Служили два товарища

Национальности у них разные: один - русский, другой - татарин. Но в то же время, сколько в их судьбах общего: оба 17-летними пареньками ушли на войну, оба прослужили в армии более трех с половиной десятилетий, оба вышли в отставку в звании полковника.

Отступать некуда - за нами Москва


«На фронте нам говорили, что велика Россия, а отступать некуда - за нами Москва, - делится  ветеран войны Николай Никитович Григорьев. - Москва за нами была, и когда мы освобождали Белоруссию, Польшу и другие страны, и  сейчас она за нами - оттого, какую мы, ветераны, займем позицию, во многом зависит завтрашний день столицы
На фронт он ушел в 1943 году в возрасте сегодняшних десятиклассников - 17-летним пареньком.  Отец его, искалеченный в Сталинградской битве, вернулся к этому времени домой, в село Нижне-Спасское Тамбовской области - настала очередь сына идти защищать Родину. После интенсивной четырехмесячной боевой подготовки, Николай был зачислен рядовым бойцом 718-го стрелкового полка 139-й стрелковой дивизии 49-й армии  2-го Белорусского фронта.  Ему достался завершающий этап Великой Отечественной войны.
Особенно Григорьеву запомнились бои за освобождение Белоруссии. Там, под городом Чаусы, при наступлении на могилевско-минском направлении  он получил первое боевое крещение, совершил первый свой подвиг и получил первую свою  награду. Удар на могилевском направлении наносила усиленная 49-я армия под командованием генерала И.Т. Гришина. Наступление началось 23 июня. Маршал Г.К. Жуков отмечал в своих воспоминаниях: «Хорошие результаты были достигнуты и 2-м Белорусским фронтом, где 49-я армия генерала И.Т. Гришина, успешно прорвав оборону на могилевском направление, сходу захватила плацдарм на Днепре».
28 июня Могилев был взят. За три года  оккупации фашисты уничтожили 2 миллиона 200 тысяч жителей республики, то  есть  каждого четвертого. Но зверства врагов не сломили народ - в  партизанских отрядах сражались 373 тысячи человек. Регулярным частям Красной Армии приходилось встречаться в ходе наступления с колоннами этих мужественных борцов.
« С 23 июня по 29 августа - продолжает  Николай Никитович,  -  наши войска, трех Белорусских и 1-го Прибалтийского фронтов,  продвинулись на 550-600 километров, вошли на территорию Польши. Естественно, и воинам нашего 718 стрелкового полка пришлось в полной экипировке с непрерывными боями преодолеть пешком это расстояние. Противник был озлоблен и оказывал упорное сопротивление.  В день мы  иногда проходили по 28-30 километров. Некоторым  бойцам в этих марш-бросках приходилось тащить на себе пудовый миномет и другое тяжелое вооружение. До сих пор удивляюсь, как мы, молодые воины,  выдержали такие нечеловеческие нагрузки! За освобождение Белоруссии я был дважды награжден медалью «За отвагу». Конечно, нам победы давались нелегко. Были и потери. Тяжело было переживать гибель ставших близкими солдат, сержантов и офицеров. Но подвиги павших вдохновляли живых. К тому же, на передовой всегда были коммунисты. Своим героизмом, мужеством они поднимали нас на подвиги во имя свободы и независимости Родины. 
 В бою на восточной территории Польши я был легко ранен. Победу  встретил в пригороде  Берлина. Тогда же, в мае 1945 года, мне было присвоено первое офицерское звание - младший лейтенант. Это и определило на долгие годы   мой выбор  почетной и ответственной профессии защитника Отечества».
Первые послевоенные годы Николай Никитович служил в Группе Советских войск в Германии.  В том числе в 597-ом стрелковом Берлинском полку, которым командовал легендарный герой Советского Союза полковник Федор Матвеевич Зинченко, первый комендант рейхстага. Это его полк в составе 150-й дивизии (3-й Ударной армии) брал главную фашистскую цитадель.
Вернувшись на родину,  Николай Никитович Григорьев закончил  военную академию, адъюнктуру при ней, защитил кандидатскую диссертацию, получил ученое звание доцента. Около полутора десятков лет преподавал в академии.


