Продолжение повести Бабушка и Гутя

                Страшилки!

                Или что может испугать маленького человека.

            Бабушка и мама собираются в оперный театр. Папа не любит оперу и остается с Гутей. Мама крутится у зеркала, рассматривая свой новый костюм из яркого шелка. И так повернется, и так. Волосы то распустит, то поднимет вверх. Гутя крутится около мамы. И так посмотрит и так. Наконец она хлопает в ладошки и, склонив голову набок, замирает в восторге – хороша мама! В это время в гостиную входит бабушка. На ней длинное платье из черного лионского бархата. Покойный дедушка когда-то очень давно привез отрез из командировки, и бабушка сама сшила это платье. Его черный цвет необыкновенно глубок, и при движении оно не переливается, не блестит, цвет сохраняет свою глубину. Украшение только одно: кулон-книжечка с крохотным бриллиантом посередине. Теперь восторгается папа:

- Ты, мать, по-прежнему красива, даже седые волосы к этому платью подходят.

Гутя почему-то пятится от бабушки, забирается на папины колени и с колен вдруг кричит:

- Снимай сейчас же. Я тебе говолю: снимай!
Все смотрят на Гутю с удивлением: она редко капризничает, а тем более кричит. Гутя, извиваясь, уже сползает с папиных колен и вцепляется в бабушку:

- Снимай! Снимай!

Бабушка пытается гладить ее по головке. Папа с трудом поднимает барахтающуюся девочку на руки. Мама находится быстрее всех.

- Гутя, мы с бабушкой поедем в театр, она там переоденется.

Папа встал так, чтобы Гутя не видела черный бархат. Девочка затихает, он, пятясь, уходит в другую комнату, ощущая, как вздрагивает, всхлипывая, ребенок. Мама и бабушка, спешно накинув пальто, выскакивают из квартиры. Они вернутся, когда Гутя будет уже спать.

Бабушка простыла, обострился хронический ларингит. Голос пропал совсем, как будто его не бывало. Бабушка раскрывает рот, что-то хочет сказать Гуте, а никакого звука изо рта не вылетает, даже шепота, даже хрипа.

Гутя сначала смотрит вопросительно – не смеется ли над ней бабушка? Потом отступает несколько шагов назад, бежит к бабушке и бодает ее головой, как козленок.

- Включи сейчас же! – вскрикивает она. – Включи звук!
Бабушка разводит руками.
Гутя пищит тоненько, испуганно. К счастью, папа еще не ушел на работу.

- Гутя, у бабушки болит горло, и поэтому нет звука. Придется ей разговаривать жестами. Но она слышит тебя и понимает. Если ты будешь кричать, бабушка расстроится, разнервничается, и голос может совсем пропасть, а так через два дня она уже будет немного говорить, а через неделю заговорит, как всегда. Поняла?

Гутя усаживает бабушку в кресло, забирается к ней на колени, начинает целовать ее в щеки и приговаривает при этом:

- Ты, бабуля, не невничай, я тебя и без звука люблю, а через два дня звук появится, поняла?

Бабушка кивает головой, Гутя спрыгивает с бабушкиных коленей, бежит к папе и кричит:

- Она меня понимает, понимает!
- Вот и хорошо, - говорит папа и успокоенный уходит на работу.



                Капитан, капитан, улыбнитесь…


Голос у бабушки действительно восстановился через неделю, но она все еще болеет. Мама Люся убежала в магазин и в аптеку, а папа усыпляет Гутю. Он взял ее на руки и ходит с ней по комнате взад-вперед, напевая знаменитую «Капитан, капитан, улыбнитесь…», полагая, вероятно, что это лучшая колыбельная песня. Гутя лежит спокойно на папиных руках, но не спит. Она думает: уронит папа ее, как она иногда роняет свою куклу Катю, или не уронит. На всякий случай повернула голову и одним глазом посмотрела вниз - высоко падать, больно будет, если уронит.

Папа вслух удивляется:

- Ты все еще не спишь? Спать пора.

И он продолжает маршировать по комнате, а Гутя продолжает думать: уронит – не уронит ребенка. Скорей бы бабушка выздоравливала.

Вот в замочной скважине поскребли – это мама вернулась, заглянула в комнату.

- Ты все еще не спишь, маленький? – повторяет она папин вопрос. – Что это с тобой сегодня?

«Со мной ничего, - думает Гутя, - я просто боюсь так высоко над полом летать. В кроватку хочу». Мама угадывает Гутины мысли:
- Миша, положи ребенка в постель.

Гутя коснулась головой подушки и тут же уснула. Папа удивлен: сколько времени трудился, убаюкивал – не спала. Мать пришла – и вот, пожалуйста, спит! Как эти дети устроены – непонятно!


                Как немцы под Москву залезли?


Бабушка все не выздоравливает, и на следующий день Гутя играет одна. Она разгуливает по комнате на цыпочках, делая большущие шаги. На руках у нее кукла Катя. Гутя баюкает ее, громко напевая:

         - Апитан, Апитан, у-ыбнитесь…

Потом останавливается и говорит Кате:
- Не бойся, не бойся – не у-оню.
Бабушка с постели:
- Гутенька, не шуми, давай последние известия послушаем.
- Нет, - говорит Гутя, - уже были последние.
Бабушка смеется:
- Ты смысла не поняла.
- Поняла: последние, больше не будет, - упрямо твердит Гутя.
- Да нет же. Это значит – те, которые только что пришли, только что стали известны.

- Новые известия – так гово-и!
- Так не говорят, говорят: последние известия.
Гутя чуть не плачет:
- Новые – гово-и…
- Ну ладно, ладно. Давай послушаем новые известия.

Гутя лезет на кровать к бабушке и включает висящий на стене старенький репродуктор. Диктор говорит о предстоящем праздновании очередной годовщины победы над немецко-фашистскими захватчиками под Москвой.

Гутя забыла про свою Катю, сидит, не шевелясь, щечки надула, глазки опустила.

«Интересно, - размышляет бабушка, - что она там понимает?»
- Гутенька, ты о чем задумалась?
- Я задумалась, как немцы под Москву залезли. Они что ли норку выкопали?
Бабушка, скрывая улыбку, чтобы не обидеть маленькую:

- Под Москвой – значит около Москвы. Так говорят.

Гутя смотрит недоверчиво, но на этот раз не спорит, а бабушка начинает рассказывать о войне, о том, как немцы под Москвой стояли, а в Москве, на площади, шел парад, и потом все бойцы пошли с парада и победили.

- А ты там была?

- Нет, Гутенька, я еще тогда не родилась.

Гутя опять щечки надула и смотрит в сторону. Опять о чем-то думает. Потом вздыхает, слезает с бабушкиной кровати, берет свою Катю и уходит к окну. За окном осенняя морось. По мокрому асфальту идет под зонтиком женщина, мчится, задрав хвост, облезлая собачонка. Стволы кленов в скверике напротив почернели от дождя и потому так ярко прорисовываются во влажном воздухе. Каждая прихотливо изогнутая ветвь украшена редкими желтыми острокрылыми листьями. Они чуть поникли и ждут сильного порыва ветра, чтобы вспорхнуть и улететь навсегда.

«Когда же, - думает Гутя, - когда же это я на свет появилась? Наверное, я всегда была, даже когда немцы под Москвой стояли, только я этого не помню». Она оборачивается к бабушке. Бабуля дремлет, и Гутя на цыпочках выходит в большую комнату.
                (Продолжение следует)