Чимкент. Кисанька. Боты. 2-й побег от мужа. 1961

Глава 82

   Однажды я пошла с детьми в баню, было тепло. После бани мы, розовые, в чистой одежде, очень хотели пить. Около киоска стоял Яша. Он напоил нас газированной водой и понес тому на руках домой, а я с Гулей (ей уже было полтора года). Дома он спросил :"Я могу остаться?" Я ответила:"Нет, нет!" Он поцеловал девочек и сказал им:"Слушайтесь маму, а я пойду к вашей бабушке."Гулечка к его приходам и уходам относилась безразлично, а Тома уже понимала, что его приход не сулит ночего хорошего; подарков он не приносит, никакой радости не доставляет. И стоило ему только закрыть за собой дверь, как она сразу улыбалась мне, крутясь около меня, тараторила:"Мама, мы будем иглать? Я хоцу иглать." "Будем, будем..." —обещала я. - "Вот только сварю вам кашки и вскипячу молочко. Поиграем в хоровод, а потом будем кушать. Тогда она подбегала к Гулечке, брала ее за ручки и ласково говорила:"Уля, сисяс будем иглать в холовод." Я оставляла на горячей плите кашу, накрывала полотенцем, чтобы она с маслом хорошенько попарилась, разварилась, а молоко ставила в  холодную воду, чтобы остыло. Снимала Гулечку с кроватки, брала их за одну руку, а другой они держались сами и тихонько, чтoбы Гуля не упала, переставляя ноги, я запевала:"Ходит кисанька по кухне, у ней глазоньки опухли,а хозяюшка спросила, что ты, кися, голосила? А кисанька говорит, как же мне не голосить, повар пеночку слизал, а на кисаньку сказал. Кисю буили, колотили и в чуланчик посадили, кися плакала, рыдала, лапкой слезки утирала." Тут Томочка уже не могла простить повару и сквозь слезы, приоткрыв ротик, говорила:"А-а, мама, плавда плахой повал?" "Конечно, повар очень плохой, но все увидели, что у повара губы измазаны сливками и закричали:" Посмотрите на повара, у него на губах сливки, это он сам съел сливки, а на кисю свалил." Тогда повар упал на колени перед кисанькой и заплакал:"Прости меня, кисанька, я больше икогда тебя не обижу, люди добрые, я никогда не буду воровать сливки, простите меня, ради бога." Киснаька была умной и доброй. Она простила повару. И стали все дружно жить в доме, помогая друг другу." Когда я замолчала, Томочка, все еще обдумывала и повернувшись к Гуле, сказала:"Уля, а повал спелва был оцень плахой, а потом стал халосый," на что Гулечка молча смотрела на Тому, и у нее лицо было такое, будто она очень хотела ответить Томе, но непослушные слова спрятались где то за языком и не попадали на язык. Я хватала ее на руки и целовала в попочку; видно, ей было щекотно, и она заливалась звонким смехом. Томочка хватала меня за подол платья и кричала:"И меня, и меня поцелуй! Я тозе хоцу смеяться." Я обеих валила на кровать и чмокала их по очереди.