Маньчжурские сопки Газизова

Когда на случайной радиоволне  звучит старинный вальс «Маньчжурские сопки», грустные воспоминания уносят Адипа Ягудовича Газизова к чужой дальневосточной земле - много там полегло молодых друзей-однополчан.
В разгар войны семнадцатилетним пареньком он, бросив учебу на третьем курсе техникума, ушел добровольцем служить в Красной Армии. Судьба его забросила из родной Башкирии под Владивосток в 39-ю легендарную  Тихоокеанскую Краснознаменную стрелковую дивизию, которая была создана в 1918 году в Петрограде, прошла с боями через всю страну и, разгромив  белогвардейцев, освободив от самураев город Владивосток, «на Тихом океане свой закончила поход».  Позднее, в 38-м, эта дивизия прославилась еще и в битве у озера Хасан. Адип Ягудович и сегодня гордится тем, что служил в такой знаменитой дивизии и вписал вместе с боевыми русскими товарищами несколько славных страниц в ее историю.
Он служил в артиллерийском полку. Воинская подготовка была интенсивной - через год ему присвоили звание сержанта. А 9 августа 1945 года 39-я дивизия в составе Дальневосточного фронта перешла границу Маньчжурии и двинулись в сторону  Харбина.
 «Нашу артиллерийскую батарею, - рассказывает Адип Газизов, - прикрепили к стрелковой роте, мы в клочья разносили укрепления противника и быстро продвигались вперед. Я был разведчиком - глазами артиллеристов: с высокого наблюдательного пункта засекал огневые точки противника и по радиосвязи передавал точные их координаты командиру батареи. Японцы ожесточенно сопротивлялись, но перед натиском огневой мощи были бессильны.
 Помню отчетливо первый бой. На пути встала диверсионная школа. Ее курсанты заняли прочную  оборону: вырыли траншеи, окопы,  укрепили огневые точки.  В этом бою было много раненных красноармейцев. До сих пор они у меня перед глазами. Но много погибло и японцев, многих мы взяли в плен, а некоторые разбежались по окрестным лесам и, перегруппировавшись, ночью напали исподтишка на наше подразделение, но в бою были безжалостно добиты.
Самураи иногда проявляли фанатичную отвагу. Под городом Мудань-Дзян им без артиллерии и бронетехники удалось остановить мощную танковую атаку.  А было это так.
На подступах к городу  наши танки двинулись через открытое поле. Но из  окопов, как черти из табакерки, с криком «Бонзай!» выскакивали камикадзе и бросались с гранатами под гусеницы.  Над многими машинами уже расстилался траурный шлейф дыма, когда командование поняло, что  из окопов смертников можно выковырять только бомбежкой. Танки остановили, вызвали авиацию. Ревущей лавиной налетели тяжелые бомбардировщики, перепахали все поле, разворотили фортификационные сооружения противника, уничтожили скопления живой силы и техники врага в городе. Едва стих рев авианалета, следом  в улицы ворвались наши наземные  войска. Враг был ошеломлен. Количество пленных японцев исчислялось тысячами.
25 августа наши части подошли к  Харбину. Чтобы избежать лишних жертв и разрушений в городе, нас остановили. А город захватили советские десантники. На этом боевые действия  закончились.
В Харбине было очень много русских эмигрантов, осевших здесь после гражданской войны. Их добротные особняки заметно отличились от китайских домишек. Мужское боеспособное русское население поголовно куда-то исчезло - остались только старики. Командование нам строго запретило контактировать с ними, а тем более, - обижать их. Впрочем, солдатам  и некогда было разговоры разговаривать - на плечи наши легло немало забот: мы должны были отправить в Союз сотни тысяч военнопленных, захваченные склады  продовольствия, обмундирования, оружия. Мы грузили один эшелон за другим. Этих запасов хватило бы  японцам на годы - видно, долго враг собирался воевать с нами».