Александр Розенбаум о музыке, политике и бильярде

Собираю друзей...
Вместе с ними дождусь снега,
Не на юге живём.
Собираю друзей...
Много будет вина и хлеба
За весёлым столом.

Иногда вернуться надо в юность,
Адмиралу превратиться в юнгу
Раз в год, в Новый год.

Королева тоже хочет снять жемчуг,
Сдать корону и надеть старый чепчик
Раз в год, в Новый год.

Собираю друзей,
Мы забудем свои ссоры,
То, что было, - прошло.
Собираю друзей,
Как тогда, молодых и вздорных,
Будет с ними тепло.

В серебре сугроба вновь праздник.
Вновь твои глаза мои дразнят
Раз в год, в Новый год.

Эта ночь всегда была самой длинной,
Исчезают на лице морщины
Раз в год, в Новый год...

Мы споём и вспомним, наверное,
То, что прожито, значит, не зря.
День за днём мы ждём эту первую,
Эту первую ночь января.

Собираю друзей...
Скоро, скоро начнёт падать
Снег в нашем дворе.

Отопру обычно запертые двери.
Радость встречи очень тяжело измерить
Раз в год, в Новый год.

И салют из старых, добрых хлопушек
Будет дан, и бой часов будем слушать
Раз в год, в Новый год.

Мы споём и вспомним, наверное,
То, что прожито, значит, не зря.
День за днём мы ждём эту первую,
Эту первую ночь января.
www.rozenbaum.ru

- Александр Яковлевич, Вы много времени проводите на гастролях, много городов повидали, причем в каждом были, наверняка, не один раз. Есть в этих городах какие-то любимые места?
- Какое может быть у артиста любимое место? Гостиница. Очень редко удается где-то еще бывать. Разговаривали мы как-то с Сашей Якушевым – величайший хоккеист – о поездках, о житье-бытье, и он сказал: «Представляешь Саш, я был в Финляндии около двухсот раз, а на три дня поехал туда с женой отдохнуть и узнал о ней больше чем за все предыдущие поездки». Мы, артисты и спортсмены, видим только что? Гостиница, машина, площадка – и все. Раньше, в советские времена, я приезжал на неделю в такой город как, скажем, Новосибирск. По тем ценам, да еще в зал-тысячник, я мог месяц сидеть, не вылезая, потому что стадионы работал «битковые» по неделе, дворцы спорта, по два концерта в день. Тогда и можно было ходить, гулять, смотреть. А сейчас? Концерт – поезд, поезд – концерт. Сегодня приехали – концерт, завтра в Томск. Приедем из Томска, в койку, поспать, проснемся, покушали – концерт, а буквально со сцены – сразу в поезд.

- Если не брать в расчет Ваш родной Питер и Москву – они вне конкуренции – какой город больше понравился?
- Нет некрасивых городов. Просто нет. Самый заштатный, самый захудалый городок, если на него внимательно посмотреть, увидишь в нем красоту какую-то. Особенно, если тебя там хорошо встретили. Вот если плохо встретят, уезжаешь с каким-то осадком, и тебе не хочется уже в этот город, и он для тебя некрасивый, неуютный. А если тебя хорошо встретили, и у тебя хорошие глаза, то нет некрасивых городов, нет некрасивых стран, нет некрасивых местностей, нет некрасивых людей.
В Сибири, например, все 25 лет принимают очень хорошо. Конечно, есть какие-то эндемичные местности, в которых, где-то чуть лучше, где-то чуть хуже. Это не значит, что плохо слушают. Слушают везде хорошо. Но, скажем, в городах металлургических. Слушают так же и уходят такие же довольные, счастливые и умиротворенные. Но реагируют хуже – реакция у них более приземленная. А артисту в обязательном порядке нужна реакция зала. Получается такой взаимообразный процесс: чем больше тебе дают зрители, тем больше ты отдаешь им. Это закон. И наоборот, если все будут сидеть, словно в Союзе Композиторов – «чего он там поет, мы четыре балета написали, пятнадцать опер, двадцать восемь этюдов, шестнадцать сонат» - и петь не хочется. Начинается «война» между артистом и такой публикой.
Сибирь по приему – замечательный край. В Новосибирске публика, если брать все города сибирские, самая сложная. Она, пожалуй, требовательная, в хорошем смысле этого слова. Она не снобская, не противная, она замечательная, потрясающая просто публика! Но она очень, так сказать, себе на уме. И очень разборчивая. Непростая публика. В отличие скажем, от Томска, Иркутска, Красноярска, где я только выйду, и будет рёв зала – сразу, без вопросов. Это не значит, что в Новосибирске хуже, а в Томске лучше. Но в Новосибирске публика более искушенная, наверное, в силу того, что там большее количество театров, концертов…

