Бронепоезд 2. Часть 5. Глава третья

Глава третья

В лесотундре, среди чахлой растительности невозможно найти материал пригодный для строительства надёжного плавсредства вроде плота и  поэтому я решил строить каркасную лодку. Занятие это было очень долгое и хлопотливое, а время нас поджимало – стремительно заканчивалось короткое полярное лето. Листья на карликовой берёзе стали желтеть, трава пожухла от первых заморозков. Сколько нам предстоит плыть по Большой реке до останков древнего речного порта со смешным названием Дудинка, я не представлял и очень опасался не успеть до начала ледостава.

Целыми днями мы нарезали тальник. Распаривали его на костре, сгибали в  нужную форму и, при помощи  капроновых нитей из распущенного шнура, вязали каркас будущей лодки.  Работа продвигалась медленно. Ровных и длинных прутьев было мало, поэтому приходилось связывать несколько коротких отрезков в один. Сознавая, что от прочности этого сооружения зависит наша жизнь,  мы делали всё очень тщательно и на совесть.
Через десять бессонных дней и ночей каркас длиной в двенадцать локтей, а высотой и шириной в три локтя, был готов. Мы с Голованом поневоле залюбовались изящными формами нашего ажурного сооружения, напоминающего скелет огромной рыбы. 

За день обтянули каркас синтетическим брезентом, прочно прикрепив его нитками к прутьям, и на берегу уже лежала настоящая байдарка – так называют этот тип плавательных средств. В очередной раз я мысленно поблагодарил своих Учителей из школы на Великих Болотах, которые вдалбливали в наши головы премудрости не только борьбы с врагами, но и даже  лодкостроения.

Любуясь байдаркой, я предложил Головану придумать ей какое-нибудь название.

 - Мы назовём ей Оксаной, мой командир! В честь мой мамы… -  не задумываясь, выпалил он.
Мне же почему-то захотелось назвать лодку в честь моей погибшей спутницы -  Евы. После недолгих раздумий,  я  куском угля написал на обоих бортах имя нашего судна – «ОксанЕва»
Когда наше судёнышко гордо покачивалось на волнах, я призадумался о вёслах. Вокруг не было никакого подходящего материала, чтобы изготовить эти совершенно необходимые атрибуты плавания. Пришлось, импровизируя на ходу, сплести из веток и подходящих рогулек какое-то подобие лопастей.  Дополнительно укрепили их нитками и кусками брезента. Получилось не Бог  весть что,  но управлять байдаркой при помощи таких вёсел можно было вполне удовлетворительно.

Погрузив наши нехитрые пожитки, мы с волнением отчалили от берега. Впереди, на носу, пристроился Голован и с помощью двухлопастного весла мощно гнал «ОксанЕву» вперёд. Я сидел сзади и кормовым веслом направлял лодку в нужном направлении. Вскоре обнаружился мелкий дефект нашей байдарки: она слегка подтекали в местах, где брезент был истёрт или проколот иголкой. Проходилось время от времени вычёрпывать воду котелком. Самое неприятное заключалось в том, что мы постоянно сидели на дне лодки в лужах воды и постоянной сырости.  Однако это было сущим пустяком по сравнению с тем, что мы стремительно продвигались к нашей цели.

Мимо проплывали мрачные болотистые берега, заросшие густым кустарником, песчаные пляжи, а иногда и крутые обрывы. Вода, тихо плескаясь о борта лодки, несла нас к далёкому Северному океану.

 Головану ужасно нравилось наше водное путешествие. В придачу ко всем своим талантам, он оказался прирождённым гребцом. Любо-дорого было видеть, как при каждом  гребке напрягалась его спина, а мышцы на руках рельефно проступали через ткань камуфляжных брюк. Он мог часами,  без остановки махать веслом, напевая разные песни, неожиданно всплывающие из самых потаенных уголков его памяти. Иногда я с удовольствием подпевал ему, повторяя трогающие за душу слова про бродягу, переходящего Байкал или про неизвестного Стеньку Разина, без жалости бросающего женщин в набегающие волны.

Между тем лето уже прошло. Полярный день закончился. Темные осенние ночи мы коротали укрывшись от дождя и мокрого снега под перевёрнутой лодкой, или тщетно пытаясь согреться у дымного костра, сложенного из сырых веток.  Теперь неунывающий Голован  подолгу  нырял  в воде, пытаясь хоть что-нибудь добыть нам на ужин –  с наступление холодов вся рыба ушла далеко от берега на глубину. Пернатая дичь, сбившись в стаи, давно уже улетела в сторону юга. В довершение ко всему  он сильно простудился, и я лечил его отварами трав, собранными на скорую руку. Часто мы ложились спать голодными, поужинав  только   несколькими кореньями, которые нам удавалось выкопать до наступления темноты.

