Глава 4, в которой мужчина разговаривает с женщино

Глава 4, в которой мужчина разговаривает с женщиной о двух других мужчинах.

Турсас шел по коридору огромными шагами. Каблуки сапог выбивали о мраморный пол ритм никому неизвестной мелодии, и только тяжелые своды здания жандармского управления эхом подпевали ей. Массивная лестница вела на первый этаж. Наперерез Гийдеанесу двигался майор Юсси Граббис.
- Товарищ, полковник…
- Да? Что у тебя? – резким, непривычно грубым тоном ответил Турсас.
- Ничего, но только что пробежал сержант Стуйко… весь взволнованный такой, нервный. Говорил, мол, Вы приказали караульной роте собираться и строиться…
- Раз говорит – значит, так оно и есть.
- Но… разрешите поинтересоваться, с какой целью Вы собираете караульную роту?
- Майор, тебе не учили, что приказы должно исполнять, а не обсуждать их, как базарная баба! – Турсас едва сдержал себя, чтобы не перейти на крик. В нем всё бурлило, как полуденном котле, в котором готовится суп. – Караульная рота должна быть построена во внутреннем, дворе в полном составе, при оружии. Спрошу с тебя лично. Исполнять.
- Так точно! – Граббис повернулся на каблуках, небрежно бросив воинское приветствие. Ему еще никогда не приходилось видеть начальника в столь паршивом расположении духа. Турсас слыл среди подчиненных человеком справедливым, в меру строгим и весь мягким в общении. Тем непонятнее было для майора, какая муха ужалила Турсаса.
Гийдеанес выскочил во двор. Свежий ветер ударил в лицо, задув разбушевавшийся в душе пожар. Легкие наполнились свежим ночным воздухом, и в голове утихомирился, не на шутку разбушевавшийся пульс.
Флигель был расположен чуть в стороне от основного здания. К нему вела скудно освещенная дорожка мимо кустарника и деревьев. Здание флигеля не могло похвастаться той же роскошью, что и основной корпус жандармского управления. А дело было в том, что простроено оно было после прихода к власти регента, который одним из первых указов ввел запрет на роскошь во всех властвующих структурах «дабы не поднимать социальной напряженности в обществе, и во благо формирования политики сокращений государственных расходов, и увеличений фонда экономии». По сути же, это кансулось не всех структур, а только вновь создаваемых, так что старое здание не стали разбирать на «сувениры», а оставили как есть. Однако, дорогие портьеры сменились легкими занавесками, дубовым столам на смену пришли сосновые бюро, массивные люстры уступили свое место масляным светильникам. И все же нововведение это не коснулось высшего руководства, поэтому Турсас до сих пор мог ощущать мягкость рабочего кресла.
Дорожка до флигеля была освещена масляными фонарями: эдакий огненный путь в темноту.
Турсас вбежал в караульную, громко хлопнув дверью, отчего капрал, дежуривший в эту ночь покачнулся на стуле и чуть не упал. Он был весьма похож на того юнца, что принес Гию записку. Такие же куцые черты лица, такой же неуверенный взгляд, такие же нелепые прозрачные усики. В Турсаса даже возникло некоторое впечатление, что все они, молодые жандармы, напоминают баклуши: столь же непривлекательны и просты, но если над ними поработать, если придать им форму, то эта неказистая заготовка превратится в удобный инструмент. Да, они все были еще не готовы к новой жизни в новом государстве, которое построилось на руинах империи, но пройдут года и эти юнцы будут основой, силой и гордостью своего народа.
- Господин полковник! – Юнец с явно заспанными глазами вытянулся в струнку, - капрал Лейно!
- Вольно, капрал. Где он, тот тип, что принес бумагу?
- Так я его… это… в камеру посадил. По вашим же инструкциям,, как положено с описью имеющегося имущества… - Лейно говорил быстро и четко.
- Ой, много текста, капрал. Веди его сюда.
Он был толст и некрасив. На ободранной щеке запеклась кровь, и толстяк все время пытался почесать ее, но строгий взгляд Турсас все время одергивал его. Подлый стул скрипел под массивным телом, из-за чего толстяк старался как можно меньше двигаться,  хотя разбитое колено постоянно зудело.
- Ты принес сюда записку?
- Да… я… - Толстяк оглянулся на сидящего сзади капрала.
- Имя!
- Моё? – Он заикнулся и снова оглянулся на капрала.
