Свитчер - главы 1 и 2

От автора. Все события и персонажи данного романа являются плодом воображения автора и любое сходство с реальными людьми и событиями является исключительно случайным и непреднамеренным.

 

Аннотация

Они не такие, как все. Они получают удовольствие от боли и связывания; доминирования и подчинения; оскорблений и унижений. И очень грубого секса. Они населяют параллельный мир, который они назвали Темой. Они свято чтят принципы безопасности, разумности и добровольности и никому не навязывают своего мировоззрения и своих пристрастий. Они вообще хотят, чтобы обычный – «ванильный» - мир их просто не замечал. Чтобы их просто оставили в покое.

Но их заметили. Заметил кто-то чудовищно, беспредельно жестокий. Кто явно получает удовольствие не просто от боли, а от медленной и страшной смерти своих жертв. Которых он (или она?) – по совершенно непонятным критериям – выбирает среди московских тематиков.

Майору МУРа Николаю Вострикову, которому «сверху» навязали это дело, в нём непонятно решительно всё. И мотивы преступника (или преступников?), и психология его жертв, и вообще вся эта Тема… И какое отношение ко всему этому имеет реэмигрант – писатель и исследователь, зачем-то изучающий российскую Тему… хотя в этом для него явно нет ни денег, ни славы, ни престижа... И известный психотерапевт, совершенно бесплатно и добровольно занимающийся «ремонтом поломанных человеческих игрушек», которыми заполнена Тема. И чинит ли он их? И католический священник с непонятным прошлым, предлагающий духовную поддержку всем этим «заблудшим овцам»… И почему эта поддержка окутана такой плотной завесой тайны, явно опущенной самим Святым Престолом?

И, самое главное, почему этим делом вдруг заинтересовалась таинственная «восьмёрка» - самая могущественная и засекреченная российская спецслужба? И только российская ли?


Сон разума рождает чудовищ. Но ещё худших чудовищ рождает сон души…
Автор неизвестен


I

22 апреля 2010 года, Москва

У него с самого утра болела голова. Просто раскалывалась. Что было вернейшим признаком того, что сегодня обязательно что-нибудь случится. А что могло случиться в жизни майора милиции, специалиста по особо тяжким преступлениям Московского уголовного розыска Николая Ивановича Вострикова? Только очередной труп. И ещё очень повезёт, если это окажется труп, так сказать, in one piece (заядлый любитель американских детективов «в оригинале» майор Востриков частенько и думал по-аглицки).

То есть, не расчленёнка, хотя бы. И один. И в приличном состоянии. А то недавно такое обгорелое нечто обнаружили, что пришлось к антропологам на поклон идти. Ибо штатные криминалисты просто руками развели. Дескать, не могём…

Майор открыл ящик стола, покопался в «закромах Родины» (как отзывалась о его поистине бездонном ящике его верный партнёр – в работе и иногда в постели – капитан милиции Мария Викторовна Круглова)… Извлёк завалявшуюся со времён его предыдущего дела таблетку безотказного шипучего Солпадеина… Повернулся к кулеру (благо тот был совсем рядом – в пределах досягаемости не вставая с кресла). Нацедил воды в пластиковый стаканчик, небрежно бросил таблетку (одной вроде должно хватить). И приступил к одному из своих любимых занятий – созерцанию медленно растворяющейся таблетки и бурно поднимающихся на поверхность пузырьков. Как ни странно, уже эта вроде бы совершенно банальное действо его ощутимо успокаивало и не менее ощутимо снимало головную боль.

Хотя без приёма Солпадеина внутрь обойтись всё равно не удавалось.

Резкое стакатто безжалостного звонка служебного телефона вывело его из полумедитативного состояния.

«Майор Востриков» - чеканно произнёс он почти на автомате. Офицер всё-таки…

«Здравствуй, майор» - уважительно, но достаточно жёстко произнёс голос на другом конце телефонной трубки.

