Не надо про Париж 14 глава
Ожила и Антонина. На горизонте замаячил моряк, и непросто моряк, а капитан, возглавлявший группу подчинённых ему военнослужащих. Был он далеко немолод, остатки волос, пересушенных морскими ветрами, казались тусклыми и безжизненными. Да и сам он, безжизненный, вялый, равнодушно смотрел на мир прищуренными глазами, как будто прицениваясь. А вот купит или нет – старуха надвое сказала. К пятидесяти годам из-за легкомыслия он потерял всё, ради чего стоило жить, и понял, что абсолютно свободен.
Антонина сразила морского волка милой доверчивой улыбкой, девичьей скромностью, детской незащищённостью, покорной готовностью следовать за ним всегда и во всём. Да, Антонина нравиться умела. Николай, так звали капитана, по праву командира, сразу же отлучил от дома молодого матроса, положившего было глаз на Нину, и занял освободившееся место на Тонькиной кровати, расстилая кровать и раздевая Тоньку, в отличие от Владика, в любое время дня и ночи, невзирая на присутствие девчонок. Если бы знать, как реагировать на происходящее!? Возмутиться? Но Антонина здесь живёт, это её дом, и в нём она такая же полноправная хозяйка, как и они. Была возможность – уходили из дома, не было – ложились спать, отвернувшись к стенке, положив подушку на голову.
И поползли по деревне старухи-слухи от избы - к избе, от избы - к избе, обрастая новыми подробностями, основанными не только на правде, но и на вымысле. Всю деревню обошли и в учительский дом вернулись, чтобы отхлестать по щекам Антонину, а заодно и Нину со Светой. Кто разбираться в тонкостях будет? Вместе живут – значит одинаковые.
Как-то вечером в дом пришли Гера и братья Гордиенко.
- Девчонки, вы слышали, какие о вас слухи Бобик распускает? – прямо с порога спросили они.
- Какой Бобик? Какие слухи? – удивилась несоответствию реальности Нина.
- Вы что до сих пор не знаете, что Бобик – директор школы? Он говорит, что какие-то заезжие шофера сказали ему, мол, к степановским молодым учителям можно заезжать в любое время суток: и водка будет, и всё остальное гарантировано.
Теперь многое стало понятным. Нет дыма без огня. Но как-то плохо связывалось: директор и сплетни. Пригласил бы к себе в кабинет, расспросил. Если виноваты, наказал. Несерьёзно как-то. Не верилось.
- Не верите? Давайте пойдём к нему и спросим, - предложил Гера.
Обида была настолько велика, что, казалось, почва уходит из-под ног. Как после этого можно оставаться в школе? Об этом, наверно, знают все ученики и их родители? Крах! Полный крах! Где-то в глубине души теплилась надежда, что это неправда. Никто ничего подобного не говорил, потому что такого никогда не было.
Общественное мнение в деревне - мощный сдерживающий фактор. Не дай Бог кто-то что-то узнает. А люди что скажут? Вот и старались все жить в соответствии с представлениями семидесятилетних старух, хранителей древней морали, давно забывших, как мели подолами сельском клубе пол, стремясь привлечь внимание любой особи противоположного пола да, особо не медля, распрощаться с девственностью в копне сена или соломы, стоящих на задворках. Давно это было – забыли. А теперь целомудренны и чисты. В основном в свободное время на лавочках пребывают да кости всем подряд моют.
Да и чем ещё можно было заполнить пустоту деревенской жизни? Так за день в колхозе намотаешься! Пока свою скотину обиходишь, семью накормишь – ночь на дворе. Не до развлечений.
Молодые, они, конечно, живут по-другому. С ног валятся, а на гулянку идут. Вот только слишком не разгуляешься. В местном клубе – кино раз в неделю, и то, если привезут из райцентра; в библиотеке – сотня потрёпанных книг, и среди них самая популярная «Борьба за огонь» о первобытных людях. Периодических изданий - раз два и обчёлся. И кому захочется читать в библиотеке, где такая теснота, что повернуться негде?
Летом в клубе днём от жары Анькины козы прячутся. Их гонят, а они, такие же настырные, как и их хозяйка, опять в зрительном зале располагаются согласно не купленным билетам. И чуть что – в обиду себя не дают. А рога на что?