- Вы ведь по образованию врач. Приходилось ли оказывать людям врачебную помощь уже будучи знаменитым певцом и музыкантом?
- Вопрос этот задается часто. Конечно, я человек общественный. Я постоянно нахожусь в обществе – в самолетах, в поездах, на дорогах, кораблях, в зрительных залах, улицах. Вся моя жизнь проходит в общественных местах, поэтому в общественных местах люди имеют обыкновение – что? Заболевать, травмироваться – травмы от порезов до клинических смертей, включая многочисленные дорожно-транспортные происшествия с различными ранениями и ушибами. Пройти мимо я не имею никакой возможности, потому что у меня инстинкт врачебный. Тем более «скоропомощный». Делать из этого какие-то конкретности, охи, ахи и вздохи по поводу героизма и всего остального глупо и неумно. Вот если врач проходит мимо тогда надо об этом писать, шуметь и убиваться. А поднимать шум по поводу того, что проходящий мимо лежащего человека врач оказал ему помощь? Если до этого дошло, тогда мне жаль еще больше нашу страну – если у нас уже такие врачи, которые не остановятся возле упавшего, раненого человека. Поэтому, конечно, мне приходится этим заниматься. К счастью, не часто. Я очень этому рад, потому, что не люблю, когда люди болеют.

- Такой «общечеловеческий» вопрос: как Вы отдыхаете после концерта?
- Я приду сейчас, переоденусь, надену свободную одежду. Халат лучше всего. Лягу к телевизору, напьюсь минеральной водички, посмотрю новости, еще что-то… Если вы об алкоголе, то я не «подшитый», и не уколотый. Отношусь к этому совершенно нормально, но, вы слышали, наверное, что 200 грамм меня не устраивает, а литр, который бы меня устроил, я уже с утра буду плохо переносить. У меня уже возраст соответствующий. Более того, при таком жестком гастрольном графике мне нужен режим, как большому
спортсмену. Мало того, в нашем коллективе, который я всё подумываю назвать или нет «Дедовщина», самым молодым людям сорок девять лет. Это – «пацаны». Все остальные – за пятьдесят. Поэтому в нашем возрасте, при таком тяжелейшем рабочем графике нужно соблюдать режим. Что мы и делаем.

- Говорят, Вы в бильярд играете?
- Ну, в нашей компании все играют неплохо: Лёня Якубович, Андрюша Макаревич, Ярмольник Лёня… Конечно, для меня это просто способ расслабления и общения. Я двенадцать лет занимался спортом, и прекрасно знаю, что такое спорт. Чтобы бильярд для тебя был спортом, нужно посвятить ему все время. Чтобы профессионально играть, нужно каждый день по восемь-десять часов проводить у бильярда. Тогда это будет спорт. Бильярд – замечательный спорт. Но для нас, конечно, это замечательная «расслабуха» и средство общения. Хотя вынимающая достаточное количество нервной и физической энергии, когда идет серьёзная «заруба».

- На что играете?
- По-разному, от щелбанов до денег. Поскольку мы – не профессионалы, то можем и на яблоко сыграть, если денег нет в карманах. А если они есть, то, конечно, на деньги. А как же?! Кладешь в лузу определенную ставку и играешь на нее.

- Знание медицины, и в частности психологии, в бильярде помогает?
- Конечно! Во-первых, я с уродом никогда не буду играть, с нервным. Я вижу, если человек нервный и непорядочный, не партнер для хорошей игры, я просто с ним играть не буду. Потому, что я встаю к бильярду тогда, когда хочу получить удовольствие. Я же не мазохист! Если мы играем, то играем хорошо и спокойно. Бывает, нервничаем, когда что-то не получается, расстраиваемся, когда проигрываем, но это же естественно. Радуемся, когда выигрываем. Ну, конечно, как у любого человека, у меня была пара-тройка партий, когда шло буквально все. Такие шары забивал – в жизни никогда не повторю! Жалко, что не было камеры.