Востриков мысленно выругался. Матерно. В пять этажей как минимум. Ибо он сразу узнал этот голос. Который принадлежал полковнику Андрею Витальевичу Федотову. И означал только одно. Что этот весьма высокопоставленный полковник снова собирается поручить ему некое особо важное дело. Минуя непосредственное начальство майора. Причём, что вероятнее всего, дело политическое. И для МУРа, и для МВД, и для чёрт знает кого ещё.

Майору стало нехорошо. В прошлый раз ему пришлось крутиться как карасю на сковородке среди офицеров МВД и СВР, ГРУ и ФСБ, депутатов Госдумы… И это был ещё далеко не весь список. После того, как ему каким-то совершенно непонятным чудом удалось раскрыть то дело, нажив минимум врагов (и даже парочку друзей) во всех этих ведомствах, он скорее согласился бы отложить на неопределённое время получение очередного звания, чем ввязываться в очередное «федотовское» дело.

Но его, как обычно, никто не спрашивал. Ибо МУР был организацией военизированной. Да что там – по сути просто военной. Субординация, мать её…

«Здравствуйте, Андрей Витальевич» - без всякого энтузиазма ответил Востриков.

«Тебе придётся заняться очень важным делом» - спокойно проинформировал его полковник.

«Слушаю Вас, товарищ полковник». Сопротивляться было, понятное дело, бесполезно. Радовало одно – поручение Федотова автоматически освобождало майора ото всей текучки. Собственно, вообще ото всех дел, которыми он занимался. Федотов (точнее, те, чей приказ он передавал майору), требовал, чтобы Востриков всё рабочее (да и нерабочее) время посвящал исключительно его делу. Не отвлекаясь ни на что.

Всё остальное могло – и должно было – ждать.

«Ты поедешь по адресу…» - полковник продиктовал адрес.

«Я могу узнать, что там?» - максимально вежливо осведомился Востриков.

«Можешь» - усмехнулся голос на другом конце провода. «Конечно можешь. Даже должен».

После некоторой паузы голос добавил.

«Труп. Молодая женщина. Огнестрел… множественный»

«Не к добру это» - подумал Востриков. «Ох, не к добру…»

«Остальное на месте увидишь. Докладывать будешь лично мне. Дважды в день. С начальством твоим я уже всё уладил. Желаю удачи».

В трубке раздались короткие гудки.

Майор добрался до места происшествия на метро. Он уже давно не пользовался днём служебной машиной, ибо не хотел терять драгоценное время на стояние в пробках. Благо ехать было недалеко, да и ветка была прямая.

Предъявив служебное удостоверение, Востриков поднялся на пятый этаж и вошёл в квартиру. Там ещё вовсю работали криминалисты. Он прошёл в комнату… и сразу понял, почему ему позвонил Федотов.

Просторная комната (в крепком сталинском доме) была превращена в садомазохисткий донжон. Причём очень неплохо обставленный. Майор как-то посмотрел один американский детектив, в котором сюжет крутился как раз вокруг темы садомазохизма (или просто Темы, как себя называло соответствующее российское сообщество), поэтому некое общее представление об этом, так сказать, предмете имел. Однако даже показанный в фильме донжон в подмётки не годился представшему перед его глазами.

Широченная скамья для порки, андреевский крест – для порки и прочих болевых воздействий, подвесы, цепи, ошейники, свечи, зажимы… Прибор для электроигр… Десятки «ударных инструментов» - кнуты, флоггеры, спанки, ротанговые трости, плети – однохвостые и многохвостые…

«Однако» - подумал майор. «Основательная дамочка. Фундаментальная»

Дамочка лежала на полу. Как ни странно, не голая. А вполне себе одетая. В короткое чёрное платье, которое ей очень шло. Короткие рыжие волосы; хорошая, хотя и не идеальная фигура. Длинные, тонкие, но явно очень сильные руки. Стройные ноги. Привлекательная грудь. Лицо…

А вот про её лицо ничего сказать было нельзя. Ибо оно было просто разнесено. Выстрелом. Точнее, минимум тремя выстрелами. Ещё пять пуль убийца всадил в её тело. Одну – в область сердца, четыре – в живот.

