительно тихо в спав-шем городе, только музыка плыла …
- Summertime, and the living is easy.
Fish are jumping and the cotton is high,- тихо напевал он, медленно покачиваясь со мной в такт мелодии.
Я улыбалась. Закрывая глаза, слушала его голос… Мне было так спокойно с ним.
- Your daddy is rich, and your momma is good looking.
So hush little baby, don't you cry?
Взошло солнце и накрыло город. Мой Петербург… Я любила его таким – умытым дождем, с солнечным утренним румянцем и ветром с Невы. Ради того, чтобы встречать эти рассветы, можно было переживать долгие зимы и осеннее серое небо…. Ради этих минут, когда стоишь на Дворцовом мосту и смотришь, как огненный шар висит в воздухе. Все вокруг было погружено в золотистую дымку и казалось пейзажем с эффектом сепии. Я сделала несколько снимков. Разве могут они надоесть?
Майкл жил на Петроградской стороне, недалеко от Площади Ленина и мы просто пошли пешком. Метро должно было открыться только через полтора часа.
Квартира, которую он снимал, была однокомнатной, но гораздо больше моей. В комнате и кухне, почти сравнимых по площади, было по два окна, выходивших во двор. Прямо под окнами стоял его "Ягуар". Он жил в этой квартире давно, и она имела вполне обжитой вид.
Он любил технику. Это было видно сразу. На столе стоял беленький "Макинтош" последней модели, музыкальный центр и большой телевизор с ж/к монитором.
В кухне нашли свое пристанище холодильник, да микроволновка. Плита была идеально, почти стерильно чиста. Было видно, что на ней давно никто не готовил. Это и понятно - Кэслер сутками пропадал на работе, да и к чему заморачиваться с едой, если вполне можно было перекусить в ближайшем бистро. Его полная занятость объясняла и отсутствие стиральной машины. Он просто напросто сдавал все свои вещи в прачечную. Не удивительно, что его рубашки были всегда белоснежны, словно только что из магазина.
- Есть хочешь?- спросил он.
Я повернулась, отвлекаясь от созерцания фотографий, развешанных по стенам. В этом мы были с ним похожи. В моем жилище фото были везде, только с одним сущест-венным отличием: на его фото я могла увидеть Лондон, Париж, Мальту и даже Австра-лию. На своих - пейзажи родной северной природы, Вологда, Петербург… То, что давно казалось обыденным.
- Нет, - я улыбнулась. Впрочем, последние сутки я улыбалась как глупая, да и с че-го бы ни улыбаться, в самом деле? - А вот спать ужасно хочу.
- Да уж… Я и забыл, когда последний раз гулял ночь напролет.
Он подошел ко мне, руки сомкнулись на талии.
- Это было здорово. Спасибо.
- Тебе спасибо.
Как же это замечательно - смотреть на него снизу вверх.
- Знаешь, я только сейчас поняла, что никогда не смотрела развод мостов с мужчи-ной. Только с подругами.
Это действительно было так. Да и много ли было этих самых мужчин в моей жиз-ни? Не слишком. Я не могла не вспомнить о Палиевском. Он говорил, что это так скучно и избито, что не стоит и затевать.
- Теперь я знаю еще одно твое "никогда".
- Точно.
Я сама поцеловала его. К хорошему быстро привыкаешь. В данном случае, слиш-ком быстро. Все, что касалось Майкла, мчалось со скоростью поезда, слетевшего с тормо-зов.
Он еще возился на кухне, а я, подобрав под себя уставшие ноги, прилегла на кро-вать, дожидаясь его. Сквозь дрему, я почувствовала, как он накрыл меня сверху пледом, а сам устроился на другой стороне кровати. Это не могло не вызвать очередную улыбку на моем лице.
Я проснулась в его объятиях. Он обнимал меня сзади, перекинув руку через мою талию. Шторы были закрыты, и солнце не проникало в комнату. Я даже не могла предпо-ложить, который сейчас час.
Лицо Майкла было близко-близко. Я смотрела на него, не отрываясь, боясь спуг-нуть мгновение. Во сне черты его лица разгладились, тело было расслабленно. Дышал он глубоко и спокойно. Будить его совсем не хотелось. Я как можно более аккуратно вы-скользнула из постели и на цыпочках прокралась в ванную.
Ну вот. Это снова случилось. И этому никак не помешать. Я влюблена. Готова по-ложить свое сердце на жертвенный алтарь. Растерзают ли его? Втопчут ли в грязь? Выки-нут за ненадобностью? Или бережно возьмут, отогреют и сохранят? Я не знала. Любовь - всегда риск. И не всегда оправданный. Кто бы что там ни говорил. Я мечтала призвать на помощь весь свой разум, но это было уже невозможно. С его согласия или же без него, но это чувство уже вело меня своей собственной дорогой.
Может, у доктора Кэслера и не было запасов в холодильнике, но кофе уж точно во-дился. Да вознесется хвала к небесам и к тому, кто изобрел кофеварку. Я взяла на себя смелость и немного похозяйничала. Уже скоро дразнящий аромат летал по всей квартире.
- Доброе утро, - Майкл стоял в дверном проеме. - Вернее, - он кинул взгляд на ча-сы, приглаживая растрепанные волосы, - день.
- У нас в России, когда встал, тогда и утро, - сказала я, вспоминая слова известного сатирика.
- Я шел на запах,- улыбнулся мужчина, подходя ближе.
- Да неужели? И как? Ничего?
Его улыбка была хитрой-прехитрой.
- Сейчас проверим…
Он встал позади, наклонил голову и втянул в себя воздух. Спиной я ощущала твер-дую поверхность его грудной клетки. Рукой он отвел волосы с моей шеи, накрутил одну прядь на палец. Я закрыла глаза и вцепилась ладонями в край стола, стараясь унять дрожь. Ноги предательски подкосились, а Кэслер все продолжал… Его губы скользили вдоль ли-нии шеи все выше и выше к мочке уха.
- Майкл… - выдохнула я, потому что понимала - если он и дальше будет продол-жать в том же духе, то из кухни мы не выйдем.
- Ты пахнешь лавандой, - прошептал он, едва касаясь моего уха. От его дыхания по всему моему телу прокатилась волна дрожи.
- Кофе остынет…
- Кофе..? - Кэслер целовал мою скулу, приближаясь к губам.- Ах, да… кофе….
Его поцелуи лишали меня воли. Лишали всего того разумного, что во мне еще ос-тавалось, но противиться им было совершенно невозможно.
- Доктор Кэслер, если вы не прекратите сию же секунду, за последствия я не отве-чаю…
Он отпрянул, брови взлетели вверх.
- Вот как? Тогда я подам в суд за домогательства.
- За такие речи можно и поплатиться, - предупредила я.
- Чем именно?
- Отречением от утренне-дневного кофе.
- О, нет! Все что угодно, но только не это! - в притворном ужасе воскликнул он.
- Все что угодно? Не слишком ли смелое заявление?
- Это оттого, что я еще толком не проснулся.
- Тогда вот тебе животворящий напиток, - улыбнулась я и поставила перед ним на стол кружку с дымящимся кофе.
- Как насчет ужина сегодня вечером?
- Я с удовольствием.
- Куда?
- Предоставляю выбор тебе. Только никаких суши!
- Ладно, - он улыбнулся поспешности моего возгласа.
Когда с нашим поздним завтраком было покончено, и я уже застегивала босонож-ки, стоя возле двери, Майкл схватился за ключи.
- Я тебя отвезу.
- Не стоит, - запротестовала я.- Я на метро.
- Точно?
- Точно, - я взяла сумку. - К твоему "Ягуару" быстро привыкаешь.
- Это плохо?
- Для моего старенького "Ниссана", несомненно.
- А для тебя? - взгляд его был выжидательным.
-А для меня… Тем более, - я коснулась его губ.- До скорого, - и выскочила за дверь.
* * *
Когда раздался звонок в дверь, я вскочила как ошпаренная. Это точно был Майкл. Звук его машины невозможно было спутать ни с чьим другим. Да и не паслись в моем дворе подобные железные кони. На мне все еще было накинуто шелковое кимоно, куп-ленное где-то на распродаже, и уж точно не из Японии, но выбора не оставалось, откры-вать дверь все равно было нужно.
Бог ты мой! Я когда-нибудь избавлюсь от привычки так откровенно на него пя-литься? Он принес мне розу. Одну-единственную, с бархатистыми лепестками глубокого бордового цвета.
- Привет, - выдохнула я.
- Привет.
- Как я понимаю, одежда парадно-выходная?
Кэслер окинул меня оценивающим взглядом.
- Ты и так отлично выглядишь.
Мои щеки залил румянец, и это не ускользнуло от его внимательных глаз.
- Проходи. Пойду, найду вазу.
Мне было интересно, что Майкл думает о моем пристанище, но по его лицу не-возможно было что-либо прочесть. Он едва вошел в комнату и остановился на пороге, оглядываясь вокруг. С розой в руках я стояла и смотрела на Кэслера. Дверной проем окаймлял его силуэт как рама картину. Такую строгую, такую элегантную, такую великолепную картину. Он улыбнулся и я очнулась.
Легкая вазочка со скошенным горлом стояла на самой верхней полке. Я поднялась на цыпочки, чтобы ее достать.
- Давай лучше я, - предложил Майкл и легко снял ее с полки.
- Спасибо.
Надо было поставить цветок в воду, а я все не могла оторвать от него глаз. Кэслер действовал на меня как удав на кролика.
- Галстук криво завязан, - сказала я невпопад, отводя взгляд от его лица.
- Правда? Я торопился.
Я начала развязывать шелковый узел. Руки предательски дрожали. Я пропустила атласный материал сквозь пальцы. Его приятная прохлада обжигала мои горячие руки. Я медленно подняла голову и встретилась с ним глазами. Они снова светились тем дымча-тым светом, который заставлял мое сердце трепетать. Я приподнялась на цыпочках, при-тянула его к себе за развязанный галстук и поцеловала эти твердые губы, которые были на удивление нежными…
Надо ли говорить, что в тот вечер мы так никуда и не пошли?
Я не собираюсь говорить, вдаваясь в рафинированный романтизм о том, что я ле-жала в тишине, слушая лишь, как успокаивается наше общее дыхание - мое и Майкла, не стану говорить и о том, как было хорошо, все равно бесполезно, словарный запас всегда скуден в подобных случаях. Я знала в тот момент только одну простую вещь. Я лежала рядом с Майклом в моей постели и тихо охреневала. Кроме этого слова никакого другого на ум не приходило. Мне отчетливо казалось, что что-то случилось с этим миром, что где-то там, наверху, планеты поменялись местами или солнце вдруг замерзло, погасло или просто-напросто испарилось, потому что такого не могло произойти со мной. Потому что рядом был мужчина, каких в жизни нет, а есть только в рекламе HUGO BOSS. И я могла дотронуться до него, я могла говорить с ним, видеть его улыбку, видеть его глаза, смеяться с ним вместе, чувствовать его рядом и познавать его тело.
Я же говорю: ОХРЕНЕТЬ.
Я боялась даже пошевелиться, переполненная эмоциями и воспоминаниями. Пе-реполненная им самим. Вкус его требовательных поцелуев до сих пор горел на моих гу-бах. Я прокручивала воспоминание одно за другим, как кадры кинофильма. Мягкий элек-трический свет с потолка. Шуршание простыней, волнение, упоение от одной лишь мысли о том, что еще мгновение - и он мой. Пуговицы на рубашке Майкла, расстегнутые одна за другой, ощущение его тела под пальцами, кожа горячая как нагретый атлас, мягкие пряди волос и пульс, бьющийся на шее с бешеной скоростью.
Он улыбался мне чарующей улыбкой и я, отдаваясь во власть наслаждения, была в объятиях Майкла, целовала Майкла, обнимала Майкла, и внутри меня тоже был Майкл.
Он, наклонив голову к самому моему уху, заставляя вздрагивать от едва уловимого дыхания, шептал, как в полусне: "Открой глаза, Слава, открой глаза". И я открывала. Ны-ряла в эти серые озера с головой бесчисленное множество раз. Они, затуманенные жела-нием, были полны падающих звезд. Снова и снова все продолжалось, и не было конца и края этой пытке, на сбитых простынях меня самой не осталось, я погибла, разлетелась на тысячи кусочков, даже не силясь их потом собрать.
- Слава…
Я очнулась, перевернулась на бок и встретилась взглядом с Майклом.
- Да? - потянулась в истоме и прижалась к нему.
- Я все еще рассчитываю на ужин.
Он был сейчас совершенно другой с растрепанными волосами и улыбкой, прита-ившейся в уголках губ.
- Неужели? - я улыбалась как кошка. Чувствовала себя так же.
- Я, правда, голодный, - сказал Кэслер виновато-смущенно.
Меня разобрал смех.
- Ладно. Признаю: вина полностью на мне.
- Вина? - мужчина приподнял брови.
- Это же я тебя соблазнила, и мы остались без ужина. Закажем?
- Пожалуй, - он лежал, подперев голову рукой, и смотрел на меня.
- Недалеко есть русский ресторанчик. Я позвоню.
Я встала, посмотрев на Майкла через плечо. Я знала, что он не сводит с меня глаз.
- Сколько ждать?
- Минул двадцать, - я повела плечами, позволив волосам рассыпаться по спине.
Наблюдать за ним было сплошным удовольствием. Я видела, как с выразительного лица Майкла Кэслера медленно сползает всякое осмысленное выражение. Все его внимание поглощала родинка на мой левой груди. Глаза снова загорелись и с нескрываемым вожделением скользили по изгибам моего тела.
- Ужин может немного подождать, я думаю, - с трудом выдавил Кэслер.
- Вот как? - хмыкнула я, чувствуя, как собственное тело начинает предавать меня.
- Иди сюда, - тихо позвал Майкл, и мне оставалось сделать только один крошечный шаг.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
АРТЁМ
Глава 19
Лето, 2007
Меня разбудил поцелуй. Губы едва уловимо коснулись щеки, потом спустились ниже, очертили линию подбородка и продолжили свой медленный путь по изгибу шеи. Я улыбнулась сквозь сон и открыла глаза, встретившись с дымчато-серым взглядом Майкла.
- Привет,- сказала я, целуя его в плечо.
Утро было раннее, и вылезать из постели совсем не хотелось. Сквозь органзу в ок-но светило яркое летнее солнце.
- Привет,- ответил он, потягиваясь.- Как спала?
Я хмыкнула.
- Не долго, но хорошо. Впрочем, как и ты,- лукаво улыбнулась я.
- Справедливо.
- Еще бы!
- Как насчет кофе?- он приподнялся на локте.
- Кухня прямо по коридору.
-Эй! - Кэслер удивленно вскинул брови. - Я не сказал, что буду его готовить.
- Зачем тебе говорить, я и так знаю, что ты это сделаешь,- подначила я, улыбаясь.
- Уверена? - мужчина все еще лежал рядом, оперев голову на руку, в его глазах плясали смешинки.
- Абсолютно, - я кивнула и добавила:
- Если я как следует попрошу.
- Мммм,- протянул он,- звучит заманчиво.
Я поцеловала его в ответ.
- Ладно,- выдохнул Майкл,- уговорила.
Он поднялся и протопал босыми ногами на кухню. Я блаженно подумала, что у ме-ня еще есть несколько минут, чтобы не показывать носа из-под одеяла.
Настойчиво зазвонил телефон. Я мысленно чертыхнулась: кому придет в голову звонить чуть свет в воскресенье? Не глядя, я нашарила трубку на столике.
- Алло! - мой голос прозвучал хрипло, будто в горле застрял кусок наждачной бу-маги.
- Слава? Слава, это ты? - услышала я мужской голос.
- С утра еще была ею,- отозвалась я, бросив взгляд на незнакомый номер.
- Здравствуй. Это Артём.
- Тёма?
Я подскочила на месте, сразу проснувшись.
- Что-то случилось? - всполошилась я, забыв поздороваться.
- Ну… - он помедлил. - Вообще-то я сейчас на вокзале и…
- О Боже…- вслух простонала я, чувствуя себя полной идиоткой. Как я могла за-быть, что он приезжает в Петербург! Впрочем, вспоминая о чудесных выходных, прове-денных с Майклом, неудивительно, что у меня напрочь отшибло память.
- Прости, мой хороший, я должна была тебя встретить…
- Да все в порядке! - бодро отозвался парень.- Твое предложение по- прежнему ос-тается в силе?
- Да, конечно, - поспешно заверила я, помня о том, что предложила ему пожить у меня, пока он будет сдавать вступительные экзамены.
- Тогда я буду где-то через час.
- Сам дорогу найдешь?
Только после того как в трубке послышался приглушенный смешок, я поняла всю глупость своего вопроса.
- Не беспокойся, я уже достаточно взрослый самостоятельный мальчик.
- Почаще напоминай старой тетушке об этом, - рассмеялась я.
Моей шутки Артём не поддержал.
- До скорого,- попрощался он.
- Пока.
Я задумчиво вертела телефон в руке.
- Кто тут назвал себя старой тетушкой? - спросил Майкл, заставляя вспомнить меня о своем присутствии. Он стоял в дверном проеме с чашкой в руке.
- Мой племянник приезжает сегодня,- сказала я, свешивая ноги с кровати и одно-временно накидывая на себя легкий атласный халат. - Он будет здесь через час.
Майкл вздохнул.
- Прощай прекрасное утро.
- Извини, что не сказала раньше, - я виновато подняла на него глаза.- Я совсем за-была.
- Мне придется уйти?
Артём не знал о существовании Майкла в моей жизни, по крайней мере, я так ду-мала. Разумеется, так или иначе, их придется познакомить, но не сегодня.
- Да, Майкл,- сказала я с сожалением.
- Долго он будет у тебя?
- Недели две.
Кэслер улыбнулся.
- Значит, свидания переносятся на мою территорию,- заключил он, следуя за мной на кухню.
Я вздохнула с облегчением. Майкл все понял и ни капли не сердится.
- Выходит, что так.
- Отлично! Надо будет поблагодарить парнишку за то, что я наконец-то смогу вы-тащить тебя из берлоги. Кстати, как его зовут?
- Артём,- ответила я.
- Надеюсь, мы успеем принять душ до его прихода?- губы дрогнули в улыбке.
- Мистер Кэслер, если сначала вы позволите выпить мне чашку кофе, даю слово, в душ отнесу вас сама, - сказала я, садясь за стол.
- Это будет интересно, - хохотнул он и поставил передо мной чашку ароматного черного напитка.
* * *
К тому времени как я услышала звонок домофона, Майкл уже уехал, взяв с меня слово поужинать с ним завтра, а я успела высушить волосы, натянуть домашнюю майку-борцовку и шорты - окна в квартире выходили на солнечную сторону и было ужасно жар-ко уже с утра.
Я открыла дверь и застыла на месте от удивления.
Как он сказал - взрослый самостоятельный мальчик?
Молодой человек был одет в темно-синюю рубашку-поло, которая оттеняла лицо с оттенком легкого загара, на лоб, едва касаясь широких бровей, небрежно падала челка светло-русых волос средней длины. Удивительные янтарные глаза, казалось, вобравшие в себя весь солнечный свет, распахнулись мне навстречу, и улыбка озарила лицо, обозначив две очаровательные ямочки на щеках. Он вдруг ясно напомнил мне юного Леонарда Уайтинга в роли Ромео из бессмертного фильма Франко Дзеферелли. Сходство было просто удивительное.
- Ты так и будешь держать меня в дверях, или все-таки позволишь войти? - на-смешливо спросил Артём.
- Конечно,- выходя из ступора, ответила я, пропуская его в квартиру и закрывая дверь.
- Здравствуй,- парень замер в нерешительности, не зная, как стоит вести себя сей-час.
- Привет,- теперь уже мне приходилось смотреть на него снизу вверх,- Рада тебя видеть, малыш.
Он лишь улыбнулся, ничего не сказав на это, поставил спортивную сумку на пол, снял рюкзак с плеча и молча обнял меня.
Было удивительно странно и вместе с тем непривычно ощутить его ладони на сво-ей спине, вдохнуть его запах - пусть только на краткий миг. Мне казалось, Артём всегда меняется слишком быстро, и я просто не успеваю за ним.
- Как ты? - спросил он, отстраняясь.
- Отлично,- бодро откликнулась я и порадовалась, что это было действительно так. - А ты? Хорошо доехал?
- Бабулька-соседка всю дорогу рассказывала про свою жизнь. Готов поспорить, что ее мемуары по размеру были бы равны Советскому Энциклопедическому Словарю,- хмыкнул Тёма, скидывая кеды. - Она выглядела так, будто еще помнила Ленина. Притом при жизни.
- Синдром попутчика,- понимающе кивнула я, - ничего не поделаешь.
- Да, обычно в таких ситуациях больше всего боишься показаться не вежливым.
- А мне всегда нравилось слушать чужие истории жизни.
- Если при этом попутчики сами не лезут в твою душу,- возразил Артём, осматри-ваясь по сторонам.
- Хорошо устроилась,- заключил он, пробегая взглядом по комнате. - Миленько, хоть и места маловато.
- Спасибо,- улыбнулась я, думая о том, долго ли мне опять придется привыкать к нему новому и перестать, наконец, удивляться, что он стал взрослым.
- Ты уверена, что я не буду тебя стеснять? - в голосе молодого человека прозвучало сомнение.
- Если бы это было действительно так, я не стала бы тебя приглашать, - ответила я. - Что нового дома? Как прошли твои экзамены и выпускной? -мои глаза лукаво блеснули.
- Слишком много вопросов для одного раза! - засмеялся Артём, приподнимая руки в притворном ужасе. - Я все расскажу тебе по порядку, но сначала хотелось бы принять душ. В поезде было ужасно душно.
Я кивнула.
- Договорились. Тебе что-нибудь нужно?
- Нет, спасибо,- поблагодарил он.
Я наблюдала за тем, как он нагнулся, открыл сумку, извлек оттуда полотенце, и кое-какую одежду. Его движения были размеренны и неторопливы. Тёма освоился моментально и вел себя совершенно непринужденно, так, словно был тут всегда.
- Я быстро. Надеюсь, ты не умрешь от нетерпения все поскорее узнать? - в его гла-зах вспыхнул насмешливый огонек.
- Постараюсь, - мне было трудно сохранить серьезность, впрочем, на данный мо-мент в ней не было никакой необходимости.
Артём скрылся за дверью в ванной, а я пошла на кухню заново ставить чайник и делать бутерброды, краем уха прислушиваясь к звуку льющейся воды.
* * *
Ванная комната хранила ее запах. Хранила ее недавнее присутствие, как флакончик духов все еще бережет едва уловимый аромат уже исчезнувшего парфюма. Золотисто-карие глаза пробежались по шкафчикам с дверцами из прозрачного пластика, задержались на висевших махровых полотенцах зеленого цвета и замерли на отражении в зеркале. Оно ему не очень понравилось - волосы взлохмачены и, скажем прямо, не отличаются особой чистотой после суток, проведенных в поезде, лицо выглядит уставшим, и лишь взгляд оставался все таким же ясным. От него не ускользнуло ни ее удивленно - растерянное выражение лица, когда Ярослава распахнула входную дверь, ни изменения, коснувшиеся ее саму. Теперь девушка носила волосы чуть ниже плеч, подстриженные каскадом и длинную челку на бок, в глазах едва уловимо сиял спокойный уверенный свет. Она была убеждена, что получила теперь, что хотела. Или кого хотела.
Артём пустил воду. Пар начал медленно наполнять ванную комнату. Ее запах стал еще более ощутим, но вместе с тем, к нему примешивалось чье-то чужое присутствие.
Парень увидел второе полотенце на вешалке, еще одну зубную щетку и бритвен-ный станок. В этом доме, воспоминания о котором он хранил с подросткового возраста, появился мужчина, и он, даже не будучи здесь, безмолвно давал понять, что обосновался всерьез и надолго.
Её мужчина.
Майкл.
Не он ли причина тайного блеска ее глаз?
Артём знал о нем мало, и по тем обрывкам доходивших до него разговоров среди родни, не мог составить об англичанине полного представления. Однако, одно Санаев знал наверняка: мать Ярославы была просто в восторге от Майкла. Для него это было странно, если учесть тот факт, что она его никогда не видела в глаза.
Тугие струи приятно покалывали тело, стекали вниз по плечам и спине, снимая до-рожную усталость.
Присутствие Майкла в жизни Ярославы оставалось для Артёма далеким событием вплоть до сегодняшнего момента. Теперь он окончательно понял, что ее внимание нико-гда больше не будет принадлежать ему безраздельно как в ту пору, когда она приезжала домой. Это осознание отозвалось щемящей болью в сердце, Тёма задумчиво прикусил гу-бу, стараясь разобраться в себе. Он уже не ребенок, пора понимать, что у каждого своя жизнь и нужно научиться относиться к этому более спокойно. Вот только что-то у него это пока плохо выходит…
Глава 20
Артём ворвался в квартиру подобно урагану, его глаза сияли.
- Поступил!- выпалил он и, не помня себя от радости, схватил меня за талию, при-поднял над землей и закружил прямо в коридоре. Я весело рассмеялась. В этот миг я чув-ствовала себя девчонкой - юной и счастливой. С души наконец-то упал камень сомнений, долгих волнений и переживаний за благополучный исход. Мы забыли обо всем и просто радовались как дети, нас пьянило чувство одержанной победы. Руки Артёма медленно скользнули по моей спине и мягко опустили меня на пол. Я подняла на него глаза и за-мерла. В этот момент его взгляд сказал мне больше, чем смогли бы все слова, придуман-ные людьми. Свет его глаз выражал глубокую благодарность.
- Ты такой молодец, - выдохнула я.
Его улыбка озарила молодое лицо.
- Спасибо.
-Что здесь за крики?
Тёма резко вскинул голову, оборачиваясь на голос. Я поспешно сделала шаг в сто-рону, теряя тепло его рук. В дверном проеме стоял Кэслер, удивленно вскинув брови. В его глазах застыл вопрос.
- Майкл,- я как можно безмятежнее улыбнулась. - Познакомься, это Артём.
Я перевела взгляд на Санаева. Он выпрямился, его взгляд стал совершенно холо-ден, будто солнце затянулось корочкой льда.
Мужчины настороженно изучали друг друга.
- Тёма, это Майкл,- сказала я.
Он сделал несколько шагов к англичанину и в знак приветствия протянул руку. Неожиданность встречи и последовавшее за ней замешательство слегка спали.
- Так в чем причина такого бурного веселья?
- Артём поступил в университет,- поспешно сказала я.
- Вот как? Что ж, мои поздравления.
- Спасибо, - сухо поблагодарил парень.
- Помнится, когда я поступил в университет, в моей семье это восприняли как должное. Признаться, было даже обидно.
- Неужели? – светлые брови выгнулись изломанной дугой.
- Именно.
Майкл подошел ко мне и слегка приобнял за плечи.
- Жаль, что мы не сможем как следует отметить это событие с тобой, правда, Яро-слава?
Я кивнула, избегая смотреть на Артёма.
- У нас билеты на концерт, пропускать не хочется.
- Ничего, - голос Артёма был ровен. Я увидела, что по его лицу стало невозможно что-либо прочесть. - Я все равно собирался к друзьям, а сюда приехал только на пару ми-нут, чтобы рассказать обо всем Ярославе.
Лгал ли он сейчас или говорил правду? В любом случае, поход на концерт нельзя было отменить. Я ждала этого целую неделю, но и побыть немного с Артёмом тоже хоте-лось. Хотя, что помешает нам встретиться и поговорить в другой раз? Встреча с новыми друзьями была для него более важна, чем мое общество.
- Вот и отлично, - добродушно кивнул Майкл.
Я почувствовала, что напряжение в Кэслере ослабло, и он стал приветлив и подку-пающе мил.
- Слава, поторопись, нам скоро выходить,- напомнил он.
- Еще почти целый час в запасе,- откликнулась я.
- Точно. Нам-то мужчинам известно, что вы, женщины, можете прихорашиваться целую вечность. Верно, я говорю, Артём?
- Не думаю, что тёте Ярославе понадобиться много времени, она и так выглядит хорошо, - произнес парень.
Тётя Ярослава? Это что еще за новости? Я послала Артёму недоуменный взгляд, но он сделал вид, что не заметил.
- Надо идти, - проговорил он и сделал шаг в сторону двери.
Я совсем растерялась.
- Да, но… Я хочу узнать, как все прошло.
Он махнул рукой с таким видом, словно для него это ровным счетом ничего не значило.
- Потом. Собирайся.
- Еще успею, - проворчала я. Мне не нравилось его поспешное бегство.- Тёма…
- Приятного вечера. - Санаев кивнул Майклу, улыбнулся мне, оставив в полном недоумении.
* * *
Артём остановился возле подъезда и затянулся сигаретой, медленно выпуская дым через ноздри. Светало. Город лениво просыпался в утреннем свете субботнего дня. Спать парню совсем не хотелось. Прошедший вечер, а вслед за ним и ночь остались в памяти ярким пятном, хотя теперь казалось, что все произошедшее с ним случилось очень давно. Так всегда бывает - время смещается, глаза стараются вновь привыкнуть к солнечному свету вместо искрящейся темноты клуба, в ушах по-прежнему стоит гул от громкой музы-ки, которая на протяжении многих часов втекала в тебя, обступала вибрирующими волна-ми и разбивалась о стены.
После того, как он покинул квартиру Ярославы, Артём поехал прямо в Ирландский бар, где должны были собраться его новые знакомые. В большинстве своем это были ребята и девчонки, такие же, как и он - молодые, амбициозные, дерзкие. Они отмечали свое поступление, свою первую достигнутую цель. Многие приехали из разных городов России, и это их объединяло. В незнакомом городе, молодые люди не чувствовали себя чужими и одинокими, когда знали, что они здесь такие не одни. Питерские сокурсники вопреки устоявшемуся мнению оказались вполне дружелюбными и простыми ребятами. Они не отрицали, что, несомненно, есть такие, кто кичиться своим местом жительства, и встреч с ними будет еще не мало, но это обстоятельство мало кого серьезно заботило. Появления Артёма восприняли с энтузиазмом, его приглашали и ждали. Он ни взглядом, ни словом не выдал того, что приезжать совсем не собирался.
В баре собралось человек пятнадцать ребят. В честь такого события сдвинули не-сколько столов, чтобы смогли разместиться все. Много говорили, вспоминали экзамены, расспрашивали о жизни друг друга, смеялись. Ближе к полуночи собрались и поехали в клуб. Артём решил плыть по течению. К тому же, он все еще был зол на Ярославу, хотя прекрасно осознавал, что это чувство больше напоминает детскую обиду. Она ведь не обещала ему, что сегодня останется с ним.
Встреча с Майклом была для Тёмы полной неожиданностью. С первой минуты он воспринял его как чужака, который рискнул посягнуть на дорогую вещь, принадлежащую ему. Но Ярослава не принадлежала ему, и тем более, не была вещью. У него вообще не было никаких прав на нее. Их отношения сводились к банальному вроде как родственно-му знакомству, которому столько же лет, сколько ему самому.
Артёму поскорее хотелось забыть ласковый взгляд Майкла и свои собственниче-ские чувства, разыгравшиеся ни ко времени и не к месту.
В клубе было не протолкнуться, вспышки яркого света прорезали бархатный полу-мрак. В подобном месте парень был впервые. Дискотеки в его родном городке оригиналь-ностью и размахом не отличались. Новизна ощущений захватила его, и он отдался весе-лью полностью, посылая к черту и Майкла Кэслера, и тётушку Ярославу.
Как вышло так, что остаток вечера он провел в обществе кареглазой брюнетки по имени Надя, Артём с трудом помнил. Он с безразличием фиксировал мертвые электрон-ные мелодии и разгоряченную толпу. Они тоже танцевали, но Артёму к тому времени уже успел опротиветь и клуб и, тем более, эта незнакомая девушка с настойчивыми, жадными губами.
Он чувствовал себя препаршиво, когда сбегал второпях, стремясь скорее избавить-ся от удушливого, пропитанного спиртными парами и сигаретным дымом спертого воздуха клуба. Приторный ванильный запах духов девушки, казалось, проник в самую его кожу, и теперь вызывал только приступ тошноты.
Прохлада раннего утра омыла прохладой лицо, легкий ветерок растрепал волосы. Думать стало легче. До метро Тёма решил пройтись пешком, хотя находилось оно далеко-вато. Минут сорок парень неторопливо шел по улице, наслаждаясь тишиной залитых ро-зовым светом домов. Возле метро он достал жетон, на разжатой ладони увидел второпях написанный телефонный номер. Ему сделалось неловко, звонить Наде не было никакого желания. Тёма порадовался, что приедет слишком рано, и Ярослава еще будет спать. Не стоит показываться ей в таком виде. Мысль, что она увидит его после ночной гулянки, вызывала внутри глубокий протест. О том, что она сама не раз приходила домой лишь под утро, Тёма мало задумывался.
В метро он задремал и едва не проехал свою остановку. До знакомого дома его до-везла ранняя маршрутка. Докурив сигарету, Артём поднялся на пятый этаж и открыл дверь. В квартире было тихо. Стараясь производить как можно меньше шума, молодой человек скрылся в ванной.
Как же приятно было стоять под освежающими струями душа! Тёма потер мылом ладошку, смывая набор бесполезных цифр.
Парень вышел из ванной, небрежно обернув полотенце вокруг бедер, и протопал на кухню. В холодильнике он нашел бутылку с кока-колой и жадно отпил из горлышка.
- Привет!
Он едва не поперхнулся, услышав за спиной сонный голос.
- Привет, - выдавил Тёма, глядя на Ярославу, которая стояла прямо напротив него.
- Как погулял? - ее взгляд, скользнувший по его обнаженному торсу, тут же взмет-нулся к лицу и старался оставаться там на протяжении всего разговора.
- Хорошо,- сказал Артём и поспешно отпил из бутылки, справляясь с замешатель-ством. Как никак Слава была женщиной, а ему уже давно не три года, чтобы беззастенчи-во разгуливать перед ней почти в чем мать родила.
- Почему ты не спишь?
Девушка пожала плечами, на которые падал легкий шелковый халат небесно-голубого цвета. Он подумал, что этот оттенок как нельзя лучше подчеркивает ее глаза.
- Услышала, как кто-то ходит на кухне, - ответила Слава.
Артёму хотелось вылететь из кухни, спрятаться от ее взгляда, который заставлял его кожу одновременно гореть и покрываться мурашками, словно от озноба, но вместо этого он спросил с самым невинным видом, на который только был способен:
- Как прошел вечер?
- Понравился.
Другого ответа парень и не ждал. Уточнять, что понравилось больше - концерт или то, что было после него, он не собирался.
- Сварить тебе кофе? - предложил парень.
- А спать ты не хочешь? - улыбка осветила лицо Ярославы, и он снова почувство-вал себя подростком, над которым она так любила подшучивать.
- Не очень, - в ответ улыбнулся он.
- Лучше выпью молока, а потом еще прилягу ненадолго. Выходной как-никак.
- Ладно, - Артём снова полез в холодильник, достал молоко и налил его в смешную кружку с поросенком.
- Надеюсь, это маленькое корытце принадлежит не Майклу,- не смог сдержаться Тёма. Он не стал садиться за стол, а остался стоять рядом, прислонившись к кухонному столу видавшего виды гарнитура.
- Нет, - ответила она. - Это корытце - моя собственность.
- Да ну?
- Осталось после общаги, мы любили дарить друг другу разные забавные штуки.
- Понятно, - протянул он.
- Где были? - Слава опять вернулась к интересующей ее теме разговора.
Он назвал ей клуб.
Она рассказала, что бывала там и описала, как там было раньше. Артём ответил, что с тех пор мало что изменилось.
- Если хочешь, мы можем сходить куда-нибудь, - предложила Слава. - Мы ведь так и не отпраздновали твое поступление.
Она выглядела смущенной, а может, Артёму только так показалось потому, как сам чувствовал себя не в своей тарелке. Предложение Славы ему пришлось по душе, однако он сказал:
- Вообще-то я хочу поехать сегодня за билетом. Если получится, завтра уеду домой.
- Уже?
Он молча кивнул.
Молодой человек и сам толком не понимал, откуда взялась эта поспешность, но он точно знал, что ему пора уезжать. Во-первых, экзамены закончились, во-вторых, он не хотел больше злоупотреблять гостеприимством Ярославы, а в-третьих… Что было в-третьих, словам не поддавалось. Слава действовала на него теперь совершенно иначе, и это чувство озадачивало и даже временами пугало.
Тёме вдруг захотелось как можно скорее очутиться в знакомой обстановке, привес-ти мысли в порядок и приготовиться к тому, что жизнь больше никогда не станет преж-ней.
Однако, он не смог устоять перед искушением и принял ее предложение сходить куда-нибудь вечерком.
* * *
Если я и выступала инициатором нашей прогулки, то организатором уж точно был Артём. Он позвонил еще утром по пути на вокзал и сказал, чтобы я надела удобную обувь и взяла с собой фотоаппарат. Более подробные расспросы он проигнорировал. Ко-гда мы встретились на Невском, он сообщил, что купил обратный билет и уезжает сегодня вечером. Вещей у него с собой было немного, поэтому перед поездом оставалось только заскочить ко мне и забрать сумку. На том и порешили.
С главной улицы Петербурга мы свернули и где-то долго плутали в лабиринте дворов. Впрочем, мне только так показалось, потому что Тёма, судя по его уверенному виду, точно знал, куда идет. В конце - концов, мы оказались возле парадной старого дома, где нас уже ждали. Парню и девушке было лет по семнадцать. Ровесники Артёма, они вы-глядели даже чуть моложе. Парень был худой, среднего роста и девушка ему подстать. Поздоровавшись с нами, она громко щелкнула розовым пузырем жвачки.
- Пошли, - скомандовал парнишка, которого, к слову, звали Виталий, и открыл дверь ключом домофона.
Я все еще ничего не понимала.
Мы поднимались по лестнице все выше и выше, пока не добрались до последнего этажа.
- Тёма, что мы тут делаем? - шепотом спросила я, дергая его за рукав толстовки.
- Сейчас все поймешь, - откликнулся он, озорно улыбаясь.
Ну, что с него взять! Оставалось только в неведении наблюдать, как Виталик про-бирается на лестницу, ведущую к люку в потолке. Он выудил из кармана самодельную отмычку и вскрыл замок.
- Давай за ними, - Артём слегка подтолкнул меня, оглядываясь.
Это попахивало какой-то авантюрой. Я послушно поползла. Сердце мое билось в предвкушении, уж чего-чего, а подобного времяпрепровождения я представить себе не могла.
Еще мгновение и я оказалась на крыше. Сзади из люка показалась голова Артёма. Он легко выбрался на жестяные листы. Ребята уже стояли едва ли не на самом краю. Я сделала несколько неуверенных шагов.
- Дай руку.
Тёма крепко сжал мою ладонь и больше не выпускал, по крайней мере, пытался, потому, что я тут же достала камеру и начала съемку.
Это было просто потрясающе! Город, залитый солнцем, раскинулся от края до края. С высоты я могла охватить взглядом и взметнувшийся в небо шпиль Адмиралтейст-ва, и сияющий купол Исаакиевского собора. Вдалеке едва заметной лентой вилась Нева. Санкт- Петербург весь был как разноцветный пазл. Каменное полотно его улиц, площа-дей, проспектов, домов, дворцов, церквей развернулось передо мной во всю свою ширь. Далеко на горизонте взмывали вверх высотки новостроек.
Меня неудержимо влекло к краю. Какое головокружительное чувство смотреть на все сразу, смотреть вниз и видеть крошечных людей, сливающихся в общий живой поток.
- Артём, как здорово!- воскликнула я, улыбаясь от восторга.
Он смеялся, и солнце делало его глаза светло-золотистыми.
Виталик со своей подружкой гуляли по крыше как кошки - уверенно и сами по се-бе. Для них подобные вещи были в порядке вещей. Артём рассказал, что они познакоми-лись при поступлении. Виталик жил в этом доме и частенько водил сюда друзей и знако-мых. Даже организовал свой маленький бизнес. Чтобы попасть на крышу, нужно было еще заплатить. Тарифы были разными и варьировались в зависимости от степени знаком-ства или от ближайшего события, которое можно было смотреть с высоты.
- Во время салютов у него просто аншлаг, - сказал Тёма.
- Ты тоже ему заплатил?
- В пивном эквиваленте, - хмыкнул Санаев.
Артём сделал пару снимков со мной, а потом Виталик сфотографировал нас вме-сте. Мы сидели на самом краю, спина к спине, ноги Артёма свисали в пустоту. У меня слегка кружилась голова, но впечатление было невероятным.
Мы совсем позабыли о времени, а спохватившись, как ошпаренные понеслись ко мне домой за его вещами. Я гнала машину на предельно допустимой скорости, в первый раз жалея, что мой синий "Ниссан" не черный "Ягуар". Артём едва успел на поезд.
- Спасибо тебе за все, Ярослава, - сказал парень, осторожно прижимая меня к себе.
- Приезжай, - я не удержалась и отвела светлые пряди с его лба.
- Скоро увидимся, - в ответ сверкнула улыбка, обозначив две такие милые ямочки на его щеках.
Он уже жил предвкушением сентября.
Первым делом, вернувшись домой, я скинула фотографии на компьютер, чтобы еще раз все хорошенько рассмотреть. Какой все-таки яркий, богатый на впечатления вы-дался день!
Приехал Майкл и мне нетерпелось показать ему всю эту красоту, запечатленную застывшими мгновениями.
- Как студент? Неужели уехал? - спросил он, целуя меня.
- Угу.
- Значит, я могу остаться?
Я притворно-равнодушно пожала плечами, поддразнивая его.
- Можешь, если хочешь.
- А сама-то как думаешь? - Кэслер усмехнулся уголком рта.
- Идем, - я настойчиво высвободилась из его объятий. - Я хочу тебе кое-что пока-зать.
- Ты прямо вся светишься. Что такое случилось с тобой?
Мужчина был заинтригован и позволил увести себя за собой и усадить на стул пе-ред монитором.
- Небольшое приключение.
Его широкие брови выгнулись.
- Какого рода?
- Познавательно-эстетическое.
- Как все серьезно, - его глаза смеялись.
Я включила слайдовый режим просмотра.
- Отличные снимки, - сказал Майкл, немного погодя.
- Я старалась, - похвасталась я.
- Что значит, ты старалась? - вдруг насторожился он и пристальней всмотрелся в экран. - Это не подборка?
- Нет, конечно, - обиженно сказала я.- Они мои.
Как раз воспроизвелись фотографии со мной, потом с Артёмом, и наконец, с нами обоими вместе.
Кэслер нажал на паузу.
- Так вот как ты сегодня провела время.
- Да, и мне очень понравилось.
- Кто бы сомневался, - язвительно ответил мужчина, и я тут же уловила перемену в его настроении.
- В чем дело, Майкл?
- Во-первых, то, что вы делали не совсем законно.
- Ой, да брось ты…- начала я, но он прервал.
- Во-вторых, тебе не шестнадцать лет. Это похоже на ребячество. Я еще могу по-нять Артёма, ладно у него ума нет, но ты-то взросла женщина, Слава! О чем ты думала?
Меня словно бы окатили холодной водой. Почему он рассердился?
- Да о чем тут думать, Господи! Мы просто лазили на крышу!
- Это само по себе опасно.
- Мы были не одни, - я сделала попытку успокоить его.
- Да какая разница! - вспылил Майкл, решительно вставая со стула.
- Ничего же не случилось.
Его глаза потемнели.
- Считай, что повезло.
- Майкл, не будь таким занудой! Посмотри, какая красота! Неужели она не стоит капельки риска?
Я так хотела, чтобы он взглянул на все моими глазами, чтобы он понял…
- Нет.
Я тяжело вздохнула. Стоило ли ждать другого ответа?
- Да что я, ребенок, в самом деле! - возмутилась я. - Что ты вечно со мной как с ма-ленькой!
В противовес мне Кэслер был сейчас на удивление спокоен.
- Да потому что так и есть, - убежденно заявил мужчина. - Что с тобой случилось, Слава? Я перестаю тебя узнавать. С тех пор как приехал Артём, ты ведешь себя безрас-судно!
- Ничего подобного, - возразила я.
- Быть может, ты просто не замечаешь, но я-то прекрасно все вижу.
Я опешила. Неужели, правда? Признаться, Майкл был не так уж далек от истины. За те две недели, что Артём гостил у меня, мы едва ли виделись с Кэслером больше трех раз, включая совместный поход на концерт. Наверное, он пригласил меня от безысходно-сти, думая, что тем самым сможет привлечь мое внимание, которого был лишен.
- Скажи мне, почему с ним ты делаешь то, что никогда не делала со мной?
Я с удивлением взирала на него. Ничего особенного я с Артёмом не делала. Сходи-ли с ним на спектакль, покатались на аттракционах на Крестовском острове, посмотрели город с высоты… Разве это было чем-то из ряда вон выходящим? Для себя я бы сказала - нет, но Майкл, похоже, был другого мнения.
- А ты бы полез на крышу?- я спросила и тут же представила себе всю абсурд-ность своего вопроса.
Кэслер пренебрежительно фыркнул.
- Что я там забыл?
Это и был ответ.
- Вот поэтому, - призналась я, затаив свое разочарование. - В тебе ни капли аван-тюризма.
- А в вас обоих ни капли здравого смысла! - отпарировал Майкл.
- Зато в тебе - хоть отбавляй!
- Не понимаю, что в этом плохого? - вызывающе сказал он.
- Конечно, ты не понимаешь! - с сарказмом заметила я. – Все дело в том, что ты де-лаешь из мухи слона. Так нельзя, Майкл! Невозможно все время поступать правильно.
- Пока мне это неплохо удается.
Я едва не сказала ему, что это ложь, а иначе, как объяснить мое присутствие рядом с ним?
- Ты совершенно невозможен,- проворчала я. Хорошего настроения как не бывало.
- Ты не лучше.
Прекрасный обмен любезностями. Я обиженно отвернулась, послав ему напосле-док красноречивый взгляд.
Единственное место, где я могла от него скрыться, была кухня. Туда я отправи-лась, приняв обет молчания.
Это надо же было так взъесться на меня из-за простых снимков! Опасно, видите ли, делать подобные глупости… Опасно вообще жить, доктор Кэслер, дорогой.
Я со злостью вгрызлась зубами в бутерброд. Пошло минут пять, Майкл вошел на кухню с видом разведчика на вражеской территории. Я, насупившись, наблюдала за тем, как он подходит к холодильнику, берет магнитик и, закрепив с его помощью фотографию маленького формата, оставляет на двери. Это был снимок, сделанный на крыше, с кото-рого улыбалась я.
- Просто вздорная девчонка, да?
В голосе Кэслера больше не слышалось раздражения, а взгляд просил о примире-нии.
Я прислушивалась к тому, как последние остатки злости стремительно умирают внутри меня.
- Лучше вздорная девчонка, чем мальчишка-паникёр.
Кэслер обнял меня, а я не стала противиться.
- Глупая, я же боюсь за тебя.
Я закрыла глаза, чувствуя тепло его тела.
- Да что со мной может случиться, когда ты рядом?
Глава 21
Семинар, ради которого пришлось лететь в Москву, закончился поздно. Как назло начался дождь, противный и нудный, похожий на водяную пыль. Зонта при мне не было. Я валилась с ног от усталости. На ходу запихивая бумаги в папку, я налетела на какого-то человека.
- Простите,- машинально пробормотала я.
- Ярослава!
Мне показалось, что я ослышалась. Я подняла глаза и в наступивших сумерках увидела знакомые черты лица.
- Кирилл,- выдохнула я и застыла как громом пораженная.
- Здравствуй.
- Здравствуй.
Я не видела его четыре года. Он мало переменился: тот же пронзительный взгляд зеленых глаз, в которые я когда-то могла смотреть бесконечно, мягкая линия скул. Воло-сы Палиевского стали короче, чем были прежде. В электрическом свете уличных фонарей на сером драпе его полупальто сверкали мелкие капли.
- Как ты здесь..?
- Откуда ты..?
Мы заговорили одновременно, чтобы разбить затянувшееся неловкое молчание.
- У меня семинар по работе. А ты?
- Проект.
- Что за проект? - мне нужно было так много ему сказать, о стольком расспросить… А в результате все свелось к ничего не значащим фразам.
Кирилл оглядел меня с головы до ног и едва заметно усмехнулся. От его глаз лучи-ками разбежались морщинки, которых я раньше не замечала.
Наверное, вид у меня был ужасный. Дождь разыгрался не на шутку.
- Вряд ли это тебя сейчас волнует. - Палиевский раскрыл зонт. - У тебя совсем промокли ноги. Идем, а то простудишься.
- Мне нужно поймать такси. До гостиницы несколько кварталов.
- А моя за углом.
- Кирилл, я не думаю, что…
- Вот и правильно, - бесцеремонно перебил он. - Не думай. Мыслительные про-цессы в голове женщины для нас, мужчин, действие совершенно непостижимое.
Я оторопела.
- Давно ты стал таким противным, Палиевский?- в моих глазах отразилось смешан-ное чувство радости и растерянности. Я отвыкла от его колких замечаний.
- Не знаю,- мужчина пожал плечами.- Интересный вопрос, Ярослава Игоревна, по-думаю о нем на досуге.
- Боюсь, одному тебе не справиться, - я снова начала ощущать то забытое чувство наслаждения от словесной дуэли. - Настоятельно советую созвать друзей для обсуждения. Вы, мужчины, своим мозгом, ориентированным исключительно на инстинкты, самостоя-тельно переварить такой поток информации просто не в состоянии.
- Туше,- Кирилл отвесил шутливый поклон.- Степень "противности" у нас пример-но на одном уровне.
- Не обольщайся.
- Я давно утратил эту способность,- сказал Кирилл, пропуская меня вперед в проем дверей, которые нам услужливо распахнул швейцар.
В его голосе проскользнуло едва заметное сожаление. Я промолчала, не зная, что ответить на это.
В просторном холле пахло цветами, деревянными панелями и ноткой ванили. Приятно было оказаться в светлом и теплом помещении после промозглой серости улицы. Мы зашли в лифт.
Я хотела сказать, как скучала по нему, как его порой не хватало, но слова не шли с языка. Мы так долго были в дали друг от друга, что казалось почти невозможным видеть его в чужом городе рядом с собой. Лифт остановился.
Звук шагов тонул в мягкости ковровой дорожки в коридоре. На стенах висели све-тильники с приглушенным желтоватым светом, имитирующие газовые рожки XIX века.
- Прошу,- Кирилл повернул ключ и распахнул передо мной дверь номера.
Комната была просторной и достаточно уютной. Возле изголовья широкой крова-ти, накрытой темно-синим покрывалом, стояли тумбочки с лампами с круглыми абажура-ми. На столике с витыми ножками стояли цветы. Ваза была сдвинута в сторону, возле нее лежал ноутбук. Окно обрамляли гардины в тон покрывалу. Легкая органза слегка трепетала от потоков воздуха. Работал кондиционер.
- Когда ты вернулся? - Я отдала ему свое промокшее пальто и села на диван, стоя-щий у стены.
- Неделю назад.
Он снял пиджак и небрежно кинул его на кровать, потом с явным удовольствием расслабил узел галстука. Я вспомнила, что он терпеть их не мог. Я смотрела на Палиев-ского и чувствовала, как сердце начинает отчаянно колотиться.
- Собираешься в Петербург? – спросила я так, словно бы мы встречались лишь не-делю назад.
Наши взгляды пересеклись.
- А надо?- неожиданно тихо спросил мужчина.
Я подумала о том, что произошло за время, пока его не было: о работе, о Майкле… Все так перемешалось в моей жизни, и я не знала теперь, поймет ли меня Кирилл и смогу ли его понять я, поэтому осторожно ответила
- Тебе виднее.
Он молча кивнул и пошел сделать пару звонков. От нечего делать я принялась раз-глядывать картину на стене. Это была репродукция Ван Гога "Звездная ночь".
- Я заказал ужин, - вернувшись, сказал Кирилл.
- Спасибо, - я и вправду проголодалась.
- Ты, наверное, только и делаешь, что работаешь, а о еде постоянно забываешь.
Он сел рядом.
- Место моей няньки уже занято, Кирилл, - улыбнулась я.
- Кем же? - с интересом спросил он.
- Майклом, моей матерью. Многими. Ты мне в этом амплуа не нужен.
Палиевский послал мне ответную улыбку, дрогнувшую на чувственных губах.
- Кто такой Майкл?
Не успел возникнуть из небытия, уже горит желанием быть в курсе всех событий. Как это было похоже на него!
Я задумалась на секунду. Сказать "любовник" было бы слишком посредственно, наши отношения не сводились к сексу, скорее это секс дополнял наши отношения; жени-хом он мне не был, о свадьбе мы не заговаривали, поэтому я просто сказала:
-Мой мужчина.
Кирилл выгнул брови.
- Американец?
- Нет, он из Лондона. Работает по контракту в Петербурге.
- Кем?
- Врачом. Он хирург.
Палиевский ухмыльнулся уголком рта:
- Надеюсь, он не прирежет меня скальпелем, узнав, что ты была со мной.
- Не говори вздору,- проговорила я. - К тому же, он не знает о тебе.
Мужчина небрежно откинулся на спинку дивана.
- Скрываешь свое прошлое?
Я прямо посмотрела ему в глаза. Зеленоватый омут медленно затягивал меня в свои глубины.
- Ты уехал, Кирилл,- тихо сказала я, и в моем голосе не было ни осуждения, ни обиды. - Прошло четыре года, а ты даже не позвонил, когда вернулся в Россию. Скажи, долго бы я оставалась в неведении, если бы мы не встретились случайно в Москве?
- Я хотел сначала привыкнуть,- ответил он. - Снова почувствовать себя дома. В Италии все было совершенно иначе.
В дверь деликатно постучали - это прибыл официант. Он катил перед собой столик, на котором, закрытые полукруглыми крышками стояли блюда с едой.
Кирилл расплатился с официантом, выпроводил его за дверь и приподнял крышку.
- Мать честная, пир богов! - воскликнул он.
Я улыбнулась про себя. В этот момент он живо напомнил мне себя прежнего.
Все выглядело очень аппетитно. Мой желудок предательски заурчал. Мне даже по-казалось, что Палиевский это услышал, так как расплылся в широчайшей улыбке.
Мы оба проголодались, поэтому последующий час или около того прошел в основ-ном в молчании. Нас больше поглощало пережевывание пищи, нежели поддержание раз-говора.
- Что за проект?- спросила я, когда с ужином было покончено, и мы сидели с бока-лами вина.
- Декорации для "Баядерки". Меня пригласили в столицу. Как видно, за четыре года меня не забыли. Я был рад покончить с Римом.
Слово "Рим" пробудило во мне чувства, о которых я предпочла бы забыть совсем. Теперь, спустя время, я больше не держала на него ни зла, ни обиды. Вот только та де-вушка из прошлого, которая вдруг так неожиданно снова воскресла внутри меня, все еще не могла его ни простить, ни понять. Она требовала ответов на вопросы, пусть и задавать их стало несколько поздно.
- Значит, ты еще долго пробудешь в Москве?
- Как получится. Я привез с собой несколько готовых эскизов, если все пойдет по плану, то я буду появляться только, чтобы проверить очередной этап работы. К тому же, у меня есть задумка открыть выставку своих работ в Санкт-Петербурге.
- Я рада за тебя.
Вино приятно согревало и я уже не чувствовала такой скованности, как в начале. Близость Кирилла всегда оставалась для меня испытанием. Даже теперь, когда в моей жизни появился Майкл, призраки прошлого не давали покоя.
Я подняла на него глаза.
- Что произошло после того, как ты уехал?
Я не сказала "после того, как ты оставил меня". Фактически, это было неправдой, но тогда я восприняла все именно так.
- Я знал, что ты спросишь, - задумчиво отозвался мужчина.
- По-моему, этого следовало ожидать, - я слегка повела плечами.
- И мне не удастся этого избежать? - в его голосе просквозила нотка надежды.
- Даже не мечтай, - я хотела знать. И та девушка тоже.
Палиевский криво усмехнулся.
- Мы приехали в Рим и Мария тут же начала приготовления к свадьбе вместе со своей несносной мамашей-снобом. Ее отец взялся за организацию моей выставки.
- Как ты и рассчитывал, - не примянула заметить я.
Лицо Палиевского исказила гримаса.
- Не думай, что это далось мне легко.
- Ну, еще бы - жениться на богачке со связями в искусстве и жить в особняке ее ро-дителей - это конечно труд неблагодарный. Особенно для молодого художника.
- Ты больно ранишь, Слава, - с упреком сказал мужчина.
Я вздернула подбородок.
- Да. Ведь я училась у самых лучших.
- Время моего раскаяния еще впереди.
- Лучше продолжай дальше, - сказала я, стараясь не думать о Палиевском, которого замучили муки совести.
- А дальше была свадьба в лучших традициях жанра. Живая иллюстрация к статье об идеальном торжестве - сотня гостей, банкет, фотографы и все такое прочее.
- Не слышу в голосе воодушевления.
- Знаешь, если бы я заранее мог предугадать, чем все обернется, повесился бы на собственном шелковом галстуке с жемчужной булавкой.
- Ты знал, на что шел.
- Не совсем, - он вдруг замолчал и ироничная улыбка, так присущая его красивому лицу внезапно исчезла. - Как вскоре выяснилось, Мария была законченной наркоманкой. Наша свадьба была еще одной тщетной иллюзией ее родителей направить дочь на путь истинный. Они считали, что брак ее образумит, поэтому и не возражали. Даже против такой сомнительной кандидатуры как я. - Кирилл перевел дыхание. Голос его стал абсо-лютно бесцветный, но глаза затуманило сожаление. - Она продержалась примерно полго-да, а потом снова начала нюхать. А если не нюхала, то пила.
- Разве ты ничего не замечал? - изумилась я.
- Мы стали редко видеться. Я был занят подготовкой к выставке, нужно было за-кончить несколько больших работ. Самых главных. Ни о чем другом я думать не мог. Днями пропадал в студии, а Мария... ей было и без меня комфортно вместе со своими подругами и приятелями, которых, кстати, было предостаточно.
- Но она все же была твоей женой, Кирилл. Променять Марию на выставку… Впрочем, я все время забываю о том, что ты хотел именно этого.
- Уж не хочешь ли ты сказать, что это я виноват в том, что ее пришлось упрятать в лечебницу?
- Ох!
- Да, - Палиевский кивнул, его глаза теперь были обращены в одну точку. И эта точка находилась внутри него самого. - Она уже лечилась однажды. Как раз незадолго до России. Отец взял ее с собой в надежде на то, что поездка позволит ей легче перенести реабилитационный период после клиники. В Италии все стало еще хуже. Я удивляюсь, как нам вообще удалось сохранить брак еще полтора года.
Я видела, как раскаяние сменяется на его лице мукой, совершенно искренним страданием. Он говорил отрывистыми фразами, точно печатая каждую из них в медицин-ском отчете.
- Жаль, что все так вышло, Кирилл.
- Наверное, - как-то неопределенно сказал он.
Раньше мне думалось, что это только обстоятельства меняются по прошествии времени, а мы все те же. Но нет. Я видела перед собою совершенно другого Кирилла. То-го Кирилла, существование которого он всегда старался скрыть ото всех за своей вечной бравадой и обманчиво-легким отношением к жизни. Даже я, его самый близкий друг, частенько забывала о том, как тяжело ему было прокладывать себе дорогу. Со стороны казалось, что все давалось ему потрясающе просто, но вот сейчас он рядом - разбитый, подавленный, с ощущением того, что совершил ошибку, что зря тогда женился, не думая, чем все это может обернуться для него самого.
Он был так увлечен яркой картинкой своего триумфа, что она заслонила собой все остальное. Какова была истинная цена его успеха, мог сказать только он один. Большие надежды, превратившиеся в сбывшиеся мечты, имели горький вкус сожаления.
- А твоя работа? Твоя выставка в Риме?
Он моргнул и снова стал прежним.
- Все устроилось наилучшим образом. Конечно, я уехал потом, снял жилье в Риме, потом переехал во Флоренцию и до недавних пор там и оставался, пока не затосковал о России. Как раз пришло приглашение, и вот я здесь.
- Вид у тебя уставший, - сказала я.- Взял бы ты отпуск.
- Я только что с побережья, - хмыкнул он.
- Это совсем другое, а я говорю об обычном отпуске, - я смотрела прямо в его зеленые глаза, на лицо, покрытое загаром. - Ты сам можешь планировать свою работу. Захотел - взял заказ, не захотел - идите все к черту. Кирилл, да за такую возможность делать то, что тебе нравится и когда нравится, любой бы глотку был готов перегрызть!
Он усмехнулся.
- И ты тоже?
- Я в первую очередь! - ни секунды не сомневаясь, заявила я.
- В клинике все так плохо?
- Нет. Отчего же? Все хорошо. Стабильно с десяти до шести с понедельника по пятницу.
- Мда... Весело, - без энтузиазма заметил он.
- Почти весь мир так веселится, Палиевский, за исключением некоторого меньшинства счастливчиков, которые могут сами свободно распоряжаться своим временем. Ты, кстати, в их число как раз входишь.
Художник внимательно слушал, в то время как я произносила свою тираду.
- Так, по-твоему, я счастливчик? - наконец изрек он.
- А почему, черт возьми, ты в этом сомневаешься?
- Иногда приходится, - казалось, Палиевскому стало совестно жаловаться на жизнь. - Как ни крути, а выходит, что кроме работы у меня ничего больше нет.
Я быстро вскинула глаза.
- Любимой работы, не забывай.
- Но должно же быть и что-то еще?
- Что-то еще создает слишком много проблем, - пришла к заключению я. - Так ты приедешь? - я переменила тему.
Палиевский кивнул.
- Ну, разумеется. У меня много планов в Петербурге. К тому же, грех упустить случай и не познакомиться с твоим англичанином. Какой он, кстати?
- Он… - я задумалась, не в силах подобрать подходящее слово, чтобы Кирилл сразу все понял.
- Он..?
-Такой правильный, - вдруг ни с того ни с сего сказала я, хотя думала совершенно о другом.
Палиевский нахмурился в недоумении.
- Правильный? И это все?
Я возмутилась.
-Конечно, нет! Майкл очень внимательный, надежный… Замечательный, в общем! - выпалила я, и, не зная почему, вдруг смутилась.
- О, мистер Совершенство? - не без иронии заметил Кирилл, но она была доброй.
- Вроде того.
- Вполне могу себе представить. Единственной твоей оплошностью в жизни стал я.
Что это было? Отголоски прошлого в его памяти? Сожаление? Ностальгия? А может, и то и другое и третье? Я посмотрела на него с полуулыбкой, которая сочетала в себе и понимание и полное принятие того, что было.
- Я так не считаю.
Зеленые глаза вспыхнули благодарностью.
- В любом случае, я все равно хочу его увидеть.
- Минуточку. Я не сказала, что непременно познакомлю вас.
В первую секунду он поверил, но разглядев на моем лице улыбку, ответил:
- Будем считать, что это само собой разумеется.
Значило ли это, что он хотел войти в мою жизнь снова? Желал ли наверстать упущенное? Так или иначе, четыре года - срок не малый. И я, и он исчезли из поля зрения друг друга, и даже сегодняшняя встреча казалась все еще нереальной, будто у нас просто совпали сны. Палиевский стал воспоминанием, телефонным сигналом, преобразованным в его голос. Мы поменялись, но, как и прежде, я хотела, чтобы он был рядом. Теперь даже больше, потому как новый он был словно книга, которую ты читал в детстве. Но теперь, спустя время, ее содержание воспринималось совершенно иначе, заставляя переоценивать многое. Его нового я не знала, но очень хотела бы знать.
- Теперь ты счастлива, Золушка? - спросил Кирилл, разливая остатки красного вина по бокалам.
- Наверное, да...- с слегка пожала плечами. Было так тепло и уютно сидеть на диване, подобрав под себя ноги, когда на улице шел дождь и промозглый ветер носился по тёмным сырым улицам.
- Настораживает слово " наверное".
- Не цепляйся, - отмахнулась я и сделала неопределенный жест рукой. - Я могу тоже самое и у тебя спросить.
- Это сложно,- откликнулся он.
- Вот видишь. Поэтому не требуй от меня однозначного ответа.
Палиевский со вздохом произнес:
- Мы с тобой вечные любители компромиссов.
Я снова улыбнулась.
-Вряд ли что-то заставит нас измениться. Мне давно пора идти,- сказала я, глядя в окно. Дождь все не кончался.
Кирилл посмотрел на часы, стрелки давно перевалили за полночь.
- Ты останешься. Будешь спать на кровати, а я на диване.
- Нет, я не могу…
- Еще как можешь.
- Коллеги будут беспокоиться,- попыталась слабо возразить я.
- Для этого и изобрели телефон.
Спорить с ним оказалось совершенно бесполезно, он больше слушать ничего не желал.
Я различила в темноте очертания его фигуры, мужчина калачиком свернулся на диване, который был ему явно мал, наверняка к утру проснется с онемевшим телом. Я улыбнулась, представив себе скрюченного Палиевского поутру, и незаметно погрузилась в спокойный сон, утопая в мягких подушках. Они пахли Кириллом.
* * *
Майкл встретил меня в аэропорту. В его объятиях я вновь ощутила привычную теплоту и безопасность.
- Привет,- сказал он. Его губы нашли мои.
- Привет,- я уткнулась в его плечо и зарылась носом в мягкий вязаный свитер.
- Как Москва? Тебе понравился семинар?
Мы вышли на стоянку из здания аэропорта. Он давно перестал задавать бессмысленные вопросы по типу "Как перелет?" Меня они ужасно раздражали. Если я уже на земле, значит волноваться не о чем. К тому же, я любила летать.
- Семинар отличный, не стану мучить тебя подробностями. Скажу лишь, что скучать не пришлось.
- Думаешь, раз я в психологии мало смыслю, то мне совсем не интересно? - улыбаясь, спросил Майкл и закинул мои вещи в багажник.
- Что ж, раз ты не прочь послушать о факторах, влияющих на маниакальные идеи серийных убийц и предрасположенности к некрофилии…
- Нет, спасибо,- его аж перекосило.- Пожалуй, мне и вправду лучше обойтись без подробностей.
Я хмыкнула.
- Умеешь ты поддержать разговор, Слава.
Мы ехали по трассе. Был конец октября. Листва почти облетела, и деревья стояли, словно неприкаянные странники вдоль дороги, замерзая на ветру.
Я искренне забавлялась.
- А что такое? - я попыталась как можно правдоподобнее изобразить полное отсутствие интеллекта.
- Наверное, я единственный человек в мире, которому моя девушка, после целой недели отсутствия, вместо приветствия и ласковых слов заявляет:"Дорогой, не угодно ли послушать о некрофилии и о ненормальных фантазиях какого-нибудь маньяка?"
- Ты же сам попросил, - оправдалась я.
- Лучше бы сказала, что соскучилась, - в ответ пробурчал Майкл.
- Я соскучилась. Очень- очень,- моя рука легла на его колено.
- Да ну? - он изогнул бровь.
- Правда. А Москва ужасна. Как можно все время куда-то бежать? Мы и не выбирались то толком никуда. Почти все время было жутко холодно и сыро
Глава 22
После обеда, я осталась одна. Майкл уехал на работу. Это всегда немного странное ощущение, когда вновь возвращаешься домой. Жизнь делится на то, что было там, и то, что теперь здесь. Вся обстановка и вещи в первые минуты кажутся какими-то чуждо-родными и вовсе не твоими, но потом это проходит и вот уже думается, что никуда и не уезжала вовсе, а все что было там, лишь обрывки сна.
Я села в кресло и невидящим взглядом уставилась в окно. Встреча с Кириллом вывела меня из равновесия. Я настолько отвыкла от него, что в Москве он показался мне призраком. В нем будто натянулась невидимая глазу струна, которая крылась где-то в глубине его естества. Это поразило меня, ошеломило, сам вид Палиевского, спустя столько времени, будил во мне не прошеные воспоминания.
Я думала о Майкле. Проблема была в том, что мы стали слишком много времени проводить порознь. Его загруженность на работе и мои стремления к повышению, привели к тому, что виделись мы только за поздним ужином, когда оба валились с ног от усталости.
* * *
- Тебе нужно немного отдохнуть,- убежденно сказала я, видя, как измотан Майкл,- Хотя бы неделю.
