2

«Вот и кончился вечер». – с грустью подумала Лариса. Она всегда думала о прошедшем дне с грустью, неважно, каким он был для неё. Просто не умела иначе оценивать то, что уже кануло в историю. Прошедшие недавно экзамены за тритий курс МИСИ были сданы, как всегда, успешно, и о них она тоже думала с грустью просто потому, что иначе и быть не могло, всё рутинно и правильно, слишком скучно, чтобы придавать этому значение. Она искренне удивлялась как можно завалить сессию или не сдать какой-нибудь зачёт. Будучи отличницей всю свою сознательную жизнь, она не понимала как можно учиться плохо. Ведь всё написано в учебниках языком, на котором все общаются, написано доступно и интересно, тем более, что тоже самое озвучивают на лекциях и практических занятиях по нескольку раз. Надо приложить совсем мало усилий чтобы, запомнить всё, чему тебя учат, а самой Ларисе и этих усилий прилагать не приходилось. Информация откладывалась у неё сама, она была рассортирована и систематизирована самым тщательным образом, чтобы в нужный момент её можно было легко отыскать и применить к случаю. Со стороны могло показаться, что кроме учёбы Ларису вообще ничего не интересует, однако, и это было не так: учёба Ларису интересовала меньше всего. Единственным интересом за последние пять лет был в её жизни Витя, пригласивший её на танец на школьной дискотеке, когда они оба учились в параллельных девятых  классах одной из Московских школ.
Лариса так и не поняла до сих пор, чем могла приглянуться ему тогда. Невысокая, немножко не складная «ботаничка» (как называли в школе отличников), скромная и не слишком общительная, она не восприняла сначала этот танец, как предложение к дружбе, но Витя на том не остановился, а стал планомерно добиваться её расположения. Он был высоким, симпатичным и очень настойчивым. Чёрные глаза и чёрные курчавые волосы сводили с ума всех девочек старших классов их школы, а ещё эта родинка над верхней губой. В лице Виктора было что-то цыганское, но только в лице, так как умом своим и напором, он совсем не походил на ветреного конокрада с гитарой, из волос которого торчит солома, а одежда вымазана жёлтой пыльцой одуванчиков.
Ко всему Витя был мажором, то есть имел богатых родителей, с которыми жил в шикарной квартире в элитном доме с видом на парк Сокольники, и в связи с этим у него было всё, что могло быть предметом зависти одноклассников. Перед ним было бесполезно щеголять в модных шмотках, хвастаться новыми компьютерными штуками, или многоскоростным горным велосипедом. На всё это он мог ответить в приумноженном качестве своими вещами. Мог, но не хотел. Это и было самым непостижимым для сверстников. Имея всё в лучшем виде, Виктор не выставлял напоказ своего превосходства и плевал на условности, которые пыталась диктовать современная средняя школа. Он общался со всеми на равных и с богатенькими сынками, считавших себя элитой, и с парнями из неблагополучных семей, воспитываемых двором и родителями алкашами.
Вот и Лариса попала под его влияние совершенно неожиданно для неё. Она сама не обращала на него внимания не потому, что он ей не нравился, а потому, что по её мнению был совершенно недоступен. Если чем-то или кем-то нельзя обладать наверняка, зачем тратить время на пустые мечты об этом. Так можно всю жизнь мечтать о доме на Женевском озере, машине «Ламборджини» и муже Бреде Пите, сидеть и мечтать у телевизора, накапливая жир и злость. Не такой была Лариса, поэтому и попалась врасплох не вселенское обаяние парня, с которым не прочь были покрутить признанные красавицы школы.
