1472

***

Кольридж: «Под дикий вой хранит как сына» – вот, хрен, дает! С ломом на свиданье с девушкой пошел! Кругом такие перлы…

Этот ветер спутал волосы… - эх, еще порвал бы провода,  воплощенье чьей-то схемы над моими волосами-проводами…

А эпигоны пишут хорошо, но нет борьбы – она нам подлинность дает.

Оставаясь в полном  одиночестве, писатели всё больше пишут о себе. Раньше вокруг писателей был круг людей, подобных самим писателям, а сейчас вокруг писателя, как вокруг острова, бушует такое море, что уши вянут и музы умолкают. Обсуждаются только техника, деньги,  секс. Еще спорт или политика. В конце концов, голливудское – или местное, паршивого разлива – кино, этот неслыханный, если вдуматься, феномен – но никак не одиночеств книги…

***

Я всё равно ошибусь, слишком много во мне ложных, в частности, корыстных и прямолинейных, в частности, военных установок и поэтому лучше я заранее побуду сумасшедшим, чтобы запутать всё, чтобы не пойти туда, куда пойти, казалось, должен, но только для того, чтоб ошибиться…

У самолета стало два острия и я его теперь использую в качестве ножниц. Он, кстати, беспрерывно летал у меня и возил то воздух Африки, то камешки с берегов Бискайского залива. Я говорил ему: пустым не возвращайся и, видимо, чтобы что-то захватить, он часто стриг кого-то по пути. Впрочем, среди чудес я не заметил, что сам оброс и, возможно, он ко мне с намеком с двумя остриями заявился…

В отличие от других писателей, производственная деятельность меня не испортила – за отсутствием таковой. Потом у меня появится сынишка и, вместо того, чтобы в школу ходить, мы уже вдвоем примемся сочинять сказки и ругать цивилизацию. «Все знают только соль и смутно понимают, зачем нужны все остальные специи, а я у продавца видел их как красок, сын – триста штук…»


***

Он пальцами так шевелил, как шевелятся подвешенные трубочки и делал это для того, чтобы я, наконец, перестал концентрироваться на своих проблемах, расслабился и заснул…

Нас всех опустили, но как-то на пол-этажа, и мы все головы  вниз наклонили, чтобы башкой на уровне их ботинок не маячить и, хотя с так наклоненной головой нам даже друг друга почти не видно, мы еще  ходили по заданным делам…

***
Светил, но потом как лампа с ней соединился – не для поцелуя, а ожога…

Баба была – богатый адвокат – но я ушел, убив трех зайцев: Корысть, Похоть и Слюнявую любовь. А если бы она меня хвалила, то еще убил бы и Тщеславие. Наша жизнь скучна именно из-за этих мелких, как тараканы, зайцев. С ними мы предсказуемы и целиком на поводке – хотя при помощи морали от них и не избавиться…