Мы решили распить бутылочку красного в честь моего приезда. Я сидела на диване, накинув на плечи плед, а он сидел рядом, покручивая бокал в руках. Тихо играла музыка.
- То же самое, я могу сказать и про тебя.
- Что сегодня стряслось?
- Тебе интересно слушать про разрезанные тела?
Я кивнула.
- Сегодня - да. Мы не говорили давно.
-Не слишком подходящая тема,- он отпил из бокала.- Странная тенденция наблюдается, не находишь? Разговоры - сплошь одни ужасы.
- У нас с тобой только с виду профессии абсолютно разные, на деле же, очень похожи.
Майкл пристально посмотрел на меня.
- Неужели?
- Мы оба лечим раны. Иногда успешно, иногда нет. Тебе приходится иметь дело с телесными ранами, а мне - с душевными. Только мне труднее, материя более тонкая.
- Разумеется, - фыркнул он, - сделать человеку операцию намного проще, чем вправить мозги.
Я кинула на него обиженный взгляд. Его интонация меня задела.
- Извини. Я вовсе не пытаюсь умалить значимость твоей профессии. Просто это иное, понимаешь? Видеть, как работают органы, чувствовать чужую кровь на своих руках, это не то, что смотреть на человека и просто разговаривать с ним. Я чуть ли не каждый день слышу, как бьется сердце пациента, который доверил мне свою жизнь и молюсь, чтобы оно не остановилось.
Его глаза потемнели. Еще ярче проступили глубокие тени под ними из-за постоянной усталости. Я знала, что он и не думал кичиться, говоря все это, в его голосе не было даже намека на показную гордыню оттого, что он спасает чьи-то жизни.
- Я понимаю,- тихо сказала я. - Но иногда и я молюсь о том же.
На какой-то момент повисло молчание. Часы отсчитывали последние минуты одиннадцатого.
Майкл притянул меня к себе.
- Расскажи про Москву, - он сменил тему, и за это я была ему благодарна.
- Ты меня побьешь.
У него аж глаза на лоб полезли.
- За что?
- Я занималась чревоугодием в Мак Дональдсе.
- Я в шоке, женщина! Как ты могла? Теперь тебе на голову непременно падет кара небесная, - он расхохотался. – А если серьезно?
Внимательно посмотрев на него, я сказала:
- Я встретила одного старого друга.
- Насколько старого? - тут же насторожился он.
- Настолько, что мы вместе учились в школе.
- Вот как? А я уж было успокоился, думал, ему девяносто лет.
Я не могла не улыбнуться.
- Он только что вернулся из Италии, работал там долгое время. Мы столкнулись совершенно случайно.
- Не ты ли говорила мне, что случайностей не бывает?
- На сей раз, это было действительно так.
- Чем занимается твой таинственный друг, раз ты даже имени его называть не хо-чешь?
Я спохватилась.
- Его зовут Кирилл Палиевский, он художник-сценограф.
- Это он тебя в Мак Дональдс водил? - поддразнил Майкл.
- Нет, пошли с коллегой. Правда, у меня была другая альтернатива: поехать с ос-тальными добровольцами из нашей группы в гости к профессору и слушать, как его пре-старелая жена бренчит на пианино целый вечер. На такую жертву я была не способна и поэтому из двух зол выбрала меньшую.
- Мизантропка,- констатировал Майкл.
- Вовсе нет. Потом сказали, что мне ужасно завидовали. Старушенция весьма пре-успела в игре. Но вовсе не на пианино, а на нервах бедных людей, которые были вынуж-дены с вымученными улыбками терпеть ее фальшивые ноты.
- Ты совершенно невозможна! - Майкл прыснул со смеху.
- Она еще и спела в конце, представляешь! Не знаю как ты, а я предпочитаю пере-нести несварение желудка, чем заработать язву, ходя на подобные домашние концерты. Кирилл собирается в Петербург, - помолчав, добавила я.
- Морально подготавливаешь меня к тому, что тебя опять будет днем с огнем не сыскать?
Мне показалось, или я действительно уловила нотки настороженности в его голо-се?
- Не сгущай краски, Майкл.
- Даже в мыслях не было. Просто между своим прошлым и настоящим, ты всегда отдаешь предпочтение первому. Это меня удивляет, если не сказать больше. Временами даже пугает.
Я в немом удивлении уставилась на Майкла. Не часто он балует меня подобной откровенностью. Да и услышать о себе самой такое было большим открытием. Насколько он ошибался, а главное - ошибался ли вообще?
- И почему я узнаю о таких мыслях только сейчас?
- Раньше не было необходимости.
- Не кажется ли вам, Майкл Джордж, что вы немного параноик? - я выгнула брови.
- Кажется, - усмехнулся он. - Какие будут рекомендации, доктор Ростоцкая?
- Пустырник для успокоения души, доктор Кэслер, и сон. Хороший здоровый сон, - я невольно зевнула. Время было позднее.
- Я знаю более эффективный способ, чтобы заснуть, - хитро прищурился мужчина.
- Более эффективный? - ход его мыслей нетрудно было предугадать.
- Гораздо. А главное - приятный…
* * *
Кирилл приехал в Петербург месяца через полтора после нашей неожиданной встречи в Москве. Мне было несколько странно снова ощутить его присутствие в своей жизни. Казалось, прошло лишь несколько месяцев, а вовсе не лет с тех пор, как мы виде-лись в последний раз.
Та наша последняя встреча оставила горький осадок, но… Все течет, все меняет-ся… Прав был Гераклит, что ни говори. С его возвращением в моей душе снова воцари-лось некое ощущение покоя, утерянная деталь пазла наконец-то нашлась и встала на свое законное место.
Мужчина явился как всегда совершенно внезапно, позвонил и пригласил по тако-му случаю в ресторан. Но у нас с Майклом уже были планы на вечер. Впрочем, что за де-ло Палиевскому до наших планов? Его голос в трубке был заразительно весел, ему, как он сам говорил, до зарезу хотелось меня видеть, так что если мне без Майкла никак нельзя, то он и его приглашает.
Вот так все и вышло. Знакомство Кэслера и Палиевского напоминало взаимное настороженное изучение, но после того как все точки над i были расставлены и Майкл, слава тебе, Господи, осознал, что Кирилл не имеет на меня никаких видов, дело пошло гораздо успешнее. Оба были образованными и отсутствием ума не страдали, так что темы для разговоров нашлись весьма быстро. К концу вечера мой милый доктор Кэслер, покрытый корочкой льда недоверия, совсем растаял. Кирилл лукаво посмеивался и сыпал байками, смакуя бокал глинтвейна.
Глядя на них обоих, я думала о том, как же пусто было мне без Палиевского и как хорошо, что он приехал и снова зажег ту искру воодушевления и энергии, которая погас-ла так давно, что воспоминаний о ней почти не осталось.
Он сказал, что его участие в выставке современного искусства - дело решенное, надо только отобрать подходящие работы. В Питере он устроился в квартирке в центре. Она была мала, но вся ее прелесть для Палиевского заключалась в больших окнах на сол-нечной стороне. Для него был важен свет, без него он не мог работать ни морально, ни физически. Он мог обходиться без кухни, без горячей воды, даже без еды, когда его посе-щала муза, но без света не мог. Особенно в Петербурге с нашими серыми буднями позд-ней осени и зимы… А вот белые ночи приводили его в восторг. Благодаря им, Кирилл мог творить двадцать часов в сутки. Ах, как же я завидовала ему, как была рада за него, и как хотелось мне самой обладать хоть толикой ярко выраженного таланта.
Майкл проникся уважениям к Кириллу за его достижения, но, однако же, не смог скрыть своего скептического мнения о том, что искусство вещь совершенно ненадежная, что зависимость от таланта, ни к чему хорошему не приводит. Палиевский не согласился, разумеется, и сказал, что у Кэслера тоже талант. Быть может, гораздо важнее его собст-венного. И именно от него Майкл и зависит, и это его нисколько не отягощает. Вот с этим теперь не согласился Майкл, и между ними завязался оживленный спор. В конце концов, Палиевский изрек:
- Жизнь коротка, искусство бесконечно.
Да, так говорил обожаемый нами Оскар Уайльд и он, черт возьми, был прав.
Вечером мы остались довольны, но, как оказалось, расслабляться мне было рано, ибо, приехав домой, Майкл учинил мне допрос о Палиевском, спросив без обиняков, что связывало нас в прошлом. Я ответила, не слишком вдаваясь в подробности.
Сперва лицо Кэслера омрачилось, и в его глазах вспыхнул ревнивый огонек. Ах, ну что же с ним делать? Порядочный собственник и ничем эту черту его характера не исправить, хоть бейся сто лет. Мне пришлось сознаться, что наши отношения с Кириллом закончились по взаимному согласию, что он всегда был страстным любителем женщин и что большинство его романов не длились больше двух месяцев. Но дружба есть дружба… Время над ней не властно.
Нет, Майклу совершенно не о чем беспокоится… Нет, наши отношения не возоб-новятся, это исключено. И, Господи Боже ты мой, никаких чувств, кроме дружественных у меня к Палиевскому не осталось, потому что мои чувства принадлежат ему, Майклу Кэслеру, человеку с которым я счастлива и которого все еще люблю, не смотря на его глупую беспочвенную ревность.
Глава 23
Приглашение на выставку поступило в конце февраля. Я поехала в Манеж к часу дня, как раз к открытию, и намеревалась вернуться еще до шести. Майкл работал, и вече-ром должен был ждать меня, чтобы провести время вместе.
Выставка, посвященная современному искусству в живописи, скульптуре и архи-тектуре занимала все два этажа Центрального Зала. Была суббота, и народ постепенно подтягивался. Конечно, настоящие ценители и знатоки приехали еще загодя. Я себя знатоком не считала, но знакомство с Палиевским обязывало к раннему появлению. Встретив меня, мужчина галантно предложил мне руку, при этом в его зеленых глазах было столько лукавства, что я не смогла удержаться от смеха. В сером костюме, белой рубашке и темно синем, почти черном галстуке, Кирилл был замечательно хорош собой. Светлые волосы, слегка подвиваясь на концах, с небрежным изяществом падали на плечи. Он просто вел меня по залу, останавливаясь перед каждым заинтересовавшим меня или его экспонатом, делал серьезные, а иногда и шутливые замечания. Слов негатива я от него не слышала. Ему было интересно все, каждую точку зрения на освещаемый сюжет или проблему, которую хотел выразить мастер, он либо принимал, либо нет, но не критиковал.
Его картин было всего семь штук. И сначала я даже не поняла, что это его работы. Специально указывать на них, Палиевский не стал.
Как же они отличались от всего того, что я видела раньше, написанного его рукой! Больше никаких фей, никаких невероятных существ…. Пейзажи, совершенные в своей простоте вставали перед глазами. Его влюбленные в Италию глаза схватывали и ее осо-бый колорит, и краски, и настроение, а руки с присущим им профессионализмом запечатлевали это на бумаге. Несколько пейзажей маслом, два - акварелью… Мне казалось, что я, глядя на них, могу почувствовать запах самого воздуха, напоенного солнцем Тосканы, могу вдохнуть саму жизнь улиц. Стиль рисования Кирилла несколько поменялся, он стал глубже, проникновенней, уверенней, хотя он никогда не боялся экспериментов. Впрочем, совсем позабыть о своих волшебных созданиях он не мог. Там был один пейзаж: берег моря лунной ночью, а на берегу, едва прикрытая морской пеной лежала прекрасная русалка… Нимфа - влекущая, загадочная, соблазнительная и едва печальная… Натурщица, кто бы она ни была, казалась просто прелестной. А может, он ее себе вообразил? Да и какая разница, главное, что его идея воплотилась в жизнь.
Едва мы только обошли первый этаж, как буквально нос к носу столкнулись с Ар-тёмом. Я едва успела опомниться от неожиданности. Он был не один. Рядом с ним выша-гивал молодой человек весьма занятной наружности. Высокий, нескладный, худой как жердь. Казалось, что его слишком длинные ноги мешают ему самому при ходьбе. Одет он был в свитер с разноцветными полосами, темные волосы были аккуратно подстрижены, лицо вытянутой формы излучало живую, неуемную энергию. Широкие брови были на редкость хороши и добавляли выразительности всему его лицу. Завершали образ круглые очки в серебристой оправе " а-ля Гарри Поттер".
Я удивилась тому, как контрастирует с ним Артём. Я впервые так явно заметила, как гармонично он сложен, какое правильное у него лицо, как выписаны дуги бровей, как четко очерчена линия чувственных, ярких губ…
Так, кажется, искусства с меня уже хватит…. А то у меня что-то совсем вообра-жение разыгралось. Красоту, как и лекарство, надо выдавать людям четко дозированными порциями, а то от нее мутятся мозги.
Эта парочка после взаимного приветствия принялась изучать нас.
- Что ты тут делаешь? - спросил Артём с явным любопытством. Его взгляд переходил с меня на Палиевского и обратно
- Общаюсь со своим старым другом, - ответила я, оправившись от его неожиданного появления.
- Со старым другом? - Тёма прищурился.
- Это, видимо, я, - подал голос Палиевский. - Слово "старый" сбило меня с толку. Мне казалось, что я еще неплохо сохранился, - он обезоруживающе улыбнулся. В его глазах прыгали озорные чертики. - Меня зовут Кирилл.
- Артём, - парень пожал протянутую руку и окинул мужчину оценивающим взглядом.
- Это мой племянник, - сказала я. - Ты должен его помнить, Кирилл.
Зеленые глаза на миг встретились с янтарными и удивленно расширились.
- Да, я действительно помню... - Медленно протянул он. - Вас стало совсем не узнать, молодой человек.
- Слава рассказывала мне о вас, - в ответ кивнул Артём, давая понять, что понимает, что за человек перед ним.
- Неужели? - Интерес Палиевского усилился.
- Вы - художник и работаете, кажется, в Москве, - припомнил Артём то немногое, что ему было известно о Палиевском.
- Больше нет. Теперь я в Петербурге.
- На выставке представлены некоторые работы Кирилла, - это говорила уже я.
- Непременно посмотрим.
Санаев улыбался, поддерживал ничего не значащий общий разговор, но я отчетливо видела, как его глаза наблюдают за каждым движением Кирилла, словно бы Артём взял себе за цель просканировать моего спутника и сожалел только о том, что может лишь оценить его наружную оболочку, а не заглянуть внутрь.
Как оказалось, странного субъекта звали Василий Меньшиков. Весьма неудачное сочетание имени при такой знаменитой фамилии, надо сказать. Неудачность заключалась в прозаичности, но сам Вася прозаичным отнюдь не был. Он был разносторонним ценителем всего прекрасного и сам занимался немного живописью, немного скульптурой, гравюрой… Пытался архитектурой, но она ему не давалась.
На выставке было несколько композиций - синтез металла и стекла, к которым он и его товарищи приложили руку. Пока мы стояли, беседуя, Палиевского приметили его знакомые и он, оставив меня на попечение этой парочки, удалился, взяв с меня слово поужинать с ним.
До вечера мы ходили по выставке, мне не было скучно, парни развлекали меня рассказами о направлениях в искусстве, строили догадки о том, как сделан тот или иной экспонат, Артёма оказалось совершенно невозможно оттащить от экспозиции строительных моделей зданий. Здесь были представлены уже строящиеся объекты и идейные разработки на тему, как должны выглядеть дома в будущем. Проекты авторов говорили о том, как произвести удачный синтез принципиально новых форм с уже существующими постройками прошлого - отдаленного и не очень. Это было особенно актуально для Петербурга. Противники нового боялись за исторический фасад, сторонники инноваций радели за амбициозные проекты, которые успешно финансировались. Напряженность с каждым годом только возрастала.
Я совсем забыла о времени, забыла о Майкле, о том, что он будет меня ждать. Когда же вспомнила, то оказалось, что телефон сел совершенно. Звонила я Кэслеру уже около семи вечера, когда мы сидели в кафе. По тону его недовольного голоса, я поняла, что моя забывчивость, так или иначе, выйдет боком, но оправдываться не собиралась. Что толку ему объяснять, если он отмахивается от объяснений? Майкл успокоился лишь тогда, когда я сказала, что сижу вместе с Палиевским под строгими его очами и буду дома часа через два.
Признаться, вспыльчивые истерики Майкла начали действовать мне на нервы. Последнее время он и шагу мне не давал ступить без соответствующих объяснений, а иногда и без своего согласия. Срываясь, он переходил всякие грани, но я пока старалась сдерживать себя… быть может, совсем напрасно.
В кафе с собой мы захватили и Васю с Артёмом; мы оба, Кирилл и я, любили новых людей. Меньшиков был интересен Кириллу сам по себе, Санаев потому, что ему хотелось знать, что же вышло из этого мальчика, которого он помнил трех лет от роду.
Как оказалось, Василий был сокурсником Артёма. Они вместе посещали лекции по философии, иностранному языку и теории рисунка. Вася собирался стать ландшафтным дизайнером.
Мы много говорили о Петербурге, о впечатлении, которое этот город оказывает на людей и как оно меняется под воздействием времени, стоит лишь остаться чуть дольше, чем на месяц, чуть больше, чем на одну зиму.
Палиевский рассказывал о Флоренции и Риме. Артём, недавно сильно увлекшийся работами Микеланджело Буанаротти под воздействием романа Ирвинга Стоуна, слушал его с большим вниманием.
Эту троицу связывало искусство, в каких бы видах оно не проявлялось, их мир был так желанен и так для меня далек. Я покинула его давным-давно, выбрав стабильную прозу жизни. И сейчас, слушая их, мне было себя все-таки чуточку жаль… Мои глаза никогда так не горели, когда я говорила о работе. Работа была работой и только. Рутиной, которую приходилось переживать неделя за неделей, и лишь выходные и праздничные дни давали какую-то отдушину.
Время текло незаметно и свет в помещении стал приглушен, на улице давно стемнело и невозможно стало определить, сколько прошло времени -двадцать минут или два часа. Небо за окнами, которое здесь никогда не бывает ни синим, ни черным в вечернее время светилось оранжево-серым от избытка электричества вокруг.
- Знаете, - сказал Вася, после того как мы уничтожили каждый по третьему коктейлю. - Вам надо прийти посмотреть на нашу мастерскую.
- Что за мастерская?
Я вскинула на парня глаза. Артём задумчиво водил пальцем по кромке бокала.
- Группа энтузиастов сняла помещение на Литейном, мы платим им помесячно, все, в складчину, и у нас есть возможность заниматься каждый своим ремеслом. Там три комнаты разные по площади: в одной работают молодые скульпторы по миниатюре, в другой - художники. Есть даже несколько мастеров боди-арта. Они занимают третье помещение, самое маленькое из всех.
- Здорово, - одобрительно кивнула я. - Артём никогда не рассказывал про такой совместный проект.
Под моим взглядом Санаев вспыхнул.
- Он редко там бывает, - хмыкнул Меньшиков. - Считает нас псевдо-богемой.
Палиевский издал невольный смешок.
-Вовсе нет, - принялся протестовать Тёма, - просто у меня на это совершенно нет времени. К тому же, рисовать я могу где угодно, для этого мне не нужно какого-то определенного места.
- А как же чувство общего творческого порыва? - Вася выпучил на него глаза, делая вид, что ужасно оскорбился. На самом же деле, он просто забавлялся.
- Мне проще одному, - буркнул Артём.
- Жаль… - протянула я. - Должно быть интересно.
- Не лучше, чем у Апполинария, - заключил Санаев. - Только люди там старше.
Само собой, Вася захотел знать, кто такой Апполинарий. Мы дружно пустились в воспоминания. Палиевский диву давался, что там ничего не изменилось.
- Нет, в самом деле, приходите! - не унимался наш нескладный "Поттер".- Вы оба приходите! Может, и Артёма затащить удастся.
- Даже не мечтай, - хмыкнул в ответ тот.
Васютку между тем несло.
- А хотите, - сказал он, глядя на меня, - даже устрою вас моделью на один день!
Я увидела, как вмиг вытянулось лицо Санаева, сидящего аккурат напротив. Меня это рассмешило.
- А как же я? - вдруг вмешался Кирилл. - Я тоже хочу позировать, Васенька! - Он зашелся в приступе веселого хохота.
- Ну… - Вася глянул на мужчину с некоторой долей серьезности. - Из вас получится неплохой Апполон, я думаю.
- Фу, как скучно… - Скривился художник. - Лучше я буду Дионисом. Чур, вино за мой счет!
- Но к Ярославе я больше тяготею, вы уж простите, Кирилл Андреевич, голубчик! - Вася взял такой же шутливо-восторженный тон, как и Палиевский. Ни дать ни взять два героя прозы конца XIX века.
- Так как, вы согласны? - Это он уже снова ко мне.
- Думаю, это уже чересчур, - сказал Артём, до сей поры сидевший молча. Он улыбнулся уголком рта, но глаза его остались на редкость серьезными. Я его хорошо знала, чтобы понять, что он не в восторге от этой идеи. Мне стало интересно.
- Почему? - не унимался Вася. - Мы часто рисуем обнаженную натуру. Нет ничего лучше для совершенствования художественных навыков.
- Считаешь, я подхожу?
Мне было весело. Отчего-то сама эта мысль - сидеть обнаженной перед группой совершенно незнакомых людей, отрешенно смотреть в одну точку и делать вид, что их не существует, показалась мне весьма занятной. Вася прищурил один глаз, откинулся на спинку стула и окинул меня пристальным взглядом.
- Вполне, - извлек он свой вердикт.
Глаза Артёма сузились. Он явно злился.
- Хватит, Меньшиков, прекрати нести вздор! - не выдержал он. - В конце концов, вы постоянно приводите натурщиц.
- Эти крашеные куклы, которых находит один наш художник, уже всем осточерте-ли, - презрительно фыркнул он.
Перегнувшись через стол, Вася заговорщицки прошептал:
- Видите ли, он предпочитает девушек исключительно с прямыми черными воло-сами и алчными, алыми губами. Он этих стервоз меня кидает в дрожь.
- Это оттого Васенька, что они вампирши, - вставил Палиевский, приканчивая свой бренди. - Они жаждут напиться вашей молодой крови!
Вася опешил, а Кириллу только того и было надо. Он веселился от души.
Позировать я не обещала, но прийти уж точно собиралась, о чем и сказала с боль-шим энтузиазмом. Палиевский тоже меня поддержал. Артём совсем скис и стал необы-чайно тих.
Я кинула взгляд на часы и поняла, что давно уже должна быть дома. Было начало одиннадцатого часа. О Майкле думать не хотелось, иначе все настроение коту под хвост. Сидеть букой как Тёма, не было никакого желания. Неизвестно, что так повлияло на его настроение, но это началось явно после откровенного предложения Меньшикова.
Одной мне ехать попросту не дали. И я, и Палиевский, вынуждены были оставить свои авто на стоянке, хоть выпили мы не много, но за руль не сели. Никто из нас не хотел лишиться прав.
В метро мы простились, все разошлись в направлении своих веток. Я ехала, стараясь ни о чем не думать. Мне так хотелось запомнить, продлить хоть ненадолго ощущение полноты и радости от встречи с друзьями.
* * *
Я знала, что Майкл приехал. Едва открыв двери своей маленькой квартирки я, как никогда остро, ощутила его присутствие. Взглянув на часы, я тут же поняла, что про-штрафилась. Причем по крупному. Была почти полночь.
- Я ждал тебя, Слава,- Кэслер вышел в коридор и эта фраза, оброненная им, была мало похожа на приветствие.
- Где ты была?
Разматывая шарф, я кинула на мужчину осторожный взгляд. На его лице застыла гримаса недовольства и раздражения. Черты, которые всегда придавали ему благородства, заострились, а в глазах вспыхивали искры едва сдерживаемого гнева. Мне придется не-легко. Странно, но сейчас я хотела, чтобы Майкла тут не было. Но это было невозможно.
Одним своим присутствием он низверг меня с небес на землю, разрушил все вол-шебство прошедшего вечера. Разочарование накатывало на меня подобно волнам снова и снова.
- Я же говорила тебе, что встречалась с Кириллом, после выставки в Манеже.
- Сейчас уже за полночь, - не унимался Майкл.
Я постаралась спокойно вдохнуть, приготовившись к маленькой, но все же битве.
- Мы заболтались, и время пролетело совершенно незаметно.
Я хотела лишь слегка поцеловать Майкла, чтобы напрочь лишить его всяческих подозрений, но поняла, что сейчас он мне этого не позволит.
- Мне казалось, сегодня ты встречаешься со мной.
- Да, но…- я запнулась лишь на мгновение.- Мы давно не виделись. Выставка име-ла большой успех. Нам надо было поговорить.
Майкл все так же пристально смотрел мне в глаза, пытаясь уличить во лжи. Греш-ным делом можно было подумать, что он проходил подготовку в МИ-6.
- Можешь позвонить ему и сам все выяснить, - выкинула я последний козырь.
Я знала, что Кэслер вполне способен на это. Иногда его детектор подозрительности просто зашкаливал.
- Если сочту необходимым, - отозвался Майкл без тени улыбки.
Я закусила нижнюю губу. Зная, что я и вправду виновата перед ним, поставив пре-выше всего прочего свои интересы, я только и смогла произнести:
- Прости, Майкл.
- Я ждал тебя весь вечер. Ты подумала о том, что я здесь чуть с ума не сошел от беспокойства?
- Майкл, ну прости, - еще раз повторила я. - Мне жаль, что все так вышло, я совсем забыла о времени.
Мое раздражение немного улеглось. Я понимала, что он нисколько не преувеличи-вает и действительно переживал. В его глазах сейчас одновременно читались и обида и облегчение от того, что я пришла целой и невредимой. Что и говорить, вела я себя как по-рядочная скотина.
Но как бы я ни старалась, сейчас, глядя на него, я просто не могла не сравнивать их - этого уверенного в себе и своих силах мужчину, и троицу творчески увлеченных фана-тиков. Их искрометную энергию и его постоянную сдержанность.
Я чувствовала, что приезд Палиевского уже вносит ощутимое смятение в мой ма-ленький стабильный мир.
Мне вдруг отчаянно захотелось прикоснуться к Майклу, чтобы понять - мой мир еще существует, он реален, как и Майкл в нем. Он пока еще не исчез. Кэслер был словно маяк, направляющий мой корабль в бушующем море эмоций и страстей. Я знала, что на берегу, где находится он, все знакомо и безопасно.
Я стремилась к этому внешнему, а главное, внутреннему ощущению покоя очень давно. Тогда почему у меня такое чувство, будто я от отчаяния кричу в пустоту и хочу в панике бежать без оглядки?
Я мысленно прогнала это странное видение, вставшее сюрреалистичной картиной перед внутренним взором.
Всё. Ребячества закончились. Они - удел времени, проводимого без Майкла, а здесь был он. Значит, пора думать головой.
Мои ладони легли поверх белоснежной рубашки, и я ощутила, как размеренно и сильно бьется его сердце. Кэслер наклонил голову, его дымчатые глаза, мгновение спустя, слегка сузились.
- Ты пила?
Я снова почувствовала себя как на допросе. Едва пожав плечами, я сказала:
- Немного. Пару коктейлей, не более. Мы встретили в Манеже Артёма и его друга, а потом просто немного посидели в баре.
- Вряд ли слово "немного" уместно, особенно если учесть, который сейчас час.
Его красивые, четко очерченные губы вновь изогнулись в циничной усмешке.
- По-моему, я уже извинилась, - ответила я. - Причём не один раз.
- Последнее обстоятельство, видимо, тебя коробит больше всего.
Я кинула на него острый, обиженный взгляд. Тон его голоса мне не нравился.
- Что ты этим хочешь сказать?
Кэслер меня проигнорировал. С упорством известного животного он продолжал гнуть свое.
- С каких это пор ты таскаешься по барам в компании своего бывшего любовника и каких-то малолеток?
У меня перехватило дыхание. Я поймала себя на мысли, что действительно не знаю, чего теперь ожидать от Майкла. Его реакцию было невозможно предугадать.
- Им хотя бы наливают?- хохотнул он, продолжая глумиться.- Или все еще требуют предъявить документы?
Я его совершенно не узнавала.
- Это отвратительно, Майкл.
Все было как в дурно обставленном спектакле: муж-ревнивец на последней стадии параноидальных подозрений.
- Я не собираюсь оправдываться за бокал спиртного в компании своего племянни-ка, Майкл! Это не преступление.
Он вдруг резко стал спокоен. Стоял на свету непоколебимый и уверенный в своей правоте и буравил меня глазами.
- Я вообще-то хотел серьезно поговорить с тобой.
- Так в чем же дело? - я нахмурила брови. Что значит это его "серьезно погово-рить"?
Мужчина усмехнулся уголком рта.
- Не сегодня.
Во мне шевельнулось беспокойство.
- Хорошо, - кивнула я. - Отложим на завтра, если тебе так хочется.
Потом отвернулась и сразу ушла переодеваться, чтобы только не смотреть на него.
Глава 24
Позднее утро. Чашка кофе на столе. Майкл в просторной футболке сидит на стуле и его взгляд устремлен за стекло окна. Рука с чашкой замерла на полпути.
Я стояла в дверном проеме, наблюдая за Кэслером. Мне нравились эти мгновения, наполненные неспешностью и покоем, столь редко выпадающие теперь нам. Его работа отнимала большую часть времени, и с этим волей-неволей приходилось мириться. Одна-ко, сейчас я явно ощущала, что это утреннее спокойствие было мнимым. Слишком уж на-пряжены были плечи Майкла, да и вся фигура в целом: будто бы мужчина весь внутренне подобрался, готовясь к чему-то. Серые глаза затуманила задумчивая поволока. Скорее по-чувствовав, нежели увидев, что он уже не один, Майкл повернул голову.
- Привет,- его губы дрогнули в улыбке.
Отчего-то именно сейчас, в электрическом свете лампы черты его лица отчетливо впечатывались в мою память: его глаза, всегда полные уверенности, глаза, которые осве-щали его лицо каким-то почти неуловимым светом, и оно в особенные минуты казалось точно подернутым мерцающей дымкой.
Такое происходило в этот самый момент. Дрогнуло сердце в беспричинной трево-ге. Я вспомнила, что Кэслер хотел поговорить.
- Привет, - я обняла его сзади за плечи, мечтая о том, чтобы мы оба забыли непри-ятный разговор накануне. Потом взяла приготовленную для меня чашку кофе, благодарно улыбаясь.
- Какие планы?
- Планы? - я посмотрела на него поверх чашки. - Я думала, мы проведем день вме-сте.
Мой голос выражал лишь легкое недоумение. Я даже не могла с уверенностью ска-зать, хочу ли этого. Я привыкла, что его постоянно нет или он есть, но его хватает только на то, чтобы приехать вечером, без сил упасть на диван и провалиться в сон. Не в этой ли отстраненности друг от друга крылась истинная причина моего стремления вырваться в новый круг общения?
- Да…Только давай никуда сегодня не поедем.
- Хорошо, - согласилась я, стараясь припомнить, когда в последний раз мы вообще выбирались куда-нибудь вместе. Общение на два дома - вот и все, что осталось. Дорога туда и обратно. Едва ли ее можно назвать приятной прогулкой.
Мужчина поднялся, взял пустую чашку и пошел к раковине. Моя кухня совсем не изменилась со студенческих времен. Я никак не могла побороть в себе чувство того, что это, так или иначе, не мой дом, что переезд случится рано или поздно. Вот только куда и вместе с кем? Тем не менее, прошло уже три года, как Юлька покинула эту квартиру, и максимум, что поменялось - это стол. Прежний уж был совсем ни к черту. Нынешний же я купила в IKEA и он был прост до невозможности. Не уродливый, конечно, но и взгляду было не за что зацепиться. Я знала, что когда придет время съезжать, то без сожаления оставлю его здесь.
Мой взгляд невольно остановился на Майкле. Из крана с шумом лилась вода. Майкл…Всегда безупречный и непостижимым образом умудряющийся выглядеть так, будто только что сошел со страницы журнала, рекламирующего одежду от Christian La-croix, пусть даже на нем лишь старая футболка, под глазами темные круги и все валится из рук. Даже сейчас я не могла избавиться от этого ощущения и вдруг почувствовала осо-бенно ясно, что ему, в моей маленькой кухне с ее убогой мебелью с облупившимися края-ми, которая не вызывала ничего кроме глубокой тоски, здесь не место. Он не соответст-вовал обстановке, окружавшей его. Вернее, это обстановка не соответствовала ему, пото-му как он был выше ее. Как странно было мне не замечать столь очевидных вещей…
- Я хочу поехать в Лондон.
Я вздрогнула. Значит, вот о чем разговор. Не удивительно, что Майкл отложил его до утра. Хотя… Разве это что-то меняло? Фраза "Я хочу поехать" в его устах значила "Я еду" и только. Я никак не отреагировала, не сказала что-нибудь и даже не кивнула в ответ, но Кэслер посмотрел на меня, зная, что я не могла не услышать, и продолжил:
- Я в Петербурге почти пять лет, мне нравится здесь, но теперь…
- Что теперь?
- Только сейчас я начал понимать, как устал. Недавно позвонил отец, сказал, что руководство одной престижной клиники очень интересуется моей кандидатурой.
Меня терзали одновременно сожаление, тоска и растерянность. Труднее всего ока-залось поверить, что он вдруг исчезнет из моей жизни так внезапно. Разве я ожидала, что Майкл будет в ней всегда? О, да… Я ожидала и даже хотела этого. Он стал той самой крепостью, стены которой оберегали меня от невзгод.
- И? - трудно было произнести хоть мало-мальски связное предложение. Мысли скакали с таким остервенением, точно это были бешеные белки в клетке.
- Я собирался уехать давно, но потом появилась ты, наши отношения… И сейчас… Они - то единственное, что еще удерживает меня в этом городе.
Я все это давно знала, и разве могла избавиться от неизбежного понимания того, что мое присутствие в его жизни является неким стоп-краном, который тормозит Кэслера, удерживая в России? Майкл это понимал с такой же очевидностью, как и я; и сейчас его чувство совести и стремление двигаться вперед вступили в ожесточенный спор. Эта внутренняя борьба отчетливо отражалась на его обычно невозмутимом лице. На весах раздумья качались Лондон и я. Но это была не равная борьба.
Вода из неплотно закрытого крана по капле падала и ударялась о жестяную по-верхность раковины. Каждая упавшая капля как маленький взрыв: тук…тук…тук… Лон-дон… Лондон… Лондон…
- Там большой испытательный срок. Не то, что здесь, - Майкл усмехнулся, но ему было отнюдь не смешно.
Да, в России все иначе. Обычно хорошие врачи нарасхват, а Кэслер, без сомнений, являлся таковым. Он рассказывал, что в штат его взяли почти сразу и на протяжении шес-ти с лишним лет, он ни разу не заставил пожалеть об этом свое руководство. Я слышала от него многое: о нехватке медикаментов в больницах, о дурном питании и прочем, что не удивляло в этой стране уже никого. Его возмущение не знало предела, когда ему приходилось наблюдать халатность со стороны врачей и простую некомпетентность. Да, в голосе Майкла было много горечи, и праведного гнева, но сожаления… Нет. Никогда. Кэслер не жалел о приобретенном опыте работы в России и не сомневался ни секунды в том, что идет по верному пути.
- Когда ты едешь?- спросила я с фальшивым спокойствием, но боль, возникшая в сердце, не давала сделать ни одного полного вдоха, и голос прозвучал сдавленно и немного с надломом.
- Отец сказал, чем раньше, тем лучше. Я уже написал заявление об уходе, как и по-ложено. Такие предложения на дороге не валяются.
- Это точно.
После того, как он упомянул о заявлении, до меня действительно дошло, что все уже потеряно.
- Но Слава… Я думаю о том, как же ты… Как же мы?
Майкл в своем репертуаре. Джентльмен до кончиков ногтей.
- А сам-то как думаешь?
Пусть скажет сам. Пусть я услышу от него слова, означающие, что дороги наши отныне расходятся. Меня окружила странная пустота.
Мужчина опустил глаза, потом вскинул их снова, и я почувствовала, как их тихое сияние накрывает меня точно невидимое покрывало.
- Я думал, что, может быть, ты поедешь со мной.
Меня как громом поразило. В ушах зазвенело. Господи, насколько я, ослепленная своим извечным эгоизмом, могла заподозрить в нем Майкла? Как мне в голову только пришло хоть на йоту в нем усомниться?
- Поехать с тобой? - эхом отозвалась я, все еще пребывая в оглушенном состоянии.
- Ну да, - Кэслер пожал плечами с таким видом, словно это было само собой разу-меющимся и о другом он и не помышлял.
Всего лишь на несколько секунд я позволила себе забыться. Улететь в мечтах в Лондон, представить жизнь там. Майкл предлагал мне сейчас все, что я хотела. Предлагал путешествие, новые впечатления, саму возможность переступить за грань привычного мира, поменять не просто отдельные аспекты существования, но всю жизнь целиком, без всяких компромиссов. И в этом крылся главный вопрос: надо ли мне все это? Одна часть души отчаянно твердила, почти кричала: "Да!" Эта часть меня постоянно жаждала ново-го, не важно, что это было - эмоции, люди, вещи… И ей всегда было мало. Но она была под контролем. Под контролем той, другой части меня, которая тихим, но уверенным го-лосом разума говорила о том, что это все слишком. Ведь фактически у меня там, в этой новой жизни не было бы ничего знакомого. Только Майкл. Майкл, который с головой уйдет в новую работу, чтобы получить желаемую должность. Но как же я? Что останется мне, после того, как пройдет очарование от Лондона, после того, как я объезжу его вдоль и поперек, не имея даже возможности поделиться с кем-нибудь своими восторгами и эмо-циями? Я ясно видела, как мое существование там превращается в постоянное ожидание. У меня не будет ни работы, ни друзей… Я понимала, что уехав, Майкл больше не захочет вернуться. А если придется расстаться? Что тогда? Снова возвращение в Санкт-Петербург, где надо будет начинать все едва ли не с нуля.
- И что же я стану делать в Лондоне, пока ты будешь покорять вершины хирур-гии? - я силилась улыбнуться, но губы меня не слушались.
Казалось, он пришел в замешательство.
- Ты будешь со мной, - просто ответил мужчина.
- Да, - согласилась я, - но что дальше?
То ли Кэслер об этом совсем не думал, полностью поглощенный лишь мыслью о том, как увозит меня из страны; то ли просто не осознавал до конца серьезность своего предложения, хотя для него это было маловероятным, но сейчас он выглядел растерян-ным как никогда прежде.
- Дальше ты можешь делать все, что захочешь.
На сей раз я не смогла сдержать лукавой улыбки.
- Прямо таки все?
Майкл послал ответную улыбку.
- В разумных пределах, разумеется.
Ага. Дело было за главным - выяснить насколько понятие предела у нас отличается. Если судить по двум годам отношений, достаточно сильно.
- Майкл, я серьезно.
- Я тоже.
Я перевела дух.
- Мне кажется, ты не совсем отдаешь себе отчет в том, о чем говоришь и предлага-ешь.
- С чего ты взяла? У меня вид неадекватного человека? Я говорю совершенно серь-езно, Ярослава. Едем со мной.
- И мы будем жить в Лондоне… Жить вместе…
- Точно.
- И я буду ждать тебя вечерами, готовить тебе ужин, пока ты будешь в больнице…
- Да,- он все еще не замечал подвоха. - Можешь и не готовить. Во всяком случае, не каждый день. Будем выбираться в кафе.
- Если у тебя будут оставаться силы.
- Я надеюсь.
- И я буду рассказывать тебе, засыпая, как провела день без тебя…
- А что? - Кэслер с запоздалым недоверием смотрел на меня.
- День за днем без тебя. Без своих друзей, без знакомых, без работы. Как я буду там жить? По гостевой визе?
- Зачем тебе работа? Моей зарплаты вполне хватит.
- Я знаю, - мягко прервала я и опустила ладонь ему на грудь, - но так не годится. Я с ума сойду от безделья. К тому же, не хочу быть тебе обязанной.
- Вздор!- отмахнулся он.
- Это вовсе не вздор. Пойми, Майкл, то, что у меня здесь есть - только мое, я сама всего добивалась. Никто не упрекнет меня в том, что это сделано за чей-то чужой счет.
- Поверь, мне известно твое, уж прости, болезненное отношение к подобного рода вещам, и если ты думаешь, что я предлагаю тебе ехать за просто так, то ошибаешься.
- Неужели?
- Ты своим присутствием заплатишь за все сполна.
- Майкл…
Смотреть на него было невыносимо. Нарисованная им иллюзия была просто оча-ровательна. Почти идеальна. Как и он сам. Но я давно перестала верить в правдивость идеалов.
- Не говори сейчас "нет", - взгляд был почти умоляющим, но в глубине его глаз все равно горел огонь решимости.
- Хорошо, - согласилась я, зная, что это все равно ничего не изменит.
- Просто подумай. Это все, о чем я прошу.
Я кивнула, опустила глаза. Видеть его, слышать его, иметь иллюзию, что он рядом, хотя на самом деле все давно не так - не слишком ли далеко мы оба зашли в своих муче-ниях и сомнениях?
Ему нужно было ехать. Просто необходимо.
Этот факт был единственной вещью, которую я знала и никак не могла отрицать. Всё остальное давно распалось на осколки компромиссов. Они балансировали на краю пропасти бесполезности моего собственного существования.
;;
Разговор с Майклом дался мне нелегко, наши отношения дали трещину и мои со-мнения, лучшее тому подтверждение. Разве могла я ответить ему отказом, если бы любила как прежде?
От тягостных дум разболелась голова и вообще на следующий день я чувствовала себя не лучшим образом, какая-то слабость разлилась по всему телу, не хотелось ровным счетом ничего делать, и я еле дождалась конца рабочего дня.
Майкл видимо, решил подвергнуть меня опале, так как на мое приглашение про-вести вечер вместе, он ответил вежливым отказом. Тем лучше, к тому же, я хотела от него немного отдохнуть, думать обо всех перипетиях наших отношений не было ни желания, ни сил.
Юлька работала допоздна и я позвонила Артёму, чтобы не коротать вечер в одино-честве. Я давно не видела своего племянника, поэтому в моем желании не было ничего удивительного. Он приехал через час, привез целое ведро поп-корна и мы уселись смот-реть кино, не обременяющее мозг. Кажется, это были наши излюбленные "Пираты Ка-рибского моря". Мне очень нравился Блум, а Тёма был просто в восторге от Джонни.
Голова прошла, но неприятная ноющая боль в животе осталась. Не иначе, как я съела очередную дрянь на работе.
- Как Майкл? - спросил Артём, когда и с фильмом и с поп-корном было покончено.
Почему он не спросит как я? Какое ему дело до Кэслера? Что за странная законо-мерность - едва у нас с ним что-то произойдет, все начинают печься о Майкле. Со сторо-ны Артёма это было тем более удивительно.
- Почему ты спрашиваешь? - я вопросительно вскинула на Санаева глаза.
Он пожал плечами.
- Странно, что он не с тобой. Работает?
- Нет, - нехотя сказала я. - Мы повздорили, если можно так выразиться.
- Что это значит?
И кто, спрашивается, меня тянул за язык?
- То и значит, Тёма, неужели я непонятно выразилась? - сказала я чуть более раз-драженно, чем следовало.
- Извини, - сказал парень. - Не хочешь говорить, я не стану спрашивать.
Мне стало совестно. Зачем я на него накричала? Разве он виноват?
- По правде сказать, он предложил мне ехать с ним в Лондон.
- Надолго? - глаза Артёма расширились от удивления.
- Не знаю. Его ждут в Англии, там хорошие перспективы.
- В Англии всегда хорошие перспективы. Не понимаю, зачем он вообще приехал в Россию, - проворчал Артём.
- Здесь его корни. Он любит Петербург.
- Лондон, видимо, любит больше.
- Да, - ответила я, понимая, что Тёма прав.
- Ты согласилась? - спросил парень, и вид у него был растерянный и несчастный. Наверняка он уже думал о том, что увидит меня не скоро.
- Скорее нет, чем да, - вынуждена была признаться я.
- Что-то я не совсем понимаю, Слава…
Зря я об этом начала говорить. Как можно все ему объяснить, если сама еще до конца не разобралась в случившемся?
Я едва слышно вздохнула. Тёма сидел от меня так близко, и я, сама не ожидая от себя откровенности, сказала:
- Менять свою жизнь так кардинально, как он предлагает, не входит в мои планы.
- Что же это за планы, если ради них ты отвергла предложение Майкла?
Юноша всегда был настырен - требовал прямых и честных ответов, презирая и, вместе с тем, чувствуя интуитивно всякую ложь.
- Жизнь в Петербурге, друзья, работа…
- Ты могла бы и в Лондоне найти работу, - вполне резонно заметил Артём.
Я пристально посмотрела на него: в свете вечерней лампы черты лица смягчились, и лишь прорезавшая лоб глубокая морщинка говорила о том, что он обеспокоен и пытает-ся разобраться в моих словах. Однако, его реакция меня настораживала, поэтому, я спро-сила:
- Почему ты так упорно стараешься убедить меня в том, что я поступила не верно?
Тёма на секунду отвел глаза.
- Быть может потому, что я так действительно думаю?
Он так думает? Уму непостижимо! Еще минуту назад он сожалел о том, что я его оставлю, пусть и не говорил об этом, а теперь утверждает, что я все сделала неверно! И после этого я еще должна верить в то, что мужчины ведут себя и мыслят более рацио-нально?
- Интересно… Может, тогда подскажешь мне, как поступить в таком случае? - не без ехидства откликнулась я. - Давай, не стесняйся, скажи, что же делать тетушке Яросла-ве, а то способностей ее мозга явно не достаточно для решения такой трудной задачи.
Вспыхнув, парень произнес с негодованием:
- Не передергивай. Раз ты такой опытный психолог, так помоги себе сама и разбе-рись в своих желаниях и потребностях.
Мне показалось или я действительно уловила в его голосе нотки сарказма? Впро-чем, чему удивляться? Общение со мной на протяжении всей его жизни сделало свое дело. Оля была права - мое влияние на Артёма было в свое время слишком сильно.
Я задумалась, а потом сказала ему то, в чем долгое время не решалась признаться даже себе самой:
- Я сама толком не знаю, что мне нужно.
Артём поднялся с дивана.
- Быть может, это и есть твоя проблема, и дело вовсе не в Майкле?
Я кивнула, соглашаясь, однако, у меня еще оставались аргументы в свою пользу.
- Если я уеду, то не смогу видеться со своими друзьями и знакомыми. Не смогу видеться с тобой, что для меня тоже немаловажно. Что если я скажу тебе, что это была одна из основных причин, чтобы отказаться ехать с ним?
Санаев недоверчиво смотрел на меня.
- Ты говоришь ерунду, Слава. Не надо прикрываться друзьями, а тем более мной, только потому, что ты боишься собственных чувств и ответственности, которую они налагают, - неожиданно резко произнес юноша.
Я вскинула голову. Невозможно было поверить в то, что этот мальчишка начал вдруг поучать меня!
- Так значит, по-твоему, я просто струсила? – с вызовом ответила я.
Судя по искорке, которая зажглась в глубине янтарных глаз, он его принял.
- Именно так. И я не понимаю, что вообще тут делаю? Зачем ты позвала меня? Хо-тела, чтобы я скрасил твое одиночество, пока ты не решишь, что же делать тебе с Майк-лом и с вашими отношениями?
- Откуда такое беспокойство за Майкла? - я уже искренне возмущалась - Взыграла мужская солидарность?
Артём не обратил на мой выпад никакого внимания.
- Просто я хочу, чтобы ты была счастлива, - сказал он.
Самая стандартная и глупая фраза, придуманная человечеством. И то, что ее про-изнес Артём, взбесило меня еще больше.
- Прекрасно! - я вскочила с дивана, словно подброшенная вверх пружиной. - Хо-чешь моего счастья, тогда не смей судить второпях о вещах, которые тебе не известны!
- Еще бы! - воскликнул он. - Откуда мне знать о сомнениях, об отношениях, об этой чертовой любви, в конце концов! Для тебя я все еще остаюсь несмышленым ребен-ком!
Тёма выпалил это на одном дыхании, и меня поразил его гнев, смешанный с отчая-нием - словно бы он пытался докричаться до меня, сказать что-то важное, а я не слышала или не хотела слышать.
- Нет, - возразила я, - это не так. Я никогда не относилась к тебе как к ребенку и всегда старалась быть с тобой предельно честной, Артём.
- Так будь же и теперь честной, только перед собой,- он сказал это почти устало.
В первый раз мы перестали понимать друг друга.
- Хочешь, чтобы я села в самолет, как только придет время?
Зачем я спросила? Неужели и вправду сделаю это только потому, что он мне ска-жет об этом?
- Речь идет не о том, чего хочу я, Ярослава. Если так будет лучше…
- Будет лучше, если ты перестанешь кидаться пустыми фразами и говорить таким отстраненным, ничего не выражающим тоном.
- Господи, чего ты ждешь от меня? - возмутился Артём - Чтобы я умолял тебя не ехать, хотя ты сама уже приняла такое решение? Знаешь что, этот разговор начал попахи-вать бредом, лучше я пойду, а ты постарайся все хорошенько взвесить и принять надле-жащее решение. Мне надоело, что всякий раз, как что-то происходит, ты хочешь видеть меня, вспоминаешь только в те моменты, когда тебе действительно плохо. Я больше не маленький мальчик, который раньше готов был бежать за тобой, как только ты просила. Я давно вырос. Не надо со мной так.
Он был действительно рассержен - глаза потемнели и, глядя в них, я чувствовала, что они прожигают меня насквозь.
Я не находила слов для ответа, а уже когда собралась сказать хоть что-то в свое оправдание, неожиданный спазм, сильный, режущий, точно скальпель, пронзил все мое нутро. Я не могла сделать и вдох.
- Слава...?
Я слышала голос Артёма словно издалека, волны боли накатывали снова и снова. Я сделала несколько неуверенных шагов к дивану и вдруг почувствовала, как что-то лип-кое и горячее стекает по моим ногам. Я опустила глаза. Это была кровь. Я в панике замер-ла. Месячные? Нет, слишком рано… Да и все равно, так не должно быть. Я села на диван.
Мое лицо стремительно бледнело.
- Слава! Славочка! Что с тобой?
Артём кинулся ко мне, вмиг утратив все свое раздражение. Страх исказил его ли-цо.
- Не знаю, - прошептала я, опуская руки на внутреннюю сторону бедер. Боль не прекращалась, стало еще хуже. На ладонях остались красные следы.
Слишком много крови.
Тёма опустился рядом со мной на колени. Глаза его были размером с два солнца. В них горел такой смертельный ужас, такая паника и растерянность, что невозможно было определить, какое из чувств преобладает больше. Какое-то мгновение мы просто смотрели друг на друга, потом время словно ускорило свой бег, и всё опять смешалось. Он вскочил, кинулся к телефону, вызвал "скорую".
- Полотенце, - сказала я. - Возьми полотенце в шкафу.
Парень кивнул и принялся разом открывать все ящики. Его движения были резки и поспешны. Наконец, он нашел то, что искал. Свернул махровую ткань и протянул мне.
Потянулись минуты. Я лежала, зажав полотенце между ног, и старалась остаться в сознании.
- Ох, Слава, ну и дурак же я.
Он смотрел на меня полными тревоги глазами, держал мою руку, сидя на полу возле дивана и едва мог спокойно оставаться на месте.
- Тебе не нужно было волноваться. Я виноват.
- Конечно, нет, - возразила я, хватаясь за последние остатки ускользающей реаль-ности.
Где эта "скорая"? Почему её так долго нет?
- Это все из-за нашей ссоры.
Глупый, глупый мальчик...
- Тёма…
- А?
Он с беспокойством вглядывался в мое лицо, такое же белое, как простыня. Я едва заметно усмехнулась.
- Ты и в самом деле дурак, - сказала я с нежностью и тут же провалилась в темноту.
Глава 25
Артём томился в ожидании в больничном коридоре, с трудом заставляя себя сидеть на месте. На каждого проходящего врача он смотрел одновременно с надеждой и страхом. Стрелки на больших круглых часах, казалось, прекратили свое движение. Ему хотелось кричать от безысходства, но вместо этого приходилось изнывать от неопределенности. Он не мог закрыть глаза даже на секунду, чтобы перед его мысленным взором не возника-ло белое лицо Ярославы и застывшая в ее глазах паника. И сейчас, он чувствовал себя аб-солютно беспомощным и бесполезным, но понимал, что выхода у него просто не было. Приходилось просто терпеливо ждать вестей.
Ну, когда же, черт их всех дери…
К нему степенной походкой подошел уже не молодой врач. Артём мгновенно под-скочил.
- Это вы приехали вместе с Ярославой Ростоцкой? - спросил он, пристально глядя поверх своих очков-половинок.
- Да, - только и сумел выдавить из себя Артём. От волнения в горле пересохло, и он едва смог произнести даже это короткое слово.
- Мне жаль, но ребенка она потеряла.
- Ребенка? - его глаза округлились.
- Вы не знали?
Артём совсем растерялся. Откуда, черт возьми, ему знать о таких вещах?!
- Нет… Я не… Как она сама? - поспешно спросил он. В конце концов, только это теперь имело для него значение.
- В порядке. Мы выпишем ее через пару дней.
Артём почувствовал, как с сердца падает огромный груз и его наполняет ощуще-ние полного облегчения. Он улыбнулся.
- Спасибо, - проговорил он, с благодарностью глядя на доктора. Он кивнул и обод-ряюще улыбнулся.
- Не волнуйтесь, вы еще сможете иметь детей.
Артём от неожиданности не нашелся что ответить. За кого принял его врач? Он не стал указывать ему на ошибку, лишь просто спросил:
- Я могу увидеть ее?
- Думаю, да. Только недолго.
Заверив врача, что он зайдет всего на пару минут, Артём спешно зашагал по кори-дору к палате, где лежала Ярослава.
Он осторожно постучал и слегка приоткрыл дверь. Слава лежала на кровати, по-крытой белоснежным бельем, и ее лицо уже не казалось ему таким безжизненным и ли-шенным всяких красок. Выглядела она теперь гораздо лучше.
- Привет, - сказала она и протянула руку.
Артём подошел и нежно сжал ее ладонь. Ее пальцы были ледяные.
- Как ты себя чувствуешь?
- Сносно, - ответила она и поморщилась.
Он ощущал, как ее пальцы наполняются теплом от его руки, и подумал о том, что отдал бы все на свете за то, чтобы с ней ничего не случилось. И сейчас, глядя в ее устав-шие глаза, под которыми залегли глубокие тени, он понял, какое это счастье - просто иметь возможность вот так держать ее за руку, ощущать, как под тонкой кожей пульсиру-ет венка и знать, что она рядом.
- Теперь все будет хорошо, - попытался успокоить он.
- Откуда такая уверенность? - она удивленно выгнула брови.
- Доктор сказал.
Слава опустила глаза, глядя на их сплетенные пальцы рук. Она крепко сжала его ладонь.
- Спасибо за то, что привез меня сюда,- сказала она, - за то, что остался.
Ее глаза были небесно-голубыми и светились сейчас каким-то ирреальным, глубо-ким светом.
"А ведь ты любишь ее". Эта мысль так четко обозначилась в его голове, опалив сознание, будто кто-то посторонний произнес ее над ухом. Глаза Артёма вспыхнули, и замерло сердце.
- Что с тобой? – спросила Слава, видя, как расширился зрачки его глаз, стремясь заполнить собой всю янтарную радужку.
- Ничего, - ответил юноша, моргнув, и постарался сделать так, чтобы улыбка полу-чилась как можно более естественной. - Я рад, что с тобой теперь все в порядке.
- Если бы тебя рядом не оказалось…
- Перестань, - поспешно прервал Тёма, теперь прекрасно осознавая, что сдержива-ется из последних сил, чтобы не прижать девушку к себе, не заключить в объятия и боль-ше уже никогда не отпускать от себя. - Думаю, присутствие Майкла было бы сейчас более уместно, нежели мое.
Он заставил себя вспомнить о Кэслере, чтобы окончательно не потерять голову.
- Но его здесь нет,- ответила Ярослава едва слышно, - ни сейчас, ни тогда.
- Я позвоню, - сказал он.
- Не надо, - возразила она. - Подождет до утра.
- Что значит, "подождет до утра"? - возмутился Артём.
- Майкл на дежурстве, Тёма. Он может быть в операционной.
Санаев скривился.
- Какая разница!
Девушка посмотрела на него предупреждающе.
- Разница есть. И для меня, и для него. А в особенности для того человека, кото-рый лежит сейчас на операционном столе. Что бы ты сделал, если бы узнал о том, что случилось со мной?
Артём не раздумывал ни секунды.
- Бросил бы все и приехал.
- Вот именно, - Ярослава прикрыла глаза. - Думаешь, Майкл не такой? Он сделает тоже самое.
Нет, он не такой, хотелось возразить Артёму. И сравнивать их обоих было боль-шой ошибкой с ее стороны. А может, и нет. Может, где-то внутри себя, Слава прекрасно понимала, что оба они ее любят. Так отчего бы им теперь не стоять на одной доске, как два приговоренных перед казнью? Готовых прыгнуть ради этой любви? Сравняться хотя бы в этом.
Но Санаева бесил сам факт того, что Ярослава ставит потребности Майкла выше своих собственных. Ей сейчас было нужно его присутствие, так и плевать на всё осталь-ное и всех остальных!
Видимо, эти мысли слишком явно отразились на его лице, потому что она сказала:
- Не вздумай звонить ему, слышишь? Я сама это сделаю.
- Когда? - требовательно спросил Тёма.
- Утром.
Он кивнул.
- Хорошо. Врач сказал не задерживаться, так что я пойду, - произнес парень, но, однако же, медлил, чтобы еще хоть миг чувствовать ее руку в своей.
- Ладно.
- Отдыхай.
- Чем же, черт возьми, тут еще заниматься? - попыталась отшутиться Слава, но ее глаза остались непроницаемо-печальны.
Молодой человек поднялся.
- Ты придешь еще?
По его губам скользнула улыбка, а глаза опять превратились в два маленьких солн-ца, светясь спокойным теплом.
- Я постараюсь.
Тёма нагнулся и слегка поцеловал ее в щеку, совсем близко от уголка губ.
- Поправляйся.
* * *
Когда за Артёмом закрылась дверь, он с трудом мог дышать. Молодой человек сто-ял в коридоре, оцепенев, совершенно пораженный. Он не слышал, не видел, проходящих мимо людей - он не осознавал сейчас ничего кроме своей любви к Ярославе и невыноси-мой, почти болезненной потребности ощущать ее рядом. Теперь, когда он мог признаться себе в очевидном, все стало предельно ясно. Свое странное поведение он больше не счи-тал таковым и понял теперь, что враждебное отношение к Майклу - всего лишь банальная ревность, простое понимание того, что у него забирают сам воздух.
Артём был растерян, зол, счастлив, опустошен и окрылен… Водоворот нахлынув-ших чувств буквально сбил с ног и теперь нес стремительным потоком в неизвестность, а у него не было ни сил, ни желания ему противостоять.
Теперь, оставшись один на один со своей любовью, которая была никому не нуж-на, Артём с болезненной тоской думал о Ярославе. Вспоминая прошедшее, он уже нико-гда не смог бы ответить на вопрос, когда это началось. Сейчас парню казалось, что он всегда любил ее, ведь так или иначе, присутствие Славы он ощущал на протяжении всей своей жизни. Это чувство было разным, но всегда неизменным. Но как же он позволил себе перейти ту черту, где любовь к другу перерастает в любовь к женщине? Этого не должно было произойти, но, однако же, вот он здесь - и ничего уже назад не воротишь.
А что же она? Она любит другого, готова была родить от него ребенка, пусть даже его теперь нет. Но Тёма знал, что будут и другие, Майкл Кэслер слишком хорош, чтобы иметь глупость отказаться от него. А глупой Ярослава никогда не была. Он с горечью по-думал, что против Майкла у него нет шансов. Что он мог ему противопоставить? Свою молодость его зрелости? Свое туманное будущее его стабильности и успешности? Что он мог дать ей? Свою любовь? Но Майкл тоже любил. И Артёма больше всего бесило, что англичанин не притворялся. Он действительно любил Славу - сильно и искренне и у него было все, чего она была действительно достойна. Майкла Кэслера стоило только взять с блюдечка на золотой каемочке.
Артём усмехнулся. Он даже не может с полной уверенностью утверждать, что лю-бит ее больше, нежели Майкл, хотя его сердце готово было вот-вот разорваться от этой нежданной и неожиданно сильной любви. Где-то внутри, он с отчаянием и обреченностью понимал, что теперь никто и никогда не сможет занять место Ярославы в его сердце и владеть его мыслями и желаниями так, как она… Но теперь ему одному предстоит с этим жить и справляться. Артём понимал, что на его долю остаются только короткие встречи: сладостно-горькие для него и мало что значащие для нее. Но и этого с него было довольно. Знать, что она счастлива, знать, что любима, пусть даже не им…
Парень достал телефон. Что бы там она ни говорила, Майклу необходимо знать, что произошло. У Кэслера было на это даже больше прав, чем у него. Медленно Артём стал набирать номер, чувствуя, как душа со стоном начинает гореть в Адском пламени…
* * *
Меня разбудило чье-то присутствие. С трудом разлепив сонные веки, я увидела, что палату заливает утренний свет. Потом увидела перед собой Майкла. Он сидел рядом, примостившись на стуле, и выглядел потерянно. Меня охватило чувство глубокой нежно-сти и вины.
- Милая…- он отреагировал в тот же момент, как я открыла глаза. - Ты так меня напугала, - его ладонь погладила меня по щеке, я прижалась к ней, ничего не говоря.
Глядя в его дымчатые глаза, я понимала, какой была глупой.
- Как ты?
- Прости…- прошептала я, стараясь сдержать предательские слезы.
- Все хорошо, - глубокий голос Кэслера наполнял меня спокойствием. - Я уже го-ворил с врачами, никаких осложнений нет.
Его рука лежала поверх моей, и я невольно вспомнила, как недавно рядом со мной сидел Артём и вот так же сжимал мою руку. Хотя нет, в его прикосновении не было соб-ственнического акцента, и пальцы свободно переплетались. Рука в ладонях Майкла была словно зажата в тиски - мягкие, заботливые, но вместе с тем - сильные.
- Как ты узнал, что я здесь? - спросила я, хотя уже знала ответ.
- Артём позвонил.
Я кивнула и тут же услышала возмущенную реплику Майкла:
- Хотя я не понимаю, отчего он не удосужился сделать этого раньше?
- Я попросила его не звонить.
- Но почему?
- Ты был на дежурстве.
- Какое это имеет значение? - вспылил мужчина.
Я устало откинулась на подушку.
- А если бы ты был занят? Что тогда, Майкл? - спросила я. - Ты бы бросил своего пациента умирать на операционном столе?
- Ты сама могла расстаться с жизнью.
- Не говори глупостей, - отмахнулась я. - Это был только выкидыш,- я вмиг пожа-лела о том, что сказала. Мои слова прозвучали так, словно бы мне было абсолютно все равно. Я постаралась как-то сгладить свою оплошность.
- Со мной ничего не случилось, - уже более спокойно произнесла я. - Кроме того, со мной был Артём.
Майкл скептически усмехнулся:
- Если бы возникла более серьезная ситуация, он ничем бы не смог помочь.
- Но все вышло именно так, а не иначе, - сказала я, стараясь скрыть в голосе нотки раздражения, - и его помощь оказалось куда существеннее, чем тебе может показаться. Я благодарна Тёме уже за то, что он привез меня сюда.
- Я не пытаюсь умалить его помощь, если ты так считаешь, - примирительно начал Майкл. - Я сам ему признателен и непременно скажу об этом. Пожалуйста, давай не будем больше развивать этот бесполезный спор. Я не хочу больше говорить об Артёме, меня, прежде всего, заботит твое состояние.
- Тебе же прекрасно известно, что меня скоро выпишут - пробурчала я, все еще ду-ясь на него. - Наверняка, всю больницу тут на уши поставил.
Кэслер смутился.
- Разве что самую малость, - признался он.
Я покачала головой, не в силах больше на него сердиться. В конечном итоге, лю-бовь заставляет нас совершать разные опрометчивые поступки, и если он слегка злоупот-ребил своим служебным положением, то сделал это только из-за того, что беспокоился за меня.
- Давно ты здесь?- спросила я.
- Всю ночь.
Я поморщилась. Значит, Артём позвонил, едва только попрощался со мной.
- Я так долго спала.
- Тебе вкололи снотворное.
- Даже не спросили, хочу я этого или нет, - возмутилась я.
- Так было нужно. Твой организм пережил стресс. Ты сама пережила стресс. Само собой, что отдых был просто необходим.
Я не стала спорить. Оказавшись на территории врачей, ты автоматически подчиняешься их решениям. А Майкл тоже был врач, и он защищал своих. Совершенно обоснованные действия.
Кэслер пробыл еще немного и, заявив, что мне нужен покой, исчез за дверью, обе-щав, что скоро появится вновь.
Я порадовалась, что осталась одна. Это дало мне возможность собраться с мыслями и спокойно подумать. Во время нашего разговора Майкл держался предельно вниматель-но. Трудно было смотреть в его глаза, которые тускнели, а лоб начинали прорезать на-пряженные полоски морщинок, когда он думал о произошедшем. Он сожалел всей душой и всячески старался меня подбодрить, считая, что мне сейчас во много раз тяжелее. Я тер-пеливо выслушивала его речи, позволяла себя утешать, но все это не находило в моем сердце никакого отклика. Это пугало. Я не чувствовала внутри себя никакой потери, тело осталось прежним, ведь срок был совсем небольшой. Забота вокруг скорее раздражала, нежели заставляла испытывать благодарность. Я была абсолютно здорова, и больничные стены начали нагонять на меня тоску.
Разум был на удивление светел, а вот сердце отчего-то молчало. Для многих, мои мысли показались бы кощунственными, но в глубине души я была даже рада тому, что никакого ребенка не будет. Я к этому совсем не готова. Видимо, мой инстинкт материнства спал где-то беспробудным сном, хотя, если честно, в его присутствии я вообще глубоко сомневалась. Дети никогда не вызывали у меня умиления, это было фактом. Неоспоримой аксиомой моего эгоистичного существования.
Ребенок Майкла… Странно, я никоим образом не ассоциировала его с собой, слов-но моего участия в его вынашивании и воспитании вообще не предполагалось. И вину перед ним я испытывала вовсе не из-за того, что не смогла сохранить плод, а потому, что чувствовала, что он переживает из-за этого гораздо больше, чем я. Это само по себе было не совсем нормально. Хотя, кто установил критерии того, что можно считать нормальным, а что нет?
Моя любовь к Майклу тоже попала в круг размышлений. Насколько сильно я лю-била его и любила ли вообще, если наш общий ребенок не вызывал у меня никаких осо-бых эмоций?
В любви Майкла мне не приходилось сомневаться никогда. Даже упрекнуть его было не в чем. Идеальный партнер. Даже слишком. Всегда предупредителен и по-английски безукоризненно вежлив. Чуток и нежен, но при этом слегка надменен и занос-чив, впрочем, это все мелочи.
У него была прекрасная профессия, и я гордилась тем, что он делал поистине бла-городное дело - помогал, а зачастую и спасал чью-то жизнь. Я любила его надежность, но его предсказуемость меня убивала. С тех пор как мы познакомились, я почти всегда могла сказать, что у него на уме и как мужчина поступит в той или иной ситуации. Иногда мне казалось, что я знаю Кэслера уже лет двадцать, хотя со дня нашей первой встречи прошло чуть больше двух лет. Все наперебой твердили, что мне давно пора за него замуж, но, во-первых, такого предложения не поступало, а во-вторых, я даже представить себе не могла, как отреагирую на него. Однако теперь я знала точно: для меня ребенок еще не показатель штампа в паспорте, а он женился бы, не раздумывая.
Любовь Майкла Джорджа для меня всегда казалась загадкой. Каждый раз, просы-паясь в его объятиях, я задавалась вопросом - что он во мне нашел и почему все еще здесь? Как Кэслер мог терпеть мой вздорный характер и мириться с вечным стремлением к свободе и независимости? Возможно, именно в этом и состояла его главная победа надо мной - он понял, что это чувство во мне нельзя победить, нельзя изгнать, каким-то образом перевоспитать, с ним можно только мирно ужиться или уйти совсем. Майкл предпочел первый вариант, и за это я была ему глубоко благодарна. Я любила его, но, однако же, эта любовь была немного другой, не такой, как принято ее представлять. Это было уютное пламя костра, согревающего вечерами, а не всепоглощающий пожар, который потом, погаснув, оставит после себя лишь выжженную дотла душу.