Многие девушки её возраста расцвели значительно раньше её. В десятом классе перед уроком физкультуры в раздевалке Лариса многими откровенно любовалась и по хорошему завидовала им, не находя в себе перед зеркалом ни пышного бюста ни красивых ног с тугими бёдрами и икрами с тонкими щиколотками и круглыми коленями. Красавицей она не была. Зато была умницей с приятным лицом, выразительными глазами и покладистым добрым характером. Излишне заострённый тонкий нос очень гармонировал с раскрытой книгой, а серые полупрозрачные глаза блестели интересом в свете торшера. Она могла часами сидеть с книжкой на кровати, поджав под себя голые ноги, укрытые шерстным пледом, а Витя мог молча теми же часами на неё любоваться. Иногда, устав, она меняла позицию, или шла на кухню за конфетой или кружкой лимонада, а он сидел неподвижно, как статуя, чтобы не спугнуть нахлынувшее на него счастье. И пусть грудь её была едва заметна в складках свободного свитера, а ноги не отвечали стандартам фотомодели, и были обуты в толстые шерстяные носки невероятных размеров, зато между шерстью одежды и шерстью обуви оставалась ровно такая их часть, что он не мог оторвать взгляд до тех пор, пока они не скрывались в темноте кухонного коридора.
Лариса жила с матерью в том же районе, только дом у них был обычный, панельный, квартира, хоть и улучшенной планировки, но куда скромнее многих. Две небольшие комнаты, кухня средне-нормальных размеров, раздельный санузел, уже много лет мечтающий о ремонте. Отец Ларисы ушёл от них давно. Она едва помнила его по фотографиям. Знала, что он был и остаётся шофёром-дальнобойщиком, у которого по нескольку семей на каждой трассе. Она не судила его и не оправдывала, а относилась как к чему-то само собой разумеющемуся и неизбежному. Он и при жизни с ними никогда только им не принадлежал, а мама не могла смириться с этим. Будь она на месте матери, Лариса не смогла бы тоже. Так он и стал жить своей, одному ему ведомой, бродячей жизнью на колёсах, а они с мамой выпали в осадок в его квартире, которой бродяги никогда не дорожат. Мама работала в круглосуточных железнодорожных кассах трансагенства на площади трёх вокзалов. Работала сутки - трое, и в эти самые сутки Виктор и имел возможность Ларисой любоваться.
Всё это была история, а значит то, о чём можно просто с грустью подумать и отложить до следующего подходящего раза. С тех беспечных школьных лет она крепко привязалась к Виктору. Была ли это любовь? Ларисе хотелось думать, что так это и называется. Увидев их гармонию, остальные девушки класса из претенденток на внимание Виктора постепенно отпали сами собой, чего совершенно не заметил Виктор, но что Ларисе доставило немалое облегчение. К имеющимся недостаткам, с которыми девушка мирилась глядя на себя со стороны, открылось у неё ещё одно «качество», которого она от себя никак не ожидала, и даже себе боялась признаться в его существовании. Лариса была радикальной собственницей по отношению к своему любимому, однако, воспитание не позволяло ей устраивать сцены ревности публично, будь из публики всего лишь он один, поэтому злость и обида, будь к ней малейший повод (а с внешностью Виктора они возникали ежечасно) переживалась Ларисой в одиночестве вечерами и ночами.
Лариса болела Витей, если есть такая психическая болезнь. Он был слишком красив, слишком добр, слишком умён, слишком силён. Все эти многочисленные «слишком», нарисованные в воображении влюблённой девушки, принизили её собственную значимость до нуля. Её личность, её собственное «я» обязано было полностью подчиниться его воле, и существовать только для него. Узнай Виктор о таких жертвах со стороны Ларисы, он ужаснулся бы тем чувствам, которые в ней пробудил, но ко всем своим качествам, молодой человек психологом был никудышным. Конечно, он не мог не видеть, как относиться к нему Лариса, но именно этого он и добивался, именно так он хотел чувствовать и сам. Может чуть меньше, может чуть свободнее, без маниакальных настроений и вселенских жертв, но Виктор тоже любил её, любил за преданность, спокойствие и заботу о себе. Ему приятно было видеть, что его интересы культивировались Ларисой прежде всего, даже прежде её собственных. Очень долгое время Виктор справедливо считал их союз идеальнейшим во всех отношениях, и очень хотел, чтобы это оставалось надолго. Ему было с ней уютно и спокойно, так же как и ей с ним, а когда люди находятся в гармонии с собой и окружающим миром, то веяние каких-либо перемен для них смерти подобно.