- Бильярд – давнее увлечение?
- Я в бильярд играю с 6 лет, потому, что моя бабушка работала в редакции газеты ленинградского военного округа «На страже Родины». Тогда офицеры-журналисты – «господа офицеры, которые не очень служат», скажем так – имея огромный царский бильярдный стол в редакции своей газеты, естественно, всю дорогу там резались. Я у бабушки очень часто «пасся» в те года, помогал ей править гранки и играл в бильярд с офицерами. Им было интересно учить мальчика, потому что они уважали и любили мою бабушку. Таким образом, они к ней где-то подлизывались: она была старшим корректором и исправляла много ошибок «господ офицеров».

- Хотели бы собственный бильярд дома иметь?
- Были у меня такие мысли, но я дома мало бываю – в среднем пару месяцев в году, остальное – гастроли, поездки. Я подумал: ну отниму я место у своей семьи, а сам играть не буду. У меня два внука. Если я поставлю стол, значит, займу место. Лучше паровоз, какую-то железную дорогу на это пространство им кинуть.

- А дайвинг для Вас что?
- Дайвинг для меня – просто «драйвинг», я пару раз спускался с аквалангом, не более того: в Средиземном море, на Черном, на Неве. К сожалению, я не дайвер. Не потому, что не люблю. Мне это очень интересно, но опять же нет времени. Я прыгал с парашютом достаточное количество раз. До тех пор, пока не погиб мой тренер и наставник. А с дайвингом, к сожалению, я знаком очень мало, у меня Андрюшка (Макаревич – прим. ред.) этим занимается.

- Говорят, у Вас какой-то особый строй у гитары. Не поделитесь секретом?
- Никакого секрета нет, я всем уже все рассказал давно. Этот строй называется «оупэнджи». Сейчас вот издаю самоучитель. На моем сайте вы можете посмотреть все, что угодно. У меня никогда не было секретов из моего строя, потому, что он образовался сам собой. Я учился играть в 50-х годах на гитаре – в конце 50-х, в начале 60-х, в периоде «добитлзовом», когда на шестиструнной гитаре играло в районе 2-3 человека, которые учились в музыкальной школе по классу классической гитары. А так все дворы играли на семиструнках. Я выучился на семиструнке и уже очень прилично играл, когда ворвались в нашу жизнь «Битлз» - с шестиструнными гитарами, с другими аккордами. Все их, эти аккорды, фотографировали, таскали с собой, смолили, учили. Начали делать гитары сами рогатые, шестиструнные. А у меня беда: у меня – семиструнка. Я уже прилично играл и был первым человеком, вообще. Мне было лет двенадцать. Нужно было найти выход из положения. И я выдернул пятую струну из строя. Таким образом у меня получился строй: ре– си – соль – ре – си отсутствует – соль – ре.
Вот и все. И на этом строе я уже играю 41 год.
Начинал я с рок-н-ролла, с «Аргонавтов», с рок-групп. Потом, когда ВИА заполонили страну – «Красный снегирь на белом снегу» - знаете, мне стало так противно находиться в этом жанре, что я взял и ушел. Я всегда страдал негативизмом, всегда старался уйти от того, что надоедает. Когда ВИА заполонили страну, я ушел в «глухари», «гоп-стопы», «казачьи»... Бывало, меня за казачьи песни из городов выгоняли. Сегодня же у нас бывшие секретари Горкома партии с понтом казаки все и вместо «Слава КПСС» кричат «Любо!» Сегодня начали исполнять на русском шансоне не блатные песни, а дешевую блатату. А это – разные вещи. Та, настоящая блатная песня – жанр, который я очень ценю и уважаю, потому, что он серьезный жанр. Все известнейшие блатные песни написаны интеллигентными людьми, потому что кроме чувства нужно иметь еще знание русского языка, чтобы написать хорошую песню. Те песни, которые действительно блатные, им лет сто пятьдесят – «Мурки», «Таганки» и прочие – интеллигенцией написаны. Но, когда заполонила все дешевая блатата, причем с фонограммой и с дискотекой – «тумц-тумц-тумц», когда исполняются песни про какие-то решетки, мне стало противно. И я ушел обратно на какое-то время в совершенно другую музыку. В принципе, «городской романс», как его называл Высоцкий, для меня дело абсолютно родное и нормальное – я просто не имел возможности в свое время работать с музыкантами. Для того, чтобы держать коллектив, нужно за них отвечать. И не только за них, но и за их семьи, за их жизнь, за их зарплаты. Тем более, если это взрослые люди. А молодняка я принципиально не хочу. Потому, что он мне малосимпатичен сегодня.