Я позволяла себя любить и старалась отвечать ему всеми своими чувствами: глубо-кой привязанностью, нежностью, заботой. Я знала, что с ним мне будет всегда хорошо, но всё же иногда тосковала по той мифической, крылатой любви о которой, как некогда го-ворил Ларошфуко, все говорят, но мало кто видел.
Глава 26
Меня выписали, как и обещали, а еще через день я снова пошла на работу. Прият-но было снова втянуться в привычный ритм жизни и забыть обо всем, что произошло, словно это был всего лишь дурной сон.
Артём в больнице больше не появился. Он вообще исчез из поля моего зрения, его телефон хранил глубокое молчание. Меня это задевало, хотя я понимала, что у него сей-час своих дел по горло. Однако же раньше он так внезапно и надолго не исчезал. Мне оставалось лишь надеяться, что у него все хорошо. В течение следующего времени Майкл был сама внимательность и доброта. Каждую свободную минуту старался проводить со мной. Мне была приятна эта забота, но от нее я начала быстро уставать. Я не привыкла, чтобы со мной цацкались сутки напролет. Это выбивало меня из колеи и заставляло чув-ствовать себя маленькой беспомощной девочкой, чего совсем не хотелось.
После того, как молчание Артёма продлилось три с лишним недели, мое терпение лопнуло. Я была зла на него, но больше все-таки переживала - не случилось ли чего? Уе-хав с работы пораньше, я направила машину к Архитектурно-строительному университе-ту.
Припарковавшись, я вышла на тротуар, прошла вдоль резной ограды и зашла во двор. На круглом пятачке возле здания университета стояли скамейки, но я оставила их без внимания. Иногда тяжелые двери открывались и в них входили или выходили ученики. Было спокойно. Пары еще не закончились. Это учебное заведение было гораздо престижнее того, которое закончила я. И в силу профиля и по сложности поступления. Тёма и в самом деле обладал большим талантом, раз смог поступить сюда на бюджетной основе.
Я вспомнила Кирилла. В этом они были похожи как две капли воды. Отчего-то жизнь всегда сводила меня с одаренными людьми - сила их воображения и новые идей притягивали меня подобно магнитам. Больше всего на свете я презирала мертвые факты и сухие расчеты. Ничто так не нагоняло на меня тоску как рассуждения о математических формулах и экономических теориях. Артём невольно восхищал меня тем, что его разум был подвижен и мог с легкостью сочетать в себе те и другие знания, ведь в его будущей профессии расчеты были даже более важны, нежели внешний вид будущего строения.
Пока я раздумывала об издержках его специальности, занятия закончились. Двор в один миг заполнился шумной толпой молодых людей. Мне взгрустнулось о своих студен-ческих буднях. Как ни крути, а учиться было интересно.
Когда я увидела Артёма, он стоял в компании симпатичной молодой девушки с длинными каштановыми волосами. Заметив меня, он что-то сказал ей, и ее миловидное лицо осветила радостная улыбка. Попрощавшись, парень направлялся в мою сторону лег-кой пружинистой походкой. На ходу кивнув знакомым, Тёма остановился рядом. На ули-це была середина апреля, и на нем была одета легкая куртка-жакет бледно-зеленого цве-та. В руках парень держал папку из твердого картона.
- Привет, - улыбка тронула уголки его губ.
- Здравствуй, - глядя на него, мне совсем расхотелось сердиться.
- Что ты тут делаешь? - искренне поразился парень, пристально глядя на меня.
- Пришла узнать, что у тебя стряслось?
- У меня? - его глаза распахнулись, и мне тут же стало не по себе. - Скажи лучше, как ты себя чувствуешь? Надеюсь, все в порядке?
- В порядке, - сухо отозвалась я, - видимо раньше тебе было поинтересоваться не досуг - исчез, даже не потрудившись объяснить свое поведение.
Я отчитывала его как малолетнего ребенка, совершенно не заботясь о том, что у него, возможно, были свои причины на это.
Он опустил глаза, но когда снова их поднял, я уловила в их пронзительной глубине огонек раздражения.
- Мне казалось, я оставил тебя в надежных руках. Неужели Майкл не смог позабо-титься о тебе?
- Еще как смог, - фыркнула я. - Печется обо мне день и ночь, хотя необходимость в этом давно отпала.
- Тогда я не понимаю, чем ты недовольна, Ярослава? Майкл…
- К черту Майкла! - неожиданно резко даже для себя самой воскликнула я, так что студенты, стоящие неподалеку, обернулись. - Я хочу знать, почему ты отключил телефон и ушел в подполье на три недели!
- У меня сессия, - спокойно произнес Артём и больше ничего не добавил. Я знала, что учить ему приходится много.
Меня поразила его сдержанность. В его поведении что-то кардинально поменялось. Казалось, за столь короткий срок Тёма умудрился повзрослеть на несколько лет. Что такого могло произойти?
- Мог бы просто предупредить,- ответила я, стараясь взять себя в руки.
- Извини, - он оглянулся вокруг. - Ты приехала на машине?
- Да, а что? - его резкая смена темы застала меня врасплох.
- Пойдем отсюда. На сегодня с меня хватит университета.
Я согласно кивнула. Устраивать истеричные сцены на виду у всех у меня не было никакой охоты. Я себя с трудом узнавала - с чего это я накинулась на бедного мальчика? Ему сейчас и так нелегко. Молча, мы дошли до моей машины.
- Я вовсе не хотела кричать, - созналась я, покаянно глядя на него, когда мы уже сидели в салоне. Звуки улицы едва долетали через приоткрытое окно.
– Я беспокоилась о тебе, думала, может, случилось что или… Или я сама сделала что-то не так.
- Да ты с ума сошла! - поразился Санаев и резко повернулся ко мне. - Просто я по-думал, что раз Майкл теперь с тобой, мне совершенно нечего делать рядом.
Я с облегчением вздохнула. Господи, ну что за юношеский максимализм?
Улыбнувшись, я сказала:
- В следующий раз, позволь мне самой решать, нужен ты рядом или нет, хорошо?
- Ладно, - нехотя согласился Артём. - Но для чего? Майкл прекрасно справляется со своей ролью.
- Какой ролью?
- Любящего и любимого мужчины, какой же еще? - он пожал плечами и на мгнове-ние опустил глаза.
- Смотря, что ты имеешь в виду под словом "любовь", - тихо сказала я.
- Разве мы понимаем его по-разному? - в голосе Артёма сквозило недоумение. - Она либо есть, либо нет. Невозможно сомневаться.
Я кинула на него пристальный взгляд.
- Ты так уверенно говоришь об этом. Неужели кто-то сумел всерьез тронуть твое сердце, Тёма?
- Возможно, - уклончиво ответил парень.
Мне сделалось грустно, выходит, дело во мне, раз я не могу разобраться в своих чувствах к Майклу до конца? Нормальные люди не сомневаются в таких вопросах ни се-кунды. Артём прав.
- Это та девушка, с которой ты разговаривал возле университета?
Я знала, что лезу не в свое дело, но удержаться не смогла.
Я увидела, как парень вспыхнул до корней волос. Яркий румянец залил его щеки.
- Не важно, - ответил он, но я поняла, что попала в точку.
- Ладно, - мои губы дрогнули в улыбке, но она получилась какая-то вялая, - мо-жешь не отвечать - и так все понятно.
- Неужели? - парень скептически хмыкнул и усмехнулся уголком рта.
- Наблюдательность - едва ли не главный козырь всех психологов, милый мой, - откликнулась я.
- Сомневаюсь.
Мое заявление его позабавило.
- Если бы все было так просто, как ты говоришь, люди без труда смогли бы читать друг друга как раскрытые книги, и тайные мысли и желания престали бы быть таковыми.
- Держу пари, у тебя в запасе имеется парочка.
Мне нравился наш легкий тон разговора, который пришел на смену моим нападе-ниям и его оправданиям.
- Этого тебе знать не дано,- улыбнулся Артём, но его глаза остались на удивление серьезными.
- Точно,- я кивнула, взгляд упал на картонную папку, которую он не выпускал из рук с того самого момента как мы встретились. В ней наверняка были чертежи с лекций, и мне хотелось взглянуть на них, узнать насколько возросло его мастерство.
- Могу я взглянуть? - спросила я, указывая на папку.
- Нет, - поспешно сказал Тёма, но уже чуть мягче добавил:
- Не стоит. Это просто эскизы с занятий.
Его поведение показалось мне странным.
- Тогда почему ты так реагируешь?
- Как "так"? - его брови нахмурились. - Не смотри на меня так, Слава, я же не у те-бя на приеме.
- Извини, - покаялась я. - Мне просто стало интересно, хочу увидеть, чему вас учат.
Артём пристально посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло какое-то смешан-ное выражение, но оно исчезло прежде, чем я смогла разгадать его. Потом он молча про-тянул мне папку. Там были наброски и чертежи, карандашные зарисовки барельефов и капителей… Все выполнено точно и аккуратно. Не приходилось сомневаться в том, что в будущем из Санаева получится отличный архитектор. Рассматривая рисунки, я с удивле-нием обнаружила несколько своих портретов.
- Я помню тот день… - задумчиво сказала я, глядя на старый рисунок. На нем была я - спящая. - Это было на даче, верно? Мы приехали туда под проливным дождем, - заво-рожено, я рассматривала карандашный набросок, и настоящее будто бы отступало. Я сно-ва чувствовала теплый ласковый ветерок и солнечный свет раннего утра. - И этот порт-рет… - я разговаривала вслух - то ли с Тёмой, то ли сама с собой. - Красиво получилось…
Я оторвала взгляд и посмотрела на него. Наши глаза встретились.
- Можешь оставить себе…- голос Артёма вдруг стал глуше.
- Почему здесь мои портреты?
- Коротаю время на скучных лекциях. К тому же, у тебя интересное лицо.
- Неужели?
- Да.
Янтарные глаза все так же продолжали смотреть на меня, и, погружаясь в их золо-тистую глубину, я неожиданно почувствовала, как стремительно уменьшаются размеры пространства. Сердце учащенно забилось в груди. Он был от меня очень близко. Так близко, что я могла видеть каждую его ресничку.
- Я пойду, Слава, - сказал Артём, и я очнулась.
- Хорошо, - кивнула я, бессознательно облизывая пересохшие губы. - Тебя и так, наверное, та девушка заждалась, - добавила я.
Его глаза сузились.
- Что ты к ней привязалась, в самом деле! - раздраженно воскликнул парень.
- Прости.
Мне кажется, или сегодня я слишком часто перед ним извиняюсь? Закрыв папку, я произнесла:
- Я вижу, что тебя это волнует, - моя рука в безотчетном порыве накрыла его руку. - Больше не стану.
- Меня сейчас волнует нечто совсем иное, - парень произнес это тихо, почти не-слышно, и я почувствовала как дрогнули его пальцы.
Нужно было немедленно что-то сказать или сделать. Просто не дать этому слу-читься, но я никак не могла отвести взгляд от его лица.
И тогда он поцеловал меня.
Ощущая свое смятение, я утопала в пронзительной нежности этого поцелуя. Не бы-ло никаких сил противостоять его губам, дарящим упоительный восторг. Артём замер на миг, почувствовав, что я не собираюсь отталкивать его, перевел дыхание и снова губы встретились с губами, а ладони обхватили мое лицо. Голова у меня пошла кругом. Все более требовательно его язык погружался мне в рот и я, уже не помня себя, обхватила руками его за плечи, прижалась грудью к его груди, в стремлении быть как можно ближе к нему. С губ моих слетел стон, и это подействовало на нас одновременно как разряд тока - больно и отрезвляюще. Мы застыли, пораженные, словно бы выхваченные из эпицентра урагана. Наше дыхание сбилось. В глазах Артёма я видела недоумение и растерянность и знала, что подобные чувства, как в зеркале, отражаются сейчас и в моих глазах. Мгновение он сидел передо мной, потом резко схватил папку и пулей вылетел из машины.
* * *
На улице все еще был день. Солнечный и теплый. Я могла чувствовать собствен-ное дыхание. Оно было неровным, и сердце часто билось в груди. Я пыталась собрать мысли воедино, но все они разом куда-то делись.
Кроме одной.
Я почти задохнулась, осознав ее. Не знаю, насколько правдиво оказалось то, что было прежде, но одно я знала точно - причина, по которой я не хотела связывать себя с Майклом, не хотела становиться матерью его ребенка, это не мнимая потеря свободы, не независимость, которой я прикрывалась.
Это - Артём.
Единственное, чем я дорожила больше всего на свете, было его присутствие рядом со мной. Бессознательная, почти на клеточном уровне жизненная необходимость ощущать его рядом, смотреть в эти удивительные глаза, чувствовать тепло руки, вдыхать только запах его тела… Помоги мне, Боже, ведь я любила его… Любила так отчаянно и так дол-го, что эта любовь, уже став частью меня самой, воспринималась как естественное состоя-ние души. Только теперь, когда он ушел, я поняла, что она всегда была со мной, и как нужен был он сам. Я думала, что мое сердце вот-вот разорвется на части, потому что эта любовь обрушилась на меня все же внезапно, заполнив собой все мое существо, затопив до краев. Как долго я могла так заблуждаться? Как не замечала очевидной истины?
За все то время, что я просидела в совершенной неподвижности в машине, для ме-ня, казалось, прошла целая жизнь. Теперь она делилась на две части - до его поцелуя и по-сле. Я знала, что ничто уже не будет как прежде.
* * *
Мне необходимо было с кем-то поделиться, я не могла держать в себе противоречи-вые чувства, которые овладели душой. Я не спала всю ночь. Воспоминания о нашем по-целуе были еще слишком свежи в памяти. Каждый раз, закрывая глаза, я снова видела пе-ред собой Артёма, ощущала прикосновения его губ…
Как быть? Что делать? Для чего все это? Вот лишь малая толика вопросов, которые возникли в моей голове и лишили покоя с того самого момента, как Артём выскочил из машины, как ошпаренный. Я его понимала. До сих пор, терзаясь думами о том, почему он меня поцеловал, я, тем не менее, знала, что он не мог поступить иначе. В самом деле, что стоило теперь говорить о том, как нужно было себя повести, если даже сейчас я не знала, как посмотрю ему в глаза при нашей следующей встрече? Хотя, когда она будет, я не мог-ла предположить.
Юлька ворвалась в зал "Сбарро", точно революционер, штурмующий Зимний дво-рец. Выглядела она отлично - черный плащ поверх бежевой атласной кофточки, ярко-красная юбка-карандаш, выгодно подчеркивающая ее длинные ноги и туфли на шпильках ей в тон. Мужчины, сидящие возле входа, едва не свернули себе шеи, их пульс вторил такту ее каблучков.
- Салют! - сказала она, усаживаясь за столик напротив меня.
- Приветик!
У меня сразу же поднялось настроение. Ее приход всегда приносил радость и пози-тив за исключением тех случаев, когда моя подружка сама погружалась в глубокую ме-ланхолию и хандру. Тогда уже я со всех ног кидалась ей помогать, чем могла. Мы были спасательным кругом друг для друга в годы учебы, и с тех пор мало что изменилось. Только вот видеться стали несколько меньше, в последнее время каждый был занят уст-ройством собственной личной жизни. Не так давно Дима сделал ей предложение, и теперь Юля вся погрязла в подготовке к свадьбе, которая должна была состояться через два месяца.
- Извини, что отвлекла тебя от дел, - виновато проговорила я, когда мы сделали за-каз.
- Да брось ты! - отмахнулась Юлька. – Наоборот, я тебе благодарна. Сегодня утром была у родителей Димы, так чуть его мамаше глотку не перегрызла, прости, Господи! Представляешь, предложила оформить зал в сиреневых тонах! Цвет самоубийц - стоит задуматься!
- Не применяй психологические толкования столь буквально по каждому поводу, - пожурила я, с улыбкой на лице.
- Это же кошмар! - продолжала эмоционально разоряться она, - лучше вообще за-муж не выходить!
- Не выходи, - поддела я.
Девушка на секунду опешила.
- То есть как? Ты серьезно?
Я не сдержалась и расхохоталась.
- Вы с Димой можете и так прекрасно жить вместе без всякой там свадьбы.
Юля сделала удивленные глаза и, театрально изогнув брови, воскликнула:
- Я поняла, Ростоцкая! Ты просто не хочешь развлекать гостей в качестве свиде-тельницы. Еще бы, все будут веселиться, а тебе придется, так сказать, пахать, не покладая рук.
Она шутила так же, как и я. Мое присутствие на свадьбе было оговорено еще дав-но. Вернее, меня просто поставили перед свершившимся фактом.
- Так в чем причина того, что ты пригласила меня на обед? - спросила Юля, при-нимаясь за салат из овощей. Перед ней стояла тарелка с аппетитными кусочками пиццы и отдельно взятый гарнир. К итальянской кухне подруга была неравнодушна. Для своих встреч мы часто выбирали "Сбарро" или другие подобные заведения.
- Захотелось повидаться, - улыбнулась я.
- Не морочь мне голову, дорогая! - она покачала головой. - Я знаю, когда ты зовешь меня встретиться просто так, а когда к этому призывает какая-то необходимость.
Юля строго посмотрела на меня:
- Выкладывай.
Я медлила, не зная с чего начать. Даже с ней это было не просто. Собравшись с ду-хом, я на одном дыхании произнесла:
- Я целовалась с Артёмом.
Мне показалось, что она подавится салатом. Девушка второпях проглотила еду, а вилка замерла в ее руке на полпути ко рту.
- То есть как?
Я хмыкнула.
- Как все. Описать в подробностях? - съехидничала я.
- Непременно, - согласилась она, - только позже. Постой, Слава, это тот Артём, ко-торый год назад поступил в университет? Твой племянник?
- А ты знаешь еще какого-нибудь Артёма из моего ближайшего окружения? - отве-тила я вопросом на вопрос.
- Но ему же… лет девятнадцать, не больше.
- Восемнадцать, - уточнила я.
- Ну, мать, ты даешь! - выдохнула она, совсем забыв про еду. - А как же Майкл?
Я вздохнула.
- Не знаю. Честно. Я…
- Пустилась во все тяжкие, - закончила она за меня фразу.
Я печально улыбнулась.
- Не могу себя понять.
- Похоже, тебе требуется профессиональная помощь, - изрекла Юлька, вмиг пре-вращаясь в психолога. - Слушаю вас внимательно, коллега.
- И почему мы в состоянии решать чужие проблемы, но не можем справиться со своими?
Это был риторический вопрос. Издержки профессии, если можно так выразиться. Со стороны все кажется проще, вот только очень трудно порой оценить себя и свои чувст-ва беспристрастным взглядом эксперта.
- Вот теперь я хочу знать подробности, - сказала Юля, и я рассказала ей все как есть. С ней я могла позволить себе роскошь раскрыть душу до самой глубины.
- Ты не думала о том, что это могло произойти всего лишь потому, что сейчас у те-бя не лучший период с Майклом? Вам многое пришлось пережить. Ну, ты знаешь…- под-руга не стала упоминать о ребенке.
- Я знаю, - пробормотала я в ответ. - Только мои чувства к Майклу не имеют к слу-чившемуся никакого отношения.
Юля в задумчивости закусила нижнюю губу.
- Хорошо. Предположим, что это вышло случайно. Забудь.
- Не могу.
- Но почему? - искренне удивилась она, - Это же был всего лишь поцелуй. Возмож-но, у парня просто взыграли гормоны - дело молодое, всякое бывает. А ты… Подумаешь, бессознательно ответила на его поцелуй.
В Юлькиных устах вся проблема казалась эфемерной как мыльный пузырь: стоило только подобрать подходящие оправдания для нас обоих, как она тут же лопнет.
- Мне кажется, мои чувства к нему гораздо глубже, чем я могла предположить.
- Что ты хочешь этим сказать, Слава?
Я посмотрела в ее глаза.
- То самое. И к родственным чувствам это не имеет никакого отношения.
- Чтоб мне провалиться! - воскликнула она. - Ярослава, да ты совсем спятила!
- Спасибо за диагноз, доктор, - ответила я. - Но мне это известно.
- Когда же, позволь узнать, тебя осенила подобная мысль?
- Вчера и осенила, - вынуждена была признаться я, чувствуя себя под ее присталь-ным взглядом действительно ненормальной.
- Не было печали - купила бабка порося…- со вздохом сказала она, и я невольно улыбнулась.
- А Майкл? Ты встречаешься с ним почти два года… Как же он?
- Майкл очень заботливый, самодостаточный мужчина. С ним я всегда чувствую уверенность. Не только на данный момент, но и за будущий. Из него получится прекрас-ный муж и замечательный отец и, пожалуй, он именно тот человек, с которым бы я согла-силась строить семью и никогда бы не пожалела об этом.
- Прекрасная характеристика, - фыркнула Юлька. - Только она больше подходит для анкеты в агентство знакомств. Может, я оглохла, но, по-моему, я не услышала ни од-ного слова о любви.
- Это любовь-привычка. Неизменная, простая. Понятная и безопасная. Для душев-ного покоя нет ничего лучше такой любви. Быть может, я объясняю пространно, и тебе трудно меня понять?
-Отчего же? - возразила Юля. - Все очень даже понятно. Только тебе ведь нужно другое?
Она участливо положила свою ладонь поверх моей.
- Я думала, что и этого мне будет довольно. Всегда я придерживалась мнения, что лучше пускай тебя любят, чем позволить себе увлечься безответно. И Майкл… Он заме-чательный, мое сердце дорожит им и нашими отношениями, но никогда, даже в самые волнительные моменты с ним, я не теряла рассудка, как это случилось всего от одного поцелуя с Артёмом.
Юлька мечтательно смотрела на меня.
- Я знаю, о чем ты говоришь. Мне хватает нескольких мгновений с Димой, чтобы слететь с катушек. - Она печально покачала головой, - Я не знаю, чем помочь тебе, под-ружка.
- Ты уже помогла, выслушав меня.
- А что же Артём? Тебе не кажется, что он влюблен в тебя?
- Я стараюсь не думать об этом.
- Зря. Прятать голову в песок - не самый лучший выход.
- Да пойми ты, мне скоро двадцать восемь, а ему всего восемнадцать… Не хватало мне только интрижки с собственным племянником!
- Да уж… - Юлька красноречиво выгнула брови.
- Надеюсь, и он, и я, скоро забудем об этом ,- я помолчала, а затем тихо добавила:
- Но что-то слабо верится…
- Знаешь что, Славка? Выкинь Артёма из головы - вот единственно правильный выход для тебя, - посоветовала девушка. - Возможно, ты все же ошибаешься, и чувства, какие бы они ни были, не более чем временно помешательство.
- Я постараюсь.
- Да уж, приложи усилия, - Юлька ободряюще улыбнулась. - Какая женщина, пре-бывая в здравом уме, может отказаться от такого мужчины, как Майкл Кэслер!
- Мы уже выяснили, что ко мне это не относится, - откликнулась я.
- И не говори! - рассмеялась она, покачав головой.
- Давай, ешь свою пиццу, пока она совсем не остыла, и идем отсюда, пока ты всех мужиков здесь не довела до предынфарктного состояния.
Глава 27
В доме Виолетты Валери царит оживленное веселье. Среди гостей молодой Альф-редо, воспылавший чистой любовью к хозяйке вечера. Он поет застольную песню о ра-дости жизни.
Майкл, глубоко безразличный к опере и театру в частности, внял моим мольбам и купил билеты в Михайловский театр. Ставили "Травиату" Джузеппе Верди, и действие только начиналось.
Мы сидели в ложе бенуара, все происходящее на сцене было как на ладони. Я упи-валась прекрасной музыкой, голосами певцов и красотой костюмов.
Майкл, безусловно, заслужил сегодня мою благодарность, мою преданность, лю-бовь и все приложения к ней. Меня не смущали даже его красноречиво возведенные к по-толку очи, которые давали понять, что меня ничем не исправить, и он обречен умирать со скуки целых два часа.
В антракте мы спустились в вестибюль. Мой взгляд рассеянно скользил по толпе, и вдруг совершенно внезапно я увидела, как по лестнице спускается Палиевский собствен-ной персоны, а рядом с ним Артём. Не успела опомниться от неожиданности, как он уже заметил меня, приветливо махнул рукой и прямиком направился к нам навстречу. Артём задержался на пролете, пристально глядя на меня. Внутри что-то предательски оборва-лось. Я точно оцепенела, не могла оторвать глаз от его лица. Янтарные глаза взяли меня в плен и не спешили отпускать. После того поцелуя, мы встретились впервые и я оказалась совершенно неподготовленной. Слава Богу, здесь полно народа, а так бы я совсем расте-рялась.
- Привет! - Кирилл уже стоял рядом, лучезарно улыбаясь, - Здравствуй, Майкл.
- Привет, Кирилл, - откликнулась я, когда мужчины пожимали друг другу руки. - Артём…
- Вот уж не надеялся на подобную встречу! - воскликнул художник, не давая нико-му и слова вставить. - Мы решили культурно провести досуг, так сказать. К тому же, Тёма никогда прежде не бывал в театре.
- Как вам опера? - спросила я, решив вести себя, как ни в чем не бывало, однако, смотрела на Палиевского. Я боялась, что стоит мне только взглянуть на Артёма, как чув-ства тут же дадут о себе знать.Сердце отчаянно колотилось.
Как же хороши они оба! На Палиевском была темно-зеленая рубашка с каким-то необычным принтом, выгодно подчеркивающая его глаза, а на Артёме - черный блейзер с высоким горлом. Оба светловолосы и непринужденно элегантны. Когда Артём успел это-му научиться? Или у него врожденное чувство стиля, как и у Кирилла? И, кстати, с чего это у Палиевского такой интерес к Артёму?
- Мне нравится, - коротко ответил Санаев. Его глаза ничего не выражали.
- Я давно хотел посмотреть "Травиату" в этой постановке, - живо откликнулся Ки-рилл. - Не дурна. Впрочем, в Италии было лучше.
- Кто бы сомневался, - хмыкнула я.
Мужчина скорчил гримасу.
- Не скажи. Наши певцы очень талантливы. В Риме исполнялось оригинальное либретто Франческо Марии Пьяве. Все было поставлено с большим размахом, но голоса на уровне и у тех, и у других. Я бы даже сказал, что партию отца Альфредо у нас поют лучше. А ты что скажешь, Майкл?
Кэслер пожал плечами.
- Я мало что смыслю в пении, - сказал он. - На самом деле, если бы не Ярослава, в оперу я бы сам ни ногой. Признаться, я вообще не понимаю, зачем ходить на представле-ние, если уже видел его.
- Чтобы еще раз получить удовольствие, - выразил Палиевский свою точку зрения. - К тому же, всегда хочется знать, чья постановка окажется лучше. Я редко прислушиваюсь к мнению театральных критиков, никогда не читаю рецензий и предпочитаю все проверять сам.
- Но нужно же хотя бы иметь представление - хороша вещь или плоха, прежде чем потратить на нее свои время и деньги.
- Да, ты прав, несомненно. Но иногда так хочется приятно удивиться самому.
- Или неприятно, - уточнил Майкл.
- Именно. Увы, случается, что бездарная постановка портит даже самое хорошее произведение.
- Майкл, берегись, - смеясь, сказала я. - Кирилл сел на своего любимого конька. Ближе театра для него только живопись. Он может заговорить тебя до потери пульса.
- Думаю, когда я ему надоем, доктор Кэслер церемониться не станет - просто тихо свернет мне шею, и тогда пульса лишусь я. Но уже насовсем.
- С чего ты взял? - улыбнулся Майкл.
- Так… Неожиданная фантазия, - ответил Кирилл.
- Весьма мрачная, - заметила я.
Прозвенел звонок, оповещающий всех, что действие вскоре возобновиться. Мы распрощались. Я была рада тому, что все прошло так непринужденно, пусть даже и с ви-ду. Артём не произнес ни слова.
- Палиевский просто вездесущ, - сказал Кэслер, слегка улыбаясь. Я никак не могла понять по выражению его лица, шутит он или мастерски скрывает свое недовольство за беззаботным тоном. - Скажи, ты знала, что он будет здесь?
- Откуда? - искренне удивилась я такому предположению. - Для меня это так же неожиданно.- Впрочем, ничего особенного я в этом не вижу. Кирилл без ума от театра. Итальянские композиторы - его любимые. А вот немцев он не особенно любит, хотя Мо-царт вне конкуренции, конечно же.
- Если ты сейчас начнешь говорить о Моцарте, у меня просто взорвется голова! - в притворном ужасе воскликнул Майкл. - Хватит с меня и этих душераздирающих страстей.
Я улыбнулась в ответ, но отчего-то почувствовала внутри укол обиды. Как ни крути, с Майклом говорить об искусстве совершенно бесполезно. Он может сколько угодно водить меня по театрам и вернисажам, но его эмоции по этому поводу всегда одни и те же. Моих восторгов он не разделял. Наверное, для него интереснее было резать трупы в морге в студенческие годы, чем смотреть на то, как живые люди пытаются выразить в пении и музыке свои чувства.
Не успел завершиться второй акт, как кто-то начал настойчиво трезвонить Майклу по телефону. Клянусь, если бы у него не был отключен звук, я бы его прибила. И так вибросигнал действовал на нервы. В это время на сцене шел эмоциональный разговор между отцом Альфредо, Жоржем Жермоном, и Виолеттой.
Кэслер тихо вышел, оставив меня досматривать действие.
Мы встретились в буфете. Выражение лица Майкла было озабоченным.
- В чем дело? - спросила я, чуя неладное.
- Нам надо ехать. Меня вызывают в больницу.
- Но… Сегодня у тебя нет дежурства…- беспомощно произнесла я. Господи, ну почему мы не можем хоть раз провести вечер как все нормальные люди?!
- Дело в том, что один из наших хирургов сам сейчас нуждается в срочной опера-ции. Он завотделением и хочет, чтобы я прооперировал его.
- Почему именно ты?
Майкл удивился.
- По-моему, это очевидно. Он доверяет мне потому, что я более квалифицирован, чем все остальные.
Ох, ну конечно… Как я могла забыть…
- Я в этом не сомневаюсь,- сухо отозвалась я.- Как я поняла, ты сейчас едешь в больницу.
- Сначала отвезу тебя домой.
- Ты сам только что сказал, что операция срочная. Ты только потеряешь время. Спектакль еще не кончился. Я прекрасно доберусь сама.
- Будет уже поздно, - возразил он.
- Всего одиннадцать вечера. Я не маленькая, Майкл…
- Нет,- сказал Кэслер и в его голосе отчетливо прозвенел металл. - Я не хочу, что-бы ты моталась по метро, особенно в таком виде.
Мужчина красноречиво смерил меня взглядом. Мы приехали сюда на машине, по-этому я позволила себе туфли на высоченных шпильках и маленькое черное платье дли-ной чуть выше колена.
- Я не хочу за тебя волноваться.
Но и я не хотела уезжать вот так спонтанно.
- Это просто глупо, Майкл! К тому же, что я буду делать дома одна? Ты все равно вернешься не скоро.
- Я постараюсь быстрее, - нахмурившись, произнес он.
Я издала смешок.
- Зашьешь коллегу по-быстрому? Завтра перештопаешь?
- Такими вещами не шутят, Ярослава. Ему и вправду плохо.
- Я понимаю. Но что же делать дома в субботний вечер?
- Спать, - сказал он категорично.
- Майкл, ты просто невозможен. Прошу, позволь мне остаться, - я подняла умо-ляющий взгляд, который, я это знала, всегда действовал на него безотказно. - Это неспра-ведливо. Я так долго ждала. В конце концов, нельзя уходить с премьеры, не досмотрев ее до конца.
- Едем, я сказал.
- Майкл…
Рядом со мной возникнув точно из-под земли, стоял Палиевский. Брови Майкла сошлись на переносице. Он был явно недоволен, что кто-то помешал нашей "беседе", ко-торая уже начала переходить на повышенные тона.
- Извини, я случайно услышал ваш разговор. Пусть Слава останется, я сам отвезу ее домой.
Мой личный рыцарь в сияющих доспехах! Ладно, пусть не в доспехах, но от этого не менее благородный.
- Спасибо, Кирилл!
На радостях я готова была броситься ему на шею в благодарном порыве.
- Я еще не согласился, - проворчал Кэслер. Он давал понять, что последнее слово все же остается за ним. - Ты уверен, что это удобно? - спросил он Палиевского. Ну просто образец английской вежливости, черт его возьми!
- Без сомнения, - кивнул Кирилл, всем своим видом выражая уверенность. - Если хочешь, я провожу ее до самых дверей,- он улыбнулся. Такая опека Кэслера его явно за-бавляла.
- Надеюсь, не дальше, - глаза Майкла сверкнули.
- Ох, нет! Я пока еще дорожу своей жизнью, - ответил Кирилл, обращая все в шут-ку. Он сделал вид, что не заметил ни предупреждающего взгляда Майкла, ни его намека.
Несколько томительных секунд прошли в молчании.
- Ладно. Будь по-вашему, шантажисты несчастные! Мне действительно пора ехать. Скоро начнут готовить операционную, я могу не успеть.
- Спасибо, - я расплылась в счастливой улыбке. - Ты самый лучший, Майкл!
- Не задерживайтесь долго, - предупредил он,- а то знаю я вас.
- Все будет отлично, - заверил Палиевский.
- Позвони, - велел он, касаясь моей щеки губами. - Пока.
- Еще увидимся,- сказал Кирилл на прощание.
- Самый лучший, да? - произнес Палиевский, глядя на удаляющуюся фигуру Кэс-лера в темно-сером костюме. - А как же я? Можно сказать, я спас тебя.
- И ты тоже, Кирилл, - я одарила его нежной улыбкой.
- Доктор Кэслер держит тебя в ежовых рукавицах, - скорее с утверждением, чем с вопросом проговорил он, - Весьма похвально.
- Что это значит?- поразилась я.
- За тобой нужен глаз да глаз.
- Просто Майкл не любит, когда что-то нарушает планы.
- А еще когда перечат, судя по всему.
- Да уж… Он чрезмерно печется обо мне, даже надоедает.
- Мистер Совершенство не такой совершенный, как хотелось бы? - лукаво заметил Кирилл.
- Он единственный, кто смог хоть как-то сравниться с тобой.
- И даже затмить. Не стоит возводить меня в эталон.
- Я бросила заниматься этим давно, - ответила я со всей уверенностью, на которую только была способна. - К тому же, до эталона ты не дотягиваешь. Не льсти себе.
- Неужели я настолько повлиял на тебя? Настолько извратил твои понятия об идеа-ле?
Я не могла не улыбнуться многозначительно.
- И не только об идеале. И, к слову, Палиевский, с чего это ты проводишь свое вре-мя в обществе Артёма?
- Я же уже сказал, что просто решил пригласить его в театр.
- С тобой просто не бывает. Не морочь мне голову. Тёма слишком молод, и мало еще что видел в своей жизни. Вряд ли он тебе интересен.
- С чего ты взяла? Артём умный мальчик и творческий потенциал у него огромен. Если развивать его в правильном направлении…
- Даже не думай, - жестко прервала его я. - Этого я тебе не позволю.
- Не позволишь мне чего? - казалось, он и вправду не понимает.
- Влиять на него так же, как ты влиял на меня. В чистоту твоих помыслов я не ве-рю.
Кирилл смотрел на меня со смешанным чувством удивления и насмешки.
- Послушать тебя, так я настоящий Мефистофель, который только и ждет, чтобы заблудшие овечки вроде тебя с Артёмом прозакладывали мне свои души.
- Нет, ты не Мефистофель, Кирилл. Я думаю, что тут все гораздо прозаичнее. Ты - прототип современного Лорда Генри.
- О, неужели? - его брови выгнулись вопросительной дугой. - Дорогая, ты питаешь слишком большую слабость к Уайльду.
- Что с того? - я слегка пожала плечами. - Признай, тебя так и подмывает забить его голову своими цинично-бравурными теориями о жизни и посмотреть, что из всего этого выйдет. Сделать из него твою игрушку, еще одного Дориана Грея, я тебе не дам. Хватит с тебя и меня.
- Ты заблуждаешься на мой, и в особенности, на его счет, Слава. Я давно оставил развлечения подобного рода. Они больше не возбуждают мой интерес и не заставляют упражняться в остроумии. Мне надоело поучать. У Артёма своя голова на плечах. До-вольно светлая, к тому же. Ты плохо его знаешь, если думаешь, что он так легко поддается чьему бы то ни было влиянию. Артём давно расставил для себя все приоритеты и четко видит свою цель. Он будет учиться у других, это верно, но возьмет только самое лучшее.
- Почём ему знать? Многое не то, чем кажется в начале. Откуда такая уверенность на его счет? - настороженно спросила я.
- Поверь. Это заметно. Мы теперь много общаемся.
- Много общаетесь?
Когда они успели так спеться? Но я не успела как следует расспросить Кирилла, потому что к нам уже подходил Артём с двумя бокалами, наполненными янтарной жид-костью.
- Вот об этом я и говорила, - сказала я, осуждающе глядя на него.
Палиевский был сама невинность.
- Это всего лишь бренди, мамочка, - произнес он. - Никакого заговоренного зелья, чтобы он слушался меня беспрекословно.
- Сделаешь из него внешне очаровательного, пустого, бездушного циника с безу-пречными манерами, я тебя убью, - прошипела я, уже улыбаясь Артёму.
- Очарования ему не занимать, цинизм не в его природе, но над манерами обещаю поработать, - успел отпарировать Палиевский.
Первая реплика Артёма была:
- Где Майкл?
- Уехал потрошить очередного беднягу, - констатировал художник.
- У него внеплановая операция, он уехал в больницу, - сочла нужным перевести я.
- Слава теперь под нашим пристальным наблюдением. Не своди с нее глаз.
Артём вспыхнул, румянец проступил на щеках, хотя в словах Палиевского не было и капли намека.
Тёма протянул бокал Кириллу.
- О, нет, мальчики и девочки,- сожалением протянул он. Кирилл хотел оставить машину на стоянке, Артём еще раньше сказал, что поедет до общежития на метро, но те-перь планы поменялись. - Мне еще вести вас сегодня по домам. Так что наслаждайтесь моментом - я ваш личный шофер.
- А с этим мне что прикажешь делать? - спросил Артём растерянно, стоя с бокала-ми в руках.
Мужчина пожал плечами.
- Я выпью с тобой, - вдруг сказала я, неожиданно даже для себя самой. После отъ-езда Майкла все планы на вечер были безнадежно испорченны.
Было видно, что парень удивлен, но протянул мне бокал. Его пальцы на миг кос-нулись моих. Я едва не отдернула руку, но вовремя опомнилась.
- За "Травиату", - проговорила я.
- За "Травиату", - поддержал Артём.
- Viva il teatro! – изрек Палиевский.
* * *
В квартире стояла тишина и только потому, что в прихожей висело пальто Майк-ла, я поняла, что он дома. Он не вышел встретить меня, что само по себе было странно. Я прошла в комнату и слова приветствия уже были готовы слететь с моих губ, но что-то в облике Кэслера меня остановило. Он сидел в кресле, а рядом на антикварном столике стояла маленькая прямоугольная коробочка, листок бумаги белел перед ним и мужчина нетерпеливо постукивал по нему пальцами. Он поднял глаза.
Ох!
Два застывших кристалла серого льда - иначе и не сказать. Мне физически стало холодно. Что еще могло произойти?
- Привет, Майкл, - осторожно поздоровалась я.
Спрашивать что-либо было делом неблагодарным - уж если он собирался что-то сказать, то обязательно скажет. Если же нет - слова из него не вытянешь. Кэслер не удо-сужил себя ответом и молча протянул мне листок. Это была записка от Палиевского.
"Золушка, ты забыла перчатки в кафе. Совершенно нет времени, чтобы их тебе завезти, а на улице неприлично холодно для весны. Еще раз спасибо за прекрасный вечер.
Кирилл".
Так вот что было в коробке. А я уж было расстроилась, что потеряла их. В по-ступке Кирилла не было ничего особенного, но Майкл, похоже, так не считал. Неужели впереди очередная сцена ревности?
- Прекрасный вечер… Вот как?
Мужчина поднялся с кресла. Сделал это намеренно. Чтобы свысока смотреть на меня и подавлять своим превосходством.
- Когда это было?
- После оперы, - я твердо встретила его взгляд. Он был темный и слегка прищу-ренный от неприкрытого подозрения.
- После театра я велел тебе ехать домой и, по-моему, ясно сказал ему об этом!
Да, он сказал, это правда. Я мысленно прокрутила в голове события того вечера. Опера закончилась, и мы пошли посидеть в круглосуточное кафе всего на часок. Палиев-ский пил кофе, я и Артём заказали по паре "Мохито". На этом все. Домой я вернулась к часу ночи, а Майкла еще и в помине не было. Я позвонила ему как примерная девочка, а он ответил, что слишком вымотался и сразу поедет к себе. О кафе я ему не сказала, это было не существенно.
Оговорка: как теперь оказалось, это было не существенно с моей точки зрения.
- Мы пробыли в кафе не более часа.
- Откуда мне, черт возьми, это знать? - с вызовом спросил он.
- Почему бы тебе просто мне не поверить? - отпарировала я, вздернув подбородок.
- Лимит доверия исчерпан, - отрезал Майкл и с этими словами выдернул из короб-ки несколько белоснежных салфеток.
Я едва не застонала. Только этого не хватало! Палиевский ничего не забыл, и я не могла его в этом винить.
Они так развлекались в тот вечер - он и Артём. Рисовали на обычных салфетках шаржи друг на друга и на меня.
Кэслер с неприязнью смотрел на бумажный квадрат на самом верху небольшой стопки. Это был совсем не шарж на меня. Это был портрет, вернее даже небрежный на-бросок, в стиле тех, какие обычно рисовал Пушкин на полях своих сочинений. Я без тру-да узнала руку Артёма.
- Твое бесконтрольное поведение мне надоело, Ярослава! Эти вечные встречи с Палиевским и его прихвостнями!
- Артём вовсе не…
- Хватит! - голос Майкла был такой же холодный, как и глаза. - Тебя никогда нет. Ты вечно где-то шляешься!
Я опешила.
- С тех пор как Кирилл вернулся из Италии, я только и слышу от тебя: Палиевский … Артём… Потом опять Палиевский… И снова Артём! Эти твои проклятые театры, ду-рацкие выставки, где вы все время вместе, непонятные посиделки после…
- Ах, Майкл! - вырвалось у меня, - но что же мне остается, если ты на дух не пере-носишь ни театров, ни концертов, ни выставок!
- Что тебе делать?! - выкрикнул Кэслер. - Поменять круг общения, вот что!
Его рука, сжатая в кулак, с грохотом опустилась на столешницу прямо поверх салфеток и в ту же секунду ладонь смяла тонкую бумагу в остервенелом порыве.
- Нет, Майкл!
Но было уже слишком поздно. Я смотрела на то, как он кидает остатки разорван-ных в клочья салфеток в коробку. Майкл отдернул руку с таким отвращением на лице, будто только что раздавил пальцами мерзкое насекомое.
- Имей совесть, Слава! Это просто неприлично по отношению ко мне!
- Почему ты так бесишься, Майкл? Тебе стало бы легче, если бы это был не Пали-евский, а совершенно сторонний человек, с которым нас ничего не связывало в прошлом?
- Нет, не стало бы! - гневно выпалил мужчина.- Дело не в Кирилле. Дело в твоем образе жизни. Я хочу тебя хоть иногда видеть по вечерам.
"Вот как, значит, заговорил, - злорадно подумала я. - Сейчас я ему все припом-ню…"
- Когда я тебя просила об этом, тебя это мало волновало.
- Не сравнивай! Я работал, а ты… ты…
- Ну! - не выдержала я. Ох, как же он меня бесит! Просто невероятно! - Говори смелее! Я хожу развлекаться, да еще в обществе Кирилла!
- И твоего ненаглядного Артёма, который с ним теперь неразлучен, как я погляжу, - с издевкой произнес Кэслер.
Я устало отмахнулась.
- Только Артёма сюда не приплетай!
- А что? Он особенный какой-то? Неприкосновенный любимый мальчик?
Мне захотелось его ударить. В первый раз. Это меня ошеломило. Желание вце-питься в его ухмыляющуюся физиономию было почти нестерпимым.
А от Майкла между тем буквально исходили волны негодования. Они заполнили собой все пространство комнаты.
- Ты поэтому не хочешь ехать в Лондон? - спросил он. - Из-за того, что всех здесь оставляешь, да? Из-за того, что я не смогу заменить их - ни друзей, ни Палиевского, ни твоего Артёма?
- Он не мой.
- Я не буквально. Хотя он всегда значил для тебя много, и видит Бог, я не понимаю почему.
- Артём еще совсем мальчишка…
- Можешь теперь беспрепятственно заботиться о нем, раз не смогла сберечь нашего ребенка.
Я отшатнулась.
- Как ты смеешь!
Было бы лучше, если бы Кэслер просто ударил меня. Кажется, было бы не так больно.
- Если бы в твою пустую голову закралась хоть одна ничтожная мысль о том, что нужно немного бережнее относиться к своему здоровью, все теперь было бы иначе. Но нет, ты думала только о том, где бы еще провести вечер, чтобы, как ты говоришь, не впа-дать в рутину.
Я смотрела на Майкла с ложным спокойствием и чувствовала, как что-то внутри умирает к нему безвозвратно. От осознания мерзости, в которую Кэслер меня только что окунул, было никак не избавиться.
Его лицо оставалось бесстрастным, и даже взгляд уже не горел. Казалось, внут-ренний огонь погас, оставив только пепел.
Серый пепел его глаз.
У меня не было сил даже ответить. Понимал ли он то, что только что сказал? Ду-маю, что да. Майкл не имел привычки сначала говорить, а потом думать в отличие от ме-ня.
- До моего отъезда остается неделя и тебе придется выбрать между Лондоном и Пе-тербургом. - Тон Майкла был суров.- Я спрошу тебя лишь однажды - да или нет. После этого я уеду. С тобой или без тебя.
Я прикрыла глаза. Отчего-то именно сейчас передо мной явно возникло лицо Па-лиевского. Молодого еще Палиевского, который говорит о том, что я и так прекрасно зна-ла сама: наши отношения только игра. Пора двигаться дальше. А еще то, что он женится на Марии Тропининой потому, что у её отца галерея. Я должна понимать, как важен этот выбор.
Майкл сейчас делал то же самое. Тот же выбор, от которого зависело дальнейшее будущее, и им нельзя было пренебречь.
Все дело было в том, что это будущее теперь было только его. В нем для меня не было места, да и вряд ли я этого хотела после всего, что произошло, после того, как мы оба выяснили, что он думает обо мне.
Когда очередная ссора перестала быть таковой? Когда настал тот роковой момент, после которого не было больше сил мириться, склеивать остатки умирающих чувств? Ко-гда мы оба поняли, что после ссоры не настанет примирение, а если и настанет, то нена-долго? Как передышка перед новым боем, который неизбежно возобновится.
Мы медленно опускались во мрак.
Спасать тонущий "Титаник" не было никакого смысла.
Он был обречен.
- Уходи, Майкл, - сказала я, сама удивляясь, как ровно звучит голос.
- Как именно?
Мое сердце сковала боль, но я заставила себя посмотреть ему в глаза.
- Сам знаешь. Насовсем.
- Что?
- Уезжай в Лондон. Так будет лучше.
Он явно был растерян.
- Слава, но я вовсе не хочу, чтобы все так…
- А как ты хочешь?! - не выдержала я, отбрасывая прочь личину спокойствия. - Как ты хочешь, чтобы все было, ты, идиотский доктор Кэслер?! Думаешь, то, что ты только что сказал здесь, сойдет тебе с рук? Ни черта подобного! Даже не надейся!
- Слава…
- Не желаю больше ни видеть тебя, ни слышать твои жалкие оправдания! Хотя, о чем это я, в самом деле? Ты же у нас ВСЕГДА прав! - ядовито заметила я. - В том, что случилось, нет моей вины, ты сам это прекрасно знаешь! Ты читал заключение моего врача. - Меня терзала ужасная злость, и слезы нестерпимо жгли веки. - И знаешь, что? Хорошо, что все так произошло потому, что я больше не хочу иметь с тобой ничего обще-го! Проваливай в свой Лондон восвояси!
- Слава…
Я не слушала его, я кричала так сильно, как только могла, чтобы заглушить в себе отвратительное чувство отчаяния, чтобы не думать о том, что сейчас он уйдет навсегда.
- Убирайся, Майкл! Уходи сейчас же!
Он какое-то мгновение смотрел на мое искаженное то ли гримасой ненависти, то ли скорбной мукой, лицо, потом кивнул и закрыл за собой дверь.
Мне не было жаль себя. Мне было жаль его. И тех воспоминаний, что связывали нас вместе. Больше хороших, нежели плохих. Всегда правильный и правый доктор Кэслер превратившийся в деспотичное чудовище, едва лишь ситуация начала выходить из-под его пристального контроля.
Понимала ли я то, что только что сделала? Не могла не понимать, но одновремен-но с этим все еще верилось с трудом, что эту дверь он больше никогда не откроет, не при-дет. Не будет больше его глаз, его улыбки, самого его присутствия; его вещей в моей квартире, его смеха, его голоса, его одежды, машины под окном. Двух тарелок, двух ча-шек на столе, оставленном в второпях журнале "Forbs" или "Top Gear", полотенца на ве-шалке в ванной комнате, хранящим запах его тела.
Его самого не будет.
Ничего больше не будет.
Глава 28
Прошло больше трех месяцев, как Майкл уехал из России, а тоска по нему и не думала проходить. Более того, она становилась все более ощутимой - вгрызалась в самую душу, пытаясь, всякий раз, разорвать ее на части. Сердце не болело, нет. Ныло все мое ес-тество. Само дыхание становилось ежедневной работой, а каждый новый день, прожитый без него, был сродни маленькому подвигу. Я совсем не ожидала от себя подобной реак-ции. Что и говорить, первые несколько дней, когда злость на него медленно остывала по-добно потокам застывающей лавы, вырвавшейся из жерла вулкана, я испытывала настоя-щее облегчение оттого, что могу теперь его не видеть, не слышать, не контактировать с ним.
Кэслер забрал свои вещи, которых было совсем немного, когда меня не было дома. Ключ вложил в конверт и кинул его в почтовый ящик.
И ни слова. Белый конверт, безликий, совершенно пустой. Даже без моего имени на месте адресата. Майкл хранил молчание. Ну и пусть. Разве не этого я добивалась?
Я отдыхала, восстанавливая свой эмоциональный покой. Я наивно полагала, что так и будет впредь. Святая простата! Видимо, жизнь ничему так меня и не научила. Я ду-мала, что все его обвинения, его неприязнь, его гнев, убьют во мне последние остатки бы-лой любви и привязанности. Я думала, что от радости буду танцевать на ее пепелище и возьму еще горстку для удобрения на цветы. Не тут-то было.
Не прошло и недели, как я была готова лезть на стенку от отчаяния, отупляющего, назойливого чувства пустоты и потерянности, которые со всей силы своей неумолимости обрушились на меня.
Расставание - это всегда как-то странно… Сперва даже не веришь, не смотря на то, что его вещи исчезли из квартиры, не смотря на то, что от него нет звонков… Твой собст-венный мозг пытается тебя обмануть. Этот обман длится сначала два дня, потом неделю, потом больше… Но больше уже невозможно. Когда проходит месяц, до тебя вдруг со всей оглушающей мощью доходит, что он не на работе, что он не в командировке, что он про-сто ушел и больше не вернется уже никогда… Не обнимет, не поцелует и вы не будете больше просыпаться вместе, пить на кухне обжигающий утренний кофе… И ты начина-ешь лихорадочно вспоминать, а когда же это все было? Последний поцелуй, последний совместный обед? Последняя ночь, последнее прикосновение… И уже не так важно, ко-гда был последний упрек, последнее в сердцах брошенное обвинение… Ничего не важно. Потому что больше и этого нет. Ничего больше нет из того, что связывало тебя с этим человеком… И тебе не остается ничего иного, как тупо сидеть и реветь, уставившись в стену, потом идти спать в холодную кровать, а утром спешить на работу, надеясь, что тщательно наложенный макияж скроет следы вчерашней истерики, а приклеенная улыбка не отвалится вдруг невзначай, обнажая уродливую маску скорби… О нет, улыбка будет сидеть прочно, потому, что без нее просто никак.
Она хорошо приклеена. Добротно. На самый лучший супер-клей. Пусть же и оста-ется там вечно.
Мой месяц безумства прошел, но я была больше не я. Я опустела. Ничто не радо-вало меня, ничто не вдохновляло. Я скучала по нему очень, но даже теперь не могла пере-ступить через свою пресловутую гордость. К тому же, я прекрасно осознавала, что он не вернется, не кинется ко мне, моля о прощении, потому что во многом я сама была винова-та. Слишком много за мной числилось промахов. Я была никудышный игрок и мне весьма справедливо дали красную карточку, и отправили на скамейку запасных. Но шанса у меня не было.
Майкл был такой же упрямый и гордый, как и я. Даже больше. В этом была наша общая беда. Но теперь, спустя время, не раз и не два, закрадывалась в мою голову мысль о том, чтобы поехать в Лондон самой, но что-то неизменно останавливало меня.
Чтобы совсем не сойти с ума, я старалась ни на минуту не оставаться одной. Вы-звала на подмогу всю тяжелую артиллерию, которая только была у меня на вооружении. Юлька, Кристина, Кирилл немало способствовали в этом. Кирилл потом уехал в какое-то захолустье на добровольных началах, ставил спектакль в Ивановской области, и на его место пришел Артём.
Артём… Он менялся на глазах. Влияние Палиевского не прошло для него даром. Он стал более сдержан в суждениях, стал разбираться в искусстве. Он стал... более город-ским что ли… Но при этом не утратил ни своего мальчишеского задора ни своей индиви-дуальности, которая еще больше заиграла, благодаря его учебе в университете. Как ни крути, а то была совершенно другая среда обитания.
Время летело, образ Майкла, оставаясь глубоко в памяти, тускнел в повседневной круговерти, и я уже могла спокойно спать по ночам, почти свыкнувшись с пустотой на его половине кровати. Тело мое будто погрузилось в глубокую спячку. Он не искало, не требовало чужих прикосновений, чужого присутствия, и я с трудом верила, что у меня хватит сил на строительство новых отношений с кем бы то ни было. Я была измотана, выжата как лимон, от которого осталась только сухая оболочка.
Меня спасала работа, спасали мои друзья, а присутствие Артёма было чем-то со-вершенно обособленным. Он все так же звонил, но разговоры были коротки и часто в них провисали паузы. Невысказанные вслух мысли стали частью нашего общения, хотя мы оба делали вид, что ничего не изменилось. Он приезжал, но никогда не задерживался надолго. Все чаще мы пересекались на нейтральной территории, по большей части там, где бывало многолюдно. Что это было? Страх остаться наедине, который владел нами обоими? Неловкость? Смятение чувств? Я почти забыла о том поцелуе, воспоминания о нем померкли, выцветали как цвета на старой фотографии. Я не хотела проблем. Не хотела очертя голову бросаться из огня да в полымя. Мысли о Майкле все еще отдавались щемящей болью в груди, оставляли горький осадок.
Время тянулось ужасающе медленно.
* * *
Я обедала на работе, когда позвонил Артём. Едва его имя высветилось на дис-плее, мне тут же захотелось отключить телефон. Но это было настолько глупо и нелогич-но, что я просто отмела подобную мысль как совершенно нелепую.
- Привет.
У меня ёкнуло сердце.
- Привет, - ответила я, делая глубокий вдох.
- Как дела?
Мне вдруг захотелось его увидеть. Заглянуть в глаза, прочесть там… Что? Радость? Волнение? Иронию? Все лучше, чем прислушиваться к каждому звуку и пытаться понять, для чего он звонит.
- Все хорошо, - сказала я. - Надеюсь на скорое завершение рабочего дня.
- Отлично, - отозвался Тёма, - потому что я буду ждать тебя на Площади Восстания в пять.
- Что? - опешила я. - Но Артём… Вообще-то я ничего не планировала…
- Знаю, - мягко, но настойчиво перебил парень. - Но, Боже мой, Слава, разве можно постоянно что-то планировать? - Тёма искренне недоумевал. - Так же очень скучно жить!
- Зато спокойно, - откликнулась я.
Идти у него на поводу я не собиралась. По крайней мере, так явно и так сразу.
- Возможно, - неопределенно сказал Артём. - Так я тебя жду,- в голосе, доносив-шемся из динамика, я отчетливо слышала нотки энтузиазма и легкого задора. Я вообрази-ла, как растянулись в улыбке его капризные губы.
- Что ты задумал? - спросила я, чувствуя, как меня начинает одолевать любопытст-во.
- Ничего особенного, - уклончиво ответил Тёма, - Просто приезжай.
До конца рабочего дня оставалось еще четыре часа. Ко мне пришли на консульта-цию, и время пролетело незаметно. Я была этому рада, потому как от предстоящей встре-чи с Артёмом меня охватывала дрожь нетерпения…
Стояли начальные числа декабря, город уже дышал преддверием Нового Года. На площадях установили украшенные елки, мигали и переливались огни гирлянд.
Не поехать ли домой? Или лучше не стоит? Там я снова впаду в меланхолию и тос-ку. Мысли имеют привычку становиться навязчивыми в силу безделья.
Артём, как и обещал, ждал возле входа в метро.
- Привет, - поздоровался он. Лицо озарила улыбка.
- Привет. Я все еще хочу знать, что у тебя на уме.
- Много всего, - уголок его губ дрогнул в полуусмешке. - Идем, а то холодно.
Он потер озябшие руки и сунул их в карманы куртки.
На мой вопрос "Куда мы едем?" он только и ответил, что на Большевиков. Что мы там забыли, я не имела ни малейшего понятия. Его присутствие действовало на меня странно. Мельчайшие разряды тока наполняли разом мое тело. Я не могла найти себе мес-та. Это было так странно - я почти не думала о нем, когда его не было, и буквально теряла над собой контроль, когда был.
Щеки Артёма раскраснелись и в теплой подземке, наполненной искусственным светом, глаза его были необычайно яркими. Они горели таким же оживлением и заговор-щицким огнем, как и в тот памятный день, когда мы гуляли по крыше. Я мечтала о том, чтобы эта живая энергия, трепетавшая пламенем его глаз, передалась и мне. Так хотелось иметь хоть крошечную искру его воодушевления.
На улице едва заметно падал снег. Он был похож на мелкую звездную пыль. Мы перешли на другую сторону от метро и оказались напротив Ледового Дворца.
- Только не говори, что мы пойдем на хоккей…
- Нет, конечно. По крайней мере, не сегодня, - заверил он, и мы вошли внутрь.
Как оказалось, парень привел меня на каток.
- Тёма, ты серьезно?
Я смотрела, как люди, кто парами, а кто и по одному, рассекают лезвиями коньков белоснежное полотно льда.
- Серьезней не бывает.
- Но… Я не стояла на коньках лет с восьми, - беспомощно возразила я.
- Тем более. Давно пора начать заново. Так почему не сейчас?
Его задор был заразителен. И в самом деле, что меня останавливает? Глупая боязнь показаться нелепой? Перед кем? Перед людьми, которых я вижу в первый и последний раз в своей жизни? Уж им-то точно не было до меня никакого дела. Перед Артёмом? Само это предположение было абсурдным.
- Ладно,- сказала я, сверкнув в него глазами.- Только ты теперь будешь ответстве-нен за мои неизбежные синяки, так и знай.
Он ответил улыбкой.
- Постараемся этого не допустить.
- Как же! - хмыкнула я, идя рядом с ним к пункту проката коньков. - Только не смей смеяться, когда я хлопнусь на лёд при первом же шаге.
Санаев посмотрел на меня со смешанным выражением веселья и серьезности.
- Я не дам тебе упасть.
Мое сердце замерло. Отчего в его устах эта фраза прозвучала так, будто имела скрытый подтекст? Может, все только чудиться, и ничего этого нет на самом деле? Ни его задумчивого взгляда, ни моего не в меру участившегося сердцебиения? Все только плод воображения, которое всегда было буйным. Мы создаем вымышленные миры, и порой они кажутся и более понятными, и более реальными, чем окружающая нас действитель-ность.
Все оказалось не настолько плохо, как я думала в начале. Давно забытое ощущение моего детства снова ожило, тело само вспоминало все движения, и уже через несколько минут я уже совсем освоилась. Было так хорошо просто кататься, выкинуть из головы все непрошеные мысли, одолевавшие последние месяцы. Прохлада на площадке и легкий ве-терок, обдувающий лицо при скольжении, приятно обдавал разгоряченные щеки.
Артём был рядом, как и обещал. Едва мне только грозило очередное падение, как он тут же подхватывал меня, то за талию, то просто за руку, помогая сохранить равнове-сие. Катался он хорошо, и я знала, что, в самом деле, не упаду.
После того, как мы обоюдно решили, что с нас довольно, мы еще долго сидели в кафе, пили горячий шоколад с булочками и говорили. Все было, как и раньше. Казалось, в этот вечер к нам вернулась утраченная было откровенность друг с другом, напряжение спало. Я снова с радостью слушала о его здешней жизни, смеялась его шуткам и давала свободу общим воспоминаниям.
- Как твой знакомый, Вася Меньшиков? Все такой же?
Санаев насторожился.
- Отчего спрашиваешь?
Я пожала плечами.
- Да так… Вспомнилось. Хороший был вечер.
- Это точно, - согласился Тёма.
- Он по-прежнему бывает в той мастерской?
- И довольно часто, - заметил Артём. - Говорит, появилась пара новеньких, которые творят в духе нонконформистов , ну… или считают, что творят.
- Сам не видел?
- Нет.
- Что так?
- Они как дети, делают вид, что играют в ХХ года прошлого века, а по большей части все это напоминает факультативное занятие.
- Что ты имеешь против факультативных занятий?
- Нет системы, - высказал свое мнение Артём. - Думаешь, их кто-то учит чему-то новому? Преподавателя там нет, все держится на инициативе. Просто горстка ребят, та-лантливых каждый по-своему, приходят раза два в неделю, рисуют, лепят, общаются.
- Это плохо разве?
- А я и не говорил, что плохо. Просто сколько бы они туда ни ходили, их мастерст-во останется на том же уровне. С таким же успехом, они могли бы собираться в какой-нибудь забегаловке.
- О, Тёма, ты несправедлив! - рьяно возразила я. - Ты никогда не задумывался над тем, что их цель - не улучшить своё мастерство? Они могут делать это в университете на занятиях или на курсах. Сама атмосфера, вот что важно. Они ходят за ощущением, за воз-можностью чувствовать себя частью общества. И не просто общества, а для общества для избранных. Им хочется быть таковыми, особенными, неужели не понимаешь? Сказать друзьям, что идешь пить пиво вечером не то же самое, что сказать, что идешь в мастер-скую, где работают художники, направления нонконформизма.
Он скептически хмыкнул.
- Ты сама это сказала. Все дело в производимом эффекте - в словах, а не в дейст-вии. Простой выпендрёж.
Я хотела его разубедить, да и саму меня разобрало любопытство.
- Я хочу посмотреть.
Я буквально почувствовала, как загорелись мои глаза.
- Зачем?
Артём был явно не в восторге от моей идеи.
- Мне любопытно. И ты пойдешь со мной.
- А если нет?
- Это будет здорово! Ты не посмеешь бросить меня на растерзание молодых даро-ваний.
- Ты не честно играешь, - обиделся парень.
- Зато это единственный способ уговорить тебя. Скажи, Васенька, этот милейший балагур, все еще хочет рисовать с меня обнаженную натуру?
Артём резко вскинул голову.
- Даже спрашивать не стану, - буркнул он.
- Спроси, - настойчиво попросила я.
- Слава, нет, - его глаза сверкнули в негодовании.
- Просто спроси, больше от тебя ничего не требуется. Скажешь ему, что я жду при-глашения как можно скорее.
Вид у молодого человека был совершенно несчастным. Мне даже сделалось смеш-но. Казалось, он пытался примириться с неизбежным, но у него ничего не выходило. Внутренняя борьба явственно отражалась на его милом лице. Я даже предположить не могла, что это окажется для него так трудно.
* * *
В метро мы ехали молча. Сидя в вагоне, я позволила упасть своей голове ему на плечо, словно бы в полудреме. От Артёма пахло морской прохладой "Lacoste", зимним морозным воздухом, который все еще сохранился на его пальто, не успев рассеяться в те-пле подземки, и чуть-чуть мятной жвачкой. Его пальцы едва касались моей ладони, я а боялась даже пошевелиться. Со мной такого давно не случалось. А может, не случалось вообще никогда. Поезд все ехал и ехал, и мне очень хотелось, чтобы это длилось как мож-но дольше. Век был бы вполне подходящим сроком. Но заказ на век ограничился только дополнительным временем в пять минут. Электричка приехала на Ладожскую и мы вы-шли на улицу. Перебежав через дорогу, очутились на остановке, где тормозили автобусы и маршрутки, следующие до моего дома и дальше.
- Ты ведь неспроста вспомнила о Меньшикове, правда? Пожалуйста, скажи, что ты это несерьезно! - попросил Артём и при этом взгляд у него был совершенно растерянный.
- Позировать обнаженной?
- Да, - кивнул он.
- Отчего же? - мне захотелось слегка подшутить над ним, - Считаешь, что я для этой роли недостаточно подхожу?
- Ээээ… Нет… - стушевался парень, - Очень даже подходишь, - поспешно выпалил он. - То есть я хотел сказать…
Артём нервно втянул в себя воздух, его зрачки расширились. Я вдруг подумала о том, сколько раз он сам представлял меня в подобном виде. Краска бросилась мне в лицо.
- Что именно? - спросила я, поднимая голову, чтобы встретиться с ним взглядом. Это было похоже на вызов с моей стороны, и мужчина без труда смог уловить изменив-шийся настрой.
- Ты действительно готова раздеться перед десятком человек? Чтобы они сидели вокруг с умными лицами, старательно делая вид, что заняты рисованием, а на самом деле просто… - он помедлил, подбирая слово, - пялились на тебя?!
- И это говоришь мне ты? - удивлению моему не было предела.- Человек, который всегда относился с трепетом и уважением к любой форме проявления творчества, к каж-дой крупице таланта! Откуда взялась такая критичность к рисованию с натуры?
Я просто недоумевала. Мне казалось, что Артём наоборот, стал бы едва ли не един-ственным, кто поддержал бы меня. Пальму первенства в подобных делах все же твердо удерживал Палиевский. Даже время не смогло этого изменить.
- Что тебя смущает?
Его взгляд красноречиво говорил: "Ты! И твое участие во всем этом»", но вслух Артём произнес совершенно другое.
- Для чего? - парень искренне пытался понять, добраться до самой сути. - Зачем тебе это, Ярослава?
Не знаю, что стало причиной - он сам или то, что я всегда ему доверяла, но не-ожиданно для себя же самой я ответила вполне честно.
- А затем, что уже очень давно в своей жизни я не совершала безумных, опромет-чивых поступков.
Да… И осознание этого наполнило меня печалью. Я перестала делать что-то осо-бенное с тех пор, как Кирилл ушел из моей жизни. С тех пор, как появился Майкл. Его рационализм убил во мне остатки былого авантюризма.
Артём вдруг странно улыбнулся уголком рта, и не успела я опомниться, как он уже целовал меня. Целовал мои губы, горящие на морозе, целовал мои щеки, влажные от та-явшего снега, закрытые веки и кончик носа.
Шел снег. И мне казалось, что в этом мире ничего больше не осталось - только мы и этот снег, который тихо падал на серый, поблескивающий в свете фонарей, асфальт.
- Это для тебя хоть немного является безумным опрометчивым поступком? - глаза Артёма сияли, они были так близко от меня, что я могла разглядеть каждую снежинку на его ресницах.
- Да, - сказала я, стараясь справиться со сбившимся дыханием. Господи, что я де-лаю? - Даже более чем.
- Это то, что нужно.
Его улыбка была похожа на вспышку света: внезапная, лучезарная, такая, что серд-це заныло от восторга.
По всем законам совести и разума мы были осуждены на самое строгое наказание, но осознание этого не остановило нас и мы, как прежде осужденные вместе этими непре-клонными судьями, так же вместе кинулись в пропасть с обрыва, вновь и вновь находя губы друг друга.