- Ты настолько глуп или  просто прикидываешься? Конечно твоё, чье ж еще! – Турсас старался не повышать голос, хотя скрывать свою злость ему удавалось плохо.
- Гарри… Гарри Силсдрен, мне сорок четыре года, живу в поместье господина Турсаса, где и работаю…
- Кто тебе дал записку?
- Господин Турсас. Велел передать ее лично Вам в руки… А не получилось. Господин капрал отобрал у меня ее и сказал, что Вы заняты очень и всенепременно обещал передать ее.
- Он? – Турсас кивнул в сторону Лейно. Гарри не ответил, но утвердительно кивнул. – А избил тебе тоже капрал?
- Никак нет, господин полковник. Это всё тот старик, что встретил меня на дороге. Это всё он виноват… Не оставляйте меня, он меня убьет. Обещал не убивать, но все равно убьет. – Глаза Гарри наполнились неподдельным страхом, - Не оставляйте меня одного…
- Так… не понял, какой еще к чертям… Капрал, что он тебе рассказал?
- Ничего. Только записку передал. Я его опрашивал, но он нем как рыба был, весь белый, аки труп и трясется, только бумажкой своей тычет мне в лицо.
- Что еще за старик, Гарри. И старайся ответить максимально коротко и ясно. И не юли у меня!
- Да что там юлить, господин полковник. Старик меня встретил на дороге. Страшный такой и сильный… отобрал бумагу, а потом… потом скрылся. Сказал, что его Ахти зовут…
- Дьявол тебя дери! Ты уверен, не ослышался, ничего не путаешь?
- Да так и сказал. «Ахтиан Юрсен к вашим услугам, или просто Ахти». Я это имя в слово запомнил, господин полковник. Я боюсь этого человека, боюсь…
Турсас встал с места и молча сделал несколько кругов по кабинету.
- Плохо, всё плохо, дорогие мои! – крикнул Турсас, - Жив он, жив! Черт бы Вас всех подрал. Засунь его обратно в камеру до утра, а там посмотрим. И глаз с него не своди. Ясно?
- Так точно, господин полковник.

Караульная рота была собрана в полном составе у центрального входа. Семнадцать человек в темно-синих мундирах с ружьями ждали появления начальника, который двигался к ним темным силуэтом в мрачном свете масляных фонарей.
Спустя полчаса три полицейских шарабана остановились возле дома Пунто Лайсита в северной части города, там где проживают большей частью рабочие, трудящиеся на мануфактурах и в доках. Здесь никогда не пахло свежей выпечкой по утрам, в садах не пели птицы, потому что садов не было, а фонари освещали улицы не более чем для того, чтоб не споткнуться о валяющийся где-нибудь булыжник. Тонкая паутина улочек сплеталась в лабиринт, конца которому не было видно.
В кроне тяжелых деревьев свистел пронырливы ветер, как некий зверь из давно забытой истории, а мрачная постройка сливалась с ночью. Полицейские группами ворвались в дом, но нашли только четырех трупов и женщину, которая своей бледностью и отчаянием мало отличалась от мертвеца.
- Граббис, будь другом, приведи в чувства ту мадам, что на втором этаже. Все одно от нее в таком виде толка нет… Я с ней позже переговорю. - Турсас рассматривал изуродованное тело молодого человека, лежащее во дворе, - Эй, вы там уже послали за врачом и гробовщиком?
- Еще нет, господин полковник! – раздался голос из дома.
- А чего ждете? Трупы по-вашему до утра тут лежать будут что ли?
- Нет, мы уже описываем второго, скоро перейдем к третьему. А врач-то зачем. И так же видно – труп он и труп.
- Ты мне поговори еще, давай быстрее. Вон уже соседи из окон смотрят на то, что здесь произошло. Или ты хочешь, чтобы утром губернатор узнал о происшествии из газет? Нам же за это голову отвинтят. – Турсас повернулся в сторону соседнего дома, из окна которого виднелось любопытное женское лицо.
«Собаки неугомонные, чего им не спится посреди ночи. Черт бы их подрал. – Подумал Гий, и ему дико захотелось выругаться, но он сдержался. Его положение не позволяло ему делать то, что просто лезло из нутра, подобно тесту, забытому в кастрюле. В глазах подчиненных он должен он пример для подражания: спокойный, рассудительный, как все бывшие военные. – Ведь завтра в газетенках напишут про ночные рейды полиции, про убийства. Тьфу».