«Чтобы помучалась» - мрачно подумал Востриков. «Ох, не нравится мне это…»

«Пистолет» - раздался над левым ухом усталый голос криминалиста Валентина Крашенинникова. «Девятка. ПМ, скорее всего»

«Любитель отечественного производителя» - ещё мрачнее подумал майор. «Идентифицировать ствол точно не удастся»…

«Тут вот какое дело, Николай Иванович» - почему-то уже неуверенным голосом продолжил криминалист. «Поговорить бы надо. Приватно»

«Это ещё что за чудеса?» - недовольно и крайне обеспокоенно подумал Востриков.

Они вышли на лестничную клетку. На ней было пусто. Все служивые работали в квартире, а праздную публику изгнал бдительный сержант.

«И?» - весьма недовольным голосом обратился майор к криминалисту. Постаравшись максимально скрыть свою обеспокоенность. И будучи не совсем уверенным в том, что у него это получилось. Точнее, совсем не уверенным.

«Во-первых» - по-прежнему неуверенно начал Крашенинников, «я почти уверен, что ПМ был с глушителем…»

«Этого только не хватало» - вырвалось у майора. «Ты уверен?»

«Уверен» - неожиданно спокойно ответил криминалист.

«Почему?»

«Долго объяснять» - уже совсем уверенно произнёс эксперт. «Завтра подробно напишу…»

«Да уж постарайся… пожалуйста».

«Постараюсь» - спокойно ответил Крашенинников.

«А во-вторых?». Если уж слышать неприятные новости, так уж лучше все сразу и побыстрее. Больше времени на реагирование будет.

Эксперт сунул руку в карман. Достал небольшой белый бумажный квадратик. Стандартный листок для заметок. В офисе, дома… Таких миллионы. Упакованный в пластиковый пакет, естественно. Вещдок всё-таки.

Впрочем, такой листок был один. Ибо вторую такую надпись… найти было сложно. Скорее, даже невозможно. Надпись была на языке, который майор Востриков не знал. Собственно, он даже не знал, что это за язык. При этом он был совершенно уверен, что криминалист знал.

Но сейчас его волновало не это.

«Где ты это нашёл?»

«Под трупом»

«Кто-нибудь ещё видел?»

«Нет»

«Точно?»

«Точно».

«Ты звонил Федотову?»

«Я» - немного помявшись, подтвердил эксперт.

«За каким….?» майор с трудом удержался от крайне нецензурного высказывания.

«За таким» - неожиданно спокойно парировал криминалист. И протянул Вострикову листок.

Майор прочитал:

Liberate voxme ex inferis

«Что это?» - удивлённо спросил муровец.

«Это латынь» - бесстрастно ответил Крашенинников.

«Догадываюсь, что латынь» - бросил майор. Ибо эксперт знал только русский, английский и латынь. Надпись была явно не на первом и не на втором. А криминалист несомненно знал, что она означает.

«Что это значит-то?». Вострикову решительно начинали надоедать все эти сложности. И Федотов, и развороченное лицо женщины, и пули в животе… и эта надпись.

«Спасайте себя» - всё столь же бесстрастно ответил эксперт. У него явно включилась психологическая защита. «От ада».

 

II

25 апреля 2002 года, Москва

За восемь лет до Событий

Она не отвечала. Хотя прошло уже пять дней с того момента, когда он отправил ей письмо, которое сейчас находилось у него перед глазами на экране новенького жидкокристаллического 17-дюймого «Сони». Отправил по электронной почте – единственного канала связи между ними. Ни номера своего сотового, ни, тем более, домашнего телефона она ему не сообщила. Видимо, всё ещё не доверяла.

Он глубоко и грустно вздохнул. Наверное, правильно не доверяла.

Ибо это было не просто письмо. Это была мольба. Крик о помощи. Помощи, которую ему оказать могла только она. Если могла…

Судя по её молчанию, она решила, что не могла. Хотя слыла очень заботливым, внимательным и отзывчивым человеком.

Заботливой, внимательной и отзывчивой Госпожой. Д/С-ницей. Более того, вообще говоря, этикетной Д/С-ницей. С 15-летним стажем в Теме.