   Когда я поняла, что простить его измену не смогу, что ждет моих детей впереди "безотцовщина", меня охватывал такой ужас, что я хотела умереть. Но как? Удавиться? Повеситься? Отравиться? Броситься под поезд? Я смотрела в зеркало на себя и не узнавала, неужели это я? Глаза ввалились вглубь, щеки провалились и вытянулись, лицо, как у покойника. Я весила 30-35 кг. Я психически была на срыве. Я была легкая настолько, что я бы могла упасть от ветра. До этого состояния я успела оторвать девочек от груди. Я знала, что через грудное молоко мое нервное состояние передастся девочкам, они могут плакать без причины. Теперь, когда они спали,  я смотрела на них и плакала, и стон вырывался из груди; я выбегала в другую комнату и выла, как раненая волчица. Этому предшествовал эпизод, после которого я окончательно, твердо поняла, что он не только изменник; но еще и вор. Я писала  ранее про то, что в сундуке я хранила вещи сестры Лены и Гриши Валеевых,  Среди прочих вещей были очень дорогие, красивые, на венском каблуке, ботики. меховые внутри, кожаные снаружи. Ими я любовалась, когда никого дома не было, а дети спали. Ключ был спрятан у меня, чтобы чужие не увидели и не украли. Я думала про Лену и рассуждала:"Какая у меня сестра умница, ведь я все сохраню. Вещи дорогие из Германии, вот получат квартиру в Черновцах и Гриша приедет в командировку в Казахстан за призывниками, заодно заберет вещи. Я Лена будет меня благодарить. Но каково же было мое удивление, когда я открыла сундук, а там ботиков нет. "Что такое?" вырвалось у меня из груди. "Кто мог глубоко запрятать, ведь они были на виду! Кому понадобилось здесь рыться?" Я все выкладывала на кровать, надеясь, что боты очутились на дне, но их в сундуке не было. Я в бешенстве бегала из угла в угол комнаты, ожидая прихода Яши, он должен был сегодня рассчитаться  за молоко, что я каждый день брала.
   Я услышала шаги, от нетерпения я сама открыла дверь и прямо с порога:"Сейчас же принеси мне Ленины боты! Где хранился ключ, знал только ты! Ты слышишь? Молчишь? Отвечай!" Но он подошел к столу, бросил на стол деньги и быстро вышел, захлопнув двери. Я подумала, что может быть, он продал боты и кинул на стол большую сумму, но я, по наивности, ошиблась - кучка рублей была только за молоко. У меня опять вырвался стон, но, вспомнив, что дети спят, я сжала кулаки и послала вслед ему проклятия.
 Все! Это был предел! Я, зная его характер, чтобы не осиротить 3-х детей, а убить меня ему не составит никакого труда, один раз он мне уже показывал, как это делается; я уже знала и решила не подавать виду, что я нa него рассердилась. Я притворилась спокойной, а сама опять готовила план побега, тайного выезда от него к маме на Украину.
   За время жизни с Яшей я часто была без денег, надеясь на его зарплату. А зарплаты у него как всегда не было. Тогда я приловчилась экономить, когда удается. Например, получила свою зарплату, из нее 100 руб. кладу на сберкнижку. Он может уехать в командировку, не оставив мне ни копейки. Вот я и использую свой вклад. Видя, что бесполезно надеяться на него, я привыкла иметь свой запас. И получалось, что я от него скрываю.. Я знала, что это не хорошо, и я его любила, не хотела от него уходить, и еще пока верила ему, что он строил дом на свою зарплату. Он сам был виноват, что заставлял меня скрывать сберкнижку, иначе бы я голодала. Теперь я вспомнила слова одной вкладчицы из Чархина, она нас учила:"Никогда не открывайте мужу всю задницу, только чуть-чуть и хватит." Вульгарно, но справедливо. Не зная о моих сбережениях, Яша никогда бы не мог подумать, что я смогу уехать с 3-мя детьми аж на Украину.
   Я сняла свой запас, по моим подсчетам  на билет и питание хватало. Я выслала через почту посылку с вещами Лене. Списалась с мамой, как к ней попасть, маршрут до Петровского, пос. Степное. С почты вызвала такси. Села я с Гулей на руках, Славик с сумкой и за ручку с Томочкой, подъехали и сели в вагон, не в самом Чимкенте, а на следующей станции. Через Москву с пересадкой доехали до Дебальцево, пересели на пригородный до ст. Штеровка, пешком до Ивановки, переночевали в доме приезжих, сели на автобус до Петровского. Пoтом на попутной машине доехали в пос. Степное. Маму там все знали. Она летом была кухаркой у механизаторов. А в сентябре  стала работать телятницей на ферме. Она встретила нас со слезами на глазах и повела в однокомнатную квартиру.