До того самого танца Лариса хотела стать врачом, у неё были совершенно конкретные планы на своё образование, жизнь и работу. Но вот пришёл он, и всё изменилось. Теперь она существовала только для него и не видела для себя другого выбора. Она поступила в тот же институт, в который поступил он, полагая, что без неё он не сдаст вступительные экзамены. Она училась на его факультете, в его группе и опекала его всячески. Виктор не был дурачком, за которым нужен глаз да глаз, но внимание Ларисы воспринимал как должное.
 Он поступил бы может быть и без её помощи, и отучился бы какое-то время, но обыденность образования томила его смертельно, поэтому присутствие надёжного партнёра в той же области хоть как-то развлекало его. Лариса сдерживала его напористость и учила усидчивости, справедливо объясняя, что на стадии обучения не стоит слишком бравировать своими идеями, так как преподавателям не всегда нравится выглядеть ослами. Ещё в школе все, в том числе и Лариса, говорили Виктору, что уровень МИСИ – не его уровень. С таким, как у него потенциалом поступают уж если не в МГУ, то в МГТУ точно, но Виктор решил, что чем проще ВУЗ, тем легче в нём учиться.
Лариса смирилась и с этим.
Ещё один летний вечер кончился для них. А ведь в мае они планировали отправиться на Селигер со своими старыми друзьями, но Витя завалил экзамен по сопромату, поэтому вместо воды песка и чистого соснового воздуха, пыльная тополиная Москва держала их в своих объятиях и не выпускала. Ехать куда-то одной Ларисе даже не приходило в голову – настолько она привыкла нянчиться со своей любовью, тем более переэкзаменовку назначили через неделю, и ей необходимо было подготовить его во всеоружии.
Весь день они просидели в библиотеке, наспех перекусив уличным фаст-фудом (институтский буфет три недели как не работал), а под вечер выбрались в «Сад имени Баумана».
Проповедь отца Сергия пробудила у них неоднозначные чувства. Виктор, находившийся весь день не в своей тарелке, вообще ушёл в себя и молчал, Лариса же, повиснув на его руке, была чрезмерно озадачена  смыслом услышанного. Но больше её беспокоило то, что в последние дни Виктор был излишне рассеян. Он даже не слишком расстроился, что им не удастся отдохнуть так, как они планировали. В прошлые разы он никак бы этого не допустил.
- Ну а теперь куда? – наконец-то решилась спросить Лариса, когда они вышли на Старую Басманную улицу и замерли в нерешительности перед проезжающими машинами.
- А? – встрепенулся Виктор, - не знаю, может пойдём в кафе?
- А что потом?
- То есть как, потом? – не понял Виктор.
Лариса повернула его к себе и заглянула в глаза с ласковым упрёком.
- Витя, с тобой что-то происходит, а я не могу понять что именно, и мне это не нравиться. Твой экзамен, который тебе пересдавать не может на тебя повлиять настолько сильно, а, значит, есть другая причина.
- Да какая причина, - отмахнулся Виктор, - вот священник выставил меня идиотом, и зачем я вообще заговорил о смерти.
- Причём здесь священник? - пожала плечами Лариса, - ты целый день рычишь на меня и отбрыкиваешься, словно я силой затащила тебя в библиотеку и заставляю зубрить сопромат, теперь ещё эта проповедь. Знаешь, что-то светлое исходило от него, что-то непонятное и искреннее. Ты когда-нибудь видел, чтобы люди так верили, чтобы с такой энергией убеждали других?
- Видел, - кивнул головой Виктор, - на кадрах фашистской кинохроники, таких ораторов хоть отбавляй.