А вечером? Вечером пожалуйте в клуб на танцы-шманцы. И пригласят, и обнимут, и на ухо что-нибудь скабрезное пошепчут. Хотя зачем шептать? В зале такой грохот стоит – кричи, наизнанку выворачивайся – всё равно никто ничего не услышит! Девчонки возле стеночек стоят, замерли, кавалеров ждут, а те не торопятся. Куда эти девки денутся? После танцев всё равно каждая своего дождётся. Не приглашают – а мы девки не гордые – подружку за талию обнимем: « Пойдём, Мань, покружимся». Парни, те на крыльце тусуются, каждого пришедшего глазами прощупывают на предмет наличия чего-нибудь горячительного. И не напрасно щупают. В клуб идёшь – с собой бутылку берёшь. Это неписанный закон. Все ему обязаны подчиняться. И подчиняются. Закон же! Его не обойдёшь!
Постепенно пары над танцующими сгущаются, ноги парней с каждой минутой выделывают всё более замысловатые па, тела готовы поменять вертикальное положение на горизонтальное… Но пришёл на танцы – танцуй! «Пойдём, старуха, потрясёмся!» Ну, вот и дождалась!
Осенью в клубе привлечённые на уборку шофера живут, наглядную агитацию со стен считывают да смеются. « Больно грамотные, блин», - обижается библиотекарша.
А зимой в клуб по доброй воле никто не пойдёт – колотун страшный - топить печи нечем, ведь не в тайге живём! Разве что на встречу с депутатами в период предвыборной кампании силком загонят. Но тогда, знамо дело, в лепёшку разобьются, но натопят так, что железные печки докрасна раскаляются. Оказывается, дров-то хватает. Ведь, оказывается, в тайге живём.
Весной возле клуба – грязь непролазная. Не подходи, если не утонешь, то обувку в грязюке обязательно оставишь, как Марьина Лизка. Пришлось её мужику специально идти, от дела отрываться, чтобы туфли вызволить. «Говорил – надень сапоги! Да разве ты послушаешься! Мадам, твою мать!» - сердился он, потому что они с Ванькой Коврюгиным только-только по соточке накатили, потому и Лизка одна в клуб пошла.
О том, что есть какой-то телевизор, слухи в Степановку доходили. Да, многие слышали, но никто не видел. Радио? Радио в деревне было, и было давно, провели. Но, как не включишь, сводки сельского хозяйства передают: молока столько-то надоили, сена столько-то накосили. А ещё целый день врут, как хорошо людям живётся, а в деревне так вообще замечательно: воздух чистый, всё растёт и благоухает.
Бабки Мани, тётки Фроськи, сидящие на лавочках у своих избушек, знали всё обо всех: кто что варит, кто с кем спит, кто куда едет, кто умер, а кто ещё только собирается. А если не знали, то сочиняли такие истории, что известные фантасты могли только завидовать. Бабки, тётки и днём, и ночью на посту. Стоило только кому-нибудь, конному или пешему, появиться на дороге перед домом, как Фроськин лоб плющил оконное стекло, а подслеповатые глаза старались рассмотреть приближающийся объект. Иногда рассмотреть не удавалось. Тогда включалось воображение. И в результате сарафанное радио передавало информацию совсем о другом человеке, который ничего и знать не знал и слыхом не слыхивал и возле Фроськиного дома не хаживал.
И кто виноват, что так живём? Плохо живём. Сами себя равнодушием к собственной жизни убиваем. Кажется, опутана жизнь липкой паутиной – не вырваться. А всего-то и надо всем поднапрячься и паутину порвать. Но кто это будет делать и когда? И главное – зачем? А пока и так сойдёт: народ сыт, пьян и нос в табаке. Что ещё нужно-то?
Настроенные воинственно, Нина и парни (Света отказалась идти, потому что ей абсолютно всё равно, что говорят, если на самом деле ничего подобного не было, а у Тоньки всё-таки было рыльце в пушку), постучав и услышав «да», вошли в жилище Бобика, состоящее из одной комнаты.