- Кто делал аранжировку Ваших песен?
- Я делал. Я же закончил музучилище по классу аранжировки. Но просто «корочка» ничего не дает, кстати. Потому, что я знаю необразованных по большому счету людей, которые пишут хорошую музыку и делают хорошие аранжировки. И я знаю людей, которые заканчивали музыкальные училища с отличием а сегодня не могут гамму сыграть.

- У Вас очень загруженный, плотный график…
- Я, во-первых, привык к этому. С 80-го года такая жизнь. Моей дочери 29 лет будет. 29 минус 25 – с трех лет – «безотцовщина». Это образно, конечно. У нас с женой будет 30 лет совместной жизни. Но они привыкли. Мы с уважением относимся друг к другу, к выбору друг друга. Она работает до сих пор простым доктором в простой психиатрической больнице. Она могла, конечно, как вы понимаете, 150 лет не работать. Но я с уважением отношусь к ее выбору. Более того, мне это импонирует. Потому, что человек хочет не только других смотреть, но и себя показывать. Получать определенное уважение от коллег и больных. Конечно, есть и масса негатива в этом. Мы ведь все люди. 25 лет по 7-8 месяцев вне дома… Но я не один такой. Есть артисты, капитаны дальнего плавания, геологи, часто ездящие в командировки журналисты. Пары выбирают стиль своих взаимоотношений. Моя жена, в общем-то, выходила замуж за студента медицинского института.

- Александр Яковлевич, какое у Вас звание в казачьем войске?
- Генерал-майор казачьих войск России и зарубежья, помощник атамана по культуре. Не я это придумал. Я сам не знал, когда мне в Думу принесли указ атамана. Вот сейчас на казачий круг приглашали. Я вообще дружен со всеми казаками. У нас сейчас войско настоящее, единственное, большое казачье, «Большой казачий круг» - «Казачье войско России и зарубежья». То есть наиболее полное. Казак – это не национальность. Казачество – это стиль и образ мышления и жизни. Я очень болею за это и всячески стараюсь помогать, но не тому «лубочному казачеству», которое было лет 5-10 назад. Вы знаете, было много «лубка» казачьего. В 3 часа дня можно было в ленинградском метро встретить человека с лампасами и с двумя «Георгиями» неизвестно откуда появившимися. Это было очень смешно. А помогать стараюсь серьезным людям, тем, которые действительно хотят возродить это дело. А дело это нужное. Потому, что казачество – это исконно российская, русская история. Исконно государственная история. И сделать так, чтобы казачество возродилось – непросто. Потому как чтобы оно возродилось по-настоящему нужно сделать две вещи: посадить казачество на землю, как оно должно быть, и соответственно взамен потребовать от казаков службы Родине. Земля и служба Отчизне – две главные вещи в казачестве. Каждый род казачьих войск нес свою «справу». Возродить это сложно, потому, что это серьезные вещи. Сегодня это вещи, замешанные на колоссальных финансах. У нас так много людей, которые греют руки на всем, чем угодно. Обособленное казачье войско надо делать вдумчиво. Оно должно быть выстроено очень четко. Она нужна России, такая единица. Я убежден, что казачество может очень помочь нашим вооруженным силам, как подразделения, типа, скажем, национальной гвардии. Грубо говоря, как в Америке. Хотя я не люблю, когда сравнивают и наши какие-то структуры подлаживают под американские. Но, чтоб было понятнее, есть регулярная армия, а есть что-то типа национальной гвардии – казачье войско. Конечно, создать такую структуру очень сложно, но этим занимаются люди, которые действительно болеют за это дело. И все начинает организовываться в правильном русле. И мне это очень близко и симпатично.