- Витя! – зашипела на него девушка, - возьми назад свои слова. И не надо корчить из себя скотину, когда это совсем не так, и здесь нет никого, кто бы в этом усомнился. Твоя депрессия не сегодня началась. Вспомни, раньше мы всегда вместе боролись с трудностями, а теперь ты меня совершенно избегаешь. За последние два месяца мы только и делаем, что гуляем, спорим и готовимся к экзаменам. Я не возражаю, близким людям, которым ближе уже и быть невозможно, иногда полезно побыть детьми и просто подержаться за руки, сидя на лавочке, но я вижу, что ты не спишь несколько ночей подряд…
- Я учу сопромат, - перебил Виктор Ларису, - ведь ты сама на этом настаиваешь!
- Чем же так примечателен сопромат, что ты его учишь один? – спросила она и добавила, -  Почему термех, начерталку, физику и математику мы учили вместе, а тут вдруг такое усердие. Уж не хочешь ли ты сказать, что я тебе мешаю.
- Нет, не хочу, - Виктор устало выдохнул воздух, собираясь сказать что-то грубое, но внезапно сдулся и начал оправдываться, - я ещё ни разу не пересдавал экзамены, мы учились хорошо всегда, и вот я расслабился, надеялся проскочить что называется по инерции, да нашла коса на камень. Мне нужно сделать это самому, без посторонней помощи, понимаешь?
- И это я, значит, посторонняя, да? – Лариса едва не плакала, - ты всё врёшь, Витя, ты даже не знаешь каким дураком выглядишь, когда врёшь. Ты забыл, как мы выбирали минуты, чтобы побыть вместе и сколько лет всё это продолжалось. Ты забыл, как мы ценили друг друга в эти минуты, а теперь что? Моя мама сегодня на дежурстве, твои родители неделю как уехали в Австралию снимать большой барьерный риф. У нас две пустые квартиры, а ты говоришь про кафе, и про этот несчастный экзамен?
- Лариса, девочка моя, - Виктор привлёк к её к себе, - ты всё не так поняла, ты думаешь что я…
- Да ничего я не думаю, - она попыталась высвободиться, но безрезультатно, - мне жаль, что иногда ты держишь меня за дуру, да я может быть такая и есть местами, но в этот раз я не буду донимать тебя подозрениями и ревностью. Делай, как знаешь, Витя, но ещё пара бессонных ночей и экзамена тебе не видать. Если ты решил пойти в армию, то я приму это решение и пойду с тобой, так и знай.
- Вот тебе и раз, - Виктор развёл руками и девушка выпорхнула из его объятий, - я ей говорю, что собираюсь готовиться, а она мне про армию.
- Ты, Витя, можешь рассказывать сказки кому угодно, но мы не первый год знакомы, - Лариса поправила юбку и повесила через плечо сумочку, которая слетела на предплечье во время любовного порыва Виктора, - я пойду, мне уже хочется домой. Я ведь знаю, что ты ночами висишь в сети, и стесняешься в этом признаться даже мне. Что ты там нашёл? Тайная переписка? Так ты три недели не проверял свою почту. Может ты вступил в секту, или решил помочь албанским террористам? Не буду тебя больше задерживать, пока, звони если что…
Лариса уходила по улице в сторону Елоховского храма, а Виктор смотрел ей вслед и не шевелился. Походка её всегда его завораживала, но догнать и вернуть её он не мог. Сколько же всего знала про него эта девочка, сколько всего она знала помимо него? Такое счастье обладать ею, такая радость быть с ней, но почему же он так свободно её отпускает. Ещё минута и толпа поглотит её, суета вечерних прохожих впитает её маленькую фигурку, и так ли нужно делить её сегодня со всем миром? Может и правда нужно рассказать ей всё, тем более она почти догадалась и почти наверняка догадается в ближайшее время. Она во всём права, понуро думал Виктор, уходя в противоположную сторону на садовое кольцо, но не настолько глупа, чтобы ревновать меня к монитору.
- Ладно, ничего, - успокаивал себя молодой человек, - сегодня ещё разок схожу туда, а завтра засяду за билеты, ей-богу.