Пронзительный сигнал подъезжающей маршрутки резанул слух. Артём нехотя оторвался от моих трепещущих губ, и я едва не застонала от разочарования, что все уже позади.
Пора было ехать. Это было последнее маршрутное такси. Если я сейчас же не сяду в него, то домой не попаду. Домой… А хотела ли я туда? Между моим "нет" Майклу и всему, что было связано с ним, и "да" Артёму, которое рвалось из груди, легла бездна молчания. Я не могла вмиг перечеркнуть прошлое. Пока еще не могла.
- Поезжай, - велел Артём, открывая с лязгом дверь. Его изумительные глаза подер-нулись дымкой тоски. Я смотрела в них, не отрываясь, мучая себя и его, но странное же-лание ощутить всю глубину этой грусти, увидеть ее край, не отпускало. Наваждение ис-чезло, только когда Тёма захлопнул дверь, и машина тронулась с места.
Чувство, что я вступила на тонкий лед, и уже вышла на середину реки, не покидало меня ни на секунду.
Глава 29
Вокруг меня сидели люди и с сосредоточенным видом создавали набросок каждый на своем мольберте. Я не чувствовала ни напряжения, ни смущения. Мое тело было расслаблено. Я сидела, полуобернувшись к собравшимся. Рука, изогнувшись, едва поддерживала на плече белую тунику. Одна ее часть закрывала мою грудь, другая оставляла открытой. Складки античного одеяния мягко ниспадали на пол. Волосы были забраны наверх и по шее спускались лишь несколько непослушных завитков.
Вася, который просто светился от восторга, давно уже сидел за мольбертом. Он был очень рад меня видеть, болтал, не переставая, рассказывая о мастерской. Все оказа-лось почти так, как и рисовало мне воображение. Три комнаты - мебели по минимуму, все пространство отдавалось на милость творческому беспорядку. На стенах висели работы творивших здесь ребят, как юношей, так и девушек.
Артём куда-то пропал, пока я перевоплощалась в гречанку. Меня усадили на по-стамент, попросили принять позу, да так и застыть. Это было нелегко. Я старалась смот-реть на все отстраненно, будто со стороны, но это длилось недолго. Стоило только поя-виться Артёму, как все для меня переменилось.
Он стоял как раз напротив, прислонившись к дверному косяку, скрестив на груди руки, и смотрел прямо на меня. Его глаза, словно два янтарных озера, тянули меня на дно. От моего видимого спокойствия не осталось и следа. Зачем я сама втянула себя в это? Отчего не подумала о том, как буду себя чувствовать? Или наоборот, я думала как раз об этом? Хотелось узнать, как глубоки мои чувства и насколько они поддаются контролю.
Так вот, никакому контролю они не поддаются. Совершенно. Эксперимент потер-пел оглушительное фиаско. Я сама себя поймала. Или это сделал Артём?
Когда он принялся беззастенчиво рассматривать мое тело, я едва не сорвалась с места, чтобы скрыться в раздевалке, и не нацепить разом на себя всю одежду. Шубу бы я тоже надела. Для верности.
Взгляд Артёма скользнул по груди, задержался на родинке, и я почувствовала, как затвердевают соски. На мгновенье встретившись с ним глазами, я ощутила, как жаркий румянец заливает мне щеки.
Артём не двинулся с места и лишь его рот, изогнувшись в улыбке, которая не мог-ла скрыть его сладострастия и вожделения блуждала на юном лице. Это было одновре-менно странное и чарующее ощущение, наваждение, заставляющее мои глаза подерги-ваться поволокой страсти. Я не могла не ответить всем своим телом, всем своим естест-вом не его молчаливый призыв. Но за нас говорили лишь глаза.
Неожиданно он оторвался, словно бы с усилием, от стены и двинулся медленной походкой к окну, не выпуская моих глаз от себя. Я следила за каждым его движением, и мне казалось, что это вовсе не он. Я перестала узнавать его. В янтарных глазах не было и намека на наивность - огонь, тлевший в их глубине, готов был перерасти в настоящий пожар и спалить меня дотла.
Артём взял в руки планшет, лист и карандаш. Оседлал стул и принялся рисовать. Вася выглянул из-за своего мольберта и одобрительно кивнул, считая исключительно своей заслугой то, что Санаев все-таки пришел. В тишине я слышала только мягкое шур-шание грифелей по бумаге. Я продолжала смотрела на Артёма словно загипнотизирован-ная. Что было на его листе? Нарисовал ли он лицо, а может быть руки или только начинает выводить плавные линии спадающей туники? Какую часть тела он рисует теперь? Его пальцы, растушевывая свет и тень, скользили по бумаге, но мне казалось, что это мое тело они обжигают, что это сейчас они ласкают мою шею, мои плечи и спускаются все ниже и ниже…
Я видела, как сверкают его глаза под полуопущенными веками, едва скрытые длинными ресницами. Я подумала, сдержав улыбку, что сейчас здесь не хватает только Джеймса Хорнера за роялем, который наигрывал бы мелодию "My Hearth Will Go On". Но мне было отнюдь не до смеха.
Стараясь сохранить внешнее безразличие, я сгорала внутри, тщетно пытаясь изба-виться от образа его лица, склоненного надо мной, и губ, застывших в едва ли не дьяволь-ской улыбке, готовых вот-вот сказать, что я принадлежу ему без остатка, и он волен де-лать со мной все, что только захочет. Наверное, я медленно сходила с ума. Эта пытка, столь изощренная, столь тонкая и невидимая глазу длилась безумно, просто до неприли-чия бесконечно...
* * *
Лента асфальта глянцево мерцала в свете фар. Я уверенно вела машину по трассе. Руки спокойно сжимали обод руля, но внутри меня все замирало. Рядом на переднем си-денье сидел Артём, держа на коленях папку.
Мы ехали молча. Говорить не было никакой нужды.
В смятении своих чувств, я понимала только одно - я лечу в пропасть, лечу без вся-кой страховки, в свободном, головокружительном падении. Но это было уже не важно.
Сегодня, сейчас, я не хотела об этом даже и думать. Я хотела только чувствовать. От переполнявших эмоций не куда скрыться, не куда убежать… Они со мной, они возле меня… Они во мне… И воздух в салоне словно другой - наполнен ожиданием, томен от невысказанных желаний…
Я кидаю на Артёма взгляд. Один мимолетный взгляд.
Ох, лучше бы мне этого не делать!
Он, до сей поры глядящий перед собой, реагирует мгновенно, мгновенно откликается… И вот уже я взята в плен со всеми потрохами, растворяюсь в темном, с дымной поволокой янтаре…
Хочу сказать хоть что-нибудь, но слова застряли где-то в горле.
Поворот. Я снова возвратилась к созерцанию серо-черной полосы. Но это меня не спасает… Я и не хочу быть спасенной.
Каждая клеточка моего тела как раскаленная спираль.
Снова эти глаза… Они притягивают мой взор, как мотылька огонь… Внезапно он коснулся моей руки, сжал ладонь и внутри меня миллионы крошечных электрических разрядов… Они текут по всему телу, устремляясь к дрогнувшей руке. Она чувствительна в сотни раз.
Артём, едва касаясь, переворачивает руку ладонью вверх, и его пальцы начинают скользить по мягкой поверхности. Кожа вспыхивает при каждом прикосновении.
Это совершенно невозможно!
Такого не может быть со мной! Такого не может быть с нами! Но это есть. И как назвать подобное? Как оправдать себя в своих же глазах?
Но мой мозг капитулировал вместе с моим телом. Он отказывается здраво мыслить в этом сладком плену.
Время сжалось до крошечной точки.
Доезжаем до дома.
Выходим из машины.
Я фиксирую каждый момент с точностью фотокамеры, словно бы внутри меня срабатывает невидимый затвор.
Осталось еще минута, может, две, чтобы все вернуть назад.
Ну же, Слава, что же ты медлишь? Отчего не скажешь ему уходить, уезжать, ис-чезнуть? Мне захотелось крикнуть в паническом порыве, но что толку?
Отчего он все так же молчит, как и я?
Снова пошел снег. На его волосах мерцают снежинки в свете уличного фонаря.
Лифт медленно спустился на первый этаж. Со скрипом открылись двери. Оттуда вышли люди - две женщины и мужчина. Все в теплых куртках и шапках. Мне так жарко, что просто нет сил.
Лифт начинает подъем. Сердце рванулось вверх. Но разве это оттого, что лифт за-работал? Расстояние между нами едва ли полметра.
Отчего-то, кажется, если я коснусь его сейчас, то просто упаду. Ноги едва меня держат.
Заходя в квартиру, успеваю подумать, что это чистой воды безумие.
Артём за мной, я слышу его приглушенный голос.
- Слава…
Сбрасываю с себя шубку, скидываю шарф.
- Ну вот, теперь можешь показать мне свой рисунок, - говорю я, а голос странно тонок и дрожит от волнения.
Чтобы хоть как-то прийти в себя, иду на кухню, достаю початую бутылку красного вина. Беру бокалы.
- Нет, - говорит Артём, - не надо.
Я чувствую спиной его обжигающий взгляд, словно у меня там появились глаза. Пожимаю плечами и улыбаюсь ему через плечо. Меня бьет дрожь.
Тёма тихо подошел сзади и положил открытый альбом на стол.
Сквозь преломленную призму стекла я увидела свое изображение. На нем играют красные блики.
Да, это и в самом деле я. Сижу в позе античной сивиллы, грудь обнажена, а выра-жение глаз такое, что впору краской стыда заливаться. Интересно, он один это приметил или я у всех художников такой сладострастной получилась?
- Как всегда, безупречная работа, - сказала я, поднося бокал к губам.
- Нет, это ты безупречна…
Его дыхание ласкает мочку моего уха. Это неприкрытая лесть, но мне приятно. Вино сладковато- терпкой струйкой стекает по моему горлу, проникая, согревая все внут-ри.
- Слава… Там, в мастерской… я не мог отвести от тебя взгляд.
Голос Артёма совсем поменялся. Весь он был точно пропитан чувственностью.
Я втянула в себя воздух.
Говори, говори со мною, милый мой мальчик… Как давно я не слышала ничего подобного в свой адрес. Майкл был всегда так немногословен… К черту! К чему эти ненужные воспоминания о Майкле…
Говори же мне всякий глупый, но такой красивый бред…
- Я думаю о тебе все время… Это какое-то наваждение.
Артём больше не говорит, нет… Его руки опустились мне сзади на плечи, пальцы побежали по изгибу шеи… Он дразнил меня, изводил своими легкими, невесомыми прикосновениями. Когда же его губы коснулись и замерли на тонкой жилке, где, как сумасшедший, бился пульс, я судорожно вздохнула и не смогла сдержать стон.
Все преграды, тщательно возводимые моим рассудком с тех самых пор, как он поцеловал меня в машине, все крепости, все неприступные бастионы рухнули в этот са-мый момент… Как нелепо было отрицать, что того поцелуя мне было непростительно, жестоко мало. Как капля прохладной воды на губах в раскаленном зное пустыне - усилит жажду, но не утолит ее никогда.
Что сталось с нами обоими? Остались ли мы? Или это уже не мы, а лишь два су-щества, не помнящих себя, не видящих ничего вокруг… Его глаза… Я была вся в них… Вся без остатка... Они стали почти темно-карими, такими пронзительно-глубокими, таки-ми влекущими. В них светилось столько обещаний, столько соблазнов...
На ходу скидывая с себя одежду, путаясь в ней, мы, вновь и вновь искали руки друг друга, губы друг друга… И все пили, пили эту страсть до головокружения, до забве-ния… С какой-то поспешностью, словно кто-то вот-вот должен был прийти и отобрать у нас то волшебное чувство, которое владело нами, заставляло быть свободными от всех условностей, заставляло быть его рабами, его служителями…
Артём опустился передо мной на колени, его руки и губы были теперь везде… На мне, во мне… И он, стоя так, будто бы поклонялся, молился какому-то божеству…Мои пальцы запутались в его волосах…
И только шепот острых ощущений между нами.
Я влюбилась в его тело сразу же и бесповоротно, едва только на нем не осталось совсем ничего… Да и как же иначе? Грациозный, гибкий… Подтянутый… Как веточка кипариса - прекрасная в своем простом совершенстве. У него были изящные, тонкие запя-стья, которые и раньше всегда нравились мне… Стройные, сильные ноги… Он был весь как аккуратная статуэтка, вылепленная с такой любовью, что невозможно было насмот-реться. Ни одного изъяна, ни одной ненужной детали. Я всегда знала, что этот мальчик - совершенно особенный, но сейчас, он, сжимая меня в своих нежных, но вместе с тем, сильных объятиях, был точно юный античный бог. Для меня было странно вдруг увидеть его с такой стороны, и, однако же, я не могла не восхищаться им, любуясь исподволь…
И теперь уже я поклонялась ему, поклонялась со всей своей так внезапно вспых-нувшей страстью, которой не знала прежде. Не ведая того, до каких пределов может дой-ти она… Я изучала каждый изгиб его тела с вожделением первооткрывателя и он, делая тоже самое, возносил меня в небеса и низвергал в бездны, у которых не было дна.
Глядя на его густые ресницы, скрывающие, точно вуаль, его одурманенные глаза, прикасаясь к его губам, вдыхая аромат его кожи, чувствуя его и свой вкус на губах, я рас-творялась в этом чуде, которое он мне дарил… И в эти минуты, Артём был как никогда красив какой-то дикой, первозданной красотой… Мой дорогой, мой любимый мальчик… Совсем как Давид Микеланджело… Наполненный живым огнем , светом и радостью…
Его полуоткрытые губы растянулись в улыбке - счастливой, искренней, и слегка торжествующей, когда я, принимая его в себя, не смогла сдержать ни своего удивления, ни своего восторга… Так уж я устроена - это всегда для меня непостижимо. Всегда как что-то особое. Всякий раз, каждый раз… Но с ним… Это нечто совершенно иное… И от его улыбки, от теплых глаз голова совсем в облаках, и тело поет, откликаясь на самую ни-чтожную ласку, на самое едва уловимое движение… Наверное, я сошла с ума…
Или это боги…
Или мы….
Святые грешники…. Или грешные святые… Ни те, ни эти… И вовсе уже не мы, а единое целое, не кто-то по отдельности, но вместе… Отчего с ним все так остро? Так вол-нительно? Так трепетно? Уж не оттого ли, что сам он и страстен, и робок одновременно?
Мысли… мысли… Потоком… Несвязным… Мысли и чувства… Чувства и мыс-ли… Мыслимые ли чувства? И как мне спуститься, как вернуться на землю с той высоты, на которую он меня вознес? Где мои крылья? Ах, вот же они… Какая легкость во всем теле! Какая истома… И никуда больше не надо… и ничего не надо… Потому, что он здесь... Рядом…. Лежит, откинувшись на подушки, спутанные, влажные пряди падают на лоб, грудь с каждым вздохом вздымается все спокойнее, тело расслаблено. А мне, мне даже не поднять руки, чтобы к нему прикоснуться… Чтобы просто почувствовать, что он реален… Что это действительно произошло с нами… В полутьме я вижу как в глубине его глаз загораются солнечные искры… Как мириады крошечных золотистых звезд в ночном небе… Улыбка, рожденная в глазах, уже на его губах… Нежных, капризно изогнутых губах… Таких мягких, таких настойчивых, таких ищущих и находящих…
Я почувствовала, как эта самая улыбка отражается и на моих губах тоже.
-Ты… ты просто… Потрясающий… - выдохнула я, и мне совсем все равно, что это звучит как в дешевом романе.
Артём изогнул брови. В его глазах с легкостью читается радость и какое-то дет-ское смущение.
- Правда?
- Да, - я кивнула, чувствуя, как глаза сами собой закрываются.- Только не уходи, Тёмочка… Не уходи… Побудь со мной до утра…
- А я никуда и не собирался уходить, - тихо, гортанно смеется он, прижимая меня к себе… Его тело теплое, гладкое, под кожей упругие мышцы, и я уже опускаю голову ему на грудь и слышу, сквозь сон, как ровно бьется его сердце.
* * *
Просыпаться мне не хотелось, тело, пребывая в расслабленной истоме, нежилось под тонким одеялом. Я блаженно потянулась и, улыбаясь, открыла глаза. Артём молча лежал рядом, подперев голову рукой, и смотрел прямо на меня. Его глаза в утреннем сол-нечном свете сделались почти прозрачными. Воспоминания о прошедшей ночи вселили в меня смешанное чувство потрясения и смущения. Захотелось тут же натянуть одеяло до самого подбородка, хотя теперь это было совершенно бесполезно. Не осталось ни одного сантиметра моей кожи, который бы не горел лихорадочным огнем под его губами, ни од-ного крохотного местечка тела, где бы ни были его руки и пальцы, из кончиков которых словно бы вырывалась молния, пронзая меня насквозь невыносимо-острыми ощущения-ми.
Бог мой, Артём в моей постели. Это действительно произошло, и вернуть время назад никак нельзя. Более того, я этого совсем не желала. Видимо, я окончательно спятила.
- Доброе утро, - сказал он, и если бы с такой улыбкой, которая вспыхнула на его лице, Тёма позвал меня в Ад, я последовала бы за ним, не раздумывая.
- Доброе, - я смахнула светлую прядь с его лба.
Тёма поцеловал меня в плечо, а потом губы начали неспешно подниматься вверх по шее. Мне нужно было его остановить, но как это сделать, если тело предавало меня всякий раз, как он касался его?
Звонок телефона заставил меня отвлечься, я вскочила с кровати и схватила разры-вающуюся трубку со стола. Брови Артёма поползли вверх, глаза загорелись, а я с запозда-нием сообразила, что стою посреди комнаты обнаженной.
- Да? - я быстренько забралась опять под одеяло.
- Ярослава, привет!
- Здравствуй, Оля,- выдохнула я. Артём заговорщицки улыбнулся уголком рта. Его веселья я не разделяла. Меня с запозданием начала мучить совесть.
- Хорошо, что позвонила.
- Надеюсь, не разбудила?
- Нет, что ты! - поспешила заверить ее я. - Как дела дома?
- Все по-старому, - ответила сестра. - А ты как?
- Прекрасно, - сказала я, стараясь, чтобы голос звучал как можно естественнее. Ар-тём скрылся под одеялом и его губы скользили по моему животу и дальше все ниже и ни-же…
- Артём к тебе забегает хоть иногда?
"О да, забегает… И не только!"
- Бывает, - соврала я и, изловчившись, перевернулась на бок. Тёма состроил оби-женную мину.
- Давно ты его видела? Как он? - я ощутила Олино беспокойство, присущее всем матерям, когда их дети находятся вдали от родительского крыла.
- Хорошо, - в данном случае вряд ли я хоть сколько-нибудь покривила душой. - Мы встречались примерно неделю назад. Думаю, в ближайшее время, сам тебе позвонит и все расскажет.
- Надеюсь, - вздохнула Оля. - Артём не Ксюша, от него редко можно добиться от-кровенности. Все рассказывает в общих чертах.
- Так поступает большинство мужчин, - уверенно заявила я.
- Для меня он все еще ребенок.
Я едва не расхохоталась вслух. Этот ребенок сейчас лежал, откинувшись на по-душки, и от желания прикоснуться его груди у меня сводило пальцы.
- Да, конечно, - рассеянно откликнулась я.
- Ладно, мне пора идти. Я просто хотела удостовериться, что с ним все в порядке. Пока.
- Пока.
Я в задумчивости нажала на кнопку отбоя.
- Что хотела моя мать? - подал голос Артём.
- Интересовалась, как ты.
- Лучше всех, - ответил парень и сделал попытку поцеловать меня.
- Это не смешно, Артём, - я отвернулась, влезла в шелковую пижаму и пошла на кухню.
Нет, то, что произошло между нами, было ошибкой. Очень большой ошибкой. Я не должна была позволить себе оступиться. Как теперь называть наши отношения? И как смотреть в глаза семье, Ольге, в конце концов? Бесполезно было оправдывать себя тем, что меня толкнула на это любовь. Я вполне взрослый человек, чтобы контролировать свои чувства.
- Слава…
Артём тихо подошел и нежно обнял меня сзади за плечи, заключив в кольцо своих рук.
- Все в порядке, поверь.
Его голос звучал уверенно, но я не чувствовала в своем сердце покоя.
- О каком, к черту, порядке ты говоришь?
Я развернулась к нему лицом и прямо посмотрела в глаза.
- Я не знаю как теперь себя вести, как общаться с твоими и своими близкими.
- Они далеко, да и какое им, в сущности, дело до нашей личной жизни?
Тёма выглядел недоуменным. Казалось, он действительно думал, что волноваться нет никаких причин.
- Какое им дело? - эхом отозвалась я. - Я же знаю тебя с самого рождения, ты мой двоюродный племянник. Между нами разница в десять лет.
- Мне все равно, - сказал он, и в его глазах сверкнула решимость.
- А мне нет, - возразила я.
Подойдя к окну, я смотрела во двор невидящим взглядом. Мне так хотелось забыть обо всем сейчас - о морали, о совести, о том, что все очень зыбко и эти отношения, сколь-ко бы они ни продлились, не смогут ни к чему привести.
- Все слишком быстро, - наконец сказала я. - Я чувствую, что не могу контролиро-вать ситуацию.
Он усмехнулся.
- Тебе от этого не по себе?
- Не то слово.
- Почему ты всегда пытаешься подстроить обстоятельства под себя, и не можешь хоть изредка просто следовать за ними?
Артём знал меня гораздо лучше, чем я предполагала. В последнее время я во мно-гом ошибалась. Особенно в том, что, так или иначе, касалось его самого.
- Потому что я не буду знать, куда они меня приведут в конечном итоге.
Тёма опять обнял меня, и на этот раз я не сделала никакой попытки отстраниться.
- Вот уж не думал, что ты окажешься такой занудой, - шутливо упрекнул он, но, посерьезнев, произнес:
-Я знаю, что иначе как безумием это не назовешь, но я не жалею. А ты? - В его во-прошающем взгляде я прочла многое: неуверенность, надежду и опасение отрицательного ответа.
Я не могла ему лгать, это всегда мне давалось с огромным трудом.
- И да, и нет.
Парень напрягся. Я чувствовала это по тому, как застыли его руки у меня на талии.
- Да - потому, что не знаю, что будет дальше, а нет… Ты и сам знаешь, почему нет…
Я лукаво улыбнулась.
- Неужели? - Артём вопросительно изогнул одну бровь.
Противостоять его очаровательным ямочкам на щеках было совершенно невоз-можно. Я наклонила голову и прошептала ему на ухо:
- Ты - замечательный.
Я уже было собралась его поцеловать, но взгляд упал на часы.
- Ой, мне пора собираться, - спохватилась я. - Обещала подруге пройтись по мага-зинам.
- Надолго ты? - спросил Тёма, нехотя выпуская меня из объятий.
- Думаю, на целый день.
- Подбросишь меня до метро? - парень открыл холодильник в поисках съестного.
- Конечно, - с легкостью согласилась я.
Делая несколько шагов в направлении ванной, я остановилась.
- Ты еще приедешь сегодня?
Я знала, что за окном воскресное утро и завтра ему нужно быть в университете.
Артём вскинул на меня глаза, в которых плясали тысячи искр.
- Если ты этого хочешь, - был его ответ.
Мне следовало быть непреклонной к самой себе, но прежде чем включился разум, сердце уже сказало:
- Да. Хочу.
Глава 30
Юлька встретила меня притворно-сердитым взглядом. Я вела машину на предельно допустимой скорости, торопясь к ней, но все равно опоздала на добрых двадцать минут. Расстаться с Артёмом оказалось не так-то просто.
Подружка ждала меня возле канала Грибоедова в небольшом кафе. Вот уже скоро полгода, как она была замужем за Димой, но этот факт мало что изменил в нашем обще-нии. Мы встречались, как и раньше, ибо, как она говорила: "Дела - делами, мужья - мужь-ями, а дружба - это святое".
- Ростоцкая, ты совершенно невозможна! Что еще у тебя произошло? - вместо при-ветствия заявила Юля.
- Не могу взять в толк, о чем это ты воркуешь, голубка моя? - я попыталась изо-бразить недоумение, но у меня плохо вышло, к тому же улыбка помимо воли скользнула по губам.
Я отодвинула стул и взялась за меню.
- Ты свою физиономию в зеркале видела? Кот, наевшийся сметаны, и то выглядит намного конспиративнее. В лотерею что ли выиграла? - подначила она.
- Артём и я…
- Что именно?
- Можешь сколько угодно упрекать меня в том, как скверно я поступила, - я осто-рожно покосилась на девушку, наблюдая за ее реакцией.
- А ты поступила? - у нее глаза стали раза в два больше обычного.
Я молча кивнула.
- Даже так… - задумчиво протянула подруга. - Эх, Славка, я давно поняла, что ты ненормальная, а теперь вижу - вы чокнулись оба!
- Это диагноз? - хмыкнула я.
- Это приговор, - мрачно ответила Юлька. - Считаешь, такие отношения продлять-ся долго?
- Не знаю, - честно призналась я, - но даже сейчас я не могу не думать о нём, не могу не мечтать о следующей встрече…
- Может, нам тогда перенести поход по магазинам? - на этот раз Юля была вполне серьезна.
- Еще чего! - поспешно возразила я, - Хочешь испортить мне все удовольствие?
- Нет, но…
- Никаких "но". К тому же это прекрасный способ отвлечься. Все произошло так быстро, что у меня даже не было времени, как следует во всем разобраться. В голове столько вопросов, что, кажется, она вот-вот лопнет.
- Это не при мне, пожалуйста. Я - детский психолог, а не патологоанатом - к таким зрелищам не привыкла, - категорично сказала Юля, но в ее голосе слышался смех.
- Думаешь, я затеяла все это зря? - я никак не могла избавиться от чувства сомне-ния, которое нарастало во мне подобно снежному кому.
- Думаю, тебе пора перестать слушать чужие рассуждения и начать действовать так, как подсказывает, прежде всего, сердце, а уж потом голова. - Юлька уверенно кивну-ла, а потом с улыбкой добавила:
- К тому же, мы уже выяснили, что она у тебя не совсем здорова.
Мы выпили по чашке чаю с пирожным, потом сели ко мне в машину и поехали в сторону Сенной площади.
* * *
- Слава, ты дома? - голос Кирилла в трубке звучал бодро и весело.
- Кажется, да,- ответила я, усмехаясь.
Я стояла на кухне в пижаме. Февральское солнце тускло пробивалось сквозь гряз-но-серое небо - еще мгновение и оно совсем скроется с глаз. Какая долгая зима… Каза-лось, ей не будет конца. На часах был полдень, но мы с Артёмом только недавно подня-лись. После трудовой недели, что у меня, что у него, хотелось самого банального - ото-спаться.
Звонок Палиевского не вызвал у меня удивления. Я давно привыкла к его неожи-данным визитам. В последний раз мы встречались еще в Михайловском театре. Он постоянно был в разъездах и, вернувшись из Ивановской области, почти сразу же улетел в свою обожаемую Италию, чтобы довести до ума совместный проект с молодым театральным художником. Ставили "Пиноккио" для детей, а декорации еще не были подготовлены.
Он ничего не знал ни о Майкле, ни уж тем более об Артёме.
- Жди, - только и сказал он.
- Жду, - машинально отозвалась я, прежде чем в трубке послышались гудки.
- Палиевский приедет, - проговорила я, оборачиваясь к Тёме.
Он смотрел на меня с легкой иронией, видя, как я нервно закусила губу.
- Отлично, - откликнулся парень. Вид у него был самый что ни на есть безмятеж-ный.
Я не переставала им любоваться даже сейчас. Пусть он и выглядел еще не совсем проснувшимся, пусть волосы взъерошены и торчат в разные стороны, но, Боже мой, как же люблю я эти глаза, полные солнечного света, с ними мне не страшен даже самый пас-мурный день, и как идет ему легкий беспорядок на голове, с ним он выглядит совсем юным, словно ему не больше шестнадцати. В такие моменты я думала, что мне светит срок за растление малолетних, не иначе. На моих губах замерла затаившаяся улыбка.
- Кирилл не дурак, Тёма, - ответила я, вмиг позабыв всю свою веселость. Тон моего голоса стал серьезен.- Вряд ли он не станет задаваться вопросом, что ты делаешь у меня дома в такую рань.
Санаев пожал плечами.
- Даже если и станет, что с того? Собралась оправдываться?
Я нахмурилась.
- Я не хочу афишировать наши отношения перед кем бы то ни было. Даже перед Палиевским.
- Не хочешь афишировать? - эхом отозвался он, - Бога ради, Ярослава, мы ничего противозаконного не совершаем! Что тебя смущает, что не так?
Взгляд Артёма был растерян. Я попыталась его хоть как-то успокоить. Разве он ви-новат в том, что я до сих пор терзаюсь ненужными сомнениями? Как мне хотелось обрес-ти хоть толику его уверенности и спокойствия.
- Все так изменилось, Тёма, - завела я все ту же песню, будто он сам этого не знал, - Я не знаю, как себя вести. Ты и я…
- Ты и я в понятии "вместе" существуем уже два месяца.
Артём пристально посмотрел мне в глаза, я увидела, как в них вспыхнула какая-то догадка.
- Ты все никак не привыкнешь, - проницательно сказал он.
Я ничего не сказала, но видя виноватое выражение моих глаз, смешанное с удив-лением, он понял, что попал в точку.
В его ответном взгляде была и обида, и укор. Своим глупым поведением, я словно бы давала ему повод сомневаться в себе. Я знала, что над Артёмом довлеет предубежден-ность того, что он никогда не сможет сравняться с Майклом, хотя я не раз и не два давала ему понять, что от него этого и не требуется. Он был нужен мне таким, как есть.
- Просто прошло мало времени, - сказала я. - Не сердись, мой хороший.
Я подошла к нему, чтобы поцеловать. Артём притянул меня к себе, усадил на коле-ни. Я пригладила его непокорные вихры.
- Так как же быть с Палиевским? - спросила я. Мне так хотелось еще немного по-быть маленькой девочкой, сидящей у него на коленях.
По капризным губам скользнула однобокая улыбка. Глаза его смеялись.
- Угости его кофе, - молодой мужчина отвел челку с моих глаз, - Не беспокойся, у Кирилла достаточно такта.
В этом я сомневалась, но предпочла промолчать.
Не прошло и получаса, как машина Палиевского подъехала к подъезду. Я смотрела на него в окно. Мужчина легкой походкой зашагал к подъезду. В руках он держал две большие плоские коробки. Зазвонил домофон, и я пошла открывать дверь.
- Пицца с доставкой на дом, - возвестил художник, звучно чмокая меня в щеку. От него пахло свежим воздухом и его излюбленным "Armani".
- С итальянской она не сравнится, впрочем, по близости все равно ничего лучше нет.
- Давай сюда, - сказала я, улыбаясь. - Здравствуй, Кирилл.
- Ciao, mia cara Cenerentola .
Он с торжественным видом вручил мне коробки, привычным движением скинул пальто и ботинки.
- Здравствуй, Кирилл, - из кухни вышел Артём.
Брови Палиевского дрогнули, но вверх не поползли. В глазах мелькнуло едва за-метное удивление.
- Артём, приветствую…
Тёма взял у меня коробки.
- Пахнет заманчиво.
- Будем надеяться так же съедобно, - улыбнулся Кирилл.
- Как дела, мои одуванчики? - спросил Палиевский, принимаясь хозяйничать на кухне.
- Хорошо,- едва ли не в один голос отозвались мы.
Он усмехнулся.
- Ты чудно выглядишь, - заметил художник лукаво. - В этой теплой пижаме только в спячку и впадать.
- Не издевайся, - отмахнулась я, - У меня законный выходной. Я имею полное пра-во.
- Ах, ну если так… Как учеба, Тёма?
- Нормально, - лаконично ответил Санаев.
- Успешно?
- Вроде как.
- Вроде как - это не ответ. Вроде как - этого недостаточно.
Артём протяжно застонал.
- Кирилл, прошу тебя, не начинай…
- Я слышал, у вас на факультете объявлен конкурс, - сказал он, разрезая пиццу. Дразнящие запахи сыра, ветчины и специй носились по всей кухне. - Те, кто получат лучшие результаты, поедут на стажировку в Париж.
Брови Артёма сошлись на переносице.
- Откуда знаешь?
- Слухами земля полнится, - уклончиво ответил Палиевский.
Вот так новости. Не успел приехать, а уже в курсе всех дел.
- Мне ты ничего не говорил, - сказала я, в упор глядя на Артёма.
- Зачем? Я не собираюсь подавать заявку на участие.
- Что?!
Кажется, мы воскликнули с Кириллом почти одновременно. Наши лица вытяну-лись от удивления. Должно быть, мы представляли собой презабавную картину, потому что Артём не смог удержаться от смеха.
- О конкурсе только недавно объявили, я даже еще не знаю условий. Признаться, меня это не интересует.
- То есть как? - опешила я. - Неужели ты не понимаешь, какое преимущество это дает перед другими?
Парень изучающее посмотрел на меня.
- А нужно всегда иметь преимущество, Слава? - тихо спросил он.
Его тон должен был заставить меня насторожиться, но я была полностью погло-щена осознанием его необдуманного поступка.
- Конечно, - невозмутимо отозвалась я. - Ты должен думать о будущем, ты должен помнить о перспективах.
Янтарные глаза сузились.
- Что еще я должен?
Только тут до меня дошло, что он разозлился. Я кинула умоляющий взгляд на Ки-рилла, думая, что он встанет на мою сторону, но Палиевский предпочел остаться в сторо-не. Он знал, что это не его спор.
- Ты должен был мне хотя бы сказать, - в сердцах бросила я, не в силах скрыть оби-ду.
- Заявки начинают принимать только в марте, еще слишком рано что-то предпри-нимать, - Артём говорил терпеливо. - К тому же, я действительно еще ничего не решил для себя.
Он перевел дух, окончательно взяв себя в руки.
- Я знаю, что ты желаешь мне добра, Слава, но решать буду я. И только, - отрезал парень, и я поняла, что больше ничего не добьюсь от него, по крайней мере, сейчас.
Я коротко кивнула и предпочла сменить тему.
- Как ты съездил, Кирилл?
Палиевский, пристально наблюдавший за нами все это время, словно очнулся.
- Отвратно, - выдохнул он и после этого принялся развлекать нас своими дорож-ными приключениями.
Постепенно мое недовольство улеглось, с лица Артёма исчезло хмурое выражение, мы непринужденно болтали, ели пиццу, потом пришло время кофе. Когда минуло уже два часа, Артём спохватился, что ему пора на тренировку по хоккею. Санаев быстро оделся, и я пошла проводить его.
- Вернусь вечером, - прошептал он, оставил на моих губах догорать поспешный поцелуй и выскользнул за дверь.
Я вернулась в комнату к Кириллу. Он сидел в кресле, чашка с кофе дымилась на раритетном столике 1910 года.
Кирилл вскинул на меня пронзительный взгляд, в следующее мгновение он спросил мягко, но настойчиво:
- Слава, где Майкл?
Я знала, что рано или поздно он поинтересуется. И случилось это как раз в тот самый момент, когда я утратила бдительность.
- Мы больше не вместе. Он уехал в Лондон.
- Как так?
- Было много всего, - уклончиво ответила я.
- Например? - Кирилл никогда легко не сдавался.
Я сделала глубокий вдох. У дружбы тоже есть своя цена, она выражается во взаимном доверии и откровенности, но как же не хотелось ворошить прошлое.
Видя, что я пришла в замешательство и никак не соберусь с ответом, Палиевский накрыл мою руку своей и заставил посмотреть себе в глаза.
- Скажи, Слава, Артём - основная причина того, что ты разорвала отношения с Майклом? - его вопрос произвел эффект разорвавшейся бомбы.
Я застыла.
- С чего ты взял?
Кирилл покачал головой и в свою очередь спросил:
- Как думаешь, сколько у меня было романов?
- Даже боюсь предположить, - я усмехнулась уголком рта.
- Правильно делаешь. Так неужели ты решила, что я не замечу, как вы ведете себя? Твой старый друг, Ярослава, все-таки еще не настолько стар, - Палиевский послал мне понимающую улыбку.
- Я даже представить себе не могла ничего подобного, - искренне сказала я.
- Так значит, это правда? - Палиевский тяжело вздохнул.- Слава, в своем ли ты уме?
- А сам-то как думаешь?
- Думаю, что нет. "Сделать из него игрушку я тебе не дам" - чьи слова?
Я вспомнила о нашем споре в опере.
- Мои,- вынуждена была признать я.
- Вот именно. А сама ты чем сейчас занята?
- Это совсем другое! - возмутилась я.
- То же самое, - жестко прервал меня Кирилл. Его хваленый такт, в существовании которого так убеждал меня Артём, исчез без следа. Со мной он мог не церемониться. - С одним лишь небольшим изменением - ты спишь с ним.
- Артём давно не ребенок! - воскликнула я.
Палиевский досадно поморщился.
- Помниться, совсем недавно, ты считала иначе. Что изменилось, Слава? Мальчик вырос и стал достаточно хорош для тебя?
Это было уже чересчур даже для Кирилла. Я вскочила с дивана.
- Не говори так.
- А разве нет? Ты вообще соображаешь, какую кашу заварила? О чем ты думала, когда затевала все это?
Кирилл тоже не мог усидеть на месте. Он стоял напротив меня, его глаза метали молнии. Да с чего он взял, что вправе меня поучать?
Я смотрела на него не мене вызывающе.
- О чем я думала? - гневно повторила я. - О, я скажу тебе, Кирилл. Я думала о том, что одиночество становится невыносимым, что Майкла больше нет со мной, что надежды снова потерпели крах, я сама потерпела крах и ничего назад не вернешь. У меня остался только этот город и работа, чтобы существовать в нем. Я даже ребенка не смогла сохранить! - выпалила я на одном дыхании, чувствуя, как к глазам подступили предательские слезы. Я сделала попытку отвернуться, но Кирилл мне не дал.
- Прости, Ярослава, - он положил руку на мое плечо и мягко развернул к себе. - Я не знал про ребенка. Мне жаль.
Я отрицательно покачала головой и заглянула в его глаза.
- Знаешь, что самое страшное было тогда? - прошептала я. - Мне самой нисколько не было жаль. Я даже испытала облегчение.
Зрачки его глаз расширились, я с каким-то мрачным злорадством подумала о том, что сейчас он смотрит на чудовище, выпестованное им же самим.
- Я не берусь судить, - хрипло произнес он. - У тебя, видно, были свои причины.
Как странно, он обвинял меня в возникших отношениях с Артёмом, ругал почем зря, но вместе с тем пытался найти оправдание моей черствости и равнодушию.
- Это случилось еще когда Майкл был здесь. Незадолго до этого, он предложил мне поехать с ним в Лондон.
- И ты отказалась?
- Тогда мне казалось, что чувства к Майклу ушли, и я испугалась. Да, я испугалась, что все может пойти прахом. Поездка полностью изменила бы мою жизнь. Ведь он предложил мне не просто поехать в Лондон, а остаться там на длительное время. А как я могла это сделать, если уже начала сомневаться в том, что люблю его? - я смотрела на Кирилла, страстно желая, чтобы он хоть немного меня понял. - Меня привез в больницу Артём, а вовсе не Майкл. Его не было тогда рядом. Его вообще никогда не бывало, особенно в последнее время. Он спешно заканчивал дела, в Англии подвернулась хорошая работа, он только об этом и мог думать.
Да, Майкл говорил, что любит меня, но вместе с этим страшно ревновал. Ревновал к тебе, к Артёму, хотя тогда на это не было причин, его выводила из себя любая мелочь, любое мое опоздание. Он все время пытался меня контролировать. Сам мой образ жизни внушал ему неприязнь. Майкл считал, что я должна как примерная жена сидеть дома и только и делать, что ждать его. Его инстинкт собственника граничил с помутнением рассудка, в такие моменты мне делалось страшно. В нашу последнюю ссору он наговорил мне ужасных вещей. Он обвинил меня в том, что своим беспутным образом жизни я подорвала свое здоровье и из-за этого потеряла ребенка. Он почти сказал, что я сделала это намеренно.
Кирилл слушал и не верил своим ушам. Портрет Майкла, нарисованный мной, никак не соответствовал тому образу и тому впечатлению, которое оставил о себе Кэслер. Мог ли он так ошибиться в человеке? Могла ли я?
- Я так хотела, чтобы хоть кто-то был со мной рядом после всего, что случилось… Я так хотела поддержки, простого человеческого понимания, но Юлька вышла замуж, а тебя не было…
- Зато был Артём, - кивнул Палиевский. Он понял все моментально, ему не надо было больше ничего объяснять, не надо было ничего больше знать. Он снова опустился на диван. Почему его никогда нет, когда Слава нуждается в нем больше всего? Какой же из него друг… Самый что ни на есть паршивый.
- Да. Он был, - ответила я. - Ты знаешь, я тогда вдруг отчетливо осознала, что он всегда со мной. Когда никого вокруг нет, он рядом.
Палиевский проницательно посмотрел на меня. Он больше не кричал, не протестовал, не говорил, какая я идиотка, что сделала то, что сделала, он только лишь спросил:
- Ты любишь его, Слава?
Я какое-то время обдумывала свой ответ, наконец, произнесла:
- Артём - это мое всё. Сейчас я живу только им, дышу только им, и мне не надо другого. Я пойду ради него на все, - подытожила я и сама изумилась, как горячо прозвучали последние слова. Я знала, что в них нет ни капли лжи. Так всегда было и так всегда будет.
Палиевский был поражен не меньше.
- Мне даже как-то не по себе, - осторожно сказал он.
- Я никого не любила в своей жизни так, как люблю его,- и, помолчав, добавила:
- Даже тебя. Даже Майкла. Это что-то совершенно особенное.
Мужчина в задумчивости почесал подбородок.
- Ты знаешь, я сейчас вспоминаю, как ты всегда относилась к нему - с каким-то болезненным обожанием и привязанностью, даже в юности. И знаешь, что пришло мне в голову?
- Что?
- Ты просто все это время его ждала. Ждала и любила в глубине души, той любовью, которая меняется, но остается неизменной. Пока он рос, ты была со мной, потом с Майклом, но так или иначе, ты всё равно вернулась к нему.
Я задумалась. Что сказать на это? Палиевский всегда читал меня как раскрытую книгу.
- Ты прав, наверное, - ответила я. - Но неужели это не кажется тебе странным?
Он пожал плечами.
- Нисколько. Только я представить себе не могу, чем все это может закончиться.
- Не ты один, Кирилл. Не ты один…
Глава 31
Незаметно пришла весна, которую так ждали. Снег сошел быстро, теплый ветер принес с собой ощущение обновления. Природа пробуждалась от долгого сна, оживала. Земля давала первые всходы яркой молодой травы, на деревьях нежно зеленели почки. Весна принесла свои заботы, очередную сессию для Артёма и очередное волнение по этому поводу для меня.
Одним прекрасным майским днем, я вышла на улицу и поняла, что лето совсем наступило. Конечно, по календарю до него было еще целых десять дней, но что природе до календаря? Деревья стояли совсем зеленые, в кронах пели птицы. Солнце припекало, небо было безоблачно и высоко, и настроение невольно улучшалось.
Отношения с Артёмом продолжались и стали совершенно естественными, словно так и должно всегда быть. Меня оставили всякие сомнения. Я совсем не чувствовала нашей разницы в возрасте. Но мне, как никогда прежде, хотелось повернуть время вспять. Променять весь свой опыт, все свои знания на возможность ощущать с ним вместе, постигать с ним жизнь вместе,вместе пройти через неизбежные ошибки и разочарования, через моменты счастья и восторга. Но разве так не было впредь? Было, но всё же иначе. Он никогда меня не поучал, не навязывал своих взглядов и убеждений. Напротив, в роли советчика, в роли движущей силы всегда выступала я. Я была причиной основных поворотных моментов его жизни. Но только до сей поры. Он давно стал взрослым, и теперь его мнение приходилось не только уважать, но, прежде всего, считаться с ним.
В выходные он, как обычно, был со мной. Мы сидели на Площади Ленина и слушали, как поют фонтаны, а заодно и танцуют. Тяжелые струи пенной воды то взмывали вверх, то падали вниз, разлетались на тысячи крошечных искр, переливающихся на солнце. Над площадью звучала классика Баха в современной аранжировке. Часы на башенке Финляндского вокзала показывали начало девятого вечера, но народу меньше не становилось. Было жарко, и водяная пыль казалась просто подарком.
Нежелание Артёма подать заявку на конкурс все так же вызывало во мне внутренний протест и точило меня изнутри. Я никак не могла взять в толк, почему он поступает так, а не иначе, сознательно лишая себя прекрасной перспективы. С февраля я тактично молчала, думала, он сам сделает правильный выбор, но он и словом не обмолвился. В конце концов, мне это надоело. Я решила его спросить. Прямо здесь и сейчас.
Молодой человек сидел рядом со мной на скамейке, потягивал кока-колу из бутылки и щурился на солнце.
- Ты по-прежнему не хочешь участвовать в конкурсе?
Ну вот. Спросила. И даже стало как-то легче на душе.
- А я все ждал, когда же ты, наконец, снова коснешься этой темы.
Я проигнорировала его насмешливый тон.
- Так что же?
Артём помедлил с ответом несколько мгновений.
- Нет. Не хочу.
Я была в недоумении.
- Отчего? Неужели ты не понимаешь, какой большой это плюс, как это важно?
- Именно поэтому, - ответил он, чем окончательно сбил меня с толку.
- Как прикажешь тебя понимать?
Парень прямо посмотрел на меня.
- У нас на факультете все точно с ума посходили. Из-за этого конкурса и гранта на поездку. Все только об этом и говорят. Думаешь, лишь проекты, связанные с архитектурой, принимают? Как бы ни так. Участвует и городская скульптура и ландшафтный дизайн. У нас много талантливых ребят.
- Ты что же, сомневаешься в себе? - удивилась я, пронзенная внезапной догадкой.
Он дернул плечом.
- А как же иначе? Но дело даже не в этом. Меня бесит, что все так всполошились, будто ничего важнее и нет вовсе.
- Для некоторых, может, и нет.
Мне не хотелось говорить, что и для него тоже, но Тёма без труда прочел это в моих глазах.
- Слава, я просто хочу учиться, ходить на тренировки по хоккею и иногда в мастерскую, для разнообразия, чтобы Васька не расслаблялся, - хмыкнул Санаев, но тут же стал серьезен, - Заниматься тем, что мне по сердцу, к чему лежит душа. А с этим конкурсом времени вообще ни на что не останется.
- Но результат того стоит.
- Думаешь? - с сомнением произнес молодой человек. - Бросить все привычное ради призрачной надежды поехать на год в Париж?
- Хочешь добровольно пренебречь такой возможностью?! Тёма, в своем ли ты уме?
- Ты говоришь, как и все остальные, - разочарованно произнес он, и губы скривились в усмешке.
- А как мне еще говорить? - отпарировала я. - Ты же всегда хотел добиться успеха!
Артём пристально посмотрел на меня. Потом вкрадчиво произнес.
- Я хотел и хочу быть архитектором. Строить красивые, прочные, комфортные дома, проектировать здания. Ни о каком громком успехе речи не шло.
- Для того, чтобы начать строить, одного желания не достаточно. Ты знаешь, какое сейчас значение придают резюме при приеме на работу? Особенно на такую работу. Заполучить подряд на строительство не так-то просто. Франция - твой дополнительный и самый основной козырь.
Артём стрельнул в меня взглядом, в котором без труда читалось возмущения.
- Мой козырь - это моя голова и знания в ней.
- Голову не пошлешь в резюме, - возразила я. Он не понимал, или делал вид, что не понимал меня.
- Будут и другие конкурсы, я не последний год учусь, - сказал он.
Вот это больше всего и убивало.
- Глупо ждать следующего раза.
- У меня есть более важные дела сейчас.
- Например? - удивилась я.
- Например, ты.
Я вскинула на него глаза. Неужели Тёма ставит меня превыше всего? Но это совершенно невозможно! Такого я совсем не хотела.
- Дорогой, - как можно более мягко начала я, - наши отношения не изменятся, если ты именно этого боишься. Я вовсе не желаю становиться причиной твоего отказа. Милый, пожалуйста, не делай глупости!
Артём молчал.
- Ты действительно хочешь, чтобы я подал заявку? Для тебя это так важно?- спросил он через какое-то время.
- Дело не в том, чего хочу я. Хочешь ли ты, если отбросить все твои сомнения?
- Пожалуй, - коротко ответил Санаев.
- Тогда вперед. Лучше сделать и потом пожалеть, чем не сделать вовсе.
-Заявку лучше подавать уже сейчас, а окончательный проект представить в марте - апреле следующего года. К лету пятеро уедут в Париж.
- Значит, пора решать, что за проект ты представишь. Ты, видимо, еще не думал об этом? - спросила я.
- Отчего же? Думал,- он лукаво прищурился. - Проект называется "Ростоцкая Ярослава - долговременное планирование, выгодные вложения и возможные перспективы".
Парень внезапно схватил меня за руку и побежал к фонтану.
- Тёма! Тёма! Что ты делаешь? - смеясь, я едва поспевала за ним, а он уже был в фонтане, едва успев скинуть кеды, и теперь босыми ногами шлепал по бетонному основанию.
Вода брызгала ему на лицо, впитывалась в одежду, капли сверкали на волосах. Я открыла затвор фотоаппарата, который теперь всегда был при мне. Привычка, сохранившаяся еще с давних времен. Артём раскинул руки в стороны, запрокинул голову назад и ловил вечернее солнце. Я знала, что то, что мы делаем не законно, но разве мы одни такие? Справа и слева бегали дети, веселились подростки, а милиция делала вид, что ничего не происходит.
- Оставь его! Оставь! Иди сюда, Слава! Иди же! Смотри, как классно!
Я никогда не могла ему противиться, кинула сумку на землю в пределах видимости, сняла босоножки и шагнула прямо к нему под обжигающие холодные струи. Руки Артёма приняли меня, закружили, подняв от земли. Я смеялась вместе с ним.
- Ты совершенно сумасшедший, - выдохнула я, касаясь ладонью его мокрого лица.
- Наверное.
Мы стояли там, где вода уже не лилась сплошным потоком, но обдавала пылью.
Он обнял меня неожиданно сильно.
- Слава…Слава…Ты хот понимаешь, как я счастлив?
У меня заныло сердце. Всем своим существом, я стремилась к нему, стараясь запомнить этот момент, этот освежающий холод, этот город неожиданно теплой весной и это солнце в его глазах.
Мой любимый, мой дорогой мальчик! Сияй! Сияй так, словно ты знаешь, что все дороги открыты, что выбор есть всегда. Никогда не дай померкнуть этому волшебному свету твоих глаз!
- Я подам заявку, раз для тебя это так важно. Я сделаю все, что ты захочешь, только скажи, что хоть немного меня любишь!
Я улыбнулась.
- Ты же знаешь, что да.
- Но мы совсем перестанем видеться, - расстроено сказал Тёма.
- Этого не будет, - возразила я. - Есть тебе разница, где работать над проектом?
Парень пожал плечами.
- В теории, конечно, есть, но на практике, выбор не велик.
- Значит, руководствуемся теорией. Переедешь ко мне?
- Ты серьезно?
Мое предложение застало его врасплох, а своей смелости я просто поражалась.
- Да, - я закусила губу, с волнением ожидая, что же он скажет.
Его улыбка была красноречивее всяких слов.
- Конечно. Я же сказал, что сделаю все, что ты захочешь.
Как же мы были счастливы тогда, как переполнены надеждами и мечтами на будущее! И мы были вместе.
Наше лето осталось с нами.
* * *
С работы я бежала так, как некогда сбегала со школьного крыльца - с чувством громадного облегчения, вдыхая опьяняющий запах весны на улице.
Апрель - пора первых клейких листочков, робкой зелени среди городского камня и неба, которое еще линялое, светло-голубое, но уже выше, уже чище, уже прозрачнее.
Да благословен будет тот, кто придумал вечер пятницы! Я хотела как можно быстрее добраться до дома, принять ванну в душистой пене, вытянуться блаженно на диване и меланхолично щелкать пультом с канала на канал или почитать Йейтса, который все ждет нее дождется своего часа. Отчего-то хотелось просто побыть одной, порадоваться мелким, но таким приятным радостям, но дома меня наверняка ждал Артём.
Прошел почти год с тех пор, как он перебрался ко мне. Прошлым летом все было наполнено идиллией, гармонией и восторгом. Мы даже вместе поехали к себе на малую Родину, но сделали все возможное, чтобы ни мои родители, ни его мать ничего про нас не узнали. Это было тяжело, но мы справились. Артём, конечно же, противился, он не понимал, почему мы должны скрывать наши отношения. Но я не хотела. Тогда был совсем неподходящий случай. А сейчас? Когда прошло столько времени? Была ли я уверена в обратном?
Здесь, вдали от наблюдающих глаз родственников, мы могли не притворяться. Но я все никак не могла набраться смелости и сказать своим, что теперь ситуация такова. Там был совершенно другой мир. Мир, такой незыблемый, со своими принципами, которые разрушить в одночасье никак не получится. Это был пуританский закостенелый мир, где осуждению поддается все, что хоть как-то выходит за рамки устоявшегося порядка.
А мы с Артёмом не просто вышли за рамки, мы оказались в сотнях метрах от этой невидимой границы, мы сбежали за периметр, и теперь нам грозило только публичное порицание и колкие замечания. Понимал ли он это? Наверное, да, но его юношеский максимализм, его готовность бросить вызов всему миру кипели внутри него буйным протестом.В этом вопросе Тёма был нигилистом от макушки до пят.
Он подал заявку, конечно же, но в сентябре началась усиленная учеба на третьем курсе, и про проект пришлось забыть на какое-то время.
Он ждал, я ждала, а идеи так и оставались на черновиках. Он отвергал их одну за другой, пропадал допоздна в университете, а ночами еще и подрабатывал в баре. Я видела, как он измотан, но ничем помочь не могла, кроме как просто быть с ним рядом, готовить ему завтрак и ужин, прощаться до вечера и ждать, когда же он придет.
Надо ли говорить о том, что опыта совместной жизни и у меня и у него было ноль? Его в силу возраста, а моего в силу обстоятельств. Под одной крышей я жила разве что с Палиевским, да и то пару месяцев и черте в каком лохматом году.
Отношения с Майклом имели особенный характер. Мы оба были независимы, дорожили свободой, быть может, даже слишком. Странно было ощущать присутствие человека постоянно.
Знать, что когда ты ложишься с ним спать, проснешься тоже с ним, и это будет повторяться изо дня в день, из месяца в месяц. Было здорово вновь понимать, что ночи больше не будут длинны, что холод их прошел безвозвратно.
Однажды посреди ночи Артём вскочил с кровати и буквально пулей понесся на кухню. Включил свет, да так и просидел там до самого утра. Когда же на следующий день я увидела наброски и едва начатые чертежи жилого комплекса, то поняла, что он наконец-то поймал идею за хвост. Свой выбор парень объяснил просто: проблема городского жилья стояла сейчас особенно остро. В городе не прекращалось строительство. Люди нуждались в комфортном, доступном жилье, которое, однако же, не должно было портить общий вид Петербурга. Санаев давно был по горло сыт однотипной застройкой спальных районов, а уж про обшарпанные пятиэтажки и говорить нечего. Он хотел света, он хотел пространства, он хотел, чтобы сохранился хоть кусочек живой природы в бетонном каркасе города.
С этого самого утра все в моей квартире и жизни встало с ног на голову, все было подчинено ритму его идей. Мы купили широкий стол для черчения и доску для рисования. Когда я приходила с работы, меня встречал Артём, а вместе с ним ворох чертежей и планов. Он каким-то непостижимым образом выуживал из кипы бумаг тот самый чертеж или рисунок и показывал мне. Его улыбка была мне наградой за все. Мы подолгу обсуждали детали, думали, что добавить, а что стоит убрать. Хоть я очень мало понимала в архитектуре, моим мнением он дорожил и даже был рад, когда я спрашивала его о чем-то, а он мог запросто объяснить.
В то время мы жили в своем собственном мире. Артём с головой погрузился в свой проект, в учебу, у меня был завал на работе и потому, нам хватало только друг друга. Куда-то отошли на задний план встречи с друзьями, вечера порознь… Нам было комфортно в этом мире идей, которые нас объединяли. Мы вместе гуляли, смотрели фильмы, читали, а потом делились впечатлением о прочитанном, слушали музыку и хоть раз в месяц выбирались в театр.
Его живая непосредственность наполняла мою жизнь светом, и я наслаждалась каждым прожитым днем.
Но это не могло длиться долго.
Чем ближе было время сдачи проекта, тем раздражительней и угрюмей становился Артём."Золотое яйцо Леды" никак не хотело вылупляться. Давно было готово основание макета, но первые модели домов, сделанные из плотного картона, он безжалостно выкидывал в мусорную корзину, комкал их в остервенении, кидал на пол, потом, чертыхаясь, поднимал, и швырял опять же в корзину.
В такие моменты, я знала, что лучше его не трогать. Обходить за версту, а лучше вообще на время исчезнуть из поля его зрения. И как-то незаметно вышло так, что вечерами после работы, я ехала к Юле, ехала одна фотографировать, встречалась с Палиевским, когда тот был в городе, а домой не спешила.
Все равно Тёмы либо не было, либо он был в таком отвратительном настроении, что ничего путного из нашего общения не выходило. Не раз и не два говорил он о том, что зря все это затеял, что на носу сессия, а готовиться он не в состоянии, потому что мысли только о проекте, точнее, мыслей нет, иначе и проблем бы не было.
Я стала сомневаться сама. Париж был эфемерной надеждой, а из-за нее Тёма мог запросто вылететь из университета, если завалит сессию и нахватает долгов. Я чувствовала себя виноватой за то, что толкнула его на этот путь, хотя парень с самого начала говорил, что будет непросто. Но я не слушала его. Я позволила ему поверить, позволила поверить себе, и тем горше было разочарование. И осознание своей полной беспомощности. Я ничем не могла помочь ему, не могла генерировать идею, не могла придумать все за него.
Мои слова утешения все чаще вызывали в нем раздражение, казалось, Артём все никак не осмелится сказать того, что это я во всем виновата, если бы не моя настойчивость, не мое упрямство и влияние на него, то ничего бы этого не было. Он бы учился спокойно, проводил много времени со мной и с друзьями, как бывало прежде, а теперь не мог ничего делать в полную силу, постоянно разрываясь на части.
Мне не хватало всего того, что наполняло существование смыслом. Мы оба были совершенно измотаны, и, однако же, словно по инерции, все шли и шли, думая, что скоро все это закончится, едва только настанет март.
Но март настал. И все оставалось по-прежнему. У него в распоряжении остался только месяц.
Итак, я бежала, торопя время, всякий раз проклиная свои злосчастные каблуки. Сбегая с крыльца, я едва не полетела вниз, но в последний момент все-таки удержала равновесие. Над ухом раздался красноречивый смешок, и чьи-то руки аккуратно придержали меня за локоть. Едва опомнившись от неожиданности, я подняла взгляд и застыла как соляной столб.
- Слава, осторожней. Своей смертью точно не умрешь, - сказал над моим ухом проникновенный голос Майкла.
- Боже мой! - воскликнула я.
- Здравствуй.
- Майкл... - прошептала я. - Как ты здесь оказался?
- Прилетел, - он улыбался, и эта улыбка растапливала мне сердце. Как же давно я не видела его! Как долго не слышала его голос! Я точно бы оказалась во сне, но сон был до умопомрачения реален.
- Когда?
- Где-то с неделю назад. В Петербурге проводится конференция по вопросам хирургии, хотелось послушать.
- Понятно… - протянула я.
- Давно не виделись, - его улыбка была смущенной.
- Точно.
- Как ты, Ярослава?
Мое имя в его устах звучало как прежде, но я уже успела отвыкнуть и от этого. От его едва уловимого акцента, и от тембра его голоса.
- Хорошо, - сказала я, потому, что надо же было хоть что-то сказать, а не пялиться на него, как на восьмое чудо света. - Работаю, как видишь.
- Я и не надеялся застать тебя здесь.
- Прошло не так много времени, Майкл. Не все в жизни меняется так стремительно.
"Как ты предлагал", очень хотелось добавить мне, но я воздержалась.
- Наверное…
- Как работа в Лондоне? - мне нужно было говорить, потому что если я замолчу, то просто не смогу скрывать своих эмоций.
- Отлично.
- Я рада.
Что за странный разговор? Словно два незнакомца выхваченные из общего потока спешащих людей. Знакомое лицо в толпе, пара общих воспоминаний… И больше ничего. Но разве так было с нами? Разве так должно быть? Наши воспоминания слишком обширны, чтобы ограничивать их этими ничего не выражающими общими фразами. Мы не чужие, и никогда ими не были.
- Я… хотел тебя увидеть, - сказал Кэслер, и сердце мое оборвалось.
- Майкл, все это так неожиданно. Я хочу сказать, ты снова здесь, но…
- Все теперь иначе, верно? - он пристально смотрел на меня, а мне до отчаяния хотелось прикоснуться к нему или… или бежать без оглядки.
- В некотором роде.
- Я только хотел пригласить тебя на ужин… Или на обед…
В прошлый раз он тоже просил только ужин, и чем же все закончилось в итоге? Я не могла не улыбнуться при этих воспоминаниях.
- Что забавного?
В глубине серых глаз зажегся огонек любопытства.
- Не обращай внимания.
- Так что ты скажешь?
Что я должна сказать? Есть ли разница в том, с кем я проведу один из вечеров? Ужин с Юлькой или с Кириллом ничем не отличается от ужина с Майклом. Ой ли? Зачем себя обманывать? Ужин с Майклом это возвращение в прошлое. В то прошлое, которое было до всего. Которое было до Артёма.
- Не думаю, что это хорошая идея, - сказала я, скрипя сердце.
Но Кэслер никогда легко не сдавался.
- Время покажет, - мягко ответил он. - Я буду в городе еще с неделю.
Мужчина достал визитку.
- Возьми, позвони, если передумаешь.
Я кивнула.
- Мне пора, Майкл. Сам знаешь, какие сейчас в это время "пробки".
Он кивнул.
- Да. До встречи.
- Может быть, - только и смогла ответить я.
Глава 32
Майкл снова в моей жизни. Это было как удар грома среди ясного неба. Как неожиданный смерч при полном затишье. Ничто не предвещало того, что случится. После долгого времени сдержанного молчания, после нашего такого скорого, такого глупого разрыва, он возник как призрак на пороге клиники. Меня не покидали с того момента ни тревога, ни смятение, ни радость. Да, именно радость. Как бы плохо все ни было, как бы скомканы, изорваны в клочья ни были мои и его чувства, я все еще не могла сбрасывать его со счетов.
Разве это было правильно? Умом я прекрасно осознавала, что нет. Я уже почти позабыла, какое влияние на меня оказывает просто его вид. Просто его присутствие рядом. Когда мы столкнулись в дверях, у меня невольно перехватило дыхание. Кэслер был неотразим. Впрочем, стоило ли вообще в этом сомневаться? В легком плаще и черной водолазке он стоял и, улыбаясь, смотрел на меня.
Улыбка Майкла. Взгляд Майкла. Запах Майкла. Голос Майкла.
Моя память услужливо воскресила все эти мелочи, все до самой последней черты, до самой едва уловимой морщинки в уголках глаз и выражение этих самых глаз - серо-стальных, подернутых дымкой. Когда он заговорил, я едва ли прислушивалась к смыслу сказанных им слов. Я просто слушала глубокий тембр его голоса, зная, что уже этим самым совершаю преступление против Артёма.
Смотреть на Кэслера, просто находиться рядом - слишком большое испытание для моих нервов. Что я сказала? Ах, да… кажется, сослалась на "пробки" и пулей понеслась к машине. Я бежала от него и от того прошлого, которое связывало нас.
Я думала об Артёме. Я старалась думать о нем, по крайней мере. Я бежала от себя самой.
Тоска по Майклу, заглушаемая столь долго, дала о себе знать в тот самый момент, когда пути наши вновь пересеклись. В ее острую всеобъемлющую сущность я окунулась едва ли не с головой и чувствовала почти физически. Какая дилемма. Мое сердце делало попытки расколоться на две части, но кто знает, быть может, оно и так уже было изначально расколото? На сколько же частей? Тут не стоило и сомневаться, ответ был на самой поверхности. Их было ровно три. Для Артёма, Майкла и Кирилла. Каждому по кусочку, чуть больше для одного, чуть меньше для другого. И никому целого. Нет, целого сердца у меня не было ни для одного из них.
Мысли метались как пойманные в банку мотыльки. Банкой была моя голова. И им оттуда не было выхода. Они терзали меня, не давали ни минуты покоя. Смятение чувств было непреодолимо.
Домой я ехала будто во сне. Я не могла не думать о Майкле. Не могла не вспоминать. Время, проведенное с ним, что бы за этим не последовало, осталось в моей памяти как одно из самых счастливых. Это было бесспорно.
Моего прихода Артём даже не заметил. Парень сидел за компьютером и был полностью увлечен действием на экране. Даже сквозь динамики наушников, которые были на его голове, были слышны звуки драки и возмущенные возгласы.
Тёма с самозабвением играл в "Assassin`s Creed". Это продолжалось уже с неделю, и я успела возненавидеть Альтаира всеми фибрами души.
Молча стоя в проходе, даже не раздеваясь, наспех скинув обувь, я наблюдала за ним. Сущий ребенок. Его возраст казался сейчас ощутимее, он стал более заметен в силу недавних событий. Какая разительная противоположность. Какой контраст с Майклом. Я не могла игнорировать того, что было перед моими глазами в этот самый момент. Мои мысли все время возвращались к нему. С этим надо было что-то делать. Притом срочно.
Я неслышно подошла к Артёму сзади и положила руки ему на плечи. О неожиданности Санаев резко вздрогнул и вскинул голову наверх.
Я не смогла удержаться от улыбки, стянула наушники и поцеловала его.
- Привет, мой хороший.
- Слава! - воскликнул парень, - Погоди, я сейчас только…
Но было уже поздно. Миссия провалилась. Кажется, его убили. Внутренне я злорадно усмехнулась.
- Черт побери! - он испустил протяжный вздох разочарования. - Теперь придется все начинать заново! Ну почему всегда так! В самый ответственный момент ты приходишь и начинаешь требовать внимания. Ни раньше и ни позже…
Это меня задело. С моего лица слетело всякое подобие благожелательности.
- Я, кажется, сказала "привет", - произнесла я более чем сухо.
- Привет, - откликнулся Артём и вспыхнул улыбкой.
Это не помогло. Я чувствовала, как внутри меня начинает нарастать раздражение.
- Что ты делал сегодня? Ездил в университет?
- Нет, - он отрицательно покачал головой.
- Почему? - требовательно спросила я.
- Не существенные пары.
- Что значит "не существенные"? - опешила я.
Тёма возвел прекрасные очи к потолку в немой просительной молитве.
- Слава, не начинай…
Я решила подойти с другой стороны. Может, все не так плохо.
- Как проект?
Он нехотя развернул ко мне стул.
- Совершенно никаких мыслей.
-Еще бы! - с пренебрежением фыркнула я, борясь с желанием отвернуться и не видеть его такого милого, такого пустого сейчас лица.
-То есть?
- Быть может, если бы ты больше времени уделял ему, дело пошло бы быстрее. Когда ты в последний раз был на учебе, Тёма?
Он вскочил со стула. Глаза его сверкали.
- Не отчитывай меня! Сам разберусь, понятно тебе?! Я не маленький ребенок!
- Порой мне кажется, что так оно и есть, - устало заметила я, поворачиваясь чтобы уйти, снять, наконец, пальто, и пойти поесть. Продолжать этот бесполезный спор у меня не было ни сил, ни, тем более, желания.
- Не уходи. Мы еще не закончили.
- Правда? - я изогнула брови.
- Что же тебя навело на подобные мысли? - с издевкой проговорил Артём.
- Твои чертежи пылятся на полке, и я не понимаю почему. Ты взялся за них с таким энтузиазмом.
- Энтузиазм проходит, как только кончаются мысли, - буркнул он.
- Сами они к тебе не придут.
Санаев смерил меня взглядом.
- Раньше ты говорила иначе, - в словах юноши чувствовался укор.