Он в сотый раз перечитывал своё письмо Госпоже Амелии. Это был, конечно, её тематический ник. Псевдоним. На самом деле её звали Инга. Ни отчества, ни фамилии её он не знал. Да и не был до конца уверен, что это было её настоящее имя. Ибо уж больно привыкли шифроваться российские тематики. Неудивительно – в отличие от цивилизованных стран БДСМ в России по-прежнему считался психическим заболеванием и заявить публично о своей «тематичности» означало почти автоматически обречь себя на положение изгоя. А жизнь изгоя в России… мягко говоря, несладка. Если вообще может называться жизнью.

С каждым очередным прочтением этого письма в нём всё больше и больше крепла уверенность в том, что она и не ответит. И что вообще их отношения – даже дистанционные (она жила в областном центре за многие тысячи вёрст от Москвы) – на этом прекратятся. То ли она ему не поверила и сочла сумасшедшим (а основания для этого в тексте письма, конечно, были), то ли, наоборот, поверила… И испугалась.

А испугаться было чего. Он снова – в сто двадцать пятый раз - внимательно вчитался в текст своего послания…

Доброе утро, Госпожа Амелия!

Он предпочитал обращаться к ней по её тематическому имени. Он давно бы уже обращался к ней «моя Госпожа», но она строго-настрого ему это запретила. Ибо не торопилась брать в свои «подданные».

Вы, наверное, удивитесь, взглянув на время написания этого письма.

Он «сотворил» это письмо на одном дыхании, закончив почти в три часа ночи. Хотя обычно засыпал не позднее двенадцати. Ибо был скорее жаворонком, чем совой. А тут… словно какая-то неведомая сила вырвала его из постели и швырнула в кресло. К клавиатуре, ноутбуку и внешнему монитору.

Но мне было просто необходимо; жизненно важно его написать. Ибо я вдруг почувствовал приближение Демона.

У него до сих пор пробегал мороз по коже, когда он вспоминал то Чувство. Ощущение. Чувство Иного.

Впрочем, приближение – это неправильное слово; это демон не приближается ко мне, ибо живёт в каких-то тёмных и ещё недоступным мне уголках моей души и периодически поднимается на поверхность.

Этот демон (в отличие от тех, которые приходили ко мне по ночам и от которых я избавился с помощью молитв) совершенно не страшен; наоборот, он очень притягателен (особенной притягательностью Зла), весьма дружелюбен и вполне понятен (я отлично понимаю, откуда он взялся, ибо он есть лишь продолжение моих несомненных достоинств). И, тем не менее, он – Демон, то есть, порождение и служитель Зла.

До сегодняшнего вечера я не мог контролировать его появление; он приходил и уходил, когда ему заблагорассудится; приходя, он полностью (точнее, всё-таки почти полностью) подчинял меня себе (при этом я был совершенно не против ему подчиниться, ибо это вполне соответствовало моим собственным желаниям).

Он ничего от меня не требовал и его присутствие никак не отражалось на моём поведении. Он влиял – да и то редко – на то, что я говорил (и гораздо реже – на то, что я «излагал в письменном виде»).

Излагал в письменном виде… Помимо его основной профессии он – в качестве хобби – баловался публицистикой. Исторической, политической… Даже богословской. Потом баловаться перестал. Уж больно ядовитой была эта публицистика. Отравленной жутким ядом ненависти…

У него нет имени; он просто Демон – и всё. И формы у него тоже нет – он невидим и бестелесен. Сейчас я ему не особо нужен; он просто тренируется, ожидая, когда мои технологии дадут мне в руки необъятную власть. И вот тогда…

Именно этого Демона я имел в виду, когда говорил Вам о том, чего я боюсь. Ибо этот демон всё-таки не «кто», а «что».

Подчинение этому демону не делает меня опасным для окружающих; более того, его присутствие для них совершенно незаметно, ибо вовсе не заставляет меня совершать какие-либо дурные поступки (не говоря уже о преступлениях). С точки зрения уголовного кодекса и общественной морали я всегда был – и навсегда останусь – чистым аки стёклышко. Ибо это вовсе не тот демон, который превращает мужчину в насильника, подростка – в зверского мучителя и убийцу котят, а скромного учителя – в Андрея Чикатило. У него другие масштабы.