*   *   *

В тот роковой день все не заладилось с самого утра. Ночью мы не могли уснуть от холода. Когда небо слегка посветлело на востоке, я выполз из-под лодки и ахнул: снега за ночь навалило почти по колено. Вдоль береговой кромки тянулись забереги из толстого льда.  Чахлый костёрок потух, а разжечь новый не было никакой возможности. Вчера вечером уже в сумерках мы остановились в неудачном месте, где невозможно было найти сухих дров. Да и не очень-то сподручно было их собирать в темноте. Поэтому мы ограничили ужин тёплой водичкой, нагретой на дымном костерке из сырых веток, и спрятались под «ОксанЕву», служившую нам импровизированной крышей.

Неожиданно послышался сдержанный плач. Перевернув лодку, я увидел сморщенное залитое слезами лицо Голована.

- Мне плохо, мой командир! Я не могу разогнуть спину и не могу встать на руки… -  всхлипнул он в ответ на мой немой вопрос.

Похоже было на то, что он действительно сильно застудил спину. Я растерялся. Любому нормальному человеку достаточно было сделать точечный массаж ступней ног, чтобы снять болевой синдром. А как же быть с безногим калекой?
Я осторожно положил его на живот, сдвинул вниз кожаный мешок и стал разминать холодные, застывшие мышцы, стараясь добраться до позвонков. Через какое-то время Голован перестал жалобно охать и смог сесть на свою тележку. Я насобирал из-под снега сухой травы и насовал её в кожаный мешок, чтобы хоть как-то утеплить спину. Мой спутник благодарно смотрел на меня слезливыми глазами.

После недолгих раздумий я решил позавтракать нашим неприкосновенным запасом – сушёной черной икрой, которые берегли на самый крайний случай. Похоже было на то, что такой случай уже настал…

Пища придала силы и, проломив  береговой лёд, мы поспешили отплыть. В движении заключалось наше спасение – согреться и не замёрзнуть в  обледеневшей лёгкой одежде можно было только  работая вёслами.

Вскоре от влажной ткани пошёл пар, гребки Голована приобрели былую мощь, и он бодро затянул незнакомую песню:

- Сегодня мы не на параде,
  А к Коммунизму на пути,
  В коммунистической бригаде,
  Наш Прозаиг впереди…

*   *   *

 Беда пришла неожиданно. Я опрометчиво вырулил на середину реки, туда, где течение было значительно сильнее, и скорость нашего движения соответственно возрастала.  Неожиданно впереди показался ледяной затор,  под который с шумом уходила вода. Я крикнул Головану, чтобы он грёб посильнее и направил нашу «ОксанЕву» к берегу. В этот момент весло в могучих руках моего спутника хрустнуло, переломилось посредине, и одна половинка полетела в сторону. Он попытался грести оставшейся частью весла, но вторая хрупкая лопасть тоже обломилась.  Я мысленно выругал себя за то, что мы так и не удосужились сделать более крепкие вёсла или хотя бы обзавестись запасными. Даже то обстоятельство, что я впервые сплавлялся на лодке, не могло послужить мне оправданием. Ошибка была непростительная для профессионала.

Между тем, неуправляемая лодка стремительно приближалась к затору. Кормовым веслом я не мог ничего сделать. Неизбежная гибель надвигалась на нас. Голован обеими руками вцепился в борта, со страхом смотря на бурлящий поток.  Я в последний миг обратился к Богу с просьбой простить мне мои прогрешения, вольные и невольные…

Лодку, с хрустом врезавшуюся в затор, мгновенно перевернуло, наполнило водой и утянуло под лёд. Какое-то время я пытался цепляться руками за крошащуюся  ледяную кромку. Бешеное течение захлёстывало меня, а тяжёлая намокшая одежда тянула на дно. Не в силах больше держаться, я разжал руки. Вертясь, стремительно удалялось пятно дневного света. Зеленоватая подводная тьма обволакивала меня. Задыхаясь, я открыл рот, выдохнул остатки воздуха, и ледяная вода хлынула в лёгкие. Последнее, что увидело моё угасающее сознание,  это была фигурка Евы, манящая к себе. 


Продолжение:   http://www.proza.ru/2011/01/24/304