- Раньше и ты, и я были другими, в другом месте, в другом возрасте, - отрезала я его сантименты. Это были пустые отговорки.
- Я не могу размышлять о проекте двадцать четыре часа в сутки, Слава! Не думай, что это легко!
- Я и не думаю. Но ты совсем забросил учебу. Разве к этому мы стремимся, в конечном итоге? Разве об этом говорили, об этом мечтали, когда ты переезжал ко мне?
Артём насупился. Черты лица заострились.
- Ах, простите меня, Ярослава Игоревна, что я не сижу за учебниками днями напролет! - сказал, точно выпустил ядовитую стрелу.
Я смерила его холодным взглядом.
- Нет. Не прощу.
Артём криво усмехнулся.
- А мне и не надо.
- Может, тебе вообще уже ничего не надо? - тихо спросила я.
Он с вызовом вздернул подбородок.
- Может, и так. Разве я не имею права хоть иногда расслабляться?! Ты хотела, чтобы я принял участие в конкурсе. Я написал заявку. Я готовлюсь по мере возможности. Чего еще ты хочешь от меня?!
- Чтобы ты, наконец, перестал вести себя как ребенок! - в сердцах выкрикнула я.
Парень вспыхнул.
- В чем дело, Ярослава? - спросил он с присущей ему проницательностью.
- Мне надоело, - просто сказала я, но это чувство было просто огромно, оно заполняло меня всю, едва не переливаясь через край.
- Что именно?
- Я прихожу и вижу одну и ту же картину день за днем. Клянусь, Тёма, я выкину компьютер на помойку.
- Ты прекрасно знаешь, что не сделаешь этого.
- Это смотря как меня разозлить.
- Тогда лучше не рисковать, - попытался сказать он как можно более примиряюще.
Ну уж нет. Ничего у него не выйдет.
- Ты переехал из общежития, чтобы тебе было спокойней работать, а ты все тянешь и тянешь. Хочешь все доделывать в последнюю ночь?
- Да если бы даже так. Слава, в чем дело? Мы вместе. Все хорошо вроде. По крайней мере, мне так казалось, - янтарные глаза заполнило выражение обиды.
- Да не о нас сейчас разговор! - вспылила я.- Тёма, ты хоть слышишь меня?!
- Да. И я достаточно близко, чтобы ты не кричала.
- А я буду! Потому что ты не понимаешь!
- Я все прекрасно понимаю. Завтра я этим займусь. Не волнуйся. Я успею.
- Посмотрим.
- Я обещаю.
Мне надоело с ним пререкаться. Надоело слушать его обещания. Надоело в принципе его воспитывать. Кажется, у Палиевского это выходило лучше. Но Палиевского не было.
Артём сделал еще одну попытку утихомирить меня. На сей раз поцелуем, но я отстранилась. Слишком уж я была на него зла. Но злость эта была особого рода. Злость, недовольство на ребенка, который раскидал по полу все свои игрушки, капризничает и не хочет их убирать из простого упрямства.
Я прошла в кухню. В раковине валялась грязная посуда. Я чувствовала себя мерзко.
Моя серая жизнь в серой кухне… Как долго я еще буду жить в этой холостяцкой берлоге? Как долго мне воевать с Артёмом? Да и стоит ли это потраченных усилий? Я устала. Ради чего я делаю это? Зачем так издеваюсь над самой собой? Для того, чтобы приходя с работы видеть Артёма? Артёма, который даже не удосужился посуду за собой помыть?
Ну, здравствуй, быт. Быт-монстр, быт-чудовище, убивающее все вокруг на корню, иссушающий чувства, загоняющий разум в отупляющую темницу равнодушия. Кажется, я сама загнала себя в эту клетку. Оставаться здесь не было больше никаких сил. Чисто физически я не могла переносить этой квартиры. Только не сегодня.
С расстройства я полезла в холодильник, отыскала на полке ведро с мороженым. Ягодное. Фуууу… Его так любил Артём, и так ненавидела я. Что за день! В кой-то веки решила заесть свою тоску и плохое настроение, да и то это оказалось совершенно невозможным.
А Артём все не приходил. Не просил прощения. Ах, ну да… Он же не ребенок… Гордый… Пусть так. Мне было уже все равно.
Я поднялась, вышла в прихожую, снова влезла в сапоги.
- Ты куда?
- К Юльке… К Кристине… Какая тебе разница? - я даже не смотрела на него.
- Уже поздно.
- В самый раз.
- И где тебя искать?
Кажется, голос Санаева стал более теплым, но это дело не меняло.
- Меня не надо искать, - я все-таки подняла на Артёма глаза. - Развлекайся, - не удержалась от колкости я.
Его лицо исказила гримаса.
- Ну и отлично. Поезжай.
-Надо думать, - я схватила сумку и захлопнула за собой дверь, оставляя его одного в ненавистной квартире в компании ненавистного компьютера, который у меня уже в печенках сидел.
Только сев в машину, я сообразила, что ехать ни к Юле, ни к Кристине не хочу. Юлька хорошо относилась к Артёму, но всегда придерживалась мнения, что он слишком молод для меня, не смотря ни на что. Зачем давать ей новую пищу для ее правоты?
Так куда же ехать? Было стыдно признаваться в этом даже себе, но я знала ответ уже давно. Я достала телефон и набрала номер.
Знакомый голос раздался в трубке, и как в прежние времена меня накрыла волна тепла.
- Привет, Майкл, - сказала я, чувствуя, как начинает биться сердце.
- Привет. Рад слышать.
Я надеялась, что он не лгал.
- Всё еще хочешь угостить меня ужином?
- Очень.
- Только я не хочу никуда ехать… Я имею в виду в кафе, ресторан... В общем, в заведение, где кормят.
Он тихо рассмеялся.
- Я понял тебя, Слава. Приезжай ко мне в гостиницу, закажем ужин в номер. Конечно, если это тебя не слишком скомпрометирует, - в трубке послышался легкий смешок.
- Шутишь, доктор Кэслер? - в свою очередь откликнулась я, мне уже полегчало. По крайней мере, улыбка на губах была не наиграна. - Где я и где пресловутое "компрометировать".
- Это значит "да"?
- Именно.
Я прикусила нижнюю губу, еще раз взвешивая все последствия своего поступка.
- Слава, у тебя все в порядке? - вдруг спросил Майкл.
- Все хорошо. Майкл…
- Да?
- Можешь заказать мороженого?
- Конечно.
Кажется, он опять улыбался.
- Фисташкового, - уточнила я.
- Я знаю, -только и ответил Кэслер, и мне до ужаса захотелось зареветь.
Глава 33
К Майклу не нужно было привыкать. Это вышло как-то само собой. Словно не было ни года разлуки, словно не было размолвок. Рядом с ним я позволила себе забыть о многом: о неустроенном быте, об усталости, о рутине на работе, о легкомыслии Артёма. Я вообще старалась не думать об Артёме в этот вечер. Я была на него слишком зла.
Совесть впала в глубокий летаргический сон, да и с чего бы мне чувствовать за собой вину? Ничего, за что пришлось бы краснеть, мы с Майклом не делали. Его номер был, как и сотни других - не лучше, не хуже, со стандартным набором всего того, что нужно человеку для кратковременного визита. Это Палиевский, если была возможность, всегда выбирал для себя красоту, а не удобство. Если бы хозяин гостиницы предложил ему обычный номер с кондиционером в жару, а на следующем этаже находился бы другой, в стиле ампир, но со сломанным кондиционером, готова спорить на что угодно, он выбрал бы ампир. Что с того, что ночью будешь обливаться потом, зато кругом такая красота!
Майкл был другой. И этим все сказано. Я откровенно скучала в последнее время о жизни, которая хоть мало-мальски была бы наполнена каким-то порядком. У меня же вечно творилось чёрте что.
Судя по всему, Кэслер сам вернулся лишь недавно, его светлый льняной пиджак висел на стуле и еще был не убран в шкаф. Сам он остался в брюках и рубашке персикового цвета. Когда я вошла, он как раз снимал галстук. Я подумала, что сейчас меня хватит удар. Мне никогда не престанет нравиться, как он выглядит в классике. Хронический случай.
Майкл не измелился, по крайней мере, так казалось на первый взгляд. Волосы стали короче, но челка все так же падала на высокий лоб. Глаза - как воды озера в зыбком тумане - спокойные и притягательные. Рядом с ним, я чувствовала, как меня до краев наполняет умиротворение.
Если сперва мы и ощущали неловкость, то она быстро прошла. Майкл охотно говорил о Лондоне, упомянул о недолгой поездке на остров Уайт, о работе в клинике. О чем угодно и не давал провисать паузам в разговоре.
А что же я? Что могла я рассказать о себе? Что изменилось, кроме присутствия Артёма, которое перешагнуло черту близости? Но об Артёме я не собиралась говорить с Майклом. Ему это было совершенно ни к чему.
- Как Кирилл? - спросил Кэслер, откинувшись на спинку дивана. Это было время, когда с ужином было покончено, а для десерта еще рановато. Нет ничего лучше для благодушия мужчины, чем наполненный желудок. Для женщины, кстати, тоже.
- Живет на два дома. То во Флоренции, то в Петербурге. Переключился на спектакли для детей.
- Серьезно? - Майкл дугой изогнул брови.
Я прекрасно понимала его удивление, ибо Палиевский и дети плохо сочетались между собой. Это как золото и человеческий организм - никакого взаимодействия друг с другом. Ноль химических реакций.
- В сказках всегда больше свободы для воплощения его идей. Представляешь, какой лес к замку Спящей Красавицы, может возникнуть в воображении Палиевского! - я улыбнулась.
- Думаю, выйдет триллер, - хохотнул Майкл.
- Это уж как распорядится режиссер-постановщик.
- Знаешь, а ведь я поменял свою точку зрения к театру. Во многом благодаря тебе и ему, - неожиданно сказал Майкл.
От его взгляда мне стало тепло внутри.
- Неужели?
Он покачал головой, будто сам не верил в то, что собирался сейчас сказать.
- Хожу с матерью в оперу. Конечно, когда есть свободное время.
- Какой прогресс! - засмеялась я.
- А то!
Мне всегда нравилось, как он использует русские выражения и манеру речи. Это звучало так неожиданно и всегда вызывало улыбку. Он заставлял меня улыбаться самым простым и, кажется, незначительным мелочам.
- Я тоже хожу. Правда, не так часто, как случалось прежде.
- Почему?
Кэслер смотрел на меня внимательно, и мне вдруг захотелось вспомнить, какое тепло исходит от его рук, если к ним прикоснуться.
- Есть другие дела, - уклончиво ответила я.
- Ты все еще фотографируешь?
Он всегда тонко чувствовал грань, за которую не стоит переходить.
- Стараюсь.
- Может, тебе стоило бы заниматься этим профессионально?
Я вскинула не него глаза. Ох, наступил на любимую мозоль. Сколько раз я сама задавалась подобным вопросом и сколько раз находилась то одна, то другая причина, чтобы этого не делать.
- Может быть, - большего я не могла ответить.
- Ярослава, - позвал Кэслер тихо.
- Да?
Мы сидели на одном диване, и дотронуться до него было так просто - стоило лишь протянуть руку, но это крошечное расстояние сейчас равнялось тому времени, что мы провели порознь. Оно казалось непреодолимым.
- Мне жаль, что все так вышло.
Я знала, что этой темы мы не минуем, сколько бы ни маскировали ее за дружеской болтовней. Что мне сказать в ответ? Что мне жаль тоже? Так ли это в действительности? Да, так. Но это прозвучало бы слишком искусственно. Так, словно было уже все равно.
- Можно спросить?
- Спроси, - ответила я. Видеть Майкла таким нерешительным было для меня в новинку.
- У тебя сейчас есть кто-нибудь?
Я не хотела лгать ему и просто ответила:
- Да, есть.
- Это серьезно?
-Любые возникшие чувства сами по себе уже серьезны, Майкл, - ответила я.
-Я имею в виду так, как было у нас?
Его глаза вопрошали и молчаливо просили все отрицать.
- Нет, конечно, - я покачала головой. - Он совсем не такой, как ты.
Я знала, что Кэслеру очень хочется спросить: " Какой?", но мой взгляд красноречиво дал ему понять, что я не настроена больше обсуждать эту тему.
- Давай не будем, - попросила я. - Лучше расскажи о своей поездке на остров Уайт.
Мужчина улыбнулся воспоминаниям и с энтузиазмом воскликнул, сгоняя остатки задумчивости с лица:
- О, это надолго!
- Я никуда не спешу, - заверила я.
- Я и мой друг, Сэм, решили провести там выходные. Он заявил, что знает подходящую компанию. Это оказались два чудика из Нового Орлеана, которые уже месяца три работали в нашей больнице медбратьями. Один постоянно носил футболку с Йодой, и когда лимит спиртного за вечер исчерпывал себя, а времени было еще полно, он, с обреченным видом наливал себе и нам еще пару стаканов, со словами "Да прибудет с нами Сила!"
- О, Боже… - простонала я.
- Другой был индус и считал себя реинкарнацией царя Пора, храброго воина, которого пленил Александр в битве при Гидаспе.
- Ты сочиняешь! - я сложилась пополам в немом приступе смеха.
- Ничего подобного! - возмутился Кэслер. - Да я о таких подробностях даже не слышал! Мне кажется, те, кто верит в переселение душ, страдают манией величия. Отчего никто из них не говорит, что был простым пахарем или кузнецом?
- Потому что это не интересно, - заметила я. – Как же ты выдержал?
-Все оказалось не настолько плохо, но это только начало. Мороженого? - предложил он, протягивая мне криманку.
Я кивнула и приготовилась слушать дальше. Время меня совсем не интересовало.
* * *
Конечно же, Тёма повинился. Когда я вернулась домой, было уже глубоко за полночь. Он не спал, ждал меня.
Какой примерный.
Я не хотела на него злиться. Не хотела и не могла. Он был снова трогательно мил и его глаза, светившиеся обожанием, глядели на меня в ожидании прощения. Смотреть в эти глаза было тяжело. Слишком совестно. Может, я взбесилась зря, может, все это ерунда, но отчего перед моим внутренним взором до сих пор стоит образ Майкла? Отчего, как и прежде, я невольно сравниваю их обоих? Но у них были совершенно разные весовые категории, выражаясь спортивным языком. Так стоило ли вообще затевать это бесполезное занятие?
Я быстро разделась, приняла душ и нырнула в кровать. Артём, свернув свои чертежи (все-таки соизволил заняться делом), через несколько минут оказался рядом. Его поцелуй был тот самый, пронзительный, ладони скользили по моему лицу, лишая меня воли. Он знал, как заставить меня простить ему все, и беззастенчиво пользовался моей слабостью.
Но на этом дело и кончилось. Я мягко, но все же уверенно отвергла его дальнейшие посягательства на мое тело.
В тишине слышно было, как идут часы. Никак не спалось. Сомнения точили душу исподволь. Я смотрела на Артёма, который уже давно видел десятый сон, лежа на боку. Он выглядел совсем подростком, но я все еще убеждала себя, что это игра света и тени. Или все же нет? Разве такая уж большая разница - двадцать и семнадцать лет? Давно ли ему было семнадцать? Ему - нет, а вот мне - целую вечность назад. Я видела его взглядом стороннего наблюдателя, отрешившись от всего.
Как долго это продлиться? Что ждет впереди? Сколько пройдет времени, прежде, чем он достаточно повзрослеет? Я с паникой и зарождающимся ужасом думала еще о двух годах его учебы в университете. Но и потом, ему будет только двадцать два, а я уже разменяю третий десяток.
Он шевельнулся. Сон его был неспокойным. Капризный рот приоткрылся, добавляя младенческой невинности его лицу. Но почему меня не трогает эта невинность? Отчего кроме тупого чувства неприязни я не чувствую ничего сейчас? Что делает это существо в моей пастели? Что делает оно здесь со мной? Не совершила ли я самую роковую ошибку в своей жизни, поддавшись порыву? Знала ли я, в какую даль заведет меня поиск новых эмоций, простая возможность чувствовать себя живой? Как повернулась бы моя жизнь, прими я приглашение Майкла? Что было бы, если бы я не испугалась тогда? Не знаю, что было бы с Майклом, но уж эту кашу с Артёмом я бы точно не заварила.
Я одновременно жалела, и нет. Как такое могло быть? Ведь одно противоречило другому. Ох уж эта моя привычка полутонов. Делить что-либо на черное и белое было всегда проблематично. Особенно чувства. И сейчас, глядя в потолок, я не могла не признать, что любовь к компромиссам сыграла со мной злую шутку. Разве не была моя теперешняя жизнь одним сплошным компромиссом?
Вроде и квартира, в которой живу, не плохая, да только не моя. И окна в ней большие, такие, как нравятся, но зимой все равно дует, сколько ни утепляй. Работа есть, не пыльная. В том плане, что не требует физических усилий, не ткацкая фабрика и не заводской цех. Временами нравилось. Но только временами. По большей части, все чаще хотелось бежать с нее, как с урока ненавистной математики в школе .А убежав, ощутить пьянящее чувство свободы и стараться как можно дольше не думать, что завтра снова все пойдет по кругу.
Я давно забросила рисование, находились дела поважнее. Я не сделала выдающейся карьеры, не обладала ярким талантом, не имела семьи, не воспитывала детей. Что вообще я делала в этой жизни? У меня не было ничего, чем я могла бы себя оправдать. Отсутствие карьеры семьей или семью - отсутствием карьеры. Все чаще и чаще я чувствовала себя совершенно бесполезным существом, не созидающим, не размышляющим. Я могла только изо всех сил направлять Артёма, чтобы он не совершил моих ошибок, но разве у него не было своей головы на плечах? Разве мои назидания так уж важны для него? Он сам все прекрасно знал. Так что и это обстоятельство исключалось. КПД у меня был отрицательный. Я плыла по течению, позволив обстоятельствам восторжествовать. Я только наблюдала, что же из всего этого выйдет. Но ничего путного не выходило. Не пора ли уже менять что-то? Не пора ли применить шоковую терапию, потому что только этот способ и действенен в моем случае.
Я все смотрела на Артёма. Я всегда знала, что так не может длиться вечно. На что я вообще рассчитывала? На пару лет с ним? Но к чему? Мне давно не семнадцать, чтобы иметь роскошь потратить пару-тройку лет на капризы. Я буквально чувствовала кожей, как время стремительно утекает.
Правда ли Майкл приехал на конференцию? Зачем так настойчиво ищет встреч? Можно ли расценивать его неожиданное появление как второй шанс для нас двоих? Но как же тогда Артём? Что делать с его чувствами ко мне и моими к нему?
Сегодня вечером я точно раздвоилась. Невозможно было игнорировать того наплыва эмоций и воспоминаний, которые вспыхнули во мне. Находясь рядом с Майклом, вновь слушая его голос, вновь видя черты его лица, я не могла не поддаться. Его глаза, как и прежде, оказывали на меня свершено гипнотическое влияние. Я могла смотреть в них бесконечно, как на линию горизонта и все гадать, что же ждет меня за этой чертой?
Глава 34
Дома меня ждал сюрприз в лице Палиевского. Явился, не запылился.
Кажется, он вернулся из Италии дней десять назад, да так и не удосужился почтить своим присутствием. Но на общение сегодня я была не настроена.
Два часа в обществе Майкла снова смутили мой разум. Он позвонил еще утром, предложил встретиться, и после этого я не могла нормально работать весь день. Отчего я не сказала "нет"? Отчего позволила своим желаниям вновь одержать верх? Уж не оттого ли, что мне снова, как прежде, захотелось почувствовать ту уверенность, ту силу, которую всегда излучал Майкл? Каких бы чувств я ни питала к Артёму, но отношения с ним были совершенно другими. Я любила его за легкость, непринужденность, творческое мышление, за все то, что напрочь отсутствовало в Кэслере. Но мне надоело непостоянство. В свои двадцать Тёма мог позволить себе не думать о многом. Я в свои двадцать девять жалела об упущенном времени.
После бурных приветствий Палиевского, Артём с сияющей улыбкой сказал:
- Закрой глаза.
Вид у обоих был крайне заговорщицкий. Я закрыла. Парень взял меня за руку и провел в комнату.
- Открывай, - велел он.
Это был его проект. Готовый. Полностью собранный. Он стоял на широком столе, поражая простотой и гармонией линий.
- Закончил буквально пару часов назад, - торжественно произнес Артём.- Если бы не твоя проверка на работе, присутствовала бы при рождении, если можно так сказать.
Я внутренне содрогнулась, почувствовав себя последней мерзавкой. Ведь я ему солгала. Солгала еще в середине дня, только чтобы он не переживал, когда бы я во время не вернулась с работы.
Артём выполнил свое обещание. Эта неделя была очень напряженной, и он вправду не видел ничего перед глазами, кроме своих чертежей и деталей разрозненного макета. И вот когда все наконец-то встало на свои места, в тот момент, когда он делал последний завершающий штрих, я преспокойно проводила вечер в обществе Кэслера. Мне захотелось провалиться сквозь землю. Тёма смотрел на меня выжидающе. Не только он, но и Кирилл. Кажется, молчание несколько затянулось, и потому я быстро согнала мрачное выражение с лица, заменив его улыбкой.
- Ты молодец, Тёмочка! Это просто потрясающе!
У него отлегло от сердца, видя мою искреннюю радость, он и сам расцвел.
Я подошла к нему и просто молча обняла. Крепко-крепко. На сколько хватило сил, так, что мое тело буквально впечаталось в его. И только мы оба знали, чего нам обо-им это стоило. Теперь я готова была забыть все, простить все - и наши склоки, и разногла-сия, и бессонные ночи, и вечный недосып. Всё-всё. Молодому человеку не надо было вновь напоминать о том, как все это важно и какой это, по сути, шаг вперед. Тот самый шаг, который заведомо должен стать первым. Артём уже давно ступил на этот путь, те-перь оставалось только пойти. От меня уже ничего не зависело. Да и вряд ли когда-то за-висело вообще. Я была не ответственна за его талант.
- Ой-ой, я сейчас расплачусь как ребенок, - рассмеялся художник.
- Кирилл, умеешь ты испортить момент, - добродушно проворчала я, отстраняясь от Артёма.
- Ничего подобного, - запротестовал он. - Я тоже очень рад.
Я обошла стол несколько раз.
Несчетное множество раз видела я чертежи, рисунки, схемы, слышала, как все это будет, ми все равно впечатление было не забываемое. Я вновь слушала голос Артёма. Ви-дела его энтузиазм, его глаза, горящие совершенно неправдоподобным огнем азарта и восторга. Слушала его, даже не думая перебивать и улыбалась… Мне хотелось продлить, отпечатать в памяти, навсегда сохранить это момент нашего триумфа и торжества.
- Я могу сдать его прямо завтра. Остались сущие мелочи.
- Мелочи могут и подождать в отличие от меня, - сказал Кирилл. - Ты ужасный хо-зяин, Артём, сразу же потащил меня к своему проекту.
- Мне казалось, тебе нравится, - растерянно произнес парень.
- О да, нравится, - поспешно подтвердил мужчина. - Еще как! Настолько нравится, что я забыл обо всем и опомнился, когда только Слава пришла. А сейчас я хочу кофе.
- А я хочу есть, - вторила ему я. Легкие закуски с Майклом моего аппетита не уба-вили.
- Так идите оба на кухню, а я к вам позже присоединюсь, - ответил Артём и уже вновь склонился над макетом жилого комплекса.
Мы не стали возражать. Когда муза владеет ими, всеми, кто творит, реальность пе-рестает существовать для них. Остается только мир, который они создают.
- Что нового? - поинтересовался Палиевский, вместе со мной хозяйничая на кухне.
- Ты видел всё сам. Больше ничего.
- А что за проверки на работе, о которых упоминал Артём?
Я закинула сосиски в воду.
- Так… Ерунда… Отчетность… Признаться, мне эта работа уже поперек горла.
Палиевский пристально посмотрел на меня. Раздражение в моем голосе было слишком явным.
- Всегда есть подводные камни, - заметил он.
Я нехотя кивнула.
- Да, но столько лет копаться в воспаленной психике своих пациентов это, знаешь ли, вселяет опасения, что и я скоро сойду с ума.
- Так уходи, - просто сказал Кирилл.
- Я как раз думаю над этим - и то была сущая правда, потому что мои моральные силы были на исходе.
- Ярослава… - Палиевский помедлил. Я вскинула на него вопрошающий взгляд.
- Кэслер в городе.
Мужчина сказал это так, словно Майкл был сбежавший преступник, и теперь стало не безопасно ходить по улицам.
- Знаю, - только и ответила я. Совершенно спокойно и без всяких эмоций.
- Знаешь? - удивился он, вскинув брови.
- Да, он сам меня нашел, - ответила я как можно более обыденно. - Впрочем, это не составило труда. В моей жизни ничего не изменилось.
- Неужели? - скептически изрек Палиевский. - А как же Артём?
Я оставила его вопрос без ответа, вместо этого сама спросила:
- Сам-то откуда знаешь?
- Сорока на хвосте принесла, - уклончиво ответил художник.
Стоило ли удивляться? У Палиевского источников информации как у спецагента, я могла только смутно догадываться, откуда ему становиться все известно раньше всех остальных.
- Значит, ты уж успела встретиться с ним?
Он говорил с едва различимым осуждением. Еще чего не хватало!
- Да, - я прямо встретила взгляд зеленых глаз.
- Сегодня?
- Это не важно.
- Зачем он приехал, Слава?
Почему я вынуждена чувствовать себя так, словно меня обвиняют в совершении преступления? Почему должна отвечать?
Потому, что Палиевский не чужой, потому, что он друг.
- По делам. Какая-то медицинская конференция. Впрочем, какая разница, - я пожа-ла плечами.
- Разница есть, особенно теперь.
- А что теперь? - с вызовом спросила я.
- Теперь ты с Артёмом, - терпеливо пояснил Кирилл. - Думаю, ему стоит знать.
- Нет. Это ему совершенно ни к чему. Лучше скажи, какие у него шансы с этим проектом?
Палиевский нахмурился. Ему явно не понравилось то, что я так стремительно пе-рескочила с темы на тему.
- Он просто великолепен. Думаю, все получится.
- Ты думаешь или ты знаешь? - требовательно спросила я.
- Бог мой, Слава,- воскликнул Кирилл, - я художник, а не строитель!
- Ты, кажется, говорил, у тебя декан знакомый, - вспомнила я.
- Говорил, - мужчина утвердительно кивнул.
- Можешь выяснить и мне сразу сказать о результатах? Он ведь наверняка будет в курсе раньше остальных.
- Зачем тебе это? - Кирилл подозрительно сощурился.
- Ожидание убивает.
Он как-то странно посмотрел на меня.
- Несколько дней имеют такое уж большое значение?
- Иногда да.
Секунды прошли во взаимном молчании.
- Хорошо, - наконец изрек Палиевский.
Я с облегчением перевела дух.
- Ярослава…
- Мммм?
Кирилл смотрел на меня очень серьезно, словно пытался прочесть мои мысли и понять, что же я задумала. Потом он просто сказал:
- Не делай глупостей.
Я глянула на него в упор. Ах, Кирилл… Кирилл… Мой вестник бури… Надо ли вспоминать о том, что когда он так внезапно появлялся, в моей жизни происходили собы-тия, которые буквально меняли все вокруг? Палиевский был как знак, его присутствие сопровождалось чем-то из ряда вон выходящим… Он всегда был в моей жизни… Как-то так выходило… И сейчас, несмотря на всю мою радость, было тревожно на душе.
* * *
Я проводила Кирилла и, закрыв за ним дверь, прислонилась спиной к полотну. Глаза устало закрылись. Его предупреждение эхом отдавалось в моих ушах.
- Слава…- тихо позвал Артём.
Я открыла глаза. Он стоял в дверном проеме, подперев плечом косяк. Его лицо бы-ло спокойно. Глаза излучали тот тихий мерцающий свет, который всегда наполнял мое сердце щемящей нежностью. Он больше не хмурил брови, не сжимал губы в тонкую ли-нию. Он был расслаблен и уверен.
Я знала, какое это облегчение для него. Для нас обоих. Теперь все было кончено. Или только начиналось? В любом случае, с этого самого момента уже ничто от нас не за-висело. Груз ответственности, кажущийся порой совершенно неподъемным, спал вдруг так неожиданно и легко, что это состояние легкости повергло нас в состояние шока. Нам было никак не привыкнуть.
Мы смотрели друг на друга и просто молчали. Этот момент я помнила как сон: улыбка, родившаяся в глазах, трогает губы, которые, так хотелось целовать. Эти губы, изогнутые плавной дугой, разомкнулись, обнажая ряд ровных зубов. Потом он засмеялся. Засмеялся тем лучистым, заразительным смехом, который наполнил крохотное простран-ство коридора, вырвался из него, и, рассыпавшись тысячей звонких переливов, разнесся по всей квартире.
- Наконец-то! - выдохнула я и, казалось, что сердце вот-вот разорвется от перепол-нявшей его радости. - Это просто чудо. Ты - просто чудо!
Артём тут же оказался рядом, подхватил меня и, приподняв от пола, закружил, держа в своих объятиях.
- Нет, - он все еще улыбался, глядя мне в глаза. - Это Фея Идей! - парень зарылся носом в мои волосы, ладони легли на спину. Он обнял меня так крепко, что не было сил дышать. - Фея Идей, Слава… Фея Идей!
Как же хорош он был в ту минуту нашего общего триумфа! Мне никогда не за-быть, ни его одухотворенного лица, ни этой тайной надежды, в глубине его глаз.
- Идем. Я нашел потрясающую музыку, - вдруг сказал Тёма.
Мы давно привыкли выискивать новое звучание, мы вслушивались в звуки всем своим естеством, точно так же, как если бы всматривались в мельчайшие мазки краски на картине. Мы любили эксперименты.
Это был Ханс Циммер , так любимый нами. Он писал самую проникновенную, са-мую прекрасную музыку, которую только могла создать современность. Мы смеялись под нее и плакали. Его "Nyah" была удивительно гармоничной, его "Now We Are Free" брала за душу, а "Tennessee" казалась совершенно бесподобной. Композиция называлась "Where Mighty Rivers Run"
- Слушай, - выдохнул мне в ухо Артём и надел на голову наушники. -Закрой глаза и слушай сердцем.
Я так и сделала.
С первых переливов скрипок я влюбилась в нее. Нежные ноты фортепиано, вол-нующие отзвуки труб, невесомое звучание мелодии в самом ее начале, сменяющееся за-тем волнующими наплывами восторга и истинного вдохновения. С ней душа воспаряла в небеса. И, как течение рек, берущих свое начало в кристально чистых звенящих родниках, перетекающих в бурлящий поток, а за ним в бушующее море, бескрайний океан, так и эта мелодия несла меня по волнам своих звуков – удивительно лиричных и волшебных.
Я чувствовала, как Артём медленно снимает с меня одежду. Хотела открыть глаза, но он не дал, закрыл их рукой, и я погрузилась в музыку, погрузилась в ощущения, откли-каясь на каждое его прикосновение, каждый его поцелуй, каждый прерывистый вздох на моей коже. Он снова был прежним, таким, как раньше. И будто не было этих дней, не бы-ло наших ссор. Ничего больше не было. Были только его руки, его дразнящие губы, свер-кающая темнота закрытых век и эта музыка, переполняющая собой все, льющаяся через край. Я обнимала его, я отдавалась ему.
Я знала, что сегодня буду повторять его имя бесконечно.
* * *
Несколько дней прошли как в бреду - лихорадочном бреду обладания Артёмом до самозабвения. Словно мы стоим на краю. Еще шаг вперед - и пропасть. Я никак не могла избавиться от этого всепоглощающего чувства свободного полета в никуда. Это были мои сомнения и страхи. Они точили меня исподволь, застигали врасплох, когда, казалось, и лучше быть не могло. Это предательское чувство спало по большей части, но когда про-сыпалось - не знало пощады.
Я не могла не думать о будущем. Предстоящие перемены выбивали почву из-под ног, все опять стало слишком шатко. Париж был неизбежен. Я знала это совершенно от-четливо, хотя еще рано было о чем-то судить наверняка. Слишком много сил было вло-жено в этот проект, слишком многим пришлось пожертвовать. Он не мог оказаться про-стой пустышкой. А потому оставалось смотреть правде в глаза: Артём уедет. Уедет слиш-ком скоро и слишком надолго. В этом новом мире для него не будет места ничему преж-нему. Он будет, как птица, выпущенная в свободный полет. Вдали от привычной жизни. Вдали от меня.
Это значило, что снова наступает время привыкать: привыкать жить без него, при-выкать к своему одиночеству и пустоте. Смогу ли я снова? Но это была меньшая из зол. Как бы я его ни любила, как бы ни была привязана всем сердцем, я понимала, что после Парижа уже ничего не будет, как прежде. Париж - лишь отправная точка. Это только трамплин, с которого он возьмет разбег и прыгнет в эту жизнь с головой, в жизнь, которая обещает для него так много уже сейчас.
Было ли мне место в этой жизни? И кем он был для меня? Зеркалом, отражающим мои собственные надежды? Моим милым ребенком, тем мальчиком, которого я все еще иногда вижу в нем, хотя он давно стал взрослым? Он до сих пор нуждался в моей под-держке, в моем понимании и заботе. Или мне так просто казалось? Не слишком ли много я брала на себя? Не преувеличивала ли своей роли, своего влияния? Быть может, я давно заблуждалась, лишь надеясь на то, что все ему нужна и мое место никто не заменит? Я не могла его самого спросить об этом, потому что заранее знала ответ. Он будет с упорством твердить обратное, всячески разубеждать, лишь потому, что он меня любил.
Знал ли Артём, или только догадывался, на что подписывался, начиная свой про-ект? Эта воплощенная идея - как механизм часов, уже запущенный, неумолимо отчиты-вающий время. И потому в эти дни я любила его как-то отчаянно сильно, порывисто и пылко, так, словно сердце работало на износ: билось в два раза чаще, в два раза сильнее, точно хотело все успеть и не упустить ни мгновения, проводимого рядом. Словно оно уже заранее попрощалось с ним. И потому я не могла наглядеться, не могла надышаться, не могла оторваться от него даже на миг.
Глава 35
Молодой человек был в приподнятом настроении и, собираясь в университет, чувствовал себя превосходно.
С него точно бы упал большой груз ответственности, который вот уже который месяц он неустанно ощущал на своих плечах. Не нужно было больше думать о проекте, неустанно прокручивать идеи в голове и что-то вечно исправлять.
Артём ждал результатов со смешанным чувством волнения и тревоги. Волнение объяснялось просто - так или иначе, он хотел, чтобы его проект прошел отбор.
Хотел, чтобы его заметили, чтобы он не канул в забвение вместе с остальными идеями-аутсайдерами.
Так много было вложено в него души, так много надежд он связывал со своим творением. Тёме хотелось доказать другим, но прежде всего, себе самому, что он чего-то стоит, что может создавать поистине полезные, красивые вещи, воплощенные в архитектурных формах. Он надеялся, что все не зря.
С тревогой было сложнее, но и у нее имелась своя причина. Причина, касающаяся его чувств, а вовсе не учебы или будущей карьеры.
Стать одним из победивших значило уехать. Уехать на целый год, быть вдали от Ярославы так мучительно долго и далеко. Едва лишь он представлял себе разлуку, сердце начинало ныть от тоски, и никакой Париж ему был даром не нужен.
Вот только она думала совсем иначе. Она ставила Францию во главу угла. Странным образом этот город возможностей значил для нее гораздо больше, нежели для него. И потому так было неспокойно на душе. Он молился о благополучном исходе, но одновременно страшился его.
Облегчение и разочарование ждали его в любом случае, в любой из развивающихся альтернатив.
Парень был полностью погружен в свои мысли и не сразу сообразил, что кто-то его окликнул. Подняв глаза, он застыл на месте.
Это был Майкл.
Янтарные глаза расширились от неподдельного изумления, а сердце сжалось в нехорошем предчувствии. Мысли, лихорадочно сменяя одна другую, заполнили сознание, но уже в следующее мгновение, Артём взял себя в руки и нацепил на лицо подобие приветливой улыбки.
- Привет!
Кэслер был все тот же. Да и с чего, собственно, ему не быть? Полтора года не такой уж большой срок, чтобы человек успел измениться.
- Здравствуй, Майкл, - Санаев едва сдержался, чтобы не спросить, какого черта он тут забыл?
- Давно не виделись. Как дела?
Его вежливая манера речи была настолько бесхитростно-подкупающа, что просто бесила. А он уж стал потихоньку забывать, какой притягательной уверенностью обладает доктор Кэслер. Видимо, напрасно.
- Нормально дела, - спокойно ответил Артём, но глаза остались непроницаемы. - Давно приехал?
- Где-то недели две назад. Слава дома?
Ее имя в его устах звучало теперь совсем по-другому для него, чем прежде. Уже одно это заставляло его насторожиться.
Артём почувствовал, как волна неконтролируемой ревности начинает накрывать его с головой. Он отрицательно покачал головой.
- Нет. Уехала на работу рано утром. Я... Я забирал у нее некоторые свои записи.
Зачем он это сказал? Похоже на оправдание. Санаев едва нахмурил брови, он злился на себя.
- Ясно. Мне казалось, она говорила, что поедет позже.
Глаза Артёма превратились в две маленькие щелочки. Правильно ли он понял реплику Кэслера?
- Она говорила тебе? - как не пытался скрыть он своего недоумения, но слово "тебе" прозвучало особенно недоверчиво.
- Ну да, - ответил Майкл, как ни в чем не бывало.
- Постой-ка, так вы уже виделись? - он с трудом смог выдавить этот вопрос из пересохшего горла, но, даже спросив, уже не хотел слышать ответ.
- Конечно. Хотелось бы чаще, но все дело в ее новом романе, я полагаю.
- Да неужели?
Артём не знал, чего хотел сейчас больше - вытрясти из Славы весь дух или придушить Майкла на месте.
- Кстати, хорошо, что я тебя встретил, Тёма. Она сказала, что встречается сейчас с кем-то. Ты знаешь что-нибудь о нем?
Санаева так ошеломило все то, что он только что здесь услышал, сам вид Майкла Кэслера, точно бы забытый призрак, настолько не вязался с тем, что было между ним и Славой, что Артём даже не слышал вопроса Майкла.
Как могла она так поступить? Зачем скрывала свои встречи? Сколько было их, и чем они заканчивались? И самое главное - почему, почему, почему???
И только когда взгляд Кэслера смотревший на него в упор, стал удивленным, парень понял, что молчание затянулось.
- О ком? - Артём с трудом смог вернуть нить разговора.
- Да о мужчине же! - нетерпеливо воскликнул Майкл. - О том, с кем она сейчас.
Ситуация была комичной. В любом другом случае Тёма бы от души посмеялся. Но не тогда, когда дело касалось его напрямую.
- Зачем тебе? - настороженно спросил парень.
Кэслер как-то странно посмотрел на него, словно бы решая, стоит ли ему доверять.
- Потому что я хочу все вернуть.
Артём хмыкнул.
- Не слишком ли поздно?
Майкл не обратил на его издевку ни малейшего внимания. Кажется, он вообще не воспринимал Санаева серьезно. Никогда.
Очень зря, доктор, очень зря.
- Думаю, нам с ней виднее. Она не стала бы видеться со мной, если бы у них все было гладко.
Его логика была железной. Не подкопаться. Ох, как же тошно! Артём опять был вынужден снова и снова задаваться болезненным вопросом, что и когда пошло не так?
- Я здесь только ради нее. Я хочу, чтобы она поехала со мной в Лондон, - сказал мужчина, и не было ни малейшей причины сомневаться в том, что он говорит искренне.
- С чего ты решил, что Слава согласиться? - Артём старался вести себя непринужденно. - В прошлый раз вышло наоборот.
- Тогда было сложнее.
- А сейчас легче?- с вызовом спросил он.
- Сейчас она знает, чего хочет. И я могу ей это дать, - Майкл был подавляюще невозмутим.
Он всегда мог, и это было главной проблемой для Артёма. Как глупо и наивно, действительно по-детски наивно было думать, что Ярослава теперь всегда будет с ним. Едва только Артём мог помыслить, едва позволил мечтам завладеть рассудком, как Майкл появился из небытия и в дребезги разбил хрупкий мир его грез.
- Ты по-прежнему любишь ее? - Санаев не мог не спросить, потому что и так это видел. Это было понятно без слов. Он должен был ненавидеть Майкла, вот только за что? За его любовь?
- Даже больше.
Откровенность Кэслера была понятна, ему нечего было скрывать и уж точно в голову бы не пришло, что Ярослава вдруг свяжет себя с человеком, на добрых десять лет младше себя самой.
- А она знает?
- Думаю, не может не знать.
Артём чувствовал, как время в эту минуту замерло. Он ощущал только отчаяние вокруг себя. Словно бы везде образовался вакуум, в котором не слышно ни звуков, ни шагов. В этом вакууме хотелось кричать, но он не мог. В этом вакууме нечем было дышать. Только пустота, такая ощутимая, что ее вполне можно было потрогать руками.
Майкл был реален, и если Слава предпочла промолчать о его приезде, значит, на то имелась веская причина. Только одна она могла теперь решить, что будет.
Артём ни за что не мог ее потерять, но понимал, что у него ничтожно мало шансов. Отчего, ну отчего Майкл не жесток, отчего не суров, отчего не холоден и беспринципен? Отчего он стоит здесь как воплощение идеального мужчины в этом своем дорогом кашемировом черном блейзере и джинсах и говорит, глядя ему в глаза, что любит, что верит, что не может без нее?
Ему бы укрыться сейчас от этих пронзительных серых глаз, спрятаться, зарыться в самый дальний уголок, но он не мог. Он мог только стоять рядом с Кэслером и ощущать неимоверную, опустошающую душу боль от предательства любимого человека.
- Так кто он? - спросил Майкл.
Губы Артёма изогнулись в кривой усмешке.
- Никто. Совершенно непримечательный тип. Если все и вправду так, как говоришь, если Слава снова тянется к тебе, то тебе совершенно не о чем волноваться. Он тебе не соперник.
* * *
Тот день я помню отчетливо хорошо потому, что именно тогда все для меня переменилось. Но начинался он как сотни и сотни таких же будничных дней, которыми была полна моя жизнь, до тех пор.
Пока не пришел Майкл.
Хотя "пришел" сказано достаточно слабо. У меня было "окно" между консультациями, но, думаю, его это мало волновало, потому что он пришел бы все равно и выставил всех за дверь. Он постучался и я, едва успев ответить, уже лицезрела его на пороге своего кабинета. Мужчина поздоровался и вдруг закрыл за собой дверь с внутренней стороны.
- Майкл… - Я опешила и вскочила из-за стола. - Что ты, черт возьми, делаешь?
- Надо поговорить, - вид у него был весьма решительный. Более того, в его серых глазах появился какой-то лихорадочный блеск и он не находил себе места от волнения. Таким я его еще никогда не видела.
- А это не может подождать? - осторожно спросила я.
- Нет, - отрезал он.
- Но… Мои пациенты… У меня скоро прием.
- Наплевать.
-Наплевать? - у меня глаза полезли из орбит. Когда это Майкл говорил, что ему наплевать на служебные обязанности, без разницы свои или чужие?
- Слава, я не могу так больше! - внезапно выпалил мужчина и кинулся ко мне. - Не могу притворяться, не могу обманывать ни тебя, ни себя самого!
- О чем ты говоришь? - в недоумении спросила я.
Насколько я могла помнить, ни о каком обмане с его стороны и речи не шло. Что на него такое нашло?
- О том, что все это бред собачий! Все наши разговоры о том, что мы можем поддерживать приятельские отношения! Эти искусственные ложные встречи и нейтральные темы! Мы будто бы условились о том, что будем вести себя как два цивилизованных человека, намеренно избегая болезненных углов и ненужных вопросов! К черту! К черту все это, вот что я тебе скажу!
Он ругался? Майкл РУГАЛСЯ?!
Я обалдела. Действительно. На полном серьезе. Я стояла и смотрела на его горящие глаза, на его лицо, такое живое, такое эмоциональное, что мне казалось, это совсем не тот Майкл. Он таким никогда не был. Или я просто его не знала достаточно хорошо? Мне не хватило тех лет, что мы были вместе, чтобы разгадать его до конца.
- Я не хочу быть твоим другом! Никогда не хотел и не буду! Я целый год пытался тебя забыть, но это бесполезное занятие. Ты мне нужна.
Кэслер сказал просто и ясно. Как говорил всегда. Но от этого легче не становилось. Все стало только еще запутанней.
- Нужна? - с недоверием переспросила я, точно Майкл говорил едва слышно, хотя на самом деле в своем порыве кричал так, что наверняка было слышно и в коридоре.
- Почему, ты думаешь, я приехал?
- Ты сказал, что у тебя конференция… - пролепетала я.
- Да она шла-то всего три дня! Я думал, что если буду держаться от России подальше, то и ты станешь только воспоминанием. Я отвергал все приглашения, которые, так или иначе, вели меня сюда. Но на этот раз не приехать я не мог. И едва я только оказался здесь, как понял, что все бесполезно! Меня тянуло к тебе как магнитом, но я даже не надеялся увидеть тебя. А когда это произошло, когда ты стояла прямо перед моими глазами, настоящая, все та же, я понял, что не смогу тебя отпустить.
Я села, потому что ноги отказывались меня держать. "Нет, Майкл, я не та же", - хотелось ответить мне, но не было подходящих слов.
- Я сглупил, что позволил тебе тогда так просто уйти, позволил своей гордости взять верх. Но и сейчас я ошибся. Я думал: "Да она просто от счастья умрет, когда увидит меня и тут же упадет в мои объятия. Я же не такой, как другие", - мужчина криво усмехнулся.
Я не могла не улыбнуться. Хоть в отсутствии здоровой самоиронии его нельзя было упрекнуть.
- Но ты не сделала, ни того, ни другого. Ты обдала меня такой холодностью и таким безразличием, что я едва смог сохранить самообладание.
Знал бы он, какой на самом деле вихрь эмоций поднялся в моей душе! Знал бы он, как хотелось мне просто дотронуться до него, чтобы понять, что он настоящий!
- Ты больше не была моей. Ты была с другим, - говорил Майкл. - И этот другой разбивал в дребезги все мои смелые планы.
Он редко позволял своему романтизму проявляться. Кто угодно сказал бы: "Разбивал в дребезги мои мечты", но только не он. О, нет, Майкл Джордж Кэслер был не такой. У него были планы.
И тут я поняла, что что-то упустила из его монолога.
- Почему ты говоришь в прошедшем времени? - спросила я.
- Потому что ты дала мне понять, что еще не все потеряно.
- Я?
-Ты ни за что не согласилась бы встретиться со мной, если бы у тебя и него все было гладко.
Вот и результат. К чему теперь жалкие ненужные оправдания? Разве я с самого начала этого сама не знала? Разве не сознательно шла на это? Так, чему удивляться, собственно?
- К тому же, мне все рассказал Артём.
У меня сердце остановилось.
- Что он тебе рассказал? - едва смогла выговорить я. - Когда?
- Сегодня.
- Не понимаю…
- Я приехал к тебе, и встретил его во дворе.
Интересно, что Майкл подумал? Наверняка, даже никакой подозрительной мысли не мелькнуло. Ведь Тёма очень часто бывал у меня раньше.
- И что же?
- Он сказал, что твой новый бойфренд совершенно непримечательный тип, уж прости. Что ничего серьезного между вами нет, как я понял.
- Он так сказал? - я ушам своим не верила.
- Да.
- Ты не врешь?
- С чего бы! - возмутился Майкл -Слава! Если все так, как он говорит… Не знаю... Скажи сама!
Почему Артём так сказал? Почему преподнес все так, словно наши чувства друг к другу были только игрой и ничего ценного собой не представляли? Может, то была только защитная реакция? Наскоро придуманная ложь, чтобы Майкл ни о чем не догадался? Но какой в этом толк? Разве не мог он напрямую сказать Кэслеру правду? Неужели, как и прежде, уже одного присутствия Майкла было для него достаточно, чтобы лишить его уверенности в себе?
- Я уже не знаю теперь...
- Ярослава, поедем в Лондон со мной! Что тебя здесь держит? Твоя работа, которой ты уже сыта по горло? Твои друзья? Что из всего того, что раньше было главной причиной твоего отказа, теперь имеет истинное значение? Неужели ничего не изменилось? Неужели ты расставляешь приоритеты все так же?
- Майкл… Я…- я все еще не находила слов.
Этот Кэслер был для меня таким же незнакомцем, как и Артём, который вот так запросто смог сказать, что я забавляюсь, играя в любовь.
- Много времени прошло.
- Нет, не много! - пылко возразил он. - Все поправимо,- мужчина вдруг запнулся на полуслове. - Конечно, если ты этого хочешь.
В первый раз я слышала в его голосе столько сомнения.
- Ты ждешь от меня ответа прямо сейчас? - спросила я, и мотнула головой, когда заметила, что он пытается что-то сказать. - Я знаю, что ждешь. Но я так не могу, Майкл. Все слишком быстро происходит, понимаешь? Как и тогда. Ты просто берешь и ставишь перед фактом.
- А тебе нужно подготовиться? Прийти к этой мысли, осознать ее до конца?
- Сейчас все сложно…
- Это из-за того мужчины, с которым ты сейчас? - Кэслер смотрел пристально и говорил так убежденно, что мне становилось не по себе. - Я не знаю, кто он, как выглядит и чем занимается, да мне это и не важно. Но я знаю тебя, Слава. Если бы все было хорошо, если бы тебе было достаточно, ты никогда бы не согласилась на встречу со мной. Ты бы просто сказала:
"Знаешь, Майкл, когда-то мы были вместе, но это осталось в прошлом. Я встретила того, кто мне действительно нужен и я счастлива, так что напрасно стараешься". Так ты счастлива, Слава? Все твои мечты сбылись?
- Я…
- Мне так не кажется.
Его глаза прожигали меня насквозь.
- То, что я не прыгаю от радости оттого, что ты зовешь меня с собой в Лондон, еще не значит, что я тут умираю от отчаяния.
- Может, и не умираешь, но и восторга я что-то не чувствую, - проницательно заметил он. - Я многое переосмыслил за последний год. И ты не права сейчас. Я не стану тебе торопить. Я буду ждать.
- Будешь ждать? - сколько у него еще сюрпризов для меня?
- Да, - мужчина утвердительно кивнул. - В прошлый раз я слишком поторопился. Но я уж очень хотел добиться чего-то стоящего. Мне казалось, что я смогу сделать это только в Лондоне, что Петербург… не достаточно хорош.
Я не могла разом позабыть, какой стервой на самом деле являюсь, поэтому ехидно произнесла:
- Это называется беситься с жиру, Майкл.
Он не придал моим словам большого значения.
- Наверное, - его плечи, обтянутые черной тканью блейзера, дрогнули в пожатии. - Но я действительно очень устал в тот период.
- Я знаю, - согласилась я.
- Я буду ждать, Слава, пока ты не скажешь "да".
Я не сводила с него глаз.
- А ты уверен, что скажу?
- Нет, я не уверен, - признался он. - Я могу только надеяться. У меня есть лишь один аргумент в свою пользу.
- Какой же?
Майкл подошел совсем близко, оперся руками о край стола, наклонился к моему лицу так, что я почти утонула в его глазах и просто сказал:
- Я все еще люблю тебя.
* * *
Слова Майкла как бальзам на душу и как нож в сердце. Парадоксальный оксюморон. Его любовь была странная штука - я могла ее взять, но не знала, что с ней делать. Он знал, как заронить сомнение, но они всегда были во мне, так что Майкл был совершенно ни при чем. Эти сомнения были неотъемлемой частью меня с того самого момента, когда я проснулась с Артёмом в одной постели.
Передо мной качаются чаши весов. Я пытаюсь понять, разобраться в этой нелепой метаморфозе, которая вдруг овладела моим воображением. Очень тонко, деликатно, как смертельный яд, проникающий прямо в кровь.
Весы качаются…
Я отчетливо вижу на одной из чаш Майкла. Он - настоящий, из плоти и крови. Он существует. Он тот, с кем я была долгое время. Он говорит, что любит, как и прежде, что ничего не изменилось, мне стоит лишь захотеть, и все изменится.
На другой чаше весов - Артём. Еще такой молодой, такой светлый, такой мучи-тельно мой. Он строит замки из воздуха и песка на хрупком фундаменте собственных надежд о будущем. Нашем совместном будущем.
Я чувствовала, как сердце разрывается на части. От моего решения зависело слиш-ком много. Мне было легче, если бы дело касалось только меня одной. Но это неминуемо затрагивало нас троих. Я не могла вот так запросто отмахнуться от будущего Артёма, не могла просто проигнорировать того, что его ожидает. Не могла в тоже время не думать о себе самой. Не могла не вспоминать о Майкле и обо всем том, что он говорил.
Несчастная истерзанная любовь! Зачем ты на свете? Зачем приходишь, если потом мы так безжалостно меняем тебя, забываем тебя, предаем тебя? Почему ты не можешь быть определенной? Почему бываешь такой разной? Почему разбиваешься на части и ка-ждому отдаешь лишь толику себя? Почему ты не можешь быть цельной?
Или это не любовь виновата? Может, это я сама такая? Я знала, что чувства к Майклу могут вернуться. Они никогда не умирали. Они были как многолетний цветок, что вдруг пришибло морозом. Он еще цел, где-то там, в глубине, но не может цвести, не подает признаков жизни. Но стоит его немного полить, вновь обогреть, как всходы появятся вновь.
Артём был как часть тела. Можно ее лишиться, даже научиться жить без нее, но все равно будешь чувствовать себя ущербным. Но иначе было никак. Иначе, это грозило ги-белью. Он, не моргнув глазом, мог бросить все, к чему так долго шел и считал бы это са-мой правильной вещью. Но как долго? Пока любовный дурман в его голове не рассеется, пока он не насытится мной, пока сожаление не разъест его душу как кислота?
Я понимала, что самостоятельно принять решение не смогу. И я знала только од-ного человека, который был в силах мне помочь…
Глава 36
Я приехала к Кириллу поздно, но мужчина никак не выказал своего удивления, пропуская меня внутрь квартиры. На нем была старая футболка и потертые джинсы.
- Привет, Золушка, - сказал Палиевский, вспоминая о забытом прозвище. От этого стало даже теплее на душе.
- Случилось что-нибудь? - в зеленых глазах мелькнула тень беспокойства.
- Разве я не могу приехать к тебе просто так? - спросила я, стараясь скрыть нарас-тающее волнение.
- Конечно, можешь, - улыбнулся он. - Просто я не привык видеть девушек у себя на пороге в столь поздний час.
- Да, обычно в это время они уже находятся в твоей постели, - усмехнулась я.
- Уверена, что правильно выбрала момент для спасения моей грешной души? - Па-лиевский добродушно рассмеялся, помогая снять мне пальто.
- Боюсь, я уже опоздала, - отпарировала я, потирая озябшие руки. На улице резко похолодало.
- Что-нибудь хочешь? Чаю? Какао?
- Мартини, - ответила я.
Кирилл вскинул брови, но и только. Я прошла следом за ним на маленькую кухню.
Пока он разбавлял напиток апельсиновым соком, я тихо сидела в углу на табурете. Руки уже успели согреться. Я пыталась различить очертания домов и деревьев в сине-черной темноте за окном. На улице было пусто, лишь сиротливо горели холодным электрическим светом фонари.
Себе Кирилл плеснул виски. Таков был Палиевский во всем своем репертуаре - в его холодильнике мог лежать кусочек сыра, давно ставший местом разведения нового ви-да плесени, пара яблок и коробка сока. Но банка с консервированными оливками, бутылка мартини и виски всегда стояли на полке.
Продолжая молчать, я залпом осушила бокал. Мне нужно было найти подходящие слова, чтобы начать разговор.
Я не могла сюда не прийти. В моем плане Палиевский играл не последнюю роль, как, впрочем, и в жизни.
- Так вот ты зачем здесь, - заговорил он, неспешно делая глоток из своего стакана, прислонившись спиной к дверце холодильника. - Решила, что лучшей компании, чем Ки-рилл Палиевский для того, чтобы напиться, тебе не сыскать?
В его зеленых глазах сверкнули озорные искры, но они не смогли скрыть вопрос, затаившийся в глубине.
- Майкл снова зовет меня в Лондон, - на одном дыхании выпалила я.
- Даже не удивляюсь, - Кирилл приготовил мне еще одну порцию мартини с соком.
- Да уж…
- И? - мужчина вопросительно посмотрел на меня.
- Я думаю, - мой голос звучал тихо.
- Я был уверен в том, что ты любишь Артёма, - откликнулся Кирилл, затягиваясь сигаретой.
- Я поэтому пришла к тебе.
- Не улавливаю связи.
- Что там с проектом? - на прямую спросила я.
- Хочешь знать, чем дело кончилось? Получилось ли? - криво усмехнулся худож-ник.
- Я уверена, ты уже в курсе.
Я смотрела на него выжидающе, напряженно и в моем взгляде не было и тени улыбки.
- Я в курсе, - медленно кивнул Палиевский. - Его проект выбрали в числе прочих.
Я с облегчение перевела дух. В таланте Артёма я не сомневалась никогда, а вот в благоразумии судий - постоянно.
- Когда он едет? - в нетерпении я подалась ему навстречу.
- Списки утверждаются уже сейчас. Летом, после сессии, он может полететь в Па-риж, если захочет, конечно, - добавил Палиевский.
- Что значит, "если захочет"? - не поняла я.
- Никто его принуждать не станет. Он всегда может отказаться, мало ли что.
- Еще чего! - фыркнула я.
- Ты забываешь, что это решать Артёму.
- Дай мне слово, Кирилл, что он поедет.
Я прямо посмотрела на него. Не знаю, что он увидел в моем взгляде в тот момент, и что напугало его больше - непреклонность или лихорадочный блеск, но мужчина вдруг отпрянул.
- Постой, Слава, я не совсем понимаю…- в замешательстве начал Кирилл.
- Дай мне слово, - настойчиво повторила я. - Дай слово, что уговоришь его, если вдруг что-то пойдет не так… Если вдруг он… Если он посчитает, что это лишено смысла.
Мгновение Палиевский смотрел прямо мне в глаза, потом кивнул.
- Хорошо. Я обещаю.
- Спасибо, - благодарно произнесла я. С души словно бы упал камень, внезапно я почувствовала, как из меня уходят все силы. Я снова опустилась на табурет.
Ответ для Майкла был готов.
- Теперь ты спокойна? - мягко поинтересовался Палиевский, туша сигарету.
Я утвердительно качнула головой.
- Когда ты скажешь Майклу о своем отказе?
Его слова звучали глухо, словно бы он находился по ту сторону стекла огромного аквариума, а я, напротив, была в нем.
- Об отказе? - отозвалась я, и губы дрогнули в вымученной улыбке. - Теперь я уве-ренна, что должна сказать ему "да".
Палиевский смотрел на меня как на умалишенную. Что ж, может, со стороны я и производила такое впечатление, но мой разум был светел как никогда.
- Я совсем перестаю что-либо понимать, Ярослава, - Кирилл растерянно провел ру-кой по волосам.
-Теперь все предельно ясно, Кирилл. Для Артёма все уже решено. Твой ответ еще больше убедил меня в том, что я поступлю правильно, приняв предложение Майкла.
- А как же Артём?
- Именно о нем я и думаю в первую очередь. Перед ним сейчас открыты все доро-ги. Весь мир! - горячо проговорила я. - Вместо этого он думает совершенно о другом.
- Уж не о тебе ли, милая моя? - сделал предположение Палиевский.
- Именно, - раздраженно сказала я.
- Разве это так уж плохо?
Его вопрос прозвучал таким тоном, будто все происходящее было само собой ра-зумеющимся.
- Еще как! - воскликнула я и снова вскочила с табурета, - Артёма просто как под-менили, он совсем утратил способность здраво мыслить.
- Парень влюблен в тебя по уши, о каком здравомыслии ты говоришь, Боже мой!
- Это не оправдание! - отрезала я.
- А ты надеялась, что он всегда будет послушным и рассудительным? - усмехнулся Кирилл.- Он ведет себя как взрослый мужчина. Давно пора, кстати.
- Знаю без тебя, - буркнула я. - Только это еще не все. Он иногда всерьез говорит о том, что собирается жениться на мне.
Палиевский присвистнул. Я нервно мерила шагами крохотное пространство кухни.
- Можешь себе такое представить! Я не могу позволить ему сделать это! Я не дам ему испортить себе жизнь!
- Тем, что он женится на тебе?
- Именно! Артёму всего двадцать лет, Кирилл! Ему еще рано думать о семье.
- Ты сама так решила?
Как он мог оставаться таким спокойным в то время, как я не находила себе места от охватившего меня смятения?
-Тут и решать-то нечего! В наше время нельзя отказываться от перспектив, которые может предложить тебе образование и связи, если уж на то пошло, а он готов бросить все это в одночасье, стоит мне только захотеть.
- А ты не хочешь…
- Разумеется, нет. Если он не закончит университет, то лишит себя многих возмож-ностей. Какое будущее его ждет? Тёма не найдет должного применения своему таланту и впустую проживет жизнь. Нет, не такой судьбы я желаю для него…
- Слава, только послушай себя! - Кирилл возмущенно прикрикнул. - Как ты мо-жешь решать за него, за вас обоих?
- Если я позволю ему сейчас пойти на поводу у своих чувств, он потом возненави-дит меня, - я не могла скрыть в своем голосе дрожь волнения. Осознание этого неоспори-мого факта заставляло мой разум пылать в мучительной агонии. - Талант Артёма и его мечта слишком сильны, он умрет без них. Умрет не физически, но духовно и в конечном итоге, от него останется только оболочка - пустая, потерянная, без своего места в этой жизни. Я знаю. Я сама такая.
- Думаешь теперь избавить его от ошибки, которую некогда совершила сама? Гос-поди, Слава, очнись! Он - не ты!
- Но я люблю его!
- Любишь? Нет, дорогая моя, ты заблуждаешься! Знаешь, в тебе сейчас говорит только твой эгоизм! Говоря о том, что ты думаешь, прежде всего, о нем, ты лжешь! Лжешь, прежде всего, себе самой! Потому что единственный человек, который тебя вол-нует на всем белом свете - это ты сама!
- Ты ни черта не понял, Палиевский!
- Да что ты? Думаешь, я не помню, как претила тебе мысль о том, что ты пошла на поводу у своих родителей и выбрала не ту специальность, о которой мечтала? Ты винишь в этом себя по сей день и хочешь избавить от этого Артёма. Но он, в отличие от тебя, соз-нательно выбирал профессию. Он архитектор до мозга костей, но в жизни не может быть только одна мечта! Быть может его счастье в том, чтобы быть рядом с тобой, и он думает как раз об этом!
- Он еще слишком молод для таких вещей, как семья.
- Неужели? Я думал, ты поумнела, Слава. Когда я увидел, как светятся твои глаза, глядя на него, и как он отвечает тебе тем же, я искренне порадовался тому, что ты нако-нец-то нашла подходящего парня, а теперь ты хочешь все разрушить. На кой черт тебе Майкл?
- Потому что я не могу так больше, Кирилл! - мой голос сорвался на крик. - Не мо-гу лгать своим родным, не могу лгать его матери… Разве ты не знаешь, как отнесутся к этому в нашей семье?! Мне тридцать лет, я давно не девочка, Палиевский, я хочу стабиль-ности и покоя! Я хочу приходить домой и знать, что это истинно мой дом, а не чей-то чу-жой!
- Я должен был догадаться. Тебе так удобно, правда ведь, Слава? Да, Артём та-лантлив и у него отличное будущее. Но только лет через десять, не меньше. А тебе надо уже сейчас. Как бы ты не прикрывалась своим отрицанием брака и желанием быть сво-бодной во всех решениях, но биологические часы уже начали тикать. Тебе хочется свой дом, семью. Я тебя не виню в этом, да и вины никакой нет. Вполне разумное желание. Только отчего ты сразу не сказала? Зачем весь этот спектакль?
- Ты прав, Кирилл, во всем прав, но только это совсем не спектакль. Думаешь ,мне легко далось это решение?! Да, мой эгоизм всегда был при мне. А уж что касается Артёма, то и подавно. Я люблю его, люблю, как никого никогда не любила и знаю, что так всегда будет, где бы я ни была, с кем бы я не была…Он всегда будет моим. А раз он мой, то я не позволю ему испытывать ту боль, которую приходилось испытывать мне, когда я не знала, кем быть и как быть!
- Да, но ты причинишь ему еще большую боль, уйдя без причины.
- Переживет. Для этого я и прошу тебя не спускать с него глаз. Пусть он едет в Па-риж. Он будет учиться, отвлечется, забудет. Когда-нибудь, он поймет.
- Слава, когда же ты успела стать такой жесткой? Такой прагматичной? Где твое сердце?
- Знаешь, Кирилл, я давно поняла, и не без твоей помощи, что любить кого-то слишком болезненно, потом в душе не остается ничего, только пустота… И я решила, что лучше уж пускай меня любят, заботятся обо мне…
- Как это делает Майкл.
- Да, как Майкл. Я заперла свое сердце на замок, вернее то, что от него еще оста-лось, когда ты уехал, и не отдавала больше целиком никому. Но так уж вышло, что я про-считалась с Артёмом. И знаешь почему? Этому мальчику никогда ничего не было от меня нужно, только чтобы я была с ним рядом. Я и была. С самого его рождения. Я знаю его даже больше, чем тебя, я ему доверяю безоговорочно. Ты говоришь, что я жестокосерд-ная? Это не так. Мое сердце в полную силу бьется сейчас. Но ради этого мальчика, ради моего чертового эгоизма в отношении него, я сделаю все, что угодно. Я выйду замуж за Майкла, я уеду в Лондон, только бы у него был шанс, который так и не представился мне, ради которого ты сам предал все свои принципы, только чтобы стать тем, кто ты есть сей-час.
- Стоит ли это всех этих усилий, Слава? Посмотри на меня - мой талант остался при мне, я известен в определенных кругах и даже не бедствую, чего хотел больше всего, но у меня ничего нет - ни дома, где меня бы ждали, ни семьи… Только череда пустых романов с пустыми женщинами, имена которых я не помню уже к утру. После меня останутся разве что стены с созданными мирами.
- Это не так уж мало, если разобраться.
- Для нас всегда люди имели значение и представляли некий интерес, только если могли что-то создавать. Для нас идеи всегда останутся главной ценностью жизни, но Сла-ва, в этом мире есть еще и другие вещи, заслуживающие внимания. И знаешь что, этот мальчик, в тысячу раз лучше нас, потому что он знает цену истинным вещам. В свои два-дцать он оказался намного мудрее нас, потому что не боится рискнуть и поставить любовь превыше всего. Мы такого сделать никогда не могли. И он действительно любит тебя, искренне, честно и за это ты сама любишь его потому, что его чистота нас, прожженных циников, подкупает. Мы никогда не станем такими, как он.
- Конечно, нет, - подавленно согласилась я.
Потянулись минуты тягостного молчания. Каждый из нас, погрузившись в собст-венные мысли, думал о чем-то глубоко личном. Я наблюдала, как сигарета медленно до-горает в руке Палиевского. Он смотрел в окно на сгустившиеся сумерки, отвернувшись от меня. Потом одним залпом осушил бокал.
- То, что ты собираешься сделать, Слава, просто бесчестно. Ужасно по своей сути, но я тебя понимаю, - мужчина тяжело вздохнул, точно собираясь с силами.
- Я не ищу себе оправданий, - сухо произнесла я.
- А у тебя их и нет, - жестко отпарировал он, стрельнув в меня глазами.
- Так ты поможешь мне? - голос внезапно сорвался, треснул на последней отчаян-ной ноте. Я не могла уехать, не будучи уверенной в том, что Артём хоть немного нахо-дится под надзором. Кирилл должен был направлять его исподволь, когда сам Артём мог совершить какую-нибудь глупость.
Палиевский смотрел на меня внимательно и обреченно. Потом у него вдруг сдела-лось такое скорбное лицо, что мне стало не по себе.
- Да, бессердечное чудовище, я помогу тебе, - наконец произнес он едва слышно. - Не думаю, что у меня вообще есть выбор.