В комнате всё, как обычно бывает в деревенских хатах. Никаких излишеств, только необходимое: облезший, ничем не покрытый стол, видно доставшийся по наследству от прежнего хозяина, под стать столу три обшарпанные табуретки, составляющие с ним единое целое, отдалённо напоминающее часть мебельного гарнитура. Полка с книгами на стене – свидетельство проживания здесь людей умственного труда. Картина Шишкина «Утро в сосновом бору», почему-то висящая над окном. «Почти у каждого в доме эта репродукция, - заметила Нина, - уважают в деревне мишек. – Чем объяснить всенародную любовь? Скорее всего, в сельмаг завезли в неограниченном количестве, другого выбора нет – вот и полюбили мишек. - Себе купить, что ли? Всё буду ближе к народу».
Одна из книг затерялась на кухонном столе среди немытой посуды. Деревянная лохань под умывальником вот-вот готова была выплеснуть на пол переполнившую её воду, с плавающими в ней картофельными очистками. Маленький диванчик покрыт пёстрой плотной, облезшей тканью неизвестного в былые годы назначения.
Бобик, прикрытый одеялом в пододеяльнике, на котором пышной клумбой цвели невообразимо яркие огромные цветы, лежал на кровати с блестящими металлическими спинками. Прутья спинок увенчивали крупные, накрепко привинченные шишечки. Между прутьев выглядывали его грязные, затоптанные пятки. Особый колорит придавал интерьеру коврик-заплатка с изображёнными на нём красавцами оленями, рога которых, казалось, продолжали ветвиться на стене. У кровати на подстилке непонятного цвета, подтверждая распространённую мысль, что собака похожа на хозяина, возлежала дворняжка, известная в деревне под кокетливым именем Алиса, но не всегда откликающаяся на эту кличку то ли из вредности, то ли из-за лени. Увидев людей, вошедших в дом, она слегка повернула голову, вопросительно посмотрела на хозяина, и, не заметив причин для волнения, сладко зевнула, приняв прежнее положение. Бобик тоже не сделал ни малейшего движения, чтобы встать.
- Вставай, Владимирович, святая инквизиция пришла, - решил начать с шутки Гера, но никто не улыбнулся. Только Алиса, отреагировав на голос, вяло тявкнула и тут же замолчала, не заметив реакции хозяина.
- Андрей Владимирович, - продолжал Гера, взяв на себя роль главного заступника, - правда ли, что Вы говорили о неприличном поведении молодых учителей, говорили о том, чего на самом деле не было?
Бобик выпучил и без того круглые рыбьи глаза, брезгливо поморщился, словно испытывал огромное нежелание говорить о подобных неприглядных вещах, но в силу должностных обязанностей был вынужден копаться в грязном белье подчинённых.
- Худая молва, друзья мои, вперёди нас бежит. Это деревня. Здесь всё на виду. Хочешь, чтобы уважали – веди себя прилично, - тоном умудрённого жизненным опытом человека начал внушение Бобик. – Ну, говорил я, говорил я о вас дурное. А что скажешь хорошего, если его нет? Да и не сам я это выдумал – шофера сказали. А вы-то, парни, в защитники подались? Вас наняли? А чем платить будут? Натурой? Так вы не продешевите, - он отвратительно хихикнул.
Не зная, как можно ответить на подобные вопросы, парни немного растерялись. Первым пришёл в себя Андрей:
- Послушайте, а у Вас всё тело такое грязное? Или только пятки?
А Володя предложил:
- Пойдёмте отсюда. На валенок глянец не наведёшь.
Чтобы как-то смягчить ситуацию, Нина, приложив руку к сердцу, пробормотала:
- Извините, Андрей Владимирович, Вы человек порядочный, только не умеете это показать. Ещё раз простите великодушно. Жизнь коротка, потерпите.
Выскочив за дверь, они дружно расхохотались. Кажется, и не было никаких проблем. Однако дома Нина снова разрыдалась. Реакция Светки была резкой:
- Маленькую мою незаслуженно обидели, - издевалась она, - а ты возьми и заслужи.
Свидетельство о публикации №211012200353
В рейт. - понравилось.
С уважением, Саша.
Александр Краснослободский 07.04.2013 20:45 Заявить о нарушении
Деревня эта теперь "мёртвая", школа давно сгорела... Бобики процветают в столицах.
Спасибо за интерес к моему "Парижу".
С признательностью, Людмила.
Людмила Каутова 08.04.2013 12:58 Заявить о нарушении