- Вы – депутат Госдумы. Как обстоят дела с созданием профессиональной армии в России? Нужна ли такая армия нашей стране?
- Вопрос о профессиональной армии в Государственной Думе сейчас решается. Но я в данном случае за себя только могу говорить. Я убежден, что профессиональная армия нужна. И нужна она в высокотехнологичных и высокоспециальных частях. Конкретно: флот – только профессиональный. Сейчас как получается? Только матроса обучат всему, как он уже домой идет. Так не должно быть. Спецназ, допустим, морская пехота, воздушный десант, войска быстрого реагирования. Ну, посмотрите: сегодня у нас солдатики 162 см, шея цыплячья в вороте болтается. Ну какой с него толк? Чеченские боевики – здоровые орлы, такого кулаком забьют. Поэтому нужны серьезные, здоровые мужики, не говоря о внутренних войсках. Кто у нас сегодня охраняет лагеря и зоны? Наши солдатики – просто ужас! Сколько нездоровых сегодня в армии, сколько закошено от армии?! Поэтому нужно сделать все условия для того, чтобы в армию пришли серьезные ребята, которые будут получать соответствующие деньги, необходимые жилищные условия. Вот тогда с них можно будет спрашивать. Но общевойсковая подготовка, наверное, нужна и в школах тоже. Это не значит, что нужно играть в «Зарницу». Если мальчики играют в шахматы – от этого больше пользы. Но какие-то навыки для мужчин, да и для женщин может быть, в основах гражданской обороны необходимы в нашей жизни сегодня. Но высокотехнологичные и специальные войска должны быть только профессиональными. Нам нужно отбирать серьёзных, здоровых, нормальных ребят, за которых будет не страшно и не стыдно.

- Ну, в армию пока призывают всех по разнарядке. А как вы относитесь к обилию безголосых исполнителей на эстраде, выступающих под фонограмму?
- Я никогда не думал, что доживу до такой тупизны в музыке. Но это мое личное мнение. Я его никому совершенно не навязываю, потому, что у каждого поколения была своя модная музыка. У наших прабабушек – танго, у родителей – фокстрот, у нас – твист и шейк, которые не очень нравились моим родителям. А мало ли, что мне чуждо? Это не значит, что я говорю: «Давайте запретим дискотеки». Модная музыка была, есть и будет. Другое дело, что сейчас она компьютерная. Однако сегодня – век компьютеров. Но я убежден, что в вечности останутся произведения музыкальные, которые имеют мелодию. А мелодия – это мысль. Единственно о чем я прошу всегда СМИ: если вы на радио и у вас десять каналов, дайте дискотечных два-три, но не девять же! Потому, что есть огромное количество людей, которые хотят слушать Бернеса, классику, «Лебединое озеро» или Рея Чарльза. А у нас как влупят, будто по ушам надавали этой «бочкой» (стучит кулаком по столу). Для этого дискотека есть! Вот и вперед – туда. И там – десять каналов из десяти, до утра, кому нравится. Надо все дозировать. Я не против музыки – ни в коем случае. Я против фонограммы сегодняшней. Мы же искусство убиваем. Оно деградирует. Потому, что сегодня из десятка певцов семеро гамму правильно не споют. Гамму! Не говоря уже о более сложных вещах. Фонограмма должна анонсироваться. Точнее – живой звук. Ведь как же все эти «звезды» с «Фабрики звезд» напишут: «Вася Пупкин. Песня под фонограмму». Ни один приличный человек этого не проанонсирует. Поэтому, чтобы их щадить, надо анонсировать живой звук. Тогда любой артист с чувством собственного достоинства напишет на афише: «Вася Пупкин. Живой звук». Тогда мы будем знать, что Вася исполняет все вживую. Я думаю, что нам нужно пройти через две поправки к этому. Первая поправка – в «Законе о защите прав потребителя», потому, что мы продаем искусство, не надо этого стесняться и бояться. Мы в данном случае – сфера услуг. Потребитель имеет право на защиту своих прав. А именно, если вы приходите в булочную и написано «хлеб из соломы – 50 рублей» и «хлеб пшеничный – 50 рублей». Вы купите хлеб из соломы по той же цене? Нет, конечно, потому что ему красная цена – пятерка. Так же должно быть и с артистами. Я не имею права запретить фонограмму, потому что есть зритель, и ему нравится эта кукла с длинными ногами и совершенно без разницы, кто за нее поет. Ему просто приятно на нее смотреть. Я не могу запретить ей выступать под фанеру, но она должна анонсировать это, мы должны об этом знать. А вторая поправочка – в «Кодекс об административных нарушениях». Продюсера, импресарио и артиста надо наказывать за обман народонаселения. СМИ должны в этом помогать. Забыть о том, чтобы зарабатывать за счет опубликования рейтингов. Надо писать о том, что Вася Пупкин работает под фонограмму. Вася придет и скажет, что не надо это писать, а вы скажете: «Не можем, мы – честные журналисты». И только тогда мы сможем все это победить. Только тогда наш народ начнет правильно понимать ситуацию и разбираться в музыке, в мелодии, в дискотеке и во всех остальных вещах.

Светлана Крутских, Евгений Мастепан
Для журнала «Бильярдный мир», ноябрь 2005 г.