* * *
Палиевский был прав. Учеба никогда не была для меня самоцелью. Быть может, только в самом начале, когда я еще не утратила своих иллюзий о системе образования. Я ни дня не любила ее. В колледже, еще возможно, да и то не факт. Так или иначе, я всегда чувствовала внутренне, что вступила и иду по неверному пути. Я училась, потому что не было выбора. Это было средством моего побега к мечте. Учеба была для меня лишь воз-можностью вырваться из прежней жизни и обрести Петербург. Учеба ради приобретения знаний никогда не интересовала меня. Точнее, это была не та учеба. Это был шанс, за ко-торый я ухватилась, чтобы не вернуться с поражением домой.
И да, Кирилл был прав, я часто воспринимала Артёма как ребенка, своего ребенка, воплощая в нем все то, чего сама не смогла добиться. Я желала ему такой судьбы. Он был самым дорогим для меня человеком. Потому что я всегда была одна. Одиночество поглощало меня, было со мной, не смотря на окружающих меня людей.
Глядя в лицо всей правде, я могла не лгать себе. Я не хотела больше быть одна. Я хотела вновь изменить свою жизнь, но сейчас на это уже не хватило бы никаких сил. В молодости на такие шаги решаешься быстро лишь потому, что не ведаешь страха, лишь потому, что тебе нечего терять. Сейчас я одна бы на это не решилась, мне нужен был тот, кто бы крепко держал мою руку и не отпускал уже никогда.
Так почему это не могла быть рука Майкла? Майкла, который уже давно доказал и свою любовь, и свою верность? Отчего все не начать с чистого листа, пока еще не сдела-лось окончательно поздно? Отчего не попробовать с человеком, который старше тебя, мудрее тебя и, что уж греха таить, гораздо лучше тебя самой? Отчего не откинуть прочь все сантименты и просто не сказать себе: "Слава, тебе тридцать лет, ты не привязана ни к кому и ни к чему, ты как перекати-поле на ветру. Хватит уже носиться со своими глупы-ми мечтами и ждать не понятно чего".
Мне нужно было уехать. Уехать с Майклом. Я должна была сделать это еще пол-тора года назад. Все напропалую говорили, что я испугалась: мои родители, подруги… Даже Артём.
Артём… Мысли все время к нему возвращались. Что я должна сказать? Как ска-зать? Какие слова подобрать? Нет, не было на свете таких слов, чтобы он понял. Он нико-гда меня не поймет, не простит. Я знала его всю жизнь, чтобы понять - прощения мне не будет. Он расценит мой отъезд как самое подлое предательство и будет совершенно прав.
Сколь многого могла бы я избежать, скажи я тогда Майклу "да"? Я совершила много ошибок и, казалось, главной моей ошибкой были отношения с Артёмом, приобрет-шие оттенок интимности. Но нет, никогда я не думала так, и ни о чем не жалела. Артём был чем угодно, но только не ошибкой.
Он был моей неизбежностью. Я шла к нему всю жизнь. Неосознанно, ощупью, но все же шла, так почему я должна была остановиться, когда это пришло? Почему должна была отказаться? Разум называл десятки причин, но сердце по-прежнему не признавало за собой вины. Нет, виноватым за любовь оно себя не считало.
Но любовь не может быть всему оправданием. Она не может оправдывать ни моего эгоизма, ни его разбитого сердца. Очистить душу только своим "Я люблю тебя и потому ухожу" было немыслимым. Это был парадокс. Одно исключало другое, но именно это я и собиралась сделать, именно это собиралась сказать. И оправдаться этим в своих собственных глазах.
В глазах Артёма я не найду понимания. Я найду в них только презрение. Моя ошибка была в том, что я любила его слишком сильно. Он всегда был слишком мой и я, наверняка осознанно, привязала его к себе настолько, что он не только не смог бы сам оставить меня, он не смог бы без меня жить. Но он так сейчас думал. Цепляться за меня ему было противопоказано. Артём не мог ограничиться мной одной. Он говорил, что все делает только ради меня. А как же он сам? Или я, раба своего эгоизма, не понимала, как можно жить по чужой указке, чужими интересами? Но я не принимала такой жертвы от него. Ни от него, ни от кого бы то ни было.
В этом было главное отличие Артёма и Майкла. Артём делал все для меня. Майкл - только для себя. Он хотел, чтобы я поехала с ним не потому, что я этого хотела, а пото-му, что хотел как раз он. Я была ему нужна. В этом был его личный интерес. Право обла-дания мною значилось большим пунктом в плане его жизни. Я понимала это достаточно хорошо. Это была его собственническая любовь. Любовь без самопожертвования, без страстей и самое главное - без сердечной боли. Простая. Аскетичная. Понятная, как меха-низм часов, но часов от Cartie. Непременно так и никак иначе.
Я сидела в машине и никак не решалась из нее выйти, сделать этот шаг, который приведет к катастрофе.
Глава 37
Артём сидел, расслабленно откинувшись на спинку дивана, и представлял собой живое воплощение спокойствия. В отличие от меня. Я была как на иголках. Мне надо бы-ло все ему рассказать, но язык не поворачивался. Это было выше моих сил. Я смотрела на него и понимала, что что-то не так. Санаев даже не поздоровался. Не спросил ни о чем, ни как дела, ни где была. Он просто смотрел на меня взглядом двух ледяных желтых звезд.
- Я столкнулся с Майклом на днях, - Тёма заговорил первым.
- Неужели? - осторожно спросила я.
Он смерил меня пытливым взглядом, от которого мне захотелось провалиться сквозь землю.
- Не делай вид, что удивлена. Я узнал много интересного от него, - губы тронула язвительно-горькая усмешка.
Я набрала в грудь побольше воздуха, точно готовясь к погружению на глубину. На глубину, с которой, мне, возможно, уже не выплыть.
- Артём, послушай...
-Да. Очень бы хотелось, - тон его голоса был насквозь пропитан злобной иронией. - До каких пор ты собиралась скрывать от меня ваши с ним встречи?
- Я хотела сказать... сегодня.
- Что-то с трудом верится.
Я смотрела на Артёма, слегка прищурив глаза. В данный момент я не знала, что от него ожидать. Здесь, рядом с ним, я теряла все свои аргументы, которые казались вполне приемлемыми еще несколько минут назад. План, такой логичный, такой простой вмиг утратил весь свой смысл, обнажив лишь то, что должен был скрыть - ложь и предательство. Моя раздражительность, злость, мой разум, в конце концов, все превращалось в прах, стоило лишь ему кинуть на меня один единственный взгляд.
- Зачем он тебе? - наконец спросил парень. - Почему не можешь с ним распрощаться?
Как, однако же, все быстро происходит. Это словно бы пересесть с велосипеда в скоростной поезд.
Я выдержала его вопрошающий взгляд.
- Нас слишком много связывало вместе в прошлом. Пойми, Тёма, я просто не могла… Он…
- Что? - резко перебил он. Его глаза вспыхнули злостью. - Любит тебя?
Его лицо при этих словах превратилось в смешанную маску презрения и неприкрытого ехидства.
- Да, - коротко кивнула я. - Все еще любит меня.
Мне вдруг сделалось до боли обидно, будто бы Артём только что подверг сомнению саму возможность того, что кто-то другой способен меня полюбить. Быть может, даже больше, чем он.
Внезапно парень вскочил с кресла, сжал мои плечи железной хваткой и начал трясти изо всех сил, как сломанную, безвольную марионетку.
- Тогда что я делаю здесь сейчас?- требовательно вопрошал он. - Зачем все это надо?
- Я лишь хотела… - в замешательстве попыталась сказать я.
- Чего? - бросил Артем и отпустил меня так же неожиданно. - Немного секса со мной, немного новых эмоций для разнообразия и ничего большего? Так ведь все и было?!
- Нет… Послушай…
- К черту! Зачем опять плести очередную ложь? Ты ведь не собираешься снова совершить ошибку? Бросить Кэслера еще раз, так ведь?- Тёма провел рукою по лицу, словно бы сгоняя усталость. - Хотя бы сейчас, Слава, ради Бога, скажи правду.
Что я должна была ответить? Что люблю его почти с отчаянием и живу с вечным чувством неизбывной тоски по его прикосновениям, взгляду, улыбке даже когда не вижу его только день? Как я могла сказать ему, что из-за этой любви просто схожу с ума, потому как она словно бы обреченное дитя, появившееся не ко времени? Что с ним у нас нет будущего? Что возраст - тот враг, тот соперник любви, который ничего и никого не простит, не забудет и спросит в скором времени сполна с нас обоих? Он не мог этого понять … Потому что даже мыслей таких не допускал. Артёму сейчас было все по силам, но пройдет время и все станет по-другому. Уже очень скоро.
Мое молчание его убивало. Какое-то мгновение он стоял и смотрел на меня, потом взял лицо в ладони и заставил посмотреть себе в глаза.
- Скажи это сейчас. Скажи, что любишь его.
Его глаза, самые дорогие на свете глаза, в которых всегда словно бы жил лучик солнца, смотрели на меня пристально, проникая в самую душу. Они всегда заставляли мое сердце радостно биться, трепетать, лететь к нему за любые горизонты, но теперь оно так сжалось от боли, что мне с трудом удавалось дышать.
- Майкл предложил мне ехать с ним в Лондон.
Артём отпрянул точно ожегшись.
- И что же? - осторожно спросил он, будто бы подбираясь к ядовитому насекомому, готовому вонзить свое смертоносное жало при малейшей опасности.
- Я еще не решила. Он дал мне время подумать.
- Какое благородство! - скривился Санаев. - Ну, надо же!
Он отвернулся лишь на миг, а когда я вновь увидела его лицо, меня невольно охватил озноб. Глаза превратились в два сверкающих на солнце кусочка льда и не выражали ничего, кроме холодного огня. Его слова были безжалостны.
- А что тут, собственно, думать, Ярослава? Разве не этого ты всегда хотела? Майкл Кэслер отличный вариант - образован, представителен, совсем не беден и… Ах, да. Как же я забыл! Ему тридцать пять, и он преподносит тебе Лондон на блюде! Куда мне до него…
- Прекрати! - не выдержав, выкрикнула я.
- Нет. Ты ведь пришла сюда сказать именно это, не так ли? Ты пришла сказать, что наши отношения теперь портят тебе все планы, и ты не знаешь, как сказать мне об этом! Еще бы! Маленький мальчик на пути к идеальному миру!
- Замолчи!
- Что, правда глаза колет?
- Правда? - взвилась я. - Я скажу тебе правду, раз ты хочешь! Посмотри на меня, Артём! Посмотри на меня внимательно, а потом на себя! Что ты видишь?
- К чему ты клонишь? - молодой человек подозрительно прищурил глаза.
- К тому, что мне тридцать лет, милый мой! К тому, что я только и делала, что жила, как в полусне! О чем я только думала?! Наши с тобой отношения с самого начала были обречены на провал.
Зрачки его глаз расширились.
- Нет. Я тебе не верю. Ты не можешь так говорить, а тем более думать.
- Еще как могу. Открой глаза, Тёма! Мы больше не играем в игры. Вот тебе про-стой факт: я больше не хочу жить той жизнью, которой жила до сих пор. Не хочу быть в этом городе. Я хочу начать все заново. Я хочу обрести где-то свой дом, я хочу свою се-мью, Тёма! - выкрикнула я.
- Ты поэтому хочешь оставить меня? - спросил Санаев, и в его голосе слышалась мука.
- Нет, не только.
- Так в чем же еще дело? - парень выглядел растерянным.
- В том, что ты слишком молод. В том, что твоя жизнь только начинается. В том, что тебя ждет Париж, и я не хочу стоять на его пути, - устало объяснила я.
- Париж? - недоуменно переспросил он. - Ради Бога, о чем ты говоришь!
- О твоем проекте, Тёма. Его приняли единогласно.
Мы так долго к этому стремились, я сама так мечтала об этом, и сейчас, странное дело, говоря ему о поездке, не ощущала ровным счетом никаких положительных эмоций. Только сожаление и глубокую, отупляющую боль.
- Откуда такие сведения? - Санаев нахмурил брови.- Результаты объявят не рань-ше, чем через две недели.
- Ваш декан сказал. Кирилл его знает.
- Это правда?
Я видела, как вспыхнули его глаза, но тут же погасли.
- Да. Стажировка в Париже целый год. Ты только представь!
Артём поморщился, как от удара.
- К черту! К черту все это, Слава! - выкрикнул он. - Не хочу слышать ни о каком Париже! Ты поэтому уходишь? Не можешь подождать год?
- Да разве дело в этом! Я не хочу тебя связывать напрасными надеждами и обеща-ниями, и быть связана самой.
Мгновение Артём смотрел на меня, а потом неожиданно произнес:
- Я останусь. Мне ничего этого не нужно! Я сделал это только ради тебя. И теперь, когда все получилось, ты так безжалостно меня оставляешь!
- Я хочу, чтобы у тебя была своя жизнь! Чтобы ты не предал свою мечту!
По его губам скользнула усмешка сожаления.
- А ты спросила, чего хочу я? - сказал парень. - Слава! Я тебя люблю, я не пред-ставляю своей жизни без тебя! Скажи, что тебе надо, я все сделаю!
Мне стало страшно за него.
- Тёма, не надо…
Он, казалось, даже не обратил внимания на мой протест и продолжал все с тем же пылом:
- Хочешь семью? Хочешь все изменить? Уедем! Уедем вместе отсюда далеко! В другую страну? Никто там не станет осуждать нас! Поженимся…
Он действительно это только что произнес. Он произнес смертельный приговор своим целям и карьере.
- Стоп. Этого никогда не будет, - мои глаза сухо блеснули.
- Почему?
- Потому что я не позволю тебе. Решил бросить университет? В своем уме! - возму-тилась до крайности я. - Никогда, слышишь меня, никогда не смей отказываться от своего таланта!
Я внезапно опала. Опустилась прямо на пол. Силы оставили меня. Я чувствовала, как слезы подступают к глазам. В горле стоял ком.
- Не будь таким, как я, - прошептала я, точно произнося молитву. -Никогда не будь.
Артём стоял, опустив голову. Такой потерянный, такой несчастный, что я не могла на него смотреть. Я видела, как наш мир разлетается на части и осколки острыми краями врезаются в сердце.
Потом он сел рядом и попытался обнять.
- Я знаю, что ты любишь меня, - уверенно произнес Тёма. - Ты любишь меня больше всех остальных.
- Люблю, - я кивнула. - Но разрушить твою жизнь я ни тебе, ни себе не дам.
- Ты выбираешь самый простой путь.
- Я выбираю самый верный путь.
- Да кто тебе сказал?!
Парень отстранился, его глаза вспыхнули возмущением.
- Я еду в Лондон с Майклом, Артём, - слова были весом с булыжник каждое. - Ты едешь в Париж. На этом все, - я отвернулась от него.
- Вот так запросто? - его голос дрогнул.
Мне потребовалась вся своя сила воли, все свое мужество, чтобы произнести:
- Будем считать, что так.
- Господи, - выдохнул Артём и в следующую секунду сорвался:
- Как же я его ненавижу! Как ненавижу его за то, что он снова здесь! Меня от него просто тошнит!
Санаев вскочил на ноги.
- Меня тошнит от вас обоих, Слава! Меня просто на изнанку выворачивает от твое-го лицемерия! От твоей бессердечности и от его самоуверенности! Чертов Кэслер! Чертов Кэслер! Чертов Кэслер!
- Артём…
- Отстань! - он смотрел на меня непролитыми слезами глазами. - Как ты не понима-ешь? Все до ужаса просто. Все так просто, что даже противно. Я никогда, никогда не ста-ну, таким, как он…
Как я ненавидела себя за все то, что делала сейчас с ним, делала с нами обоими.
- Ты станешь лучше.
Наверное, сейчас Артём воспринял эти слова как бессмысленную, грубую издев-ку, потому что в следующее мгновение его прелестное лицо исказила гримаса отчаяния.
- Лучше? - эхом повторил парень, а когда снова заговорил, я отчетливо различила ноты уверенности в его голосе:
- Да, я стану, только это не нужно будет больше ни мне, ни тебе.
Тёма смотрел на меня совершенно затравленным взглядом.
- Разве это любовь, Слава? Разве это она? Ты не перед чем не остановишься. Тебе нет дела до чувств других людей! Ты их только используешь, а получив желаемое, тут же отбрасываешь, как надоевшую игрушку! - он все кричал и кричал. - Да, езжай с Майклом! Вы стоите друг друга! Игрушки для самих себя! Каждый преследует свою цель в этой жизни. В этой никчемной, прогнившей насквозь жизни! Зачем тебе моя любовь, она же не стоит ни черта! На нее не купишь ни Лондон, ни дом, ни "Ягуар"!
- Прекрати! - я тоже вскочила.
- Как угодно, тетя Ярослава, - неприкрыто издевался он. - Ты только скажи. Твой дорогой племянник все для тебя сделает.
- Артём!
- Не хочу больше тебя слушать! - взвился он. - Надо было сразу догадаться, чем де-ло кончится, едва только Кэслер появился. Какой же я идиот, раз решил, что смогу тебя удержать.
Я ничего не говорила, а он просто с ума сходил от собственного бессилия. Я ощу-щала его боль, как и свою, но внутри меня что-то уверенно продолжало говорить, что я поступаю правильно.
- Спасибо за урок, Ярослава. Я его хорошо усвоил. Впрочем, как и многие другие твои уроки, - в его голосе сквозила глубокая неприязнь, лицо пылало то презрением, то отчаянием. - Мечты не годятся ни для чего, так ведь, Слава? Их следует выкинуть, забыть, уничтожить. Как это делаешь ты. Легче брать, что есть, чем ждать чего-то неопределенно-го.
- Прости…
- Прости? - Санаев снова перешел на повышенные, надрывные тона. - Это все, что ты хочешь сказать мне? Поздравляю, Слава, ты успешно справилась с задуманным. Ты уничтожила все. Ты уничтожила нас. Я тебя ненавижу!
Каждое слово - как удар плетью: внезапная, ослепляющая боль, а вслед за ней му-чительная агония. Я все твердила себе, что нужно еще потерпеть. Я вырывала его из сво-его сердца и заставляла его делать то же самое.
Артём резко стал собираться.
- Куда ты?
- Тебе не все равно? - ядовито выкрикнул он, хлопая дверцей шкафа.
- Нет! - выкрикнула я - Все, что касается тебя мне не все равно!
- Врешь, - прошипел Тёма и смерил меня уничижительным взглядом. - И знаешь, что? Это не ты! Я не узнаю той Ярославы, которую люблю в этой черствой, бездушной особе. Она мне противна! Она омерзительна! - сказал - точно сплюнул. - Я не хочу иметь с ней ничего общего. Видеть тебя не могу!
Боль накатывала волнами, пронзала снова и снова, бередила кровоточащую рану в самом центре души. Я смотрела в эти глаза, некогда светившиеся безмерной любовью, и находила в них только холод отчуждения. Мое солнце больше не согревало. Оно погасло безвозвратно, и это я его убила.
Я старалась не реветь, видя, как Артём скидывает первые попавшиеся вещи в рюкзак. Он в последний раз сверкнул в меня глазами, которые теперь казались просто огромными на заострившемся лице и больше ничего уже не сказал. Оставил меня как есть. Как я и хотела.
Одну.
* * *
Несколько часов я просто ждала. Чего, сама толком не понимала. Я знала, что Артём не вернется. Быть может, просто пыталась до конца осознать все произошедшее. Потом и это прошло. Не осталось ничего, кроме огромной пустоты вокруг меня. Тишина квартиры становилась просто оглушительной. Я даже не помнила, ревела ли я, но когда подошла к зеркалу, то на лице отчетливо обозначились следы размытой туши.
Прошлое остается в прошлом.
Собираясь с духом, я набрала номер Майкла. Его существование было единствен-ным, что уцелело после бури. Он был как плот среди обломков затонувшего корабля. Я сама была как этот корабль - разбита в дребезги, переломана до неузнаваемости. Мой ко-рабль пора было в срочном порядке вести в док для капитального ремонта и спасать то, что еще можно было спасти. Ему нужны были умелые руки, ему нужен был хороший ка-питан, который проведет через любые шторма и непогоду.
Я знала, что Майкл спасет мой корабль.
- Ярослава? - спросил Кэслер, как будто это мог быть кто-то другой.
- Да, - ровно сказала я и замолчала.
Он ждал.
- Ты любишь меня?
- Люблю, - ответил мужчина, ни секунды не сомневаясь. Так твердо, как только мог, чтобы я, даже не видя его лица, поняла, что он говорит правду.
Мне отчего-то представилось, что Майкл стоит в зале суда перед присяжными и клянется на Библии.
"Любите ли вы Ярославу, Майкл Джордж?"
"Да, Ваша честь, люблю".
И его рука опускается на толстый фолиант.
Смешно.
- И ты все тот же? - глупый вопрос.
Наверное, он улыбнулся. Я вообразила эту улыбку как на яву: потаенную, тронув-шую уголки четко очерченных губ. Такую, словно она говорила: "Я знаю один твой сек-рет, но никому его не скажу". Глаза наполняются мягким рассеянно-дымчатым светом и от этого так спокойно на душе.
- Да, - Кэслер хмыкнул. - Только в несколько обновленном варианте.
- Надеюсь, не хуже старого, - я тоже пробовала шутить. Как хорошо, что он не ви-дит сейчас моего погасшего взгляда.
- Лучше.
Майкл ничего не говорил. Молчание объединяло нас. Лишь одно мое слово, ска-занное сейчас, будет означать, что пути назад уже нет.
- Я знаю, что тебе страшно, - вдруг заговорил Кэслер. Тембр его голоса звучал на редкость убедительно и мягко. - Знаю, что ты сомневаешься. Не надо. Я с тобой. Я всегда буду с тобой. Никогда не сомневайся во мне, Слава. Запомни это. Запомни хорошо и не сомневайся никогда.
Это было то, что он должен был мне сказать, а я должна была услышать. И одно-временно с этим пришел, наконец, покой. Шторм закончился. Мой корабль вводили в тихую гавань, и потому мне оставалось только спросить:
- Когда мы едем.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
КЭТ
Глава 38
Греция, 2012 год
Солнце стояло высоко в небе, отражаясь в яркой голубизне моря.
Конец августа. Остров Скиатос.
Мы здесь уже вторую неделю. Я расслабленно сидела в плетеном кресле на террасе маленькой виллы с ослепительно выбеленными стенами. Скрываясь в тени под навесом, я, прищурив глаза, следила за двумя фигурами на песчаном берегу - высокий загорелый мужчина в белых шортах и маленький ребенок с копной светлых, легких как пух, кудря-шек. Оба босые, дурачатся у самой кромки воды, улыбаются и совершенно счастливы в компании друг друга. Это Майкл и наша дочь Кэтрин.
Мой взгляд спокоен. Теперь, спустя два года после того, как я покинула Петер-бург, можно сказать, что я наконец-то обрела столь желаемое мною счастье - безмятежное и светлое, как вода в бухте.
Здесь, на Средиземном берегу, я отдыхала вместе со своей семьей, набиралась сил перед долгой холодной осенью и дождливой зимой в Лондоне.
Лондон… Мой второй дом.
Мы поженились спустя месяц после нашего приезда. Это не было неожиданностью ни для кого. Даже для меня. Мне кажется, я всегда это знала. И даже отправляясь с Майк-лом в Лондон, я понимала, к чему это ведет. Еще тогда, в Санкт- Петербурге, он ясно дал мне понять, что больше меня никуда от себя не отпустит. Едва услышав о свадьбе, его ро-дители и все родственники взяли нас стальной любящей хваткой в оборот. Им хотелось торжества. И чтоб непременно с банкетом, большим тортом и всем прочим. Мы поняли, что лучше не противиться, и махнули на все рукой, предоставив свадебные хлопоты забо-там добропорядочным англичанам.
Все происходящее после казалось лишь красивым кадром из кино. Признаться, у меня не осталось сил, я была слишком измучена прошлым и потому искренне радовалась как раз в тот момент, когда мы смогли наконец-то покинуть разгулявшихся гостей.
Надо ли говорить, что больше всего восторгов было у моей матери. Кажется, я ис-полнила ее заветную мечту - наконец-то бросила заниматься ерундой, как она всегда го-ворила, и взялась за ум. Мое возвращение к Кэслеру она считала едва ли не единственным разумным поступком за всю мою сознательную жизнь.
Лондонская квартира Майкла, которую он снимал, оказалась в полном моем распо-ряжении, но все вышло именно так, как я и предсказывала раньше - Майкл пропадал в больнице, а я проводила досуг как могла.
Лондон меня поразил. Очаровал. Наши дни в самом начале семейной жизни начи-нались почти всегда одинаково: мы вставали рано, завтракали, Майкл ехал на работу, подбрасывал меня до метро или до остановки, а дальше я пускалась в свободное плавание. Весь город был открыт для меня. Сперва Майкл был против моих одиночных вылазок и набегов в музеи и галереи, по выходным сопровождал меня, но этого мне было катастрофически мало. Тогда он приставил ко мне Габриель - свою кузину, призванную выполнять при мне роль гвардейца Букингемского Дворца. На гвардейца она была совсем не похожа - милая, смешливая молодая женщина, всего на год старше меня. Но и она не могла все время быть со мной. В конце концов, я взяла Майкла измором. После недели моего ежедневного стонотства и жалоб на бессмысленно проходящее время и скуку, он сдался. Последним камнем, разбившим его стену сопротивления, стал железный аргумент, что так я быстрее освоюсь в городе и доучу-таки язык, который надо было знать как свой, раз уж я поселилась в Англии.
Майкл поражался моей энергии и радовался вместе со мной, потому что таким об-разом снимал с себя часть вины за то, что его постоянно не было дома.
Так я и носилась как угорелая по столице Туманного Альбиона почти два месяца, совершенно утратив представление о времени и реальности всего происходящего, пока в один из дней небо не упало мне на голову.
Сидя на коврике в ванной комнате, я тупо уставилась на две полоски, которые по-казывал тест на беременность. Свои чувства в тот момент я помнила совершенно отчет-ливо потому, что от них у меня все внутри перевернулось. Первой была паника, второй - страх. Я совершенно не представляла, что же теперь делать и как отреагирует на подоб-ную новость Майкл. После мыслей о Майкле меня посетил настоящий ужас, от которого прошиб холодный пот.
Я не имела ни малейшего понятия о том, чей это ребенок. На меня напал совер-шеннейший ступор.
Три месяца назад я еще была в России. Я была там с Майклом… Но и с Артёмом тоже… Ох… Боже мой… Я была раздавлена осознанием этого. Моя мать тут же хлопну-лась бы в обморок от такой радужной перспективы - дочь не в курсе, чей ребенок у нее под сердцем. Кстати, об обмороке… Словно в подтверждение результатов теста, голова у меня пошла кругом, а желудок взбунтовался ни на шутку. Не прошло и минуты, как все его содержимое оказалось в раковине. Это было уже чересчур. Я разразилась слезами, презирая себя всей душой за слабость и страх перед грядущим.
Как только у меня снова возникла способность здраво соображать (хотя, если брать в расчет последние события, я начала глубоко сомневалась, в наличии у себя серых клеточек мозга), я тут же позвонила Габи.
На следующее утро она заехала за мной с безмятежным видом под предлогом по-ездки по магазинам. Майкл попрощался с нами со спокойным сердцем, зная, что на этот раз я не останусь одна. Я же едва дождалась, пока за ним закроется дверь. Нервы были на исходе. Я проворочалась всю ночь, не в силах сомкнуть глаз, а утром дольше обычного засиделась за макияжем, тщательно маскируя следы усталости на лице.
О приеме в клинике Габриель договорилась еще накануне. Один из многих плюсов частной медицины - это отсутствие очередей. Ожидание становилось все тягостнее. Тревожные предчувствия не оставляли меня ни на секунду. Гинеколог был опытный, девушка ни первый год его знала. Улыбаясь, он подтвердил беременность, и на мой вопрос о сроках смог ответить весьма точно. Этого было более чем достаточно.
Я сидела за ширмой, уже полностью одетая и никак не могла заставить себя выйти и выслушать рекомендации. У меня больше не осталось ни одного сомнения. Это был ре-бенок Артёма.
Ни о каком аборте и речи быть не могло. После того выкидыша надо было быть предельно осторожной. Теперь я должна была находиться под постоянным наблюдением. Доктор не исключал возможности положить меня в больницу на сохранение, но на дан-ный момент дела обстояли гладко, все было хорошо. И на том спасибо.
В коридоре Габриель кинулась мне на шею, а мне в этот момент отчаянно хоте-лось застрелиться. Я строго-настрого запретила ей что-либо говорить Майклу или кому-то другому из семьи. Мне необходимо было свыкнуться с этой мыслью, примириться с ней и решить, что делать.
Вечером я была молчалива, бледна и Майкл уж было решил, что я заболела. Бес-сонница терзала меня всю ночь. Это было невыносимо. Все мои чувства, которые я так тщательно пыталась искоренить, о чем запрещала себе даже думать, снова терзали сердце.
Артём… Мой дорогой… Как же могла я так поступить с нами? Что было бы, если бы я знала заранее, что увожу из Петербурга не только часть твоего сердца, но и гораздо большее? Самое дорогое, что только ты мог дать мне. Разве могла я вообще уехать?
Я вспомнила свой давний разговор с Палиевским. Тогда он обвинял меня в мер-кантильности, в эгоизме… Во всех тех пороках, в каких был повинен и сам. Я не отрицала теперь того, что действительно стала такой по многим причинам. Но я не лгала тогда ни себе, ни ему. Основная причина моего отъезда был все же Артём и его будущее, которое в тот момент стояло на карте. Даже сейчас, нет, особенно сейчас, я понимала, что поступила верно.
Что сделал бы Артём, узнав про ребенка? Бросил бы университет, предложил бы жениться, а о Париже пришлось бы забыть. А дальше… Я никогда не простила бы себе, что он из-за меня упустил свой шанс. Нас обоих ждало бы глубокое разочарование.
Вернуться в Россию я тоже не могла. Чего уж греха таить, жизнь с Майклом была похожа на сбывшийся сон, кажется теперь он даже больше любил меня. Если это было вообще возможно. В Петербург мне не к чему было возвращаться. Все осталось в про-шлом. Он был потерян для меня. Так же как и Артём. И потому я скрыла правду от Майк-ла и эта вина, эта тайна навсегда теперь со мной.
Но сейчас, глядя на них, я знала, что ни за что не разрушу этот союз - мужчины и ребенка, самых дорогих, самых близких моему сердцу людей.
Появление Кэт укрепило наш брак. Майкл оправдал все ожидания и даже больше. Он любил этого ребенка так самозабвенно, что порой казалось, что даже я люблю его меньше. Он, как и я, помнил о том, что мы потеряли в Петербурге, и носился с Кэт как с писаной торбой. Его чрезмерная опека над ней порой выводила меня из себя. Мне все ка-залось, что дочь вырастет совершенно избалованным капризным и требовательным ре-бенком, но время шло, а Кэт и не думала становиться маленьким эгоистичным чудови-щем. Майкла она обожала, чуть ли не боготворила. Мне и самой пора было начинать мо-литься на своего мужа. К нему невозможно было придраться, и я злилась ужасно без вся-кого повода. Злилась на себя, не на него, за то, что так бессовестно обманываю его, а за-одно и всех окружающих. Но я любила его. Я научилась его любить. Каждый день с ним отдалял меня от Артёма, напоминанием которого всегда оставалась Кэт. Я искренне хоте-ла забыть все, полностью отдать свое сердце Майклу, потому что он этого заслуживал как никто другой.
Голос воспоминаний становился все тише, и иногда думалось, что все это было в другой жизни. Настолько мое теперешнее существование с Майклом отличалось от всего прежнего.
- Она - очаровашка, - раздался рядом со мной такой знакомый голос.
- Просто до неприличия - согласилась я, безмятежно улыбаясь.
Кирилл стоял рядом, протягивая мне стакан сока. Он приехал всего на несколько дней и уже завтра вечером должен был вернуться в Санкт- Петербург. Он никогда не упускал возможности повидаться со мной, особенно после рождения Кэт. Не приходи-лось сомневаться в том, что таким образом, он пытался обрести семью, которой так и не обзавелся сам. И сейчас он подтверждал своим присутствием, то что даже он сам был для меня более реален, чем Артём. Артём вновь перешел в ту стадию своего существования, когда был подростком, когда я слышала новости о нем, но не принимала участия в его жизни.
Кэт размахивала руками, сидя верхом на плечах Майкла. Нет, никогда я не стала бы менять то, что есть теперь. Волнения и страсти мятежного сердца остались позади.
- Она удивительно на тебя похожа, - сказал Палиевский, наблюдая за парочкой на берегу. - А вот на Майкла совсем нет.
Я кинула на него настороженный взгляд. От Кирилла я мало что умела скрывать. Но взгляд зеленых глаз оставался невозмутим.
- Бывает… - неопределенно заметила я.
Мужчина уселся в кресле напротив, вытянув загорелые ноги. Его лицо приобрело бронзовый оттенок, еще больше подчеркивая соломенный цвет волос. Глаза казались яр-че и выразительней. Я давно поняла, что Палиевский принадлежит к той породе мужчин, которые с возрастом становятся все более интересны и привлекательны. Счастливчик.
- Мне думается иногда, что будь она вполне заурядным ребенком, ничем не приме-чательным, ты любила бы ее меньше. Как и нас всех.
Я посмотрела на него удивленно.
- Палиевский, мне кажется, ты сморозил глупость.
Художник отрицательно покачал головой.
- Вовсе нет. Да и что с того? Люди всегда тяготели, и будут тяготеть к красивым вещам. Тело человека, его внешняя наружность по сути своей тоже вещь. Так что не вижу особой разницы. Стыдиться этого тоже не надо.
- Она мой ребенок, Кирилл, как я могу не любить ее?
Палиевский прищурил глаза, еще больше погрузившись в плетеное кресло.
- Ох, ты должна меня понимать, Ярослава. Дело не в любви. Дело в степени этой любви. Нельзя любить всех одинаково сильно.
- Конечно, - осторожно согласилась я, - но мы не можем любить кого бы то ни бы-ло только за внешние данные. Ведь есть же еще общие взгляды на определенные вещи, есть элементарная схожесть характеров, и не надо забывать про ум, про чувства… Все это и заставляет любить человека.
- Поэтому я больше предпочитаю влюбленность. Это чувство не склонно к анализу объекта желания. Когда мы влюблены, не думаю, что мы ищем причину возникшего вле-чения. И вот тут-то, mia cara, первое, что нас пленяет - это внешность. Поверь, нет ничего лучше, чем выброс гормонов в кровь, когда ты живешь только своими эмоциями.
- Которые так быстротечны, - не преминула подлить я ложку дегтя в его медовые изречения. Не в том ли кроется основная причина того, что он так часто меняет любов-ниц?
- Что с того? - не сдавался Кирилл. - Я не сторонник мнения, что можно любить лишь одну или одного и быть от этого счастливым. И ты, кстати, тоже.
- Кирилл,- я едва слышно вздохнула, - моему браку четвертый год, знаю я Майкла и того больше и вполне счастлива.
- Не сомневаюсь. Только Майкл - это совершенно особенный случай. Да, ты лю-бишь его. Любишь без всяких прикрас; за его надежность, за верность, за доброту, за его любовь к Кэт, в конце концов, и еще за кучу важных и не очень вещей, но он не твой тип.
Мои брови поползли вверх.
- А кто же мой?
Палиевский хмыкнул, смерил меня пристальным взглядом и изрек:
- Артём. Я. Мы оба светловолосы, оба имеем ярко выраженное творческое начало, что всегда было для тебя очень важным, оба в чем-то похожи, не чертами лица, но мими-кой, жестами. Неужели это никогда не приходило тебе в голову?
- Приходило, - вынуждена была сознаться я, но теория Палиевского отнюдь не бы-ла нова. - Только я предпочитала не придавать этому большого значения.
- Вот поэтому я и сказал, что Майкл - особый случай. Он - олицетворение всего, чего мы лишены с Артёмом - сдержанности, рационального ума, и если угодно - пресловутой стабильности. Он стоит особняком, ты не можешь этого отрицать.
- А я и не собираюсь, - спокойно отозвалась я. - Но все это не умаляет моих чувств к нему.
Кирилл сделал большой глоток из стакана, поставил его на столик и только после этого произнес:
- Да, но только у тебя глаза не горят, как это было при мне и особенно, при Артё-ме.
Я вспыхнула при этих словах, кинула на него предостерегающий взгляд и сказала:
- А ты присмотрись получше, Кирилл, блеск глаз не обязательно должен быть как у буйно помешанного.
- Тогда в этом нет никакого смысла, - заключил он.
- Много ты понимаешь… - проворчала я в ответ.
- Не любить в полную силу, значит не ощущать жизнь во всей ее многогранности.
Я послала ему скептическую улыбку.
- Потянуло на философию?
Он сделал вид, что мой выпад его не задел.
- Может быть.
Мы помолчали, но я чувствовала, что он что-то не договаривает.
- Палиевский…?
Мне не нужно было продолжать дальше.
- Артём мне звонил сейчас, пока я ходил за соком.
Я постаралась скрыть от него свое волнение. Так вот, значит, почему его так долго не было. В такие моменты одно лишь упоминание имени Санаева было для меня равно-сильно внезапному взрыву опасного снаряда, который был давно похоронен под землей, но саперы наткнулись на него и пытались обезвредить. Но у них ничего не вышло. Как и у меня, впрочем. Свои чувства я не научилась скрывать только от Палиевского.
- Как у него дела? - Я сделала все, чтобы мой голос звучал ровно.
- Насколько я могу судить - прекрасно. Ждет моего возвращения, спрашивал, приду ли я на вручение дипломов.
- Придешь?
- Я постараюсь. Это далось ему нелегко.
- Но оно того стоило,- убежденно сказала я, не давая себе даже мгновения усом-ниться.
Артём защитил свой диплом всего пару недель назад. Без единой "тройки". Как го-ворил более сведущий Палиевский, у него "четверок" и "пятерок" было примерно поров-ну. Диплом он сдал на "пять". Его практика в Париже сослужила-таки ему хорошую службу, едва ли не сразу после вручения, он начинал работать в крупном строительном холдинге в Петербурге. И это было только начало. Я была горда им безмерно и желала всего только самого лучшего.
- Наверное,- откликнулся Кирилл как-то бесцветно. - Ты, кажется, именно этого хотела для него.
Я не смогла сдержаться и спросила:
- Какой он теперь, Кирилл?
Палиевский устремил задумчивый взгляд куда-то в пространство, потом, будто оч-нувшись, снова сфокусировал его на мне.
- Хотелось бы сказать, что все тот же, но это не так. Старше. Утонченней, умнее, увереннее - он стал таким, каким ты его всегда мечтала видеть. Но одновременно со всем этим он замкнут, больше сосредоточен на внутреннем мире, словно бы для посторонних в его душе упал тяжелый занавес и в закулисье вход только по пропускам. Я был не прав - циник из него все же получился, правда не такой отъявленный, как мы с тобой, - по его губам скользнула печальное подобие улыбки.
- Я надеялась, он избежит этого.
- В современном обществе это невозможно, почти непосильная задача. Но дело не только в этом. Он тяжело пережил ваш разрыв.
Я прямо встретила его взгляд.
- Вы так и не общаетесь? - спросил Палиевский.
На сей раз я не смогла утаить боль во взгляде.
- Нет. Но, держу пари, он знает, что ты держишь меня в курсе всех дел.
- Может быть. Мы не говорим о тебе.
По сердцу словно бы прошло острое лезвие ножа. Господи, когда это кончится? Когда я окончательно перестану терзать себя? Но неужели Артём вот так смог запросто вычеркнуть меня из своих воспоминании, из жизни вообще? Хотя, чему удивляться, Яро-слава Игоревна? Прошло два года, и хватит об этом.
- Он сейчас встречается с кем-нибудь?
Я знала, что он уже пережил несколько скоротечных романов, но разве я могла его в этом обвинять? У меня давно не осталось никаких прав на него.
- Кажется, да.
Палиевский поднялся, прошелся до конца террасы, вновь устремив свой взгляд на парочку внизу.
- Знаешь, я целиком и полностью за Майкла, он может то, что другим не под силу - он держит тебя в узде. Он хороший, это правда. Я желал тебе такого парня, но, вспоминая тебя и Артёма, мне становится все же вас жаль. Возраст - стена, которую вы так и не смогли преодолеть. Слава, еще немного и он действительно станет тем мужчиной, кото-рый был бы действительно твой, но уже поздно. И в этом ваша общая трагедия.
Я неслышно подошла к нему и встала у него за спиной.
- Ты становишься сентиментальным, - сказала я, запрещая себе даже прислуши-ваться к его словам.
- Вовсе нет. Это ваша драма. Впрочем, драм я не люблю, в них мало толку. Не ду-май, что я пытаюсь сбить тебя с пути.
- Это не возможно, - тихо ответила я. - Теперь уже невозможно.
Мы смотрели на море, облокотившись о нагретый солнцем парапет.
- Я думаю иногда о той, другой альтернативе, - мой взгляд был устремлен за гори-зонт. - Представляю, что было бы, останься я в Петербурге. Что было бы со мной, с Ар-тёмом и с нами обоими. Но это как оплакивать сны, Палиевский. Понимаешь?
Он кивнул, глядя на меня внимательными глазами.
- Совершенно бесполезное занятие. Они никогда не станут явью и если об этом хоть на секунду задуматься, то можно сойти с ума от отчаяния. Я не думаю больше о снах.
- Но они все равно приходят, правда?
Я отрицательно покачала головой.
- Больше нет. - Я видела перед собой картину нынешней жизни, видела своего му-жа и своего ребенка. Они были гораздо важнее, а главное - более реальны, чем какие-то дурацкие сны и глупые мечты.
- Посмотри на них. Я никогда не пожертвую своей дочерью и своим браком ради призрачных возможностей. Я сделала этот выбор осознанно. Прошлое мертво, Кирилл. Мертво и похоронено. Пусть же покоится с миром.
- Аминь, - отозвался он.
Это не было трагической нотой в нашем с ним разговоре. И сам разговор не при-обрел мрачного оттенка. Это было простым принятием факта.
Мы все стали другими в силу тех или иных обстоятельств, так стоит ли сокру-шаться по поводу того, чего никогда не было и не будет?
Я смотрела вниз на Майкла. Он по-прежнему вызывал у меня то чувство немого обожания. Когда просто смотришь на человека и тебе от этого хорошо. Я была рада, что смогла сохранить его, не смотря ни на что. И у меня была Кэт. Я получила гораздо больше того, на что вообще могла надеяться. Мне вдруг отчаянно захотелось быть рядом с ними, обнять их обоих и просто ощутить их присутствие рядом с собой. Почувствовать вновь себя защищенной, дома. На своем месте.
- Идем, Кирилл, - сказала я, сгоняя печальную задумчивость с лица. - Побудем вместе.
Палиевский послал мне одну из самых открытых своих улыбок.
- Ты иди, я спущусь позже.
- Хорошо, - я согласно кивнула и легко сбежала по ступенькам вниз.
Я летела по песку как на крыльях, оставляя позади все грустные мысли. Кэт сдела-ла несколько шагов мне навстречу, еще неуклюже, но уже достаточно уверенно. Я раски-нула руки, принимая ее в свои объятия. Ее волосы пахли морем и отражали свет солнца. Я взяла ее маленькую ручку в свою, выпрямилась и посмотрела на Кирилла, который все еще стоял на верху.
Порочный Ангел со светлой душой. Он был удивительно хорош и на фоне прон-зительно голубого неба казался мне одной из оживших греческих статуй. Ничто не отвле-кало моего взора от созерцания его красоты. Кроме него на террасе больше не было ни души. Кирилл улыбнулся. Он не был одинок.
Никто из нас теперь не был.
Глава 39
Я торопилась - необходимо было съездить на работу и отвезти Кэт на занятия по рисованию. В моей жизни многое поменялось. Теперь, когда дочери исполнилось два го-да, я могла позволить себе быть занятой не только ее воспитанием.
Когда-то Майкл спросил, почему я не занимаюсь фотографией профессионально. Было много причин. Теперь - ни одной. Поэтому я пошла на курсы, а потом и устроилась на работу в студию. Выполняла частные заказы, делала фото для журналов в сети, осве-щающих выставки и различные культурные мероприятия.
Девочка стояла возле двери экипированная по полной программе: с рюкзачком за плечами и любимым лисенком под мышкой, – и изнывала от нетерпения. Я же носилась по всей квартире как электровеник в тщетной попытке отыскать ключи от машины, кото-рые куда-то запропастились. Я все больше склонялась к версии, что в этом повинны ино-планетяне. Когда раздался телефонный звонок, я совсем уж было собралась его проигно-рировать. Но кто-то на другом конце провода видимо был не из тех, кто легко сдается - трезвон все не смолкал. Ключи нашлись, и теперь я летела к телефону, зажав их в руке как символ единственного спасения. Словно бы это была редиска в руке голодающей Скарлетт О`Хара.
- Hello, - сказала я автоматически.
- Слава? Слава, это ты?
- Да, - ответила я, и почувствовала, как сердце в волнении подпрыгнуло, когда я услышала голос Палиевского, который был так близок, словно бы он стоял сейчас рядом.
- Привет. Это Кирилл.
- Привет, - выдохнула я. - Рада тебя слышать. Как дела?
- У меня все нормально, - он замолчал, и эта тишина заставила меня насторожиться.
- Давненько ты не звонил по утрам. Я бы даже сказала, что никогда не звонил.
- Наверное.
- Еще бы немного и не застал бы меня. Я как раз собралась уезжать. Ты, случайно, не в Лондоне? - я вполне могла предположить подобное. Он любил сваливаться как снег на голову.
- Нет. Я в Петербурге.
Услышав его ответ, я тем более удивилась. По моим скорым подсчетам, в Питере было девять утра, а Кирилл никогда не был ранней пташкой.
- Тогда расскажи, какие новости.
- Честно говоря, не очень хорошие.
Я почувствовала, как все внутри меня сжалось и похолодело.
- Что произошло? - выдавила я, желая никогда не слышать ответ. Палиевский не стал бы звонить, если бы что-то случилось с моей семьей, никакого касательства к ней он не имел. С ним самим все в порядке, он сам так сказал. Так что же?
- Дело в Артемё, Слава, - произнес он.
Имя Санаева в телефонной трубке подействовало на меня как разряд тока. Три года не видеть его было пыткой. Три года жить только от звонка до звонка Кирилла, который рассказывал мне о нем.
- Он опять вздумал совершить очередную глупость? - спросила я, зная, что с него станется.
Опять молчание в трубке.
- Палиевский… - сказала я, едва шевеля губами. Внутри, нарастая где-то в районе живота, начала волной подниматься паника.
- Артём разбился, Слава.
Ключи со звоном упали на пол.
Я схватилась за край стола, вмиг онемевшими пальцами в тщетной попытке сде-лать хоть вдох.
- Мама! Мамочка!
Кэт подбежала ко мне, вмиг почуяв неладное.
- Что? Что ты сказал?
Зачем мне было это слышать вновь? Зачем умирать еще раз?
Мыслей не было. Только пустота. И голос Палиевского в трубке, который продол-жал говорить.
- Он ехал на мотоцикле и решил проскочить поворот. А на встречу выезжал грузо-вик. Так сказали сотрудники ДПС. Слава, ты слышишь меня? - с тревогой спросил Ки-рилл.
У меня в голове возникали картины одна страшней другой. Я закрыла глаза. Было больно смотреть на свет. Было больно дышать. Было больно вообще жить. Я хотела знать только одно.
- Он умер, да? - я не могла произнести "Артём". Его имя рядом со словом "смерть" было никак не вытолкнуть из горла. Я не хотела в это верить. Не хотела и не могла.
- Слава Богу, нет, - ответил Палиевский. - Пока нет.
- Что значит "пока"? - мой голос сорвался. Нервы были словно оголенные провода над водой - миг и все вспыхнет. Но узнать, что Тёма жив - значило сейчас почти тоже са-мое как если бы на нем не было вообще ни царапинки. Он жив - значило жизнь и для меня тоже.
- Артём в коме. Врачи не знают, когда он очнется. Его мать сейчас едет в Петер-бург, но, сама понимаешь, ни от кого ничего не зависит.
- А как же врачи?! - мне нужно было собрать всю свою волю, чтобы не удариться в истерику.
- В такой ситуации остается только ждать. И Слава… Еще кое-что…
Палиевский пытал меня медленно. Вынимал каждую жилку, каждый нерв, забирал каждый прерывистый вздох, каждый удар сердца.
- Что?! - прокричала я, потому что слезы уже душили меня.
- У него множественные переломы, сотрясение мозга и еще неизвестно, что с по-звоночником.
У меня оборвалось сердце, и подкосились ноги при этих словах. Застыв перед те-лефонным столиком в квартире за сотни миль от России, я могла лишь смотреть невидя-щим взглядом на утреннее солнце в окне и стремительно погружаться в вязкую, темную пустоту внутри, которая резала нутро, словно осколки разбившегося вдребезги стекла.
- Мне жаль, Слава…
Голос Палиевского удерживал меня на грани между сознанием и обмороком.
- Я решил, что лучше сам скажу тебе, прежде чем это сделают другие.
Кирилл знал, о чем говорит. При нем я могла, не таясь, разрыдаться в трубку или просто молчать, не в силах произнести хоть слово. Он бы все понял.
- Спасибо, Кирилл, - сказала я, смахивая слезы с ресниц. - Мне надо немного поду-мать. Надо отвезти Кэт на занятия, отпроситься на работе и… и еще что-то…
- Слава! Слава, успокойся, - принялся увещевать Палиевский. - Твой приезд ничего не изменит и вряд ли Майкл…
- Ах, да… Майкл, - я совсем не слушала его. Мои мысли были заняты только Артё-мом. Только когда с ним случилась беда, я позволила своим чувствам снова сделать его центром своего мироздания. - Надо поговорить с Майклом. Он поймет. Я приеду, как только смогу, Кирилл.
* * *
К тому моменту, когда Майкл вернулся с дежурства, мое состояние граничило с нервным срывом. Я не находила себе места от тревоги и вздрагивала при каждом посто-роннем звуке. Мне все время казалось, что вот-вот раздастся телефонный звонок, и голос Палиевского с другой стороны Северного моря скажет, что Артёма больше нет. Мысли неустанно преследовали меня и сменяли друг друга как в кошмарном калейдоскопе. Кэт недавно уснула и если днем я могла хоть как-то отвлечься, то к вечеру уже ничто не могло сдержать все возрастающего приступа истерии.
И когда за Майклом, наконец-то хлопнула входная дверь, силы мои были на исхо-де. Я подскочила с дивана, словно подброшенная невидимой пружиной.
- Майкл! - я кинулась ему навстречу.
- Привет, милая, - сказал он, устало улыбаясь.
Кэслер снял пальто, кинул на диван кожаную папку и чмокнул меня в щеку.
- Как прошел день?
- Сносно, - ответил мужчина, с явным удовольствием ослабив узел темно-бордового галстука. - Кэт уже спит?
Я прошла следом за ним на кухню, стараясь вести себя как обычно. - Ужинать бу-дешь?
- Нет, перекусил на работе. Если честно, то у меня сейчас только одно желание - лечь спать.
Его график уже давно установился, но иногда, как сегодня, Кэслер помимо своего суточного дежурства задержался еще на день. Не удивительно, что он просто валился с ног от усталости, но я была просто обязана поговорить с ним. Причем немедля.
- Майкл, - начала я, и голос дрогнул, не смог скрыть напряженного ожидания про-шедших часов.
Кэслер обернулся через плечо, вскинул на меня свои проницательные глаза. В них читался немой вопрос.
- Мне нужно в Россию, - выпалила я на одном дыхании.
Майкл спокойно закрутил кран, вытер руки полотенцем и только после этого спросил:
- Что-нибудь стряслось?
- Вообще-то, да. Я должна как можно скорее лететь в Санкт-Петербург.
- Я все еще не услышал причины.
Его невозмутимость выглядела все более контрастно на фоне моей внутренней па-ники.
- Звонил Палиевский. Артём попал в аварию, у него тяжелые травмы и он до сих пор не пришел в сознание.
Ни один мускул не дрогнул на лице Кэслера.
- Весьма прискорбно, особенно если учесть его юный возраст.- Кажется, слово "прискорбно" прозвучало без единой ноты сожаления.- Однако, я по-прежнему не вижу причины того, что тебе надо ехать, Ярослава.
- Что? - прошептала я, отказываясь верить собственным ушам.
- У мальчика есть мать, есть сестра… О нем будет кому позаботиться. Ты не врач, вряд ли твое присутствие что-то изменит. К тому же, не забывай про Кэт.
Кэт была прикрытием, я точно это знала. Он просто не хотел меня отпускать от се-бя ни на шаг, не хотел, чтобы я снова оказалась в России, чтобы виделась с Кириллом, с Артёмом… Отпустить меня в Петербург значило вновь дать мне возможность встретиться с прошлым. Но Майкл даже понятия не имел о том, что мое прошлое в лице Кэтрин всегда со мной. Каждую минуту моего существования.
- Я уеду не больше, чем на неделю, - не отступалась я. - Габи присмотрит за ней. Мы уже договорились.
- Неужели? - Майкл выгнул брови. Его глаза приобрели характерный стальной от-тенок недовольства. - Так ты, выходит, уже все спланировала? Оперативно. Спасибо, что хоть меня ставишь в известность, - с издевкой произнес он.
- Майкл, прошу, не надо…
- Отчего же? Скажи, Слава, ты хоть когда-нибудь думаешь не только о себе и своих прихотях?
- О прихотях?! - воскликнула я, возмущенно. - Да ты спятил, Майкл!
- А ты нет? - в свою очередь взвился он. - Господи! Неужели ты так и не успокои-лась? Три года прошло и вот, стоило твоему любимчику вляпаться в историю, как ты уже готова бросить все и лететь к нему, не думая ни о дочери, ни о своем положении, ни уж тем более обо мне!
Господи Милостивый, не дай ему узнать… Не дай даже предательской мысли, чтобы он догадался…
- Если ты так переживаешь за Кэт, решено: я возьму ее с собой.
- Еще чего! - фыркнул Майкл. - Хочешь затаскать ребенка по больницам?
- Но я не вижу другого выхода.
- А я вижу. Ты не едешь.
Кэслер стоял напротив меня и казался сейчас несокрушимой башней средневеко-вого замка.
- Ты не можешь мне запретить! - выкрикнула я, скрывая подступающее отчаяние.
- Кажется, я только что сделал это.
Я опустила голову.
- Он может умереть, Майкл, - тихо сказала я, и сердце отозвалось щемящей болью, которую, хорошо это или плохо, он не мог почувствовать.
- Всякое случается.
Мои глаза вспыхнули неприкрытой злобой.
- Всякое случается?! Как у тебя только язык поворачивается говорить такое! Ведь ты же доктор!
- Именно поэтому. Я, в отличие от тебя, помню в каком ты сейчас положении и стараюсь не забывать все рекомендации твоего гинеколога.
Я вспыхнула. Майкл исчез. Появился Доктор Кэслер, который никогда не упустит случая поставить мне в укор наплевательское отношение к здоровью и подчеркнуть свою собственную великодушную заботу. Черт его возьми!
Когда-нибудь я точно его убью. Придушу. Подсыплю яд цикуты. Я злилась на него ужасно. Злилась оттого, что он был прав. Мне действительно не следовало лететь, не сле-довало нервничать… Судя по всем запретам моего врача, мне вообще не следовало жить. Вернее, следовало, но только в качестве инкубатора для вынашивания потомства доктора Кэслера, с которым он, несомненно, был заодно.
- Я все равно поеду, - упрямо сказала я.
- Нет.
Его отказ упал камнем к моим ногам. Камнем, выпушенным из бойницы непри-ступной башни.
- Пожалуйста, не заставляй меня идти тебе наперекор. Я должна ехать. Я не могу иначе.
- А я, значит, могу? Могу отпустить тебя, зная, что эта поездка грозит непремен-ными переживаниями? Что будет с тобой, Слава, когда ты увидишь Артёма на больнич-ной койке? У него переломаны руки, переломаны ноги… Бог знает, что еще…
С моего лица схлынули краски. Палиевский, в силу своего незнания мог преувели-чить опасность. Я сознательно обманывала себя этой мыслью. Но Майкл нет. Майкл не мог лгать. Он знает, о чем говорит.
Видимо, муж понял, что хватил через край, поэтому уже мягче сказал:
- Слава, не езди. В России хорошие врачи, поверь. Ты ничем не можешь ему по-мочь.
Я смахнула набежавшие слезы. Сейчас не время устраивать истерики. Я собрала последние остатки своих сил и физических, и душевных. Смотрела Майклу прямо в глаза и говорила:
- Артём вырос на моих глазах, ты знаешь, что он мне всех дороже, помимо Кэт и тебя. И ты прав, Майкл, я не доктор, но если я смогу, хоть что-то сделать, я должна быть там. Отпусти меня, Майкл. Заклинаю чем угодно, отпусти.
Кэслер мучительно долго глядел на меня. И в нем упорно боролись между собой два существа: одно - упрямый прагматик, не привыкший уступать, совершенно отчетливо осознающий, что мне не место в питерской больнице, другое - не утративший сострада-ния врач, блестящий специалист, который не раз и не два спасал чью-то жизнь и прекрас-но знающий, что есть вещи, не поддающиеся логике. Он был моим мужем. И он любил меня, не смотря ни на что.
- Есть хоть что-то в этом мире, что заставит тебя передумать? - спросил мужчина.
- Нет, - коротко ответила я, боясь спугнуть едва возникшую надежду.
- Ты понимаешь, что едешь зря, Слава? Что это напрасный риск для тебя и для ре-бенка? Я сейчас никак не могу поехать с тобой.
- Я все понимаю, Майкл. Не думай, что я совсем утратила разум.
- У меня порой создается именно такое впечатление, - откликнулся он с кривой усмешкой.
- Со мной ничего не случится, - я вложила в эту фразу всю силу своего убеждения.
Глаза Майкла вновь посветлели, но тон голоса остался непреклонен.
- Четыре дня, не больше.
Я готова была его расцеловать.
- Спасибо.
У меня было такое чувство, будто я вымолила себе как минимум четыре года сво-боды из темницы.
- Где ты будешь жить?
- Думаю, что у Юльки.
Признаться, я об этом еще не думала, надо будет непременно позвонить подруге.
- Дай мне свой телефон.
Я молча протянула Кэслеру мобильный. Что бы он сейчас не сделал, что бы ни по-просил, я готова была на все.
- Кирилл? Здравствуй, это Майкл. - Я мысленно представила, как вытянулось лицо Палиевского. - Ты в Петербурге? Отлично. Сможешь забрать Славу из аэропорта?
Голос у моего мужа был такой, что Палиевский просто не имел права отказаться. Случись подобное, и Майкл точно прирезал бы его скальпелем, как однажды нафантази-ровал Кирилл. Видимо, вопросов не возникло, потому что Майкл кивнул.
- Хорошо. И, будь добр, расскажи мне подробней, что там случилось. Я должен быть в курсе…
Глава 40
В Пулково за мной приехал Кирилл. О том, что я прилетела в Санкт-Петербург, знал только он, моя мать и Юлька. Матери я не могла не сказать, она сразу же купила себе билет на поезд и через два дня должна была быть в городе. С момента нашей последней встречи прошло почти два года. Перелет в Англию был дорог, само собой, она не могла упустить такой возможности. Я лишь могла надеяться, что за это время смогу хоть не-много прийти в норму. Как никогда меня сковывал страх. Как никогда я была близка к тому, чтобы упасть в пропасть отчаяния. В Юльке я видела единственную поддержку здесь, помимо Палиевского, конечно. Я вообще с трудом представляла, чтобы без него делала.
Полет прошел ужасно. Мне пришлось принять снотворное, чтобы совсем не сойти с ума от постоянных мыслей об Артёме.
За то, что Майкл, не смотря на все свои оправданные сомнения, все-таки отпустил меня в Петербург, я готова была любить его на сколько это возможно и прощать ему все. Я готова была на это и даже на большее, если потребуется. Я не могла только одного - не поехать к Артёму. Никто на свете не заставил бы меня забыть его. Даже Майкл при всех его достоинствах и благородстве. Для этого ему бы пришлось вырвать мое сердце из гру-ди.
- Как он? - это был мой первый вопрос, едва я забрала багаж и вошла в зал для встречающих.
- Без изменений, - ответил Кирилл. - В сознание так и не пришел.
В моем сердце опять словно бы повернулся кинжал. В который уже раз за это бес-конечно прожитое время?
До машины мы шли молча, каждый был погружен в свои собственные мысли. Пе-тербург встречал серым небом и моросящим дождем.
- Отвезешь меня к Юле, - попросила я, усаживаясь на переднее сидение его красной спортивной "Хонды".
- Ты разве забыла, что у нее годовалый ребенок и живут они с мужем в одноком-натной квартире? - Палиевский завел мотор. На его светлых волосах паутинкой висела дождевая пыль.
- Это не важно. Мы договорились, что я поживу у нее.
- Об этом не может быть и речи. Я не позволю, чтобы вы обе впали в общий пси-хоз.
- Господи! Да о чем ты вообще говоришь!
- Поедем ко мне, - тоном, не терпящим возражений, заявил Кирилл и вырулил на трассу.
На самом деле, мне было все равно. Пусть бы он вез меня хоть в Ад. Впрочем, мне казалось, что я от него не так уж и далека на данный момент. По дороге Палиевский ска-зал, что в больницу я смогу попасть только завтра утром. Сам он звонил туда накануне. Приехали Ольга и Ксения. Они поселились в гостинице при больнице. Палиевский их не видел.
Палиевский купил себе дом из красного кирпича. Он был двухэтажный, не слиш-ком большой, зато его окружало множество деревьев. Заехав во двор, Палиевский поко-сился в мою сторону. О моей второй беременности он узнал вслед за Майклом и теперь, спустя три месяца, я читала в его глазах неприкрытое беспокойство.
- Все в порядке, Слава? - спросил он.
- Да. Я в норме, - кивнула я. Солгала, конечно. Но мне стало намного спокойнее от того, что я уже в Петербурге.
- Ну, как тебе? - поинтересовался он, не скрывая гордости в голосе.
- Просто замечательно, Кирилл, - ответила я. - Я знаю, как ты хотел свой дом, и ка-ких трудов тебе стоило его приобрести и закончить, чтобы в нем можно было жить. С тех пор, как мы тем далеким летом обосновались в Лисьем Носу, ты ни о чем другом не мог думать - только о своей карьере, чтобы самому когда-нибудь жить в таком доме.
- Ты помнишь? - удивился он.
- Я помню все, что с тобой связано.
- И мы снова вдвоем, - сказал он, и в его глазах промелькнула тень прошлого.
- Только дом другой. Да и мы уже не те, - ответила я, отметая всякие воспомина-ния. Они были больше никому не нужны.
-Точно,- согласился он.
Я повесила пальто на вешалку, и устало опустилась на бежевый диван.
Дом Кирилла был спроектирован на европейский лад - в нем не было прихожей и, входя в дверь, гости сразу попадали в просторную гостиную. Направо была кухня и ван-ная комната, на втором этаже - его спальня с прилегающей к ней мастерской и еще одна комната для залетных личностей наподобие меня. Если народу собиралось много, гости-ная так же превращалась в место для ночлега. Стены украшали его собственные картины.
- Пойду, приготовлю что-нибудь, - сказал он. - Надо тебя накормить, а то вид у те-бя, честно говоря, не очень.
Я слабо улыбнулась.
- Боюсь, у меня кусок в горло не полезет. - При одном упоминании о еде мне ста-новилось плохо.
- Это уже не мои проблемы, - Палиевский пожал плечами и скрылся на кухне.
Я достала мобильник из сумки и позвонила сперва Майклу, потом Юле, предупре-див о том, что остаюсь у Кирилла, затем встала и последовала за мужчиной следом. На-ходиться сейчас одной было совершенно невыносимо.
Когда я вошла на кухню, Кирилл как раз высыпал замороженную картошку-фри из пакета на сковороду.
- Тебе помочь?
- Нет уж. Я знаю, что единственное, что тебе удается на кухне - это подогревать воду в кастрюльке, без ущерба для себя и окружающих - он улыбнулся.
- С тех пор многое изменилось, - попыталась уверить его я.
- Ты стала идеальной домохозяйкой? Да быть того не может!
- Н-у-у-у, - протянула я. - Майкл еще не умер с голоду.
- Правда? А мне казалось, что дело обстоит примерно так, а иначе как он, находясь при жизни, да еще в здравом уме отпустил тебя сюда одну?
- У него просто не было выбора, - ответила я, пропуская колкости Палиевского ми-мо ушей.
- Мне казалось, что выбор есть всегда, - философски заметил мужчина.
- Да. Но ему пришлось меня отпустить.
- А как же Кэтрин?
- Она с кузиной Майкла.
- А Майкл знает почему, а главное, к кому, ты поехала? - Палиевский резал поми-доры для салата, но его взгляд сверлил во мне дыру.
- Да. Он знает.
Кирилл отложил нож.
- Я поражен. Этот человек заслуживает уважения.
- Майклу неизвестно, что мы с Артёмом были вместе.
- Тогда понятно.
Я молча смотрела на то, как Кирилл помешивает лопаткой брусочки румяного картофеля.
- Я хочу знать, как все это случилось, Кирилл, - произнесла я, чувствуя, что больше не в состоянии выносить неопределенности. - Расскажи мне все, что тебе известно.
- Не много.
Мужчина выключил газ, закрыл крышкой сковородку и сел напротив меня за стол. Отчего так выходит, что все важные разговоры случаются на кухне?
- Когда он вернулся из Парижа, то привез с собой не только багаж знаний. Он при-вез с собой любовь к французской кухне, к французскому искусству и любовь к мотоцик-лам. Это было его страстью там, и это стало его отдушиной здесь. Он купил подержанный "Пежо" и ездил на нем постоянно.
- Я не знала.
- О, ты многого не знала. Не знала, как он жил в Париже, как жил здесь…
- А ты знал?
- Про Париж? В общих чертах. Он много не рассказывал, да я и не настаивал. Впрочем, я вполне мог себе это представить.
Я тоже могла, но совсем не хотела. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы по-нимать, сколько соблазнов таит в себе этот город. Одни были на виду, другие скрывались за никогда не гаснущими огнями. Артём был молод, был свободен, а главное, наш дорогой Лорд Генри - Палиевский, успел-таки прибрать его к своим рукам. Что из этого вышло - лучше бы и не думать. Я лишь надеялась, что Тёма не относится к женщинам так же легкомысленно, как Кирилл или презирает их, благодаря мне. В любом случае, Париж был личным делом Артёма, я не собиралась ворошить прошлое.
- Мотоцикл… Значит, вот как он… - я не смогла договорить, в горле стоял ком.
- Да, - коротко ответил Кирилл. - Хорошо, что при нем оказались документы. Мне позвонили его друзья. Я не знаю, правильно ли сделал, что рассказал тебе. Признаться, я жалею теперь, - Кирилл пристально смотрел на меня. - Если бы я знал, что ты тут же со-рвешься, да еще в таком состоянии… Майкл точно мне голову оторвет, - заключил он, криво усмехаясь.
- Я бы никогда тебя не простила, - сказала я, буквально чувствуя, как сверкнули в его сторону мои глаза.
- Я должен был догадаться, что так все выйдет, что ты не сможешь остаться в сто-роне.
- Я действительно смогу увидеть его только завтра?
- Думаю, да, но, Слава, он… - Палиевский опустил голову. - Это ужасно…- про-шептал художник.
Сердце точно мотор, работающий вхолостую. Оно еще бьется, но это уже не имеет смысла. Я погружалась во мрак. Я сидела в новом доме Палиевского и с трудом верила, что я здесь, что я есть. Привычный мир замер. Он, как занавес, скрывающий реальность, был отброшен порывом внезапного ветра перемен. А реальность была такова, что я по-прежнему любила Артёма. Не смотря ни на что. Я, снова оказавшись в этом городе, в му-чительной близости от него, любила его все так же, а может, еще сильней, потому что действительно могла потерять навсегда.
* * *
Я чувствовала, как пальцы сжали холодную ручку двери, как шли ноги по коридо-ру… Глаза видели белые стены, одинаковые стулья, линолеум, имитирующий паркетную доску, фигуры в белых халатах. Я могла слышать, могла осязать запахи, могла даже ду-мать. Но была ли я жива? Мое сердце, как орган, все так же билось в груди, перекачивая кровь, но где-то под грудью поселилась щемящая боль, не давая свободно дышать.