Зло, которое намерен нести в наш мир этот Демон - это зло Рейнгарда Гейдриха и Артура Харриса, Гарри Трумэна и Мао Цзэдуна, Жана Кальвина и Генриха VIII, Торквемады и Ивана Грозного. Только с поправкой на сегодняшние времена. Но от этого не менее разрушительное. Если не более.

До сегодняшнего вечера я и не думал ему сопротивляться. Ибо просто не мог. Не было у меня сил сопротивляться такому демону. Несмотря на всю мою христианскую религиозность. Не по зубам мне была эта сущность.

С христианской религиозностью конечно, он несколько выдавал желаемое за действительное. И религиозность у него была весьма слабая (он весьма скептически относился к очень и очень многим фундаментальным постулатам христианского вероучения – даже к Нагорной проповеди), да и его деноминация – объединённая методистская церковь, в которой он крестился во время учёбы как раз в Southern Methodist University в Далласе – с точки зрения противостояния демонам была куда как слабее даже православия. Не говоря уже о католичестве. Тем более, что в России он и службы-то соответствующие посещать не имел никакой возможности.  Ибо не было в Москве методистского храма. Да и самих методистов было кот наплакал. Он, во всяком случае, лично не знал ни одного.

Поэтому был человеком не воцерковленным. И поэтому был очень слабо защищён от демонической агрессии.

А сейчас – меня просто осенило. Точнее, я вспомнил одну статью, на которую случайно наткнулся в Интернете.

Это было не совсем случайно, но объяснять как именно он вышел на эту статью, у него не было ни времени, ни желания

Эта статья была по сути кратким жизнеописанием Падре Пио – одного из самых необычных святых-мистиков в католической Церкви.

Гораздо правильнее было написать «в Святой Римско-католической Церкви», но он никак не мог преодолеть крайне неприязненное отношение к оной. Протестант, всё-таки. Причём из деноминации, восходящей как раз к тем, кто на соответствующем церковном соборе в Шпейере аж в 1529 году как раз и протестовал и против католического вероучения, и против католической Церкви. И продолжали протестовать до сих пор.

Помимо прочего, Падре Пио был известен своей успешной борьбой с чрезвычайно агрессивными демоническими искушениями. Причём основным – и наиболее успешным – методом этой борьбы была довольно жёсткая самофлагелляция. Самобичевание, то есть.

На языке современных тематиков – «самосад». Самосадизм, то есть. Очень опасная и не очень уж эффективная практика. По сравнению с бичеванием внешним. Особенно флагеллятором опытным и умелым. А Госпожа Амелия бичевала своих многочисленных нижних и просто всех желающих уже полтора десятилетия.

Поэтому он и обратился именно к ней.

Я прекрасно понимаю, что борьба с ТАКИМ демоном  с помощью самофлагелляции успеха не принесёт, ибо я не смогу причинить себе достаточно сильную и долгую боль, чтобы «выбить» этого демона из своего подсознания (или «отбиться» от него, ибо я плохо понимаю, где же он всё-таки обитает – внутри или вне меня).

И поэтому прошу – даже умоляю Вас – помочь мне в этой исключительно важной для меня духовной борьбе. А, возможно, и не только для меня. Я буду до конца жизни глубоко и искренне признателен Вам, если Вы позволите мне приехать к Вам и согласитесь провести со мной очень жёсткий сеанс флагелляции. То есть, пороть меня очень долго, очень больно и совершенно безжалостно (жалость в моём случае совершенно недопустима).

Лёжа, стоя, на Вашем специальном станке для порки – как Вы сочтёте нужным. По спине, ягодицам, да хоть по всему телу. Ротангом, плетью, кошками, розгами, кнутом, скакалкой. До крови, до полубессознательного состояния – да хоть до потери сознания, как в «Детстве» Горького дед порол своего внука...

Я готов сделать для Вас всё, что Вы захотите и даже стать Вашим покорным рабом на всю оставшуюся жизнь – только бы Вы помогли мне справиться с этой чудовищной сущностью. Безжалостно изгнать, выбить её из моей исстрадавшейся души.