Гий бросил суровый взгляд на окно, и женщина стыдливо спряталась за шторой.
- Так, с этим все понятно. Три ранения, и рука перерублена в локте. Крови-то сколько… Сапоги теперь не отмоешь.- Гий осматривал лежащий на земле труп. – Хм…
- Странно как-то, господин полковник. Смотрите: три ранения и все смертельные. Ведь достаточно было одного такого удара, чтобы парня на тот свет отправить.
- В этом, конечно, есть свои странности, но только что нам это даст? –Проговорил Гий как бы сам с собой, но все равно достал записную книжку и сделал там пометки. – Понимаешь ли, даже если это и выглядит странно, все равно это никак не поможет нам выйти на Ахти, если это, конечно, был он.
- Это-то так, господин полковник. Просто мне не понятно с чего такое зверство. Не этого парнишку пришел же он убивать. Можно было его... ну хотя бы не так жестоко.
- Жестокость… Ты не был на войне, ты не видел жестокости. Пусть это будет так. Но если это был Ахти, то знай, что прежде чем я его… эээ… подстрелил, он уложил семерых моих людей. И если он идет к цели, то он ее будет добиваться любой ценой… Ценой этого убийства стали еще три жертвы… - Турсас хлопнул парня по плечу – Иди, работай. Ночь впереди длинная.
Убийство второго слуги прошло с меньшей жесткостью. Тело лежало у черного хода так, что в тусклом свете светильников казалось, будто уставший человек заснул, прислонившись к стене.
- Жалко, господин полковник. Пунто был бы хорошей подспорой в поисках Ахти… Жалко и его тоже. Только на пусть, так сказать исправления встал, и тут тебе… - Груббис махнул рукой.
- Лично мне его не жалко. Он получил того, что заслужил. Если бы не указ сверху о том, что с Лайсита за сотрудничество со следствием следует списать все его преступления, я бы добился для него смертного приговора. Но от судьбы не уйдешь. – Турсас остановился на лестнице, ведущей на второй этаж.
- Не верю, что Вы такое говорите.
- Только чисто между нами… Знаешь, Юсси, по сути все случилось так, как и должно было быть. Я имею в виду смерть это прохвоста. Кроме того, что он был преступником, убийцей, он еще оказался и предателем. Сдал тех, с кем вместе жил, тех, кто ему доверял. Это не спонтанный выстрел в пустоту, а вполне продуманное и осознанное решение. Он же прекрасно знал, что будет с его товарищами, если согласится пойти на предательство… И между тем, Пунто Лайсит пошел на это.
- Но как же… законность. Ведь его поступок помог в поимке самой крупной банды в наших землях.
- Эх, Юсси. Ты же всю свою жизнь прослужил в жандармском. Да и война уже двенадцать лет, как закончилась. А мне довелось там побывать, и многое понять из того, что невозможно понять в мирное время. В том числе я узнал и цену верности и предательства… Когда была война, и особенно после сражения у Брима, некоторые из тех, кто служил в имперской армии стали переходить на сторону революционеров. Сначала мы воспринимали это, как некое просветление в их умах, как будто они осознали, что имперская власть – есть насилие над народом, что они пересмотрели свои жизненные приорететы. Но война шла, и перебежцев становилось все больше и больше. Они переходили группами на нашу сторону. И тогда мне, как и многим другим из командования, стало понятно, что они попросту переходят на нашу сторону, потому что понимают критическое положение имперской армии. А, следовательно, двигала ими самая обыкновенная трусость. Они шли на этот шаг, чтобы в конце оказаться на стороне победителя и сохранить хотя бы жизнь. Мы даже стали объединять их в отдельные отряды. Мы не любили их. А за что из было любить? За то, что они нарушили данную императору присягу? Впоследствии, многих из них, судили и расстреляли, как предателей. Они предали своих товарищей, своих генералов, и вполне могли бы и предать нас, если бы новая система покачнулась. Я это к тому говорю, что Лайсит предал своих товарищей из-за страха оказаться на стороне проигравших… – Турсас посмотрел в окно и увидел, что несколько молодых полицейских курят на лужайке.
- Эй, вы! Кончай курить! Тело увезли?! – Крикнул он.
- Нет, мы уже собираемся, господин полковник.
- И сколько вы собираться будете? До рождества?! Чего стоите?! Быстро давайте!
Скривив недовольные лица, полицейские бросили папиросы на газон и отправились грузить тело.