Артём на больничной кровати.
Артём с переломанными руками и ногами.
Артём с иглами капельниц в венах.
Артём со сломанным позвоночником.
Я дотронулась рукой до стены и обессилено прислонилась к ее гладкой поверхно-сти затылком, плечами, всем своим телом, чтобы не упасть.
Господи, где тот пресловутый штекер, который в состоянии отключить мой мозг, чтобы он перестал думать, чтобы перестал вспоминать?
Я закрыла глаза, борясь с подступившими слезами. Как же хочется заре-веть…Просто до невозможности…
- Слава…
Легкое прикосновение к моему плечу и тихий голос Палиевского возвратили меня к реальности.
Я открыла глаза.
- Ты в порядке?
Его взгляд выражал беспокойство. В последнее время я видела его слишком часто.
- Это бесчестно… - сдавленно прошептала я. - Он же еще так молод… Совсем мальчик…- Ком в горле мешал вытолкнуть хоть слово из горла.
- Знаю. Слава, ты должна взять себя в руки. - Кирилл слегка сжал мои плечи. - Я видел лечащего врача. Ты хочешь с ним поговорить?
Хотела ли я говорить? Хотела ли услышать диагноз, означающий приговор? Это не имело значения. Так или иначе, ничего не изменится, если я буду просто стоять здесь как вкопанная и орошать свитер Палиевского слезами. Я сделала глубокий вдох.
- Да, - ответила я. В моем голосе отчетливо прозвучала уверенность, хотя я совсем не чувствовала ее.
* * *
Разговор с доктором не оставил никаких надежд. Сухопарый мужчина с лысеющей головой был лаконичен и честен в своих ответах. Первым моим условием было ничего не утаивать, говорить как есть. Свои чувства я не собиралась щадить в угоду призрачного спокойствия.
Нужна была операция на позвоночнике, но и она не могла дать никаких гарантий. Вполне возможно, станет только хуже. Есть новый метод лечения, но, во-первых, он до-рог, во-вторых - вряд ли кто займется, специалисты наперечет, а графики расписаны на месяцы вперед едва ли не по часам. Придется ждать.
Я чувствовала, как с каждым словом волна отчаяния отбрасывает меня все дальше от ужасной действительности. Сознание никак не могло признать тот безжалостный факт, что мой дорогой мальчик обречен. От бессилия мне хотелось кричать… Ведь это же Петербург - вторая столица! Неужели здесь нет талантливых врачей?!
Что, если увезти Артёма в Лондон? Я, как утопающий хватается за соломинку, схватилась за эту мысль, но мои соображения были напрочь отметены доктором. "Это со-вершенно невозможно, - изрек он свой вердикт, граничащий с приговором на казнь. - При таких травмах любая транспортировка грозит необратимыми последствиями".
Палиевский стоял рядом, я судорожно сжала его ладонь. Он только накрыл мою руку своей, едва поморщившись, когда мои ногти впились в его кожу. Он все понимал.
Из всего сказанного мы могли сделать лишь один неутешительный вывод - надо ждать непонятно чего. Если Артём согласится на операцию, то это будет сродни игре в Русскую рулетку, но только с одним исключением: заряжены будут пять патронов из шес-ти, и шанс остаться здоровым то же самое как получить осечку - почти сведенным к ну-лю. Но даже с учетом всего этого, сама операция была не из дешевых. Я думала с тоской о том, что вряд ли у его семьи столько найдется.
Закончив разговор с врачом, мы собрались покинуть стены больницы, но в кори-доре я заметила Ольгу. Сколько лет прошло с той поры, как мы виделись в последний раз? Кажется, семь. Она заметно сдала и выглядела старше своих лет. Скорее всего, всему виной трагедия, случившаяся с Артёмом. Глаза женщины были полны страха за сына и материнского отчаяния. Она, как и я, изнывала от собственной беспомощности. Рядом с ней была молоденькая девушка, лет четырнадцати - пятнадцати. Ксения, поняла я. Она была больше похожа на своего отца - крупная, с широкими бедрами и рано развитой грудью, ее лицо с ярко выраженными тяжелыми скулами ни в единой черте не напоминало изящного, милого лица брата. У нее были маленькие глаза в соразмере со всеми пропорциями лица, но форма губ была весьма выразительной. Девушка носила каре до плеч. Волосы ее были шоколадного оттенка с несколькими промеллированными красными прядками.
Я сделала пару шагов им навстречу.
- Здравствуй, Оля, - сказала я.
Она подняла на меня измученные глаза.
- Ярослава?
Сестра смотрела на меня так, точно я была привидением. Еще бы… Мне не стоило и удивляться. Кирилл тоже поздоровался. Он знал их обеих. Ольгу еще с юности, а Ксю-шу с той поры, как они наездами появлялись в Питере.
- Откуда ты здесь?- спросила Оля.
Мне хотелось глупо ответить: "Из Лондона", но это прозвучало бы смехотворно.
- Я узнала, что случилось, - начала было я, но она прервала меня.
- И что с того? - тон голоса был враждебен. Я с недоумением взирала на свою сест-ру, не понимая, отчего она так холодна со мной. Однако, я спокойно продолжила:
- Ты знаешь, как я всегда относилась к Артёму. Я не могла не приехать.
- А как ты к нему всегда относилась? Как к игрушке? Как к своей непонятной при-хоти?
Я отпрянула. Нет… Невозможно. Она не может знать о нас. Артём не стал бы ей ничего рассказывать. Это просто шалит моя совесть. Я стояла, оцепенев, не зная, как реа-гировать на ее выпад.
- Мама, перестань, - вмешалась Ксения.
- Даже не подумаю! - огрызнулась женщина, не удостоив дочь и взглядом. Ее глаза превратились в два горящих уголька, готовых спалить меня дотла своей неприязнью. - Ведь это ты забила голову моего сына глупыми мечтами! Всегда поощряла его. Никто иной, как ты, просила отпустить его в Петербург! Посмотри, что из всего этого вышло! Ох, знать бы мне раньше, чем дело кончится…
Так вот оно что. Она думает, что город всему виной. Что было бы лучше, если бы Артём остался дома, в независимости от того, какая судьба была бы уготована ему там. Она до сих пор не понимала, что жизнь для Артёма в нашем городке стала бы просто не-выносимой.
- Ты его сюда сманила! Ты заставила его думать, что возможно всё! Тёма меня ни-когда не слушал, смотрел только тебе в рот. Если бы не ты, ничего этого бы не было.
Она тяжело выдохнула, словно бы из нее выпустили весь воздух, и зло уставилась на нас.
- Вы сами не понимаете, что говорите сейчас, Ольга, - сказал Кирилл спокойно. Его голос был совершенно холоден. Глаза превратились в два ледяных изумруда.
- Кирилл, не надо…- я знала, что так он еще больше усугубит ситуацию.
- Не защищай ее, Кирилл! Ты тоже виноват. Что сделала Слава, уехав в Лондон? Разве позволила Артёму самому решать, что ему нежно? Нет. Она оставила тебя его опе-кать. Вы - как близнецы: одни мысли, одни взгляды. И что вышло? Этот Париж, затем Прага… Я не видела его годами! Вы оба сделали так, чтобы он стал таким, какой есть. Эта его увлеченность мотоциклами и вот теперь он лежит тут и у него вся жизнь сломана! Его планы, его мечты… Разве он смирится? Каково ему теперь будет, когда весь его мир рухнул?! Это ты во всем виновата. Только ты! - в истерике вскричала Ольга.
- Довольно, - жестко пресек Палиевский.- Вы не в себе. У вас нет никакого права говорить такое. Ксюша, уведи мать, дай ей лекарства, что угодно… Не знаю… Пусть она успокоится.
Я стояла, ни жива, ни мертва. Слова Ольги все еще эхом отдавались внутри. Они разрывали мне сердце. Её обвинения были чудовищны. Как Кирилл мог оставаться столь невозмутимым? Чем дольше она кричала, тем больше я начинала задумываться, а не права ли сестра в действительности? Эта мысль заставила меня содрогнуться всем телом, всем своим существом. С лица схлынули последние краски.
- Ярослава, с тобой все в порядке? - обеспокоенно спросил мужчина.
- Я… Не знаю, - сказала я, понимая, что это больше всего похоже на правду. - Всё это так ужасно, Кирилл. Я никогда и предположить ничего подобного не могла. А ведь она так действительно думает…
- У нее нервы сдали. Они приехали на следующий же день, и все здесь твердят только дно - ждите. Это в лучшем случае. В худшем - делают самые неутешительные про-гнозы.
- Но ведь я и вправду всё это сделала…
- Нет,- резко оборвал меня Палиевский. - Ничто не было сделано против его жела-ний, даже пресловутое участие в конкурсе, с которого все, по сути, и началось. Слава Бо-гу, Артём пошел не в свою глупую мать, которая была бы счастлива тем, что сын у нее под боком. Его прозябание в заштатном городишке ее ничуть бы не волновало. Ей бы это даже в голову не пришло.
- Но у нее больше прав на него, чем у кого бы то ни было, - у меня вот-вот готовы были брызнуть слезы из глаз.
- Брось, ты и сама в это не веришь.
Я заглянула в его глаза - мой союзник, мой прекрасный соглядатай, мой сообщник.
- Каждая мать хочет, чтобы ее ребенок был рядом, - я говорила сейчас вполне уве-ренно, потому что сама теперь, даже больше, чем прежде, чувствовала свою ответствен-ность за Кэт. - Всегда кажется, что мы способны защитить детей от всяких невзгод и бед уже только силой своего присутствия. Но мы ошибаемся… Боже мой, как мы ошибаем-ся…
- Не ищи ей оправдания. То, что Ольга - мать, не дает ей никакого права страдать скудоумием и бесконтрольно истерить.
Я смотрела прямо в холодный огонь, который горел в глазах Палиевского. Ему никогда не понять родительских чувств, ибо он родителем не был и вряд ли когда-нибудь станет.
- Ты очень груб, - тихо сказала я, так, что он едва мог расслышать. - В тебе нет ни капли жалости.
- Может быть, - согласился он, - но если бы я не приструнил твою сестру, она бы набросилась на тебя с кулаками.
- И на тебя тоже, - заметила я.- По ее словам, ты тоже виновен.
- Мне совершенно все равно, какого она обо мне мнения, пусть хоть мнит меня ис-чадием Ада, мне дела нет. - Кирилл приобнял меня за плечи. - Успокойся, Слава. Сейчас нужно думать о более важных вещах.
Я молча кивнула, Кирилл прав. Кинув быстрый взгляд в сторону Ольги и Ксюши, я увидела, как к ним подошла стройная девушка среднего роста с волосами цвета меда, чуть ниже плеч. Ей было лет девятнадцать, не больше. Вдвоем с Ксюшей они хлопотали над Олей, которая сотрясалась в рыданиях. Девушка протягивала пластиковый стаканчик, а дочь доставала какие-то таблетки из упаковки. Лицо незнакомки было довольно миловидным, хотя и излишне серьезным для столь юного возраста.
- Кто это? - спросила я Палиевского, думая, что уж он-то должен быть в курсе.
Мужчина проследил за моим взглядом.
- Это девушка Артёма. Аня,- пояснил он.
Я знала об увлечениях Тёмы, не о всех, возможно (Палиевский клятвенно божился, что его влияние здесь совершенно ни при чем), но видеть воочию живую девушку, а не какой-то абстрактный образ в сознании было на удивление странно. И больно. Я прислушивалась к собственным ощущениям: ревность - да, оценивающий взгляд - несомненно, и невольное сравнение с собой. Мне было интересно, чем она его еще смогла привлечь, помимо симпатичной мордашки. Она, несомненно, должна быть умна. Санаев терпеть не мог глупых, пустых людей.
Моя ревность была сродни чувству собственника, чувству женщины, имеющей ре-бенка от уже не принадлежащего ей мужчины. Моя любовь к Артёму была абсолютной. Она принадлежала только мне одной, она жила, глубоко укоренившись в моем сердце, став частью него. Эта любовь была аксиомой в такой степени, что я могла со спокойным вниманием взирать на его новое увлечение, чем бы оно ни завершилось, и не испытывать горечи. Девушка была мне интересна, и я жалела ее, жалела как себя саму, как Ольгу, как Ксению… Как всех нас, кому был дорог Артём.
Я отвернулась.
- Идем, Кирилл, - сказала я. - Мне нужно обо всем хорошенько подумать.
Глава 41
Весь обратный путь мы проехали в полном молчании. Начался дождь, и я отстра-ненно смотрела, как капли прозрачными дорожками стекают по лобовому стеклу. По телу разлилось какое-то странное оцепенение.
Все это время, пока машина неслась по шоссе, я старалась не думать о том, что ска-зала мне Ольга, старалась не думать даже тогда, когда мы зашли в дом. После промозглой серости и сырости улицы приятно было оказаться в тепле гостиной, в которой Кирилл включил мягкое освещение.
- Я бы предложил тебе выпить,- без обиняков сказал он. - Да только это не хорошо, верно?
Я хмыкнула вроде как утвердительно, сняла пальто и повесила его на вешалку.
- А я, пожалуй, налью себе стаканчик, - сказал мужчина и, как был в туфлях и по-лупальто из серой шерсти, прошел на кухню.
Я поднялась в ванную комнату. Обычно теплый душ помогал мне привести мысли в порядок, но сейчас я сомневалась, что этот привычный прием поможет. Я глянула на себя в зеркало и едва не отшатнулась.
Прямо на меня смотрела женщина с уставшими потухшими глазами, в которых за-стыла такая тоска и безнадежность, что невольно делалось страшно. Цвет лица бледный с каким-то сероватым оттенком, уголки губ опущены как у скорбной маски, под глазами залегли глубокие тени и стали четче видны морщинки. Я опустила голову, тупо всматри-ваясь в кружок стока раковины. Женщина в зазеркалье сделала то же самое.
Господи, в кого я начинаю превращаться, если уже не превратилась? Теперь, ог-лядываясь назад, я пыталась определить, где была та точка поворота, после которой что-то в моей жизни пошло не так. Было ли это до Артёма или уже после? Быть может, все дело в том, что мне не нужно было его оставлять одного вообще никогда? Ведь если бы я не уехала в Лондон, если бы была рядом, лучше за ним следила, ничего бы не случилось, и сейчас он был бы в полном порядке. Я вспомнила о просьбе Ольги, когда она отправила Артёма в Петербург, чтобы я приглядывала за ним… А что в итоге сделала я? Сама влю-билась и заставила влюбиться в себя, а потом бросила. И ведь если разобраться - бросила вполне себе осознанно, придерживаясь определенного плана. Мерзость.
Я все сделала неверно. И его мать абсолютно права. Во всем. До самого последне-го слова.
Вина моя была неизбывна, и она жгла мое нутро подобно раскаленным клещам. Из груди вырвался то ли всхлип, то ли стон и я тихо сползла вдоль стены. Кафель на полу и за моим затылком был холодным, но я этого даже не заметила. Закрыв ладонями лицо, я могла только сотрясаться в беззвучных рыданиях. Сколько времени я провела в таком по-лубессознательном состоянии, я не имела никакого понятия. Из глубокого забытья меня вывел голос Палиевского за дверью, а потом и его настойчивый стук.
- Ярослава, с тобой все хорошо?
Этот его вопрос едва не развеселил меня. Из пересохшего горла вырвалось не-сколько булькающих звуков, отдаленно напоминающих истеричный смешок.
- Оставь меня, - сказала я, в промежутке между всхлипами.
- Ты сидишь в ванной вот уже с час, и я только хотел спросить…
- Катись к дьяволу, Палиевский! - выкрикнула я, желая лишь одного: чтобы он ос-тавил меня. Чтобы все оставили меня, наконец, и дали возможность больше не претво-ряться. Не строить из себя заботливую тетушку Ярославу и только. Я хотела сбросить с себя ненавистную маску и остаться как есть - женщиной, стоящей на пороге отчаяния, женщиной, у которой ее любимый мужчина на глазах превращался в инвалида и не разыгрывать больше этой дурацкой комедии.
Терпению Кирилла можно было только позавидовать.
- Слава,- вкрадчиво произнес он, - если ты сию же секунду не откроешь эту парши-вую дверь, клянусь, я ее просто вышибу.
Мужчина говорил спокойно, но что-то в его голосе заставляло думать о том, что он сделает это, не раздумывая.
Встать у меня не было сил, поэтому я просто подползла к двери и щелкнула зам-ком.
Когда Кирилл вошел, я полулежала на полу в ванной комнате и заливалась слеза-ми. Мне было все равно. Он просил, чтобы я открыла, но это не значило, что я должна была успокоиться и перестать оплакивать Артёма, себя, и все, что я сделала.
- Господи…
Кирилл опустился рядом на колени.
- Слава, я тебя умоляю, успокойся…
Я подняла на него залитое слезами лицо со следами потекшей туши. Он выглядел растерянным.
- Не могу… Не сейчас… Позже…
- Нет, Золушка, именно сейчас, - мягко, но настойчиво произнес он. - Я не позволю закатывать истерики кому бы то ни было в моей ванной.
- Но я ни кто бы то ни было, - возразила я, и мой голос был похож на лепет малень-кого беспомощного ребенка.
- А тебе тем более, - мужчина приподнял меня за локти и помог сесть, прислонив меня к стене. Сам он устроился рядом.
Так мы и сидели некоторое время молча, и тишину нарушали лишь мои судорож-ные всхлипы, которые становились все реже. Казалось, у меня иссякли все слезы за это время, и плакать больше просто не было сил.
- Она во всем была права, - сказала я, уставившись неподвижным взглядом на проти-воположную стену. - Мы оба это знаем, ведь правда?
- Ничего подобного, - потому как дернулось его плечо, которого касалась моя голо-ва, я поняла, что Кирилл покачал головой. На него я не смотрела.
- Мы уже, кажется, все выяснили, Слава. Постарайся поскорее забыть этот бред.
- Это не бред, Кирилл, - теперь пришла моя очередь качать головой. - Это я сделала все, чтобы Тёма приехал учиться в Петербург. Я подала ему эту идею.
- Он сам этого хотел, - возразил художник.
- Откуда мне знать? Когда-то он говорил, что вообще хочет пойти в армию, а я его отговорила, вытащив на свет его потаенные мысли и мечты.
- Это совсем не плохо. Благодаря этому, он смог наконец-то понять, чего хочет от жизни и как начать воплощать свои мечты в реальность.
- Проклятые мечты убивают нас, - прошептала я. - Если бы Артём остался дома, ничего бы не случилось, - я не слышала Кирилла и все говорила и говорила.- Не было бы Петербурга, этой ужасной аварии и он не лежал бы сейчас прикованный к кровати.
- Он мог бы с таким же успехом свернуть себе шею где-нибудь еще, даже если бы остался в нашем захолустье, - резко ответил Кирилл.
- Вот уж не думала, что ты фаталист, - я уже успокоилась и только моргала чуть чаще - размазанная тушь пощипывала глаза.
- Я реалист и циник. И потому, я скажу тебе, что ты забыла упомянуть о том, что у него не было бы тебя.
Его заявление заставило мое сердце сжаться от нового приступа боли.
- Да… И только я всему виной… Ольга права…
- Твоя сестра может говорить все, что ей вздумается. И Слава. Да, ты виновата, - сказал Кирилл, и я вскинула на него глаза. В его взгляде я явственно увидела холодный огонек отчуждения.
- Не во всем, а только в том, что оставила его. В этом твоя главная и самая страш-ная вина.
Слова Палиевского оглушили, но не потому, что я сама этого не знала, нет. Просто кто-то осмелился произнести это вслух.
И это была не я.
Ведь даже в самое тяжелое время после своего ухода, я никогда этого не произно-сила. Думала постоянно, ощущала всем своим существом, но никогда не произносила. Это словно бы была грязная тайна, навек запечатавшая уста.
- Я не могла поступить иначе, - сказала я, но это было жалкой попыткой оправдать-ся.
- Ты могла, но не стала этого делать,- голос Палиевского приобретал все больший окрас возмущения. - Вместо этого ты пришла ко мне со своим якобы идеальным планом, который должен был устроить жизнь Артёма без тебя. Этот план на самом деле оказался самой идиотской вещью, которую только мог выдать твой воспаленный мозг. И я на это подписался,- на этой фразе Кирилл запнулся, и я услышала теперь уже глубокое сожале-ние. - Мы с тобой, два чертовых материалиста, отчего-то решили, что можем руководить чужими жизнями, что рационализм в поступках и логика вещей превыше всего остально-го.
Кирилл был сейчас прав и не прав одновременно. Тогда мной двигало не просто чувство холодного расчета, но еще и безотчетное стремление отгородить Артёма от не-правильного решения. Любым способом.
- Я только хотела его уберечь от ошибки…
- Ты хотела спокойной комфортной жизни. Но Тёма был еще молод, а вот Майкл пришелся как нельзя кстати.
Его слова врезались в меня словно осколки.
- Дело было не только в этом…
- О, я знаю! - Кирилл говорил, уже не скрывая сарказм. - Знаю все, что ты скажешь наперед. Мы уже проходили через это. И про карьеру, и про сломанную жизнь о тяготы быта… Я знаю все, Слава. Но скажи мне, разве сейчас его жизнь не сломана? И быть мо-жет, именно потому, что ты так жестоко оставила его.
- Кирилл, пожалуйста… - я не хотела его больше слушать и бессознательно попы-талась закрыть уши руками.
- Нет, Слава, тебе придется выслушать.
Он поднялся и теперь возвышался надо мной подобно грозовой туче - хмурый и беспощадный, готовый в любой момент обрушить на мою голову праведные громы и молнии.
- Ты не все знаешь. Твой "идеальный" план чуть было не провалился в самом его начале.
Я непонимающе уставилась на друга.
- О чем ты?
- После того, как ты улетела, он исчез. Просто испарился. Никто из друзей или зна-комых даже понятия не имел, где он может быть.
- Что? Артём? - я никак не могла в это поверить.- Нет, он не мог…
- Еще как мог, и чуть не вылетел из университета из-за этого, потому что не пока-зывался на занятиях месяцами. Ему готовы были отказать в поездке.
Я была потрясена.
- Почему ты ничего не сказал?
- А что, по-твоему, я должен был сказать? "Знаешь, дорогая, этот парень любит тебя до безумия, так что разводись и возвращайся назад, пока он окончательно не свихнулся и не сломал себе жизнь и карьеру, о которой ты так страстно мечтала". Заметь, ты, а не он. Тёме было все равно, он лишь хотел быть с тобой и только.
Палиевский едва слышно подавил тяжелый вздох и продолжил:
- Никто ничего не знал, ни ты, ни, тем более, его семья. Этот парень заставил-таки меня поволноваться. Ведь ты просила держать его в поле зрения, точно он малое дитя. Будто у меня других дел не было, - проворчал Кирилл.
- Прости… - только и смогла произнести я. Такого поворота событий я себе даже представить не могла.
- В конце концов, после нескольких неудачных попыток я застал Артёма в его ком-нате в общаге. Я стоял возле закрытой двери, точно зная, что он находится там, и говорил о том, что если он провалит сессию, которая уже началась, то его отчислят без всяких сан-тиментов, даже не смотря на то, что он считается одним из лучших студентов у себя на курсе. К тому моменту он пропустил несколько зачетов и экзаменов. Слава, приказ о его отчислении уже лежал на столе у декана, и ждал только подписи, потому что у Артёма не было никакой причины, объясняющей его прогулы. Я лично беседовал с деканом. Он со-гласился дать Артёму срок. Об этом, естественно, я ничего не сказал ему. Лишь намекнул, что приказ существует. Только тогда, мне кажется, до него дошло и он, наконец-то, засел за учебники.
- Кирилл, я не знаю, как тебя благодарить…
- Твоя благодарность мне не нужна. Я лишь хочу, чтобы ты поняла, какую мы оба совершили ошибку. Я хочу, чтобы ты перестала понапрасну убиваться, кляня себя во всем. Ты виновата в том, что так поступила. В том, что так любила его, что почти погуби-ла, но ты не в ответе за аварию.
- А что же потом?
- А потом все пошло так, как мы и надеялись: учеба в Париже, проекты, Но он ужасно по тебе тосковал. Хоть и не показывал этого. Наверное, он окончательно смирился с тем, что потерял тебя, только когда я сказал, что ты родила ребенка. Он понял, что теперь ты точно не вернешься.
Я закрыла глаза. Боже мой, какая ирония…
Я посмотрела на Палиевского, чувствуя к нему неизмеримую благодарность за все, что он сделал для Артёма и меня и делает это до сих пор. Не было подходящих слов, что-бы сказать ему "спасибо" за дружбу и бесконечное понимание. Я могла платить лишь мо-нетой преданности и искренности.
Мне опять до ужаса хотелось реветь.
- Майкл Кате не отец. Это Артём.
Палиевский застыл, подвижными остались только брови на его лице, которые не-удержимо поползли вверх.
- Что?
- Я поняла это, только когда мы уже были в Лондоне. Кэт дочь Артёма.
- Слава, да что же ты творишь… Хочешь сказать, Майкл не знает, что это не его ребенок?
- Разумеется, он не знает, - почти с возмущением ответила я.
Палиевский какое-то время молчал, приходя в себя от обрушившейся на него ин-формации.
- А ты не думала о том, что Артём имел право знать. Ребенок - это не только твоя собственность.
С этим я была категорически не согласна и, поднявшись, наконец, с пола, с твер-достью в голосе ответила:
- Нет. Только моя.
- Все, что ты говоришь - чудовищно, Слава. Я не могу поверить в то, что ты на та-кое пошла.
- Я любила Артёма, Кирилл, и никогда не позволила бы ему пренебречь своим призванием. А он именно это и собирался сделать. Хотел на мне жениться, даже не зная о ребенке. А что было бы, если бы узнал? Тут уж точно всему бы пришел конец.
- Не драматизируй, - поморщился мужчина. - Вы бы просто поженились.
- Да ты умом тронулся! - воскликнула я. - Всю мою и его родню хватил бы массо-вый удар! Как ты себе это представляешь? Я - тридцатилетняя с ребенком, мой муж, два-дцати лет, бросивший учебу и работающий днями напролет, чтобы содержать семью.
- Знаешь, я думаю, найдется множество примеров подтверждающих, что…
- Что супруги уже в скором времени готовы вцепиться друг другу в горло, - пере-била я, даже не дав Кириллу закончить свою утопическую фразу. - Артём бы возненави-дел меня.
- Нет, Слава, только не он.
Почему у меня вдруг возникло ощущение, что Палиевский знает Артёма гораздо лучше, чем я? Отчего в его голосе столько уверенности и почему ее нет в моем? Верила ли я вообще когда-либо в правильность своих выводов, а главное, верю ли в них до сих пор? Ведь если только на мгновение предположить, что все было ложью, значит, я совер-шила самую большую ошибку в своей жизни. Я поняла, что если сейчас позволю себе усомниться, то моя голова просто взорвется.
От проницательного и вместе с тем укоряющего взгляда Кирилла невозможно было скрыться.
- Ты не только решила за Артёма поставить точку в отношениях, ты еще и отняла у него право самому принимать решение воспитывать или нет своего ребенка.
- Тогда мне казалось, что это единственно правильный выход. Уже ничего не изме-нишь, - сказала я, чувствуя, как усталость начинает овладевать мной. И дело тут было со-всем не в организме. Просто стоя в этой ванной в это самое мгновение я поняла, каких трудов мне стоило пройти через все, что было и принять то, что случилось сейчас.
- Ты даже теперь ему ничего не скажешь? - спросил мужчина. В его глазах чита-лось сожаление.
Я отрицательно покачала головой.
- А какой в этом толк, Кирилл? Я замужем за Майклом, я жду от него ребенка. Те-перь это действительно так. К тому же, ты сам прекрасно знаешь, как он любит Кэт, а она его. Прикажешь мне все разрушить?
- Ну, уж нет. Не пытайся переложить на меня решение.
Я слабо улыбнулась.
- Это был риторический вопрос.
- Мне жаль Майкла, - вдруг сказал Палиевский. - Он не заслужил такого.
- Я знаю, - ответила я и вдруг мысль, пронзительная, точно молния, мелькнула у меня в голове. - Майкл… Мне нужно позвонить, нужно спросить у него, что можно сде-лать. Он знаком со многими врачами. Должен быть выход. Непременно должен быть вы-ход, Кирилл.
Я хотела поверить этому. Я не имела права не верить, не имела права сдаться. Мое сознание, мое сердце отказывались признать тот факт, что все потеряно, что ничем нельзя помочь.
Я всегда ему помогала. Мой милый мальчик всегда бежал ко мне за советом, за утешением, за защитой. Я играла с ним в детстве, вытирала слезы досады и обиды с его лица, вставала на его сторону в спорах, я была с ним в Петербурге. Я любила его. И сейчас Артём нуждался во мне как никогда прежде. Я снова с ним, рядом. Так неужели же у меня не хватит ни сил, ни возможностей, чтобы помочь ему?
Голос Майкла в трубке был нежен, но едва услышав о том, что я не собираюсь зав-тра вылетать обратно, как он буквально взбесился. Он кричал на меня так, что я едва не оглохла. Он называл меня бесчувственной эгоисткой, говорил, что именно этого и опа-сался, бросался проклятиями, но услышав, даже через сотни миль расстояния, что я плачу, осекся.
Ненавистные слезы. В последнее время я только и делала, что ревела. Ничего не могла с собой поделать. Сквозь мои всхлипы, Кэслер терпеливо слушал обо всем, что мне сказал здешний доктор,о том, что я не могу смириться, о том, что если он найдет спо-соб спасти Артёма, я вернусь в Лондон и больше никуда одна не поеду, лягу в больницу под строгое око специалистов, рожу ему ребенка и буду примерной матерью и женой. Как он всегда того хотел.
Я все говорила и говорила, а в голове только и осталась, что мысль, больше похо-жая на заклинание: "Все что угодно для тебя и ради тебя, Майкл, только спаси Артёма. Спаси моего Артёма!"
Глава 42
Три дня ожидания прошли, точно минуло три века. Уныло тянулись часы и стрелки на циферблатах по всему дому, казалось, прекратили свое движение. Артём, наконец-то пришел в сознание. Мне хотелось его видеть, не отходить от него ни на шаг, но я знала, что с ним были Ольга и Ксения. Попасться им на глаза было все равно, что дразнить ра-неных псов. Убедив себя в том, что я всему виной, моя сестра стояла на страже покоя сво-его сына и черта с два подпустила бы меня к нему ближе, чем на десять метров. Меня это глубоко уязвляло, оскорбляло и возмущало. Но хуже всего было то, что я не могла ни пе-реубедить ее, ни рассказать ничего, чтобы она поняла. Мне оставалось лишь молча снести эту обиду и ждать, когда позвонит Майкл, потому что он не сказал, что намеревается де-лать, а главное - намеревается ли делать вообще.
И он позвонил. Позвонил поздним вечером и своим глубоким голосом сказал, что прилетает завтрашним рейсом вместе с доктором Альбертом Грином и Кэтрин. Грин был одним из лучших специалистов в Британии по малоинвазивной нейрохирургии.
Едва лишь наш разговор завершился, меня охватила такая слабость, что я, как под-кошенная, рухнула на диван. Их приезд не обещал ничего, но вселял надежду. Знать, что Грин приедет, уже было большой победой. Я была настолько переполнена эмоциями, что едва ли осознавала в тот момент, как холодно и сдержанно звучал голос мужа из телефон-ной трубки, как вежливо, но отстраненно он попрощался.
В ночь накануне прилета я не могла сомкнуть глаз. Утром чувствовала себя не лучше разбитого корыта, а может, и того хуже.
Каково же было мое удивление, когда Палиевский с твердой настойчивостью зая-вил, что в аэропорт я не еду, что сидеть мне в четырех стенах и дожидаться Майкла, пото-му как с меня вполне хватит переживаний. В моем теперешнем положении нужно поста-раться успокоиться и ни о чем не волноваться. Если бы я не знала Кирилла вот уже без малого лет двадцать, непременно решила бы, что он идиот. Спокойствие стало давно по-терянной роскошью. Когда его машина скрылась из вида, я принялась отчитывать мину-ты, медленно перетекающие в часы, изредка кидая равнодушный взгляд на мелькание кадров на экране телевизора.
Они приехали втроем. Доктора Грина Палиевский отвез в гостиницу. Кэт вбежала в гостиную точно маленький вихрь. На ходу стягивая шапку, она кинулась мне навстречу с радостным криком.
Присев на корточки, я обнимала ее, чувствуя себя при этом препаршиво. Глядя на дочь, я едва смогла сдержать слезы. Господи, как же я ненавидела реветь! Если я хоть на секунду снова задумаюсь о том, что случилось с ее отцом, то у меня сдадут нервы.
С улыбкой, намертво приклеенной к губам, я, наконец-то осмелилась посмотреть на Майкла, вставая в полный рост.
Кэслер в темно-сером пальто и бежевом кашемировом свитере с высоким горлом был до неприличия безукоризнен. Меня это взбесило. Мой вид давно оставлял желать лучшего.
- Здравствуй, Майкл,- сказала я, и это прозвучало как-то излишне официально.
- Здравствуй, - мужчина кинул на меня пристально-оценивающий взгляд, от кото-рого мне стало неуютно.
- Как долетели?
- Ой, мамочка! Я познакомилась с одним мальчиком! Его зовут Дэвид, и у него была большая книжка про собак! - затараторила Кэт, не давая Майклу вставить хоть сло-во.
Кэслер красноречиво изогнул брови, давая понять, что все прошло хорошо.
- Интересная?
- Ага.
Кидая шарф на вешалку, Палиевский подмигнул Кэтрин с видом завзятого заго-ворщика, отчего девочка пришла в еще больший восторг. С ее приездом господству тяго-стной тишины в доме пришел конец. И слава Богу! Необходимо было отвлечься, а заботы о дочери были делом весьма подходящим. Впрочем, Кэт отвергла мое предложение пойти помыть руки после поездки. Доверчиво вложив свою маленькую ладошку в руку Палиев-ского, она потащила его осматривать дом. Он подчинился, состроив комическую мину на лице, а после принялся с сосредоточенным видом слушать ее оживленный щебет.
- Как ты? - спросил Майкл, когда звуки их удаляющихся шагов затихли.
Мне хотелось, чтобы он сделал два шага навстречу и прикоснулся к моей щеке, чтобы я могла почувствовать тепло и силу его ладони. Вновь ощутить потерянное состоя-ние полного покоя и умиротворения рядом с ним. Но он не сделал, ни того, ни другого. Его взгляд выражал лишь вежливое участие.
- Хорошо, - ответила я, но это было неправдой. Ни в плане здоровья, ни в мораль-ном плане.
- Тебе не следовало лететь,- его глаза ожгли меня укором, в них мелькнула искра сдерживаемого гнева. - Ты не стала меня слушать, а как всегда сделала все по-своему. По-ступать наперекор мне доставляет тебе удовольствие?
- Нет, - пролепетала я, чувствуя себя маленькой девочкой. - Майкл, я должна была.
- Конечно, - рот Кэслера скривился в подобие скептической улыбки, - другого от-вета я и не ждал.
- Если не ждал, зачем тогда вообще спрашивал? Зачем это обсуждать, так или ина-че, я уже здесь. И ты тоже.
- Да. И у меня прямо-таки чешутся руки взять тебя зашкварник, Ярослава, выво-лочь отсюда, запихать в самолет и отправить назад восвояси.
Таким злым я не видела его, наверное, лет сто. Впрочем, если вспомнить, как он кричал на меня по телефону, нечему было удивляться. Сама во всем виновата. Майкл был вправе бесноваться.
- По крайней мере, честно, - отозвалась я, кивнув.
Его ноздри едва заметно подрагивали, а губы сжались в тонкую нитку.
- Ты просто поставила меня перед фактом, что сдала билет, хотя мы договорились, что ты едешь ровно на четыре дня и не больше.
- Но обстоятельства изменились…
- Плевать я хотел на обстоятельства! Ты бросила Кэт!- рявкнул Кэслер и мне захо-телось забиться в самый дальний угол, какой только мог сыскаться в доме Палиевского.
- Я оставила ее с Габриель и с тобой.
- Ты вела и продолжаешь вести себя безответственно.
- Если есть хоть малейший шанс, что Артём поправится, я сделаю все, чтобы это произошло.
- Его шанс я привез с собой, - ровно сказал Майкл, имея в виду Грина.
- Именно, - я нервно закусила нижнюю губу.
Мужчина послал мне пристальный взгляд.
- Откуда деньги, Слава? - спросил он. - Где ты их возьмешь, чтобы оплатить опера-цию? Он и пальцем не пошевелит, пока не увидит на своем счету нужную сумму. Он со-гласился поехать только потому, что я лично говорил с ним. Думаешь, легко было найти окно в его графике?
- Я знаю, что нелегко. А насчет денег скажи ему, что они будут через неделю.
- Ты собираешься ограбить банк? - брови мужчины сошлись на переносице.
- Я продала квартиру, которую мне оставила бабушка.
- Поверить не могу, - сказал Майкл. - В такой короткий срок?
- Я не думала о выгоде.
- Тебе не кажется, что это уже слишком?
- Нет, не кажется, - с вызовом ответила я. - Я хочу быть уверена, что Артём снова будет здоров.
- И тебя больше ничего не волнует? Больше тебе ничего не надо кроме этого?
- Я знаю, что обязана тебе всем, Майкл…
- Избавь меня, Бога ради!- резко прервал Кэслер и нетерпеливым жестом вскинул руку. - Лучше ответь на вопрос.
- Мне ничего не надо больше сейчас.
Он кивнул, словно бы внутренне соглашаясь с умозаключением, которое уже дав-но укрепилось в нем.
- Прекрасно. Ну а пока, может, ты все-таки найдешь Кирилла, путь он покажет, ка-кую комнату я могу занять.
- У нас одна на двоих, - ответила я, не зная, как он это воспримет.
- Тогда я иду разбирать чемоданы, - бесстрастно произнес Майкл.
- Ладно.
- И займись Кэт. Ребенок нуждается в тебе больше, чем твой ненаглядный Артём.
Я вспыхнула.
- Майкл…
- Что "Майкл"? - раздраженно прикрикнул мужчина. - Ты едва удостоила дочь внимания. Она не хотела оставаться с моими родителями. Она устроила настоящий бунт. Кэтрин хотела к тебе. Я привез. Так будь же с ней!
Это была не просьба. Это был приказ, но я была настолько измучена всем проис-ходящим, что спорить сил уже не осталось, и потому я просто сказала:
- Я буду. Не сомневайся.
* * *
Операционную заливал ровный искусственный свет. Слышно было, как пописки-вают приборы. В углу тихо переговаривались медицинские сестры. Майкл, облаченный в халат, в стерильные перчатки, в шапочку, закрывающую волосы, наблюдал за тем, как Альберт Грин осматривает приготовленные инструменты. Кэслер был рад, что его лицо скрывает марлевая повязка, потому что сейчас перед его глазами на длинном операцион-ном столе лежал Артём Санаев. Этот мальчик, которому еще не было и двадцати трех лет, был похож сейчас на восковую куклу. Безвольную куклу, которую было так легко сло-мать.
Живыми казались только его глаза цвета теплого янтаря, с длинными, густыми ресницами. Эти глаза выдавали его страх, его мольбу, его надежду и невероятную жажду жизни. Майкл не мог смотреть на него и оставаться при этом спокойным. О, у его жены всегда была слабость к красивым светловолосым мужчинам. Один Палиевский чего сто-ил! Но Палиевский не трогал чувств Майкла. Слишком самодостаточным, слишком сво-бодолюбивым был художник. Он не представлял собой никакой опасности. Другое дело этот…
Губы Кэслера сжались в тонкую линию, глаза сузились. В этот момент он ничем не напоминал того интеллигентного, собранного английского джентльмена, которого все привыкли видеть в нем. Черты его лица исказила гримаса ядовитой злобы, приступ кото-рой он никак не мог контролировать. Хорошо, что на нем маска. Никто не увидит, как кривятся его губы, как на щеках ходят желваки и только глаза могут выдать его - глаза, горящие холодным огнем ненависти. Но никому нет дела до его глаз. Все внимание со-бравшихся сосредоточено на этом хрупком молодом теле искалеченном и переломанном.
Майкла терзали противоречивые чувства. Чувства, о которых он раньше никогда и подумать не мог. Более того, он ни за что бы ни поверил в то, что способен их испыты-вать. Его раздирали на части гнев, ненависть, презрение… жалость и… даже зависть.
Гневался он на Славу, презирал себя самого за свою слабость по отношению к ней, ненавидел Артёма всеми фибрами души, но одновременно, как врач, не мог не жалеть его - слишком тяжелая травма и слишком юный возраст.
Кэслер впервые в жизни хотел убить. Просто убить без всяких разговоров и все. Его самого поражала та сила неприязни, которую он питал к Санаеву. Мужчина знал, что сейчас нет ничего проще, чем ввести дозу снотворного, чуть превышающую норму. Никто ничего не заподозрит.
Безнадежная зависть была сильнее. Как могла ситуация дойти до такого абсурда? Он, взрослый мужчина тридцати восьми лет, пожалел в первый раз о том, кто он есть. Что он не этот парень, пусть даже находящийся на границе между жизнью и смертью. Что бы там не говорила Ярослава, как бы ни пыталась убедить его в обратном, Кэслер знал, чувствовал, что она любит его больше. Что в нем было такого особенного? Видит Бог, мужчина не раз задавался подобным вопросом. Что было в Артёме, чего не было в нем, Майкле? За что Слава так любит его, если помчалась через полмира к нему по первому зову своего верного Палиевского?
Он смотрел на Артёма пристально, жадно вглядываясь в черты лица. Парень от-крыл глаза. Посмотрел сперва на Майкла, но как-то отстраненно, не узнав его. Потом гля-нул на Грина, безошибочно угадав в нем главного.
- All will be good, - приглушенно сказал хирург сквозь повязку.
Санаев едва заметно улыбнулся, давая понять, что понял его.
В этот самый момент у Майкла остановилось сердце, и его прошиб холодный пот. В этот момент он все понял и едва не кинулся прочь. Так улыбалась ему Кэт, его Кэт, ко-торая внимательно слушала его объяснения, а потом ее губы раздвигались в понимаю-щей, светлой улыбке, едва зарождающейся, мимолетной, прежде чем окончательно пре-вратиться в ослепительную от уха до уха.
Так вот в чем было дело с самого начала, а он-то, безмозглый дурак, никак не мог этого понять! Более того, не мог даже подумать.
Артём и Слава. Когда это могло случиться? Ну конечно, после того, как он уехал. Все вдруг встало на свои места. Майкл никогда не задавался вопросом, кто был тот муж-чина, с которым Ярослава проводила свое время. Он не хотел этого знать. Ему было дос-таточно объяснений Артёма. Он так хотел ее вернуть тогда, что поверил бы чему угодно. Его даже не удивило, что парень был возле ее дома в такую рань. Майкл понимал, что хо-тел лишь услышать, что у него по-прежнему есть шанс. Что тогда сказал Артём? Что ему нечего опасаться? Так значит, это он себя имел в виду? Неужели смирился? Неужели добровольно уступил дорогу? Нет… все было совсем не так… Санаев сказал, что если это выбор Славы, то все будет, как хочет она. А Слава выбрала Лондон. Но почему? Что за-ставило ее так поступить? Знала ли она о ребенке? Знал ли он?
Нет, не знал, иначе давно бы уже приехал. Но Артём исчез из жизни Ярославы. Ос-тался только Кирилл. Это должно было его насторожить, но отчего-то не насторожило. Видимо, он был тогда слишком счастлив, слишком поглощен жизнью с ней, своей новой ролью мужа и отца, чтобы замечать хоть что-то дальше своего собственного носа.
Кэслер будто обмер. Стоял, не шелохнувшись, и доктору Грину пришлось оклик-нуть его несколько раз, чтобы мужчина очнулся. Какое-то мгновение Майкл никак не мог сосредоточиться на том, что от него хотят и что он вообще тут делает. Ему нужно было скинуть с себя халат, хлопнуть дверью и уйти. Но он этого не сделал. Во-первых, Грин сделал его своим ассистентом и просто не мог обойтись без профессиональной помощи Майкла, а во-вторых, и это главное, мужчина знал, что где-то там, Слава выплакала все глаза, произнесла все молитвы… Это причиняло ужасную боль, выворачивало наизнанку нутро, но глаза смотрели все так же сосредоточенно и уверенно.
- Are you ready, Michael? - спросил Грин.
Он не мог поступить иначе.
- Yes, I do. Absolutely , - уверенно ответил Кэслер и с этими словами ввел Артёму снотворное.
Глава 43
Я вернулась из больницы поздно. На улице сгустились сумерки и снова начал на-крапывать нудный осенний дождь. Поставив машину Палиевского в гараж, я пошла к дому. Кирилл уехал на выходные в Гатчину и его дом на несколько дней был в нашем полном распоряжении. После нашего разговора меня не покидало чувство вины. К нему примешивалась постоянная тревога и нервозность. Дни, проведенные в постоянном напряжении, сказались-таки на здоровье. Теперь меня тошнило каждое утро, и из-за постоянной слабости напала апатия. Однако, сегодня, все стало гораздо лучше. Доктора в один голос твердили, что худшее позади, операция прошла успешно и Артём скоро пойдет на поправку.
Мне безумно хотелось его увидеть, просто услышать голос, посмотреть в глаза, но когда я приехала, мне сказали, что ему вкололи снотворное и он заснул. Разумеется, бу-дить его никто не собирался, поэтому я просто заглянула в его палату всего на минутку. Но эта минутка как-то незаметно перешла в час, а потом перевалила и за второй. Я просто сидела с ним рядом и слушала его дыхание, каждый раз с тревогой вглядываясь в его лицо, едва лишь оно сбивалось хоть на миг. Я знала, что мне надо быть дома, что меня ждут Майкл и Кэт, но что-то случилось с моим телом - оно не сделало ни единой попытки подняться со стула и пойти к выходу, а разум точно заснул. Я понимала, что поступаю неправильно, что мое поведение несправедливо прежде всего к Майклу, который так много сделал, и который этого делать был совсем не обязан.
Я не знала, какими словами его благодарить. Я не знала, что он потребует в замен своей доброты и потребует ли вообще. Я заметила, что в последние дни он стал уж как-то особенно молчалив, чаще уходил в себя, преследуемый только одному ему ведомыми мыслями. Со мной он не делился, да и могла ли я адекватно воспринимать хоть что-то, пока над Артёмом нависала полнейшая обреченность и неизвестность. Да пусть бы хоть Нева вышла из берегов, и пол-Питера смыло с берегов, как обещают уже давно, я едва бы заметила это. Я уезжала в темноте и возвращалась в сумерках, дни путались один с дру-гим, и порой казалось, что я живу в одном бесконечно тянущемся дне, где нет ни солнца, ни даже намека на рассвет.
Дом встретил меня тишиной. Мельком взглянув на часы, я увидела, что уже начало одиннадцатого вечера. Дорога из города до дома Кирилла занимала чуть более часа. Ски-нув пальто, я сделала пару шагов к кухне, но замерла на полпути. В полутьме гостиной на кожаном диване сидел Майкл. На него падал рассеянный свет от единственно горевшего светильника. На низком стеклянном столике стояла початая бутылка виски. В руке у Кэс-лера поблескивал стакан. Он был почти пуст.
- Привет, Майкл, - сказала я, тщательно скрывая свое удивление. С чего это Майк-лу глушить вискарь в одиночку? Хотя, учитывая, что ему тоже пришлось нелегко, его вполне можно было понять. Мне тоже хотелось выпить, но я не могла себе этого позво-лить. В моем теперешнем положении, меня спасали только лошадиные дозы валерьянки и пустырника.
- Ты поздно, - отозвался мужчина, залпом осушая стакан.
- На дороге "пробка", - солгала я. К чему Майклу знать, что я без цели пробыла в больнице два часа к ряду, просто наблюдая за тем, как спит Артём? - Вечер пятницы,- до-бавила я.
Майкл ничего не ответил. Он просто молча наполнил стакан.
- Как Кэт?
- Спит, - спокойно ответил он. Голос его был на удивление трезв, хотя судя по ко-личество выпитого, он должен был уже быть не совсем адекватным. - Тебя так и не дож-далась.
Вот. Наконец-то. Осуждение в его голосе и во взгляде сказало мне все, что он ду-мает обо мне в данный момент. Я почувствовала укол вины, которая теперь все время была со мной. Для меня все стало второстепенным. Даже Кэт.
- Мне жаль, - сказала я, ощущая каждой клеточкой тела, как между нами встает не-проницаемая стена отчуждения.
- Детка, ты даже представить себе не можешь, как мне жаль, - хмыкнул Майкл, и в этот момент я поняла, что на самом деле он не так трезв, как мне показалось в начале.
- Что случилось Майкл?- мягко спросила я, подходя к нему ближе. Я уловила ощутимый запах виски. Интересно, как давно Кэслер принялся за уничтожение запасов "Джеймсона" Палиевского?
- Нам надо поговорить,- сказал он.
Я вскинула на него глаза, стараясь уловить на его лице хоть тень каких-либо эмо-ций. Напрасно. Серые глаза оставались совершенно непроницаемы. Они лишь слегка блестели в полутьме, но это было воздействие виски.
Мое сердце учащенно забилось. Неужели после операции возникли какие-то ослож-нения? Что могло произойти? Артём выглядел намного лучше, но, быть может, все далеко не так радужно, как уверяют доктора? Мог ли Майкл знать больше? А главное, расскажет ли он мне? Все эти вопросы вихрем пронеслись в моей голове и уже были готовы вот-вот слететь с языка, но лицо моего мужа оставалось все таким же бесстрастным, поэтому, я просто коротко кивнула, сказав "хорошо". Но он не торопился начинать. В такие минуты неопределенности, я всегда начинала подозревать самое худшее, поэтому спросила на-прямик, чувствуя, как холодеет сердце.
- Что-то не так с Артёмом? Какие-то проблемы?
Майкл изогнул брови.
- С чего ты взяла?
Я растерялась.
- Ты только что заявил, что нам надо поговорить и при этом вид у тебя весьма серьезный. Операция была вчера, само собой, я решила, что речь пойдет о результатах. О чем нам еще говорить? - почти с раздражением отозвалась я и тут же поняла, что сморози-ла глупость. Но было уже поздно.
Глаза Майкла едва заметно сощурились, в них мелькнул стальной блеск.
- Вот уж действительно,- с ехидством проговорил он, - Темы для наших разговоров резко иссякли с тех самых пор, как ты почти поселилась в больнице.
- Прости, - запоздало произнесла я, - Я вовсе не это имела в виду. Эта авария, опе-рация… Я выбита из колеи и ни о чем другом думать не могу, понимаешь?
- Я стараюсь, - кивнул он, скрещивая руки на груди. - Но у тебя есть и другие обя-занности. До меня тебе дела нет, это уже давно ясно, ты получила с меня уже все с полна. Но обязанность быть матерью еще никто не отменял.
Я растерянно ловила его взгляд.
- Постой-постой…Что значит, " Я получила с тебя уже все с полна"? Я тебя не по-нимаю…
Кэслер поднялся с дивана и остановился прямо напротив. Мне пришлось запроки-нуть голову, чтобы увидеть его лицо. Оно было мрачнее тучи.
- Ты знаешь, я ведь никогда не спрашивал тебя о том, что произошло в твоей жизни после того как мы расстались.
Это было правдой. Он сам сказал мне, что не хочет знать ничего, аргументируя это тем, что было, то прошло.
- Ты хочешь узнать именно сейчас? - почти шепотом спросила я, тщетно пытаясь подавить в себе приступ нарастающей паники. Боже, что на него нашло?
- А мне не нужно этого знать. Я и так все давно понял, - неожиданно заявил Майкл.
Я сделала судорожный вдох и инстинктивно сделала шаг назад. Вглядываясь в его такое знакомое лицо, я пыталась догадаться, что именно он понял или думал, что понял.
- Если ты думаешь, что у меня был роман с Кириллом, то ты ошибаешься, - сказала я, совершенно спокойно смотря ему в глаза. Говорить правду в данном случае было легко. - Между нами ничего нет.
У Майкла вырвался смешок, а по губам опять заскользила усмешка.
- Милая, если бы я действительно думал, что ты спала с Палиевским, то черта с два я бы жил в его доме сейчас и никогда не позволил бы это сделать тебе.
Прямота и холод его ответа вызвали у меня легкий шок. Сердце теперь не просто билось в груди, оно трепыхалось, как пойманная в силки птица, не давая мне спокойно сделать хоть вдох.
- Так что же? - я с вызовом вздернула подбородок, стараясь прийти в себя. - Каковы твои соображения на сей счет?
Майкл смерил меня взглядом.
- Это Артём, - просто сказал он, а мне показалось, что из меня только что вытрясли весь дух.
- Артём? - переспросила я, давая себе хоть секунду для того, чтобы справиться с эмоциями. Во рту мгновенно пересохло, и вспотели ладони. Я выдавила из себя нервный смешок, - Да что за глупости, Майкл? Артём и я… Нет, это совершенно невозможно.
- Еще как возможно, - продолжал он гнуть своё. - Я совершенно в этом уверен. И знаешь, почему, Слава? - лицо Кэслера исказила гримаса разочарования, смешанная с не-приязнью. - Ты сейчас так ненатурально врешь, что мне даже тошно на это смотреть. Раньше ты была намного искуснее в этом.
Он отвернулся с застывшей мукой на лице, а я стояла совершенно оглушенная, раздавленная и опустошенная. Мне было его не переубедить, да и ни к чему это было. Я могла лишь попытаться все ему объяснить.
- Майкл, послушай… - Я инстинктивно потянулась к его руке, но он дернулся в сторону.
- Не надо, - его глаза превратились в два кусочка льда.
Я нервно закусила губу.
- Я только хотела сказать тебе…
- Что? - зло перебил он. - Очередную ложь? Мне она не нужна. Я сыт ею по горло. Я не хочу знать никаких подробностей ваших отношений. Мне дела нет до того, что толк-нуло тебя так поступить. Я не стану спрашивать даже того, любишь ли ты его или нет. Это и так очевидно.
- Нет, Майкл, все не так…
- Не так? - по его губам змеилась горькая усмешка. - Да ты не в себе с тех пор как узнала про аварию. Если бы я запретил тебе ехать, ты пошла бы в Россию хоть пешком. Но ты не дала мне и этого шанса. Я знал, что тебя ничем не удержишь. Единственное, что волнует меня сейчас, черт тебя дери, так это вопрос на который я жду правдивого ответа, Слава, я повторяю: правдивого. Не вздумай и сейчас лгать мне, иначе я за себя не отве-чаю.
- Что ты хочешь узнать? - спросила я, давно зная причину его бешенства.
Ноздри Майкла подрагивали, а глаза метали молнии, он был весь как сильно натя-нутая тетива - слишком прямая, слишком напряженная.
- Я хочу знать, чья Кэт дочь.
Я закрыла глаза лишь на мгновение, чтобы понять, уловить, запомнить тот момент, когда моя жизнь разлеталась на части. Мне казалось, что сейчас я это явственно, почти физически ощущаю и стоит мне лишь оглядеться вокруг, как я увижу обломки вокруг се-бя.
- Артёма, - выдохнула я, зная, что теряю Майкла навсегда. - Она его дочь. Не твоя.
Я не успела среагировать. Его ладонь ударила меня по щеке, и голова резко дерну-лась в сторону. Моя рука взметнулась к щеке, которая уже полыхала огнем.
- Потаскушка несчастная! - процедил он и тут же поморщился. Отдернул руку, и какое-то мгновение в недоумении смотрел на нее, словно бы она никогда ему не принадлежала.
- Черт… - мужчина отвернулся, скрывая сожаление во взгляде. Руки у него дрожа-ли, он взял стакан, хотел сделать глоток, но его лицо опять исказило выражение глубокого отвращения, на сей раз к себе самому. Стараясь сохранить самообладание, он сжал стакан, тот треснул, разлетелся в дребезги, а его осколки оставили кровавые следы на ладони Майкла, которая всего несколько секунд назад опустилась на мою щеку.
- Я узнала об этом уже после того, как вышла за тебя замуж и мы уехали в Лондон, - тихо сказала я, воскрешая в памяти те давние события, которые все же были ярки как никогда. - Еще в больнице, после выкидыша меня предупреждали о том, что аборт делать будет нельзя, да я бы и не смогла…
- Почему не сказала? Боялась, что я расторгну брак?
- Нет.
- Что тогда? В чем тебя не устраивал Артём? Почему ему не сказала? Или он из тех, кто трахается хорошо, но последствий не признает?
Мне стало горько от этих слов. Но я понимала Майкла. Он имел все права меня ос-корблять и презирать. Он считал меня лицемеркой и обманщицей, но разве я по сути не была именно такой? И какая разница, что заставило меня так поступить…
- Я не хотела портить ему жизнь.
- Вместо этого ты решила испортить мою?
Он словно бы ударил меня во второй раз.
- А ты вспомни себя! - выкрикнула я. - Разве не ты говорил мне, что тебе плевать на то, что было у меня или не было?! Мы оба решили оставить это в прошлом. Мы не ви-делись полтора года, не говори мне, что ты все это время сам вел себя как монах! И вот ты заявляешь мне сейчас, что я поступила как последняя лживая дрянь, что я обманула тебя, хотя с самого начала сказала, что у меня был роман.
- Со своим племянником! Господи Боже!
- У нас не такие близкие родственные связи, чтобы обвинять меня еще и в инцесте!
- Но роман имел последствия! Тебе не кажется, что я, как человек, который связал с тобой жизнь, имел право знать.
- Да, ты имел, - согласилась я, - только что бы ты сделал? Скажи мне.
Майкл опустил глаза, по лицу скользнула тень. Мгновение он молчал.
- Я не знаю, Слава, - наконец сказал он. - Я, правда, не знаю.
- Раз уж на то пошло, то я скажу вот еще что - ты не прав насчет Артёма. Он же-нился бы на мне не раздумывая, но я ни за что не допустила бы этого. Его учеба, его карь-ера значили слишком много не только для него самого, но и для меня тоже. Быть может, для меня даже больше. Это был вызов, брошенный стереотипам общества, о том, что каж-дый может стать тем, кем пожелает, надо только чуть-чуть постараться. Это был не только его ответ, но и мой отчаянный крик о том, что судьба не зависит от обстоятельств. Что можно выбрать себе другую жизнь, нежели прозябание в захолустном городке.
И он это сделал. У него все получалось. Я никогда бы не позволила ему все разру-шить.
Я перевела дыхание. Я все сказала, и на этом все было кончено.
- Я дам тебе развод, как только ты захочешь. Я ничего не прошу. Мне ничего не нужно. Ты и так сделал несоизмеримо много. Мне жаль, что вместо благодарности, я при-чинила тебе только боль и разочарование.
- Развод? - Кэслер выгнул брови и окинул меня пристальным взглядом.- Мне ка-жется, ты забыла одно важное обстоятельство, дорогая, - "дорогая" он приправил изряд-ной долей желчи, - Ты носишь моего ребенка.
Я кинула взгляд на свой округлившийся живот.
- Да, но… Я думала, что…
- Меня не интересует, что ты там думала!
- Пап?
Мы одновременно обернулись, отрезвленные. Кэт стояла в одной пижаме и поти-рала ладошкой заспанные глаза. Мне захотелось придушить Майкла за безобразную сце-ну, а заодно и себя тоже.
- Что случилось, моя Принцесса?
Майкл подошел к девочке и присел рядом на корточки, чтобы его лицо было вро-вень с её.
- Я услышала, как кто-то кричал, и мне стало страшно.
Кэслер нахмурился.
- Все хорошо, Кэти, - мягко произнес он, по губам скользнула улыбка, стирая гри-масу гнева, которая еще мгновение назад искажала его лицо.
- У тебя кровь! - глаза девочки в испуге расширились.
Майкл зажал окровавленную ладонь.
- Это просто порез. Ничего.
- Я принесу салфетку, - и не дожидаясь ответа, Кэт побежала на кухню. Её светлые кудри мягким облаком развевались на бегу.
Майкл проводил её задумчивым взглядом. Я боялась даже предположить, какие эмоции одолевают его в данный момент. Скорее всего, он разрывается между глубокой неприязнью ко мне и смятением от осознания того, что Кэт в одночасье перестала быть его дочерью.
- Поговорим завтра, - бросил он без всякого выражения, едва удостаивая меня взглядом.
- Вот, - девочка протянула Майклу бумажное полотенце.
- Спасибо. Идем-ка спать. Время позднее.
Кэт широко улыбнулась.
- Теперь можно, ведь мамочка уже пришла.
- Да. Мамочка пришла. - Майкл кинул на меня колючий взгляд, который, к сча-стью, ребенок не увидел. Кэт обвила его шею руками, Майкл легко подхватил ее на руки.
- Спокойной ночи, мамочка,- сказала она, сонным голосом.
- Спокойной ночи, Кэти.
Я подошла и поцеловала ее, вдохнув запах ее волос, смешанный с "Dior" Майкла, которому он не изменял. Сердце сжалось и отозвалось щемящей болью в груди.
Больше мне не было сказано ни слова. Майкл поднялся вместе с засыпающей де-вочкой по лестнице, чтобы отнести ее в комнату.В спальню Майкл так и не пришел. Я до утра не смогла сомкнуть глаз. Просто сидела на кровати, уставившись в одну точку. Сил больше не осталось. Даже на то, чтобы плакать.
Майкл бережно опустил девочку на софу, которая стояла возле стены. Они перене-сли ее вместе с Палиевским, чтобы Кэтрин ночами спала вместе с ними. Правда, послед-ние дни спали они в основном порознь. Он готов был поклясться чем угодно, что и сего-дня его жена не придет. Это было даже хорошо. Видеть Славу ему совсем не хотелось. После отвратительной сцены в гостиной, Майкл даже физически не мог себя заставить смотреть на нее, а уж тем более находиться рядом в замкнутом пространстве.
Стоило хорошенько подумать. Разобраться в случившемся. Разобраться в себе. Им владело такое смятение, такой взрывоопасный коктейль эмоций и чувств, что он с трудом заставлял себя оставаться в этом доме вместе с ней под одной крышей. Ему до ужаса хо-телось сбежать… Но разве убежишь от себя самого? От терзающих мыслей?
Кэт разомкнула кольцо своих рук, обхвативших его за шею, и скользнула под одея-ло. Её светлые волосы разметались по подушке. Волосы, такие же как у Славы… Или как у Артёма? Майкл едва не застонал вслух от этой мысли, сводящей его с ума.
- Ты будешь со мной, пока я не засну?- спросила Кэт, прищуривая глаза, точно ко-тенок.
Мужчина смотрел на нее отрешенно, со стороны, сам находясь точно в вакууме, и лишь расслышав, будто издалека ее голос, рассеянно кивнул.
- Конечно, милая, - сказал Кэслер, улыбаясь.
Взрослые - большие актеры. Тембр его голоса не дрогнул, по лицу не проскользну-ла ни одна тень.
Мужчина устроился в кресле напротив. Ночник отбрасывал рассеянный голубова-тый свет на стены. Лицо его помрачнело, из глаз исчезло всякое выражение. Он думал, как справиться с этой болью, что терзала его душу на части, как избавиться от ощущения того, что его использовали все это время. Его обманули, провели как последнего дурака, и он сознательно всегда принимал эту ложь за веру. Его снедала уязвленная гордость, в груди горел пожар праведного гнева. Боже мой, как он ненавидел ее! Как презирал! Он почти задыхался от злобы.
Если бы сейчас перед ним во плоти предстал Санаев, он, наверное, его убил, просто утратив над собой контроль. Размозжил бы его пустую голову о стену. А если не убил бы, то точно покалечил. По крайней мере, его такой расклад вполне устроил бы. Но, по иронии Судьбы, случилось нечто совершенно противоположное - он его спас. Пусть не своими руками, но своим влиянием. Если бы знать раньше, он бы даже пальцем не пошевелил ради этого оболтуса. Хотя… Надо быть честным с самим собой…
Сидя в полутемной комнате, где едва уловимо слышалось дыхание Кэт, стоило ли претворяться? Даже зная эту горькую правду, Майкл все равно сделал бы то же самое. Потому что это был замкнутый круг. Цикличность событий. Ярослава имела над ним не-изъяснимую власть и силой своих убеждений она смогла бы уговорить его на что угодно. Она повлияла на него. Он повлиял на доктора Грина. А результат был известен всем.
Слава… Он… Артём…
Как болезненно было ощущать себя связующим звеном между ними. Но то была эфемерная, логическая связь. Гораздо большую, настоящую, живую связь представляла собой их дочь. Кэтрин, которую он всегда считал своей. Даже теперь Майкл не в силах был это осознать, не в силах оторваться от нее. Кэслер готов был смотреть на нее беско-нечно исполненный покоя, обожания и безмерной любви. Да, любви… В ней было все дело. В любви к ее матери. Он любил Ярославу ненавидя и ненавидя любил. По-прежнему. Все так же неизменно и глубоко. Именно сила этой любви, которую он редко проявлял импульсивно, заставила его вернуться в Петербург. И сейчас его терзал вопрос: согласилась бы она уехать, если бы знала, что носит под сердцем ребенка Артёма?
Артём… Он понял, за что Ярослава так его любила, почему так тянулась к нему даже сейчас. Она вела бы себя точно так же, даже если бы не было Кэт. Санаев был как три лица в одном. Универсальное средство. Он едва не расхохотался вслух из-за этого сравнения. Ребенок, требующей ее постоянной заботы, по ее мнению; друг, которого она знала всю жизнь, и любовник. Причем последний аспект был не так уж важен. Это была просто причина, вытекающая из следствия. Слишком многое их связывало… Слишком много общих воспоминаний…
Кэслер мог понять, и видит Бог, давно смирился с присутствием в жизни своей же-ны Палиевского, ибо он, хотя и был с ней близок, все же был делом прошлого. Их взаим-ное влечение давно погасло, как пламя свечи, которую задул порыв ветра. Нельзя сказать, что Майкл не думал о том, что они были вместе, каждый раз глядя на этого золотоволосого красавца, но он научился сдерживать свои эмоции, просто сохраняя вежливый нейтралитет.
Но Артёма он простить ей не мог. По крайней мере, сейчас одна только мысль об этом казалась ему абсурдной и совершенно неприемлемой. Он не мог сделать это по од-ной простой причине - Артём никогда не был и не будет делом прошлым. Он всегда будет в настоящий момент. О нем всегда будет напоминать Кэт.
Майкл думал о том, как распадается прекрасный миф, который он сам себе создал. Имя ему - семья. А еще - любовь Ярославы. Он думал, надеялся и верил, что смог ее за-служить. Что был достоин хотя бы уважения с ее стороны. Он был вправе его требовать. Но требовать он никогда не любил. Требование - это то же самое, что принуждение. Кэс-лер делал это только в крайнем случае. Принуждение Славы к чему бы то ни было, всегда заканчивалось плачевно. Будь то его желание жить вместе или принятие от нее молние-носного решения ехать с ним в Лондон.Даже потом, вернувшись обратно, Майкл избрал совершенно иную тактику поведения. Он предлагал, просил, а внутри себя умолял, чтобы она согласилась. После года разлуки он не знал, на что вообще может рассчитывать. Толь-ко что заставило ее дать положительный ответ? Выбрать его, а не Артёма, с которым она была все это время. Мужчина гнал предательскую мысль о том, что это был лишь тонкий продуманный расчет.
Слава никогда не давала ему повода усомниться, с тех пор как покинула Россию, что была несчастна рядом с ним. Лишь иногда он замечал ее пустой взгляд, устремленный в никуда, когда она думала, что за нею никто не наблюдает. В такие минуты женщина за-мирала, словно коченела на ледяном ветру, и внешний мир переставал для нее существо-вать. Она вся погружалась в себя, и точно бродила среди картин прошлого, услужливо нарисованных воображением. И ему никогда не узнать, какое место занимал Артём в ее воспоминаниях. Наверное, самое главное. После того как это проходило, она еще с полдня оставалась рассеянной. Но это случалось не часто.
Иллюзии умирали медленно и мучительно… Кэт ворочалась во сне. Милый, доро-гой его сердцу ребенок… С ее появление жизнь наполнилась совершенно новым смыслом, эмоциями и красками. После того, как она родилась, Слава тоже изменилась. Потерянность во взгляде покинула ее, теперь глаза ее сияли мерным тихим светом. Она расцвела. И успокоилась. Значило ли это то, что она получила все, что хотела? Самое ценное, что она только могла взять от Артёма, теперь принадлежало ей всецело. А Майкл всегда был рядом. Когда только мог. Семья. Идиллия. Фантом.