Надеюсь, теперь Вы понимаете, почему для меня так важно, что в моей жизни есть Вы.

 

С благодарностью, уважением и восхищением – и надеждой,

 

Он подписал письмо своим собственным именем, а не псевдонимом, под которым он зарегистрировался на тематическом сайте, на котором они познакомились. Хотя ей гораздо больше нравился именно этот его изящный испанский псевдоним (за время учёбы в Техасе он довольно неплохо освоил этот язык, чтобы свободно общаться с выходцами из Латинской Америки, которые преобладали в его американском окружении).

Его не удивило, что она не ответила. И он был абсолютно, теперь уже на все 100% уверен в том, что она не ответит. Ибо буквально вчера прочитал ещё одну статью – на этот раз об экзорсизме. Прочитал теперь уже не случайно – он был вообще любителем всякой мистики, а в одном из мистических триллеров, которые он «глотал» десятками (ибо давно уже научился очень быстро читать) наткнулся на очень подробное – и жуткое – описание католического ритуала экзорсизма. Изгнания демонов, то есть. И решил разузнать об этом побольше.

Нет, классический экзорсизм ему был, слава Богу, ещё не нужен. Пока ещё не нужен, во всяком случае. А вот экзорсизм флагелляционный – весьма распространённый в католической Церкви в так называемые «века веры» - очень даже.

В этой статье как раз и достаточно подробно рассматривался ритуал флагелляционного экзорсизма – по причине политкорректности и прочего Zeitgeist – «духа времени» - уже давно отправленного на «свалку истории» (или, по крайней мере, в секретные архивы Ватикана). И было чётко, ясно и недвусмысленно сказано, что ритуал этот проводить (пороть одержимого, то есть), может только надлежащим образом рукоположенный и подготовленный священник.

Ибо в процессе экзорсизма демон неизбежно выходит наружу из души одержимого. И справиться с этим выходом сможет только священник. Католический священник. Подготовленный католический священник. Очень хорошо подготовленный католический священник.

Госпожа Амелия это почувствовала. И совершенно справедливо решила не связываться. И ей эта сущность была явно не по зубам.

Что это означало для него? Ну, во-первых то, что в своей жизни и в своём духовном развитии он допустил по крайней мере одну серьёзную ошибку. Когда он, скажем так, несколько охладел к методистам, он познакомился с действительно выдающимся католическим священником. Отцом Робертом Сиском, настоятелем храма Святой Марии Горетти в Арлингтоне, близ Далласа. С ним его познакомил его институтский приятель Чен. Вьетнамец и католик.

Отец Роберт Сиск полтора десятилетия проповедовал Слово Божие бушменам в испепелённых чудовищным зноем песках пустыни Калахари. А затем ещё 14 индейцам – в болотных испарениях Амазонки. Весьма успешно проповедовал, надо отметить. Когда здоровье начало сдавать, его перевели в Техас.

Надо было тогда перейти в католичество… Хотя отец Роберт не только не давил, но и даже особо не предлагал, надо было самому сделать этот шаг. Глядишь, и более традиционными способами справился бы с демоном-то.

Но не сложилось. Отец Роберт Сиск уехал в Ватикан; он уехал в Москву… и так и остался протестантом-методистом.

Впрочем, может быть, оно и к лучшему. Сейчас ему всё-таки не до борьбы с демонами. Сначала проект до ума довести нужно. Ибо успех его проекта – его единственная надежда выжить. Единственный стабилизатор, который помогает ему победить ещё одну страшную опасность.

Его болезнь.

Когда ему было 22 года, ему сказали, что он не доживёт до 30. И потом подтвердили трижды. В России, Америке и Канаде. Но вопреки всем, вся и всему ему было уже 34. Четыре года он жил на «добавленном времени». И собирался прожить ещё как минимум 44. А то и 54. А то и… прыгала же с парашютом на свой столетний юбилей бразильская бабуся…

Но для этого нужно успешно реализовать свой проект. Нет, Проект. Даже ПРОЕКТ.

А с демонами он разберётся потом.

Они подождут.