- О чем я… Ах, да. По поводу Лайсита… Одним словом, мир ничего не потерял с его смертью. Грубо так говорить, жестоко, но это правда.
- Я с Вами не соглашусь, господин полковник, но и переубеждать Вас не стану… Да и не дело это, перечить старшему по званию. – Граббис повернулся к двери на второй этаж. – Там мадам сидит, ждет Вас.
- Стало быть, жена?
- Да. Я ее в чувство привел, как вы и велели.
Комната на втором этаже оказалась довольно просторной, как будто специально выстроенной для дуэли. На полу валялась разбитая ваза, и дорогого фарфора. Пол был залит кровью, как мостовая водой после дождя. Следы грязных сапог четко виднелись на шерстяном ковре. Света в комнате было много, не то что в других. И это, безусловно, приободрило Турсаса, которому пришлось осматривать два придыдущих трупа впотьмах.
- Так. Следы сапог перерисовали?
- Так точно, господин полковник. Перерисовали. Следы хорошие – четкие.
- Так, Ахти ранен. Вон, кровь на клинке убитого. Знать бы, насколько серьезно. Он не мог уйти далеко…
- Господин полковник, люди уже разосланы по городским отделениям полиции с ориентировками. – Отрапортовал Граббис. – Мы ищем нордлинга средних лет, с ранением с области живота.
- Как давно он покинул дом?
- По нашим расчетам, и со слов жены убитого примерно полчаса назад.
- Прекратите! Прекратите говорить так, будто меня здесь нет, - оживилась женщина, сидевшая на стуле с высокой спинкой, обратившись лицом к окну. В надорванном голосе слышались нотки отчаяния. – Пунто был хорошим человеком… Несмотря на то, что бы про него ни говорили. Ни вам, ни кому-либо другому не удастся осквернить его в моих глазах.
- Госпожа… - Турсас подошел к ней, по пути мельком окинув взглядом, лежащий на полу труп Пунто Лайсита. Кровь была разбрызгана по всей комнате, и даже на потолке имелись маленькие пятна, поэтому мысль о том, что сапоги будут уделаны по колено, как после бойни у реки Хуардол, уже не смущала шагавшего по кровавой луже Турсаса. Лицо убитого, как это обычно и бывает, исказила уродливая гримаса. Толи ему было нестерпимо больно ощущать, как холодная сталь клинка проходит сквозь тело, толи его пугала мысль о том, что Ахти воскрес из могилы и пришел поквитаться с ним за подлое предательство, толи страх потерять все что у него было.
Турсас подставил себе стул и сел рядом с женщиной, нещадно убитой горем утраты, но не потерявшей при этом своей женственной привлекательности. Слезы, не успевшие до конца высохнуть, блестели на ланитах причудливым цветом, как маленькие драгоценные камни, рассыпанные на щеках. Женщина не поворачивала головы в сторону полицейского, а неустанно смотрела куда-то в глубину ночи, вероятно, желая увидеть там образ погибшего мужа, всё еще живого и верного ей, машущего рукой и зовущего к себе.
- Господин полковник, если Вам так хочется узнать это, то да, это был именно Ахти, Ахтиан Юрсен, красный Ахти… называйте как хотите. Больше, я думаю, Вас сомнения пытать не будут.
- Они меня и не пытали. Но всё равно спасибо Вам. Мне бы хотелось услышать нечто иное.
- Иное что? Я все рассказала вашим людям.
- Мне бы хотелось поговорить об Ахти, ведь вы знали его… Я понимаю, что Вам сейчас трудно о чем-либо разговаривать, но прошу постараться, потому как мне ужасно не хочется тащить Вас в управление.
- Он поцеловал меня, перед тем, как покинуть дом. Сказал, что Вы, полковник, и Ваши люди прибудут сюда через полчаса… - Она небрежно смахнула слезу рукой, - Забавно, что он оказался прав. Вы предсказуемы, господин полицейский, и Ахти играет с Вами, как с марионетками с нелепом кукольном спектакле… Ахти просил всё рассказать полиции. И я не собираюсь, что-либо утаивать от Вас…
- Но Вы, надеюсь и не собирались. Я думаю стоит начать с самого начала… Как Вас зовут?