Когда все карты раскрылись и легли на стол, что делать ему теперь? Чем завершить эту партию? Что делать им всем? Расскажет ли Слава о существовании Кэт Артёму? Нет… Майкл совсем этого не хотел… Потерять их обоих было невозможно. Но от него теперь мало что зависело. Или все же нет?
От обилия вопросов кругом шла голова. Как он мог что-то решать за них всех. Если не был уверен в самом главном - в любви и преданности своей жены? Разве ее поведение красноречиво не дает понять, что для нее важен только этот мальчик? Разве не сама она говорила, что сделала бы все, что угодно для него? Чем вызвано такое самопожертвование, как не любовью? Или ей движет что-то иное? Но тогда что именно? И как назвать подобные чувства? Он должен был ее спросить.
Майкл знал, что не сможет сомкнуть глаз. Он будет сидеть здесь и думать. И охра-нять чуткий сон своего ребенка. Не смотря ни на что, все-таки своего.
Кэслер тихо вздохнул. Думы тяжким грузом опустились на плечи.
Ночь только начиналась…
* * *
Утром я чувствовала себя настолько разбитой, что не было сил даже выйти из комнаты. Мысли о завтраке вызвали очередной приступ тошноты. Как на грех разыгра-лась простуда, которую я на днях пыталась заглушить "Тера Флю". Приехала моя мать и забрала с собой Кэт. Это был лучший выход в возникшей ситуации. Майкл вел себя с ни-ми как ни в чем ни бывало. Ему светил «"Оскар" за лучшую роль. Меня то и дело бросало то в жар, то в холод. Наверное, я все-таки задремала, потому что когда я открыла глаза, за окном стоял серый день. Дверь приоткрылась, и вошел Майкл.
Я смотрела на него, не скрывая своего ожидания, но наблюдала за этой сценой точ-но со стороны, сделавшись ко всему безучастной. Мне казалось, что обсуждать больше нечего. Кэслер был спокоен и собран. Я знала, что если он ведет себя так, значит, уже принял решение. Что ж, тем лучше. Вид у него был усталый.
- Ты не спал? - невпопад спросила я, желая прервать гнетущее молчание.
- Я был с Кэтрин, - сказал он.
- Всю ночь? - удивилась я, ощущая себя самой отвратительной матерью на свете.
- Она плохо спала, а я просто не мог. Как ты?
Забота в его голосе была столь очевидна, что я не смогла сдержать робкой, но все же улыбки, в которой мелькнула тень надежды. Вот только на что?
- Могло быть и лучше, но эта затяжная простуда меня доконала.
Он положил прохладную ладонь мне на лоб, проверяя температуру, нащупал пульс.
- Голова кружится?
- Есть немного, - с неохотой призналась я.
Вообще, здоровье мое пошаливало. Вторую беременность я переносила не слиш-ком легко.
Майкл вышел, но уже через минуту вернулся с тонометром. Я мысленно испустила протяжный стон безнадежности.
Давление, как оказалось, было ни к черту. Даю голову на отсечение, что сейчас он изречет сакраментальную фразу "Тебе нужен покой".
Вместо этого Майкл произнес то, что заставило меня вмиг забыть обо всех своих хворях.
- Мы уезжаем в Лондон, как только тебе станет лучше.
- Что? - я подскочила так, словно мой седалищный нерв превратился в пружину.
- Разве я не ясно выразился? - спросил мой муж, нисколько не смутившись. - В Санкт- Петербурге нам больше делать нечего. Все от нас зависящее мы сделали. Артём поправляется и теперь нужно только время.
Имя Санаева он произнес с трудом.
- То есть, - начала я как можно более осторожно, - никакого бракоразводного про-цесса?
Майкл пригвоздил меня взглядом к кровати. Мне тут же захотелось забиться под матрас и замолчать уж если не на всю оставшуюся жизнь, то хотя бы на то время, что он будет здесь.
- Ты - мать моего будущего ребенка. Я не хочу, чтобы с ним что-то случилось, по-этому ты будешь под моим присмотром постоянно.
Я остро почувствовала свою принадлежность к миру неодушевленных предметов. Это меня глубоко уязвило и возмутило. Я даже не знала, какое из чувств преобладает, так сильны были они оба.
- Значит, все только ради ребенка? Нет, Майкл, - твердо сказала я, - я не согласна. Да и Катя… Не хочу, чтобы ей было плохо.
- Было плохо? - вдруг вспылил он, и я поняла, какого труда ему стоило сдерживать себя. - Интересно, а какой выход предложишь ты? Скажешь, что теперь ее папой будет какой-то чужой дядя, которого она и в глаза не видела? Заберешь моего ребенка, и будешь воспитывать его одна? Или ты наивно полагаешь, что я позволю делать это ему?
- Майкл, я знаю, что обманула тебя, и моему поступку нет оправдания. Но поста-райся понять и меня тоже. Я не хочу, чтобы наш брак превратился в фарс. Ты хочешь сделать нашего ребенка единственным связующим звеном? Лично я - нет. Не забывай, что Кэт - моя дочь, и я даже представить себе боюсь, как будет чувствовать себя она, когда тебе до нее не буде никакого дела.
Казалось, он совершенно не понимал того, о чем я только что говорила, потом Кэс-лер хмыкнул как-то неопределенно и покачал головой.
- Слава, ты - дура, - изрек он. - Я даже извиняться не стану за эту грубость в твой адрес потому что, судя по бреду, что ты несешь, это действительно так. Сегодня ночью, когда я сидел с Кэт, я думал о многом. И глядя на нее, понял только одно, что она и моя дочь тоже. Плевать мне на то, кто ее биологический отец.
От охватившего меня изумления, я не могла вымолвить ни слова и лишь нервно сглотнула, пытаясь протолкнуть ком в пересохшем горле.
- Вчера мне было больно вовсе не из-за того, что ты меня обманула, хотя и это то-же, а потому, что ты так и не научилась доверять мне. Ты предпочла ложь правде. Ты с нее начала нашу совместную жизнь. И самое главное, я бы все равно женился на тебе, не смотря ни на что, потому что любил тебя. Я и сейчас люблю. И ему я тебя не отдам. Нико-гда. Я знаю, что ты не будешь любить меня так, как его, но я все же надеюсь… Если у те-бя остались ко мне хоть какие-то чувства, мне этого достаточно.
Майкл смотрел прямо на меня, и в его взгляде я без труда читала решимость.
- Моя семья останется при мне. А моя семья - это ты, Кэт и наш малыш. И мы уез-жаем.
Сказать, что у меня был шок, значит не сказать ничего. Вот, значит, как чувствует себя соляной столб. Он просто меня убил.
- Майкл, - едва слышно сказала я, - не знаю, что сказать…
- А тебе не надо ничего говорить. Будем считать, что я откупился. Как бы цинично это ни звучало. Я спас ему жизнь, он отдает мне тебя. Дело твоё - говорить ли ему о Кэт. Я бы не советовал. Ты можешь поехать увидеться с ним. После этого мы уедем, - Кэслер говорил жестко, ровными, отточенными фразами. - И еще одно, Ярослава. Я хочу, чтобы ты хорошенько это запомнила и подумала об этом как следует. Если я узнаю, что ты пред-примешь хоть какие-то попытки возобновить эти отношения или забрать у меня детей, я найду способ вернуть их через суд. Ты знаешь, я могу это сделать. Для этого у меня дос-таточно средств, а главное - связей. Клянусь, как бы я тебя ни любил, Слава, я тебя унич-тожу.
В словах Майкла можно было не сомневаться. Если сказал, то сделает непремен-но. А уж если угрожал, то и подавно. А это была прямая угроза. Но совершенно иного рода. Он боялся потерять то, что было его по праву. Я была его. Дети тоже были его, а если я не понимала по-хорошему, то Кэслер будет действовать по-плохому.
Но я не собиралась перечить. Я и так уже достаточно всем вокруг навредила, не хватало еще, чтобы дети имели к этому отношение.
- Хорошо, Майкл, - ответила я, взвешивая каждое слово. - Я помню, что обещала тебе.
Пришло время платить по счетам: за спасение Артёма, за возможность быть рядом с детьми, за свой собственный брак. За все то, что еще оставалось в моей жизни, благода-ря этому мужчине.
- Все будет теперь иначе. И больше никакой лжи.
Глава 44
Перед глазами был потолок - белый, чистый и, казалось, совершенно бесконеч-ный. Его мучила боль. Артём чувствовал, как тело налито будто свинцом; оно тяжелое, оно неподвижно, оно измучено, переломано, накачано под завязку обезболивающим, а спина совсем онемела.
Но все это было неважно. Важно было то, что, не смотря на все это, он жив. Парень верил, хотя и с трудом, что все в конечном итоге заживет, срастется, затянется и будет как прежде. Хотя, кого он пытается обмануть? Как прежде уже ничего не будет. Во-первых, черта с два он вообще когда-нибудь подойдет к мотоциклу, во-вторых, неизвестно, сколько времени уйдет на полное выздоровление. Как жаль планов, как жаль упущенного времени… Тёма поморщился. Ох, видимо сотрясение мозга действительно серьезное, раз он сейчас думает о таких мелочах.
Артём закрыл глаза, представляя себе, как лежит на асфальте: куски искореженно-го металла врезались в плоть, руки и ноги неестественно вывернуты.
Он, как небрежно брошенная безвольная марионетка.
Холодный.
Мертвый.
Его пробрала дрожь. Он был так близко от этого. Всего на один крошечный шаг. Он мог умереть, мог остаться инвалидом на всю свою жизнь, но каким-то чудом, не про-изошло, ни того, ни другого. Ему уже успели сказать, что все позади, что операция про-шла успешно, что он снова сможет ходить, не сразу, но сможет. Каких Богов благодарить ему за это? Каких врачей?
У Артёма еще путались мысли, от снотворного слипались глаза, но он не давал им закрыться усилием воли. Ему хотелось смотреть на белый свет. Просто смотреть. Пусть хоть на потолок, пусть хоть на однотонные бледно-зеленые стены. Все равно на что. По-сле темноты: всепоглощающей, тяжелой, дурманящей, - любой источник света сам по себе счастье.
Кажется, кто-то уже приходил. Наверное, врачи, может быть, мама и Ксюша, но он, пребывая в тумане полудремы, плохо это помнил. Ему мерещились образы, ему слы-шались голоса, но не хватало сил выплыть из этого вязкого, нежного тумана, открыть гла-за, улыбнуться и сказать, что теперь-то уж точно все будет хорошо.
Верил ли Артём сам в это? Ему очень хотелось. Но он не знал как. Перед внутрен-ним взором все еще стояли картины аварии. Все произошло так стремительно быстро, что он даже не успел опомниться. Свет фар ослепил, но он, выхватывая фрагменты воспоми-наний, всё же помнил, как на него мчится вся эта огромная масса из стали, железа и рези-ны. Он нажал на тормоз, визгнули покрышки, оставляя за собой черные жжёные полосы, его швырнуло, понесло, ударило, разломило пополам, а после… После ничего.
Он очнулся только в больнице. Казалось, что прошло не более минуты между тем моментом и этим. Это было похоже на то, как если бы резко провалиться в сон после дол-гого утомительного дня, а потом проснуться и обнаружить, что уже давно утро и ты про-спал что-то важное для себя. Снились ли ему сны? Может быть. Он не помнил.
Тёма чувствовал, что тело устало. Очень устало. Он постарался рассмотреть себя. Первое, что бросалось в глаза, это сломанная нога на растяжке, грудь перебинтована так сильно, что с трудом удается дышать, сломаны ребра и левая рука (Слава Богу, что не правая), ссадины, ушибы… Какие будут синяки, даже представить страшно, впрочем, не важно. Главное - позвоночник. Сейчас парень совершенно ничего не чувствовал, но его предупреждали, что это вполне нормально, так будет некоторое время после операции. Потом чувствительность восстановиться. Скорей бы. Он ощущал себя черепахой, зако-ванной в гипсовый панцирь.
В палате больше никого не было. Хорошо. Хотелось о многом подумать, но глаза предательски слипались. Надо обязательно узнать о том, кто сделал операцию, спросить давно ли мама здесь …Черт возьми, как хочется спать… Как же хочется спать…
Артём проснулся от легкого стука. Это закрылась входная дверь. Кажется, уже на-ступил другой, новый день. Кто-то тихо прошел к кровати, придвинул стул и сел на него, стараясь не шуметь. Молодой человек усмехнулся про себя - в этом не было никакого смысла, он все равно уже не спал и даже чувствовал себя лучше. Туман в голове уж точно прояснился. Он открыл глаза.
Она была совсем рядом, и он отчетливо видел каждую черточку, так врезавшуюся в память. Мягкий овал лица, нежный изгиб шеи, такие знакомые губы и глаза - голубые глаза - уставшие, с покрасневшими веками, искрящиеся от непролитых слез. Светлые во-лосы выбились из-под заколки, скалывающих их сзади, и пряди свободно спадали на лоб, подвивались возле ушей и опускались на плечи.
Его судорожный вздох был похож на всхлип. Мышцы в районе живота свело от боли. Но боли совершенно иного рода: не телесной, душевной и он вдруг понял, что она была гораздо сильнее, гораздо ощутимее, ее было не заглушить никакими лекарствами.
- Слава… - наконец прошептал Артём, не в силах поверить, что это действительно она. - Ты здесь? - Горло сдавил спазм.
Ее лицо без грамма косметики было бледно, оно казалось почти прозрачным, да и вся она больше походила на плод его больного воображения, чем на реальную женщину. Может, он все-таки бредит? Славы здесь не может быть. Слава в Лондоне. Слава с Майк-лом.
Но вот она улыбнулась, будто очнувшись. Ее глаза оторвались от его глаз, хотя ему хотелось крикнуть, чтобы она этого не делала. Так мучительно-радостно было это чувство - снова ловить ее взгляд, будто бы плыть по голубым морским волнам.
- Конечно, я здесь, - он слышал, как ее голос дрогнул.- Разве могу я не быть?
Тёма все смотрел на нее, не зная, как вести теперь себя с ней.
- Как ты узнала? - голос был словно чужой. После долгого молчания он звучал уж совсем непривычно. Он кашлянул.
Слава, не вставая, протянула ему стакан воды, который стоял тут же, на тумбочке возле кровати.
- Спасибо, - Артём сделал большой глоток. Стало легче.
- Кирилл позвонил, - был ответ.
Он едва заметно кивнул. Голова раскалывалась на части. Бинты плотно стягивали череп. Он поморщился, не столько от боли, сколько от досады.
- Зря.
- Мы оба знаем, что он поступил правильно, - сказала Ярослава убежденно, она уже было протянула руку, чтобы дотронуться до его ладони здоровой руки, но тут же отдернула, словно обжегшись, схватилась за сиденье мертвой хваткой, да так и замерла. Вот значит как. Теперь они даже не могли коснуться друг друга. Да и надо ли это?
Парень не смог скрыть горькой усмешки.
- Знал бы, что это заставит тебя приехать, разбился бы раньше.
Ее глаза вспыхнули. Женщина отпрянула назад. Он ненавидел себя за то, что при-чиняет ей боль, но как же ему хотелось… Как хотелось, чтобы она ощутила хоть на миг то отчаяние, ту пустоту, что терзали его, когда она оставила его. Это была глупая, детская месть, но слова сорвались прежде, чем Артём понял весь их жуткий смысл, от которого веяло дыханием смерти.
- Как ты можешь … - прошептала она одними губами.
Он, не отрываясь, смотрел на них. Эти губы, произносящие его имя, касающиеся его кожи, целующие его, говорящие, что она уходит…
- Прости, - сказал Санаев, не чувствуя ни капли сожаления.
- Как ты себя чувствуешь?
- Ничего. Хотя, могу поспорить на что угодно, выгляжу просто ужасно, раз на тебе прямо лица нет.
Артём улыбнулся через силу. Ярослава напряглась, а потом он увидел, что в ней как будто сломался некий защитный механизм, лицо поменялось, словно с него слетела, потрескавшись, неудачная маска.
Она нагнулась близко-близко, протянула руку, и он почувствовал, как ее ладонь гладит его лицо, едва касаясь, боясь причинить даже малейшую боль. Теплые пальцы дрожали как в лихорадке. Тёма закрыл глаза, не в силах противостоять нахлынувшим, уже забытым ощущениям. Когда он снова открыл глаза, то увидел, что она плачет. Слезы текли неудержимым потоком, а она даже не пыталась их остановить. Они катились по щекам, собирались на скулах и падали на больничное покрывало.
- Я так боялась за тебя, мой дорогой, - шептала она, - так боялась… Если б ты толь-ко знал…
- Я знаю, - просто сказал он.
Сердце готово было вот-вот разорваться. Она его предала, она растоптала его чув-ства; она променяла любовь, оставила его одного. Она была сейчас здесь, снова рядом с ним и он готов был поклясться, что ничто не умерло. Что Слава по-прежнему его любит, а иначе, зачем тогда она пришла, зачем обливается слезами, зачем смотрит на него таким затравленным взглядом? Эти вопросы почти готовы были сорваться с языка, но Артём спросил совершенно иное, потому что сам никак не мог справиться со смущением.
- Тебе что-нибудь известно про операцию?
- Что именно?
- Ну… - он помедлил. - Вообще.
- Всё прошло удачно, не волнуйся. Скоро будешь здоров. Реабилитационный пери-од займет от трех до пяти месяцев.
- Кто ее сделал?
Женщина пристально посмотрела на него, вытерла остатки слез тыльной стороной ладони и сказала:
- Доктор Альфред Грин.
- Иностранец? - удивился Артём. - Откуда?
- Кажется, из Европы. Может, из Штатов. Точно не знаю. Это имеет значение?
- Ты прекрасно знаешь, что имеет. К тому же, я не верю, что ты настолько не ос-ведомлена.
- Спроси у своей матери, если хочешь, - немного резко ответила Ярослава. -Я не знаю, это правда.
Женщина смотрела прямо ему в глаза. Тёма не стал больше допытываться. Несо-мненно, его очень интересовал этот вопрос, но он может и подождать.
- Давно ты приехала?
- Почти сразу же.
Артёма охватило чувство глубокого сожаления. Ярослава уже так давно в Петер-бурге, а он видит ее только теперь.
- Как ты? - он просто не мог не спросить. - Нравится в Англии?
Слава утвердительно кивнула.
Зачем он это делает? Зачем ему знать о ее теперешней жизни? Разве он имеет к ней хоть какое-то отношение?
- Я слышал, у тебя дочь.
При упоминании о ребенке Слава не могла ни улыбнуться.
- Да. Ее зовут Кэт. Вернее, Кэтрин. Екатерина.
- Похожа на тебя?
Господи, да он просто садист так себя самого изводить…
- Очень.
Артём смотрел на нее, не отрываясь. Он думал, что смог справиться со своими чув-ствами, ведь прошло уже почти три года. Он был совершенно уверен, что они умерли, но вот, стоило Ярославе только появиться, как он вновь ощущает предательскую слабость сердца, которое билось сейчас так гулко и так не ровно.
- Скажи мне, почему? - спросил мужчина после мгновения молчания.
Не надо было уточнять, что именно он имеет в виду, ведь она всегда понимала его буквально с полуслова, вот только истинной глубины и силы любви понять не смогла.
Ярослава посмотрела на него как никогда серьезно.
- Тебе нравилась твоя жизнь, Тёма? Нравилось то, что ты делал, пока не случилась авария?
Его брови нахмурились.
- Тебе должно быть известно, что да. Новые страны, города, люди, что живут там, это всегда интересно, - он задумался на мгновение, пытаясь собрать в одной единственной фразе все свои чувства, все впечатления, а потом сказал:
- Так ты чувствуешь, что живешь не зря.
Ее улыбка стала более заметна.
- Вот поэтому.
Артём смотрел на Ярославу в полном недоумении. Неужели она серьезно? Ее глаза оставались на удивление спокойными. Да, в этом не приходилось и сомневаться - она действительно верила в то, о чем говорила. Более того, она это сделала. Она взвесила, измерила их отношения и его будущее, и последнее поставила превыше, даже не спросив его об этом. Тёма чувствовал, как в нем нарастает непреодолимая волна горечи.
- Только ради этого?- он не смог скрыть ни своего разочарования, ни своего воз-мущения, как ни пытался. - Только, чтобы я смог продолжать учиться?! Чтобы я поехал во Францию?
- Ты хотел все бросить, - сказала Слава терпеливо, словно бы разговаривая с ребен-ком, объясняя ему непреложные истины.
- Я хотел быть с тобой!
Если бы он мог вскочить с кровати, то давно бы уже сделал это, ибо просто не в состоянии был выносить всего абсурда случившегося.
- Я знаю, - ответила она, слегка кивнув головой, - но я бы так не смогла. Мы оба бы не смогли.
- Откуда тебе знать? - с вызовом спросил Артём. - Думаешь, раз ты старше, то тебе известно больше?
Его фразы походили на наивные вопросы подростка, он и сам это прекрасно осоз-навал, но ничего не мог поделать. Два с лишним года он ждал, чтобы задать ей этот во-прос, и пусть сейчас его самочувствие оставляет желать лучшего, он так просто от своего не отступит.
- Нет, - женщина была все так же невозмутима. - Просто обстоятельства так сложи-лись.
Обстоятельства? По губам Санаева расползлась кривая, саркастическая усмешка. Нет, она определенно издевается. Он вспомнил сейчас все: их последний разговор, его пустые мольбы. Она - холодная, неприступная, говорила о том, что у их отношений нет будущего.
Он был раздавлен. Он был совершенно уничтожен. Обстоятельства… Как ни про-заично это звучало, но дело обстояло именно так. Возвращение Майкла все изменило. Ох, как же он ненавидел этого самовлюбленного англичанина! Такого холеного, такого пра-вильно аж до боли в зубах, такого надежного, такого благородного, такого… любящего ее… Простившего ей все.
Но знал ли он? Знал ли Кэслер вообще когда-либо о них? Это было ужасно глупо, но желание все ему выложить на чистоту прямо-таки сводило Санаева с ума. Но он этого не сделал. И все по одной простой причине: он видел, как они выходили из квартиры с багажом: Слава, Майкл и Кирилл. Артём просто пожирал ее глазами, а она… Она даже не видела его, не знала, что он находится поблизости. Он не хотел, чтобы она заметила его. Для чего он туда вообще пошел? Еще больше бередить и так не заживающую рану на сердце? Зачем? Увидеть, что Кэслер не насильно тащит ее в аэропорт? Все было совсем наоборот.
Санаев увидел, как Ярослава стояла рядом с Майклом и о чем-то разговаривала с Палиевским. Предатель. Но они всегда были дружны, она значила для него много. Но самое главное - она улыбалась. Улыбалась совершенно искренне, и когда Кэслер обнял ее, она не отстранилась, и это было уже выше его сил.
Видеть, как другой мужчина целует ее, как ведет к машине, а потом они исчезают в салоне, было совершенно невыносимо. Это была самая настоящая изощренная пытка. Его душа страдала, нестерпимо болела, пылала в адском огне. Свет солнца был ослепляющее-болезнен и только поэтому, а не по какой-то иной причине его глаза были полны непролитых слез, только поэтому и не по какому другому поводу. Артём с досадой, со злобой смахнул эти слезы тыльной стороной ладони, круто развернулся и пошел прочь, ничего вокруг себя не видя и не замечая.
Потом потянулись дни - пустые, одинаковые, длинные как сама Вечность. Он мог понять ее умом, но своим разбитым сердцем - нет. Ни понять, ни простить. Наверное, если бы не Париж, он бы точно свихнулся, но как раз тогда нужно было ехать. Он и поехал, потому что по большей части ему было совершенно наплевать.
Самое страшное из всего этого было то, что Слава оказалась права во всем. Этот город его покорил. Учеба доставляла огромное удовольствие. Никогда прежде Артём не чувствовал себя настолько живым, настолько знающим, что делает что-то нужное, а глав-ное - важное для себя.
Он открывал для себя Париж и его окрестности, открывал для себя Францию и язык этой страны, полной очарования и красоты. Новые люди всегда притягивали Артёма подобно магнитам. Они были разными, и благодаря им, он мог видеть жизнь с разных ее сторон и в совершенно противоположных ее проявлениях.
О многих своих делах и поступках он хотел помнить всю жизнь, о других предпо-чел бы забыть вовсе, но как бы Тёма ни был влюблен в этот город негаснущих огней, он всегда знал о том, что утраченные иллюзии - та цена, которую им обоим пришлось запла-тить, чтобы он оказался во Франции.
- Признайся, ведь ты никогда не воспринимала меня всерьез? - спросил Артём, оч-нувшись от размышлений. - Никогда не думала, что я могу стать для тебя чем-то большим, чем просто еще одним воспоминанием? Ты так скоропалительно приняла свое решение, что это было больше похоже на бегство. От кого ты бежала, Слава? - голос Артёма стал проникновенным. - От меня? От себя? Я даже не уверен в том, что ты когда-нибудь вообще любила меня.
Глаза Ярославы метнули в него две синих разгневанных молнии.
- Ты можешь думать, что хочешь, можешь обвинять меня и во многом окажешься прав, но НИКОГДА не смей говорить, что я тебя не любила. Это заведомая ложь. Ты и сам это прекрасно знаешь.
- В том то и дело, что не знаю. А впрочем, не все ли теперь равно. Уже не важно.
- Это важно хотя бы потому, что это было.
- Ты совершенно правильно сказала. "Было". Не думаю, что тебя так уж терзало чувство сожаления.
- Что ты хочешь знать? Что ты хочешь услышать, Артём? Хотела ли я вернуться назад? Хотела ли вновь видеть тебя, быть с тобой? Да! Да! Да! На все эти вопросы и еще на тысячи других. Не проходило ни дня, чтобы я не думала о тебе, не гадала где ты и что с тобой.
- Тогда почему?
- Потому что я даже теперь считаю, что поступила верно, не смотря ни на что. У тебя началась друга жизнь, ты уехал в Париж, а я уже ждала Кэт,- она вдруг сникла. - Это было похоже на фарс. Мне запретили любые нагрузки, запретили волнения, как будто это возможно, - усмехнулась она. - Казалось, я могла только лежать как безучастная ко всему кукла. Ни о каком перелете не могло быть и речи. И одному Богу известно, как я хотела тогда видеть тебя. Но всегда останавливали твои слова.
- Мои слова? - удивился он.
- Да. Одни, о том, что ты поверить не можешь в то, что поступил в университет, другие, сказанные уже гораздо позже.
- Какие же?
- Ты сказал: "Я брошу все это, Слава. Мне этого не надо, если это мешает мне быть с тобой". Никогда бы я не позволила тебе сделать это.
Ярослава встала, прошлась по палате и направилась к окну, открыла жалюзи и по-зволила солнцу проникнуть полосами сквозь стекло и пластмассу. Блики играли на ее профиле, лучи запутались в волосах, она стояла прямая, напряженная, полная решимости и собственной правоты. Сколько же в ней, на вид совсем хрупкой, воли, сколько твердо-сти.
И тут Артём вдруг увидел то, что не заметил, пока она сидела перед ним на стуле. Она была беременна. Он вновь ощутил приступ накатившей боли, уже в который раз, зная, что это обстоятельство лишний раз подтверждает, что Майкл победил, что он нико-гда не получит ее назад.
- Слава, ты…
Она резко обернулась, проследила за его взглядом и сказала как-то виновато-равнодушно:
- Ах да…- словно бы только сама вспомнила об этом.
Артём был вне себя. Злился. Но теперь на нее. За ее равнодушие, за ее безответст-венность.
- Ты спятила! Только что говорила мне, что беременность далась тебе нелегко. Как ты?
Женщина посмотрела на него не в силах сдержать смешок. Ну и парочку они сей-час из себя представляли - он, весь в гипсе, едва пришедший в себя после тяжелейшей операции, рассуждает о ее здоровье…
- Нормально, - ответила Слава.
Насколько молодой человек знал ее, это могло значить и хорошо и плохо, но по тому, как нахмурились ее брови, он понял, что все-таки не очень.
- И ты все равно прилетела! - в его голосе явственно сквозило осуждение, сме-шанное с благодарностью.
- Разумеется,- Слава пожала плечами, точно и не могло быть иначе. В этом ее жесте Тёма уловил все то напряжение, которое она пыталась скрыть за этим легким движением.
Ее глаза сказали ему все. Она не думала о себе. Она никогда не думала о себе, ко-гда дело касалось его. Он всегда был превыше всего, и сейчас Артём понимал, как это бы-ло эгоистично с его стороны, как был он слеп. Он готов был броситься перед ней на коле-ни, но мог только ловить ее любящий, ее понимающий взгляд и тонуть в нем, как в преж-ние времена.
Сердце молотом билось в груди, оно наполнялось той безмерной любовью, которая жила в нем, не смотря ни на что. Санаев понял, что не забывал ее никогда, это было про-сто невозможно.
- И Майкл тебя отпустил?
- Ему пришлось.
Артём помедлил.
- Он знает… Знает про нас?
Женщина встретила его взгляд без тени сомнения.
- Теперь знает.
Взгляд Ярославы, ее голос даже она сама были абсолютно спокойны. Артём не знал, так ли это было на самом деле, или это просто видимость, но он сейчас понял одну очень важную вещь для себя.
- Пусть ты и говоришь, что дело было во мне, в моем будущем, но это все не так, верно? Ты любишь его, Слава. Ты любишь Майкла.
Парень сказал это и странным образом ощутил только пустоту внутри себя - ни обиды, ни гнева, ни горечи… На него вдруг навалилась страшная усталость, и ему захоте-лось остаться одному.
А она все смотрела на него пристально и в этот момент в ее глазах отразилась вся гамма ее противоречивых чувств, о которых она, быть может, и не собиралась ему гово-рить, но скрыть не смогла. Слава ответила очень тихо, так, что Артём едва смог расслы-шать:
- И его тоже.
Молодой человек все никак не мог понять раньше этой странной закономерности, этой двойственности ее натуры. То ли в силу своей молодости, то ли в силу своей глупо-сти, но он никогда не допускал и мысли о том, что можно вот так любить обоих и как-то умудряться жить, разрываясь между тем и другим. Он всегда считал ее своей собственно-стью . С самых ранних лет их связывало нечто большее, чем просто привязанность. Думал ли он почему? Нет, никогда не думал, просто принимал как данность, но никто не давал никакой гарантии, что так будет всегда.
Они замолчали. Ответ Ярославы поставил все на свои места. Время двигалось со скоростью света не только для него, но и для нее тоже. Ничего нельзя было забыть. Изме-нить оказалось невозможно.
Все объяснения разом утратили для Артёма всякий смысл. Дороги их, на миг со-прикоснувшись, снова расходились по разным сторонам. Они оба это прекрасно осознавали.
- Когда ты уезжаешь? - спросил Санаев, наконец нарушив молчание.
Ярослава смотрела печально.
- Как только смогу попрощаться с тобой.
Уголок его губ дрогнул.
- Мне кажется, ты давно сделала это.
Ее взгляд был очень долгим, потом женщина едва слышно вздохнула, достала из сумки записную книжку в кожаном переплете и среди страниц нашла фото.
- У меня никак не получалось, - она отрицательно покачала головой.
Артём увидел, что это была старая фотография, где они сидели на самом краю крыши в год его поступления в университет. Сейчас та пора казалась воспоминанием из другой, чьей-то чужой жизни.
- Я ее сохранила, - улыбка женщины была едва заметна. - Как сохранила все, что связано с тобой здесь, в моем сердце. И эти воспоминания навсегда. Они неприкосновен-ны, но остались в прошлом. Я сожалею о многом, что сделала и чего не сделала в своей жизни, но только не о тебе.
- От этого не становится легче.
- А никто и не говорил, что будет легко.
Она положила фото на тумбочку рядом с кроватью.
Артём кивнул. Молодой человек подумал, что так она хочет сказать о том, что жизнь неизменно берет свое, что диктует свои законы. И в этой жизни нет больше места для него, кроме как в потайном ящике ее души. Иногда, не слишком часто, Слава будет доставать ключ, открывать его и разглядывать все, что спрятано внутри. Как содержимое старых писем - шепот далеких лет, стертых безжалостным течением времени. Но на стра-ницах тех писем - все чувства, вся память и, вновь читая их, мы знаем, что они все еще живы в нас, что они не погибли, а просто перешли в новую фазу своего существования.
- Ты придешь еще? - тихо-тихо спросил Артём, а она, теперь уже стоя возле крова-ти, вспоминала о том, что все уже было, что это только голоса далекого прошлого, что странным образом все повторяется и никуда не деться от этого, куда бы ты ни бежал и с кем бы ни бежал.
Глаза Артёма были все те же - тёплый сияющий янтарь на осунувшемся лице. Они просили сказать "да", но теперь это было уже невозможно.
- Больше нет.
Санаев закрыл глаза, стараясь спрятать от нее свою тоску, свою боль, а когда снова открыл их, то увидел перед собой Ярославу - такую родную, но такую далекую. Она была как образ, нарисованный на поверхности воды - знакомый, но переменчивый.
- Обещай, что поправишься, - только и попросила Слава, но он знал, что для ее нет ничего важнее.
Артём помнил ее как день, длинною во всю свою жизнь. От едва уловимых отбле-сков утреннего рассвета в самую раннюю пору его юности до солнца, медленно уходяще-го за горизонт прямо сейчас. Он понимал, что будут и другие дни, но этот не повторится. Она - день, который больше никогда не вернется.
Но вдруг все ушло - и время, которое они прожили врозь, и ее жизнь в Лондоне и его беспутства в Париже. Не стало Майкла, не стало всего того, что было связано с ним. Артёму вдруг почудилось на одно бесконечно долгое мгновение, что только они оба и остались в этом неожиданно затихшем мире. Ничто больше не стояло между ними. Только истина. Неизменная и простая. Они оба знали о ней, они оба чувствовали ее, пусть и не говорили об этом вслух. Она существовала едва ли не с начала времен… Или с тех времен, когда они оба появились на свет.
- Скажи, что любишь меня.
Лицо Ярославы усталое, бледное, озарилось внутренним светом, который тут же исчез. Одна-единственная слеза скатилась из уголка ее глаза, но она была сравнима со всеми реками пустых наигранных слез и истерик. Это была та единственная слеза скорби, которой была оплакана их любовь.
- Ты же знаешь, что да,- ответила она, как всегда отвечала. - Я люблю тебя, - ее глаза окутали его сиянием. - Я люблю тебя больше всех остальных.
Глава 45
Билеты уже давно были на руках. Решение Майкла осталось непоколебимым. Он не потерпел бы больше ни для отсрочки.
В последнюю ночь перед отъездом я то забывалась тяжелым беспокойным сном, то вскакивала с кровати, едва не заливаясь слезами, порывалась принять успокоительное, но понимала, что от него будет мало толку.
Все было кончено.
Перед глазами все время вставали образы прошлого. И в этом прошлом неизменно присутствовал Артём - здоровый, молодой, красивый… Я держалась из последних сил, но у меня это плохо получилось. Вообще все плохо получилось.
Как можно было вынести все и при этом не сойти с ума? Кажется, только теперь я начинала в полной мере осознавать, через что прошлось пройти нам всем, а особенно ему. Это было похоже на посттравматический шок. Осознание грозившей опасности приходит позже, сознание заторможено и сам организм включает защитную реакцию. Все это вре-мя, что прошло от моего перелета из Лондона до сегодняшнего дня, я запрещала себе ду-мать, я гнала мысли прочь и не давала даже на секунду прекратить своему телу хоть что-то делать. Во всем этом реальном кошмаре я могла только заставить себя двигаться, гово-рить, дышать, иногда спать, но не думать. Не думать о самом худшем, что вполне могло случиться, но так и не случилось. Я не знала, каким богам молиться. А может, хоть это и прозвучит богохульно, мне пора было возводить на пьедестал Майкла и доктора Грина и произносить им благодарственные молитвы до конца своих дней?
Вот оно настало, наконец: долгожданное облегчение. Время, когда все доктора подтвердили, что опасности больше нет, что Артём пойдет на поправку. Надо бы ощутить этот момент, почувствовать, как тяжкий груз, давивший на сердце, наконец-то исчез, но я ничего не чувствовала. Во мне самой ничего не осталось, кроме горечи.
Забрезжил рассвет - серая, едва уловимая пелена накрыла ночное небо. Осенний рассвет, как сумерки - никакого отличия. Постоянная полутьма. Сна не было ни в одном глазу. Я знала, что весь дом еще спит. По крайней мере, так казалось. Быть может, бодрст-вует только моя мать, как всегда волнуясь перед неизбежной разлукой. Но она обещала непременно приехать, как только родится ребенок.
Я полулежала на кровати в тишине. Мысли о ребенке вернули меня к мыслям о муже. Видит Бог, Майкл терпел долго все мои выходки, и теперь я действительно пони-мала, что время игр давно закончилось. Не осталось ни одной лазейки для совести и бес-смысленных оправданий.
Он, по сути, не оставил мне выбора, но мне уже давно не казалось, что это цепи, сковывающие меня. Напротив, предъявив мне ультиматум, Кэслер тем самым заставил меня встряхнуться. Он действовал правильно. Прекрасно изучив меня за все это время. Раз пряник больше не действует, пора использовать кнут. Но даже тут он не переставал меня изумлять. Его предложение - это, несомненно, намного больше, чем он должен был сделать.
Я думала, что он оставит меня тотчас, что его уязвленной гордости не будет покоя, но так могла рассуждать лишь законченная эгоистка, каковой, по сути, я и являлась. Я чувствовала себя хуже некуда. Майкл, который и так всегда был слишком хорош для ме-ня, и на сей раз проявил свою благородную, почти рыцарскую сущность. А я, совершенно недальновидно полагала, что он во всем ищет только выгоду себе, что он сдержан и хо-лоден как раствор спирта. Какая же я дура. Нет, не правильно. Больше подходит: КАКАЯ ЖЕ Я ДУРА. По крайней мере, в моем воспаленном мозгу, эта истина была написана бук-вами размером с дом каждая.
Вместо одиночества, вместо лишения родительских прав он предложил свою лю-бовь, и даже не ее жалкие остатки. Его любовь оставалась все такой же неизменной, все такой же простой. Самое главное - он оставил мне детей. Теперь настало время закончить думать о себе. Тридцать лет я только этим и занималась, пытаясь найти что-то свое, а это свое оказалось как всегда рядом. Я была слепа, как крот.
Ослеплена страстью, желаниями, своими и чужими, любовью… О да, любовью. Я любила Артёма и Майкл прав: ничто на свете не заставит меня забыть о нем, то время, что я была с ним, затмит все, но оно прошло. Погоня за прошлым - бесполезное занятие. Я могу сколько угодно мечтать об этом, но оно никогда не вернется и не повторится. К тому же, мечты убивают нас, я в этом убедилась сама. Им нужно умирать прежде, чем они разрушат нас или умирать вместе с нами. Вот правда жизни.
У меня сохранилось то, что осталось, и то это было больше, чем я могла даже пред-ставить. Нужно продолжать прерванную жизнь, возвратится в привычный круг бытия, и перестать терзаться. У Артёма вскоре тоже все переменится, я стану для него лишь вос-поминанием, по большей части причиняющим боль и тоску, но все же воспоминанием.
Мне только надо пережить этот последний день в Петербурге. Кажется, самое трудное уже осталось позади. Я в который раз поражалась проницательности Майкла. Ни-какого скандала на сей раз. Только договор. Английская натура, которая проявлялась в нем гораздо больше, чем русская, на сей раз одержала верх. Ничто не дается просто так. Я буду воспитывать своих детей, не оставлю ни их, ни Майкла, так какая разница, что за это придется заплатить своей любовью к Артёму? Самое главное, что он будет жить, и я тоже… А Майкл… Уже за один его поступок, его нужно и можно полюбить. Полюбить не как прежде. Полюбить по-новому и возродить в сердце еще одну безумную надежду, что когда-нибудь я буду смотреть на него теми глазами, полными искр, которые загорались только при Артёме. Ведь пусть мечты и погубят нас, но в одно яркое мгновение мы будем знать, что все-таки жили на этом свете.
В аэропорт ехали в молчании. Кэт, чувствуя наше угнетенное состояние, притих-шая сидела рядом со мной и моей матерью на заднем сидении. Майкл ехал впереди рядом с Палиевским.
Я смотрела в окно на проносящийся осенний пейзаж и думала о том, увижу ли еще когда-нибудь этот город, вернусь ли в родную страну. Майкл не сказал "никогда", но и отпускать просто так не станет. Он предпочтет оплатить перелет моим родителям, чем позволит мне снова ступить на землю Северной столицы. Я старалась не задумываться над тем, что Англия превращается для меня в тюрьму, огромную, с ложной видимостью свободы, но все же тюрьму. Туманный Альбион становился моим личным Алькатрасом. Но все ли так плохо? Что же я никак не привыкну к тому, что надо жить настоящим? Майкл когда-то сказал, что я ставлю свое прошлое превыше всего. Но в своем прошлом я находила силы жить дальше. Так было раньше, но сейчас стало совершенно невозможным.
Красная "Хонда" Кирилла мчалась по шоссе, унося меня все дальше от города, унося меня от Артёма, от всего, что связано с ним. За все то время, что я жила на этом свете, я так и не смогла понять, что мне в действительности нужно.
Это была странная растроенность жизни. Наверное, я была бы абсолютно счастли-ва с мужчиной, который соединял бы в себе всех их - Кирилла, Майкла, Артёма… Но это был несбыточный идеал. Тот, что видим во снах, тот, что мерещится иногда в толпе. Но разве не говорил мне мой отец еще в период моей молодости, что это совершенно невоз-можно. Что пора перестать искать свой идеал, что надо довольствоваться тем, что есть, быть благодарной, пусть только за посредственность. Пусть даже человек, который рядом с тобой, лишь отражение мечты в мутном стекле?
Палиевский никогда не был моим, Артём так и не стал, а вот Майкл… Майкл был тем самым отражением. Только стекло было на редкость удачной работы, да и зеркало не то, в которое смотрятся дома, а то, что стоит в музее.
Я любила Майкла, но отчего такая тоска на сердце, отчего хочется реветь в голос, отчего легче воткнуть нож себе в грудь, чем терпеть эту ноющую, не проходящую боль?
Впереди показалось здание аэропорта. Время было подбитой птицей, стреми-тельно падающей с небес в бездну забвения.
Еще пару мгновений и машина остановилась на парковке. Мои глаза опять как объектив фотокамеры - безразлично фиксировали каждый момент. Вот все вышли из са-лона, Кэт держала мою мать за руку и та что-то ей говорила, Майкл и Кирилл достали че-моданы из багажника.Палиевский посмотрел прямо мне в глаза и ободряюще улыбнулся. Моя улыбка была похожа на гримасу отчаяния. Это было чувство ощущения де жа вю. Помнилось, что так я страдала в тот момент, когда оставалась в Петербурге учиться. Ко-гда до меня окончательно дошло, что прошлому конец, что дверь в детство со стуком за-хлопнулась, кто-то закрыл ее с обратной стороны и выбросил ключ и мне теперь никогда не попасть назад. Тоже ощущение было и сейчас. Мне говорили, что попасть назад будет невозможно.
Мы приехали как раз вовремя. До регистрации оставалось два часа. Пришла пора прощаться и идти на контроль.
Мать обняла меня, как всегда сказала, чтобы я себя берегла, напомнила, что прие-дет. Я кивала, отвечала, но слов не помнила. Все было точно в тумане. Кэт повисла на шее у Палиевского, потом побежала к бабушке и Майклу. Мы остались в стороне.
- Скажи мне, что я все сделала правильно, - я почти умоляла, глядя в эти зеленые глаза.
Художник положил руку на мое плечо.
- Ты все сделала правильно, Слава. Это правда.
Мы смотрели на мою мать, Майкла и Кэт между ними.
- Скажи, Золушка, что ты видишь? - вдруг спросил Кирилл и его голос был тих.
- Вижу своего ребенка, свою мать и своего мужа, - ответила я резонно.
Палиевский хмыкнул.
- Неужели тебя все время придется чему-то учить?
Я непонимающе посмотрела на него.
- Знаешь, что вижу я?
- И что же?
- Вижу твою семью. Твою новую семью, которую ты сама создала. Я вижу преле-стную девочку, которая по идее не должна была родиться, но, все же родилась. И это за-мечательно. А рядом с ней вижу мужчину. Но не просто мужчину. Он один из тех, кого принято заворачивать в праздничную обертку и прилагать к нему бирку с надписью "Слишком хорош для тебя". И он твой, Слава. Неужели ты не понимаешь? Не знаю, за ка-кие такие заслуги ты его заслужила, но умоляю, не делай больше того, за что потом мож-но жестоко поплатиться. Не потеряй его. Если потеряешь, то больше уже не найдешь.
- Я знаю, - ответила я. Интересно, что бы сказал Майкл на заявление Кирилла?
- А как же Артём? - я не могла не спросить.
Палиевский задумался, засунул руки в карманы и покачался на носках туфель.
- У тебя есть Кэт. Тебе разве недостаточно? Круг замкнулся, Слава. Все случило потому, что так и должно было быть. Пьеса по сценарию.
- Не хуже Шекспировских страстей, - хмыкнула я.
- Точно.
Майкл кинул на меня взгляд. Надо посмотреть, не прячет ли где он пресловутый ярлык. То, что он у него есть, можно было не сомневаться. Я вновь смотрела на Палиев-ского, не в силах выразить всех чувств разом накативших на меня.
- Обещай, что будешь присматривать за ним. Хотя бы изредка.
Кирилл кивнул, в его глазах не было ни капли смеха.
- Как всегда.
- Спасибо, Кирилл. Спасибо тебе за все.
Он не знал, что сейчас я говорила ему не только о сегодняшнем дне. Я благодари-ла его за все те года, что мы прошли вместе бок о бок. Я благодарила его за то, чему он меня научил, на что заставил изменить точку зрения, за то, кем я стала, пусть это экспе-римент и начался с отражения его самого, слишком испорченного, слишком пресыщенно-го, слишком потерянного. Ему не надо было объяснять, он понимал. Единственный и не-повторимый.
- До встречи, - шепнул он, обнимая меня.
Я знала, что он тот, кто меня не покинет. И от этого становилось легче на душе.
Я подошла к Майклу, взяла дочь за руку. Ее глаза, такие же голубые, как и мои, смотрели с тем выражением обожания, с каким всегда смотрел Артём на меня в далеком детстве. Ее улыбка была и его улыбкой, но улыбалась она Майклу. Девочка была рада, что отправляется домой. И Кэслер тоже. Они были двумя заговорщиками, имеющими свою тайну, и потому улыбались друг другу.
Я обернулась - фигуры матери и Кирилла отдалялись от меня с каждым шагом. Они помахали мне на прощание.Сердце сдавил последний отчаянный спазм. Впереди ме-ня шагал Кэслер. Его рука сжимала маленькую ладошку Кэт. Мой еще не рожденный ре-бенок сделал ощутимое шевеление внутри, я замерла на миг, а потом пошла вперед.
Больше я уже не оглядывалась.
ЭПИЛОГ
4 ноября, 2015 год
Меня окутывала звенящая тишина осеннего дня. Я неторопливо шла, вдыхая про-зрачный воздух с едва уловимым ароматом горько-терпкой листвы и стылой земли. Лет-ний сад, погруженный в молчание, был тих и прозрачен. Людей почти не было. Лишь од-нажды мне на глаза попались старец с газетой, мирно сидящий на лавочке и молодой ху-дожник, наносящий на холст торопливые мазки, стараясь запечатлеть, поймать момент этой ускользающей светлой грусти осеннего дня.
Листья разноцветным ковром лежали на земле, горели костром на деревьях там, где их еще не сорвал и не закружил ветер в своем медленном танце умирающей природы. Я любила это время года, мои воспоминания, связанные с этим местом - самые дорогие сокровища.
Летом, когда в Петербург все же заглядывало солнце, было так приятно спрятаться от полуденного зноя под раскидистыми кронами кленов и столетних дубов. Разве что большое скопление народа немного нервировало. Но осень, то было совсем иное… Какое-то особое очарование было в ней, прошедшая печаль, такая тонкая, словно паутина, дрожала натянутой струной и бередила сердце. Ей не было названия. Быть может, это просто возраст. Меня скрыл лондонский туман, поглотила суета совсем другого города и моя жизнь навсегда раскололась на две половины. Не только жизнь, но и сердце.
Моей дочери было четыре.
Моему сыну было два.
Мне самой недавно стукнуло тридцать пять.
Как странно, давно исчез глупый страх подступающего кризиса среднего возраста, я перешагнула через него, едва заметив. Да, прибавилось морщинок и седых волос, но не более. Все оказалось не настолько страшно, как представлялось в молодости…
Молодость? А была ли она? Иногда мне казалось, что вслед за детством наступила зрелость, и не было никаких переходных моментов. Совсем ничего. Только осознание собственной цельности и ощущение того, что твой внутренний возраст не соответствует твоему физическому возрасту.
Мысли носились глубоко в прошлом, и едва ли не каждое место в этом саду вызы-вало далекие образы, призраки забытых дней и того, что забыть никогда не суждено.
Здесь я иногда встречалась с Палиевским и даже сейчас, закрывая глаза, я все еще отчетливо слышу наши молодые голоса, наши споры и смех. Проходя мимо знакомой скамейки, с которой он нечаянно свалился однажды, пытаясь цитировать и тем не менее, безбожно перевирая Есенина, я не смога сдержать улыбку. Кирилл всегда оставался и останется для меня связующим звеном между этим миром и тем, он все так же звонит и иногда прилетает на выходные совершенно неожиданно. Его визиты как глоток свежего воздуха, воздуха родной стороны.
Он просто звонит и говорит: "Я приехал, Золушка"и мой мир встает с ног на голо-ву. Палиевский любит моих детей, ведь своих у него так и нет. Мне иногда становится его жаль, но в эти минуты я всегда вспоминаю о том, что каждый платит свою цену за мечту. Он - тот, кто он есть. И больше ничего не попишешь.
Я иду все дальше, вглубь сада, туда, где среди деревьев и декоративного кустарни-ка чернеет силуэт памятника Крылову, останавливаюсь возле него и совсем перестаю ду-мать о Кирилле.
Сердце начинает тревожно биться и вот, свернув на аллею, я иду в противополож-ную сторону и, спустя мгновение, вижу бюст Александра. Он все так же прекрасен и мо-лод, черты его лица, облаченные в холодный мрамор - как воплощение славы, вечной юности, что будет всегда вдохновлять других. Но это уже не тот Александр, что был прежде. Все статуи Летнего сада несколько лет назад поменяли на прекрасно сделанные копии, спрятав оригиналы в хранилище. Это было и хорошо и плохо. Отличить подделку было невозможно, для многих и вовсе не имело никакого значения. Но я-то знала. Это был еще один признак того, что время не стоит на месте, ничто не остается прежним. Я села на скамейку рядом, и мой взгляд замер в пустоте.
Сегодня тот самый день, 4 ноября. Десять лет спустя. Мои глаза со стороны обо-зревают пожухлую листву, траву и кору деревьев, но на самом деле, видят они совсем другое: подростка в светлых джинсах и свитере с копной русых волос и глазами, смотря-щими на меня. Глазами, в которых я была целым миром. Теми, что потом стали целым миром и для меня.
Артём сказал тогда: "Встретимся здесь через десять лет, Слава, вот в этот самый день".
Десять лет - это была не только целая вечность для него, но и для меня тоже. Мне казалось, это время никогда не наступит, и я согласилась. И вот оно наступило. Совсем неожиданно, всего три дня назад я проснулась в своей постели, где, повернувшись на-взничь, спал Майкл, и вспомнила о том, что мне нужно быть здесь.
Как моя память извлекла на свет Божий это обещание, я до сих пор не знала ответа. Но Майкл не возражал против нашего приезда. После рождения Мэтью он стал более уравновешен и уже не воспринимал Санкт-Петербург как вражескую территорию. Думаю, Кирилл сказал ему о том, что Артёма нет в городе.
Помимо своего багажа, на борту самолета в Россию я везла с собой мужа и детей. И целый ворох воспоминаний.
Но сегодня я была одна. Майкл повез Кэт и Мэтта в парк аттракционов. Я могла сидеть в Летнем хоть до потери пульса, пока ноги не врастут в землю. Вот только какой в этом толк?
Артём уехал в Барселону продвигать проект, над которым он и еще несколько ар-хитекторов работали по заказу компании-работодателя. Свою карьеру он связал с город-ским строительством, как и хотел.
Я не искала с ним встречи здесь. Я искала встречи со своими воспоминаниями и думала о том, как все было.
Я тихо сидела на скамье, наблюдая вместе с Александром, как редко на землю па-дает омертвевший лист - красно-желтая вспышка, кружение и забвение среди сотен таких же как он. Цвет осенней листвы - не он ли аллегория агонизирующей жизни перед своим стремительным концом? Александр не ответил на мой вопрос. Он был для него не суще-ственен. Сколько раз видели мраморные глаза его предшественника, которого так отчет-ливо помнила я, это увядание чуждой ему природы? Наверное, это ему уже до чертиков надоело. По поводу чертиков царь и тут хранил глубокое молчание. Отличный собеседник - не портит красоту момента.
Наверное, прошел час или около того, пока я не увидела вдалеке фигуру в черном полупальто. Сперва она была едва различима. Но по мере приближения, этот внезапно возникший призрак, становился все более реален.
Мое сердце отозвалось раньше, чем глаза сумели окончательно убедиться в том, что я не брежу и у меня нет галлюцинаций. Оно затрепетало так отчаянно и забилось так гулко, что своими ударами о ребра причиняло мне боль. Когда же фигура подошла совсем близко и остановилась всего в паре шагов от меня, превратившись в Артёма, мне показа-лось, что на земле разом исчез весь кислород и мои легкие вот-вот разорвутся, потому что я никак не могла сделать вдох.
- Привет, Ярослава, - сказал он, улыбаясь. И в этой улыбке я явственно могла раз-личить и смущение, и радость, и чувство полного изумления.
- Привет, - наконец выдохнула я.
- Ты здесь… даже не верится.
А я все никак не могла на него насмотреться. Боже мой, каким он стал! Все такой же высокий, но плечи шире, обтянуты черным драпом полупальто, его руки были в кар-манах, но мне не нужно было их видеть. Эти руки с тонкими, красивыми пальцами я все-гда буду помнить.
А вот лицо его стало иным. Четче обозначилась линия скул, и очертания губ при-обрели какую-то не свойственную ему ранее жесткость, в уголках глаз появились первые намеки на морщинки, но они сами… О, они были все те же: лучистое сияние янтаря обво-лакивало меня подобно тончайшим лучикам света, манило, притягивало и заставляло вспоминать обо всем.
Артёму было двадцать пять лет.
- Я думал, ты в Лондоне, - сказал молодой мужчина, прерывая наше молчание.
- Приехала на несколько дней… Но ведь и ты… Кирилл говорил, что ты в Барсело-не.
- Я не мог не приехать, - Артём слегка покачал головой и я, внутренне замирая, поймала его взгляд. В золотистой глубине я прочла отголосок прошлого и всего того, что не требовало лишних объяснений и слов вообще.
- Знаешь, я шел сюда, ни на что не надеясь, - признался он и его губы растянулись в подобии улыбки, которая отдавала грустью. - Просто хотелось подумать, посидеть в ти-шине. И вот теперь...Ты сидишь передо мной, ничуть не изменившись, а я от растерянно-сти даже не знаю, что сказать, хотя столько раз представлял себе нашу встречу здесь.
Я понимала, если я его не остановлю, то он может сказать то, о чем впоследствии пожалеет. Артём и так уже чересчур обнажил свою душу передо мной, только лишь при-знавшись в том, что думал о нас. Его слова одновременно были как бальзам и кинжал для моей души - осознать, что он меня не забыл было едва ли не наивысшим счастьем, но по-нимать, что все потеряно безвозвратно было еще более горше.
- Как ты живешь, Тёма? - спросила я, разглядывая его профиль на фоне осеннего пейзажа.
Мне так о многом хотелось его спросить… О стольком услышать… Чем он занима-ется, чем сейчас увлечен и кем? Как проводит дни и с кем встречает рассвет, что делает на выходных, кого знает, уважает, а кого презирает? Все грани его существования, каждый день его бытия за все то долгое время, что меня не было с ним рядом. Я бы хотела, чтобы он рассказал мне о каждом из них… Но сейчас, глядя на него, я знала, что Санаев этого не сделает просто потому, что я давно выпала из его жизни, превратившись в одно из воспоминаний. И я даже не могла сказать в какое именно - хорошее или плохое.
- Как я живу? - переспросил мужчина, кинул на меня вопрошающий взгляд и снова обратил свой взгляд на Александра. Когда он заговорил, казалось, что он беседует с ним, а я лишь декорация или фантом, в который он даже не сразу поверил и вот-вот растаю в прохладном воздухе.
- Наверное, как и все. Работа, разъезды…дом… Что именно ты хочешь знать?
Мне хотелось сказать "всё", но я только спросила:
- Над чем ты сейчас работаешь и есть ли у тебя новые идеи?
- В Барселоне крупная стройка. Совместный проект их компании и той, в которой работаю я. А так... - его глаза неожиданно вспыхнули и я подумала, что некоторые вещи действительно не меняются, и слава Богу! В нем нынешнем я без труда узнавала маль-чишку, который опять грезил на яву и удивительное дело, все его грезы, так или иначе, становились реальностью. По крайней мере, некоторые из них.
- Я хочу построить мост, - выпалил Тёма на одном дыхании.
- Мост?- удивилась я.
- Я совсем мало знаком с этой областью архитектуры, но уже начал изучать. Даже сделал несколько пробных набросков. Это будет мост в нашем городе, я сам его построю.
- В нашем городе? - я чувствовала, что веду себя как дурочка, которая только и де-лает, что повторяет чужие фразы с вопросительной интонацией, но это было не важно. Ничто уже не было важно в этот момент. Мне казалось, что это мы, те кто сидит сейчас в школьном спортивном зале пятнадцать лет назад и говорит, говорит… Его глаза смотрят на меня доверчиво и в них ярче тысячи солнц сверкает мысль и какая-то одухотворенная, почти болезненная жажда как можно скорее поделиться своей идеей и увидеть воплоще-ние ее в реальности.
- Да, через речку, что течет перед полем. Это будет совсем маленький мост, но я думаю, он должен стать таким... Как бы сказать… Воздушным, почти эфемерным… Как те мосты в Петергофе с резными перилами, словно бы кружевными… Я еще не выбрал материал, но думаю, лучше все таки совместить металл и дерево… Что ты скажешь?
А что я могла сказать, когда улыбка озаряла светом молодое лицо, и он стоял пе-редо мной, совершенно здоровый, не сломленный, полный жизни и еще не утративший веры в красоту. Но вдруг, все исчезло в одночасье - и эта улыбка, и блеск его глаз, словно бы тучи сгустились и исчез свет, Артём рванулся ко мне, опустившись рядом на скамью, сжал мои ладони с такой силой, словно бы боялся, что я начну вырываться.
- Слава… Я же все не о том говорю… Это все бред… Ерунда… Как найти мне сло-ва благодарности для тебя?
- Что? - я сидела совершенно неподвижно, боясь пошевелить заледеневшими ру-ками в его ладонях. Я впитывала их тепло с упоением путника, набредшего в пустыне на колодец с чистой водой, мне казалось, что стоит мне пошевелить хоть пальцем, и он тут же отдернет свою руку.
- Я знаю про операцию, - просто сказал мужчина.
Я сделала вид, что не понимаю.
- Но я тут совершенно ни при чем. Это сделал доктор Грин.
-Да. Сделал. Но в Россию он приехал не просто так. Я знаю, что это Майкл все уст-роил, но он бы ничего не узнал без тебя.
- Откуда тебе известно? Кирилл сказал?
Я хотела убить Палиевского лишь однажды. Сейчас настал второй случай. Видимо, гнев так отчетливо отразился на моем лице, что Артём тут же выпалил:
- Нет! Он молчал как партизан. Это все моя мать.
Я недоверчиво сощурила глаза.
- Твоя мать?
Губы Артёма дрогнули в едва заметной улыбке.
- Слава, я же не идиот. Как только мне сказали, кто делал операцию и при каких обстоятельствах, я тут же заподозрил неладное. Ты бы знала, что про доктора Грина пи-шут в Интернете, сколько у него научных работ!
Я кивнула. Уж кому, как не мне, это было знать лучше, чем остальным.
- Мне оставалось только спросить.
- Ясно.
Артём провел ладонью по лбу.
- Никак не могу избавиться от двойственного чувства. Я обязан своим выздоровле-нием и тебе, и Грину, и Майклу, да что там, всей своей жизнью, но с другой стороны… Как мне забыть то, что между ним и мною, ты выбрала его?
Разве я могла сказать Артёму, что это и была та цена, которую я заплатила за его спасение? Пусть меня об этом никто не просил, пусть никто не заставлял. Но это стало делом чести для меня самой. Слишком многим я была обязана Майклу, которого все же любила. Другой любовью. Но ведь и это была любовь…
Он, между тем, продолжал:
- Я знаю, что это давно дело прошлое. Стараюсь всякий раз напоминать себе о том, что если бы не твой брак с Майклом, что если бы не сам Майкл, у меня не было бы ника-кого шанса. Я свыкался с этим фактом два года. Стало легче. Правда.
Я была благодарна ему за откровенность.
- Это хорошо. - Мне не хотелось вспоминать, бередить наши общие раны, но я не могла снова уехать, так и не узнав, смог ли Артём хотя бы немного понять меня.
- Я знаю, что разрушила все слишком быстро и неожиданно, - осторожно начала я. Зрачки его глаз расширились, но лицо осталось непроницаемым. - Поймешь ли ты? Дашь ли шанс на надежду, что простишь меня когда-нибудь?
Артём сильнее сжал мою руку, посмотрел в глаза так проникновенно, что сердце снова забилось в мучительной агонии.
- Если бы не простил, то не был бы здесь сейчас, - тихо ответил мужчина. - Время - то единственное, что заставляет события становиться и более и менее понятными. Не ду-май, что я не осознавал тогда, что двигало тобой.
Голос Артёма переменился, в нем я отчетливо уловила хриплые ноты сожаления.
- Между мной и Майклом был слишком большой возрастной промежуток. Мне было его не догнать. Чисто физически это было невозможно. И больше всего приводило в отчаяние то, что с этим никак не совладать. Я мог бы оправдать себя хотя бы тем, что не отдал ему тебя просто так, но как мне было справиться со временем?
- Верно…
- Знаешь, Слава, я тебе за многое благодарен, - неожиданно сказал Артём. - Дейст-вительно. Ты была права, свою голову в резюме я не смог отправить, но вот информацию о курсах в Париже вполне.
Я не могла не улыбнуться.
- Это помогло?
- Еще как! - воскликнул Тёма, превращаясь в восторженного мальчишку. - Мне нравится то, чем я занимаюсь сейчас.
Я кивнула.
- Это самое главное.
Он снова стал серьезен.
- Нет, главное то, что вы оба, ты и Майкл, меня спасли. Самое малое, чем я могу отплатить, это жить так, чтобы потом не сожалеть, использовать все возможности, чтобы ни один день не пропал даром. Спасибо тебе за это.
- Но только не за разбитое сердце.
- По крайней мере, я понял, что оно у меня действительно есть.
Конечно, он не мог думать так, Артём был не настолько наивен. Пытался ли он та-ким образом смягчить осознание моей вины? Я не знала, но была ему признательна за это. Тем не менее, нахмурившись, я произнесла:
- Слишком дорогой ценой.
- После аварии у меня появилось достаточно времени, чтобы во всем хорошо разо-браться. Я рад, что ты научила меня верить в мечту, что ты сделала все, чтобы я ее не ос-тавил, хотя действительно пытался. Только наши мечты и имеют смысл. Только они дер-жат нас на этом свете. Мы живем, чтобы воплощать их в реальность,- в последних словах Артёма было столько огня, столько убежденности, что невозможно было не любоваться им, не испытывать радость за него.
- Теперь я действительно вижу, что ты вырос. Я так тобой горжусь.
Мужчина смотрел на меня сияющими глазами, они горели ровным светом всеобъ-емлющей благодарности, нежности, грусти, но ни капли сожаления не было в них.
Он пережил свой максимализм и перестал делить мир только на черное и белое. Артём все так же сжимал мою руку, и она казалась на удивление хрупкой и маленькой в его теперь такой сильной ладони. Потом он поднес ее к губам и поцеловал. Теплые губы коснулись замерзшей кожи, и сердце мое переполнилось щемящей тоской по нему.
Я знала - то был последний поцелуй, который он мне дарил.
- Я буду всегда любить тебя, Слава. И помнить тоже, но время неумолимо. Надо двигаться дальше и мне и тебе.
Я вздохнула. Почувствовала, как последний груз спадает с плеч, груз, который ни-когда меня не отпускал. Теперь я точно знала, что могла оставить его, могла больше не просить кого-то приглядывать за ним, могла сама больше не беспокоиться о нем.
Артём стал тем, кем должен был стать всегда - молодым, талантливым, очарова-тельным мужчиной, уверенном в своей силе и в своем завтрашнем дне. Я желала ему этой Судьбы. Желала и счастья.
Листья все продолжали свое медленное кружение в прозрачном воздухе, чтобы по-том неизбежно соприкоснуться с землей, да так там и остаться. Мы сидели рядом на ска-мейке, окутанные этой звенящей тишиной. Все слова давно были сказаны, да и стоило ли вообще говорить? Разве могли мы что-то поделать теперь? Никому из нас это было уже не нужно…
- Когда ты улетаешь? - наконец спросил он, повернув ко мне лицо.
- Через несколько дней. А ты?
- Вечерним рейсом.
- Так скоро…
Артём пристально смотрел на меня.
- Я лишь хотел попрощаться с воспоминаниями. И, признаться, мне уже пора.
- Я понимаю.
Еще какое-то время он сидел недвижимо, потом поднялся со скамьи. Я поднялась следом. Санаев вскинул на меня глаза, в них отражалось осеннее солнце, которое теперь так низко висело в небе.
- Я рад, что мы встретились. Это наполняет меня чувством…
- Законченности? - подсказала я, потому что сама ощущала то же самое.
- Да. Именно.
- Береги себя, Тёма, - сказала я, стараясь не думать о том, что увижу его теперь очень и очень нескоро.
- И ты, - мужчина засунул руки в карманы полупальто.
Я ловила малейшее изменение в его глазах, в его лице, чтобы сохранить в памяти, чтобы запомнить его таким, какой он есть сейчас - все еще мой. Всегда мой, но уже со-всем по-иному. Хотелось кинуть привычную фразу "Увидимся" или банальное "До встре-чи", но мы понимали, что это прозвучит слишком нелепо.
Артём послал мне напоследок свою самую теплую, открытую улыбку, от которой появлялись ямочки на его щеках, а в глазах начинали светиться золотистые искры, потом развернулся и пошел по тропинке, заставляя листья тихо шуршать под своими ногами.
Какое-то время я продолжала смотреть ему вслед, а потом снова опустилась на скамью.
Встречи и расставания… Сожаление и любовь… Смотри, Великий царь, изваянный из мрамора, смотри и запоминай… Их будет так много на твоем долгом веку… так много разных историй... Волнительных, трогательных, полных сомнений, терзаний, открытий… счастливых и не очень… Но всегда особенных. Они начинаются с Мечты и заканчиваются тоже ею потому, что мы, люди, так уж устроены - верим в возможность выбора, верим в новый, лучший день, не смотря, ни на что…
Я сидела в своем любимом Летнем саду и наслаждалась этим днем, который при-шел через десять лет. Деревья отбрасывали длинные, тонкие тени на землю, утопающую в листве, ветер своим терпким, холодным дыханием касался лица, солнце, медленно за-вершая свой путь, садилось за горизонт, освещая своими лучами осенний Петербург…
В сердце города мое сердце билось ровно.
4 августа, 2010.
Моей дорогой J.P.Moser.
Я все еще верю в завтрашний день…
Остаюсь, всегда твоя, Walker.
© Copyright: Джулия Уокер, 2011
Свидетельство о публикации №211012201767
Свидетельство о публикации №211012201767
Рецензии