- Меня зовут Мадлен Хирл, и я, вопреки Вашим предположениям, не прихожусь Пунто женой. Мы просто жили вместе… Он любил меня, я любила его, и что еще надо для двух людей, которые хотят быть вместе? В Вашем прогрессирующем обществе такой союз осуждается, но мне, честно сказать, плевать и на Вас и на ваше общество.
- Мне тоже плевать на это общество, когда дело касается человеческих жизней.
- Человеческих жизней, говорите? Красиво сложили, да только не к месту. Вам же, господин полицейский, все равно, мертв либо жив был бы Пунто. Ахтиан Юрсен – вот Ваша цель. Вы с ним, как две собаки, только одна белая, а другая черная, неумолимо движетесь к своим целям, как к заветному Граалю. И даже средства применяете одни и те же: обман, шантаж, провокации, убийства, но только Ваши действия умело прикрыты вуалью законности, социальности, порядочности, честности, службы обществу, а действия таких как Ахти и Пунто по Вам не больше чем разбой, преступления, мерзость и ложь. Но, по сути, друг от друга Вы ничем не отличаетесь. И что ж, мне остается выбирать между двумя стихиями, и, знать права я была, выбрав эту стихию, потому что в ней лжи меньше.
- Услышь эти слова, кто-либо другой, не сносить Вам головы, Мадлен Хирл.
- Ха, да можно подумать, что теперь я могу не опасаться за единение головы и шеи. Не говорите вздор, господин полицейский. Вы не меньше меня понимаете всю ситуацию. – Мадлен впервые повернулась лицом к Турсасу, - Знаете что, ведь я была в близости к Ахти, была его любовницей, еще до того как в моей жизни появился Пунто, и могу сказать, что он много лучше большинства тех, кто стал властьимущим после революции… А Пунто Лайсит до революции был сыном пекаря с окраин Хизгарда. У него нет знатного происхлждения. А когда началась война, он примкнул к революционерам и воевал на их стороне больше двух лет, пока имперские войска не сдались в битве при Хизгарде. Он вошел победителем в родной город и увидел, как армия повстанцев разграбила его до основания. Всё то, что некогда было ему близко, стерли с лица земли, как тряпкой стирают пыль со стола. Ничего не осталось… Так чем же тогда революционеры были лучше тех, с кем он сражался? После этого Пунто дезертировал из полка и спустя более пяти лет скитаний по северным землям, примкнул к банде красного Ахти… Вот так, господин полицейский, вот так…
- Вы говорите, что были близки Ахтиану… Может быть он Вам рассказывал что-нибудь?
- Ничего он никому не рассказывал. А те, кому он открывал душу уже покойники, по приговору нашего великого и справедливого суда. Он только постоянно писал свои дневники, записывал туда всё, но никому не давал их читать. Нет, от меня Вы ничего про Ахти не услышите, да я бы не стала рассказывать, если бы даже и знала…
- Почему? Он же убийца, он убил Вашего… мужа. – Турсас действительно не мог понять, что движет Мадлен. Возможно еще не до конца остывшая искорка любви к Ахти еще томившаяся где-то глубоко в ее сердце, возможно ненависть к полиции. – Я Вас не понимаю.
- И не поймете, господин полицейский. Как можно понять умом то, что находится здесь, - Мадлен положила руку на сердце, - Я сама не могу понять. Ненависть к нему отягощает мою душу, но и… хм, теперь Пунто мертв, как и мои мечты о счастливой жизни, и мне уже ничто не мешает думать и делать так, как велит сердце. Ведь при любом итоге я в лучшем случае окажусь в тесной сырой камере замка Олсдорф, при иных раскладах моя жизнь может оказаться куда короче, чем путь до замка Олсдорф.
- Пока Вы являетесь свидетелем… - начал было Турсас, но тут же прервал фразу, понимая истинный смысл сказанных слов…
- Нет-нет, господин полицейский, продолжайте. Вы всё правильно говорите. Пока я свидетель я буду жить, ровно до тех пор как мой статус поменяется. Вы всё сами понимаете, и понимаете даже то, что и я так же всё прекрасно понимаю, и однако продолжаете мне лгать. Но можете не огорчаться по этому поводу, у Вас это прекрасно получается… - Мадлен больше не смотрела на Турсаса, а лишь снова устремила свой взгляд в куда-то в ночь, как будто не желая являться частью всего происходящего. – Простите, господин полицейский, мне всё, что я тут наговорила… Так, на чем я остановилась? Ах да, Ахти просил мне всё Вам пересказать в подробностях, а, значит, дело было так…